На полдороге Никодим оказывается передо мною, как бы преграждая путь, мешая сблизиться с тем, что я почувствовал там, в стволах и листьях, и что ощутимо привлекает, притягивает меня.
– Пахарь, не мешай мне!
– Капитан, остановись! Ты что, не понимаешь?..
– Там же тела – такие же тонкие тела, как и мы с тобой!
– Это я и сам вижу, все мы видим. Да, такие же тонкие тела. С одной разницей: их физика, скорее всего, давно умерла. Они отрабатывают свою карму, капитан. И не наше дело – вмешиваться. Такого права нам не дано, да и возможности – тоже…
Ну да, так оно и есть. Кармическое наказание. Вот как. Нет, я не удивлен, но констатирую: раньше я не знал о том, что такое возможно не только на Ферме, но и, так сказать, в частном владении. Не знал и не представлял.
Но теперь, когда я понял это, зачем мешать мне вступить в общение с такой же комбинацией тонких тел, каков и я сам; почему не позволить мне получить какую-то информацию из такого, как мне представляется, богатейшего ее источника?
– Никодим, или объясни, почему ты мешаешь мне, или – с дороги!
Я вынужден просить – или требовать, все равно – согласия иеромонаха, хотя вроде бы выше его по статусу. Но сейчас и он знает, и я сам, что на наше пребывание в нынешнем состоянии все обычные людские правила не распространяются, здесь Никодим старше и главнее. Потому что он достаточно давно уже – человек космоса, пользующийся плотскими телами лишь время от времени по оперативной надобности. Я же все еще человек планетарный. Я умирал, но меня возвращали. А он там, на планете Даль, не пожелал, остался в космосе. И уже по одному этому он знает и, наверное, ощущает многое больше и глубже моего.
– Капитан, – делится иеромонах со мною своим пониманием положения. – Это ловушка! Разве ты не ощущаешь, как тебя тянет туда? Влечет?
– Естественно: там такие же, как мы сами…
– Да, и там тебя примут. Но обратно уже не выпустят: там работают силы, до каких нам с тобой еще далеко. И это будет твой конец в мире плоти, но свободы ты не получишь и останешься тут, как и все эти, видишь, сколько их вокруг? Мы можем тут уцелеть только в группе, да и то – недолго. Пока тот, на кого вся эта система работает, не обратил на нас внимания. Но как только он…
– Тревога!
Это еще один из нас вступил в разговор: Питек. Он тоже разбирается в тонкостях этого мира лучше, чем я, потому что люди его эпохи сами еще наполовину были в этом мире, постоянно общались с ним, и пусть не осознавали, но интуитивно чувствовали его как реальность.
А куст, вернее, заключенное в нем тело, манит все ощутимее, сильнее, общение с ним кажется все более привлекательным, даже просто необходимым. Приходится сопротивляться изо всех сил.
– Выходим немедленно! Возвращаемся в плоть. Потом попробуем разобраться…
Кажется, то множество тонких тел, что работают здесь и чье назначение пока остается для нас совершенно непонятным, провожает нас с сожалением, пытается удержать даже. Но группа оказывается сильнее. Пронзаем верхнее перекрытие и оказываемся на воле. Да, приключение!
Но для кого-то это не осталось незамеченным. То есть в какой-то степени мы засветились. Так что следует ожидать ответных мер.
Будем готовы.
Глава 9
1
В любой день, час, минуту и секунду в жизни любого мира происходит великое множество событий, больших и малых, заметных и тут же бесследно исчезающих, радостных и грустных, полезных и вредных. Люди рождаются и умирают, богатеют и разоряются, встречаются и расстаются, приезжают и уезжают… Всего не перечислишь, да и незачем, потому что уже названо то, на котором следует остановить наше внимание: на том, что люди приезжают.
