Правда, на этот раз встречающий брат подошел не в одиночку, а в сопровождении десятка других братьев с иглометами в руках. Ничего удивительного: вновь прибывшие своими действиями зарекомендовали себя не с самой лучшей стороны. И обратился брат к ожидающим без всякого хотя бы намека на гостеприимную улыбку:
– Чему мы обязаны вашим появлением здесь? Сюда приходят в смирении, а для того, чтобы показывать свою силу, вам стоит поискать другое место. Не угодно ли вернуться туда, откуда пришли? Потому что после вашего поступка вход в обитель вряд ли откроется для вас.
На что старший из шестерых, казалось, вовсе не смущенный нелюбезным приемом, ответил так:
– Нет, не угодно. Мы оказались тут потому, что нас пригласили. Отменить же приглашение может лишь тот, от кого оно исходило. Так что не сотрясайте зря воздух и проводите нас к вашему начальству. Всякое промедление зачтется вам в минус. Итак – ведите.
Брат-встречающий, однако, и не таких, похоже, видывал. И услышанное воспринял весьма спокойно.
– Приглашение сюда может исходить лишь от его высокопреосвященства отца приора. Однако он его не делал, иначе мне об этом было бы известно. А посему…
Незваный гость невежливо перебил его:
– От приора, да. Или, – тут он сделал небольшую, но очень выразительную паузу, – от его святейшества омниарха мира Альмезот. Но, может быть, его власти вы не признаете?
Брат почтительно склонил голову, услышав произнесенное. Охрана повторила это движение. Ответ при этом оказался не таким, какого следовало бы ожидать:
– Его святейшество устно лишь благословляет; все прочее исходит от него письменно.
– Именно так. И то, о чем вы говорите, ожидало нас в точке прибытия. Должно было ожидать. Мы столкнулись, однако, с досадной случайностью: тот, кто должен был нас встретить и снабдить всем необходимым для аккредитации, стал жертвой аварии и сейчас, возможно, уже покинул сию юдоль или же готовится к этому важнейшему для него событию. Вот почему мы оказались здесь с пустыми руками. Вам стоит только запросить референтуру его святейшества, чтобы…
– Случайность, вы сказали? Здесь у нас не принято верить в случайности, поскольку воля Господня случайной не бывает, а помимо этой воли ничего не происходит и не может происходить. Хотя это и является предметом многих дискуссий. Что же касается запроса, о котором вы сказали, то это никак не в моей компетенции. Лишь его высокопреосвященство обладает таким правом.
– Ну так доложите ему – и сделайте это, не теряя времени. Уверяю вас: вы стоите на пороге крупных неприятностей.
– Если на то будет воля Творца. Я доложу, но до получения ответа вам придется подождать здесь. Эти братья останутся с вами, чтобы оградить вас от возможных… происшествий. Вас устраивают такие условия?
– Мы предпочли бы ожидать уже в стенах.
– Это совершенно невозможно, понеже противоречило бы нашему уставу.
– Я вижу, вы упрямы. Не знаю, хорошо это или плохо. Но пусть будет по-вашему. Мы согласны обождать здесь, если нам устроят хотя бы легкий завтрак. Мы голодны.
– Это в наших возможностях. Братья позаботятся о вашем пропитании.
Сказав это, встречающий отошел в сторону и, поднеся к губам перстень связи, произнес формулу вызова его высокопреосвященства приора обители.
5
Его высокопреосвященство, приор обители, еще и еще раз перечитывал текст, несколько минут тому назад полученный от его святейшества омниарха, главы Храма – Единой Веры в мире Альмезот. Текст был кратким, и в нем все было понятно, однако при этом ничего не было ясно.
