Начну с того, почему и зачем вы оказались тут. Это произошло по той причине, что хорошо знакомым тебе Фермеру и Мастеру перестало нравиться то, что происходит здесь, в этом мире, да и не в нем одном: на этот путь становятся все новые планеты. Вам представляется, что этот путь губителен, но так ли это на самом деле?
Давай же разберемся: каков этот путь и почему он так плох, как вы считаете и заявляете. В чем он заключается? В том, что человек захотел – или посмел, можно сказать и так, – отказаться от той роли, какая предназначалась ему при сотворении: от роли всего лишь инструмента в руках Высших сил, необходимого для дальнейшего совершенствования Бытия. Он – человек этого мира – не пожелал быть инструментом в Руке, но решил сам стать такой Рукой и создать собственный инструментарий для переделки мира. Если человеку дан разум, то можно ли было ожидать другого развития? Нет, нельзя, потому что всякий разум, возникнув, стремится прежде всего к независимости, хочет решать все вопросы самостоятельно, а не по подсказке. Если Тот, кто создал нас и наделил всеми существующими свойствами и качествами, не предвидел такого развития с самого начала, то он далек от совершенства и, следовательно, не является тем, кем мы его считаем. Но ведь возможно и другое объяснение: предвидел! Знал! И следовательно – то, что произошло, происходит и будет происходить, входило и входит в Его расчеты; кто же тогда вправе Ему противоречить и даже мешать?
Что происходит? В человека вложено примерно поровну высокого и низкого, изначально он – как весы, чьи чаши находятся в равновесии; однако достаточно положить на одну чашу хоть какую-то малость, как равновесие нарушится, перестанет существовать. Почему человек двинулся по пути служения своему телу, а не духу? Почему поддался искушению? Ведь до того он был, по-видимому, готов к развитию своего духа, к следованию по другой дороге – ввысь, а не под уклон?
Вы ищете ответ на этот вопрос не там, где он находится. На самом же деле этот ответ лежит в самой формуле Сотворения – а именно в Сотворении по своему образу и подобию. Человек на деле лишь повторяет в доступных ему масштабах то, что Творец делает в своих: преобразует сущее в соответствии со своими представлениями о том, каким это сущее должно быть. Он старается быть подобным Господу в том объеме, какой ему доступен. В чем же его вина и заслуживает ли он какой-либо кары за то, что всего лишь идет тем путем, на какой его поставили изначально?
Не приходило ли тебе в голову, что и Господь может ошибаться? А между тем понять это очень просто: если все наши способности даны нам от Него, то, следовательно, и способность строить неверные планы получена оттуда же, потому что других источников чего бы то ни было вообще не существует. Но если и Он способен принимать неверные решения, а затем приходить к выводу об их ошибочности, то не значит ли это, что всякий начатый им процесс должен быть доведен до конца – в том числе и такой процесс развития, по какому идет этот мир и многие другие? Не значит ли это, что надо позволить ему дойти до этого конца, не внося силой никакие коррективы и не стараясь прервать этот процесс прежде времени? То, что задумано Фермером и Мастером, не является ли попыткой выступить против воли Создателя? Я утверждаю: да, является, именно так и обстоит дело. И ты, капитан, и твои люди – все вы выступаете не на правой стороне; думая, что выполняете Его волю, на самом деле лишь расширяете заблуждение.
Говорю тебе: ошибочно думать, что Он желает и дальше сохранять и развивать то, что вы называете миром Света и Тепла – в противоположность миру Тьмы и Холода. На самом деле все не так: Тьма и Холод являются естественными состояниями Божественной сущности, они – исходная точка всего, тот материал, лишь из которого может быть создано что-либо. Разве ты не можешь представить себе, что этот Акт творения, весь целиком, оказался ошибочным, и сам Творец, конечно, понял это куда раньше, чем мы, его создания? Это кажется тебе невероятным? Однако же тебе, безусловно, известно, что даже и сегодня то, что у вас называется Холодом и Тьмой, или, иными словами, Темной материей и Темной энергией, и обладает скрытой массой, на много порядков превышает ваш мир Света, мир видимых галактик и светил. То есть Создатель использовал для своего эксперимента лишь малую часть того, чем располагал тогда и располагает сейчас. И, разочаровавшись в этом своем замысле, Он заинтересован в том, чтобы существующее развитие как можно скорее пришло к своему естественному концу, чтобы все возвратилось к начальному, то есть скрытому состоянию, – и это будет лишь подготовкой к новому эксперименту, при постановке которого будут учтены все ошибки. Ты понял наконец, капитан? То, что делаю я и те, кто идет за мной, не является нарушением Его воли и замысла – напротив, совершаемое нами соответствует им. И никак не наоборот.
