Страница:
свое время покусан, истерзан, сбит с ног или как-нибудь еще напуган и
изувечен этим бешеным зверем? Трусливые ласкали его и носили ему кости;
благоразумные обходили его стороной; но беда была тем домочадцам, кому
выпало на долю стелить подстилку, кормить и, вежливо говоря, делить конуру с
"Растерзаем" леди Кью. Спору нет, неистовый характер, если ему, как часто
бывает, сопутствует известное великодушие и смелость, - неоценимый дар
природы для любого джентльмена или леди. Тот, кто всегда готов накинуться на
других, непременно пользуется в семье наибольшим уважением. Ленивые устают
препираться с ним, робкие льстят ему и стараются задобрить, а так как почти
все мы робки и ленивы, злонравный волен творить, что хочет. Он командует, и
ему подчиняются. Если он гурман, к обеду подают его любимые кушанья, а вкусы
других приносятся ему в жертву. Если она (мы столь вольно чередуем "он" и
"она", ибо дурным характером может обладать как женщина, так и мужчина)
облюбовала себе место в гостиной, ни родители, ни братья, ни сестры не смеют
его занять. Когда она хочет ехать в гости, маменька, несмотря на мигрень,
бежит одеваться, а папенька, который ненавидит эти чертовы сборища,
безропотно поднимается после обеда к себе и надевает свой видавший виды
белый галстук, чтобы ехать с дочерью и просидеть до самого котильона, хотя
он допоздна корпел в присутствии и завтра чуть свет ему снова туда идти.
Когда в летнюю пору семейство отправляется в путешествие, она, а не кто
другой, решает, куда им ехать и где остановиться. Он запаздывает, его ждут с
обедом, и ни один из домашних, хоть умирай он с голоду, не посмеет сказать
ни слова. А как все ликуют, когда он благодушен! Как летят на его звонок
слуги, как спешат угодить ему! Как терпеливо дожидаются они разъезда гостей
и с какой готовностью выбегают под дождь, чтобы кликнуть кеб! А ведь никому
нет дела, довольны или нет мы с вами, у которых ангельский характер и, как
известно, нет привычки выказывать недовольство или гневаться. Наши супруги
едут к модистке, присылают нам счет, и мы его оплачиваем; наш Джон сперва
сам прочитает газету, а уж потом явится на звонок и подаст ее нам; наши
сыновья разваливаются в наших любимых креслах, наполняют дом своими дружками
и курят в столовой; портные шьют нам кое-как; мясники подсовывают самую
постную баранину; лавочники раньше срока требуют с нас плату, ибо знают, что
у нас доброе сердце, а слуги наши уходят из дому, когда вздумается, и, не
таясь, угощают на кухне ужином своих знакомых. Но стоит леди Кью произнести:
Sic volo, sic jubeo {Так хочу, так повелеваю (лат.).}, и все близкие, как
один, не говоря ни слова, бросаются исполнять ее приказание.
Если в семье вдруг заведутся, что бывает весьма редко, сразу два таких
властных и деспотичных характера, то, разумеется, возникнет соперничество,
чреватое многими осложнениями. А случись когда семейству Баязетов
повстречать на улице каких-нибудь других свирепых турок, и уже неизбежна
отчаянная схватка, в которую вовлекаются союзники обеих сторон и даже
непричастные к спору соседи. Именно это, как ни грустно, произошло и теперь.
Леди Кью, привыкшая к беспрекословному повиновению домочадцев, любила
диктовать свою волю и чужим. Она судила об окружающих с большой свободой.
Суждения ее, как полагается, пересказывались; и если о ком-нибудь она
отзывалась резко, то в передаче слова ее, разумеется, не проигрывали.
Герцогиня Д'Иври возбудила ее необузданный гнев, и теперь леди Кью давала
ему волю, где бы ни слышала это ненавистное имя.
- Что она не сидит с мужем? Таскается по свету с оравой
бродяг-бильярдистов, а бедный старый герцог тем временем мучается подагрой.
Да еще придумала величать себя Марией Стюарт!.. Впрочем, кое в чем она ее
достойна, хотя мужа своего пока еще не убила. Ну, уж если она Королева
Шотландская, то я не прочь сделаться Елизаветой Английской, - заключила
старая леди и потрясла своим морщинистым кулаком.
Все это было сказано при публике на гулянье, в присутствии общих
знакомых; и уже через несколько минут стало известно герцогине; разумеется,
ее светлость, а также достопочтенные князья, графы и прочие вельможи из ее
свиты, коих старая графиня обозвала бильярдистами, не поскупились на
ответные любезности. Были вытащены на свет божий позабытые сплетни, ходившие
о леди Кью в те стародавние времена, когда почти никого из ныне
здравствующих Ньюкомов не было и в помине, и потому не попавшие в круг
внимания автора предлагаемой хроники. Леди Кью негодовала на дочь (порой
любые поступки ее ближних вызывали недовольство старухи) даже за ту
сдержанную учтивость, с какой леди Анна принимала авансы герцогини.
- Завезти ей карточку! Еще, понимаю, послать с лакеем, но поехать
самой, чтоб она тебя видела (ведь она смотрела в окно, я знаю!), да ты что,
рехнулась, Анна?! Тебе не следовало вылезать из кареты. Да ведь ты такая
рохля, что, останови тебя разбойник на большой дороге, ты бы только сказала
ему "благодарю вас, сэр" и отдала кошелек. Да-да. И если б миссис Макхит
явилась потом к тебе с визитом, ты бы, чего доброго, нанесла ей ответный!
Кабы подобные речи велись только за спиной герцогини и ничто не
высказывалось ей в лицо, все могло бы еще обойтись благополучно. Вздумай мы
ссориться со всеми, кто тайком чернит нас, и бросайся мы на них с кулаками
при всякой встрече - мы не знали бы ни дня покоя! Злословие не возбраняется
в обществе. Ты про меня сказал пакость, я про тебя, а встретимся - друзья
друзьями. Кому из нас не случалось - и притом нередко, - войдя в гостиную,
догадаться по лицам наших милых знакомых, что здесь только что, когда мы
уже, возможно, поднимались по лестнице, обсуждались наши маленькие
странности. Разве это портило нам вечер? Разве мы обижались, негодовали,
обменивались колкостями? Ничуть не бывало. Мы просто дожидались ухода
кое-кого из наших милых друзей и уж тут брали реванш. Моя спина к услугам
соседа. Пусть себе строит какие угодно рожи у меня за спиной - при встрече
же мы будем улыбаться друг другу и пожимать руки, как подобает воспитанным
людям, которым даже безукоризненно чистая манишка не так нужна, как
безукоризненно любезный вид и выходная улыбка. В этом и состоял просчет леди
Кью. Она хотела, по некоторым причинам, выжить мадам Д'Иври из Баден-Бадена
и сочла наилучшим для этого средством беспардонный тон и грозные взгляды,
коими прежде ей удавалось многих запугать. Но Королева Шотландская тоже была
особой решительной, и ее царедворцы стояли за нее горой. Одни из них не
могли отступать, ибо не имели чем расплатиться по счетам, другие же
отличались храбростью и не желали покидать поле боя. Вместо того, чтобы
задобрить и умиротворить мадам Д'Иври, мадам де Кью решила смелой атакой
опрокинуть врага и выбить с его позиций. И она принялась за дело чуть ли не
с первой же встречи.
