Михайлов Владимир Дмитриевич. Сторож брату моему (Капитан Ульдемир - 1)

   - Ясно. А с теми, кто говорит о развитии?
   - С теми? - Она задумалась. - Право, не знаю... говорят, их переселяют куда-то в другое место. Туда, где роют ямы и строят башни.
   - Это еще что такое?
   - Я же говорю - не знаю. Просто слышала, что там строят башни и очень жарко. Это далеко, на юге, где ничего не растет.
   - Ага, - проговорил я. - А кто живет в этом городе?
   - Ты же видишь: никто.
   - Никто? А ты?
   - О, я не живу здесь. Я только переночевала.
   - Почему? - Я вдруг почувствовал, как давно забытое, казалось, чувство ревности поднимается в груди, подступает к горлу. - У тебя здесь свидание?
   Не отвечая, она отвернулась и стала глядеть в окно.
   - Опять ты...
   Что за черт: и снова я забыл, что это не она!
   - Прости... Глупо, конечно. Прости. Но все-таки, почему ты вдруг оказалось тут?
   - Тебе не надо знать, - сухо ответила она, не поворачиваясь.
   - Хорошо... А почему же все-таки здесь не живут?
   - Здесь жили... Но потом решили, что он слишком близко...
   - К чему?
   - К месту, где есть что-то...
   - Ну, пожалуйста, говори членораздельно!
   - Я не могу иначе! Там находится что-то... Туда нельзя ходить, туда нет дорог. Только с разрешения Хранителей Уровня...
   - Святой Уровень! Значит, город оказался слишком близко к этому месту? Что же там находится такое?
   - Не знаю, пойми. Не знаю. Знаю только, что здесь жили люди, как обычно живут в городах. Но однажды кто-то из них наткнулся в лесу на что-то... Хранители встревожились, потому что, как я слышала, могла случиться какая-то беда. Того человека отправили строить башни, всех других переселили, и сам город вскоре должен быть разрушен. А ходить сюда нельзя уже сейчас.
   - Но ты все-таки пришла. Я догадываюсь: ты решила пробраться туда и посмотреть, что же там лежит. Я прав?
   Анна молчала.
   - И, наверное, даже не одна?
   Она тихо спросила:
   - Хочешь, чтобы я тебе верила?
   Голос был необычен, и потом, вопрос так напомнил мне то, другое, давнее...
   - Хочу, - сказал я очень искренне. Я хотел. Я ведь любил ее, не задумываясь о том, кого же в конце концов я люблю сейчас: Нанику прошлого или нынешнюю Анну.
   - Тогда не спрашивай.
   - Хорошо. Но, понимаешь ли, меня и самого твой рассказ очень заинтересовал. Ты знаешь, где находится то место?
   - Нет. Надо найти тропинку... Она должна начинаться где-то здесь, близ города...
   - Тропинка... - пробормотал я. Мне вовсе не улыбалось бродить по здешним зарослям. - А далеко идти, как ты полагаешь?
   - Я слышала - если выйти утром, к обеду можно добраться.
   - На чем?
   - Что - на чем?
   - Добраться - на чем? На машине, на лошади?..
   - А-а... Пешком, конечно.
   - Солдатская норма - тридцать километров... Нет-нет, я сам с собой... Приемлемо. Как ты думаешь, там можно увидеть что-нибудь сверху?
   - Н-не знаю. Наверное, там должно быть что-то очень большое - иначе его просто увезли бы и не стали разрушать город.
   - Ты права. Там должно быть что-то очень большое, - согласился я, представив мою машину, которая сейчас лежала на орбите, невидимая отсюда. - Значит, у нас есть шансы разглядеть то, что там находится, сверху.
   - Нет. Мы пробовали смотреть отсюда, с самого высокого дерева. Но, наверное, слишком далеко.
   - Я говорю не о дереве. Ну... для начала мы выяснили достаточно. Пойдем.
   Но она не решалась.
   - Что ты - боишься?
   Она чуть покраснела.
   - Нет... Но я не хочу никуда идти. Мне надо еще побыть здесь.