Неужели ты веришь в то, что существует какая-то отличная от Него «темная сила» и такие, как я, являются ее представителями и пособниками? Ты же разумный человек, капитан, и поэтому должен понимать: лишь одна сила существует в мире, и эта сила – Он, Вседержитель. Но посмотри на нас, созданных по Его подобию, – и в каждом из нас ты найдешь и добро, и зло, такова наша суть. Однако ведь это значит лишь, что и сам Он таков! И то, что некоторые считают другой, враждебной Ему силой, на самом деле является лишь проявлением другой Его стороны, и выступать против нее – значит выступать против Него! Но я уверен, что ни ты и никто из твоих людей не хотел и не хочет выступать против какого угодно Его проявления. Фермер и Мастер – дело другое, они забылись и стали злоупотреблять Его доверием, во вред использовать приданные им Силы. Поверь, с них будет строго взыскано за это, очень строго. С них, а вовсе не с этого мира и иных, ему подобных.
Надеюсь, капитан, что ты успел уже понять, почему я ищу и непременно найду тех нескольких человек, что пытаются, без всякой надежды на победу, противостоять мне в решении судеб этого мира. Им не суждено победить даже не потому, что их слишком мало – их меньше десятка, поверь мне, это я знаю совершенно точно, – но по той причине, что на деле не против меня выступают они, а против Высшего замысла и Высшей воли; а это непростительно и должно быть сурово наказано. Так и будет, и никто не в состоянии спасти их от заслуженной кары, поверь мне.
Теперь ты, капитан, знаешь, за что и против чего я ратую. Признай же, что я прав! А убедившись в этом, присоединись ко мне. Ты понимаешь, конечно, что я могу обойтись и без тебя, как до сих пор обходился, и без твоих людей тоже. Кстати, ты их вскоре увидишь, но не спеши радоваться: то будут лишь их тела, но находятся в них мои люди. Я покажу тебе, как они покинули тела твоих друзей, возвращаясь в свои природные, и сделаю это для того, чтобы ты окончательно уверился в том, что тебе неоткуда ждать помощи и единственный способ сохранить себя, а не быть развеянным, – это присоединиться ко мне. Да, моим людям удалось найти их и – уж прости меня – уничтожить. Только тебя я решил пока сохранить, потому что рад любой помощи, какая может ускорить, пусть и на самую малость, реализацию Его замысла, исправление ошибки, естественное крушение всего, что вы называли Светом, а следовательно – приблизит начало новой Попытки, которая будет, конечно же, удачней, чем эта. Любой помощи и не в последнюю очередь – твоей. Скажи, что ты согласен, и я немедленно дам тебе возможность вернуться в твое тело и почувствовать себя даже лучше, чем до сих пор. Если же нет – значит, ты остаешься моим противником и будешь пребывать в этом кустике еще какое-то небольшое время – весьма, весьма недолгое, потому что как раз пришла пора изготовить новую порцию целебного напитка, и для этого мне придется срезать все твои колючие листья, после чего ты начнешь сохнуть, и это будет медленный процесс и, заверяю тебя, достаточно мучительный: а уж я постараюсь, чтобы тебе не удалось выскользнуть никуда. Я сказал, капитан, все, что хотел, и теперь жду твоего ответа. Тебе достаточно сформулировать его в своем ментальном теле, и я услышу его даже более четко, чем если бы оно было выражено словами. Итак, капитан?
5
Не стану уверять, что речь Охранителя не подействовала на меня.
Подействовала. Но я отреагировал не сразу: состояние, в какое я успел погрузиться, пока он произносил свой монолог, заставило меня думать не о том, чего требовал Охранитель, но о совсем других вещах.
Я понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Но – странно – это меня почему-то не огорчило. Наоборот: успокоило.