- Как грустно мне было узнать, ваша светлость, что герцог лежит больной
в Баньере, - начала старая леди, едва наши дамы встретились и обменялись
обычными приветствиями.
- Очень любезно, что ваше сиятельство интересуется здоровьем мосье
Д'Иври. Герцог в таких годах, что не любит путешествовать. Вам больше
повезло, дражайшая миледи, вы не утратили gout des voyages {Любовь к
путешествиям (франц.).}.
- Я приехала к своей семье, дражайшая герцогиня!
- И как, верно, осчастливили своих близких! А вы, леди Анна, должно
быть, слов нет как рады приезду столь нежной маменьки! Позвольте вас
представить: ее сиятельство мадам де ла Крюшон - ее сиятельство мадам де
Кью. Миледи - сестра любезнейшего маркиза Стайна, которого вы знали,
Амброзина! Баронесса де Шлангенбад - леди Кью. Вы не находите у нее сходства
с маркизом? Эти дамы наслаждались гостеприимством великолепного Гонт-Хауса и
посещали знаменитые приемы, на которых блистала очаровательная миссис
Кроули, la semillante {Резвушка (франц.).} Бекки! Как жаль, что
"Отель-де-Гонт" теперь так захирел! А восхитительная миссис Бекки, вы не
знаете, что с ней, миледи? Герцог утверждает, будто она была самая
spirituelle {Остроумная (франц.).} из всех англичанок, каких он когда-либо
видел. - Тут Королева Шотландская оборачивается к своей статс-даме и шепчет
ей что-то на ухо, пожимая плечами и постукивая себя по лбу. Леди Кью поняла,
что мадам Д'Иври говорит о ее племяннике, нынешнем лорде Стайне, который не
в своем уме. Герцогиня оглядывается и, завидев поодаль одного из своих
друзей, манит его к себе.
- Вы еще не знакомы с капитаном Шуллером, графиня? Он украшение нашего
общества!
На зов герцогини развязной походкой подошел страшный детина с огромной
сигарой в зубах, в пестром жилете и с видом заядлого бильярдиста. Атака
графини Кью не принесла ей большого успеха. Она была представлена дамам
Крюшон и Шлангенбад и чуть не сподобилась знакомства с капитаном Шуллером.
- Уж вы мне позвольте, ваша светлость, хотя бы английских друзей
выбирать себе по вкусу, - сказала леди Кью, притопывая ногой.
- Ну разумеется, сударыня! Так вам не нравится наш милый мосье де
Шуллер? Смешной вы народ, англичане, не в обиду вам будь сказано. Диву
даешься, как вы кичитесь своей нацией и как стыдитесь своих
соотечественников!
- Некоторые люди, ваша светлость, не стыдятся ничего! - вскричала леди
Кью, выйдя из себя.
- Эта gracieusete {Любезность (франц.).} на мой счет? Ну как любезно!
Наш милый мосье де Шуллер конечно не образец благовоспитанности, однако не
так уж плох для англичанина. В своих странствиях я встречала людей куда
менее воспитанных, чем английские джентльмены.
- Кто же это? - осведомилась леди Анна, тщетно пытавшаяся положить
конец их пикировке.
- Английские леди, сударыня! Я не о вас, милая леди Анна, вы добрая
душа и слишком мягкосердечны, чтобы тиранить других.
Так маневры многоопытной руководительницы и главы той ветви семейства
Ньюкомов, о которой сейчас пойдет речь, имели совсем не те результаты, каких
ждала и на какие рассчитывала престарелая леди. Да и кто может всегда и все
предвидеть? Даже наимудрейшим это не дано. Когда его величество Людовик XIV
пристраивал внука на испанский престол, основывая нынешнюю почтенную
испанскую династию, предполагал ли он, что готовит погибель своему
королевскому дому и навлекает на себя гнев всей Европы? Думал ли покойный
король Франции, желавший повыгодней женить одного из любимых своих отпрысков
и раздобыть послушному и бесхитростному юноше прекрасную испанскую принцессу
с короной и королевством в придачу, что этой ловкой сделкой он ставит под
удар судьбу всей своей августейшей семьи? Мы приводим только самые
возвышенные примеры, чтобы показать, каким образом действия столь
благородной старой дамы, как леди Кью, навлекли уйму бед на ни в чем не
повинных членов ее семейства, благополучию коих она стремилась
содействовать, употребив для этого свой многолетний опыт и бесспорную
житейскую мудрость. Мы можем быть лукавы, знать жизнь и людей, вынашивать
превосходные планы и мудреные расчеты, но вот обычный поворот судьбы, и все
наши планы и расчеты рушатся, как карточный домик. Мы можем быть мудры, как
Луи-Филипп, этот хитроумный Улисс, коим так восхищаются все благомыслящие
люди, годами терпеливо строить козни, ухищряться, изворачиваться, хитрить,
осторожничать, кого-то стращать, кого-то улещивать, но стоит вмешаться
высшим силам, и, глядь, прахом пошли все наши старания и козни.
Подданными леди Кью, этого престарелого деспота, этого властного
Людовика XIV в черных накладных буклях и чепце с лентами, этого прехитрого
Луи-Филиппа в тафтяной юбке, были ее внуки, Фрэнк и Этель, только -кровь у
них была горячая, норов капризный, и как ни погоняла она их, ни взнуздывала,
ни школила на манеже, а объездить все-таки не могла. Особенно строптива была
в те поры Этель: она грызла удила и не боялась хлыста, но бабушка с ней все
же управлялась, вызывая восхищение всей семьи; считалось, что это под силу
одной леди Кью. Барнс говорил, что только бабушка может держать в узде его
сестрицу. Он-то не мог, это не подлежало сомнению. Маменька та и не
пробовала; она была так добра и так неспособна кого-либо взнуздывать, что
скорей сама готова была стать под седло и дать на себе ездить; нет, никто,
кроме ее сиятельства, не в состоянии был справиться с девушкой, - так
полагал Барнс, который весьма чтил леди Кью и боялся ее.
- Если не держать Этель в руках, она невесть что может натворить, -
говорил ее братец. - Она способна удрать с учителем чистописания, ей-богу.