Это событие может заинтересовать нас уже тем, что оно во многом напоминает другой приезд, за которым мы в свое время достаточно внимательно наблюдали. А именно: на ту же формально вовсе не существующую ВВ-станцию прибыло шесть человек. Не порознь, а вместе, в одной большой кабине. И это, и манера их обращения друг с другом свидетельствовали о том, что это вряд ли случайные попутчики: поскольку любой путь по ВВ преодолевается мгновенно, у людей там не возникает времени на знакомства, завязывание или налаживание отношений. Эти же шестеро, и выйдя из кабины, продолжали держаться вместе, плотной группой, и это позволяло думать о том, что они составляли одну команду. Они даже были похожи друг на друга – не чертами лица, нет, но статью, одеждой, походкой и, самое, может быть, главное – взглядом, в котором у каждого читалась и отчужденность от всего окружающего, и чувство неизмеримого превосходства над всем, что находилось в поле их зрения, безразлично – живое или мертвое. И эта бесконечная уверенность в себе безошибочно ощущалась каждым, кто оказывался вблизи от них, и побуждала его отойти подальше или обойти стороной, если уж иначе нельзя было. И странно: люди были вроде бы как люди, и по облику, и по движениям, но вот почему-то, даже находясь в движении, они казались неподвижными, а кроме того, и бесконечно холодными, хотя любой термометр, будь он применен, показал бы лишь нормальную человеческую температуру. Такое впечатление возникало, и ничего нельзя было с этим поделать.
Поэтому дежурный чиновник на станции (по случайному совпадению – тот же самый, что не так давно встречал здесь же пятерых членов экипажа), увидев, что шестеро, выйдя из кабины, направляются к его посту у барьера, невольно съежился, как бы стараясь занять поменьше места, и даже покосился на дверь, словно в мозгу его вдруг оформилась мысль о побеге. И это несмотря на то, что ни в выражении лиц, ни в движениях шестерых прилетевших не было ну совершенно ничего угрожающего. И взгляд чиновника, ни на миг не отрывавшийся от прилетевших, с каждой секундой становился все более обреченным, дыхание – напряженным и прерывистым. Однако он, как и всякий другой служащий нелегальной фирмы, был человеком, видавшим в жизни много чего и умеющим и держать себя, и постоять за себя, если что.
Поэтому ему удалось справиться с необъяснимым волнением, и когда прилетевшие приблизились к будке, встретить их со спокойным лицом и взглядом и постараться, чтобы в голосе не возникло ни малейшей дрожи. Возможно, ему помогло совладать с собой сознание того, что шестеро, какими бы грозными и злонамеренными они ни оказались, были сейчас безоружны, а о нем самом сказать это было никак нельзя, потому что приведенный к бою игломет находился в специальном гнезде под крышкой стола, за которым чиновник сидел, и открыть огонь в случае необходимости можно было, не шевельнув рукой или ногой, но просто мысленно скомандовав, поскольку игломет управлялся сенсорно. И уже в тот же миг поток поражающих игл, превратив в клочья маскировавший оружие извне матерчатый экранчик, нанес бы нападающим повреждения, как говорится, несовместимые с жизнью. Нет, и в самом деле бояться чиновнику никак не следовало. И все же, не в состоянии внутренне успокоиться, он нажал кнопку вызова того человека, что занимался тут идентификацией подозрительных лиц. И тот незамедлительно появился в дальнем углу зала.
Однако чиновнику и на самом деле ничто не угрожало. Потому что пять человек из шестерых остановились не менее чем в двух метрах от окна будки, и лишь шестой – а вернее, первый из них – приблизился, склонился к полукруглой прорези в стекле (оператор невольно стиснул зубы, чтобы они не застучали – таким ужасом вдруг пахнуло на него от встреченного взгляда в упор; но никак нельзя было отвести свои глаза, почему-то нельзя) и голосом, в котором не было совершенно ничего страшного, а лишь спокойная уверенность, сказал:
– Менеджер, доброе утро. Рад вас приветствовать. Что с вами – вам нехорошо? Менеджер!
– Простите… Не обращайте внимания. Зубы… Поздравляю с прибытием в мир Альмезот. Могу я чем-то помочь вам?
– Зубы нельзя запускать, поверьте, здесь же цивилизованный мир, не правда ли? Что же касается помощи… Вас должны были предупредить о нашем прибытии. И проинструктировать…
– Предупредить меня?