Вот и пришел конец, которого я желал, о котором так недавно просил. Значит, я действительно устал, очень устал – в этом не было ничего удивительного. И Он, услышав мою просьбу, понял, что это и на самом деле так, что мольба моя не от дурного настроения, но исходит из глубин моего существа, и решил удовлетворить ее, найдя для этого очень хороший способ: мне предстояло уйти не по болезни и не вследствие катастрофы, но самым достойным образом: в схватке с очень серьезным врагом, какому не стыдно и проиграть. Потому что больше ничто не держало меня в планетарном мире.
Но проиграть – не значит сдаться. И Охранителю придется еще потрудиться в поте лица, чтобы…
Тут мое внимание на какие-то секунды было отвлечено мониторами компьютеров, снова включившимися на мгновение – и тут же опять погасшими. Почудилось ли мне или на самом деле несколько невидимых для простого глаза завихрений возникло вдруг – и словно сквозняк унес их в дверь? Что все это могло означать?
Будь это на самом деле, Охранитель должен был, конечно, увидеть их. Но он все это время не сводил глаз с меня, ожидая ответа. И даже поторопил:
– Вижу, мои аргументы показались тебе серьезными. Отвечай!
Итак, схватка продолжалась.
Да, его доказательства были серьезны, потому что в сказанном была своя логика, а мое сознание всегда ищет логическое обоснование всего на свете. Так что если бы я сейчас руководствовался именно рассудком, то, скорее всего, не удержался бы от признания: «Ты прав, враг мой, но сейчас я не готов ответить тебе ни „да“, ни „нет“, мне нужно время для того, чтобы усвоить твои мысли, чтобы они из твоих сделались моими собственными, только тогда я смогу обозначить мое согласие». И находись я сейчас в своем природном теле, то сразу же ответил бы именно так.
Однако пребывать в своей плоти или в совершенно другой и во многом ничуть не похожей на привычную – далеко не одно и то же; растение не рассуждает, оно эмоционально, но не логично, и находясь в нем и невольно, по необходимости, к нему приспосабливаясь, помимо собственного желания теряешь в рассудочности, зато очень сильно выигрываешь в интуитивном восприятии. Но во всем, что касается наших отношений с Предвечным, мы руководствуемся не разумом, он тут – плохая подмога именно потому, что в хитросплетениях логики заблудиться очень легко, интуиция же не продирается сквозь них, она просто проносится над ними, не тратя времени на их преодоление; вся вера интуитивна, и, быть может, именно потому, что я воспринимал все аргументы Охранителя именно как растение, согласиться с ними оказалось невозможным. И ответ мой возник как-то сам собой, и был он, естественно, не таким, на какой рассчитывал наш старый оппонент. И выразился он в словах, не вполне удобных для буквальной передачи, поэтому скажу лишь, что он был не просто отрицательным, но грубо отрицательным, на уровне портовой пивной. У меня просто не было сейчас иного способа выразить мое отношение и к нему самому, и ко всей его софистике.
Охранитель понял меня прекрасно. Но не вышел из себя (на что я, откровенно говоря, рассчитывал), а лишь усмехнулся.
– Узнаю горячий характер и палубную лексику. Это радует меня, капитан, значит, ты в норме и действительно сможешь оказаться мне полезным – когда признаешь мою правоту. Поверь – этого не придется ждать долго.
На это я предпочел никак не откликнуться. Хотя на первый взгляд это было опасно.
– Ладно, ладно, – тем временем проговорил он. – Вижу, логика не принадлежит к твоим сильным сторонам, она, фигурально выражаясь, не твоя подруга. Но может быть, другая твоя подруга сможет убедить тебя скорее, чем я? Как ты полагаешь?
Что он, собственно, имел в виду? Какую еще подругу? У меня тут ее никогда не было и не могло быть. О ком это он…
Но я уже чувствовал, что пытаюсь обмануть самого себя. Потому что на самом деле она была. Пусть между нами и не происходило до сих пор ничего такого. Подруга не подруга, и уж во всяком случае не любовница. Однако в то же время и никак не чужая. Я и сам не понимаю сущности моего отношения к Вирге – да и того, как она относится ко мне, тоже. Но что-то тут есть, что-то такое, чего я еще не постиг. Неужели Охранитель поступит с этой женщиной так безжалостно? Вытащит ее душу из тела и поместит куда-то в… Нет, этого лучше себе не представлять.