...«Как вы должны были усвоить из предыдущего моего послания, группа защиты Храма в составе шести воинов Веры, подвергшаяся задержанию на пороге обители, прислана Силами, кои нас ведут и хранят, по моей просьбе для известной вам цели поиска и обезвреживания врагов Веры и Цивилизации. Я вынужден выказать вам мое удивление: несколько часов тому назад вы докладывали мне о прибытии этой группы, о ее соответственном приеме и введении в курс событий; почему же они вдруг оказались за стенами обители, да еще чуть ли не под стражей? Извольте разобраться в кратчайший срок. Дополнительно сообщаю, что, по достоверным сведениям, готовится – или уже состоялась – заброска в наш мир преступной команды разрушения и подрыва, уничтожение которой также является задачей прибывшей группы. Вынужден напомнить: ваши действия должны заключаться в полном содействии и поддержке этой группы. Нам совершенно неясно, какого рода сомнения у вас вдруг возникли. Немедленно сообщите о предпринятых вами мерах, на которые целиком и полностью вас благословляю. Полагаю, что у вас не возникнет затруднений с определением – кто есть кто. В ином случае пришлось бы думать о вашей некомпетентности.
С пастырским благословением – Примул, омниарх Альмезота».
На немолодом лице приора, обычно спокойно-замкнутом, возникло выражение самого искреннего удивления. Но тут же его сменило другое, свидетельствующее о хмурой озабоченности. Потом на губах возникла хотя и слабая, но, несомненно, ироничная улыбка. И в заключение губы вытянулись, чтобы издать протяжный свист, совершенно несовместимый, казалось бы, с высоким саном иерарха.
Над посланием поневоле пришлось задуматься.
Все было бы совершенно просто, если бы в обитель прибыла одна группа из шести человек. То есть все и было просто: группа объявилась накануне ночью, и поскольку уведомление омниархии было к тому времени уже получено, к людям отнеслись со всем уважением и благожелательством и сегодня с раннего утра дали им возможность ознакомиться с обстановкой, в которой защитникам веры предстояло выполнять свое задание. И разговор, что состоялся между приором и командиром прибывшей шестерки, был проведен именно так, как его и следовало провести с таким собеседником. А что он именно таков и люди его таковы, какими посчитал их приор, у него не возникло ни малейших сомнений: очень уж хорошо все совпало: откуда-то с давних времен знакомая омниарху шестерка псов Господних, а может быть, и не Господних, об этом лучше было не думать, – именно так и должна была, по мнению иерарха, выглядеть. К чему же тут можно придраться? Приор отлично знал, что омниарх Примул его недолюбливал, слишком уж расходились их взгляды на Церковь, ее сущность и назначение. Но сместить его Примул не решался – в Храме приор пользовался авторитетом; у самого же настоятеля имелись веские причины быть довольным своим саном и местом, и он не хотел рисковать ни тем ни другим – до поры, во всяком случае, если, конечно, не возникнет жизненной необходимости в этом.
Но вот появилась еще и вторая группа, пока еще ожидающая допуска в стены обители; и оказалось, что одна из них является на деле как раз теми, кого следует опознать и то ли просто задержать, то ли уничтожить прямо здесь. И опять-таки все было бы ясно и понятно – если бы знать, кто из них: первая шестерка или вторая? Ни на тех ни на других этого не было написано. Однако определить, сделать выбор следовало безошибочно. И не только потому, что личная судьба его зависела от результата; она, конечно, была приору дорога, однако важнее было другое: служение Творцу. Вот перед ним провиниться было бы самым ужасным. Но и возможный гнев омниарха тоже никак не назовешь подарком судьбы.