   - Понимаю. Поверь: очень важно, чтобы ты пошла со мной. Важно для вас всех. Потом мы обязательно разыщем твоих друзей.
   Контакт, думал я. Тот самый контакт, о котором рассуждал Шувалов. А для меня - такой, о котором и мечтать нельзя было. Даже если бы не было нужды в контакте, я все равно никуда не отпустил бы ее, не зная, встречу ли еще. Но любая другая девушка и не поехала бы со мной, а она посмотрела мне в глаза и все поняла. Во всяком случае, я подумал, что она все поняла. Очень хотелось надеяться, потому что попытайся я выразить все словами, она не стала бы слушать. Слова должны созреть, они подобны растениям, а взгляд зарождается мгновенно, как молния, и, как молнии, ему веришь сразу.
   - Хорошо, - сказала она. - Я пойду с тобой. - Она подхватила свою сумку, которой я раньше и не заметил, довольно объемистую сумку.
   - Дай, я...
   Она отдала сумку.
   Было просто невозможно не поцеловать ее, как я всегда делал на прощанье, хотя сейчас мы не прощались. Но она удивленно взглянула на меня, и я понял, что то время прошло, а другое еще не настало.
   Мы вышли в прихожую. Теперь и я ощутил тот прохладный, мертвый запах, что наполняет нежилые, покинутые дома. Дверь затворилась за нами. Анна уверенно направилась к калитке - она оказалась совсем с другой стороны. Мы вышли.
   Чтобы попасть на то место, где я перелез через забор, пришлось искать переулок. Это заняло несколько минут. Шувалова не было. Я огляделся. Ни следа. Я крикнул:
   - Шувалов! Где вы?
   Анна схватила меня за руку.
   - Нельзя так громко!
   - Нет же никого.
   - Откуда ты знаешь?
   Я пожал плечами. Шувалов исчез, не подав никакого знака, не оставив записки или чего-нибудь в этом роде. Искать его в городе вряд ли было разумным: хотя городок и невелик, но одного человека в нем можно было проискать целый день - и не найти. Шувалов не ребенок и должен был поступать логично. Скорее всего, он вернулся к катеру и сейчас ждет меня там. Правда, мы так не уславливались, но ничего другого я не мог предположить.
   - Ты был не один? - спросила Анна.
   - Вдвоем.
   - Может быть...
   - Что?
   - Может быть, его увидели...
   - Кто?
   - Все равно. Я же говорила: здесь нельзя быть.
   Я начал тревожиться.
   - Пойдем, - сказал я решительно.
   И мы направились в ту сторону, где в высокой траве отдыхал мой катер. Анна шла рядом; я покосился на нее, вдохнул душистый воздух и порадовался, что дожил до этого дня.
   Шувалова у катера не было, только какие-то козявки грелись на матовой голубоватой обшивке.
   - Плохо дело, - откровенно сказал я. - Слушай, а если его действительно кто-то увидел, что с ним могло случиться?
   Она подумала.
   - Ну, его увезли...
   - Куда?
   - Не знаю. Надо поговорить с ребятами - может быть, они что-нибудь видели, знают...
   Видимо, ничего другого не оставалось. Я открыл купол и жестом показал девушке: милости прошу. Она задержалась лишь на миг, потом храбро перешагнула через невысокий бортик и села; села на мое место, потому что это кресло было первым, если влезать с левого борта - а только так в малый катер и можно влезть. Я сказал: "Нет, давай туда" - и она послушно пересела. Тогда сел я, защелкнул купол, и сразу стало прохладно: я не выключал кондиционера, потому что день обещал быть жарким. Я посмотрел на Анну и улыбнулся, и она улыбнулась тоже; я думаю, что трусила она основательно, но старалась не показать этого - молодец.
   Я включил рацию и вызвал корабль. Кроме шума и треска ничего я не услышал. Помехи были такими, словно неподалеку работала мощная силовая установка - а ведь ее здесь не было и быть не могло. Я попробовал резервную частоту - с тем же результатом. Это мне очень не понравилось, но медлить было нельзя.
   - Ну, - сказал я, - поехали?