– Хотите сказать, что вы не в курсе?
– Простите, но я именно не в курсе. И не должен быть. Я всего лишь оператор. Все за пределами техники – не моя компетенция.
– Мои извинения. Где же я могу встретить менеджера?
– Боюсь, что сейчас это вам не удастся. Увы. Час тому назад, направляясь сюда на смену, он попал в аварию. На собственном агрике. Он, знаете ли, пилот не из лучших, а движение над Кишаретом в часы пик весьма напряженное, и…
– Я вас понял. Могу лишь выразить ему сочувствие. В таком случае нам придется прибегнуть к вашей помощи. Раз он не добрался сюда, то и транспорт для нас, по-видимому, не заказан?
Чиновник на секунду отвел взгляд от собеседника – чтобы увидеть своего коллегу-идентификатора, успевшего уже приблизиться и внимательно оглядеть прибывших. Тот кивнул – и даже не один раз, а дважды. После чего чиновник заспешил еще более:
– Секунду, я загляну в журнал… Увы – на сегодня никаких заказов. Хотите вызвать агрик? Скользун? Мы обычно пользуемся услугами фирмы «БУНД» – быстрота, удобство, надежность доставки – и где-нибудь в пределах часа…
– Благодарю, нам это не подойдет.
– Очень жаль. Мне так хочется помочь вам…
– Похвальное намерение. Вы окажете нам услугу, если на плане города покажете кратчайший путь к обители Моимеда – насколько я знаю, она в городе одна.
– Обитель Моимеда? Вы совершенно правы. Я сейчас выведу на большой дисплей, там, на противоположной стене. Красная линия. Сделать вам копию?
– Благодарю, мы запомним. И еще одна маленькая услуга.
– Я готов…
– Нас здесь не было. Мы не прилетали. Вы не имеете о нас ни малейшего представления. Вы все забыли. Навсегда.
– Я все забыл навсегда…
Оператор провел ладонью по лицу, словно просыпаясь. Этого еще не хватало: задремать на дежурстве. Хорошо хоть, что все успели уйти, никто ничего не видел.
– Надо пораньше спать ложиться, вот что, – наставительно сказал он сам себе.
А шестеро пустились в путь по указанному им маршруту. Однако путь их едва не прервался в самом начале. Потому что его преградила уже знакомая нам группа, тоже из шести человек, весьма обиженных тем поражением, какое пришлось им пережить при встрече с донельзя наглой пятеркой гостей, ухитрившихся их вырубить. Местной шестерке донельзя требовался реванш, чтобы восстановить мнение о себе как о лучшей опергруппе столицы, и потому они с радостью восприняли новое приказание: вернуться на то же место и быть начеку, поскольку ожидается прибытие еще одной группы-шестерки, но на сей раз – заведомо враждебной.
– Эй, притормозите-ка! Кто такие и зачем прибыли?
– С дороги! – кратко ответил на это предводитель прибывших.
– Сопротивление!
И разгорелась схватка.
Для оправдания местной шестерки следует сказать, что столкновение оказалось достаточно горячим. Патруль уступил далеко не сразу, и прибывшим понадобилось потратить немало сил, чтобы в конце концов утихомирить нахалов. С другой стороны, на сей раз местные понесли даже меньшие потери, чем накануне, поскольку у них ничего не взяли, просто оттащили на обочину и оставили приходить в себя.
Это задержало прибывших примерно на четверть часа; сейчас еще нельзя сказать, скажется ли это каким-то образом на успешности их дальнейших действий. Так или иначе, больше никаких препятствий в их движении не возникло, с пути они ни разу не сбились, что позволяет считать просьбу омниарха целиком выполненной.
2
Похоже было, что гости обители успели как следует выспаться, когда их потревожили братья и напомнили, что следует готовиться к выходу в город – соответственно облачиться и встретиться с теми братьями, с которыми каждому и предстояло составить пару. Надев рясу, капитан сказал:
– А что, по-моему, красиво. Длинное всегда придает солидности, разве не так?
