Страница:
— Ивоа сказала мне, что ты сожалеешь.
Он широко открывал рот и, должно быть, говорил очень громко из-за ветра, но Парсел еле слышал его.
— Сожалею о чем?
— Что не пошел с нами.
Этого Парсел не говорил. Это не совсем верно. Он сказал только: «Не знаю». Но, по существу, это была правда. Он сожалел. В ту минуту, когда Тетаити задал ему вопрос, он уже знал, что сожалеет.
— Да, — сказал он, — это правда.
Он стоял неподвижно, положив руку на руль и глядя на профиль Тетаити. Ивоа, всегда такая скрытная… На что она надеялась? Что все это значит? Эти вопросы о прошлом? Поездка вдвоем, чтобы испробовать шлюпку? Все это бессмысленно. Со вчерашнего дня все было странно, непонятно. Все происходило как во сне, без связи, без логики.
Прошло несколько мгновений, и Тетаити зашевелился. Двигался он с нарочитой медлительностью, и Парсел смотрел на него, как завороженный. Сначала Тетаити перекинул ноги через банку, как будто хотел повернуться к Парселу лицом, и в конце концов повернулся, но не сразу, словно голова его неохотно следовала за телом. Тотчас брызги полетели ему прямо в лицо, и он еще сильнее нахмурил брови над резкими, застывшими чертами. Из-под тяжелых век зрачки, особенно темные на фоне ярких белков, сверкали со смущавшей Парсела силой. Опустив суровое лицо на руки и опершись локтями на длинные мускулистые ноги, такие гладкие и плотные, что, казалось, они обтянуты черным шелком, он замер, пристально глядя Парселу в глаза.
— Адамо, — произнесен торжественно. — Большая пирога перитани приходит к острову. Она приносит нам беду. Что ты будешь делать?
— Какую беду? — спросил Парсел.
— Такую же, как Скелет, — глухо ответил Тетаити.
Помолчав, Парсел сказал:
— Я сражаюсь против них.
— С оружием?
— Да, — твердо бросил Парсел. — И добавил: — Но осталось только одно ружье.
— Осталось два ружья, — сказал Тетаити.
В глазах его сверкнул темный пламень, и он добавил с торжеством:
— Я спрятал ружье Меани.
Затем он продолжал сдержанно и тихо, как будто делал отчаянные усилия, чтобы преодолеть волнение.
— Ты возьмешь ружье Меани?
— Если они причинят нам вред, да.
— Ты будешь стрелять из ружья Меани?
— Да.
— Ты, перитани, будешь стрелять в других перитани?
— Да.
Наступило молчание, и, так как Тетаити ничего не добавил, Парсел спросил:
— Зачем ты поехал со мной на пироге?
Тетаити, казалось, не рассердила прямота вопроса. Он ответил не задумываясь:
— Чтобы посмотреть, хороша ли она.
— А если она плоха?
— Она не плоха, — ответил он сухо.
Парсел проглотил слюну и постарался заглянуть ему в глаза. Но он их не увидел, Тетаити уже опустил веки, как будто двери закрылись.
Минуту спустя он перенес ноги через банку, повернулся к Парселу спиной и бросил не оборачиваясь:
— В пироге много воды.
Парсел взглянул на решетчатый настил на дне шлюпки. Действительно, лодка стала набирать воду. Для тревоги не было оснований, но ее следовало вычерпать.
— Возьми руль, — сказал Парсел.
Тетаити встал, ни слова не говоря. Взяв руль, он нечаянно коснулся руки Парсела, но не поднял глаз.
Парсел отцепил ведро, висевшее в кокпите под банкой, поднял стлани и принялся вычерпывать воду. Чтобы дело шло быстрее, он стоял согнувшись, почти не поднимая головы, но по свисту в снастях наверху понял, что ветер крепчает.
Тетаити тронул его за плечо. Парсел выпрямился.
— Смотри!
Остров на горизонте казался не больше утеса, а позади него, над самой водой, закрывая всю южную часть неба, вытянулась длинная чернильно — черная туча. Парсел огляделся вокруг. Море вздулось и рокотало. На волны, бежавшие к северу, налетали сбоку другие, бегущие с юго-запада, и смешивались в водовороты.
— The sauthwester![32] — закричал Парсел и выронил ведро. Он с удивлением заметил, что заговорил по-английски. Взяв руль из рук Тетаити, он крикнул, пересиливая вой ветра: «Кливер!» Когда Тетаити бросился вперед, Парсел подтянул шкот большого паруса и взял лево руля. Шлюпка повернула, стала по ветру, а Парсел потравил шкот, чтобы уменьшить напор ветра на парус, когда он изменит курс.
С тех пор как «Блоссом» приблизился к острову, Парсел впервые увидел, что ужасный зюйд-вест может разом сменить южный бриз. Тетаити боролся со шкотами кливера. «Еще круче!» — крикнул Парсел. Тетаити послушался и, возвращаясь на корму, положил на место стлани и повесил ведро под банку.
Шлюпка твердо держала курс на остров, но сильно кренилась на расходившихся волнах и, несмотря на небольшую парусность, порой так заваливалась на бок, что кружилась голова. Парсел сел на наветренный борт, и Тетаити устроился рядом с ним, как будто их веса могло хватить, чтобы выровнять лодку. При каждом порыве ветра планшир исчезал целиком под водой, и, откинувшись назад, Парсел мог видеть, как из воды выступает половина корпуса лодки, а порой сквозь прозрачный слой воды виднелся даже весь ее короткий киль. Парселу казалось, что лежащая на боку лодка лишь чудом сохраняет равновесие и достаточно едва заметного толчка, чтобы она опрокинулась.
Он чуть переложил руль вправо, чтобы немного ослабить напор ветра, передал румпель Тетаити, крикнул сквозь ветер: «Держи так! « — и, нырнув в каюту, вытащил два тросика. Он привязал один к поясу Тетаити, а другой к своему и закрепил их концы за стойку банки.
Снова взяв руль, он наполнил парус ветром, и шлюпка опять низко накренилась. Она великолепно взлетала на гребни, но ее заливали водопады брызг. Переднюю палубу беспрерывно окатывали волны, пена крутилась у основания мачты, долетая до самого гика, и несмотря на защиту палубы, вода в кокпите поднялась до висевшего под банкой ведра.
Волнение усиливалось с каждой минутой и становилось все беспорядочнее. Волны сталкивались, разбивались, вновь вздымались со всех сторон с лихорадочной поспешностью, как будто море кипело, не вмещаясь в сжимавшем его котле. Но, к счастью, валы были пока не очень высоки, небо оставалось ясным, и когда шлюпка на миг застывала на гребне, Парсел успевал бросить взгляд на остров. Потом его снова кидало в яму, и, ослепленный брызгами, он крепко сжимал левой рукой румпель, а правой цеплялся за планшир.