   Она моргнула; видно, было, что вопрос так и вертелся у нее на языке, но она удержалась и не задала его. Я счел это благим признаком: если бы я для нее абсолютно ничего не значил, она спросила бы - когда женщина любопытствует, мало что может заставить ее промолчать. Но она боялась показаться дурочкой - и это означало, что мое мнение для нее что-то значит; для начала очень не плохо.
   Я включил стартер, и стартовый гравиген затянул свою песенку.
   7
   "Судье Восьмого Округа. Донесение.
   В городе, где не должно быть никого, мы встретили человека, которого не знаем. Мы были назначены, чтобы вывозить имущество из домов. Человек этот шел по улице и кричал, потом остановился и бормотал что-то. Мы подошли. Он поздоровался с нами. Мы ответили, и он, как нам кажется, испугался. Во всяком случае, он не сразу смог сказать еще что-то, и на глазах его выступили слезы.
   Он одет не так, как мы, и говорит не совсем так, но понять его можно, и он понимает нас.
   Мы спросили его, зачем он здесь. Он ответил, что искал нас. Мы спросили, что он должен нам передать. Он сказал, что должен обязательно увидеть самых главных руководителей. Мы спросили, имеет ли он в виду Хранителей Уровня. Он сказал: если они так называются, то он хочет увидеть именно Хранителей Уровня.
   Мы спросили - зачем. Он сказал, что нам грозит очень большая беда и что он научит, нас, как от нее спастись. Мы спросили, какая беда. Он ответил, что она придет от солнца. Мы успокоили его, сказав, что мы смотрим на солнце, и спросили, откуда он - не оттуда ли, где живут люди, не признающие Уровня. Он сказал, что он издалека и прилетел с неба.
   Мы поговорили с ним еще. Оказалось, что он, хотя и стар годами, не знает многих простых вещей, какие известны и детям, покидающим Сосуд. Было бы слишком долго перечислять все, чего он не знает, но ты сможешь спросить его сам и убедишься, что это так.
   Мы поняли, что он болен. Мы думаем, что он не злоумышленник, а просто сошел с ума. И мы решили не оставлять его в городе, где не должно быть никого, а отправить к тебе, чтобы ты поговорил с ним и послал бы его лечиться.
   Мы сказали ему, что повезем его к Хранителям Уровня. Он очень обрадовался. Нам жаль, что пришлось солгать ему, но иначе он, возможно, стал бы сопротивляться и нам пришлось бы причинить ему боль.
   Это донесение мы отправляем тебе на самой быстрой лошади, а человека, о котором здесь написано, везем на телеге, потому что он не умеет ездить верхом, или умел, но разучился, когда заболел. Так что ты успеешь много раз прочесть написанное нами, прежде чем он прибудет к тебе.
   Будь здоров, и да не оставит тебя Красота.
   Уважающий тебя старшина возчиков восьмого округа Теодор Грек."
   Его повели по улице не грубо, но настойчиво. В переулке стояла запряженная четверкой повозка с высокими, в рост человека, бортами, но без крыши; задний борт был откинут и опирался о землю. Шувалову помогли подняться. Вдоль бортов были прилажены неширокие деревянные скамейки. Задний борт закрыли, и повозка тронулась. На ухабах ее трясло, и Шувалов болезненно морщился. Трое или четверо верховых ехали за ней, и время от времени один или другой из них, подъехав, заглядывал через борт и бросал несколько успокоительных слов:
   - Не бойся, все будет хорошо.
   - Скоро ты их увидишь!
   - Когда? - спросил Шувалов.
   - Скоро. Как только приедем.
   Дороги Шувалов не видел. Сверху было синее, безоблачное небо, иногда в повозку падала тень - когда над дорогой нависал длинный сук дерева. Видимо, дорога была обсажена деревьями, потому что, как помнил Шувалов, вокруг была степь, и лишь далеко на самом горизонте они с Ульдемиром, стоя на пригорке, увидели тонкую полоску леса. Было тихо, лишь постукивали колеса, и временами слышались голоса птиц и короткие, нечленораздельные выкрики, обращенные, скорее всего, к лошадям, да ударялся снаружи в повозку отброшенный копытом камешек. Если бы не тряска, то вообще ничто не мешало бы думать и даже говорить, но сейчас можно было, пожалуй, на самом деле прикусить язык. Тем не менее, упустить такую прекрасную возможность получить информацию было непростительно.