И сразу же перешел к делу:
– Нам обещана безопасность и здесь, и в городе, и везде в этом мире. Это нас целиком и полностью устраивает. С другой стороны, напоминаю – эту безопасность придется отрабатывать, и думаю, что обстановка нас тут будет испытывать и на разрыв, и на сжатие, и на излом… Пока что нас – и это главное! – считают своими; постараемся, чтобы так продолжилось хотя бы до тех пор, пока мы не выполним порученного – теперь уже двумя противоположными сторонами.
Остальные промолчали, лишь кивнули, давая понять, что сказанное усвоили. Разговор закончился как раз вовремя, потому что уже через минуту-другую их пригласили – не в приорат, конечно, но к одному из отцов (нелегко здесь было разобраться, кто есть кто, поскольку привычных знаков различия отцы и братья не носили, существовала тут какая-то другая система опознания, но в ней еще только предстояло разобраться), где и было им объявлено:
– Его высокопреосвященству угодно было благословить вас на известный вам труд… Итак, вам предстоит выйти за стены нашей обители и двинуться в город, работать будете именно в парах, вторыми – а вернее, первыми – в каждой из них будут многоопытные братья. Не потому, чтобы мы вам не верили, если бы так – вы бы за стены не вышли, но для того лишь, чтобы вы не заблудились в городе, научились в нем ориентироваться, и так далее. Когда станет ясно, что вы уже разобрались на своих территориях, станете действовать в одиночку: у нас не так много людей, чтобы в одно место посылать двоих, так что чем скорее каждый из вас освоится, тем лучше для всех. Участки вашей деятельности обозначены, взгляните на сей план и запечатлейте в памяти. А чтобы успех был убедительным, не чурайтесь мест глухих, грязных, подозрительных, не подметайте ризою пыль на проспектах – там, как правило, происходят вещи только самые обычные, там все власти держат свои силы порядка, там ездят высокопоставленные лица, ну, и так далее. Люди же, которых предстоит обнаружить и задержать, наверняка станут пользоваться местами не столь оживленными. Что-либо осталось непонятным?
Неясность возникла, конечно, у Питека:
– Скажите, отец, а труд этот – он что, оплачивается, или как?
Отец разводящий не обиделся; напротив, вопрос ему, кажется, понравился. Он даже позволил себе улыбнуться, хотя и крайне мимолетно. Ответствовал же:
– Хороший вопрос, свидетельствует о том, что вы – люди серьезные. Уходя от мира, человек не уходит от денег, поскольку и они даны нам Господом, как и все остальное, и, оплачивая деньгами труд любого брата или послушника, не говоря уже о подопечных наших мирянах, оплачивая их, говорю я, мы таким способом выражаем им одобрение Создателя. Объяснил ли я понятно?
Питек кивнул. Иеромонах при этом сморщился так, словно жевал лимон, однако промолчал.
– Еще неясности?
Похоже, все прочее было понятно.
У ворот встретились с напарниками, мужами в расцвете сил и способностей, неизвестно только каких, однако уже с первого взгляда ясно было, что относиться к ним следует серьезно. Очень серьезно. Орден-то был как-никак воинствующим. И внимания уделять братьям надо было никак не меньше, чем всему, что будет увидено и услышано за день.
3
Вот уже почти полдня Вирга бродила по городу, подчиняясь, как ей казалось, неосознанному алгоритму: три поворота направо, потом столько же налево, угол за углом, улица за улицей – и снова вправо, и опять влево. Она не думала об этом, потому что все силы ее и все внимание были отданы глазам: увидеть, не пропустить, подбежать и сказать… Что сказать – она тоже не знала, была уверена, что нужные слова найдутся, когда придет их пора. А пока – шла и шла.