Его собственная невеста после отъезда столь не ко времени появившегося
Джека Белсайза была умиротворенной, довольной и никаких иных чувств не
выказывала.
Она мгновенно прибегала на зов и шла тем аллюром, какого требовал ее
хозяин. Она смеялась, когда надо, улыбалась и хихикала, когда ей что-нибудь
рассказывали, танцевала, когда ее приглашали, восседала рядом с Барнсом в
фаэтоне Кью и принимала жениха, правда, без восторга, но, во всяком случае,
приветливо и учтиво. Трудно передать, с каким презрением смотрела на нее
будущая золовка. Самый вид этого терпеливого и робкого существа раздражал
Этель, и она в присутствии Клары становилась еще более резкой, капризной и
заносчивой. Как раз в это полное событиями время к семье присоединился брат
леди Клары, уже упоминавшийся нами капитан Кочетт. Виконт Кочетт был
совершенно поражен, восхищен и очарован мисс Ньюком, ее живостью и умом.
- Решительная особа, клянусь честью! - говорил его милость. - Танцевать
с ней - одно удовольствие! Она так высмеивает всех девиц, что от них только
пух летит. Да и остальным крепко достается, клянусь честью! И все же, -
добавлял молодой офицер с присущей ему наблюдательностью и юмором, -
танцевать с ней - это пожалуйста, а вот жениться - увольте. Тут я тебе не
завидую, Кью, дружище.
Но лорд Кью и не считал себя достойным зависти. Он находил свою кузину
очаровательной, полагал вместе с бабушкой, что она будет прелестной
графиней, и думал, что деньги, которые леди Кью подарит или оставит
новобрачным, будут для него не лишними.
На следующий вечер в курзале был бал, и мисс Этель, обычно очень
скромная в своих туалетах и одевавшаяся проще других, явилась в таком
богатом и роскошном наряде, какого никто на ней еще не видел. Ее пышные
кудри, сверкавшие белизной плечи и ослепительный туалет (это, кажется, был
наряд, в котором она представлялась ко двору) поразили собравшихся. Она
затмила всех прочих красавиц; так что свита герцогини Д'Иври только молча
взирала на это блистательное юное создание: дамы - неприязненно, мужчины -
восхищенно. Ни одна из графинь, герцогинь и принцесс, русских, испанских или
итальянских, не могла поспорить с ней красотой и изяществом. В то время в
Баден-Бадене гостило несколько нью-йоркских дам, - где их только нет сейчас
в Европе! - но и они не превзошли великолепием мисс Этель. Супруга генерала
Иеремии Банга утверждала, что мисс Ньюком способна украсить собой любую
бальную залу на Пятой авеню; это единственная хорошо одетая англичанка,
которую генеральша видела в Европе. Какой-то юный немецкий герцог изволил
признаться своему адъютанту, что ему очень нравится мисс Ньюком. Все наши
знакомцы были единодушны: мистер Джонс из Англии объявил ее
"сногсшибательной"; бесподобный капитан Шуллер, оценив ее по всем статьям,
со знанием дела и весьма откровенно высказал свое одобрение. Сиятельный
Кочетт глядел на нее во все глаза; он поздравил своего старого товарища по
оружию с таким приобретением. Только лорд Кью не выказывал восторга, да мисс
Этель и не ждала от него этого. Она была прекрасна, как Золушка на балу у
принца. Только к чему такое великолепие? К чему такой роскошный наряд, эти
обнаженные плечи, ослепляющие вас красотой и белизной? Она была одета
вызывающе, словно актриса варьете, едущая ужинать в ресторан "Trois Freres".
- Ну точь-в-точь мадемуазель Мабиль en habit de cour, {В придворном
туалете (франц.).} - заметила мадам Д'Иври, обращаясь к мадам фон
Шлангенбад.
Барнс, танцевавший со своей невестой визави с сестрой и восхищенным
Кочеттом, тоже был поражен видом Этель. Маленькая леди Клара выглядела перед
ней жалкой школьницей.
Приверженцы ее величества Королевы Шотландской один за другим покидали
ее в тот вечер, побежденные юной красавицей, и если эта своевольная девица
задумала восторжествовать над герцогиней Д'Иври, позлить старую леди Кью и
досадить жениху, то это ей вполне удалось. Казалось, девушке доставляло
удовольствие дразнить всех троих; что-то ожесточало ее в равной мере против
друзей и врагов. Старая графиня кипела гневом, который изливала на леди Анну
и Барнса. Этель почти одна только и поддерживала оживление бала; она не
желала ехать домой и пропускала мимо ушей намеки и приказания. Она
ангажирована еще на столько-то танцев. Не танцевать с графом Понтером? Но
это неучтиво, раз она обещала. Не вальсировать с капитаном Шуллером? Он для
нее не подходящий кавалер? Тогда почему же с ним знается Кью? Лорд Кью, что
ни день, беседует на променаде с капитаном Шуллером. Ужель она такая
гордячка, что не признает друзей лорда Кью? И она обворожительной улыбкой
приветствовала капитана, как раз подошедшего во время этих словопрений, и
положила им конец, закружившись по залу в его объятиях.
Легко понять, как приятно было мадам Д'Иври наблюдать отступничество
своих клевретов и триумф юной соперницы, которая так хорошела с каждым
вальсом, что другие танцоры останавливались и смотрели на нее: мужчины -
исполненные неподдельного восхищения, дамы, поневоле разделяя его. Хоть и
сердилась старая леди Кью, хоть и знала, как неприятны ее внуку выходки
Этель, но даже ей трудно было не любоваться прекрасной бунтаркой, в чьем
девичьем сердце достало силы противостоять непреклонной воле деспотичной
старухи. А когда неодобрение выразил мистер Барнс, девушка только вскинула
дерзкую головку, пожала своими прекрасными плечиками и пошла прочь с
презрительным смехом. Словом, мисс Этель вела себя как самая отчаянная и
безрассудная кокетка: разила наповал своими глазками, без умолку болтала, не
скупилась на улыбки, выражения признательности и смертоносные взгляды. Какой
злой демон руководил ею? Пожалуй, знай она даже, какие беды это за собой
повлечет, она и тогда бы не унялась.
