Михайлов Владимир Дмитриевич. Сторож брату моему (Капитан Ульдемир - 1)

   - Каждый рейс потребует не менее полугода.
   - Итого два года...
   Уве-Йорген чуть усмехнулся - просто приподнял левый уголок рта; он нередко усмехался так, к этому привыкли.
   - Совершенно правильно, два года. Теперь прибавим сюда еще, самое малое, полгода; они понадобятся для того, чтобы достроить те корабли и соответственно оборудовать их, испытать, наконец, а нашему кораблю они будут нужны для переоборудования...
   - Полгода - это минимум, доктор. Это голодный паек времени: не забудьте, что на кораблях полетят экипажи, а их нужно еще соответственно подготовить; полетят, разумеется, врачи, и мало ли еще кто: ведь организовать и провести эвакуацию, хотя бы посадку на корабли, будет не так уж просто: мы ведь не знаем, с кем нам придется иметь дело - я имею в виду здешних жителей...
   - Вы правы, Рыцарь, у вас методический ум. Итак, от двух с половиной до трех лет потребуется нам для того, чтобы очистить планету и с легким сердцем включить наши установки.
   - Наверное, так оно и есть, доктор. Так что же говорит ваша наука располагаем мы таким временем?
   Аверов долго сидел, опустив голову и машинально складывая принесенный им листок с графиком. Потом он поднял глаза.
   - Конечно, все это не так просто, далеко не так просто, как рассчитать количество рейсов, нужных для эвакуации - хотя и там мы исходили во многом из произвольных данных... Те цифры, какие есть у меня сегодня, говорят, что этого времени - двух с половиной или трех лет - у нас, вернее всего, не окажется.
   - Насколько, я понимаю, речь идет о вероятности...
   - Вот именно. Так вот, вероятность того, что такое время в нашем распоряжении будет, - по моим сегодняшним данным - меньше пятидесяти процентов.
   - Гм... И намного меньше?
   - Этого я пока не могу сказать. Поскорей бы вернулись наши коллеги хотелось бы показать новые данные доктору Шувалову и выслушать его мнение...
   - Будем надеяться, что они вернутся. Но меня сейчас интересует другое... Мы рассчитали все сроки, исходя из того; что стартуем на Землю в ближайшее же время.
   - Конечно.
   - Итак, можно считать, что отсчет времени уже начат. Но ведь на самом деле время нашего старта зависит от того, как скоро и как спешно наши товарищи договорятся с местным населением?
   - Безусловно, это так.
   - А если они не договорятся? Ведь альтернативы у нас нет: Если бы можно было связаться с Землей, если бы там начали форсированное строительство кораблей и подготовку экипажей и персонала немедленно... Но связи у нас нет.
   - Вся надежда на то, что Шувалов договорится, - сказал Аверов. - Знаете - у него удивительный талант убеждать людей... К тому же у нас нет иного выхода.
   Уве-Йорген помолчал.
   - Если это выход, - медленно проговорил он наконец.
   Аверов взглянул на него.
   - Пожалуйста, не позволяйте себе думать так. Рыцарь, - сказал он. - Во всяком случае, пока не вернутся наши и мы не обсудим все с ними.
   - Обождем. Осталось... час сорок семь минут. Предлагаю встретиться через два часа - конечно, если профессор и капитан не вернутся раньше.
   - Хорошо, - согласился Аверов. - Через два часа.
   - Вот он, судья. Мы доставили его, как полагается.
   - Вы поступили хорошо. Донесение я прочитал. Искал ли он дорогу к запретному месту?
   - Нет, судья. Мы этого не видели. Но он был в городе, где никто не должен быть...
   Шувалов огляделся. Комната была небольшой, на возвышении стоял стол, за ним сидел пожилой человек в одежде того же покроя, какая была на остальных, - короткие штаны, просторная рубашка, надевающаяся через голову. Шувалов огляделся. Сесть было не на что.
   Судья с любопытством глядел на него.
   - Ты странно одет, - сказал он Шувалову; голос звучал доброжелательно. - Где так одеваются?
