– Постой, ты думаешь – не влияют? Службы в Храме?
– Честное слово, никогда об этом не задумывался, да и какое это имеет значение? Просто существует понятие веры, оно включено в формулы Мироздания и его можно и нужно использовать точно так же, как Власть-Корпорация «Дыхание планеты» добывает и продает газ, «Кровь земли» – нефть, а «Свет небес» – электроэнергию. Что же касается самого Господа, то, по нашим представлениям, если он и есть, то существует сам по себе, а мы – тоже сами по себе, и пути наши не пересекаются. Разве ты думаешь иначе? Это было бы забавно. Во всяком случае, до сих пор он никак реально себя не проявлял.
– Вот как. Хорошо, вернемся к экзаменам. Итак, по-твоему, их смысл – в чем же?
– В том, чтобы поддерживать равновесие между слоями общества, чтобы между ними не было слишком интенсивного обмена, если он возникает, то уровень стабильности уменьшается, а именно устойчивость позволяет обществу существовать долго и уверенно. Потому что если вертикальные течения между слоями станут слишком интенсивными и их окажется больше оптимального количества, то картина мира, из которой исходит Инфупрасеть, нарушится, а это приведет к очень опасным резонансам и результатом может стать – ну, фигурально выражаясь, конец света.
– То есть и экзамены, и дальнейшее образование – просто условность, если я тебя правильно понял?
– Вот сейчас ты усвоил все совершенно точно.
– И весь экзамен заключается в определении суммы…
– Которую претендент готов и в состоянии уплатить за дальнейшее свое продвижение. Система совершенно проста: когда то, что считается экзаменом, заканчивается, проводится конкурс – конкурс предложенных сумм, и после этого составляется и оглашается список принятых. Все ясно и законно.
– Брат, скажи, а те люди, что будут сражаться, защищая вас, если возникнет угроза нападения, они тоже набираются по их деньгам?
– Напротив, брат. По их отсутствию. Этим людям платим мы, а не они нам.
– Значит, воинами становятся не лучшие? А те, кому некуда деваться?
– Да, но это нас не волнует. В наше время воюют деньги, а не люди.
– Но тогда почему обитель проявляет интерес к этим делам? Раз уж он так отлажен, то в чем причина?
– Ты что, брат, серьезно? Да ты наивен, как… как не знаю кто. Ты пробовал прикинуть – какие деньги обернутся хотя бы сегодня во всей экзаменационной системе? По каждому факультету Училища, по нему в целом, по всему Кишарету, наконец – в масштабе всего мира? Вижу, что не пробовал. А зря. Нас сегодня прислали сюда, чтобы мы, во-первых, зафиксировали нынешний уровень цен: как и любой товар, экзамен обладает своей стоимостью, то есть и себестоимостью, и продажной ценой, и она не является постоянной величиной, но из года в год варьирует, поскольку зависит от общего состояния рынка, то есть – общества. Причем не средняя цена нас интересует, а стоимость каждого балла, затем – надбавка за проходной балл, и прочее. Разумеется, каждое учебное заведение должно будет представить – и действительно представит полный отчет об экзаменационной прибыли; однако цифры, которые они предоставят обществу, будут отстоять от истинных так же далеко, как северный полюс от южного. Потому что с этих сумм им ведь придется платить налоги всем властям, одним больше, другим меньше, но все равно жалко, не так ли? Естественно, что они постараются уплатить поменьше. А мы хотим знать подлинные цифры. Обитель не любит, когда ее пытаются провести, как лоха с такими вот ушами! Далее, я сказал о суммах официальных, которые получает учебное заведение, но это ведь не все деньги, это, можно сказать, только видимая часть айсберга. Скажи, ты заметил, как, кроме устного вопроса и ответа, экзаменатор и экзаменуемый обмениваются еще и какими-то листками бумаги? Заметил? Что же, по-твоему, на них написано? Ладно, не старайся: там тоже был важный вопрос – и не менее важный для обоих ответ. А именно: сколько сверх? То, что проговаривалось устно, – это официальная сумма, и с нее экзаменатор получит лишь весьма скромный процент. Его это, естественно, не устраивает. Но в его руках находится один весьма острый инструмент. Как ты мог заметить, брат, после первого устного вопроса и ответа оба участника действа обменялись еще