А ведь шторм еще только начинался! Зюйд-вест! На рождестве такой ураган длился три недели, дождь превратился в потоп, ветер вырывал деревья с корнем, на острове обвалился скалистый выступ. Черная туча, вставшая позади острова, скоро будет над ними — вот когда шлюпка запляшет!
По голому до пояса телу Парсела струилась вода, он дрожал от холода, лицо ему резал ветер, посиневшие руки закоченели, и он с трудом успевал передохнуть между двумя ударами волн, бившими прямо в лицо. Ему никогда не приходилось встречать столь яростную бурю на таком крошечном суденышке. И, конечно, одно дело бороться со шквалом, стоя на высоком капитанском мостике «Блоссома», и совсем другое — здесь, почти вровень с морем, среди волн, и не столько на воде, сколько под водой!
Тетаити наклонился, прижал губы к уху Парсела и прокричал, отчеканивая каждое слово: «Пирога!.. Слишком круто!..» И показал рукой, что следует зарифить паруса. Парсел кивнул. Это верно. Он гнал шлюпку как сумасшедший! Было безумием мчаться по такому ветру на всех парусах. Но у него не было выбора.
Он закричал в свою очередь:
— Добраться… до острова… раньше тучи,
И снова прокричал:
— Раньше тучи!..
В ту же минуту высокий гребень хлестнул его по лицу, наполнил водой рот, залил глаза и опрокинул назад. Он кое-как выбрался из воды, кашляя, отплевываясь, чуть не захлебнувшись, и вцепился в руль, чувствуя своим плечом плечо Тетаити.
Он снова увидел остров. Они неслись с дьявольской быстротой, но островок только чуть — чуть увеличился с тех пор, как они повернули назад. Есть от чего прийти в отчаяние! Как бы он ни гнал шлюпку, надо еще не меньше часа, чтобы до него добраться. Он не успеет! Небо уже потемнело, вода стала зеленой, шторм их опередит!
Сегодня утром, проснувшись, он поглядел на небо и понюхал ветер. Ясный день, хороший южный бриз. Он сходил и в Роп Бич: волна небольшая. Из предосторожности он даже отправился в дом Мэсона и посмотрел на барометр: устойчивая ясная погода. Прекрасный день для маленькой увеселительной прогулки! А теперь они оказались в самом пекле, и скоро небо обрушится на них. Он трясся от холода и с трудом заставлял себя думать. Как в бреду, он все время твердил себе, что если бы повернул назад на двадцать минут раньше, то они уже подходили бы к острову, были бы под его защитой, в спокойной воде, и даже прибой не помешал бы им пристать к берегу.
Он увидел, что к шлюпке приближается высокий вал, и подумал: «Если он не разобьется, я увижу остров». В ту же минуту нос шлюпки взлетел на волну и перед Парселом открылся горизонт: черная туча заволокла все небо, остров исчез.
— Остров! — закричал Парсел, судорожно хватая Тетаити за руку.
Парсел отправился в море без карты, без компаса, без секстанта. Если во мраке он проскочит мимо острова, им его больше не найти! Они могут плавать много дней в тумане, разыскивая островок. Без воды, без пищи, без одежды! Это единственный клочок земли на протяжении пятисот морских миль.
— Остров!
Тетаити смотрел на Парсела, вытаращив глаза. Несколько мгновений они сидели, ошеломленно уставившись друг на друга, плечом к плечу, почти касаясь головами. Послышался пронзительный свист ветра. Парсел увидел, что море за левым бортом как будто стало стеной, и, не успев даже подумать, резко повернул руль. Мачта низко склонилась и застыла в каком — нибудь метре над водой, потом с гнетущей медлительностью стала выпрямляться. Паруса яростно забились на ветру, а Парсел бессмысленно смотрел на них, не в силах пошевельнуться. Все произошло с невероятной быстротой! Он только потом понял, что они чуть-чуть не перевернулись.
— Паруса! — закричал ему на ухо Тетаити.
И снова показал жестом, что их следует убрать. Верно! Какая глупость, что Парсел до сих пор этого не сделал! Он передал руль Тетаити, прополз на четвереньках на носовую палубу с тросиком, обвязанным вокруг пояса, и распустил фалы.
Он бросил плавучий якорь и провел десять мучительных минут среди обрушившихся на него потоков воды на накрененной палубе, свертывая большой парус и привязывая его к мачте. Действовал он не раздумывая, по привычке, руки сами знали, что надо делать. Так он убрал паруса, и шлюпка запрыгала на волнах вокруг якоря, как пробка, — они были в безопасности. Вдруг налетела особенно высокая волна, Парсел ухватился за мачту, отфыркиваясь, и в голове у него, как молния, пронеслось: «Нас относит!» Нельзя допускать, чтобы их отнесло. Зюйд-вест может длиться несколько дней. Но даже если он будет относить их на северо-восток в течение всего нескольких часов, они никогда больше не найдут острова. Надо идти вперед, чего бы это ни стоило, или по меньшей мере бороться с дрейфом и хотя бы оставаться на месте.
Парсел ползком добрался до каюты, достал малый кливер и позвал Тетаити. Привязавшись к мачте, Тетаити должен был крепко держать Парсела за тросик, пока тот уберет большой кливер, пропустит фал через верхушку мачты и укрепит малый кливер на переднем штаге. Проделывать все это в разгар бури было настоящим безумием, но Парсел все же справился. Когда он наконец поставил малый кливер и снова сел за руль, у него была содрана кожа на руках, а после тяжелых оплеух, которые надавало ему море, у него гудело в голове.
Оглушенный, слыша лишь свист в ушах, Парсел смотрел на нос шлюпки, но ничего не видел. Руль рвался из рук, и это привело его в себя. Он взглянул на малый кливер. Парус так надулся, что едва выдерживал напор ветра. Но все же выдерживал. Он даже накренял шлюпку. Они снова двигались, они не сдавались буре.
Парсел заметил, что сидит на большом кливере, который только что убрал, и ему пришла мысль завернуться в парус. Он сделал знак Тетаити, и, борясь вдвоем против жестоких порывов ветра, который рвал парус из рук, им удалось соорудить что-то вроде плаща, прикрыв им головы, плечи и спины. Для большей прочности они продели тросик в отверстия паруса, стянули их и прикрепили к банке. Но Парселу надо было смотреть вперед и править рулем, поэтому он слегка откинул кливер и освободил левую руку. Тетаити, напротив, весь съежился в парусиновой палатке, где они сидели, мокрые, дрожащие, как два пса в одной конуре, крепко прижимаясь друг к другу.
Минуту спустя Парсел почувствовал, что Тетаити просунул руку ему за спину, обнял его за левое плечо и прижался щекой к его щеке.
— Хорошо, — сказал он ему в ухо.
— Что? — крикнул Парсел.
Целый сноп молний вспыхнул перед носом лодки, и он зажмурил глаза.
— Кливер! Хорошо!