   - М-м... Там, откуда я прилетел.
   Судья засмеялся.
   - Летают птицы, - сказал он. - Ты приехал или пришел. Вряд ли ты пришел издалека: слишком мало на тебе пыли. Значит, ты приехал. Повозки твоей не нашли, верхом ты не ездишь. Кто-то привез тебя. Теперь ответь, пожалуйста: кто тебя привез в город, где никого не должно быть? Зачем привез? Откуда? Почему ты говоришь не так, как мы? Так - и все же не так. Зачем нужны тебе Хранители Уровня?
   - Прежде скажите: вы - Хранитель Уровня?
   - Мы - разные люди. Они - возчики. Я - судья округа. Здесь восьмой округ, если ты не знаешь. А Хранители Уровня живут в столице. Разве ты не знаешь? Трудно поверить, потому что даже малое дитя знает такие простые вещи. И я хотел бы услышать твои ответы на мои вопросы, прежде чем решу, отправить ли тебя к Хранителям или поступить как-нибудь иначе. Поэтому чем скорее ты ответишь, тем будет лучше для нас обоих. Ты заметил, здесь даже не на что присесть? Потому что тут никто не задерживается надолго: отвечает - и все.
   - Я не просил отвести меня к судье, - сказал Шувалов; его растрясло, и он чувствовал усталость. - Мне нужны именно Хранители Уровня. Дело, в связи с которым я прибыл, чрезвычайно важно. Оно не терпит никаких отлагательств. Его можно решить только на самом высоком уровне. И поэтому я очень прошу вас как можно быстрее доставить меня к тем, кого вы называете Хранителями Уровня.
   - Ты здоров?
   - Да, совершенно. Правда, немного устал.
   - Ты все же не отвечаешь на мои вопросы. Хорошо, будем разговаривать дальше. Тебя задержали в городе, где никого не должно быть. Ты что, не знал?
   - К сожалению, нет. Дело в том, что...
   - Очень странно, понимаешь ли. Все знали, а ты не знал. А не знать было мудрено: об этом объявлялось трижды, громко и повсеместно. Где же ты был, что не слышал?
   - В таком случае, судья, разрешите, я буду рассказывать все по порядку.
   - Я ведь ничего другого и не прошу. Кстати, как тебя зовут?
   - Вас интересует фамилия? Шувалов.
   - Погоди, я запишу. Значит, Шувалов. Ну, рассказывай, Шувалов.
   - Я должен сказать, сколь невероятным вам ни покажется, что я - и несколько-других - прибыли к вам из совершенно другой звездной системы. Нет-нет, выслушайте же, это очень важно! Оттуда же прибыли и ваши далекие предки...
   - Остановись! - перебил его судья, предостерегающе подняв руку. Остановись, потому что в словах твоих - преступление, и если ты станешь продолжать, мне придется наказать тебя. Ты мог не знать, что в тот город нельзя заходить, ну пусть, я могу в конце концов поверить тебе: я вообще-то доверчив по природе. - Судья усмехнулся, и люди, что привезли Шувалова, засмеялись негромко и добродушно. - Но никто, слышишь - никто не поверит, что ты, дожив до твоих лет - а ты никак не моложе меня - не знаешь, что учение о том, что наши предки откуда-то прилетели, является ложным и запрещенным, и что каждый, кто распространяет его, должен быть наказан. Не продолжай - и я обещаю забыть, что ты произнес запретные слова.
   - Но послушайте, если в словах заключена истина...
   - В них не может быть истины, Шувалов. Так, как ты, могут думать лишь лесные люди - те, кто не признает Уровня. Скажи уж откровенно: ты принадлежишь к ним, не так ли?
   - Судья, - сказал Шувалов, нервничая все больше, - я не знаю, кто такие лесные люди, что они думают и чем занимаются. У нас нет ни малейшей информации о ваших внутренних делах, но та опасность, о которой я должен вас предупредить, касается и их, и вас, вообще всех, кто живет на вашей планете.