Этим путем, вовсе не ставя перед собой такой цели, она оказалась в давно знакомом месте – у Моторного вокзала; может быть, ноги, не получая никаких вразумительных указаний, сами предпочли нахоженный маршрут. Как-никак вокзал этот был ее вторым рабочим местом. И оказалась она здесь в самое время: как раз очередной ползун прибывал, дальней линии, из Синегарской марки. Оттуда, из мест, где крутились большие деньги, приезжали едва ли не самые лучшие клиенты, не прижимистые, щедрые, с них сколько ни запроси – заплатят не торгуясь (если не задирать цену сверх разумного, конечно). И сегодня ей, можно сказать, с ходу повезло: на нее прямо-таки обрушился вывалившийся из скользуна рослый, плотный, румяный мужик. И тут же облапил, приговаривая:
– Ах ты, красавица, как угадала – я ведь так и чувствовал: встретишь, не позволишь мне мимо пройти. Я на этот раз на две недели, а то и на три, дел накопилось – уже в рот заливаются. Боялся только, что у тебя все сдано, а как увидел тебя, прямо обрадовался… Ну, поехали?
Она же настолько была в других мыслях и переживаниях, что даже не сразу поняла – кто он и чего хочет. Потом, правда, спохватилась и опознала: мужик этот раньше уже дважды у нее останавливался, и воспоминания о нем были самые лучшие, действительно, можно сказать, нежданно-негаданно повезло – этот один стоил двух постояльцев обычных. Повезло бы. Если бы не сегодня, не сейчас, если бы не то странное состояние, в котором Вирга пребывала со вчерашнего дня… То непривычное ощущение, которое, между прочим, подсказывало ей, что сейчас не время искать постояльцев, не та пора, чтобы сдавать комнаты, наоборот – надо держать их пустыми и неизвестно к чему, но готовыми. И, высвобождаясь из его лап, она проговорила не очень вразумительно:
– Ты это… То есть вы. В другой раз как-нибудь, да? Сейчас никак не могу. Извините. – Она почувствовала, что этого недостаточно, что хороший гость не понял, да и не мог понять и обиделся, потому что простая логика подсказывала: раз она здесь – значит, за клиентами пришла, зачем же еще? Он, опуская медленно руки, попытался еще разобраться:
– Да ты что, меня не вспомнила? Я…
– Помню, помню, – она даже попыталась улыбнуться. – Просто сейчас все занято, и надолго, жаль, но так получилось.
– Зачем же ты здесь оказалась?
– Случайно мимо проходила. Нет, здесь никого не ищу, не жду. Не здесь.
«Не знаю где…»
То есть и вовсе уже какую-то нелепицу понесла. Потому что секундой раньше заметила: человек невдалеке, в трех шагах, как-то уж очень уверенно стоит, так стоит, словно работу выполняет; значит, так оно и было. И тут же она его и опознала: один из тех, кто вчера налетел на нее в числе множества других. Из чьей-то службы, она только не знала – какой власти, да это и не имело значения: он здесь, он на посту, значит – тоже ищет, ждет, и вероятнее всего – тех же людей, что и она, того же человека. И Вирга зачастила, чтобы поскорее закончить разговор:
– Так что уж извините, на этот раз не сошлось. Но я вас направлю, если хотите, тоже в хорошее место, с полным пансионом…
Но он на этот раз окончательно понял, что ему отказано, и сделал шаг назад, проворчав:
– Не надо, сам разберусь…
Клиент, можно считать, был потерян навсегда, люди не любят, когда их деньгам не оказывается должного уважения, а тут так и получилось. В другой раз это бы Виргу огорчило; да в другой раз она себе такого и не позволила бы, будь даже все места заняты – отдала бы свою комнату. Но это был не другой раз, а вот этот самый – непонятный, но чем-то захвативший и крепко державший.