Тетаити тоже приходилось кричать во весь голос, но среди рева бури до Парсела долетал лишь слабый отзвук.
Парсел взглянул на кливер. И правда, он был хорош! Его не снесло и не разорвало. Их жизнь зависела от этого лоскутка, и он держался. Шлюпка неслась прямо в пасть урагана. Парсел почувствовал прилив надежды.
— Держится! — заорал он изо всех сил, повернувшись к Тетаити.
И Тетаити вдруг удивил Парсела. Он улыбнулся. В тени парусинового капюшона, прикрывавшего им головы, Парсел ясно разглядел его улыбку. «Какой он храбрый!» — подумал Парсел с благодарностью. Но в ту же минуту он вдруг понял, что такое медленное движение их не спасет. Не может спасти. Мало парусности, мало киля. Шлюпка двигается как краб — столько же вперед, сколько вбок. Если они будут идти таким ходом, они рискуют проскочить восточнее острова. Как он не подумал об этом раньше? Если их относит к востоку, значит следует держать к западу — надо лавировать. Идти короткими галсами. Чем чаще менять галсы, тем меньше опасности отклониться от острова.
— Тетаити! — закричал он.
Тетаити чуть отодвинулся и посмотрел на него.
— Надо делать… вот так! — заорал Парсел.
И зажав руль под коленом, он освободил левую руку и показал как надо лавировать. Тетаити кивнул головой и проревел:
— Я иду!
И тотчас, как будто обрадовавшись, что и он может действовать, Тетаити выскользнул из парусиновой будки и пополз на четвереньках, чтобы освободить шкот. Парсел переложил руль, и, к его великому облегчению, шлюпка послушно пошла на ветер. Великолепно! Если у нее достаточно хода, чтобы повернуть, значит она идет вперед.
Блеснула вспышка трепещущего света, и Парсел увидел Тетаити. Тот с трудом перетягивал шкот. Парсел подумал с тревогой: «Лишь бы шкот не оборвался!» На одну-две секунды он отпустил руль, чтобы ослабить напор ветра и помочь Тетаити.
Тетаити вернулся назад, весь залитый водой, похожий на призрак, макушка его странно фосфоресцировала в тусклом свете.
Парсел вытащил часы и дождался новой вспышки молнии, чтобы заметить время. Раз ничего не было видно, следовало хоть приблизительно отмечать, сколько продлится каждый галс. Десять минут на запад, шесть на восток. К западу можно идти дольше, так как это не отдаляет их от острова.
Они двигались, регулярно меняя галсы. Время шло, буря не разгуливалась, но и не ослабевала, они чувствовали себя жалкими, несчастными — вот и все… Пронизывающий холод, удары волн прямо в лицо, ослепительные вспышки, бешеная качка… Оставалось только ждать и терпеть. Лодку сильно заливало, и Парсел решил вычерпать воду. Они сменяли друг друга, и после получаса напряженной работы вода в лодке стояла на том же уровне, что и до начала шторма. Парсел повесил ведро, проскользнул под парус и сел рядом с Тетаити, а тот обнял его за плечо и прижался к нему щекой. Парсел вынул часы. Прошло уже четыре часа с тех пор, как они покинули остров.
Ему было невыносимо холодно. Руки посинели, и он слышал, как у него над ухом стучали зубы Тетаити. Он повернулся и крикнул:
— Иди… под крышу… пироги…
Тетаити отрицательно покачал головой. Молнии прекратились, и Парсел почувствовал невыразимое облегчение, когда перестал слышать раскаты грома. Хотя зюйд-вест дул с прежней силой и волны сталкивались вокруг, он в течение нескольких минут испытывал необыкновенное ощущение покоя и тишины. Но вскоре это ощущение исчезло, и он снова услышал свист ветра
Тетаити прижался губами к его уху.
— Нечего… поесть?
— Нет! — заорал Парсел.
В небе открылась щель, видимость немного улучшилась, но не больше, чем на один кабельтов. У Парсела заболели глаза, так напряженно он вглядывался в тучу, стараясь угадать очертания острова.
И вдруг его пронзил жестокий страх. А что если они уже проскочили остров? Если он остался позади? Если они с каждым галсом удаляются от него? Сердце его бешено забилось, и хотя он весь закоченел, на лбу у него выступил пот.
— Тетаити!
Вода с силой ударила ему в лицо и хлынула внутрь парусинового навеса. Когда Парселу удалось открыть глаза, он увидел, что Тетаити повернул к нему лицо. От холода оно словно вылиняло, но выражение оставалось твердым.
— Остров впереди?
— Впереди! — уверенно крикнул Тетаити.
— Почему?
— Впереди!
Тетаити открывал рот, но яростный порыв ветра относил в сторону слова, и Парсел ловил только обрывки фразы.
— Много… забот… в голове… живые!
Парсел перевел взгляд на кливер, выправил курс и снова уставился в полумрак. Хоть бы увидеть, что-нибудь увидеть сквозь туман! Человек должен бы обладать особым чутьем, чтобы угадывать дорогие сердцу места. Страшно подумать! Быть может, мы пройдем лишь в одном кабельтове от острова и навсегда потеряем его!
Парсел крепко сжал руку Тетаити. Он прав! Мы живы. Чего же больше! У белых слишком сильно развито представление о будущем. Не думать, принимать настоящее и гнать прочь тревогу!
Все снова потемнело. Парсел ясно увидел, как черная туча надвигается на них, и, словно ее предвестник, хлынул неудержимый дождь: он низвергался тесными вертикальными струями и бил их, как копья атакующей армии. Ливень обрушился на шлюпку с невероятной злобой, небо разверзлось, и капли яростно барабанили по палубе и по рубке, падая им на головы, словно тысячи иголок. Черный, как смола, мрак, густой и страшный, окутал все вокруг. Но это длилось недолго. Темный свод облаков вскоре немного посветлел, все стало серым, мглистым, и видимость расширилась до полукабельтова. В то же время на море появился белесый, мертвенный отсвет, зеленоватые провалы между валами казались зловещими и леденили кровь. Небосвод, нависший так низко, что при каждом взлете шлюпки на волну, казалось, касается форштевня, теперь распался на серо-зеленые тучи ядовитого оттенка. Верхушка мачты фосфоресцировала. И тут разразился ураган.
Молнии сверкали вокруг под громовые раскаты непередаваемой силы, озаряя шлюпку вспышками нестерпимо белого света и падали в волны; зловещие силуэты зеленых гребней вырезывались на черной воде. Молнии вспыхивали сотнями, сыпались огненным дождем, разнообразные, как в калейдоскопе, — мелькали ломаные стрелы, острые зигзаги, изогнутые линии, непонятные монограммы, тонкие паутины, огромные огненные шары — и оставляли на воде светящиеся следы, кровавые и пламенные полосы. Парсел дрожал не только от холода, но и от страха, а возле себя видел не просто серое, но помертвевшее, искаженное лицо Тетаити.