   - Ты ничего не знаешь о них? Не очень-то верится. Но пусть будет по-твоему: ложь проявится. Что же за опасность грозит нам по-твоему? Может быть, где-то началась повальная болезнь, и ты поспешил, чтобы мы успели принять меры? Скажи, и мы сделаем все возможное, чтобы уберечь людей от заразы. Но где могла появиться такая болезнь, если опять-таки не в лесу, в том лесу, куда никто не имеет права заходить? Ну, говори: ты принес весть о болезни?
   - Хуже, судья. Гораздо хуже...
   - Что может быть хуже? Впрочем, облик твой говорит о том, что ты никогда не болел и, значит, не представляешь, что это такое... Ну хорошо, попробую еще раз помочь тебе. Итак, ты имеешь в виду не болезнь. Не расплодились ли где-нибудь хищники, и не начали ли они кидаться на людей? Очень серьезная опасность для окраинных поселков, и ты прав, сообщая о ней. Так?
   - Судья, да выслушайте же! Подумайте: то, что надо сообщить, знаю я, а говорите до сих пор главным образом вы. Как же можно таким способом докопаться до истины?
   - Ты хочешь научить меня, как вести суд? Не надо, Шувалов, я сам давно знаю. Хорошо, расскажи же наконец, с чем ты пришел в запретный город и что хочешь сообщить нам.
   - Послушай, судья! - сказал Шувалов, тоже переходя на "ты", потому что более вежливая форма обращения здесь, видимо, упорно не признавалась. Опасность куда больше чем все то, что ты можешь сейчас представить. Солнце...
   - Ах, солнце, - прервал его судья с глубокомысленно-ироническим выражением. - Да, конечно, солнце, как же я об этом не подумал! Что же с ним будет, с нашим солнцем? Его проглотит дракон? Или оно погаснет? Или те, кто в лесу, собрались украсть его? А может быть, ты просто вычислил, что предстоит засушливое лето? Но Хранители Уровня все знают куда лучше-тебя, поверь мне!
   - Солнце не погаснет - пока нет! Но его нужно погасить, иначе оно взорвется, и вокруг не останется ничего живого!..
   Стоявшие позади снова засмеялись, на этот раз громче и веселее. Судья посмеялся тоже.
   - Ах, такова, значит, опасность, о которой ты спешишь сообщить! Да, действительно, страшная опасность! Можно подумать, что ты никогда не смотрел на солнце... Хорошо, бедный старик, видимо, ты все-таки нездоров. У тебя отшибло память, и ты не помнишь самых простых вещей, как мне и писали. И ты говоришь что-то насчет других звезд и опасности, которая должна прийти с солнца. Но не унывай...
   - Судья! - крикнул Шувалов. - Почему вы мне не верите? Посмотрите внимательно: разве я такой, как вы? Разве я так же одет? Кроме того, у меня есть много вещей, каких, без сомнения, нет у вас. Вот это, например. - Он достал из кармана вычислитель, за ним кристаллоблок, включил; из плоской коробочки раздался голос, он пел песню - иногда Шувалов работал под музыку. Все сосредоточенно молчали, пока Шувалов не выключил блок.
   - Покажи-ка мне, - сказал судья.
   Он внимательно осмотрел блок, включил - голос зазвучал снова, - и тут же выключил. Положил на стол.
   - А ты еще говоришь, что не живешь в лесу, - сказал он невесело. - Нет, лучше бы тебе ничего не показывать. Не знаю, что ты хотел доказать, но на деле добился лишь одного. Можно спорить и сомневаться - попал ли ты в город, где никого не должно быть, с преступными намерениями или случайно и без злого умысла. Может быть, ты и не совершил опасного преступления, и я не стал бы наказывать тебя. Но вот, - он указал пальцем на блок, преступление куда более опасное!
   - Не понимаю, - пожал плечами Шувалов. - Что, у вас, друг мой, не разрешается петь?
   - У нас поют все, пой и ты, когда тебе весело. Но не говори, что не знаешь, что такое Уровень! И не говори, что тебе незнаком закон сохранения Уровня - ты учил его еще в школе! И ты знаешь, что совершать или изготовлять что-то, нарушающее Уровень, - одно из самых тяжких преступлений, а может быть - самое тяжелое. И тут уж ничего не надо доказывать: вот он, факт, лежит на столе! Да и твой наряд тоже говорит о нарушении Уровня. Так что...
   - Но, друг мой, сколько можно втолковывать, что я не знаю ничего подобного! Я не здешний, я с другой планеты, с другой звезды!
   - Ладно, ладно, - миролюбиво сказал судья. - Я понимаю, и, может быть, ты прав: лучше оказаться сумасшедшим, чем нести ответственность по закону о нарушении Уровня. Хотя, раз ты ничего не знаешь, то для тебя, пожалуй, окажется новостью и то, что уличенных в нарушении этого закона посылают далеко на юг, в Горячие пески, где не растет ничего, и там они строят башни - а это тяжелый труд. Вот что грозит тебе, и, конечно, пусть лучше тебя осмотрят врачи и решат, действительно ли ты тронулся или притворяешься. А твою вещь, - он снова указал на блок, - да и костюм тоже, я отправлю, куда полагается, потому что - но ты, верно, и этого не знаешь - все, что относится к нарушениям Уровня, рассматривается специальной комиссией, и она-то и решает, насколько серьезным было нарушение. Возьмите его, ребята, и отведите, пусть его переоденут в то, что носят все люди, а его костюм принесут мне сюда. До свидания, Шувалов, мы еще увидимся.
   Шувалова вывели во двор. Распряженные лошади стояли в стороне, каждой бросили по охапке сена.
   - Ничего, - сказал один из возчиков, - доктора тут хорошие.
   Шувалов не ответил. Он вообще перестал, кажется, обращать внимание на то, что происходило вокруг него. Первая попытка контакта не принесла успеха... Вспышка Сверхновой вдруг представилась ему во всем ее величественном ужасе, и по сравнению с ней все остальное было мелочью, не заслуживавшей ровно никакого внимания.
   8
   Мы взлетели, и я спросил:
   - Где же искать твоих ребят?
   Она немного подумала.
   - Вообще-то я не знаю... - Видимо, Анна все же не решалась довериться мне до конца, и нельзя было сердиться на нее за это. - Я думаю, нам надо искать то место. А они обязательно придут туда.
   - Ты так уверена?
   - Да, они непременно найдут.
   Я кружил над местом, откуда мы взлетели.
   - Ориентируешься? - спросил я. - Вот город. Там - лес.
   - Туда, - кивнула она в сторону леса.
   Я пошел не по прямой, а зигзагом. Автопилот держал высоту, и я разглядывал лес со своей стороны, а она - с правого борта. Мы пролетели километров тридцать, когда Анна покачала головой; я понял, что мы забрались слишком далеко. Тогда я развернулся и пошел назад, и тут сделал то, что должен был, конечно, сделать сразу: включил анализатор и поставил его на металл. Мы пролетели примерно половину пути к городу, когда приборчик пискнул и экран его ожил. Я стал поворачивать, и Анна закрыла глаза; я заметил, что пока мы летели по прямой, она была спокойна, но как только надо было входить в вираж, девушка жмурилась: ей, наверное, не нравилось, что поверхность внизу слегка перекашивало.
   Если бы не анализатор, мы не нашли бы этого места и за неделю. Меня подвела логика. Я представлял себе, что именно мы можем найти, и невольно шарил глазами в поисках если не поляны, то хотя бы основательного вывала леса. Я совсем упустил из виду, что с тех пор прошли густые сотни лет и деревья успели родиться и вырасти до весьма основательных размеров. Так или иначе, анализатор дал максимум там, где деревья стояли, "пожалуй, даже гуще, чем в других местах. Я снизился и еще раз прошел над этим местом, едва не ломая верхушки, и тут Анна не выдержала и сама схватила меня за руку:
   - Ой, не надо так... Мне страшно.
   Я мысленно снова похвалил ее - на сей раз за откровенность. Если хочешь похвалить человека, повод всегда найдется - как, впрочем, и тогда, когда хочешь его выругать. Анализатор опять показал максимум в том же самом месте, и я понял, что надо идти на посадку.
   Понять, правда, было куда легче, чем выполнить. Деревья стояли так плотно, что протиснуть между ними машину, не повредив ее, было не просто а может быть, и вообще невозможно. Я покружил над этим местом еще и все-таки решил не рисковать - не столько костями, сколько репутацией нашей техники, и своей - как пилота. Уве-Йорген, возможно, сел бы прямо здесь, и сел бы благополучно; просто удивительно, какое чувство машины и какая быстрота реакции были у него, хотя до зрелого возраста (а он был года на два - на три старше меня) управлял, по его словам, в лучшем случае, лошадьми. Рыцарь сел бы, а я немного увеличил радиус круга, и, сделав еще два витка, нашел наконец местечко, на котором можно было "приземлиться без особого риска.
   Сел я без приключений; помедлил немного, озираясь сквозь поляроид купола. Кругом стояли деревья - хвойные, очень похожие на наши родные сосны, только иглы были подлиннее и с виду помягче, росли они пучками, слегка изгибаясь под собственной тяжестью, и торчали не только на ветках, но и на стволе - начиная, правда, метров с трех, до этого места стволы были просто покрыты корой, совсем такой, как у наших сосен. "Ну, понятно, - подумал я, - деревья они с собой не привезли, был у них, наверное, запас семян - на случай, если планета окажется голенькой, но здесь семена явно не пригодились, этого добра тут и своего хватало". Да, деревья стояли вокруг, и было их много, так что за ними вполне мог разместиться стрелковый полк - за каждым деревом по солдату, - и я бы никого не заметил. (Я подумал так, вспомнив, как наш полк однажды стоял в таком лесу.) Впрочем, если бы это был полк времен моей армейской службы, в лесу основательно пахло бы саратовской махоркой; так предположил я, мне стало весело, и я откинул колпак.
   Махоркой не тянуло. Лес пахнул сам собой; о нем не скажешь, что он благоухал, лес - не какая-нибудь клумба, он пахнул всерьез, глубоко и выразительно. Я постоял несколько секунд, глубоко дыша носом - в несколько приемов, как это в свое время рекомендовали йоги, а потом - медики. Тем временем Анна тоже вылезла и остановилась подле меня. Лес как-то сразу пришелся ей впору, без всякой примерки; она выглядела в нем так же хорошо, как в комнате или возле катера, на фоне высокой травы, когда ее можно было бы снимать для рекламы наших катеров - если бы такая реклама требовалась. Я смотрел на Анну, и на миг мне захотелось, чтобы не было ни катера, ни тех обломков, которые нам сейчас предстояло увидеть, ни планеты, ни чокнутой звезды Даль, а был бы рюкзачок, свернутая палатка на двоих, пара надувных матрацев и совсем немного всякой походной мелочи, и чтобы происходило это на Земле, где-нибудь в тех краях, где сосны растут на самом берегу моря. И чтобы мы с ней стояли вот так, перед тем, как разбить здесь лагерь, наш первый лагерь, но не последний, ни в коем случае не последний.
   - Анна, - сказал я ей. - Хорошо, правда?
   Она кивнула. Но мы были не на Земле, а на чем-то вроде пороховой бочки, и не время было настраиваться на лирику; мы поняли это одновременно; вернее, я понял, а она почувствовала. Она отвела глаза, а я вздохнул, подошел к катеру, посмотрел на экран анализатора, засек направление, выключил прибор и защелкнул купол.
   Идти надо было метров сто - сто двадцать. Мы тронулись, петляя между стволами. Я шел и думал: нос все-таки должен был бы возвышаться над вершинами деревьев - или за это время все так глубоко ушло в грунт? О чем думала Анна, не знаю. Она шла серьезная и чуть грустная; мне захотелось, чтобы она улыбнулась, и я пробормотал внезапно пришедшую на ум песенку:
   Три мудреца в одном тазу
   Пустились по морю в грозу...
   Она посмотрела на меня и нерешительно улыбнулась, и тут же едва не упала, споткнувшись о вылезший на божий свет корень. Я "поддержал ее и отпустил не сразу, но она снова взглянула - так, что я понял: никаких шуток не будет, дело серьезное; да я и не хотел шуток. Я стал думать о другом: в тазу на этот раз было не три, а целых десять мудрецов, все как на подбор, мастера на все руки, на все ноги, на все головы. Но какое это имеет значение? Будь попрочнее старый таз, длиннее был бы мой рассказ, так пелось дальше в той песенке; а что ожидало нас? Вдруг задним числом я разозлился; в общем виде проблема выглядит элементарной: объяснить людям, что дела плохи, что надо драпать отсюда так, чтобы пятки сверкали, - и прикинуть, как им помочь. А на практике - Шувалов исчез, а без него мы можем придумать что-нибудь никуда не годное и совсем испортить дело, - а время идет, и работает оно не на нас, а на звезду, потому что мы играем на ее поле, и пока что она ведет в счете. Может быть, конечно, Шувалова удастся разыскать быстро (и черт его дернул исчезнуть!), но ведь это издали планеты выглядят такими маленькими, что только сядь на нее - и все сразу окажется как на ладони; на деле же и самая маленькая планета ой-ой как велика, а ведь даже на Земле прилететь в свой город вовсе еще не значит - добраться домой.
   Вот так я размышлял - обо всем вообще и ни о чем в частности; тем временем мы прошли намеченные сто метров, и еще двадцать, взобрались на густо поросший мощными деревьями продолговатый бугорок, спустились с него и пошли дальше - и только тогда мои мысли переключились на настоящее время, я помянул черта и его бабушку, мы остановились и повернули назад.
   Потому что холмик и был тем, что мы искали - только я не сразу сообразил это. Глупо думать, что даже такая солидная по размерам вещь, как звездолет, способна проторчать сотни лет вертикально, хотя бы она и села в полном порядке, - и если ей вообще, конечно, положено стоять вертикально. Иные здания стоят и дольше, но за ними присматривают, около них всегда кормилась куча народу, а эта машина вряд ли долго оставалась под присмотром: вернее всего, сразу же после посадки ее разгрузили, раздели до последнего, а то, что никак уж не могло пригодиться, бросили. В крайнем случае, корпус какое-то время использовали под жилье, да и то вряд ли: трудно представить, что в нем было очень уж просторно, - скорее, разгуляться в нем можно было примерно так, как в старой дизельной субмарине времен войны (когда я говорю о войне, я имею в виду ту войну, которую я пережил, а не те, которые знаешь по учебникам; у каждого человека есть своя война, если говорить о моих современниках - да будет светла их память). Да и, просидев столько лет в этих стенах, люди наверняка захотели поскорее выбраться на почти совсем забытый уже простор, размять ноги и сердца. Не совсем понятно было, впрочем, почему они финишировали в лесу, а не в степи; но тут же я подумал: а где сказано, что в те дни тут был лес? У леса хватило времени, чтобы подойти сюда потом, из любопытства: что, мол, там торчит такое? Так что никаких логических несообразностей тут вроде бы не было.
   Мы с Анной обошли, холмик; где-то обязательно должен был обнаружиться путь к тому, что лежало под землей. При первом обходе мы не нашли никакого лаза, во второй раз я стал повнимательнее приглядываться и вскоре нашел место, где трава немного привяла - дерн был уложен не очень аккуратно и не прижился. Клали его, видимо, недавно. Я принялся за дело, снял дерн, руками счистил слой песка - к счастью, тонкий - и обнаружил крышку из толстых, судя по звуку, досок. Она была просто положена, ни замков, ничего; я поднатужился - приятно показать, что ты еще хоть куда, приподнял крышку, откинул ее, и под ней, целиком в соответствии с моими проницательными умозаключениями, открылся темный ход.
   - Ты стой здесь, - сказал я Анне, - карауль. Я погляжу, что там такое.
   Я полез. Сначала крутой, ход становился все более пологим, но идти можно было лишь согнувшись в три погибели. Я прошел метров десять и уперся в глухую стену. Сначала я решил, что тут завал, но потом постучал о стену - костяшками пальцев, кулаком, затем ключом стартера - и уразумел, что наткнулся на металл.
   Откровенно говоря, я был несколько разочарован. Я надеялся, что ход приведет меня к гостеприимно распахнутому люку, я проникну в него, полажу по кораблю, подышу воздухом тысячелетий... Но люка не было, да и внутри корабль, вернее всего, тоже был плотно набит землей - вряд ли герметичность его сохранилась, когда он рухнул (с великим, надо полагать, грохотом). Здесь был глухой борт; теперь я внимательно ощупал его кончиками пальцев и ощутил знакомый шершавый слой нагара. Больше не оставалось сомнений: да, это была машина, что в свое время спустилась сюда, продавив атмосферу, и на ней-то и прибыли в окрестности веселой звезды Даль предки тех, кто живет на этой планете сейчас - предки Анны в частности, и в числе этих предков был кто-то из прямых потомков Наники (мне стало немного не по себе от этой мысли, обида и что-то вроде ревности зашевелились во мне - значит, она раньше или позже обзавелась семьей, и мое имя не значится в семейных хрониках - ну, а чего иного, собственно, можно было ожидать?).
   Я вылез из туннеля. Анна стояла там, где я ее оставил. Она вопросительно посмотрела, и я сказал:
   - Похоже, что мы нашли то самое.
   - Я посмотрю, - решительно заявила она.
   - Стоит ли, - усомнился я: мало ли, ход мог взять да обвалиться, а я вовсе не хотел рисковать ею.
   Она даже не удостоила меня ответом и решительно спрыгнула.
   Я постоял, оглядываясь. Никого не было, только наверху птицы изредка перепархивали с дерева на дерево. Где же охрана? - подумал я, ведь если есть какое-то место, куда надо закрыть доступ, то проще всего поставить караул - и дело сделано. Или у них тут другая логика? Может быть, я только не мог понять - какая.
   Наника-Анна показалась в подкопе, я помог ей выбраться. Она тоже выглядела несколько разочарованной - впрочем, я заранее знал, что так оно и будет.
   - Я не понимаю... - сказала она.
   - Все в порядке, - утешил я ее. - Именно лежащая тут штука и прилетела оттуда.
   И я величественно ткнул рукой в небеса.
   - И на ней действительно прилетели люди?
   - Люди.
   - Ты это точно знаешь?
   - Совершенно. Так же, как и то, что именно от этих людей происходите все вы.
   (Вот тут я ошибался, но в тот миг мне это было невдомек.)
   - Только не возьму в толк, - добавил я, - почему от вас стараются скрыть это.
   - Мы тоже не понимаем... Наверное, есть что-то... не знаю. А почему ты так уверен?
   - Да видишь ли... мы ведь и сами прилетели тем же путем!
   - Правда?
   - Да господи...
   - Я верю, верю... Тогда, значит, ты - такой человек?
   - Какой?
   - Ну, от которого - люди...
   - Знаешь, - сказал я, - давай сперва уточним терминологию. Я все-таки не очень понимаю всю эту историю. Не можешь ли ты рассказать так, чтобы мне все было понятно - учитывая, что я не так молод и не так умен, чтобы схватывать все на лету.
   - Ну, понимаешь... - нерешительно начала она.
   И тут же умолкла. Потому что крикнула птица. Анна встрепенулась. Я с удивлением следил за ней. Она вытянула губы и попыталась тоже изобразить птичий крик. Откровенно говоря, будь я птицей, я не поверил бы ей ни на три копейки - до такой степени это было непохоже на птичий крик. Хотя птицы, конечно, есть всякие, но вряд ли хоть одна из них, желая спеть что-то, шипит, тужится и в результате издает что-то вроде писка недоношенного цыпленка. Тем не менее, она исполнила этот номер, - но ни одна доверчивая птица не отозвалась ей.