Ох, омниарх Примул, твое святейшество…
Невольно стало вспоминаться, как легко – не в смысле нагрузки, но духом – совестью легко служилось при старом омниархе, старце Курофаге, добром, но недалеком. Власть Храма тогда еще далеко не была столь сильной, какой быстро сделалась при новом омниархе Примуле, личности, которую многие почитали загадочной. Он взялся как бы ниоткуда; то есть брат Примул известен был давно, но очень немногим, принадлежал он к братии обители пресвятого Иркола и ничем среди окружающих не выделялся. Тихий был брат и скромный, занимался в обители всякими мелкими хозяйственными делами, даром слова не обладал и потому говорить вообще не любил и уж подавно – на высокие темы. И вдруг неожиданно для всех выступил с прокламацией, посвященной только что завершившейся Ассартской войне. На Альмезоте о таком мире – Ассарте, как и о других участвовавших в этих событиях мирах, никто толком и не знал, уж очень далеко это было, почти никаких отношений с ними Альмезот не поддерживал, а что там воевали – так где-нибудь всегда воюют, так уж устроен мир. Но брат Примул ухитрился на этом примере показать, к каким бедам и несчастьям приходят миры и народы, где не признают церковной власти, ею пренебрегают, и предупредил, что и Альмезоту грозит такая же судьба, поскольку и в нем Храм всерьез никем не принимается, и что последний срок настал, чтобы исправить положение. Не успели еще прочие власти прийти в себя и должным образом оценить такую диверсию, как за спиной брата Примула выстроилась уже немалая когорта его сторонников, и не только из духовного сословия, но и людей мирских, как ни странно – не из бедных, а располагавших очень даже серьезными средствами. Так что буквально в считаные дни власть Храма, до той поры причислявшаяся к власти общего плана, то есть стоящей где-то позади всех, перемахнула через средний план и, энергично работая локтями, возникла уже на плане первом. Это как раз совпало с кончиною омниарха, его святейшества старца Курофага, на место которого срочно собравшийся капитул единогласно (правда, после достаточно бурной дискуссии) избрал именно брата Примула. Одно время люди, интересующиеся политикой, довольно оживленно толковали о том, что брат Примул был инициирован Высшими силами, иначе бы ему и за три жизни не пробиться на столь высокий уровень. Однако предполагать, конечно, никому не запрещается, но порой предаваться этому занятию настоятельно не советуют, так что разговоры на эту тему пригасли достаточно быстро. Новый же омниарх сразу показал себя человеком, способным не только принимать крутые решения, но и добиваться их реализации, так что сейчас власть Храма была, как уже упоминалось, самое малое – одной из трех главных, успешно соперничая даже с Авторитетной, а по мнению многих экспертов, фактически стала первой. Его высокопреосвященство приор обители некоторое время чувствовал себя очень неуверенно, поскольку был человеком Церкви, а по нынешнему своему положению был вынужден реализовать дела, направленные не к укреплению и воспитанию в людях Духа, а скорей наоборот. Эта его нерешительность была замечена омниархом, после чего последовал совершенно недвусмысленный окрик. В смысле: или ты делаешь как надлежит, или снимешь свою красивую шапочку-кораблик и в лучшем случае вылетишь за стены, а в худшем – пойдешь рядовым братом чистить свинарники без всякой надежды на повышение до конца жизни. Намек был усвоен, и с той поры отец приор, отбросив сомнения, истово выполнял все, что требовалось, и даже чуть больше, а рвение никогда не проходит незамеченным. Иными словами, все опять пошло хорошо и так катилось до недавних времен, когда пришлось самому лично решить очень серьезную задачу, а именно – сделать выбор между двумя линиями жизни, и выбрать безошибочно: приор понимал, что будет его ожидать в случае, если он определится неправильно. Иерарх задал себе вопрос: «Можешь терпеть?» – и сам же ответил: «Могу». – «А ради чего?» – «Уповаю на мудрость и милость Божию». Тут ему бы очень помогло обращение к Высшим силам, как он не раз делал раньше; жаль, что такой возможности у него не сохранилось: по соглашению всех властей Альмезота после провала затеи с универсальным оружием и новым заводом всю планету закрыли мощным полевым экраном, сквозь который могли пробиться лишь сигналы самых мощных установок, каких в обители не было, или же излучения людей, наиболее продвинутых, а к таким приор, увы, пока еще не причислялся. Так что пришлось смириться и, как стало при омниархе Примуле модно, Высшей силой в мире почитать деньги, как, собственно, считало и все прочее население этого мира, а теперь и духовенство, да и всех других миров, как говорили, тоже.
Но вот угодно стало Небу сделать так, что возникла необходимость определиться окончательно и бесповоротно. И он сделал выбор. И облегченно вздохнул, полагая, что самое трудное позади.