Грохот был оглушительный, его уже не вмещало человеческое ухо. При каждом взрыве, гремевшем с бешеной яростью, Парсел чувствовал, как тело его подскакивает и содрогается, словно один этот грохот способен разорвать на части человеческую плоть. Он сидел у руля, привязанный к лодке, как каторжник к галере, и казалось, этой пытке не будет конца. Все жестоко било по нервам: зюйд-вест резал лицо, дождь вонзался в тело иголками, вода заливала рот, не давая дышать, а грохот!.. Хуже всего этот грохот — чудовищный, раскалывавший небо, как будто пришел конец света!
На несколько секунд настала передышка, а затем буря достигла неслыханной силы. По щекам Парсела струилась вода, он чувствовал, что лицо его сводит судорога, и застонал. Эта неистовая какофония не шла ни в какое сравнение с тем, что они испытали до сих пор. Ветер, правда, не усилился, быть может, даже стал чуть слабее, как будто низвергавшиеся с неба потоки воды прибивали его вниз. Но грохот!.. Грохот!.. От грохота мутился разум. Молнии сверкали сразу со всех сторон, казалось, небо сливается с морем, и у Парсела было мучительно ясное ощущение, что рушится мир. Удары грома следовали один за другим с нарастающей силой. Словно разламывались горы, низвергались обвалы, уходили реки, трескалась земная кора, разрывая на части города.
Парсел не мог больше выносить леденящих белых вспышек, он чувствовал, что сходит с ума, спрятал голову под парус и закрыл глаза. Но его преследовали чудовищные видения. Ему казалось, что земной шар сорвался с места и несется среди звезд, а взбесившийся океан, выйдя из берегов, заливает землю, куски материка отрываются и плывут по волнам, унося на своей тонкой коре обезумевших людей. Планета разваливается, как глиняный шар, растрескавшийся под лучами солнца. И обломки ее падают дождем в пространство, а вместе с ними вперемешку — деревья, дома, люди… Потом звезды погаснут одна за другой, солнце остынет, и земля, превратившись в огненное ядро, вспыхнет в последнем гигантском взрыве.
Сквозь парусину Парсел чувствовал, как дождь бьет его по голове, и ему казалось, что его череп не выдержит и вот — вот проломится… Перед глазами у него все время стояла треснувшая, расколотая, рассыпающаяся прахом земля… Не думать, не смотреть, не слушать — надо быть только машиной! Прищурив глаза, чтобы защитить их от нестерпимого блеска молний, он заставил себя посмотреть на кливер. Затем вытащил часы. Через минуту надо менять галс. Он смотрел на часы, потом на кливер, потом снова на часы.
— Тетаити, кливер!
Никакого ответа. Парсел приподнял край паруса и заглянул.
Тетаити сидел закрыв глаза, будто слепой, с сероватым искаженным, как под пыткой, лицом.
— Кливер! — заорал Парсел ему в ухо.
С минуту Тетаити оставался неподвижным, потом выбрался из-под парусиновой палатки и, как заведенный, вытянув руки, пополз среди потоков воды, чтобы перенести кливер на другой борт. Он вернулся, согнувшись чуть не вдвое и шлепая по воде, залившей кокпит. Волосы у него искрились. Он снова сел на место. При каждом ударе грома он подскакивал вверх.
Парселу становилось все труднее дышать. Небо словно выливалось на него бочками, ему казалось, будто он сидит под водопадом. В минуту затишья он заметил, что не сводит глаз с надвигающейся волны. Он застыл от ужаса, глядя на ее мерзкий зеленый цвет. И отвел глаза. Сноп молний упал справа с невообразимым треском, и он почувствовал такую боль в ногах, что испугался, не оторвало ли их.
Тетаити начал вопить, и Парсел решил было, что молния ударила в него. Ухватившись обеими руками за банку, низко согнувшись и упираясь лбом в руку Парсела, Тетаити вопил не замолкая. Парсел едва слышал его голос, но чувствовал дыхание на своей руке. «Он сходит с ума!» — подумал Парсел в ужасе и с минуту боролся с желанием тоже завопить. Он зажал руль под коленом и, отстранив руки Тетаити, принялся легонько бить его по щекам. Дождь лил на них с такой силой, что лицо Тетаити казалось неясным, как в тумане. Парсел стал бить сильнее. Тетаити не сопротивлялся, голова его болталась из стороны в сторону, глаза были закрыты.
«Он ничем не занят, — вдруг подумал Парсел. — Нервы его сдали потому, что ему нечего делать!» Он схватил голову Тетаити двумя руками, прижал губы к его уху и проревел:
— Держи руль!
Никакого ответа. Ни малейшего признака жизни. Лицо Тетаити было неподвижно, бессмысленно. Все кончено. Грохот сломил его. Он больше не сопротивляется смерти.
— Держи руль! — заорал Парсел с дикой энергией.
Он тряс двумя руками болтающуюся голову Тетаити, он умолял его, терся щекой о его щеку, он чуть не плакал. Наконец вылез из парусиновой палатки, взял руку Тетаити и положил на руль.
Парсел не заметил, как налетела большая волна, опрокинула его и накрыла с головой. «Я упал в море», — подумал он, подтянулся за привязанный к поясу тросик, стукнулся лбом о какой-то твердый предмет и ощупал его руками. Это была банка кокпита. Он стал на колени, стараясь перевести дыхание. Снова молния осветила шлюпку, и он замер в испуге. Вода в ней сильно поднялась и уже покрывала банки. Если ливень будет продолжаться, не пройдет и получаса, как лодка наполнится водой. И тогда конец.
Он сел по другую сторону руля. Голова Тетаити выступала из парусинового мешка. Его полузакрытые глаза словно ощупью нашли лицо Парсела, и он открыл рот. Но на этот раз он не вопил, он говорил — выкрикивал слова. Парсел не слышал ни звука, но по движению губ Тетаити понял, что тот зовет его. Он приблизил ухо к его губам, и до него донесся слабый, далекий голос:
— Со мной…
— Что? — прокричал Парсел.
— Со мной…
Он понял наконец. Тетаити звал его вернуться под парус и сесть рядом с ним.
Парсел положил руку на руль возле руки Тетаити и показал знаком, чтобы тот управлял. Взгляд Тетаити становился тверже. Он посмотрел на свою руку, потом глаза его поднялись к кливеру и снова опустились на Парсела. В эту минуту волна повернула лодку, и, не глядя на нос, Тетаити машинально выправил курс.
Парсел проскользнул под парусиновый навес. Тотчас Тетаити положил руку ему на плечо и прижался щекой к его щеке.
Сидя справа от Тетаити, Парсел теперь не мог управлять рулем. «А если даже он и ошибется в направлении…» — подумал он, пожимая плечами. При каждой вспышке молнии он смотрел, как поднимается в кокпите вода. Через десять минут шлюпка станет лишь беспомощной щепкой.
