Михайлов Владимир Дмитриевич. Сторож брату моему (Капитан Ульдемир - 1)

   - Ну перестаньте же...
   - Кроме того, вот вам мои соображения о возможности поисков наших товарищей. Кто стал бы этим заниматься? Я необходим на корабле как лицо, способное заменить капитана, и как квалифицированный пилот. Мой товарищ Питек хороший пилот, прекрасный, может быть, но им нужно руководить - он порой чересчур эмоционален, и ему одному нельзя доверить машину. К тому же, я в одиночку не доведу корабль до Земли. Но не буду отнимать ваше время: мне нужен каждый член экипажа. Следовательно, я больше не выпущу на планету ни одного человека. Не говоря уже о том, что мы не можем потерять и большой катер - последнее наше средство сообщения с чем бы то ни было.
   - Да. Я понимаю. Все это мне ясно. И то, что звезду придется гасить. И то, что наши шансы спасти здешнее население ничтожны...
   - Их просто нет.
   - Пусть даже так. Но мы обязаны дождаться наших.
   - Как долго должны мы их ждать?
   - Ну, взрыв ведь произойдет не завтра...
   - Такая вероятность совершенно исключена?..
   - Нет, не совершенно. Но она невелика... хотя будет возрастать с каждым днем.
   - В таком случае... Хорошо... Будем ждать. Двое суток. Согласны?
   - Почему именно двое суток? Вы решили наугад или у вас есть какие-нибудь соображения?
   - В мое время, - Уве-Йорген усмехнулся, приподняв уголок рта, как обычно, - если рыцарь через двое суток не возвращался на свою базу, мы считали его погибшим. И редко ошибались.
   - И вы так спокойно...
   - Да перестаньте! Не думаете же вы, что гибель людей доставляет мне удовольствие! Были, конечно, и такие, но всех оболванить он не успел...
   - Кто? - машинально спросил Аверов.
   - Король Джон Безземельный, если это вас устраивает. Ну, что же, будем считать, что мы договорились. И, откровенно говоря, на вашем месте я бы гордился...
   - Гордились бы - чем?
   Но пилот не ответил. Он напряженно всматривался в экран. Шагнул в сторону, переключил локатор. Поднял глаза. Медленно улыбнулся.
   - Поздравляю, доктор. Кажется, мы жгли порох впустую.
   - Что это значит? - дрогнувшим голосом спросил Аверов.
   - Если у туземцев нет своих космических устройств, то это может быть только наш катер. И не пройдет и четверти часа, как вы сможете поплакать на плече у своего руководителя.
   Аверов был так рад, что и не подумал обижаться.
   10
   - Рад приветствовать вас на борту, капитан, - сказал мне Уве-Йорген и щелкнул каблуками. Мне показалось, что он сказал это искренне. Я вылез из катера; Рыцарь ждал, потом его брови прыгнули вверх; однако он на удивление быстро справился с изумлением и кинулся вперед - помочь, но я опередил его.
   - Здравствуйте, юная дама, - поклонился он. - Какая приятная неожиданность... Я очень, очень рад - если это не сон, разумеется.
   Анна стояла рядом со мной и глядела на Рыцаря, а он снова перевел взгляд на катер, но никто больше не вышел, и он взглянул на меня, и улыбка его погасла.
   - Вас только двое?
   - Да, - сказал я невесело и, чтобы поскорее завершить неизбежный церемониал, продолжил: - Знакомьтесь.
   - Уве-Йорген Риттер фон Экк. Имею честь... Что же случилось, Ульдемир?
   - Объясню подробно, но не сию минуту. Анна...
   Она с любопытством осматривалась; теперь Анна повернулась ко мне.
   - Сейчас я провожу тебя в мою каюту. Примешь ванну, пообедаешь. А мы тем временем поговорим с товарищами.
   - Нас будут ждать в лесу, ты не забыл?