Бедному лорду Кью подобное легкомыслие и своеволие доставляло горькое
чувство обиды. Этот титулованный молодой вертопрах много лет знался со
всякой полупочтенной публикой. Он был своим человеком в притонах, на балах в
честь парижских див и за кулисами на родине и за границей. Хорошенькие
головки никому не известных женщин в пышных локонах кивали ему из
театральных лож и сомнительных колясок, раскатывающих по Парку. Он вел жизнь
молодого повесы, смеялся и кутил с другими мотами и их собутыльниками, и это
ему наскучило. Быть может, он вспомнил свою раннюю безгреховную жизнь и
втайне мечтал к ней вернуться. И хотя он водился со всякими отщепенцами, он,
как святыню, хранил в своей душе идеал семейного счастья. Он верил, что у
порядочных женщин не бывает недостатков. Двуличия он не понимал; злонравие
приводило его в ужас; прихоти и капризы, как видно, казались ему
исключительным свойством женщин дурных и низких, а отнюдь не благородных
девиц из хорошего дома, воспитанных доброй маменькой. Этим от природы
полагалось любить своих близких, слушаться родителей, помогать бедным,
почитать супруга и обожать детей. Смех Этель, наверно, пробудил его от столь
наивных грез, и он увидел, как она проносится мимо него под бравурные звуки
оркестра. В тот вечер он больше ни разу не пригласил ее танцевать, ушел в
игорный зал, потом вернулся, а она все кружилась и кружилась под музыку.
Мадам Д'Иври заметила его смятение, его расстроенное лицо, однако не
получила от этого удовольствия, ибо знала, что виной всему Этель.
Когда в романах и пьесах, а также, смею думать, и в жизни, своенравная
героиня вдруг решает испытать силу своих чар и пококетничать с сэром Генри
или же с капитаном, герой удаляется и в отместку начинает ухаживать за
другой; однако оба они быстро раскаиваются в своем безрассудстве, мирятся, и
тут падает занавес или кончается повесть. Но есть люди, слишком благородные
и простодушные для подобного рода ухищрений и любовного притворства. Когда
Кью бывал доволен, он смеялся, когда печалился, он молчал. Ни грусть свою,
ни радость он не желал прятать под личиной. Ошибка его, пожалуй заключалась
в том, что он позабыл, как молода Этель, не понял, что ее выходки можно
объяснить не столько злым умыслом, сколько шаловливостью и избытком энергии,
и что раз уж юношам дозволено иметь грешки, повесничать и наслаждаться
жизнью, то и девицам надо порою прощать их куда более невинные проказы и
взрывы игривого своеволия.
Когда мисс Ньюком согласилась наконец ехать домой, лорд Кью подал ей
белую накидку (под капюшоном блестящие локоны, румяные щечки и сверкающие
глазки Этель казались, как на зло, еще восхитительней) и, не промолвив ни
слова, закутал девушку в это очаровательное одеяние. В благодарность за
услугу, она дерзко присела перед ним в реверансе, на что он ответил мрачным
поклоном и отошел к старой леди Кью, чтобы одеть ее сиятельство и проводить
до кареты. Мисс Этель сочла уместным обидеться на обиду кузена. Для чего же
тогда балы, коли не танцевать? Она кокетничала? Огорчила лорда Кью? Но
почему ей было не танцевать, если ей хотелось? Она просто понятия не имела,
отчего он надулся. И потом, это было так занятно - увести всех вассалов у
Королевы Шотландской, ну просто потеха! И она пошла спать и, пока зажигала
свечу и поднималась по лестнице, не переставая пела, разливаясь в руладах.
Она так чудесно провела вечер, так было весело!.. А когда за ней закрылась
дверь ее спальня, она, возможно (впрочем, откуда это знать сочинителю?),
выбранила свою горничную (а та и в толк не могла взять, чем она недовольна).
Бывает, так, знаете ли, что после блистательной победы вдруг нахлынет
печаль, и вы, разбив на голову противника, жалеете, что завязали бой.
^TГлава XXXIV^U
Завершение Баденского конгресса
Мы уже упоминали о старой деве-ирландке, которую герцогиня Д'Иври
держала в качестве компаньонки, а также учительницы английского языка для
своей маленькой дочери. Когда мисс О'Грэди некоторое время спустя покинула
семейство Д'Иври, она стала повсюду рассказывать самые ужасные подробности о
жизни своей бывшей хозяйки. Множество страшных легенд ходило теперь в
обществе с легкой руки этой разгневанной девицы, и лорд Кью даже был
вынужден пресечь ее красноречие, так как не желал, чтобы все эти неприятные
истории дошли до слуха его молодой графини, с которой он тогда совершал
свадебное путешествие в Париж. Обитавшая здесь мисс О'Грэди, оказавшись в
стесненных обстоятельствах и узнав из газет о прибытии в отель "Бристоль"
графа и графини Кью, посетила молодую чету и попросила их купить билеты на
устраиваемую ею лотерею, где разыгрывался замечательный бювар слоновой кости
(единственный осколок ее прежнего благополучия), каковую вещь она давала
возможность приобрести своим друзьям и знакомым. Собственно, мисс О'Грэди
уже несколько лет жила на доходы, получаемые от розыгрышей сего бесценного
бювара; многие благочестивые дамы из предместья Сен-Жермен, принимая к
сердцу ее злоключения, облегчали их посредством нехитрой системы лотерейных
билетов. В лотерее мисс О'Грэди могли участвовать не только католики, но и
протестанты, и лорд Кью, как всегда великодушный, приобрел у нее столько
билетов, что охваченная раскаяньем О'Грэди поведала ему о заговоре,
причинившем ему в свое время немало неприятностей, и о своей неблаговидной в
нем роли.
- Да если бы я знала, что за человек ваше сиятельство, - говорила
умиленная мисс О'Грэди, - никакие пытки не заставили бы меня сделать то, что
я сделала и в чем жестоко раскаиваюсь. Одна злая женщина, милорд, очернила
ваше сиятельство в моих глазах, женщина, которую я некогда звала своим
другом и которая оказалась самой вероломной, порочной и опасной из всех
представительниц нашего пола. - Так частенько говорят компаньонки о своих
патронессах, когда их разлучает ссора, когда наперсницы получают отставку и
уносят в своей памяти семейные тайны, а в сердце жажду мести.
Назавтра после бала, на котором так отличилась мисс Этель, старая леди
Кью приехала пораньше, чтобы еще раз наставить внучку и своевременно
предостеречь ее против пустого кокетства, - особливо с господами, которые
встречаются только на водах и не вхожи в приличное общество.