Он широко открывал рот и, должно быть, говорил очень громко из-за ветра, но Парсел еле слышал его.
— Сожалею о чем?
— Что не пошел с нами.
Этого Парсел не говорил. Это не совсем верно. Он сказал только: «Не знаю». Но, по существу, это была правда. Он сожалел. В ту минуту, когда Тетаити задал ему вопрос, он уже знал, что сожалеет.
— Да, — сказал он, — это правда.
Он стоял неподвижно, положив руку на руль и глядя на профиль Тетаити. Ивоа, всегда такая скрытная… На что она надеялась? Что все это значит? Эти вопросы о прошлом? Поездка вдвоем, чтобы испробовать шлюпку? Все это бессмысленно. Со вчерашнего дня все было странно, непонятно. Все происходило как во сне, без связи, без логики.
Прошло несколько мгновений, и Тетаити зашевелился. Двигался он с нарочитой медлительностью, и Парсел смотрел на него, как завороженный. Сначала Тетаити перекинул ноги через банку, как будто хотел повернуться к Парселу лицом, и в конце концов повернулся, но не сразу, словно голова его неохотно следовала за телом. Тотчас брызги полетели ему прямо в лицо, и он еще сильнее нахмурил брови над резкими, застывшими чертами. Из-под тяжелых век зрачки, особенно темные на фоне ярких белков, сверкали со смущавшей Парсела силой. Опустив суровое лицо на руки и опершись локтями на длинные мускулистые ноги, такие гладкие и плотные, что, казалось, они обтянуты черным шелком, он замер, пристально глядя Парселу в глаза.
— Адамо, — произнесен торжественно. — Большая пирога перитани приходит к острову. Она приносит нам беду. Что ты будешь делать?
— Какую беду? — спросил Парсел.
— Такую же, как Скелет, — глухо ответил Тетаити.
Помолчав, Парсел сказал:
— Я сражаюсь против них.
— С оружием?
— Да, — твердо бросил Парсел. — И добавил: — Но осталось только одно ружье.
— Осталось два ружья, — сказал Тетаити.
В глазах его сверкнул темный пламень, и он добавил с торжеством:
— Я спрятал ружье Меани.
Затем он продолжал сдержанно и тихо, как будто делал отчаянные усилия, чтобы преодолеть волнение.
— Ты возьмешь ружье Меани?
— Если они причинят нам вред, да.
— Ты будешь стрелять из ружья Меани?
— Да.
— Ты, перитани, будешь стрелять в других перитани?
— Да.
Наступило молчание, и, так как Тетаити ничего не добавил, Парсел спросил:
— Зачем ты поехал со мной на пироге?
Тетаити, казалось, не рассердила прямота вопроса. Он ответил не задумываясь:
— Чтобы посмотреть, хороша ли она.
— А если она плоха?
— Она не плоха, — ответил он сухо.
Парсел проглотил слюну и постарался заглянуть ему в глаза. Но он их не увидел, Тетаити уже опустил веки, как будто двери закрылись.
Минуту спустя он перенес ноги через банку, повернулся к Парселу спиной и бросил не оборачиваясь:
— В пироге много воды.
Парсел взглянул на решетчатый настил на дне шлюпки. Действительно, лодка стала набирать воду. Для тревоги не было оснований, но ее следовало вычерпать.
— Возьми руль, — сказал Парсел.
Тетаити встал, ни слова не говоря. Взяв руль, он нечаянно коснулся руки Парсела, но не поднял глаз.
Парсел отцепил ведро, висевшее в кокпите под банкой, поднял стлани и принялся вычерпывать воду. Чтобы дело шло быстрее, он стоял согнувшись, почти не поднимая головы, но по свисту в снастях наверху понял, что ветер крепчает.
Тетаити тронул его за плечо. Парсел выпрямился.
— Смотри!
Остров на горизонте казался не больше утеса, а позади него, над самой водой, закрывая всю южную часть неба, вытянулась длинная чернильно — черная туча. Парсел огляделся вокруг. Море вздулось и рокотало. На волны, бежавшие к северу, налетали сбоку другие, бегущие с юго-запада, и смешивались в водовороты.
— The sauthwester![32] — закричал Парсел и выронил ведро. Он с удивлением заметил, что заговорил по-английски. Взяв руль из рук Тетаити, он крикнул, пересиливая вой ветра: «Кливер!» Когда Тетаити бросился вперед, Парсел подтянул шкот большого паруса и взял лево руля. Шлюпка повернула, стала по ветру, а Парсел потравил шкот, чтобы уменьшить напор ветра на парус, когда он изменит курс.
С тех пор как «Блоссом» приблизился к острову, Парсел впервые увидел, что ужасный зюйд-вест может разом сменить южный бриз. Тетаити боролся со шкотами кливера. «Еще круче!» — крикнул Парсел. Тетаити послушался и, возвращаясь на корму, положил на место стлани и повесил ведро под банку.
Шлюпка твердо держала курс на остров, но сильно кренилась на расходившихся волнах и, несмотря на небольшую парусность, порой так заваливалась на бок, что кружилась голова. Парсел сел на наветренный борт, и Тетаити устроился рядом с ним, как будто их веса могло хватить, чтобы выровнять лодку. При каждом порыве ветра планшир исчезал целиком под водой, и, откинувшись назад, Парсел мог видеть, как из воды выступает половина корпуса лодки, а порой сквозь прозрачный слой воды виднелся даже весь ее короткий киль. Парселу казалось, что лежащая на боку лодка лишь чудом сохраняет равновесие и достаточно едва заметного толчка, чтобы она опрокинулась.
Он чуть переложил руль вправо, чтобы немного ослабить напор ветра, передал румпель Тетаити, крикнул сквозь ветер: «Держи так! « — и, нырнув в каюту, вытащил два тросика. Он привязал один к поясу Тетаити, а другой к своему и закрепил их концы за стойку банки.
Снова взяв руль, он наполнил парус ветром, и шлюпка опять низко накренилась. Она великолепно взлетала на гребни, но ее заливали водопады брызг. Переднюю палубу беспрерывно окатывали волны, пена крутилась у основания мачты, долетая до самого гика, и несмотря на защиту палубы, вода в кокпите поднялась до висевшего под банкой ведра.
Волнение усиливалось с каждой минутой и становилось все беспорядочнее. Волны сталкивались, разбивались, вновь вздымались со всех сторон с лихорадочной поспешностью, как будто море кипело, не вмещаясь в сжимавшем его котле. Но, к счастью, валы были пока не очень высоки, небо оставалось ясным, и когда шлюпка на миг застывала на гребне, Парсел успевал бросить взгляд на остров. Потом его снова кидало в яму, и, ослепленный брызгами, он крепко сжимал левой рукой румпель, а правой цеплялся за планшир.