Вирга хотела еще что-то сказать, чтобы у знакомца не осталось неприятного осадка на душе, но слова не находились, и она только махнула рукой и торопливо пошла, почти побежала прочь от клиента, от вокзала, от топтуна, очень внимательно прислушивавшегося к их разговору, скорее всего, просто по профессиональной привычке, но даже и такое внимание было ей очень неприятно. Когда завернула за угол, остановилась на миг в тени громадного рекламного щита, потому что вдруг сильно закружилась голова, она испугалась, что вот сейчас не устоит на ногах, упадет и тем самым привлечет к себе именно то внимание, которого сейчас всячески стремилась избежать. Отчего вдруг головокружение? Не от страха, нет, и не от волнения вообще, в этом она была совершенно уверена. Да какая разница? Вернее всего, просто от голода и усталости, она ведь сегодня как-то забыла поесть, встав, выпила только чашку кофе – чего же удивительного? Она огляделась в поисках какого-нибудь прилавка или возочка, с каких торгуют снедью в оживленных местах; как назло, именно сейчас ничего не оказалось вблизи. Зато ее взгляд зацепился за скамейку под навесом – на остановке. Лучше, чем ничего, можно хоть посидеть, пока голова не начнет вести себя нормально.
Вирга медленно приблизилась к скамейке, на которой, кстати сказать, ни местечка свободного не было. Но, наверное, по ее виду можно было понять, что женщине не по себе. Какой-то мужчина, не самого молодого возраста, встал, уступая место, Вирга благодарно кивнула, попыталась даже улыбнуться, но, кажется, не получилось. Села, откинулась на спинку, закрыла глаза.
Что-то происходило в ней, что можно было бы назвать приступом или припадком – только неизвестно чего; до сих пор она подобного не переживала и потому не могла определить, что за хворь на нее напала. Она постаралась успокоить дыхание, стараясь дышать поверхностно – помнила, что глубокое дыхание скорее усилит головокружение, чем прекратит его. Но организм, обычно повиновавшийся ее воле исправно, на этот раз совершенно вышел из-под контроля, распоясался, что называется; дыхание, не подчиняясь ее усилиям, то почти прерывалось, и мелькала мысль, что вот сейчас она потеряет сознание, то, напротив, становилось глубоким, частым, бурным, как если бы она пробежала по лестнице с тяжелым рюкзаком за плечами. В ушах то возникал звон, так что Вирга невольно косилась по сторонам: неужели сидящие рядом не слышат? – то спадал, звуки исчезали вообще, хотя уличный шум, привычный и сильный, продолжался, но она его на какие-то мгновения переставала воспринимать; желудок мутило, вдруг оказалось также, что у нее есть и печень, и почки, хотя до сих пор она знала, конечно, что они есть, должны быть, но как-то их не чувствовала, не ощущала и была этим совершенно довольна. Что такое: отравили ее, что ли? Или кто-то наслал порчу – не зря ведь люди судачили о том, что какие-то из властных служб не брезгуют и такими способами и держат на жалованье специалистов по этого рода делам. Или, может быть, это уже конец всего – в этой жизни, во всяком случае? Вирга никак не чувствовала себя готовой к такому исходу, по ее представлениям, конец должен был приближаться медленно, заранее подавая недвусмысленные сигналы, чтобы человек готовился к смерти и успел бы разумно распорядиться своими деньгами, которые, как известно, с собой не возьмешь. Странно, но сама мысль о деньгах сейчас вдруг показалась ей какой-то незначительной, совершенно посторонней, такой несерьезной, что не стоило уделять ей ни малейшего внимания. Что, так и должно быть, когда жизнь заканчивается? Но ведь не было никаких сигналов, ничего подобного! А тут еще и другая мысль появилась, для Вирги вовсе неожиданная: не надо бояться, ничто не кончается с этой жизнью, только начинается по-настоящему! Что же такое на нее накатило?..
Мало того: почудилось вдруг, что она не одна сидит тут, а рядом с ней – какая-то другая женщина, совершенно незнакомая и в то же время почему-то близкая, ну совершенно своя. Красивая, уверенная в себе и улыбающаяся очень по-дружески, словно лучшей подруге. И она говорит… Что она сказала?
– Ты выходишь на правильный путь. И если на нем удержишься, я отдам его тебе. Навсегда. Хотя он этого еще не знает.