   Шувалов выждал, пока один из всадников не заглянул снова через борт повозки.
   - Друг мой! Скажите, пожалуйста...
   Верховой неожиданно засмеялся. Смеялся он весело" до слез, но не обидно.
   - Чем я так развеселил вас?
   - Ты очень насмешил меня. Ты обратился ко мне так, как будто меня много.
   - Не понимаю.
   - Ты сказал "вы"... Где ты научился так говорить?
   - Я всю жизнь говорю так. Но оставим это, я хотел бы услышать вот что: вас много?
   Всадник снова улыбнулся.
   - Ты не умеешь считать до пяти?
   - Нет, я имею в виду - вообще. Много ли людей живет в вашей стране. В вашем мире.
   Всадник помолчал, равномерно поднимаясь и опускаясь в такт шагу лошади.
   - Знаешь, старик, я никогда об этом не думал. Мое дело - грузить и возить, и каждый день, ранним утром, я узнаю, где и что я должен взять и куда отвезти: иногда хлеб и мясо, иногда готовые вещи, сделанные мастерами, сегодня должен был возить домашнюю утварь, а вместо нее мы везем вот тебя, но мы еще успеем вернуться и выполнить свое. Да, вот это я знаю, а сколько людей живет, я, пожалуй, не смогу сказать тебе. Видишь ли, мир велик: есть Уровень, есть Лес, а есть и Горячие пески, где строят башни. Вот, может быть, ты скажешь мне, сколько вас живет в лесу? Нет? То-то.
   - Но сколько людей живет в вашем городе, ты знаешь?
   - Не считал. Ты подумай сам: когда я развожу мясо, я беру телегу в полтора раза больше этой и объезжаю город один раз, и никто больше в тот день мяса не возит.
   - Так, так; сколько же мяса каждый съедает в день?
   - Не больше и не меньше, чем другие. А как бы ты хотел?
   - Я? Откровенно говоря, я сторонник растительной пищи... А скажи: что вы едите кроме мяса?
   - Что и все: хлеб, овощи.
   - Очень интересно. А что возишь ты, когда едешь к мастерам? Ведь ты так назвал их?
   - Они и есть мастера. Что вожу? Как когда. Иногда плуги и бороны, иной раз столы и стулья, а то забираю у ткачей полотно и везу швеям. Но кто сможет перечислить все? Легче пересчитать все до последнего лепестки на кусте сирени - весной, когда ее запах струится в твоей крови!..
   - Да ты поэт!
   - Мне непонятно это, старик. Тебе кажется смешным, когда говорят так? Разве там, где живешь ты, не любят красоты?
   - Очень интересно! В чем же, по-твоему, красота, друг мой?
   - Ты думаешь хуже, чем ребенок. Красота во всем. Мир красив, разве ты не видишь? Встань и выгляни через борт; разве деревья не красивы, и степь, что за ними, и изгиб дороги, и лошади, которым легко тащить тебя? И небо; и шелест ветра...
   - Да, ты прав, ты очень прав. Я рад, что ты так думаешь. А солнце - оно тоже красиво?
   - Мы смотрим на него каждый день.
   - Просто смотрите, на солнце?
   - Не просто. Для этого есть такая вещь... мы все смотрим в нее, все разом, мы молчим тогда, не отвлекаемся - смотрим... Но ты смеешься надо мной, заставляя рассказывать то, что знают все!
   Дернув поводья, всадник сердито отъехал.