А ведь шторм еще только начинался! Зюйд-вест! На рождестве такой ураган длился три недели, дождь превратился в потоп, ветер вырывал деревья с корнем, на острове обвалился скалистый выступ. Черная туча, вставшая позади острова, скоро будет над ними — вот когда шлюпка запляшет!
По голому до пояса телу Парсела струилась вода, он дрожал от холода, лицо ему резал ветер, посиневшие руки закоченели, и он с трудом успевал передохнуть между двумя ударами волн, бившими прямо в лицо. Ему никогда не приходилось встречать столь яростную бурю на таком крошечном суденышке. И, конечно, одно дело бороться со шквалом, стоя на высоком капитанском мостике «Блоссома», и совсем другое — здесь, почти вровень с морем, среди волн, и не столько на воде, сколько под водой!
Тетаити наклонился, прижал губы к уху Парсела и прокричал, отчеканивая каждое слово: «Пирога!.. Слишком круто!..» И показал рукой, что следует зарифить паруса. Парсел кивнул. Это верно. Он гнал шлюпку как сумасшедший! Было безумием мчаться по такому ветру на всех парусах. Но у него не было выбора.
Он закричал в свою очередь:
— Добраться… до острова… раньше тучи,
И снова прокричал:
— Раньше тучи!..
В ту же минуту высокий гребень хлестнул его по лицу, наполнил водой рот, залил глаза и опрокинул назад. Он кое-как выбрался из воды, кашляя, отплевываясь, чуть не захлебнувшись, и вцепился в руль, чувствуя своим плечом плечо Тетаити.
Он снова увидел остров. Они неслись с дьявольской быстротой, но островок только чуть — чуть увеличился с тех пор, как они повернули назад. Есть от чего прийти в отчаяние! Как бы он ни гнал шлюпку, надо еще не меньше часа, чтобы до него добраться. Он не успеет! Небо уже потемнело, вода стала зеленой, шторм их опередит!
Сегодня утром, проснувшись, он поглядел на небо и понюхал ветер. Ясный день, хороший южный бриз. Он сходил и в Роп Бич: волна небольшая. Из предосторожности он даже отправился в дом Мэсона и посмотрел на барометр: устойчивая ясная погода. Прекрасный день для маленькой увеселительной прогулки! А теперь они оказались в самом пекле, и скоро небо обрушится на них. Он трясся от холода и с трудом заставлял себя думать. Как в бреду, он все время твердил себе, что если бы повернул назад на двадцать минут раньше, то они уже подходили бы к острову, были бы под его защитой, в спокойной воде, и даже прибой не помешал бы им пристать к берегу.
Он увидел, что к шлюпке приближается высокий вал, и подумал: «Если он не разобьется, я увижу остров». В ту же минуту нос шлюпки взлетел на волну и перед Парселом открылся горизонт: черная туча заволокла все небо, остров исчез.
— Остров! — закричал Парсел, судорожно хватая Тетаити за руку.
Парсел отправился в море без карты, без компаса, без секстанта. Если во мраке он проскочит мимо острова, им его больше не найти! Они могут плавать много дней в тумане, разыскивая островок. Без воды, без пищи, без одежды! Это единственный клочок земли на протяжении пятисот морских миль.
— Остров!
Тетаити смотрел на Парсела, вытаращив глаза. Несколько мгновений они сидели, ошеломленно уставившись друг на друга, плечом к плечу, почти касаясь головами. Послышался пронзительный свист ветра. Парсел увидел, что море за левым бортом как будто стало стеной, и, не успев даже подумать, резко повернул руль. Мачта низко склонилась и застыла в каком — нибудь метре над водой, потом с гнетущей медлительностью стала выпрямляться. Паруса яростно забились на ветру, а Парсел бессмысленно смотрел на них, не в силах пошевельнуться. Все произошло с невероятной быстротой! Он только потом понял, что они чуть-чуть не перевернулись.
— Паруса! — закричал ему на ухо Тетаити.
И снова показал жестом, что их следует убрать. Верно! Какая глупость, что Парсел до сих пор этого не сделал! Он передал руль Тетаити, прополз на четвереньках на носовую палубу с тросиком, обвязанным вокруг пояса, и распустил фалы.
Он бросил плавучий якорь и провел десять мучительных минут среди обрушившихся на него потоков воды на накрененной палубе, свертывая большой парус и привязывая его к мачте. Действовал он не раздумывая, по привычке, руки сами знали, что надо делать. Так он убрал паруса, и шлюпка запрыгала на волнах вокруг якоря, как пробка, — они были в безопасности. Вдруг налетела особенно высокая волна, Парсел ухватился за мачту, отфыркиваясь, и в голове у него, как молния, пронеслось: «Нас относит!» Нельзя допускать, чтобы их отнесло. Зюйд-вест может длиться несколько дней. Но даже если он будет относить их на северо-восток в течение всего нескольких часов, они никогда больше не найдут острова. Надо идти вперед, чего бы это ни стоило, или по меньшей мере бороться с дрейфом и хотя бы оставаться на месте.
Парсел ползком добрался до каюты, достал малый кливер и позвал Тетаити. Привязавшись к мачте, Тетаити должен был крепко держать Парсела за тросик, пока тот уберет большой кливер, пропустит фал через верхушку мачты и укрепит малый кливер на переднем штаге. Проделывать все это в разгар бури было настоящим безумием, но Парсел все же справился. Когда он наконец поставил малый кливер и снова сел за руль, у него была содрана кожа на руках, а после тяжелых оплеух, которые надавало ему море, у него гудело в голове.
Оглушенный, слыша лишь свист в ушах, Парсел смотрел на нос шлюпки, но ничего не видел. Руль рвался из рук, и это привело его в себя. Он взглянул на малый кливер. Парус так надулся, что едва выдерживал напор ветра. Но все же выдерживал. Он даже накренял шлюпку. Они снова двигались, они не сдавались буре.
Парсел заметил, что сидит на большом кливере, который только что убрал, и ему пришла мысль завернуться в парус. Он сделал знак Тетаити, и, борясь вдвоем против жестоких порывов ветра, который рвал парус из рук, им удалось соорудить что-то вроде плаща, прикрыв им головы, плечи и спины. Для большей прочности они продели тросик в отверстия паруса, стянули их и прикрепили к банке. Но Парселу надо было смотреть вперед и править рулем, поэтому он слегка откинул кливер и освободил левую руку. Тетаити, напротив, весь съежился в парусиновой палатке, где они сидели, мокрые, дрожащие, как два пса в одной конуре, крепко прижимаясь друг к другу.
Минуту спустя Парсел почувствовал, что Тетаити просунул руку ему за спину, обнял его за левое плечо и прижался щекой к его щеке.
— Хорошо, — сказал он ему в ухо.
— Что? — крикнул Парсел.
Целый сноп молний вспыхнул перед носом лодки, и он зажмурил глаза.
— Кливер! Хорошо!