– Кого – его? – невольно спросила Вирга, хотя уже поняла, кажется. – И скажи…
Но на этом все вдруг кончилось. Прекратилось. Исчезло головокружение. Пропала муть. Растворился, превратился в ничто подступивший было к самому горлу страх. И даже ощущения голода и усталости, совершенно понятные и никак не болезненные, перестали напоминать о себе. И женщина куда-то пропала. Но, хотя она ушла, Вирга почувствовала себя даже не просто совершенно здоровой, но полной энергии, готовой вот сейчас, сию минуту вскочить и идти, бежать, лететь туда, куда нужно.
А главное – стало ясно, куда же именно надо спешить. И возникла досада на самое себя, на свою глупость-тупость: как же можно было сразу не понять, куда надо направиться? Потерять без толку столько времени – чуть ли не весь день! «Идиотка» – было самым ласковым, прямо-таки нежным словом из того набора выражений, каким она мысленно охарактеризовала себя. И по заслугам.
Слышала же вчера собственными ушами, кажется, даже сама участвовала в обсуждении того, куда новым знакомцам деваться: в обитель они ушли, и Гер сам их отвел, проводил до места, – значит, только там и можно их найти. А никак не на городских улицах. Они же не такие дураки, чтобы совать головы в пасть тому чудовищу, какое собирается их проглотить. Неважно почему, но собирается. Значит, они будут сидеть в стенах – ну, во всяком случае, еще долго. Следовательно, там ей и нужно быть. Зачем? Ее ведь туда заведомо не впустят, женщинам туда вроде бы вход закрыт наглухо, да и если бы даже ей удалось туда пробраться, то зачем? Непонятно, все непонятно. И все же – крепнет ощущение, что именно там сейчас ее место.
Так она думала, уже встав со скамейки и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в ожидании нужного скользуна: пешком туда добираться значило потерять часы, а она ощущала, что время сейчас почему-то получило какое-то новое и, может быть, решающее значение.
Скользун наконец возник, вывернулся из-за угла, и Вирга бросилась к нему так стремительно, что кто-то лишь покачал головой, поспешно уступая дорогу. Приличная с виду женщина, а прет, как… как не знаю что. Нет, воистину вовсе никакого порядка не осталось в мире, ну совершенно никакого, прямо конец света!
(Эти слова обычно не вызывают в сознании каких-то конкретных образов. А зря.)
4
Каким образом тем шестерым, что совсем недавно высадились в мире Альмезот, удалось добраться до окрестностей обители за очень короткое, прямо-таки неправдоподобно малое время, наверное, так и останется их секретом. Остается лишь признать факт: еще совсем недавно они были на ВВ-станции – и вот уже в полном составе рассаживаются за столиком в придорожной беседке близ обители – то есть именно там, где всякому желающему оказаться внутри надежных стен и следует ожидать встречи, краткого собеседования и наконец приглашения, которое, впрочем, следует далеко не всегда. Правда, шестеро вновь прибывших обосновались в беседке далеко не сразу; сперва они попробовали было, не останавливаясь, проследовать прямо к воротам и, вероятно, даже беспрепятственно пройти через них. Однако замысел этот не осуществился. В ответ на их попытку взять крепость приступом окрестность вдруг огласилась пронзительным воем какой-то сверхсирены, так что каждый имевший неосторожность ступить на территорию запретной зоны ощутил внезапно острую зубную боль (включая и тех, у кого естественные зубы с малолетства были заменены на протезы, существовала на Альмезоте одно время такая мода); но звук этот почти сразу начал понижаться, и уже казалось, что неудобства закончились, как он, этот звук, опустился ниже порога слышимости, то есть ушел в инфразвук – и нарушители порядка ощутили в результате полную неспособность не то что продолжать атаку, но и вообще двигаться и даже сколько-нибудь ясно оценивать обстановку. Единственным, что они еще смогли предпринять, было – кое-как отступить на те самые два шага, на которые они успели углубиться в защитное кольцо обители, а оказавшись на разрешенной территории, прийти в себя и только после этого расположиться в беседке. Возможно, им даже не было известно, что именно она и служила местом встречи. Просто только здесь можно было с какими-то удобствами ожидать развития событий. Которые не замедлили последовать.