   Люди, думал Шувалов. Такие же, как мы. И язык. Великое везение. Или совпадение?.. (Воздушный транспорт все-таки куда удобнее: тут от тряски можно рассыпаться на составляющие... Уровень этой поэтической цивилизации явно невысок: цивилизация познается прежде всего по ее дорогам.) Нет, безусловно, не совпадение, а закономерность: на таком, в общем-то, небольшом удалении от Земли вряд ли могла возникнуть принципиально иная жизнь - Вселенная не так богата разумом. Что это: жизнь, имеющая с нами, землянами, общий источник, или это - наша ветвь? В этом можно было бы сомневаться, если бы не язык: это наш язык, и можно даже определить эпоху: общий язык на Земле возник далеко не сразу. Эпоха тех, самых первых звездных экспедиций. Потомки и родственники землян... Значит, мы должны спасти не кого-нибудь, а своих братьев, даже не двоюродных - родных. Но уже много столетий минуло с тех пор, как их предки покинули Землю, и трудно сказать, в каком направлении развилась эта маленькая цивилизация. Первое впечатление - благоприятное. Но в таком случае... В таком случае, почему же он не сказал им, что в городе остался Ульдемир? Кажется, что-то остановило. Трудно сказать, что: интуиция? Еще что-то? Перехваченный взгляд? Или быстрота, с какой они согласились на все, чего он просил? Трудно сказать. Может быть, капитану следовало бы находиться здесь, рядом. Хотя - зачем? С контактом он, Шувалов, справится. Плохо только, что у него нет возможности связаться с кораблем. И никто не будет знать, что с ним случилось и где искать его.
   Впрочем, беда не так уж велика. Как только он договорится с их правителями (они называются Хранителями Уровня; хорошо, что не императорами, диктаторами или еще как-нибудь в этом роде), он объяснит, как можно найти остальных: видимо, капитан или еще кто-нибудь станут постоянно дежурить на месте сегодняшней высадки, потому что каждому ясно только там он может надеяться встретить их.
   Опять ямы... Да, приятные люди, но наивные. "Мы глядим на солнце". Глядеть, друзья мои, можно сколько угодно, от этого никому легче не станет. Тут нужны куда более действенные средства. Стихийная наивность. Зато они красивы. Так же, как и мы. Одеваются странно, но приятно для глаза. Интересно, такая мода возникла уже здесь или унаследована от той эпохи, когда улетели их предки? Ах, как пригодился бы тут историк! Все-таки очень легкомысленно подошли к формированию экспедиции.
   Повозка временами поскрипывала, глухо стучали копыта лошадей.
   Целых полдня Аверов был занят тем, что сопоставлял в инструментальной записи и снимки. Потом больше часа работал на вычислителе. Работая, он негромко напевал; он позволял себе петь, когда был уверен, что его никто не слышит. Начал Аверов с какой-то, неизвестно как пришедшей на память детской песенки. Садясь за вычислитель, он замурлыкал что-то лирическое о ночи, луне и любви. А когда получил результат, то, после паузы, бессознательно промычал несколько тактов из похоронного марша.
   Лишь потом он спохватился, что прошло много времени, что он не ел, не получал никакой информации и совершенно не знает, что происходит на свете.
   Коллеги его еще не вернулись с планеты - иначе Шувалов непременно зашел бы, чтобы поинтересоваться ходом наблюдений. Все же Аверов прежде всего заглянул в салон, в каюты. Как и следовало ожидать, там никого не оказалось. Тогда он направился в палубы экипажа - к Уве-Йоргену, заменяющему капитана в его отсутствие.
   Пилота он нашел в Центральном посту. Уве-Йорген курил, глядя на экран, на котором неторопливо поворачивалась планета.
   - Здравствуйте, Уве-Йорген... Простите, не помню, виделись ли мы сегодня.
   - Виделись, доктор. Перед выходом группы.
   - Да-да. О ней я и хотел спросить. Есть что-нибудь?
   - Пока ничего. Но время еще не вышло.
   - Никаких сообщений?
   - Нет. Вас это беспокоит? Они, наверное, просто не обнаружили ничего интересного.
   - Но что же, будем ждать... Надеюсь, что они возвратятся в срок.
   Уве-Йорген снова повернул свое худое, горбоносое лицо к экрану.
   - Надеюсь... Капитан, как-никак, имеет некоторый опыт службы.
   - Но ведь там - не космос...
   - Я имею в виду военную службу, доктор. Он служил в армии - в свое время. Как он говорил мне - солдатом. Значит, у него есть подлинное представление о том, что такое дисциплина и точность.