Тетаити тоже приходилось кричать во весь голос, но среди рева бури до Парсела долетал лишь слабый отзвук.
Парсел взглянул на кливер. И правда, он был хорош! Его не снесло и не разорвало. Их жизнь зависела от этого лоскутка, и он держался. Шлюпка неслась прямо в пасть урагана. Парсел почувствовал прилив надежды.
— Держится! — заорал он изо всех сил, повернувшись к Тетаити.
И Тетаити вдруг удивил Парсела. Он улыбнулся. В тени парусинового капюшона, прикрывавшего им головы, Парсел ясно разглядел его улыбку. «Какой он храбрый!» — подумал Парсел с благодарностью. Но в ту же минуту он вдруг понял, что такое медленное движение их не спасет. Не может спасти. Мало парусности, мало киля. Шлюпка двигается как краб — столько же вперед, сколько вбок. Если они будут идти таким ходом, они рискуют проскочить восточнее острова. Как он не подумал об этом раньше? Если их относит к востоку, значит следует держать к западу — надо лавировать. Идти короткими галсами. Чем чаще менять галсы, тем меньше опасности отклониться от острова.
— Тетаити! — закричал он.
Тетаити чуть отодвинулся и посмотрел на него.
— Надо делать… вот так! — заорал Парсел.
И зажав руль под коленом, он освободил левую руку и показал как надо лавировать. Тетаити кивнул головой и проревел:
— Я иду!
И тотчас, как будто обрадовавшись, что и он может действовать, Тетаити выскользнул из парусиновой будки и пополз на четвереньках, чтобы освободить шкот. Парсел переложил руль, и, к его великому облегчению, шлюпка послушно пошла на ветер. Великолепно! Если у нее достаточно хода, чтобы повернуть, значит она идет вперед.
Блеснула вспышка трепещущего света, и Парсел увидел Тетаити. Тот с трудом перетягивал шкот. Парсел подумал с тревогой: «Лишь бы шкот не оборвался!» На одну-две секунды он отпустил руль, чтобы ослабить напор ветра и помочь Тетаити.
Тетаити вернулся назад, весь залитый водой, похожий на призрак, макушка его странно фосфоресцировала в тусклом свете.
Парсел вытащил часы и дождался новой вспышки молнии, чтобы заметить время. Раз ничего не было видно, следовало хоть приблизительно отмечать, сколько продлится каждый галс. Десять минут на запад, шесть на восток. К западу можно идти дольше, так как это не отдаляет их от острова.
Они двигались, регулярно меняя галсы. Время шло, буря не разгуливалась, но и не ослабевала, они чувствовали себя жалкими, несчастными — вот и все… Пронизывающий холод, удары волн прямо в лицо, ослепительные вспышки, бешеная качка… Оставалось только ждать и терпеть. Лодку сильно заливало, и Парсел решил вычерпать воду. Они сменяли друг друга, и после получаса напряженной работы вода в лодке стояла на том же уровне, что и до начала шторма. Парсел повесил ведро, проскользнул под парус и сел рядом с Тетаити, а тот обнял его за плечо и прижался к нему щекой. Парсел вынул часы. Прошло уже четыре часа с тех пор, как они покинули остров.
Ему было невыносимо холодно. Руки посинели, и он слышал, как у него над ухом стучали зубы Тетаити. Он повернулся и крикнул:
— Иди… под крышу… пироги…
Тетаити отрицательно покачал головой. Молнии прекратились, и Парсел почувствовал невыразимое облегчение, когда перестал слышать раскаты грома. Хотя зюйд-вест дул с прежней силой и волны сталкивались вокруг, он в течение нескольких минут испытывал необыкновенное ощущение покоя и тишины. Но вскоре это ощущение исчезло, и он снова услышал свист ветра
Тетаити прижался губами к его уху.
— Нечего… поесть?
— Нет! — заорал Парсел.
В небе открылась щель, видимость немного улучшилась, но не больше, чем на один кабельтов. У Парсела заболели глаза, так напряженно он вглядывался в тучу, стараясь угадать очертания острова.
И вдруг его пронзил жестокий страх. А что если они уже проскочили остров? Если он остался позади? Если они с каждым галсом удаляются от него? Сердце его бешено забилось, и хотя он весь закоченел, на лбу у него выступил пот.
— Тетаити!
Вода с силой ударила ему в лицо и хлынула внутрь парусинового навеса. Когда Парселу удалось открыть глаза, он увидел, что Тетаити повернул к нему лицо. От холода оно словно вылиняло, но выражение оставалось твердым.
— Остров впереди?
— Впереди! — уверенно крикнул Тетаити.
— Почему?
— Впереди!
Тетаити открывал рот, но яростный порыв ветра относил в сторону слова, и Парсел ловил только обрывки фразы.
— Много… забот… в голове… живые!
Парсел перевел взгляд на кливер, выправил курс и снова уставился в полумрак. Хоть бы увидеть, что-нибудь увидеть сквозь туман! Человек должен бы обладать особым чутьем, чтобы угадывать дорогие сердцу места. Страшно подумать! Быть может, мы пройдем лишь в одном кабельтове от острова и навсегда потеряем его!
Парсел крепко сжал руку Тетаити. Он прав! Мы живы. Чего же больше! У белых слишком сильно развито представление о будущем. Не думать, принимать настоящее и гнать прочь тревогу!
Все снова потемнело. Парсел ясно увидел, как черная туча надвигается на них, и, словно ее предвестник, хлынул неудержимый дождь: он низвергался тесными вертикальными струями и бил их, как копья атакующей армии. Ливень обрушился на шлюпку с невероятной злобой, небо разверзлось, и капли яростно барабанили по палубе и по рубке, падая им на головы, словно тысячи иголок. Черный, как смола, мрак, густой и страшный, окутал все вокруг. Но это длилось недолго. Темный свод облаков вскоре немного посветлел, все стало серым, мглистым, и видимость расширилась до полукабельтова. В то же время на море появился белесый, мертвенный отсвет, зеленоватые провалы между валами казались зловещими и леденили кровь. Небосвод, нависший так низко, что при каждом взлете шлюпки на волну, казалось, касается форштевня, теперь распался на серо-зеленые тучи ядовитого оттенка. Верхушка мачты фосфоресцировала. И тут разразился ураган.
Молнии сверкали вокруг под громовые раскаты непередаваемой силы, озаряя шлюпку вспышками нестерпимо белого света и падали в волны; зловещие силуэты зеленых гребней вырезывались на черной воде. Молнии вспыхивали сотнями, сыпались огненным дождем, разнообразные, как в калейдоскопе, — мелькали ломаные стрелы, острые зигзаги, изогнутые линии, непонятные монограммы, тонкие паутины, огромные огненные шары — и оставляли на воде светящиеся следы, кровавые и пламенные полосы. Парсел дрожал не только от холода, но и от страха, а возле себя видел не просто серое, но помертвевшее, искаженное лицо Тетаити.