- К тому же, помни, Кью с норовом. Он не вспыльчив, как мы с тобой,
душечка, - говорила старая леди (она решила быть пуще обычного ласковой и
осторожной), - зато, коли рассердится, то надолго, и до того упрям, что его
почти немыслимо задобрить или успокоить. Куда лучше быть такими, как мы,
милочка, - продолжала старуха, - разозлишься, пошумишь, и все, но - que
voulez-vous? {Что поделаешь? (франц.).} - такой уж у Фрэнка характер, с этим
надо считаться. - И она продолжала говорить, подкрепляя свои наставления
примерами из семейной истории, подтверждающими, что Кью похож на своего
деда, ее покойного супруга, а еще больше на покойного своего родителя, лорда
Уолема, который, разумеется, по вине невестки, без конца ссорился с ней,
изувечен этим бешеным зверем? Трусливые ласкали его и носили ему кости;
благоразумные обходили его стороной; но беда была тем домочадцам, кому
выпало на долю стелить подстилку, кормить и, вежливо говоря, делить конуру с
"Растерзаем" леди Кью. Спору нет, неистовый характер, если ему, как часто
бывает, сопутствует известное великодушие и смелость, - неоценимый дар
природы для любого джентльмена или леди. Тот, кто всегда готов накинуться на
других, непременно пользуется в семье наибольшим уважением. Ленивые устают
препираться с ним, робкие льстят ему и стараются задобрить, а так как почти
все мы робки и ленивы, злонравный волен творить, что хочет. Он командует, и
ему подчиняются. Если он гурман, к обеду подают его любимые кушанья, а вкусы
других приносятся ему в жертву. Если она (мы столь вольно чередуем "он" и
"она", ибо дурным характером может обладать как женщина, так и мужчина)
облюбовала себе место в гостиной, ни родители, ни братья, ни сестры не смеют
его занять. Когда она хочет ехать в гости, маменька, несмотря на мигрень,
бежит одеваться, а папенька, который ненавидит эти чертовы сборища,
безропотно поднимается после обеда к себе и надевает свой видавший виды
белый галстук, чтобы ехать с дочерью и просидеть до самого котильона, хотя
он допоздна корпел в присутствии и завтра чуть свет ему снова туда идти.
Когда в летнюю пору семейство отправляется в путешествие, она, а не кто
другой, решает, куда им ехать и где остановиться. Он запаздывает, его ждут с
обедом, и ни один из домашних, хоть умирай он с голоду, не посмеет сказать
ни слова. А как все ликуют, когда он благодушен! Как летят на его звонок
слуги, как спешат угодить ему! Как терпеливо дожидаются они разъезда гостей
и с какой готовностью выбегают под дождь, чтобы кликнуть кеб! А ведь никому
нет дела, довольны или нет мы с вами, у которых ангельский характер и, как
известно, нет привычки выказывать недовольство или гневаться. Наши супруги
едут к модистке, присылают нам счет, и мы его оплачиваем; наш Джон сперва
сам прочитает газету, а уж потом явится на звонок и подаст ее нам; наши
сыновья разваливаются в наших любимых креслах, наполняют дом своими дружками
и курят в столовой; портные шьют нам кое-как; мясники подсовывают самую
постную баранину; лавочники раньше срока требуют с нас плату, ибо знают, что
у нас доброе сердце, а слуги наши уходят из дому, когда вздумается, и, не
таясь, угощают на кухне ужином своих знакомых. Но стоит леди Кью произнести:
Sic volo, sic jubeo {Так хочу, так повелеваю (лат.).}, и все близкие, как
один, не говоря ни слова, бросаются исполнять ее приказание.
Если в семье вдруг заведутся, что бывает весьма редко, сразу два таких
властных и деспотичных характера, то, разумеется, возникнет соперничество,
чреватое многими осложнениями. А случись когда семейству Баязетов
повстречать на улице каких-нибудь других свирепых турок, и уже неизбежна
отчаянная схватка, в которую вовлекаются союзники обеих сторон и даже
непричастные к спору соседи. Именно это, как ни грустно, произошло и теперь.
Леди Кью, привыкшая к беспрекословному повиновению домочадцев, любила
диктовать свою волю и чужим. Она судила об окружающих с большой свободой.
Суждения ее, как полагается, пересказывались; и если о ком-нибудь она
отзывалась резко, то в передаче слова ее, разумеется, не проигрывали.
Герцогиня Д'Иври возбудила ее необузданный гнев, и теперь леди Кью давала
ему волю, где бы ни слышала это ненавистное имя.
- Что она не сидит с мужем? Таскается по свету с оравой
бродяг-бильярдистов, а бедный старый герцог тем временем мучается подагрой.
Да еще придумала величать себя Марией Стюарт!.. Впрочем, кое в чем она ее
достойна, хотя мужа своего пока еще не убила. Ну, уж если она Королева
Шотландская, то я не прочь сделаться Елизаветой Английской, - заключила
старая леди и потрясла своим морщинистым кулаком.
Все это было сказано при публике на гулянье, в присутствии общих
знакомых; и уже через несколько минут стало известно герцогине; разумеется,
ее светлость, а также достопочтенные князья, графы и прочие вельможи из ее
свиты, коих старая графиня обозвала бильярдистами, не поскупились на
ответные любезности. Были вытащены на свет божий позабытые сплетни, ходившие
о леди Кью в те стародавние времена, когда почти никого из ныне
здравствующих Ньюкомов не было и в помине, и потому не попавшие в круг
внимания автора предлагаемой хроники. Леди Кью негодовала на дочь (порой
любые поступки ее ближних вызывали недовольство старухи) даже за ту
сдержанную учтивость, с какой леди Анна принимала авансы герцогини.
- Завезти ей карточку! Еще, понимаю, послать с лакеем, но поехать
самой, чтоб она тебя видела (ведь она смотрела в окно, я знаю!), да ты что,
рехнулась, Анна?! Тебе не следовало вылезать из кареты. Да ведь ты такая
рохля, что, останови тебя разбойник на большой дороге, ты бы только сказала
ему "благодарю вас, сэр" и отдала кошелек. Да-да. И если б миссис Макхит
явилась потом к тебе с визитом, ты бы, чего доброго, нанесла ей ответный!
Кабы подобные речи велись только за спиной герцогини и ничто не
высказывалось ей в лицо, все могло бы еще обойтись благополучно. Вздумай мы
ссориться со всеми, кто тайком чернит нас, и бросайся мы на них с кулаками
при всякой встрече - мы не знали бы ни дня покоя! Злословие не возбраняется
в обществе. Ты про меня сказал пакость, я про тебя, а встретимся - друзья
друзьями. Кому из нас не случалось - и притом нередко, - войдя в гостиную,
догадаться по лицам наших милых знакомых, что здесь только что, когда мы
уже, возможно, поднимались по лестнице, обсуждались наши маленькие
странности. Разве это портило нам вечер? Разве мы обижались, негодовали,
обменивались колкостями? Ничуть не бывало. Мы просто дожидались ухода
кое-кого из наших милых друзей и уж тут брали реванш. Моя спина к услугам
соседа. Пусть себе строит какие угодно рожи у меня за спиной - при встрече
же мы будем улыбаться друг другу и пожимать руки, как подобает воспитанным
людям, которым даже безукоризненно чистая манишка не так нужна, как
безукоризненно любезный вид и выходная улыбка. В этом и состоял просчет леди
Кью. Она хотела, по некоторым причинам, выжить мадам Д'Иври из Баден-Бадена
и сочла наилучшим для этого средством беспардонный тон и грозные взгляды,
коими прежде ей удавалось многих запугать. Но Королева Шотландская тоже была
особой решительной, и ее царедворцы стояли за нее горой. Одни из них не
могли отступать, ибо не имели чем расплатиться по счетам, другие же
отличались храбростью и не желали покидать поле боя. Вместо того, чтобы
задобрить и умиротворить мадам Д'Иври, мадам де Кью решила смелой атакой
опрокинуть врага и выбить с его позиций. И она принялась за дело чуть ли не
с первой же встречи.