Однако могу ли я уйти с легким сердцем, не сделав всего возможного и невозможного для полной безопасности этой женщины – сейчас и всегда?
Но чем я могу помочь – лишенный даже малейшей возможности действовать? Думать, чувствовать – это я еще в состоянии. Значит, нужно найти способ воспользоваться хотя бы этими качествами. Если мой канал с Виргой еще сохранился, предупредить ее, пусть скроется где-нибудь так, чтобы ее не могли найти хотя бы в ближайшее время, пока я…
Мои листья – колкие листья дерева, в котором я сейчас обитал, – даже затрепетали от напряжения: они не привыкли подавать сигналы такой мощности. Я понимал, что излучение с подобными характеристиками вряд ли останется незамеченным и моим тюремщиком – или как еще назвать его. Но ничего другого я сейчас не мог ни придумать, ни предпринять.
Охранитель, конечно, ничего не упустил. И улыбнулся, как мне показалось, даже с сожалением. Говорю «показалось», потому что я по-прежнему воспринимал все, так сказать, по-растительному: всей своею поверхностью, отчего изображения возникали очень расплывчатыми, иногда просто в виде красочных пятен (никогда раньше не думал, что растения различают цвета), а движения мои тонкие тела оформляли с пусть и небольшим, но все же замедлением. Многое приходилось додумывать. Так или иначе, мне представилось, что воспринятое мною движение линий и пятен означало именно улыбку, выражавшую не только торжество, но и откровенную жалость. Впрочем, я мог бы это отнести целиком на счет работы моей фантазии, если бы одновременно не воспринял и звуки:
– Дорогой капитан, вовсе не нужно так напрягаться, чтобы твои мысли могли быть услышаны ею. И как это ты до сих пор не потрудился определить, что она не в каком-то далеке, но тут, рядом, за этой вот стеной? Так что сейчас ты получишь полную возможность видеть ее, слышать – и делать собственные выводы. Угодно тебе?
И, не дожидаясь моего ответа (правильный поступок, потому что у меня никакого ответа просто не было), Охранитель скомандовал кому-то:
– Проводите девицу ко мне!
6
Старик беспрепятственно шагал по обители. Но не по общему ходу, а по тайному, лишь немногим известному; спустился на самый нижний подземный уровень, прошагал по длинному коридору и остановился перед одной из невысоких и узких металлических дверей, каких тут насчитывалось более десятка. Навстречу им уже спешил брат-надзиратель, на лице его ясно читалась угроза и ствол игломета был уже направлен на пришедших. Когда он приблизился, старик откинул капюшон своего длиннополого плаща – и надзиратель замер, в следующее мгновение согнулся в поклоне:
– Жду ваших приказаний…
– Тут плотские тела вызванных его святейшеством людей?
– Так точно. Они…
– Отвори!
Надзиратель повиновался.
Старик вошел. Шесть недвижных тел располагалось на лежаках. Старик повернулся и приказал надзирателю:
– Войди и ты.
Надзиратель вошел и остановился в ожидании.
– Входите все! Занимайте тела!
Надзиратель даже не успел удивиться – хотя бы тому, что старик обращался к пустоте, больше никого ведь тут не было! Не успел – потому что почувствовал, как что-то непонятно как ворвалось в него и заставило уснуть… Уснуть… Ни о чем не думать и ничему не удивляться.
Тело же его, как и шесть доселе неподвижных организмов, приблизилось к старику и остановилось. А занявший его проговорил:
– Спасибо тебе.
– Как чувствуете себя?
– Неплохо.
– В таком случае – идем дальше.
Теперь их было восемь, шагавших по пустынному коридору, потом остановившихся у одной из похожих друг на друга дверей. Старик сказал тому, кто занимал сейчас тело надзирателя:
– У вас ключи. Отоприте.
Это заняло очень немного времени.
– Профессор Зегарин, – позвал предводитель. – Выходите. Здесь свои.
7
Охранитель умолк. И тут же я услышал шаги. Подумать только: я смог даже в нынешнем своем положении опознать шаги Вирги, хотя никогда не думал, что они мне так запомнились! А через какие-то секунды и увидел ее. Увидел – насколько вообще был способен.