несколькими словами, суть которых для тебя осталась, я уверен, неясной. Вроде бы речь шла о погоде, о расстояниях между Кишаретом и каким-то другим городом, иными словами – на совершенно нейтральные темы. Но человек знающий не станет обращать внимание на то, какова словесная оболочка вопроса и ответа, но не пропустит мимо ушей тех цифр, какие прозвучат в ответах. Потому что на самом деле в эти мгновения за столиком экзаменатора шел торг, совершенно нормальный торг. Экзаменатор давал понять, что предложенная сумма никак его не устраивает, отвечающий – что, напротив, запрос уж слишком велик, не по нынешней обстановке. Градусы тепла, километры расстояний, да хоть количество видимых звезд и число галактик в Метагалактике – это все борьба предлагаемых и отвергаемых сумм. После этого краткого поединка задается главный вопрос: а сколько ты дашь сверх официально приемлемого? Уже не Училищу, а лично экзаменатору. Вот тут уже страсти закипают, если бы не эта схватка, экзамен не продолжался бы и двух минут. На деле он завершается лишь тогда, когда достигнуто соглашение по этой вот последней сумме. И эти цифры, естественно, нигде не будут оглашены и пройдут мимо сборщиков податей; во всяком случае, так хотелось бы участникам. Вся эта механика давно известна, нас и посылают затем, чтобы мы поняли хотя бы порядок величины этих сверхуплат. Потому что мы ведь свое возьмем не только с учреждения, но и с каждого участника каждой сделки тоже!
– Если они захотят платить.
– Смешная вещь. Экзаменатору ведь хочется сохранить за собой место, а поступающему – получить диплом. Однако и то и другое очень легко пустить под откос, это в силах любой власти, даже не такой мощной, как Храм. А сейчас мы станем свидетелями того же процесса, но где суммы будут значительно выше, потому что речь идет уже о получении диплома, то есть – об официальном признании прав данного субъекта на самостоятельное участие в жизни общества, иными словами – в постоянном переделе обращающихся в мире денег. Цель намного, по сравнению с первой, увеличивается в стоимости – следовательно, и платить за нее придется куда больше; при этом молодые люди за время пребывания в училище если чему-то и научились, то проводить различные денежные операции наиболее скрытным образом, поскольку без этого преуспеть в жизни невозможно. Так что и нам придется следить за событиями намного внимательнее, чем мы это делали только что.
– Да… – только и проговорил Георгий, пытаясь собраться с мыслями.
– Ничего, коллега, не унывай. Еще каких-нибудь три часа – и можно будет отправиться в профессорскую столовую, после экзамена нас ждет традиционный фуршет, этого ты, надеюсь, не забыл? И туда рекомендуется приходить вовремя: университетские повара не любят опоздавших. У нас же во всем требуют точности.
– Что же, – ответил Георгий, думая о своем, – постараемся не опоздать.
Брат Шаром удовлетворенно кивнул. Ему и в голову не пришло, что его спутник имел в виду вовсе не возвращение к общей трапезе, а совсем другое дело, с которым (это становилось все яснее) никак нельзя было опоздать. Среди множества людей, просмотренных им сегодня, не попалось ни одного, чьи интересы хоть немного приближались бы к духовным. Значит, слишком многое зависело от действий экипажа. Спасение этого мира, никак не менее.
3
– Суд удаляется для вынесения приговора! – провозгласил судебный пристав, и брат Нуцгал, старший в паре, сказал Питеку:
– Пойдем и мы с ними, брат, думаю, тебе будет любопытно…
– А можно туда посторонним?
– Посторонним – ни в коем случае. Но это не о нас. Мы, брат, не посторонние, мы – контролеры от сильной власти, и вход для нас везде открыт. Не только для нас пока еще; видишь, вон справа двое встали – это мальчики от Всеобщей Рекламы, а из первого ряда те два жучка – от Банковской унии. Эти не только посмотрят и послушают, но еще и запишут, будь уверен. С этими двумя властями у нас самые большие сложности. Ничего, раньше или позже мы и их поставим на место…
В совещательную комнату всех контролеров судебный пристав пропустил беспрекословно: видимо, такая практика здесь была привычной. Судьи, уже рассевшиеся за столом, ограничились кивками и, экономя время, сразу приступили к делу.
– Итак, – заговорил председатель суда, постукивая пальцами по порткристу, в котором содержались в записи и содержание дела, и протокол судебного разбирательства, в натуральном виде занявшие бы немало кубометров пространства, – положение, я думаю, для всех совершенно ясно. Мы имеем несколько реальных оснований для вынесения справедливого приговора. Первое и основное: распоряжение Державной власти, согласно которому первые трое обвиняемых получают по три пожизненных срока, остальные – по одному, а последний, тридцать первый, активно сотрудничавший с правосудием, должен быть оправдан, как того требует традиция, для доказательства беспристрастности и объективности суда. Распоряжение отдано самим Провектором, так что вряд ли тут могут возникнуть какие-то сомнения.
– И тем не менее они есть, – заявил первый член суда. – И достаточно веские, коллега.
Председатель нахмурился:
– Затрудняюсь представить, коллега, – сказал он, – какие контраргументы могут возникнуть у кого-то. Даже у вас. Может быть, вы огласите их?
– Именно это я и собираюсь сделать, коллега. Аргументы представлены Пятой властью, иными словами – корпорацией «Кровь земли».
– Ну, этого, конечно, следовало ожидать… Каковы же они, эти аргументы? Вряд ли что-либо серьезное…
– Я бы не судил столь поспешно, коллега. Аргументы насчитывают восемь порядков.
– Ах, вот как? М-м… Все чохом?
– В том-то и дело, что нет, коллега. Персонально.
Председатель не менее минуты молчал, видимо, погрузившись в какие-то калькуляции. Затем спросил:
– Что стоит слева?
– Пятерка, – кратко ответил сомневающийся член суда.
– Гм… М-да… Ситуация представляется мне сложной, однако…
Председатель снова взял паузу, и ею воспользовался Питек, вполголоса спросив у своего старшего:
– О чем это они – я не уяснил… Непривычный какой-то суд…
– Что ты, брат, все как обычно, – несколько удивившись, ответил брат Нуцгал. – Провектор Державы заказал приговор, чтобы показать, кто в доме хозяин, а нефтяры хотят дело выкупить. И предлагают суду по пятьдесят миллионов каждому члену за принятие удобного для «Крови» решения. Только и всего, обычная рутина…
– Сумасшедшие деньги, наверное, – сказал Питек, чье представление о деньгах всегда было весьма поверхностным.
– Ну, как для кого. Для «Крови» это самый дешевый выход: чтобы выкупить дело не у судей, а у Державной власти, пришлось бы отдать многие миллиарды, суд обходится куда дешевле: здесь, в первой инстанции, – полтораста миллионов, Держава, конечно, приговор опротестует во второй инстанции, но проиграет, это обойдется корпорации еще в триста миллей, там ставки вдвое выше, но все равно до миллиардов далеко. Само собой, ни этому составу суда, ни второй инстанции такая строптивость просто так с рук не сойдет, их самое малое отстранят, способов много, хотя по закону они независимы и несменяемы, но это державный закон, а их никто не выполняет – сама Держава в первую очередь. А пятьдесят миллионов для одного лица – куш весьма соблазнительный… Ну, что он там в конце концов решил, интересно?
Последние слова были вызваны тем, что председатель пришел, видимо, к какому-то выводу. Однако прежде, чем объявить свое решение, он спросил:
– Каково же мнение «Крови земли» относительно приговора?
– Их проект у нас имеется, – сказал член суда, – так что тут полная ясность. Они хотят полного прекращения дела за отсутствием факта преступления. Однако не настаивают на возмещении Державой причиненного фирме и лично обвиняемым ущерба. То есть условия, как вы видите, вполне достойные, я бы сказал – гуманные…
– Поскольку Держава все равно ни гроша не заплатила бы, – прошептал брат Нуцгал Питеку. – В Державе никакие деньги не успевают дойти до казны – расхватывают на ходу свои же.
– На это можно было бы пойти, – проговорил председатель, хотя и не очень уверенно, – если бы существовали, я бы сказал, гарантии стабильности для заинтересованных лиц…
Лишь теперь в обсуждение включился и третий член суда. Произошло это после того, как к нему подошел один из присутствующих контролеров еще от какой-то власти, не из тех, на кого указывал раньше брат Нуцгал, и с минуту что-то говорил судье – очень тихо и не менее выразительно.
– По этому поводу, – сказал третий судья негромко, – есть интересная информация. Ею только что поделился со мною уважаемый представитель из Главной штаб-квартиры власти «Авторитет»…
– Криминальная власть, – кратко объяснил брат Нуцгал.
– …и заключается она, – продолжал судья, – в том, что у Провектора в поездке, которую он сейчас совершает, возникнут некоторые неприятности – не фатальные, но ощутимые, и они будут недвусмысленным образом увязаны с той проблемой гарантий, которая всех нас, несомненно, интересует.
Председатель встрепенулся – услышанное, казалось, прибавило ему бодрости и даже решимости.
– В таком случае, – сказал он, – я думаю, мы можем… Хотя еще одна деталь: есть ли у «Авторитета» свои замечания по поводу предстоящего судебного решения?
– Да, ваша честь, – ответил уже не судья, но тот самый представитель, что снабдил его информацией. – Однако не по этому делу, а по тому, которое вы будете рассматривать следующим. То, что я сообщил, просьба рассматривать как наш аргумент при вынесении приговора по тому делу. Чтобы не затягивать базар, скажу сразу: мы ждем решения о передаче дела для рассмотрения в авторитетский сходняк, больше ничего. А в этом вашем процессе нас вполне устроит тот приговор, который, как я усек, вы уже слепили. Это будет нормальное решение, мы считаем.
– Благодарю вас, ваш аргумент, несомненно, будет принят во внимание при рассмотрении следующего дела… Есть ли еще какие-то мнения?
Снова наступила пауза, и Питек воспользовался ею, чтобы попросить у своего партнера новых объяснений:
– Что за гарантии? Кому, чего?
– Я ведь говорил тебе, брат: после того как этот процесс провалится, Держава постарается примерно наказать вот этих самых судей. У Державы не хватает денег, чтобы судьи служили ей истово, но есть страх, который может быть средством принуждения не менее сильным, чем деньги. Потому что по сути это одно и то же: тебе не дают денег, потому что их нет, но дают место, занимая которое ты можешь черпать деньги в других источниках. Однако это не должно идти в ущерб воле самой Державы. Так вот, председателю суда, да и всем им, очень хотелось получить гарантии того, что они удержатся в своих креслах после вынесения такого вот решения – антидержавного по сути дела. «Кровь» непосредственно таких гарантий дать не может, таких кнопок у нее нет, зато у «Авторитета» они нашлись. Провектор любит ездить, и вот на этот раз его где-то притормозят, повреждений не будет, но напугать его напугают.
– Это так просто – задержать его, захватить? Невероятно!
– Это не просто, вовсе нет. У него хорошая охрана. Однако вся она происходит из «Авторитета», недаром там лучшие бойцы на всем Альмезоте, если не считать наших, конечно. И вот ему дадут понять, что эти трое служителей правосудия находятся под особой защитой – самое малое на какое-то время. Провектор, конечно, скривится, но проглотит, он, когда нужно, умеет мыслить реально, хотя и очень примитивно, но этого уже не исправить…
– А что за причина у «Авторитета» так поддерживать эту фирму, как ее там…
– Причина простая. Фирма платит «Авторитету», как и нам, кстати. А если бы она перешла к кому-то из живоглотов Державной власти, то еще не сказано, что они согласились бы сохранить такое положение. А раз фирма остается на плаву, то и платить будет беспрекословно. Все очень просто, как видишь, в нашем мире все вообще очень просто.
– Воистину, – согласился Питек, – проще некуда. Скажи, а если бы авторитеты не поддержали, фирма могла бы проиграть?
– Нет. Потому что тогда с гарантиями выступили бы мы – у меня есть такие полномочия. Но мы никогда не стремимся выскакивать первыми, потому что выигрывают чаще последние. Ну вот, свою миссию тут мы выполнили, можем доложить начальству, что все в порядке. Идем, брат, а то я уже устал от этого сидения.
– Согласен, – сказал Питек. Он успел уже просмотреть присутствовавших даже по два раза – и без толку: в активной духовной жизни ни одного из них не обвинил бы даже самый пристрастный суд и даже за самые большие деньги.
4
– Здесь не напрягайся, брат, – сказал Ульдемиру его ведущий, брат Аберрагин, атлетического сложения человек, чье лицо не различалось под глубоким капюшоном, но голос был – приятного тембра баритон, интонации же свидетельствовали о достаточно высоком уровне речевой, а значит, и всякой другой культуры. – На этой тропе всегда спокойно.
«Тропа»? Ульдемир внутренне усмехнулся, сохраняя выражение лица серьезным. Не очень-то подходило это слово к тому проспекту, по которому они шагали, – наверное, одной из главных городских магистралей. Высоченные строения все тех же неожиданных очертаний, очень мало прямых линий – плавные кривые, разные цвета, то яркие, то приглушенные, пастельные, эстакады и туннели, много людей хорошо, по капитанским представлениям, одетых, явно хорошо питающихся… Выглядело это, пожалуй, как праздник, постоянный, яркий, тем более что и музыка, не очень громкая, но перекрывающая рокот транспорта, звучала на каждом перекрестке. Вот только выражение лица у большей части прохожих как-то с этим впечатлением не вязалось: сосредоточенные, серьезные, даже напряженные взгляды, и глубоко в глазах, пожалуй, – страх. Меньшая же часть, как бы в противовес большинству, выглядела совершенно безмятежно, как-то более чем легкомысленно, взгляды их словно отсутствовали в этом мире, люди эти видели нечто совершенно другое, не то, что их окружало. Если первых (подумал Ульдемир) еще можно понять: хотя бы все происходящие катаклизмы невольно заставляют настраиваться на мрачный лад, то бездумность вторых говорила, пожалуй, лишь о…
– Брат Аберрагин, вот эти двое, что только что прошли нам навстречу, отчего они так выглядят, по-вашему?
– Это тебя удивляет, брат? Ничего особенного, просто наркота. Обычное дело.
– Почему?
– Почему… Гм, я об этом как-то не задумывался. Просто, брат, такова жизнь. Понимаешь, от людей ведь ничего не зависит, им не приходится принимать решений, отвечать за что-то, да и дела, которыми они занимаются, в жизни мира никакой роли не играют: на самом деле ведь всей жизнью ведает мировая Информационно-управляющая сеть, компьютеры и автоматы, в них заложена программа – и они ее исправно выполняют.
– Но при этом люди зарабатывают деньги – каким же образом?
– Да очень просто. В мире имеется определенное количество денег, которые постоянно переходят из рук в руки – по сути дела, это игра по определенным правилам, хотя людям кажется, что они заняты серьезной деятельностью. И они стараются вовсю. На деле же состояние всего мира от этого не зависит. Состояние отдельных людей – да, конечно. Потому что все блага по-прежнему достижимы лишь за деньги.
– Не лучше ли было бы обходиться вообще без них?
Брат Аберрагин усмехнулся:
– Ради чего же тогда люди будут жить?
– Ну… ради выполнения того, для чего они созданы. Почему нет?
Брат Аберрагин искоса, но внимательно глянул на своего спутника:
– Именно такие вопросы задавали люди, которых мы с тобой должны найти. Поэтому мы их и ищем.
– Я знаю. Просто стараюсь понять ход их мыслей.
– Будь осторожен, однако.
– Конечно. Но пока я еще ни одного не почувствовал.
– Они научились хорошо прятаться, брат.
Несколько минут они прошли молча.
– Долго нам еще?
– Да мы уже пришли.
Сказано это было, когда они остановились напротив парадного подъезда с навесом через весь тротуар, высоченными дверями, хрустальными стеклами, монументальным, в эполетах и аксельбантах, швейцаром и очень небольшой и оттого весьма элегантной табличкой слева от входа: «Первый Королевский банк». Ульдемир невольно задрал голову: такому антуражу не могло не соответствовать и все остальное. И действительно, выше были этажи – очень много. Что могло располагаться по соседству с более чем авторитетным зданием, разглядеть было невозможно, потому что по обе стороны фасада, на одном с ним уровне, начинались стены метров пяти вышиной, никак не менее; в левой их части виднелась арка, закрытая металлическими воротами, а рядом, отнимая часть площади у тротуара, – будка, видимо, сторожка, тоже каким-то образом производившая впечатление несокрушимости. Оно еще усиливалось благодаря человеку в полном боевом снаряжении и с внушительным оружием на изготовку. Мимо всего этого великолепия невольно хотелось пройти поскорее, ни в коем случае не замедляя шага, скорее увеличивая темп. В том случае, конечно, если у прохожего не было в этой цитадели каких-то дел.
Но у пары, пришедшей из обители, дело, видимо, было. И брат Аберрагин уже уверенно поднимался по ступеням, не обращая никакого внимания на швейцара. Тот сделал было шаг, другой, возможно, намереваясь в следующий миг преградить путь черноряснику. Брат же, не задерживаясь, широким движением руки откинул наконец капюшон и повернул лицо к привратнику. Ливрейный страж остановился, словно наткнувшись на незримое препятствие, в следующее мгновение сделал шаг назад и, показалось Ульдемиру, хотел было даже поклониться, но передумал, потому что Аберрагин уже миновал его и задержался лишь перед самой дверью, чтобы обернуться ко все еще остававшемуся перед крыльцом капитану:
– Не отставай, брат. И покажи ему лицо – пусть запомнит.
Ульдемир повиновался, с интересом наблюдая за тем, пойдет ли швейцар отворять дверь или предоставит посетителям сделать это своими руками. Ни то ни другое: дверь отворилась сама, и нельзя было сказать – то ли кто-то изнутри управлял ею, то ли дистанционный пульт был у швейцара в кармане, а может быть – у монастырского брата? Такое тоже никак не исключалось.
Вошли; но это было, как оказалось, лишь самое начало. Потому что за дверью открылся обширный и высоченный вестибюль, который при желании можно было принять за ресторан из-за множества небольших столиков, рассчитанных, судя по числу стульев, каждый на двоих, и одно место за каждым было занято, скорее всего, местным клерком. Однако для того, чтобы добраться хотя бы до ближайшего столика, следовало преодолеть преграду в виде высокого – по грудь – барьера с единственным проходом посредине; у прохода, по ту сторону барьера, стоял еще один клерк, неразличимо похожий на застольных, а за глухой частью барьера, с каждой стороны от прохода, – по трое таких же молодцов в полном боевом снаряжении, как тот, что замечен был у ворот. Соответственно шесть иглометов лежали на барьере (видно, стрелки при случае давали рукам отдых, иглометы – оружие увесистое), но при появлении братьев сразу же шевельнулись, концентрируя на вошедших свое прицельное внимание.
Брат Аберрагин уверенно, нимало не умерив шага, направился к проходу. Клерк смотрел на него, не отрывая глаз, медленно поворачивая голову, словно загипнотизированный. Ульдемиру он не уделил ни малейшего внимания, хотя капитан старался ни на шаг не отставать от партнера. Так же медленно поворачивались и стволы иглометов, и это начинало уже несколько смущать ведомого, ведущего же – ни в малейшей степени, словно он пришел к себе домой. Откуда-то из глубины вестибюля донеслась короткая команда, после чего иглометы разом вернулись в исходное положение, снова уставившись своими тупыми рылами на вход. Клерк изобразил гостеприимную улыбку и что-то пробормотал, быстро освобождая проход. Брат Аберрагин миновал его, никак не откликнувшись, даже не поглядев в ту сторону, словно бы ни клерка тут не было, ни стрелков, ни самого барьера. Ульдемир шагал вслед, запоминая, но не понимая и потому пытаясь угадать сущность отношений обители с этим хозяйством, какую-то достаточно непростую зависимость; во всяком случае, Королевский банк не должен был состоять в системе Храма, и тем не менее вход для братьев был сюда открыт; может быть, именно этот банк оперировал средствами обители, а то и всей системы? До сих пор капитану как-то не приходилось сталкиваться с этой стороной человеческих отношений, его стихией были космические трассы, ну и еще, пожалуй, те отношения, что развиваются при помощи оружия. Сейчас ему явно предстояло знакомиться с чем-то другим, а именно – с тем, как организация, основанная на принципах, продиктованных если не самим Господом, то, во всяком случае, его силами, диктует какие-то свои условия другой системе, целиком относящейся к мирской жизни, к самому мирскому из всех возможных явлений – к деньгам. Полезно будет понять это, очень полезно…