- Как грустно мне было узнать, ваша светлость, что герцог лежит больной
в Баньере, - начала старая леди, едва наши дамы встретились и обменялись
обычными приветствиями.
- Очень любезно, что ваше сиятельство интересуется здоровьем мосье
Д'Иври. Герцог в таких годах, что не любит путешествовать. Вам больше
повезло, дражайшая миледи, вы не утратили gout des voyages {Любовь к
путешествиям (франц.).}.
- Я приехала к своей семье, дражайшая герцогиня!
- И как, верно, осчастливили своих близких! А вы, леди Анна, должно
быть, слов нет как рады приезду столь нежной маменьки! Позвольте вас
представить: ее сиятельство мадам де ла Крюшон - ее сиятельство мадам де
Кью. Миледи - сестра любезнейшего маркиза Стайна, которого вы знали,
Амброзина! Баронесса де Шлангенбад - леди Кью. Вы не находите у нее сходства
с маркизом? Эти дамы наслаждались гостеприимством великолепного Гонт-Хауса и
посещали знаменитые приемы, на которых блистала очаровательная миссис
Кроули, la semillante {Резвушка (франц.).} Бекки! Как жаль, что
"Отель-де-Гонт" теперь так захирел! А восхитительная миссис Бекки, вы не
знаете, что с ней, миледи? Герцог утверждает, будто она была самая
spirituelle {Остроумная (франц.).} из всех англичанок, каких он когда-либо
видел. - Тут Королева Шотландская оборачивается к своей статс-даме и шепчет
ей что-то на ухо, пожимая плечами и постукивая себя по лбу. Леди Кью поняла,
что мадам Д'Иври говорит о ее племяннике, нынешнем лорде Стайне, который не
в своем уме. Герцогиня оглядывается и, завидев поодаль одного из своих
друзей, манит его к себе.
- Вы еще не знакомы с капитаном Шуллером, графиня? Он украшение нашего
общества!
На зов герцогини развязной походкой подошел страшный детина с огромной
сигарой в зубах, в пестром жилете и с видом заядлого бильярдиста. Атака
графини Кью не принесла ей большого успеха. Она была представлена дамам
Крюшон и Шлангенбад и чуть не сподобилась знакомства с капитаном Шуллером.
- Уж вы мне позвольте, ваша светлость, хотя бы английских друзей
выбирать себе по вкусу, - сказала леди Кью, притопывая ногой.
- Ну разумеется, сударыня! Так вам не нравится наш милый мосье де
Шуллер? Смешной вы народ, англичане, не в обиду вам будь сказано. Диву
даешься, как вы кичитесь своей нацией и как стыдитесь своих
соотечественников!
- Некоторые люди, ваша светлость, не стыдятся ничего! - вскричала леди
Кью, выйдя из себя.
- Эта gracieusete {Любезность (франц.).} на мой счет? Ну как любезно!
Наш милый мосье де Шуллер конечно не образец благовоспитанности, однако не
так уж плох для англичанина. В своих странствиях я встречала людей куда
менее воспитанных, чем английские джентльмены.
- Кто же это? - осведомилась леди Анна, тщетно пытавшаяся положить
конец их пикировке.
- Английские леди, сударыня! Я не о вас, милая леди Анна, вы добрая
душа и слишком мягкосердечны, чтобы тиранить других.
Так маневры многоопытной руководительницы и главы той ветви семейства
Ньюкомов, о которой сейчас пойдет речь, имели совсем не те результаты, каких
ждала и на какие рассчитывала престарелая леди. Да и кто может всегда и все
предвидеть? Даже наимудрейшим это не дано. Когда его величество Людовик XIV
пристраивал внука на испанский престол, основывая нынешнюю почтенную
испанскую династию, предполагал ли он, что готовит погибель своему
королевскому дому и навлекает на себя гнев всей Европы? Думал ли покойный
король Франции, желавший повыгодней женить одного из любимых своих отпрысков
и раздобыть послушному и бесхитростному юноше прекрасную испанскую принцессу
с короной и королевством в придачу, что этой ловкой сделкой он ставит под
удар судьбу всей своей августейшей семьи? Мы приводим только самые
возвышенные примеры, чтобы показать, каким образом действия столь
благородной старой дамы, как леди Кью, навлекли уйму бед на ни в чем не
повинных членов ее семейства, благополучию коих она стремилась
содействовать, употребив для этого свой многолетний опыт и бесспорную
житейскую мудрость. Мы можем быть лукавы, знать жизнь и людей, вынашивать
превосходные планы и мудреные расчеты, но вот обычный поворот судьбы, и все
наши планы и расчеты рушатся, как карточный домик. Мы можем быть мудры, как
Луи-Филипп, этот хитроумный Улисс, коим так восхищаются все благомыслящие
люди, годами терпеливо строить козни, ухищряться, изворачиваться, хитрить,
осторожничать, кого-то стращать, кого-то улещивать, но стоит вмешаться
высшим силам, и, глядь, прахом пошли все наши старания и козни.
Подданными леди Кью, этого престарелого деспота, этого властного
Людовика XIV в черных накладных буклях и чепце с лентами, этого прехитрого
Луи-Филиппа в тафтяной юбке, были ее внуки, Фрэнк и Этель, только -кровь у
них была горячая, норов капризный, и как ни погоняла она их, ни взнуздывала,
ни школила на манеже, а объездить все-таки не могла. Особенно строптива была
в те поры Этель: она грызла удила и не боялась хлыста, но бабушка с ней все
же управлялась, вызывая восхищение всей семьи; считалось, что это под силу
одной леди Кью. Барнс говорил, что только бабушка может держать в узде его
сестрицу. Он-то не мог, это не подлежало сомнению. Маменька та и не
пробовала; она была так добра и так неспособна кого-либо взнуздывать, что
скорей сама готова была стать под седло и дать на себе ездить; нет, никто,
кроме ее сиятельства, не в состоянии был справиться с девушкой, - так
полагал Барнс, который весьма чтил леди Кью и боялся ее.
- Если не держать Этель в руках, она невесть что может натворить, -
говорил ее братец. - Она способна удрать с учителем чистописания, ей-богу.