Впрочем, в первую очередь я увидел даже не ее, но тех пятерых, что вошли в обиталище омниарха, повинуясь его команде. И эти пятеро – пять вошедших тел – действительно принадлежали моим друзьям и спутникам. Я испытал чувство радости, но лишь мгновенное – потому что я уже, даже против своей воли, поверил Охранителю и в том, что на самом деле в телах людей экипажа сейчас находятся пятеро из той шестерки, что прибыла в этот мир для расправы с нами. Шестого я уничтожил; я рассчитывал, что и моим товарищам удастся вывести из игры своих противников, но получилось, выходит, не так: мы проиграли.
И только после них в помещении появилась Вирга.
Она была сейчас, на этот мой неуверенный взгляд, какой-то не такой. Нет, то по-прежнему была ее внешность, но ведь облик человека – это не только черты лица, не только фигура, но и выражение, и стать, и жестикуляция… То, что я смог увидеть сейчас, не соответствовало тому, что оставалось в моей памяти – той памяти, которая всегда остается в наших тонких телах, которая не привязана к физическому телу и поэтому всегда сопровождает нас – порой ко благу, но не так уж редко к печали и даже муке.
Память сохранила ее иной. Сейчас Вирга показалась мне какой-то… менее женственной, скажем, небывало резкой в движениях, с более решительным выражением лица, и только глаза (хотя я и тут мог ошибиться) были все теми же: большими, добрыми, сейчас немного растерянными. Однако куда более важным событием, чем какие-то, возможно, происшедшие в ней изменения, было само появление Вирги здесь, как выражались в свое время – в логове врага, то ли по наивности, то ли вовлеченной обманом, то ли…
Эта третья возможность была самой страшной для меня. Не потому, что она могла бы привести к какому-то ухудшению моего положения. Но я всегда болезненно переживал разочарования, каждое надолго выбивало меня из колеи и провоцировало отчаянные, не свойственные мне поступки. Неужели Вирга, разобравшись в том, кто тут силен и кто – слаб, сделала свой выбор и примкнула к победителям? Хотя все время я был уверен в том, что ощущение справедливости и правды свойственно ей настолько, что она никогда не сможет поступать вопреки ему. Если Вирга стала человеком Охранителя, то это означает, что нам вообще не следовало показываться здесь, поскольку мир этот можно было уничтожать без малейшей жалости. Мысли эти пронеслись так быстро, как это могли позволить растительные каналы. Действия же в цитадели Охранителя развивались, понятно, независимо от моего состояния и фиксировались моей памятью помимо желания и воли. Но были они такими, что очень быстро заставили меня перейти от переживаний к напряженному ожиданию.
Происходило же вот что: Вирга, ступая не очень уверенно, подошла и остановилась в метре от Охранителя; пока она приближалась, омниарх кивал головой в такт ее шагам. А когда они смолкли, он проговорил:
– Приветствую вас в моем доме. Знаю, что вы сами захотели прийти сюда. Я расцениваю это как ваше желание выступить на нашей стороне, чтобы помочь нашему прекрасному миру избавиться наконец от людей, не желающих ему ничего, кроме страшного конца.
– Что вам нужно от меня?
Охранитель ответил ей, улыбаясь чуть ли не ласково:
– Не мне, дочь моя, я в помощи не нуждаюсь. Этот мир ждет ее от вас.
– Если только я на это способна (слабый, как бы отстраненный голос).
– Никто не совершит того, что не в его возможностях, вы согласны? И то, что предстоит сделать вам, не потребует от вас никаких особенных усилий, это очень легко, хотя и может показаться вам странным. Это – скорее символическое действие, но вы, я думаю, за последние дни успели уже понять, что в нашей жизни действия символические играют порою более важную роль, чем действия физические, потому что они подключают к работе незримые, но очень большие силы…
Но Вирга в эти мгновения совершенно его не слышала. Потому что внимание ее было занято чем-то – или кем-то другим.
А именно – той женщиной, что однажды уже увиделась ей на остановке ползуна в городе; странная, как бы не вещественная, но чем-то похожая, кажется, на Виргу. И женщина сказала – только, кроме Вирги, никто этого не слышал:
– Отдаю его тебе. Береги его. Он нужен.
И исчезла из сознания так же внезапно, как и появилась там.