Однако снова что-то потребовалось сделать немедленно. Первая из прибывших групп, раскассированная по парам и работающая в разных точках города, еще не вернулась и появится здесь не ранее, чем к трапезе. Но доклады братьев, возглавлявших пары, по связи поступали регулярно – и, судя по ним, люди из первой шестерки вели себя так, как и ожидалось: спокойно, уверенно, с усердием просматривали всех окружавших их людей в поисках скрывающихся врагов порядка (приор при этих словах невольно усмехнулся), попутно выслушивали объяснения, но не задавали никаких вопросов, способных пробудить подозрения. А ведь ведущими в парах были люди опытные, хорошо умеющие по самому ничтожному отклонению от нормы в поведении своих спутников создать полную картину его тайных мыслей и намерений. Сам омниарх постоянно заботился о том, чтобы в братию обители направлялись профессионалы самые способные и натасканные. Нет, люди первой шестерки, начиная с человека, возглавляющего ее, никаких подозрений пока не вызывали.
Что же, это позволяет сделать предварительный вывод: люди первой шестерки ни в чем вредном не замечены, и поводов, чтобы посчитать их враждебной группой, нет.
Можно считать, что половина работы сделана. Но остается другая: проанализировать и вторую группу, до сих пор ожидающую под бдительным присмотром то ли разрешения на вход в обитель, то ли…
С ними придется разговаривать самому. Есть две возможности: пригласить, как и в первом случае, их старшину сюда или же самому выйти туда, к ним. Если предположить, что именно эти люди являются врагами, то в какой обстановке они будут чувствовать себя более уверенными и, следовательно, чуть менее собранными, напряженными, готовыми к психическому или физическому маневру: в стенах или на природе, вне стен? Снаружи, конечно: там в случае обострения гораздо больше возможностей для успешного отхода, сопротивления, для чего угодно. Значит, как ни неприятно, но придется выйти к ним. Еще и потому, что ведь обо всех своих действиях доведется подробно докладывать, и совсем неплохо прозвучит, что вот, мол, не считаясь с риском, пошел на личные контакты в неблагоприятной обстановке – ну, и так далее.
Хотя, по правде говоря, риск минимальный, практически его вообще нет: братьев-стрелков – и видимых, и располагающихся скрытно в гнездах – на порядок больше, чем шесть, и стреляет каждый из них прекрасно.
Но не в этом же дело, не в этом! Легко ли станет – дать сигнал к уничтожению? Не приведи Господь…
Но решение принято, и медлить больше нельзя.
Отец приор вызвал дежурного брата. Спросил отрывисто:
– Мое сопровождение?
– В готовности, ваше высокопреосвященство.
– Передайте: к главному подъезду. Я выхожу.
И – неторопливо, плавно, прямо-таки величественно направился к двери.
6
Пары разошлись по городу. Поиск сбежавших начался. Вышли все почти одновременно, только Ульдемир задержался немного, заставив своего напарника даже несколько понервничать, хотя был он человеком весьма опытным и обладал спокойным характером. Но сегодняшнее задание было необычным по своей многогранности: следовало одновременно и заниматься обычным, повседневным делом, и искать сбежавших ложномыслящих, и ко всему этому еще и очень внимательно приглядывать за своим новым партнером просто потому, что брат Аберрагин привык не доверять никому и ни в чем и полагался только на собственные наблюдения и свои выводы.
Ульдемир же замешкался не потому, что хотел заставить своего ведущего поволноваться, и уж вовсе не затем, чтобы дать понять, кто тут главный: тот, кого ждут, а не тот, кому приходится ожидать. Он просто решил перед тем, как приступить к тому, ради чего он и все его спутники тут оказались – к поискам людей, от существования которых зависела судьба всего этого мира, а может быть, и не только его, – разобраться в том состоянии, в каком сейчас находился этот мир в действительности, а не по умозаключениям хотя бы и столь авторитетных людей, как обитатели Фермы. Собственно, это и предусматривалось заранее, потому капитан и был наделен соответствующими способностями, какими люди планетарного уровня обычно не обладают. Он хотел лишь бегло просмотреть ситуацию, но случайно полученная информация заставила его отнестись к этому куда внимательнее.