   Я мысленно сказал ей "браво!": на лице Анны не было ни тени смущения, ничего на тему "как это выглядит", "что могут подумать" и так далее. И незнакомая обстановка, видимо, не тяготила ее, и чужой человек тоже.
   - Как ты могла подумать! Ну, пойдем. Через четверть часа в центральном посту, Уве. И пригласите, пожалуйста, доктора Аверова.
   - Непременно.
   Голос пилота был деловитым, и в нем более не чувствовалось удивления.
   - Очень странный человек.
   У меня были по этому поводу свои соображения, но я все же спросил:
   - Кто, Анна? Уве-Йорген?
   - От него так и тянет холодом.
   - Он очень сдержанный человек. Так он воспитан. Подробнее я расскажу тебе как-нибудь потом. Как ты себя чувствуешь здесь?
   - Тут уютно. Хотя... сразу чувствуется, что живет мужчина. - Она обошла каюту, всматриваясь в детали обстановки. - Очень много незнакомых вещей, я не знаю, для чего они...
   - Договоримся: я покажу тебе, что можно трогать и к чему лучше не прикасаться. Иди сюда. Вот ванна. Вот вода... Да где ты?
   - Сейчас... - отозвалась она изменившимся голосом. - Уль... Подойди на минуту. Кто это?
   В каюте на столе стоял портрет в рамке. Не фотография, но рисунок по памяти с той фотографии, что была у меня когда-то: Наника в черном вечернем платье сидела на стуле, уронив руки на колени, и глядела в объектив, чуть склонив голову. Сам снимок остался там, в двадцатом.
   - Кто это? - повторила она полушепотом.
   - Разве ты не понимаешь?
   - Это... Это ведь почти я? Нет... Это совсем я!
   - Это ты.
   - Ты... знал обо мне раньше?
   - Знал. Только не надеялся, что мы встретимся.
   - И ты прилетел сюда из-за меня?
   - Да, - сказал я, не кривя душой; я ведь и на самом деле оказался тут из-за нее - надо только вспомнить, что она была для меня одна, та и эта, вопреки рассудку и логике. - Из-за тебя. И за тобой.
   - Уль...
   Мы замолчали. Воздух в каюте сгустился и был полон электричества, и мы не удивились бы, ударь сейчас молния. Лампы сияли по-прежнему ярко, но мне показалось, что стоят сумерки; я был уже в том состоянии духа, когда видишь не то, что есть, а то, что хочешь видеть, когда созданный тобою мир становится реальным и окружает тебя. Наверное, и с ней было то же. Я шагнул и нашел ее почти на ощупь. Меня шатало от ударов сердца. Ее ладони легли мне на плечи. Но хронометр коротко прогудел четверть, и лампы снова вспыхнули донельзя ярко, и мне пришлось зажмурить глаза от их режущего света. Я медленно опустил руки, и она тоже.
   - Уль... - снова сказала она, и я побоялся думать о том, что было в ее голосе.
   - Время, - сказал я беззвучно: голос отказал. Я кашлянул. - Значит, выкупайся, потом отдохни перед обедом. Полежи вот здесь. Ты устала. Боюсь, что наш разговор с товарищами несколько затянется. Совещание...
   "Совещание, - подумал я. - Проклятое изобретение давних времен; от работы, от отдыха, от любимой женщины, от друзей, живой или мертвый поднимайся и иди на совещание, проклятый сын своего столетия, своей эпохи..."
   Анна отступила на шаг; что-то блеснуло в ее глазах и погасло.
   - Ты обиделась?
   - О, что ты, нет.
   Это была ложь. Только мне лгала она сейчас или себе тоже?
   - Обиделась. Но сейчас нельзя иначе. Слишком важно...
   А кому сейчас лгал я?
   - Да, конечно. Нельзя...
   - Пойми.
   - Я понимаю. Иди.
   - ...Такова ситуация на планете. Как видите, все очень не просто.
   Я смотрел на Аверова, полагая, что продолжит разговор он. Но, неожиданно для меня, заговорил Уве-Йорген.
   - Ульдемир, а не может ли ситуация оказаться еще сложнее?
   - Объясни, что ты имеешь в виду.
   - Может быть, кроме этих двух групп, на планете есть и еще какие-то люди? Другие группы, населения?
   - Думаю, мне сказали бы об этом.
   - Ребята, о которых ты рассказал? Они сказали бы, если бы знали. Но они могут и не знать. Ты сам говорил, что от них многое скрывают.
   Только сейчас в разговор вступил Аверов, и я сразу почувствовал, что они поют по одним и тем же нотам; видимо, пока я бродил по зеленым лужайкам, они успели хорошо отрепетировать.
   - Подумайте, - сказал Аверов, - такая возможность весьма вероятна. Люди могли разделиться на разные группы еще в полете. Ведь добирались они не год и не два. Разделение могло произойти и сразу после высадки или вскоре после нее. Не случайно ведь обнаруженные нами люди живут вовсе не на месте приземления корабля.
   - Что-нибудь да осталось бы в памяти, - возразил я, пытаясь в то же время понять, куда они гнут; а что они хотят добиться определенного результата, уже не вызывало сомнений.
   - Вовсе не обязательно, - Аверов мотнул головой. - Недаром они забыли и о своем корабле! Да и вообще... Много ли мы знаем о народе, из которого происходит наш Питек? А ведь этот-то народ существовал несомненно!
   - Вот это правда, - сказал Питек, ухмыльнувшись. - Мы-то существовали, да еще как! - Он широко развел руки. - Иногда, по вечерам, когда я выхожу в Сады памяти, мне кажется, что вот этого всего не существует. Но мы-то были!
   - В дописьменные времена, Питек, - сказал я ему как можно ласковее. Поэтому от вас ничего не сохранилось.
   - Я сохранился, - возразил Питек, чуть обидевшись (правда, лишь на мгновение: мы не умели обижаться друг на друга, не то нас не оказалось бы здесь).
   - Извини, - сказал я. - Ты сохранился, и прекрасно сохранился. Но я хотел лишь сказать, что здесь, на Даль-2, дописьменных времен, наверное, вообще не было.
   - Не вижу предмета для спора, - сказал Аверов. - Я просто полагаю, что такая возможность не исключена. Вы ведь не вступили в контакт с руководством, а если бы и так, то они могли по каким-то соображениям не сказать вам всей правды.
   - Да, - сказал я, - спорить действительно не о чем. Но если даже других популяций на планете нет, если их общество находится лишь в процессе разделения или в самом начале процесса, это и так достаточно усложняет нашу задачу.
   - Смотря как ее сформулировать, - заметил Уве-Йорген, чуть приподняв уголок рта.
   - Мне кажется, - сказал я, стараясь произносить слова как можно весомее, - задача была поставлена четко: эвакуация населения планеты с целью предотвратить ее гибель.
   - Это задача-максимум, - не сдавался пилот. - Но есть альтернатива.
   - Да, - подтвердил Аверов и опустил голову. - Учитывая, что в первую очередь должно быть спасено население Земли.
   Тут мне все стало ясно, и кто был инициатором - тоже. Но я хотел, чтобы они высказали все сами - в таких случаях бывает легче найти в логике оппонента слабые места. А найти их было необходимо, потому что мы дискутировали не наедине - тут же, кроме Питека, были и Иеромонах, и Георгий, и Гибкая Рука, и многое зависело от того, на чью чашу весов они усядутся.
   - Ну, - проворчал я, чтобы не сказать ничего определенного. Пятнадцать человек на сундук мертвеца...
   - Что? - не понял Аверов.
   - Нет, доктор, просто была в свое время такая песенка. Что же, Уве-Йорген, - я сознательно обратился именно к нему, - я жду, чтобы вы объяснили - какова же эта альтернатива.
   - Вы, капитан, и так отлично поняли. Либо мы рискуем буквально всем на свете - Землей, Даль-2 и самими собой в придачу - либо выбираем наименьший риск и наименьшие жертвы. - Челюсти его напряглись, и он закончил громко и четко: - Жертвуем этой планетой и спасаем все остальное.
   - Планетой и ее людьми, - уточнил я.
   - Планетой и ее людьми, - утвердительно повторил он.
   - Либо - либо, и, а, но, да, или... - пробормотал я, обдумывая ответ. Союзы, союзы, служебные словечки... - Как легко получилось у моего коллеги: планетой и ее людьми. Людьми - и теми, кто ждал меня сейчас в лесу, и той, что была в моей каюте, и теми, кто чтил Уровень, и теми, кто скрывался от него в лесах... Я хотел было вспылить, но вовремя понял, что это ни к чему, и понял причину: для него, для Уве-Йоргена, и для всех остальных моих товарищей планета Даль-2 была лишь небесным телом, что виднелось на экранах, была абстракцией, отвлеченным понятием. Они не ступали по ее траве, не сидели в тени ее деревьев, не видели голубизны неба, не слышали, как ветер поет, перекликаясь с птицами, не вдыхали запаха ее цветов и не преломляли хлеб с ее людьми. И поэтому никто из них не согласился бы сейчас со мной. Значит, надо было идти в обход. Но гнев в моей груди стоял на марке, как говорили в мое время кочегары, и неплохо было бы стравить его, хоть немного, и, кстати, не дать никому понять, что я замыслил некую хитрость.
   - Что ж, Уве-Йорген, - сказал я, - альтернативу ты нашел - лучше некуда. Узнаю... Ох, эти альтернативы, эти безвыходные положения, исторические необходимости, эти милые, славные ребята с засученными рукавами и "Лили Марлен" на губной гармошке...
   Мы смотрели друг на друга всепонимающими глазами и усмехались, совсем не весело, совсем не доброжелательно, а товарищи смотрели на нас, ничего не понимая, потому что это был разговор не для них, а для нас двоих, и только для нас; рискованная проба сил, но мне непременно нужно было дать Рыцарю понять, что вижу его насквозь, пусть не думает, что сможет повести всех за собой и что мне нечем будет остановить его. - Логичная альтернатива, безусловно. Здесь вероятность такова, там - меньше, значит, осуществляется второй вариант. Ох, уж мне эта тевтонская методичность...
   Уве-Йорген не остался в долгу.
   - Ну, как же! - ответил он, глядя на меня прищуренными глазами. - Куда предпочтительнее ваше любимое "авось" и "ничего", крик "ура!" в последний момент и загадочная славянская душа, не так ли? Авось пронесет! Вот алгоритм ваших рассуждении, дорогой капитан! Но ответственность слишком велика и, кстати, в свое время вы научились обуздывать это ваше "авось". Вспомните" капитан!
   Я помнил; но, видимо, и он спохватился, потому что то, о чем мы говорили, не произноси настоящих названий; завершилось вовсе не в его пользу. Остальные только глядели и моргали - им ничего не говорили ни тевтоны, ни славяне (даже Иеромонаху - нет), это была для них вместе и древняя, и новая история, а ни той, ни другой они не знали. И я почувствовал, что надо переходить в атаку именно сейчас, пока Рыцарь помнит, чем кончилось наше выяснение отношений в те времена.
   - Теперь слушайте, - сказал я, чтобы напомнить всем и каждому, что капитан здесь я. - Обсуждением этой альтернативы мы еще займемся. Сейчас я против нее и буду против до тех пор, пока обстоятельства не покажут, что это - единственный выход. А пока у нас есть немало конкретных задач. Найти Шувалова, оказать ему помощь, какая потребуется, чтобы он мог осуществить нужный контакт. Это раз. Во-вторых, разобраться всерьез, каково население. Сколько, где. И не только разобраться; говорить с ними, растолковывать, какая им грозит опасность, объяснить, каков может быть путь к спасению добиться того, чтобы мысль об эвакуации возникла и развивалась не только наверху, но и во всем обществе. Работы, как видите, выше головы. И начинать ее надо немедленно. В лес, к тем людям, о которых я говорил, пойдет Гибкая Рука...
   - Минуту, капитан, - прервал меня Уве-Йорген, хоть так поступать и не полагалось. - В лес пусть лучше идет Питек.
   Я подумал - и не обнаружил никакого подвоха.
   - Хорошо. Пусть Питек.
   - Тяжело, - сказал Питек, расправляя, плечи. - Ах, как будет тяжело, Ульдемир. Я думаю о том, как ты пришел бы к нам - тогда, когда я жил среди своих, - и сказал бы, что мы должны покинуть свои охотничьи места, свои озера, где мы ловили рыбу, свои леса, полные ягод, и грибов, и вкусных корней... Тебе пришлось бы плохо, Ульдемир, и ты ничего не смог бы объяснить нам. За эти места мы сражались с другими и убивали их, и они убивали нас - иначе я не оказался бы здесь... Нет, это будет очень тяжело, Ульдемир. Если бы сделать так, чтобы они сами захотели уйти. Но как это сделать? Мы уходили, когда переводились звери, когда лани съедали и вытаптывали всю траву. Но я не знаю, как живут здесь люди и много ли зверя в их степях.
   - Наверное, много, - механически пробормотал я, вспомнив то, что мы видели во время первого полета над планетой.
   - Говорю тебе откровенно, Ульдемир: я сделаю все, что надо; сделаю, но не знаю, что получится. Если бы это были наши, я знал бы: можно поджечь лес или траву в степях. А тут - кто скажет как?
   - Воистину, - подтвердил Иеромонах, покачав бородой и печально глянув на меня. - Провижу великие тяготы. Как скажешь ты человеку, чтобы он покинул земли отцов своих, и дедов своих, и прадедов? Кто допустит, чтобы хищный зверь разрывал родные могилы? Велика печаль человека, оставляющего дом свой на волю стихий. Что сильнее любви к своему дому? - Иеромонах оглядел нас всех и поднял палец. - Вера. Но во что верят они? Это ты знаешь, наш капитан?
   - Наверное, в свой Уровень... - подумал я вслух.
   - Тогда они не уйдут, ибо не будет у них своего Моисея, который повел бы их. Мощь Моисеева - от господа, а они в бога, ты говоришь, не верят. Нет, капитан, трудный ты учиняешь нам искус.
   "Пусть уж высказываются все", - подумал я устало и кивнул штурману.
   - А ты что думаешь, Георгий?
   Спартиот скупо улыбнулся: - Мы делали просто. Когда надо было убедить, мы шли с мечами. Мечи убеждали за нас, и не оставалось никого, кто мог бы возразить нам.
   - Вот это деловой разговор, - сказал Уве-Йорген, улыбнувшись. Я сердито покосился на него, а он продолжал: - Интересно только, кому пришло в голову отправить экспедицию в такую даль с голыми руками?
   - Без мечей и копий, Уве? - не удержался я, чтобы не поддразнить его.
   - Хотя бы. А ведь у местного населения что-нибудь наверняка есть. Хотя бы луки со стрелами. Не может быть, чтобы они не охотились на всякую живность.
   - Лук и стрелы, - сказал Гибкая Рука. - Лук и стрелы, о!
   - Да, - опять вмешался я. Какой-то бес словно заставлял меня все время задевать Уве-Йоргена; почему-то мне не нравилось, что он сидел такой спокойный и уравновешенный, хотя только что я вроде бы одолел его в разговоре. Не иначе, как у него лежал еще какой-то булыжник за пазухой, и хорошо еще, если просто булыжник, а не этакая баночка с длинной рукояткой - ручная граната наступательного действия. - Британские лучники, кажется, здорово потрепали рыцарство в свое время, а, пилот?
   На этот раз он усмехнулся.
   - Нечто подобное было, - согласился он. - Рыцари, надо сказать, были отвратительно информированы о силах противника. Не станем повторять их ошибок. Спасибо тебе, капитан, за услугу, которую ты нам оказал.
   - На здоровье, - ответил я. - Какую именно услугу ты имеешь в виду?
   - В твое время это называлось "взять языка", - сказал он, снова усмехаясь, и эта ухмылка его мне не понравилась. - Я имею в виду эту девицу, которую ты привез на борт. Видимо, ты с ней нашел общий язык.
   Я предпочел понять его буквально.
   - Это было несложно, - ответил я. - Люди там, внизу, разговаривают на том же языке, что и мы.
   Для пилота это не было новостью, но остальные члены экипажа не смогли скрыть удивления.
   - Как так? - спросил Георгий.
   - Я же говорил вам, что нашел старый корабль. Это потомки людей с Земли, значит - наши родичи.
   - Братья, - сказал Иеромонах и повторил еще раз, весомо и убежденно: Братья.
   - И чудесно, - перебил его Рыцарь. - Наверное, она сможет рассказать, как вооружаются наши братья, когда в том возникает нужда. Не хочешь ли, капитан, пригласить ее сюда?
   - Нет, - сказал я, стараясь сохранить спокойствие. - И в голову не приходит.
   Я и в самом деле не собирался позволить, чтобы ее тут подвергали допросу. И не потому, что не видел в том особого смысла: может быть, она и могла вспомнить что-нибудь такое, что нам пригодилось бы; и не потому только, что это было бы, наверное, не очень-то честно по отношению к ней: я ведь не уговаривался с Анной о чем-то подобном. Мне вообще не хотелось, чтобы наши дальнейшие отношения с людьми с планеты Даль-2 рассматривались экипажем как военная кампания.
   - Нет, - повторил я как можно категоричнее. - Потому что я не собираюсь воевать.
   Но они, кажется, были иного мнения.
   - Что ж, - вздохнул Рыцарь. - А жаль, что нет времени. Мы сколотили бы неплохие отряды из них самих.
   - Свои на своих? - спросил Никодим. - Достойно ли?
   - Всегда так было, - невозмутимо заявил Георгий.
   - Ладно, - сказал я им. - Нет смысла говорить о том, чего не хватает, о луках, стрелах, времени... Задача перед нами огромная, и в нормальных условиях она была бы по плечу лишь классным дипломатам, а не нам. Но мы должны с нею справиться. Должны - и этим все сказано.
   - А если ничего не выйдет? - негромко спросил Уве-Йорген.
   - Выйдет, - упрямо сказал я.
   - Не грешите и в помыслах, - посоветовал Иеромонах.
   - Значит, расстановка будет такой, - продолжал я, потому что за время разговора успел уже кое-что продумать. - Сейчас мы все, кроме тех, кто останется нести вахту на корабле, отправляемся на планету. Туда, где меня ждут ребята. Там разделимся. Я направлюсь к тем, что укрываются в лесах (я решил, что туда надо уйти именно мне: Питек был не уверен в своих возможностях, а Рыцарь и Георгий были уж чересчур воинственно настроены). Питек и Георгий попытаются установить связь с Шуваловым, потому что они самые ловкие, выносливые и к тому же следопыты. Уве-Йорген, твою задачу мы определим там, внизу. Вероятнее всего, ты будешь в резерве. - Уж очень не хотелось мне оставлять его на корабле. - Ты, Гибкая Рука...
   - Он пусть останется на вахте, - сказал Уве-Йорген.
   - Хорошо, - согласился я. - Ну и, естественно, доктор Аверов-не покинет своих приборов.
   Аверов кивнул. Умолкнув в начале разговора, он больше не принимал участия в совещаний.
   - Связь с кораблем: ежедневно в восемнадцать часов, в шесть часов и двенадцать часов по нашему времени, а сверх того - по мере надобности. Предупреждаю: со связью могут быть помехи, внизу увидите сами.
   - Ясно, - ответил за всех Рыцарь.
   - У меня все, - сказал я.
   - Когда вылет? - спросил пилот.
   - Сколько вам нужно времени, чтобы собраться?
   - Чтобы собраться - немного. Но я подумал вот о чем: перед тем, как покинуть корабль, ребята могли бы провести полчаса в Садах памяти. Зарядить аккумуляторы, так сказать.
   Я не нашел в этом ничего плохого.
   - Добро, - согласился я. - Все?
   - Да.
   - Все свободны, - объявил я.
   Я так и думал, что Рыцарь задержится. И он остался.
   - Капитан... - сказал он негромко, подойдя ко мне вплотную.
   - Я слушаю.
   - Ты и на самом деле совершенно уверен...
   Я взглядом показал, что понял его.
   - Совершенно? - переспросил я. - Полной уверенности, ты знаешь, не бывает. Но не представляю, как мы можем допустить, что не сделаем этого.
   - Ну, хотя бы такой вариант: мы сейчас летим на планету, в воздухе происходит катастрофа - и на поверхность мы прибываем уже в виде обломков и обрывков. Теоретически допустимо?
   - Теоретически... да.
   - А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?
   - Не хочу, - сказал я.
   - Значит, страховка нужна?
   Я знал, что он имеет в виду. И на этот раз был с ним согласен. Нет, в этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.
   - Хорошо, - сказал я. - Какую страховку ты предлагаешь?
   - Я объясню. В тот момент, когда наблюдения покажут, что вспышка становится все более вероятной, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу - независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?
   - Да. Если только будет уверенность, что положение действительно безвыходное.
   - Это установит Аверов. Ты согласен?
   - Кто же, кроме него? Но на остальное он не решится.
   - Поэтому я и хотел, чтобы Рука остался на борту. Ты веришь ему?
   - Я всем верю, - сказал я, и это была, в общем, правда.
   - Сейчас они в Садах памяти. Через полчаса встретимся у Руки. Согласен?
   Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причин осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость. ""
   - Через сорок минут, Рыцарь, - поправил я, глянув на часы.
   Он кивнул:
   - Я могу идти?
   - Уве...
   - Ульдемир?
   - Почему ты не спросишь больше ничего о той девушке?
   Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней - с кем угодно.
   Он покачал головой:
   - У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу - великая вещь, дорогой Ульдемир.
   Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские - и в чем-то враждебные. Часто мы в своих схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше - пока, во всяком случае. И, пожалуй, без этого нам было бы труднее.
   - Разве службу кто-нибудь понимает? - улыбнулся я.
   - Гм, - сказал Уве-Йорген.
   - Прости, Рыцарь. Строй - святое место, не так ли?
   - Именно.
   - Значит, через... тридцать пять минут, - сказал я, выходя.
   Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване - она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее - не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад в этой самой каюте что-то непоправимое, потому что для всякого действия есть свое время, мы только не всегда верно угадываем его - или неверно вычисляем... Я просто смотрел, и мне было хорошо, как только может быть хорошо человеку. Тут, как и в спасении людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо, только хорошо могло быть, и никак не могло быть плохо.
   Так просидел я полчаса. Потом встал и вышел, стараясь ступать неслышно. "Такова жизнь, - думал я, шагая по палубам тихого корабля. - Она началась еще до того, как я родился, такая жизнь, и вот продолжается сейчас, через тысячелетия. Дела, дела - и любовь в антрактах. Перерыв на обед. Перерыв на любовь... Когда-то все дела делались в перерывах любви. И, наверное, это было лучше.
   Но слишком серьезные дела у нас сейчас - жизнь и смерть. И если бы еще только наша... Но ты больше не уйдешь, Анна, милая, у нас теперь все будет пополам - и жизнь, и смерть. Любая половинка этого, а больше нечего предложить тебе".