Грохот был оглушительный, его уже не вмещало человеческое ухо. При каждом взрыве, гремевшем с бешеной яростью, Парсел чувствовал, как тело его подскакивает и содрогается, словно один этот грохот способен разорвать на части человеческую плоть. Он сидел у руля, привязанный к лодке, как каторжник к галере, и казалось, этой пытке не будет конца. Все жестоко било по нервам: зюйд-вест резал лицо, дождь вонзался в тело иголками, вода заливала рот, не давая дышать, а грохот!.. Хуже всего этот грохот — чудовищный, раскалывавший небо, как будто пришел конец света!
На несколько секунд настала передышка, а затем буря достигла неслыханной силы. По щекам Парсела струилась вода, он чувствовал, что лицо его сводит судорога, и застонал. Эта неистовая какофония не шла ни в какое сравнение с тем, что они испытали до сих пор. Ветер, правда, не усилился, быть может, даже стал чуть слабее, как будто низвергавшиеся с неба потоки воды прибивали его вниз. Но грохот!.. Грохот!.. От грохота мутился разум. Молнии сверкали сразу со всех сторон, казалось, небо сливается с морем, и у Парсела было мучительно ясное ощущение, что рушится мир. Удары грома следовали один за другим с нарастающей силой. Словно разламывались горы, низвергались обвалы, уходили реки, трескалась земная кора, разрывая на части города.
Парсел не мог больше выносить леденящих белых вспышек, он чувствовал, что сходит с ума, спрятал голову под парус и закрыл глаза. Но его преследовали чудовищные видения. Ему казалось, что земной шар сорвался с места и несется среди звезд, а взбесившийся океан, выйдя из берегов, заливает землю, куски материка отрываются и плывут по волнам, унося на своей тонкой коре обезумевших людей. Планета разваливается, как глиняный шар, растрескавшийся под лучами солнца. И обломки ее падают дождем в пространство, а вместе с ними вперемешку — деревья, дома, люди… Потом звезды погаснут одна за другой, солнце остынет, и земля, превратившись в огненное ядро, вспыхнет в последнем гигантском взрыве.
Сквозь парусину Парсел чувствовал, как дождь бьет его по голове, и ему казалось, что его череп не выдержит и вот — вот проломится… Перед глазами у него все время стояла треснувшая, расколотая, рассыпающаяся прахом земля… Не думать, не смотреть, не слушать — надо быть только машиной! Прищурив глаза, чтобы защитить их от нестерпимого блеска молний, он заставил себя посмотреть на кливер. Затем вытащил часы. Через минуту надо менять галс. Он смотрел на часы, потом на кливер, потом снова на часы.
— Тетаити, кливер!
Никакого ответа. Парсел приподнял край паруса и заглянул.
Тетаити сидел закрыв глаза, будто слепой, с сероватым искаженным, как под пыткой, лицом.
— Кливер! — заорал Парсел ему в ухо.
С минуту Тетаити оставался неподвижным, потом выбрался из-под парусиновой палатки и, как заведенный, вытянув руки, пополз среди потоков воды, чтобы перенести кливер на другой борт. Он вернулся, согнувшись чуть не вдвое и шлепая по воде, залившей кокпит. Волосы у него искрились. Он снова сел на место. При каждом ударе грома он подскакивал вверх.
Парселу становилось все труднее дышать. Небо словно выливалось на него бочками, ему казалось, будто он сидит под водопадом. В минуту затишья он заметил, что не сводит глаз с надвигающейся волны. Он застыл от ужаса, глядя на ее мерзкий зеленый цвет. И отвел глаза. Сноп молний упал справа с невообразимым треском, и он почувствовал такую боль в ногах, что испугался, не оторвало ли их.
Тетаити начал вопить, и Парсел решил было, что молния ударила в него. Ухватившись обеими руками за банку, низко согнувшись и упираясь лбом в руку Парсела, Тетаити вопил не замолкая. Парсел едва слышал его голос, но чувствовал дыхание на своей руке. «Он сходит с ума!» — подумал Парсел в ужасе и с минуту боролся с желанием тоже завопить. Он зажал руль под коленом и, отстранив руки Тетаити, принялся легонько бить его по щекам. Дождь лил на них с такой силой, что лицо Тетаити казалось неясным, как в тумане. Парсел стал бить сильнее. Тетаити не сопротивлялся, голова его болталась из стороны в сторону, глаза были закрыты.
«Он ничем не занят, — вдруг подумал Парсел. — Нервы его сдали потому, что ему нечего делать!» Он схватил голову Тетаити двумя руками, прижал губы к его уху и проревел:
— Держи руль!
Никакого ответа. Ни малейшего признака жизни. Лицо Тетаити было неподвижно, бессмысленно. Все кончено. Грохот сломил его. Он больше не сопротивляется смерти.
— Держи руль! — заорал Парсел с дикой энергией.
Он тряс двумя руками болтающуюся голову Тетаити, он умолял его, терся щекой о его щеку, он чуть не плакал. Наконец вылез из парусиновой палатки, взял руку Тетаити и положил на руль.
Парсел не заметил, как налетела большая волна, опрокинула его и накрыла с головой. «Я упал в море», — подумал он, подтянулся за привязанный к поясу тросик, стукнулся лбом о какой-то твердый предмет и ощупал его руками. Это была банка кокпита. Он стал на колени, стараясь перевести дыхание. Снова молния осветила шлюпку, и он замер в испуге. Вода в ней сильно поднялась и уже покрывала банки. Если ливень будет продолжаться, не пройдет и получаса, как лодка наполнится водой. И тогда конец.
Он сел по другую сторону руля. Голова Тетаити выступала из парусинового мешка. Его полузакрытые глаза словно ощупью нашли лицо Парсела, и он открыл рот. Но на этот раз он не вопил, он говорил — выкрикивал слова. Парсел не слышал ни звука, но по движению губ Тетаити понял, что тот зовет его. Он приблизил ухо к его губам, и до него донесся слабый, далекий голос:
— Со мной…
— Что? — прокричал Парсел.
— Со мной…
Он понял наконец. Тетаити звал его вернуться под парус и сесть рядом с ним.
Парсел положил руку на руль возле руки Тетаити и показал знаком, чтобы тот управлял. Взгляд Тетаити становился тверже. Он посмотрел на свою руку, потом глаза его поднялись к кливеру и снова опустились на Парсела. В эту минуту волна повернула лодку, и, не глядя на нос, Тетаити машинально выправил курс.
Парсел проскользнул под парусиновый навес. Тотчас Тетаити положил руку ему на плечо и прижался щекой к его щеке.
Сидя справа от Тетаити, Парсел теперь не мог управлять рулем. «А если даже он и ошибется в направлении…» — подумал он, пожимая плечами. При каждой вспышке молнии он смотрел, как поднимается в кокпите вода. Через десять минут шлюпка станет лишь беспомощной щепкой.