Его собственная невеста после отъезда столь не ко времени появившегося
Джека Белсайза была умиротворенной, довольной и никаких иных чувств не
выказывала.
Она мгновенно прибегала на зов и шла тем аллюром, какого требовал ее
хозяин. Она смеялась, когда надо, улыбалась и хихикала, когда ей что-нибудь
рассказывали, танцевала, когда ее приглашали, восседала рядом с Барнсом в
фаэтоне Кью и принимала жениха, правда, без восторга, но, во всяком случае,
приветливо и учтиво. Трудно передать, с каким презрением смотрела на нее
будущая золовка. Самый вид этого терпеливого и робкого существа раздражал
Этель, и она в присутствии Клары становилась еще более резкой, капризной и
заносчивой. Как раз в это полное событиями время к семье присоединился брат
леди Клары, уже упоминавшийся нами капитан Кочетт. Виконт Кочетт был
совершенно поражен, восхищен и очарован мисс Ньюком, ее живостью и умом.
- Решительная особа, клянусь честью! - говорил его милость. - Танцевать
с ней - одно удовольствие! Она так высмеивает всех девиц, что от них только
пух летит. Да и остальным крепко достается, клянусь честью! И все же, -
добавлял молодой офицер с присущей ему наблюдательностью и юмором, -
танцевать с ней - это пожалуйста, а вот жениться - увольте. Тут я тебе не
завидую, Кью, дружище.
Но лорд Кью и не считал себя достойным зависти. Он находил свою кузину
очаровательной, полагал вместе с бабушкой, что она будет прелестной
графиней, и думал, что деньги, которые леди Кью подарит или оставит
новобрачным, будут для него не лишними.
На следующий вечер в курзале был бал, и мисс Этель, обычно очень
скромная в своих туалетах и одевавшаяся проще других, явилась в таком
богатом и роскошном наряде, какого никто на ней еще не видел. Ее пышные
кудри, сверкавшие белизной плечи и ослепительный туалет (это, кажется, был
наряд, в котором она представлялась ко двору) поразили собравшихся. Она
затмила всех прочих красавиц; так что свита герцогини Д'Иври только молча
взирала на это блистательное юное создание: дамы - неприязненно, мужчины -
восхищенно. Ни одна из графинь, герцогинь и принцесс, русских, испанских или
итальянских, не могла поспорить с ней красотой и изяществом. В то время в
Баден-Бадене гостило несколько нью-йоркских дам, - где их только нет сейчас
в Европе! - но и они не превзошли великолепием мисс Этель. Супруга генерала
Иеремии Банга утверждала, что мисс Ньюком способна украсить собой любую
бальную залу на Пятой авеню; это единственная хорошо одетая англичанка,
которую генеральша видела в Европе. Какой-то юный немецкий герцог изволил
признаться своему адъютанту, что ему очень нравится мисс Ньюком. Все наши
знакомцы были единодушны: мистер Джонс из Англии объявил ее
"сногсшибательной"; бесподобный капитан Шуллер, оценив ее по всем статьям,
со знанием дела и весьма откровенно высказал свое одобрение. Сиятельный
Кочетт глядел на нее во все глаза; он поздравил своего старого товарища по
оружию с таким приобретением. Только лорд Кью не выказывал восторга, да мисс
Этель и не ждала от него этого. Она была прекрасна, как Золушка на балу у
принца. Только к чему такое великолепие? К чему такой роскошный наряд, эти
обнаженные плечи, ослепляющие вас красотой и белизной? Она была одета
вызывающе, словно актриса варьете, едущая ужинать в ресторан "Trois Freres".
- Ну точь-в-точь мадемуазель Мабиль en habit de cour, {В придворном
туалете (франц.).} - заметила мадам Д'Иври, обращаясь к мадам фон
Шлангенбад.
Барнс, танцевавший со своей невестой визави с сестрой и восхищенным
Кочеттом, тоже был поражен видом Этель. Маленькая леди Клара выглядела перед
ней жалкой школьницей.
Приверженцы ее величества Королевы Шотландской один за другим покидали
ее в тот вечер, побежденные юной красавицей, и если эта своевольная девица
задумала восторжествовать над герцогиней Д'Иври, позлить старую леди Кью и
досадить жениху, то это ей вполне удалось. Казалось, девушке доставляло
удовольствие дразнить всех троих; что-то ожесточало ее в равной мере против
друзей и врагов. Старая графиня кипела гневом, который изливала на леди Анну
и Барнса. Этель почти одна только и поддерживала оживление бала; она не
желала ехать домой и пропускала мимо ушей намеки и приказания. Она
ангажирована еще на столько-то танцев. Не танцевать с графом Понтером? Но
это неучтиво, раз она обещала. Не вальсировать с капитаном Шуллером? Он для
нее не подходящий кавалер? Тогда почему же с ним знается Кью? Лорд Кью, что
ни день, беседует на променаде с капитаном Шуллером. Ужель она такая
гордячка, что не признает друзей лорда Кью? И она обворожительной улыбкой
приветствовала капитана, как раз подошедшего во время этих словопрений, и
положила им конец, закружившись по залу в его объятиях.
Легко понять, как приятно было мадам Д'Иври наблюдать отступничество
своих клевретов и триумф юной соперницы, которая так хорошела с каждым
вальсом, что другие танцоры останавливались и смотрели на нее: мужчины -
исполненные неподдельного восхищения, дамы, поневоле разделяя его. Хоть и
сердилась старая леди Кью, хоть и знала, как неприятны ее внуку выходки
Этель, но даже ей трудно было не любоваться прекрасной бунтаркой, в чьем
девичьем сердце достало силы противостоять непреклонной воле деспотичной
старухи. А когда неодобрение выразил мистер Барнс, девушка только вскинула
дерзкую головку, пожала своими прекрасными плечиками и пошла прочь с
презрительным смехом. Словом, мисс Этель вела себя как самая отчаянная и
безрассудная кокетка: разила наповал своими глазками, без умолку болтала, не
скупилась на улыбки, выражения признательности и смертоносные взгляды. Какой
злой демон руководил ею? Пожалуй, знай она даже, какие беды это за собой
повлечет, она и тогда бы не унялась.