Информация эта была почерпнута частью из выпуска мировых новостей, обычного, очередного, что передавали по собственному видеоканалу Храма, на который были постоянно настроены все приемные устройства обители Моимеда, частью же из реплик, какими обменялись приор и брат-секретарь, вошедший в кабинет, когда там происходил известный нам разговор. На экране Ульдемир, как и все, кто в эти мгновения уделил внимание сводке, увидел картину стихийного бедствия: где-то в мире, а именно – в провинции Трабан (капитан не имел никакого представления о том, где это, понятно было лишь – что на этой планете) буйствовал ураган, скорость ветра была, как он понял, переведя здешние меры в привычные для него, более двухсот километров в час, рушились дома, летели деревья и крыши, и океанские суда, вовремя не укрывшиеся, могучие волны швыряли о прибрежные скалы. Комментатор вскользь заметил, что с каждым годом ураганы становятся все мощнее, спросил неизвестно кого, к чему же это в конце концов может привести, и посетовал на то, что даже вся могучая современная техника вкупе с наукой ничего не могут поделать с неизвестно на что разгневавшейся природой. Брат же секретарь приора вошел тогда, чтобы доложить, что отец Варсон (кто он таков – не уточнялось) с великим сожалением сообщает, что лишен возможности нанести обещанный визит вследствие того, что вчерашнее восьмибалльное землетрясение привело в негодность все дороги в ареале, а установившийся после этого густейший туман не позволяет воспользоваться воздушным транспортом. Секретарь упомянул и о том, что, по словам отца Варсона, одновременно с этим стихийным бедствием начал пробуждаться недалекий вулкан (то ли Югот, то ли Юкот, капитан не разобрал), и население ареала находится в состоянии, близком к панике. Приор тогда, не теряя нити разговора, проговорил лишь: «Такова воля Божия, будем молиться».
Тогда это просто отложилось в памяти, но вот сейчас, погрузившись в необходимую медитацию, капитан смог увидеть не только картины того, о чем уже слышал, но и многое другое.
В мире было беспокойно. Те природные процессы, что происходили всегда, но так медленно, что обычно людьми не замечались, теперь многократно ускорились. Если раньше могучие платформы, составляющие основу океанского дна, вдвигались на востоке континента под материковые, более легкие плиты очень медленно, то теперь (как показали Ульдемиру) процесс этот шел очень быстро. Мощные землетрясения вскоре могут сделаться чуть ли не повседневными, а также и извержения, и цунами, и ураганы, и многое другое, а в конечном итоге гибель людей и всего того, что было ими создано за сотни и тысячи лет развития, продвижения по пути, ведущему не в тупик, но в бездну. Ульдемир понял, о чем думал Мастер, говоря, что не будет необходимости казнить этот мир, как нет смысла убивать смертельно больного: конец наступит сам собой. Мир умирает, потому что он перестал быть нужным всему Мирозданию, даже хуже: стал вредным для него. Источником заразы – так подумал Ульдемир. Так что не в приговоре Господнем дело, а в самом устройстве Мироздания: если созданное для благой цели начинает порождать зло – оно гибнет неизбежно, бесповоротно. Закон, если угодно, физики духа.
Глядя на это и переживая, капитан и опоздал к выходу. И когда наконец присоединился к своему ведущему, остальные были уже в городе и занимались своим делом.