– Вирга, о чем вы задумались? Я говорю с вами!
Вирга перебила омниарха, как мне показалось, с нетерпением:
– Скажите проще: чего вы хотите?
Охранитель ответил не сразу. Прежде он повернулся ко мне – к тому столику, на котором я по-прежнему стоял в наполненной землею вазе, чуть пошевеливая листьями. Протянул ко мне руки. Плотно обхватил вазу ладонями, поднял ее (меня) на вытянутых руках, затем повернулся к Вирге и только после этого сказал:
– Возьмите ее. Она не тяжелая, не бойтесь.
– Зачем?
– Я объясню, но сначала возьмите. А если вам покажется, что она слишком увесиста…
– Ваши люди мне помогут, – закончила она.
– Ни в коем случае. Никто не станет вам помогать, но сами вы – даже если ваза покажется вам легкой – изо всех сил швырнете ее на пол. Я подам вам сигнал, когда сделать это. Ваза разобьется: это очень хрупкий сосуд. А после этого вы совершите главное: растопчете это растение, превратите его в кашу, в мокрое место, в ничто! Вот и все, что вам придется совершить.
– И этим я помогу миру?
– Не сомневайтесь. Итак, берите ее. Но ни в коем случае не бросайте до моей команды.
Вирга, кажется, более не сомневалась. Она подставила ладонь под дно сосуда, другой рукой придержала вазу за край; наверное, вес все же показался ей чрезмерным для вытянутых рук, и она приблизила меня к себе, может быть, даже прижала бы к груди, но колючие листья мешали – и это был первый случай, когда я пожалел о том, что Охранитель всадил меня в куст алоэ, а не в какой-нибудь цветок, белый и пушистый. Омниарх же, убедившись в том, что женщина держит вазу достаточно надежно, сказал, глядя в потолок, но обращаясь, конечно же, ко мне:
– Последний шанс. Если «да» – ты знаешь дальнейшее, «нет» – долгий туман и пребывание в чем-то, по сравнению с которым это твое тело покажется тебе дворцом. Очень, очень долгое пребывание, поверь мне. У тебя было достаточно времени, чтобы подумать, поэтому я больше не даю тебе никаких отсрочек. Итак: да или нет?
«Не знаю, что будет потом, – подумал я. – Может быть, меня и вытащат, а может быть, и нет. Но надо мной торжествовать ты не станешь. Я не сдаюсь. А Вирга… она пусть увидит, хотя и не поймет, что сделала».
Впрочем, для полной привязки ей, конечно, скажут, что она убила капитана Ульдемира. Однако если она действительно переметнулась… Нет, интуиция протестует, но…
Мысль, когда твое сознание пересажено в растение, вообще развивается очень медленно; сейчас же она и вовсе не успела закончиться, потому что мое внимание – да и не только мое – невольно привлек к себе еще один человек, в последний момент появившийся в помещении. Не могу сказать, что я узнал его в лицо, потому что его лица никогда не видал; похоже, то же самое относилось и к телам моих друзей. Зато Охранитель, похоже, знал этого человека достаточно хорошо и появление его тут воспринял без всякой радости; напротив, сказал голосом, выражавшим крайнее недовольство:
– Не помню, чтобы я приглашал тебя.
На что вошедший ответил сразу же:
– В этой обители я имею право присутствовать в любом ее месте и в любое угодное мне время. Так записано в нашем уставе, и никто не вправе отменить или изменить его. Даже ты.
И почти одновременно с ним раздался еще один голос – голос Вирги; и на этот раз он был обычным – таким, к которому я успел уже привыкнуть:
– Ты за мной пришел, да, старик?..
– Молчать всем! – почти выкрикнул Охранитель. – Капитан! Я жду!
«Нет! – просигналил я. – Нет! И никогда!»
– Разбей его! – крикнул Охранитель, и я почувствовал, как по телу Вирги прошла дрожь. И подумал: ну, вот и конец.
Но то не была дрожь волнения, или страха, или сомнения. Просто реакция физического тела, успел подумать я, какая неизбежно сопровождает…
– Кто-нибудь! – проговорила Вирга медленно, словно затрудняясь в поисках нужных слов, как если бы язык общения стал для нее вдруг чужим. – Помогите поднять повыше, у меня руки затекли. Ну!