Бедному лорду Кью подобное легкомыслие и своеволие доставляло горькое
чувство обиды. Этот титулованный молодой вертопрах много лет знался со
всякой полупочтенной публикой. Он был своим человеком в притонах, на балах в
честь парижских див и за кулисами на родине и за границей. Хорошенькие
головки никому не известных женщин в пышных локонах кивали ему из
театральных лож и сомнительных колясок, раскатывающих по Парку. Он вел жизнь
молодого повесы, смеялся и кутил с другими мотами и их собутыльниками, и это
ему наскучило. Быть может, он вспомнил свою раннюю безгреховную жизнь и
втайне мечтал к ней вернуться. И хотя он водился со всякими отщепенцами, он,
как святыню, хранил в своей душе идеал семейного счастья. Он верил, что у
порядочных женщин не бывает недостатков. Двуличия он не понимал; злонравие
приводило его в ужас; прихоти и капризы, как видно, казались ему
исключительным свойством женщин дурных и низких, а отнюдь не благородных
девиц из хорошего дома, воспитанных доброй маменькой. Этим от природы
полагалось любить своих близких, слушаться родителей, помогать бедным,
почитать супруга и обожать детей. Смех Этель, наверно, пробудил его от столь
наивных грез, и он увидел, как она проносится мимо него под бравурные звуки
оркестра. В тот вечер он больше ни разу не пригласил ее танцевать, ушел в
игорный зал, потом вернулся, а она все кружилась и кружилась под музыку.
Мадам Д'Иври заметила его смятение, его расстроенное лицо, однако не
получила от этого удовольствия, ибо знала, что виной всему Этель.
Когда в романах и пьесах, а также, смею думать, и в жизни, своенравная
героиня вдруг решает испытать силу своих чар и пококетничать с сэром Генри
или же с капитаном, герой удаляется и в отместку начинает ухаживать за
другой; однако оба они быстро раскаиваются в своем безрассудстве, мирятся, и
тут падает занавес или кончается повесть. Но есть люди, слишком благородные
и простодушные для подобного рода ухищрений и любовного притворства. Когда
Кью бывал доволен, он смеялся, когда печалился, он молчал. Ни грусть свою,
ни радость он не желал прятать под личиной. Ошибка его, пожалуй заключалась
в том, что он позабыл, как молода Этель, не понял, что ее выходки можно
объяснить не столько злым умыслом, сколько шаловливостью и избытком энергии,
и что раз уж юношам дозволено иметь грешки, повесничать и наслаждаться
жизнью, то и девицам надо порою прощать их куда более невинные проказы и
взрывы игривого своеволия.
Когда мисс Ньюком согласилась наконец ехать домой, лорд Кью подал ей
белую накидку (под капюшоном блестящие локоны, румяные щечки и сверкающие
глазки Этель казались, как на зло, еще восхитительней) и, не промолвив ни
слова, закутал девушку в это очаровательное одеяние. В благодарность за
услугу, она дерзко присела перед ним в реверансе, на что он ответил мрачным
поклоном и отошел к старой леди Кью, чтобы одеть ее сиятельство и проводить
до кареты. Мисс Этель сочла уместным обидеться на обиду кузена. Для чего же
тогда балы, коли не танцевать? Она кокетничала? Огорчила лорда Кью? Но
почему ей было не танцевать, если ей хотелось? Она просто понятия не имела,
отчего он надулся. И потом, это было так занятно - увести всех вассалов у
Королевы Шотландской, ну просто потеха! И она пошла спать и, пока зажигала
свечу и поднималась по лестнице, не переставая пела, разливаясь в руладах.
Она так чудесно провела вечер, так было весело!.. А когда за ней закрылась
дверь ее спальня, она, возможно (впрочем, откуда это знать сочинителю?),
выбранила свою горничную (а та и в толк не могла взять, чем она недовольна).
Бывает, так, знаете ли, что после блистательной победы вдруг нахлынет
печаль, и вы, разбив на голову противника, жалеете, что завязали бой.
^TГлава XXXIV^U
Завершение Баденского конгресса
Мы уже упоминали о старой деве-ирландке, которую герцогиня Д'Иври
держала в качестве компаньонки, а также учительницы английского языка для
своей маленькой дочери. Когда мисс О'Грэди некоторое время спустя покинула
семейство Д'Иври, она стала повсюду рассказывать самые ужасные подробности о
жизни своей бывшей хозяйки. Множество страшных легенд ходило теперь в
обществе с легкой руки этой разгневанной девицы, и лорд Кью даже был
вынужден пресечь ее красноречие, так как не желал, чтобы все эти неприятные
истории дошли до слуха его молодой графини, с которой он тогда совершал
свадебное путешествие в Париж. Обитавшая здесь мисс О'Грэди, оказавшись в
стесненных обстоятельствах и узнав из газет о прибытии в отель "Бристоль"
графа и графини Кью, посетила молодую чету и попросила их купить билеты на
устраиваемую ею лотерею, где разыгрывался замечательный бювар слоновой кости
(единственный осколок ее прежнего благополучия), каковую вещь она давала
возможность приобрести своим друзьям и знакомым. Собственно, мисс О'Грэди
уже несколько лет жила на доходы, получаемые от розыгрышей сего бесценного
бювара; многие благочестивые дамы из предместья Сен-Жермен, принимая к
сердцу ее злоключения, облегчали их посредством нехитрой системы лотерейных
билетов. В лотерее мисс О'Грэди могли участвовать не только католики, но и
протестанты, и лорд Кью, как всегда великодушный, приобрел у нее столько
билетов, что охваченная раскаяньем О'Грэди поведала ему о заговоре,
причинившем ему в свое время немало неприятностей, и о своей неблаговидной в
нем роли.
- Да если бы я знала, что за человек ваше сиятельство, - говорила
умиленная мисс О'Грэди, - никакие пытки не заставили бы меня сделать то, что
я сделала и в чем жестоко раскаиваюсь. Одна злая женщина, милорд, очернила
ваше сиятельство в моих глазах, женщина, которую я некогда звала своим
другом и которая оказалась самой вероломной, порочной и опасной из всех
представительниц нашего пола. - Так частенько говорят компаньонки о своих
патронессах, когда их разлучает ссора, когда наперсницы получают отставку и
уносят в своей памяти семейные тайны, а в сердце жажду мести.
Назавтра после бала, на котором так отличилась мисс Этель, старая леди
Кью приехала пораньше, чтобы еще раз наставить внучку и своевременно
предостеречь ее против пустого кокетства, - особливо с господами, которые
встречаются только на водах и не вхожи в приличное общество.
- К тому же, помни, Кью с норовом. Он не вспыльчив, как мы с тобой,
душечка, - говорила старая леди (она решила быть пуще обычного ласковой и
осторожной), - зато, коли рассердится, то надолго, и до того упрям, что его
почти немыслимо задобрить или успокоить. Куда лучше быть такими, как мы,
милочка, - продолжала старуха, - разозлишься, пошумишь, и все, но - que
voulez-vous? {Что поделаешь? (франц.).} - такой уж у Фрэнка характер, с этим
надо считаться. - И она продолжала говорить, подкрепляя свои наставления
примерами из семейной истории, подтверждающими, что Кью похож на своего
деда, ее покойного супруга, а еще больше на покойного своего родителя, лорда
Уолема, который, разумеется, по вине невестки, без конца ссорился с ней,