Глава 10
1
Первые впечатления, впечатления детства, как правило, сохраняются человеком, его памятью на всю жизнь. И ту обстановку, те условия, в которых он впервые начал осознавать себя, он всегда будет считать (часто даже не понимая этого) естественными и нормальными, с ними будет сравнивать все то, с чем ему придется встретиться в дальнейшем и в них будут корениться его оценки, симпатии и антипатии. Поэтому каким бы знающим инженером ни стал в конце концов Гибкая Рука с Великих озер, сколько бы миров ни повидал, начиная с мира Даль и кончая Ассартом, он по-прежнему в глубине души самым естественным и прекрасным считал леса и воды, не оскверненные человеком технологической эры, а города, со всеми их удобствами и кажущейся легкостью жизни, оставались для него средой скорее враждебной, хотя бы потому, что множество их обитателей исповедовало другие ценности и обладало другими понятиями о честном и бесчестном, о своих и чужих, давно утратило понятия рода и племени и смысл своей жизни видело не в сохранении их через свое потомство, но лишь в том, чтобы эту свою собственную жизнь провести как можно легче, безмятежнее, безопаснее – пусть и в ущерб другим людям, сколько бы их ни было. А вот обитель и ее население он воспринял по-другому: эти люди уже походили на племя, к тому же дружественное – судя по тому, как они приняли вновь прибывших и согласились помочь в решении задачи, которую экипаж – следовательно, и сам индеец – теперь должен был выполнить на Альмезоте. Задача как раз и заключалась, по его мнению, в том, чтобы отыскать тут десяток людей, составлявших как бы еще один маленький род и воспринимавших жизнь так, как воспринимал ее он сам, а не все прочие, кого люди экипажа успели тут встретить и просмотреть. И Гибкая Рука был уверен, что найти таких людей удастся очень скоро: в том обилии обитателей, какое здесь существовало, даже если бы таких людей насчитывалось по одному на каждую тысячу – все равно, уже к вечеру все будет сделано. Именно в таком настроении покинул он стены обители, направляясь за своим ведущим – многоопытным братом по имени Котс О. Видал.
Следуя за ним, индеец оказался совершенно в другой, по сравнению с обителью, обстановке. Маршрут, каким он следовал, не отставая от брата, был проложен по окраине, как бы по дуге почти правильного круга, ограничивавшего городскую территорию. Быть может, индеец должен был удивиться, подумав, что в таких местах, где не было жилья и почти не встречалось прохожих, вряд ли удастся найти кого-то из тех, кого следовало отыскать. Однако ведущего, судя по его спокойствию и уверенной походке, это нимало не тревожило, и Рука приказал себе не беспокоиться, не отставать от нового сотоварища и лишь внимательно следить за его действиями для быстрейшего приобретения нужного опыта.
Впрочем, сомнения его, если они и были, просуществовали очень недолго. Потому что, пройдя еще одним замысловато искривленным переулком, они оказались вдруг перед обширным и открытым местом, в середине которого, метрах в трехстах, возвышалось огромное строение, то ли круглое, то ли не очень вытянутый овал, обладающее множеством входов и почти не имеющее окон – разве что в двух-трех местах виднелись их группы на первом этаже и на двух верхних из восьми. А двое, выйдя из переулка, сразу оказались на матовом покрытии широкой дороги, которая плавно поворачивала именно к увиденному строению. Оно, видимо, и было целью их похода и представляло собой – тут невозможно было ошибиться – громадный и, похоже, весьма современный стадион. Если бы в этом и возникли сомнения, то они враз рассеялись бы: обилие указателей, которыми вместе с великим множеством всяческой рекламы была обставлена не только дорога, но и все открытое зеленое пространство вокруг, говорило о том, что именно здесь не далее как через два дня произойдет величайшее событие года: финальная игра крупнейшего и самого значительного ежегодного турнира на приз «Единой Рекламы», всемирной и могучей корпорации, где встретятся «Пожиратели звезд» и «Снайперы Галактики», победоносно, хотя и не без больших усилий, пробившиеся в последнюю стадию громадного соревнования. Осознав все это, Гибкая Рука пожалел, что игра ему незнакома: понимай он в ней хоть что-нибудь, с удовольствием поболел бы за одну из команд – наугад, просто ради того, чтобы провести время с толком. И уже хотел было спросить у партнера, не согласится ли он хоть вкратце объяснить, как в это играют, но тот сам повернулся к нему и проговорил, усмехаясь: