Я поступил так потому, что все равно собирался покинуть временного домохозяина и одновременно убедить тех, кто послал мое тело ко мне, что замысел их удался: вице-провектор долго не будет подавать признаков жизни, так что можно убедить интересующегося его, а по сути, моей судьбой, что он если и не умер совершенно, то, во всяком случае, недалек от этого. Мое тело, безусловно, с нетерпением ожидают там, откуда оно было послано. Что же, скоро дождутся. Я, правда, не знаю, где оно было и куда сейчас должно вернуться, но оно-то знает – и остается только положиться на него, как уже приходилось делать не раз и не два в жизни.
Глава 16
1
– Ваше святейшество, – голос Тиана Таргона был, как всегда, ровным, без эмоциональной окраски, и все же что-то неуловимое в нем свидетельствовало о хорошем настроении говорившего. – Главному той шестерки не удалось ускользнуть. Я только что вернулся оттуда и могу вас в этом заверить. Так что…
Послышавшийся в коммике и не позволивший Таргону закончить фразу голос омниарха звучал, хотя сообщение и было весьма приятным, совершенно спокойно:
– Благодарю тебя, Таргон. Хотя и жаль, что ты не взял его живым, как я просил: он мог мне еще пригодиться. Ну, что сделано, то сделано. А дальнейшие поиски можете прекратить.
– Могу ли спросить – почему?
– Можешь, Таргон, конечно же. – В голосе омниарха на этот раз прозвучало явное довольство. – Мне только что донесли, что женщина – та самая, которую ты вычислил, – задержана. Ее вот-вот доставят сюда, ко мне. А значит, у нас будут все адреса, включая, как я предполагаю, и скрывающуюся девятку. Вы получите полный список. И на этот раз вам придется показать все ваше умение.
– Ясно.
– Способы оставляю на ваше усмотрение. После выполнения заданий – в нем я не сомневаюсь – все должны возвратиться в мои покои в обители.
– Смогут ли они в таком облике – в захваченных нами телах той шестерки – попасть в ваши апартаменты?
– Я уже распорядился.
2
Вирга остановилась – сразу и неожиданно, словно налетев на не замеченное вовремя препятствие. Она сама не вдруг поняла, что именно заставило ее задержаться; покачала головой, сделала несколько шагов назад – и только тогда осознала увиденное.
Всего несколько минут тому назад она приняла твердое решение: воспользовавшись тем, что старик снова в очередной раз куда-то исчез, – уйти, прервав таким образом столь странно возникшее знакомство. Вирга считала, что имеет полное право поступить так: она подрядилась помочь старику в переносе тел на новое место; дело не удалось, кто-то успел захватить тела раньше, – посему она может, ни с кем не считаясь, дальше заниматься своей судьбой. Может быть, даже снова найти тех людей, с которыми она почему-то не могла больше связаться: все каналы молчали. Значит, надо искать так, как она уже привыкла: в движении. Она почему-то верила, что найдет.
Решившись, Вирга не медлила более ни минуты, просто повернулась и ушла. Теперь, днем, найти выход из заводского корпуса оказалось вовсе не так сложно, как представлялось ей в темноте. Никто не встретился ей, не сделал попытки задержать. Через музейные помещения с чучелами зверей и людей она прошла быстро, почти пробежала. Как и раньше, тут ей стало не по себе, все казалось, что все это вдруг оживет и нападет. Поэтому, выбравшись наконец в переулок, она вздохнула с облегчением и зашагала, стремясь прежде всего уйти отсюда подальше и лишь потом думать о дальнейшем маршруте.
И вот получилось так, что, сделав не более трех десятков шагов, она вдруг остановилась и сейчас стояла, стараясь унять внезапное сердцебиение, глядя на то, что ее остановило, и не желая верить глазам своим.
Потому что изображение, которое она увидела, было ее собственным.
Нет, она не была изображена такой, какой выглядела в эту минуту, то есть это не было результатом работы следящей камеры, расположенной где-нибудь поблизости, то был снимок годичной давности, хорошо ей знакомый – официальное изображение, хранившееся, как и снимок любого другого жителя, в базе данных Державной полиции. Кому-то понадобилось вытащить изображение оттуда, скопировать и наклеить тут, в маленькой и не очень населенной улочке, неизвестно с какой целью. Было ли это одной из шуток старика или чем-то другим? На листке с изображением были напечатаны и какие-то слова, и пришлось подойти поближе, чтобы их прочитать:
...«Разыскивается! Каждый располагающий сведениями о местонахождении изображенной здесь женщины обязан немедленно доложить об этом ближайшему полицейскому или иному представителю власти. Сведения оплачиваются согласно установленной таксе».
Вирга не сразу поверила глазам своим. Полиция разыскивает ее? Зачем? Что она такого сделала – или, наоборот, не сделала? Бред какой-то!
Тем не менее это не было бредом: сколько ни моргай глазами, изображение никуда не девалось, так что было оно, безусловно, реальным. И – сразу пришло ей в голову – наверняка не единственным. Она по опыту знала: раз уж такие листовки появлялись, то во множестве, в каждом квартале, каждом переулке и тупике, у подъездов больших домов, на стенках возков и повозок. Куда бы ты ни шел, изображение обязательно возникало на твоем пути. И если бы только на твоем, но ведь и любого прохожего, и первый же, кто заметит тебя, во всю прыть помчится к ближайшему патрульному, или регулировщику, или охраннику, в этом можно было не сомневаться, это давно уже стало нормой жизни. Что же делать? Куда ей деваться от неизбежного внимания всех и каждого?
Постой. Но, может быть, в этом нет и ничего плохого? Здесь ведь (пришло ей в голову) не сказано ни слова о том, что она – преступница. Ее просто ищут. В том числе и через полицию. Ну да! Это Гер – единственный, кого сейчас всерьез может интересовать она, ее судьба. Надежный и верный Гер. Наверное, он на самом деле не погиб, как ей тогда сказали, но выжил, пострадал не так уж тяжело, успел прийти в себя, вышел, наверное, из больницы, не нашел ее близ сгоревшего дома и воспользовался своими служебными возможностями, чтобы разыскать ее. Просто прекрасно было бы сейчас снова оказаться рядом с ним, не чувствовать более своей беззащитности, брошенности, одиночества. А значит – не надо никуда скрываться, наоборот, нужно самой сейчас же обратиться к первому же полицейскому, сказать: «Вот я, отведите меня, как тут сказано, я нашлась!» – и все будет прекрасно.
Вирга подошла вплотную к изображению. Как и обычно, оно было приклеено вечным клеем; она постаралась отлепить листок – медленно, аккуратно, чтобы не повредить, не надорвать: сейчас он становился как бы ее удостоверением личности, именно эту листовку она предъявит полицейскому, надеясь, что не изменилась настолько, чтобы ее нельзя было опознать. Отогнуть уголок, медленно, плавно оторвать от стены…
Вирга не успела закончить отклейку, когда на плечо ее опустилась рука. Тяжелая. Пальцы крепко сжали ее плечо. И незнакомый голос проговорил:
– Это ты напрасно. Твои портреты – на каждом углу. Верни на место, к чему тебе лишняя статья? Тебе, надо думать, и так хватит, а?
Она, не в силах ответить хоть что-нибудь, послушно прихлопнула листовку обратно. Полицейский снял с пояса наручники, поиграл ими; она умоляюще взглянула на него, и он, усмехнувшись, вернул браслеты на место:
– Ладно, ладно. Ты и так никуда не денешься…
И действительно, из-за угла уже показался полицейский агрик, и Вирга, вздохнув, послушно направилась к нему, не дожидаясь, когда подтолкнут в спину.
В агрике она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и постаралась ни о чем не думать. Думать придется, понимала она, там, в участке, куда ее сейчас привезут. Там сразу станет ясно: Гер ли ее разыскивает таким способом или же тут что-то другое, а если другое – то выяснится наконец, чем же она так обеспокоила власти.
Где находится ближайший участок, она знала, как и всякий житель, но, глянув через минуту в окошко, убедилась, что внизу был совсем другой район, не на запад летели они, а на юг, то есть к центру. Больница, где мог находиться Гер, тоже была не в этой стороне. Куда же ее везут? Ого, они уже за пределами ее округа, где остался и окружной суд, значит, и не туда. Нет, не угадать, ясно было только, что жизнь ее продолжала развиваться каким-то неожиданным и нестандартным образом.
Вздохнув еще раз, она приняла самое верное решение: расслабиться и ожидать дальнейших событий. И только поняв, что к чему и отчего, напрячься, чтобы найти выход.
Так что Вирга не стала удивляться, когда агрик пошел наконец на посадку, приземлился в обширном и со всех сторон закрытом дворе; дверцу откинули, ей приказали выйти – она вышла. Повели – она пошла. Спросила только, не очень, правда, рассчитывая на ответ:
– Где это мы?
– В обители Моимеда, – был ответ.
Надо было, наверное, удивиться, но она ощутила вдруг такую усталость, что на удивление не хватило сил.
3
Осанистый мужчина с хорошей выправкой уверенными шагами приблизился к подъезду Державного секретариата покоя – не к главному, парадному, с колоннами, скульптурами и застывшими по обе стороны дверей часовыми, но к боковому, служебному, каким всегда пользовались люди, здесь служащие, а также те, кто к деятельности учреждения был причастен. Оказавшись в обширном вестибюле, стены которого были полностью завешаны зеркалами, визитер не замедлил шаг в растерянности, как это случалось с теми, кто приходил сюда впервые, но столь же уверенно подошел к сидевшему в центре помещения за маленьким столиком дежурному офицеру. Не дожидаясь вопроса, протянул руку, в которой держал уже раскрытый футлярчик, где находилось металлическое изображение символического кораблика, над которым скрещивались два меча, по-военному приветствовал сидевшего и проговорил негромко и спокойно:
– Легат его святейшества омниарха – к Державному секретарю лично. Заявлено заранее.
Угадав в пришедшем служивую косточку – такую же, какой был и сам дежурный, офицер проговорил вежливо, доброжелательно:
– Секунду, – и вытащил на монитор список посетителей. Кивнул: – Так точно, все в порядке. Прошу оружие оставить здесь, затем – под арку.
Аркой он назвал контрольный блок, реагировавший на наличие металла и почти всех пластиков, электронные и химические искатели. Посетитель ответил:
– Оружия в данный момент не ношу, имею при себе оружейный пластик – протез большой берцовой кости, правой. Хотите, чтобы я разделся? Или там проверят ручным прибором?
– Ручным. Не затрудняйтесь.
Снова обмен приветствиями – и легат прошел, куда было указано. При проверке не возникло никаких сомнений. Легат поднялся на третий этаж, для большинства посетителей всегда наглухо закрытый, прошел еще одну проверку и был впущен. В секретариате услышал:
– Ваше время – десять минут. Входите, вас ждут.
Уве-Йорген в теле Державного секретаря получил сообщение о том, что женщина, о которой просил капитан, Вирга, обнаружена и задержана, но по совершенно непонятной причине доставлена не в секретариат, как было указано в ориентировке, но – как удалось проследить патрулю – в обитель Моимеда. К этому времени уже не оставалось сомнений в том, что люди, поставившие своей целью помешать экипажу выполнить задачу, не являются дилетантами. И у них полный набор умений и средств, чтобы вытащить из любого оказавшегося в их распоряжении человека все то, что ему известно, включая и такие вещи, о которых и сам обладатель такой информации понятия не имеет, что они хранятся где-то в его памяти. Даже одно только глубинное зондирование дает хорошие результаты, а ведь кроме этого у них наверняка было много и других методик. Рыцарь не думал, что женщина сделает что-то им во вред по своей воле: будь она готова на это, она поступила бы так сразу же. Но под давлением она могла выложить допрашивавшим все, что знала. Например, отдать свой канал связи с каждым из членов экипажа, и это могло вызвать крупные неприятности. Уве-Йорген размышлял так, чувствуя свою собственную вину в происшедшем: ведь именно ему – ну, пусть его «хозяину», все равно – следовало обеспечить ее безопасность. Рыцарь рассчитывал, что в здании секретариата сможет сделать это; наверное, так бы оно и получилось, но надо ведь было подумать и о том, что сюда женщину еще следовало доставить, а он легкомысленно решил, что это сделается само собой, на то и есть полиция, чтобы задерживать и доставлять. «Если ей не препятствуют» – уместно было бы добавить, но ему это как раз не пришло в голову.
Однако разбором ошибок можно будет заняться и тогда, когда сама операция завершится, если тогда в этом еще сохранится какой-то смысл. А сейчас пришло время действовать. И прежде всего – оповестить каждого из друзей о том, что женщина захвачена, можно ожидать последствий и всем нужно принять меры по своей безопасности. Нужна была немедленная связь.
Это, однако, было делом очень непростым.
Казалось бы, при этом не должно было возникать никаких сложностей для тонких тел, обладающих абсолютной свободой, скоростью и скрытностью действий. Однако так это выглядело лишь на первый взгляд. Да, их перемещения и обмен информацией не были доступны для людей, не управляющих собственными тонкими телами. Но было ясно, что среди их противников некоторые, если только не все, таким умением обладают и наверняка его используют. И, значит, любое сообщение может быть перехвачено, и разумнее предполагать, что не только может быть, но и будет. Далее, если до сих пор он и его друзья рассчитывали в подобных случаях пользоваться каналом Вирги – сообщения, идущие по закрытым каналам, перехватить очень трудно, – то сейчас это было совершенно невозможно. Нужно было что-то другое – надежное и, это важно, неожиданное для всех посторонних. Таким средством могло бы быть… Что же, черт побери, могло им быть?
Но додумывать ему не пришлось: в двери показался его адъютант.
– Очень срочно, – доложил он, протягивая листок правительственной депеши. – Я расшифровал. К сожалению, при передаче произошли искажения, но содержание уцелело.
Державный секретарь, повинуясь команде, поступившей от Рыцаря, взял листок, чтобы прочесть:
...«Державному секретарю покоя. Срочно.
На ваше отношение по поводу закрытой информации.
Напоминаю: требуемые вами данные являются закрытыми для людей любого уровня, поскольку 1929 к нам высланы убийцы в наших телах идет охота на нас. Уходить немедленно. Сбор в обители, место прежнее. 1929 не должны представлять для них какого-либо интереса. Просьба не повторять запросов такого рода.
Регит Маскон, вице-провектор».
И как раз когда Рыцарь читал этот текст, как бы для того, чтобы исправить его настроение, снизу, из проходной, пришло известие о визите омниаршего легата. Доложи ему минутой раньше – Уве-Йорген без колебаний велел бы пропустить. Но сейчас («Предупрежден – вооружен!») сказал:
– Ах, вот как! Ну-ка, дайте мне на него взглянуть.
Изображение из вестибюля немедленно перевели на монитор секретаря. Он всмотрелся. Высоко поднял брови, потом чуть усмехнулся. Сказал:
– Ладно, приму его. Только проверить без попущений.
Легат вошел. Единственный человек, находившийся в кабинете, – наверное, он и был Державным секретарем – встал навстречу из-за стола. Взглянул на гостя. Усмехнулся. Сказал, странно приветствуя:
– Здравствуй, зеркальце, – жду, жду, как же!
Лицо вошедшего искривилось в гримасе. Мгновением позже Державный секретарь метнулся вперед и в полете нанес удар. Единственный, но его было достаточно. Дальше он действовал, уже не руководствуясь рассудком, а подчиняясь инстинктивным, подсознательным сигналам.
Легат пошатнулся, взмахнул руками, осел на пол, скользнув спиной по успевшей затвориться двери. Затем секретарь нагнулся над ним. На несколько секунд застыл в неподвижности, восстанавливая канал перехода. После этого упавший вздохнул, открыл глаза, встал на колени, потом и во весь рост. Проговорил задумчиво:
– Пожалуй, первый случай, когда посылают в нокаут самого себя. О да.
Перевел взгляд на Державного секретаря, стоявшего неподвижно, с разинутым ртом, остановившимся взглядом. Сказал:
– Спасибо за гостеприимство. Прости, что проявлю неблагодарность.
И ударил снова. Секретарь, только что еще служивший убежищем Уве-Йоргену, рухнул, не сгибаясь, как срубленное дерево. Рыцарь – на сей раз уже в своем теле – склонился над ним, напрягся, закрыв даже глаза, снова застыл секунд на десять. Потом распрямился, вытер проступивший на лбу пот. Посетовал:
– Да нужно ли было так безжалостно?.. – потирая при этом скулу – то место, куда был нанесен удар. – А вот его можно было бы и посильнее… Хотя приходить в себя он будет долго. Трое суток гарантирую. И, значит, новый постоялец в нем тоже ничего не сможет. Большего от них требовать трудно, да и не нужно.
Для перехода в другое тело тонкие тела пользуются энергией того организма, в котором в этот миг находятся. Когда организм этот поражен, пусть даже не насмерть, его энергетика меняется, и воспользоваться ею для мгновенного перехода, как правило, не удается. Так что для маневра Рыцарю оставались доли секунды. И он их использовал.
Процесс перехода из тела в тело занял бы наверняка больше времени и мог бы оказаться не столь удачным или вообще неудачным, если бы не установился канал. Но Уве-Йорген внедрился в свою плоть мгновенно, буквально в тот же миг почувствовал себя в ней полным хозяином. И с радостью установил, что тело, в общем-то, находилось в очень неплохом физическом состоянии. Правда, предстояло еще избавиться от противника, пока еще не пришедшего в себя, однако это могло случиться весьма скоро. Врага надо было уничтожить, и Рыцарь сделал это без колебаний: определил характеристики вибраций тонких тел противника, создал контрвибрации с обратными параметрами, и они взаимно погасили друг друга. Вокруг поднялась температура на самую малость – на градус, не больше. «Und das genьgt», – подумал он мельком.
Теперь надо было уходить – и, разумеется, не через парадный вход. Уве-Йорген сосредоточился, стараясь вспомнить план здания. Будь он еще в теле секретаря, это не составило бы никакого труда, но оно было потеряно безвозвратно. И, следовательно…
Он, покряхтывая, взвалил тело Державного секретаря на спину. Донес до персонального лифта, которым только сам секретарь и пользовался. Втащил его, вошел и сам. Поднялся на самый верхний, нежилой, технический этаж, где находились все системы обеспечения нормальной работы здания. Подогнал к лифту легкий электрокар, погрузил тело, отвез в дальний конец, запихал секретаря в каморку, где хранились обтирочные концы, уложил на мешки с тряпьем. Проснется – поднимет шум, найдут. Наверное, так и не поймет, как и что с ним приключилось…
– Приятных снов, ребята. А у меня еще полно дел.
Спустился вниз и спокойно вышел, прощально откозыряв дежурному.
4
Итак, Державный секретарь покоя в мире Альмезот необъяснимо исчез – был похищен или пал жертвой покушения, террористического акта – совершенно неожиданного, поскольку Державный секретариат, как издавна повелось в этом мире, жил в добрососедстве со всеми остальными властями, легальными и нелегальными. Когда надо было – настаивал на своем, в других случаях шел на уступки, но все разногласия решал в порядке переговоров, а не вооруженного противостояния. Исключения являлись большой редкостью, но и тогда недоразумения возникали на самых низших уровнях, а такие вещи, как нейтрализация первого лица отрасли, могли предприниматься только по команде с самых верхов. На этот раз никто не взял случившегося на себя, и оставалось только гадать.
Наверное, какие-то объяснения по этому поводу мог бы дать омниарх мира Альмезот; он, однако, такого желания не выразил, а в своих планах, никому иному не ведомых, сделал вторую отметку: «Выполнено». Так доложил сам исполнитель – молодой Локс, торопливо, лишь голову просунув в дверь, не успев даже вернуться в свое тело.
Итак, первые двое ликвидированы. Но сейчас даже не это было главным, а та женщина, которую удалось, благодаря невольной помощи Державной полиции, поймать и без помех доставить сюда. От разговора с нею (омниарху не нравилось слишком профессиональное слово «допрос») зависело, удастся ли решить все проблемы уже сегодня.
Он приказал привести ее в его апартаменты, где находился безвыходно все время своего пребывания в обители Моимеда и куда имели доступ лишь очень немногие. Ее доставили. Сопровождавший Виргу страж не посмел даже показаться на пороге, лишь обождал, пока она не прошла в дверь, и затем осторожно затворил створки, оставшись в приемной.
Омниарх, не поднимаясь с кресла, не более секунды оглядывал вошедшую и остановившуюся у двери женщину. Время это было для него достаточным, чтобы просмотреть ее насквозь – мысли, душевное состояние, память… Закончив эту процедуру, он удовлетворенно улыбнулся: все было очень просто. Психика женщины ничем не отличалась от того, что было свойственно практически всем обитателям этого мира: эгоизм, корыстолюбие, главенство зрелого тела над очень слабым духом. С такими людьми легко разговаривать, их нетрудно склонить к чему угодно, они просты, как труба с тремя клавишами, надо лишь знать последовательность, в какой нажимать на них, уметь дуть так, как нужно, – и можно даже на такой трубе играть весьма непростые вещи. А в этом случае ни о какой сложности думать не приходилось. Женщина – омниарх ясно видел это – была и так уже совершенно подавлена, испугана и донельзя растеряна. Это не удивляло: он успел уже узнать о тех бедах, что пришлось ей пережить хотя бы за последние сутки. Их было вполне достаточно, он, быть может, даже пожалел бы ее, если бы знал, что такое жалость. Но даже не ощущая этого, омниарх тем не менее умел очень похоже изобразить его и таким способом сразу же расположить к себе собеседника. И он немедленно начал разыгрывать эту немудреную пьеску.
– Ты взволнована, – сказал он негромко неожиданно мягким голосом, неожиданным для тех, кто знал его, если бы они при этом присутствовали. – Устала, неимоверно устала. Лишилась всего, что у тебя было. И не знаешь, как жить дальше, даже – стоит ли вообще жить. Вот почему я распорядился, чтобы тебя нашли и привели ко мне. По одной лишь причине: ты пострадала без всякой вины с твоей стороны, просто оказалась случайно втянутой в чужие, очень опасные и, главное, очень неправедные игры. Нет-нет, не говори ничего, это не нужно: я все вижу и все понимаю. Скажи только: в состоянии ли ты выслушать меня?
Она ответила не сразу, как бы поняв простой вопрос с замедлением и затем потратив время на поиски ответа:
– Голова очень болит…
– Это пустяки. Сейчас пройдет, я сниму твою боль. Может быть, ты голодна?
Так оно и было, только Вирга не чувствовала этого. И отрицательно качнула головой.
– Кто вы? И чего хотите от меня? – она говорила негромко и монотонно, в ее словах не чувствовалось подлинного интереса.
Омниарх ощутил чувство обиды: не думал он, что кто-то в этом мире может, увидев его, не узнать. Но тут же внутренне усмехнулся: как все-таки сильны суетные мысли даже в нем! Да какая разница – все знают его или не все, если этому миру вместе со всем, что населяет его, существовать в таком виде остается считаные дни. И он постарался прогнать обиду совсем. Вслух же ответил:
– Чего я хочу? Всего лишь восстановить справедливость. Не более того.
Как он и ожидал, это ее как-то заинтересовало. Задело. Потому что вряд ли кто-нибудь в ее жизни вообще говорил о справедливости. На Альмезоте это слово было не в ходу, потому что и само понятие было давно и основательно сдано в архив. Сейчас от нее следовало ожидать нового вопроса, и он действительно последовал:
– Как это – справедливость?
– Очень просто. У тебя сгорел дом, а ведь только от него ты и получала какие-то доходы, пусть и очень незначительные. Я в этом не виноват, но хочу вернуть тебе то, что ты потеряла, и даже с лихвой. Скажи: хочешь ли ты, чтобы я построил для тебя гостиницу в самом центре города, дал бы тебе денег – намного больше, чем те, что ты потеряла? Хочешь?
– За что?
И этот вопрос был совершенно естественным. В этом мире ничего не принято давать просто так. Что-то можно получить только в обмен на что-то другое: на товар, услугу, информацию.
– Я ничего не возьму даром, – пояснила она, так как омниарх намеренно задержался с ответом.
– Пусть будет по-твоему, хотя мне было бы приятнее просто подарить тебе все это – поверь, я от этого не очень обеднел бы. Но ты права, потому что ничто не должно доставаться человеку даром.
Она кивнула, соглашаясь.
– Чтобы ты не нарушала этого правила, я попрошу, чтобы ты рассказала мне то, что знаешь, ответила бы на два моих вопроса. Всего на два! Это не принесет никому никакого вреда, а тебе, как ты понимаешь, одну лишь пользу.
Вирга снова кивнула, но этого показалось ей мало, и она сказала:
– Конечно. Боюсь только, что я не знаю ничего такого, что могло бы вам понадобиться.
Омниарх позволил себе усмехнуться:
– Если человек покупает что-то, он сам судит о том, нужно это ему или нет. Он решает, и он берет на себя ответственность за покупку. Может быть, то, о чем я спрошу, мне никогда и не понадобится, но ведь мы ничего не можем знать заранее, разве не так?
– Спрашивайте.
– У тебя дома – в том маленьком, таком прекрасном и уютном доме, который был твоим до вчерашнего дня, – останавливались ненадолго шесть человек. Расскажи мне о них…