   - Вы так чтите дисциплину? А мне казалось, напротив, что в ваше время, в эпоху крестовых походов...
   Уве-Йорген покосился на Аверова.
   - Да, в одном из Крестовых походов я участвовал. Участвовал по убеждению; правда, не знаю, поступил бы я так сейчас, но прошлого не вернуть - так полагали в мое время.
   - Нет, я хотел сказать лишь, что дисциплина вовсе не была столь присуща рыцарям...
   - Дисциплина, доктор, - добродетель рыцаря. Но вы, вероятно, пришли не для разговоров на отвлеченные темы? Я вас внимательно слушаю.
   - Собственно, не знаю... Ничего конкретного. Понимаете ли, я обработал результаты последних наблюдений за звездой Даль... Вот любопытный график, я специально захватил его с собой, чтобы показать вам. Вот, смотрите. До сих пор, как видите, амплитуда нормальная. Но отсюда начинается...
   - Прошу прощения, доктор. Я хотел бы напомнить вам, что в мое время чрезмерная образованность вовсе не почиталась достоинством воина. Нас интересовала, конечно, конструкция наших копий и мечей - нам требовалось знать, что можно с их помощью сделать, - но теорией мы не увлекались. Так что я готов верить вам на слово во всем, что касается графиков и вычислений, и вы можете сразу перейти к результатам. Они, видимо, неутешительны?
   - Да, вы нашли, мне кажется, нужное слово. Они еще не драматичны, но, во всяком случае, неутешительны. Боюсь, что из нас двоих - я подразумеваю ученых - я был прав менее, чем Шувалов. Угроза больше, чем мне казалось.
   - Так, - сказал Уве-Йорген.
   - Больше в том смысле, что, по-видимому, в нашем распоряжении имеется меньше времени, чем мы предполагали первоначально: И уж во всяком случае меньше, чем предполагал я. Понимаете?
   - Ясно даже для меня.
   - Если бы тут не оказалось этой планеты, все было бы нормально: для того, чтобы воздействовать на звезду, нам и этого времени хватило бы с избытком. Но сейчас... Хорошо, если нашей, так сказать, делегации, удастся быстро убедить население, которое, по-видимому, там действительно есть...
   - Вот в этом вы можете не сомневаться, - вставил Уве-Йорген.
   - Да, конечно... Но каждый лишний день ставит под сомнение... Вы ведь представляете, сколько времени потребует сама операция по вывозу населения целой планеты? Предположим, их там совсем немного, пусть хотя бы сто тысяч человек...
   - Думаю, что их больше. Простите, я перебил...
   - Что вы, ваши соображения мне очень интересны. Но пусть даже сто тысяч - попробуем рассчитать все применительно к этой величине, потом можно будет внести коррективы. Мы добирались сюда почти год, но не прямым путем, с несколькими остановками. А за какой минимальный срок можно достигнуть отсюда Земли?
   - Конечно, многое зависит от пилота, но порядок величины я могу дать вам сразу, доктор: два-три месяца. Это на пределе возможностей корабля.
   - Очень хорошо. Три месяца. Итак, в оба конца - полгода. Значит, если бы мы стартовали отсюда немедленно - ну, не сию минуту, конечно, но в ближайшие дни - и если бы на Земле была в готовности целая эскадра, то первые корабли могли бы оказаться здесь не ранее, чем через полгода. И я еще не принимаю во внимание неизбежные промедления, которые возникнут хотя бы потому что на самом деле, как вы знаете, никакой эскадры на Земле нет год назад ее лишь должны были заложить, да и можно ли назвать ее эскадрой...
   - Я все отлично понимаю, доктор. Недаром нас предупредили: по возвращении мы должны будем, каждый в отдельности, дать самый подробный отчет о работе корабля, его систем, узлов, механизмов, чтобы все замечания можно было бы учесть при строительстве новых. Так что я абсолютно уверен за это время строительство не очень-то продвинулось...
   - Вот видите! Но я намеренно беру самые малые значения... Сверхоптимальные, так сказать. Предположим, что через полгода здесь окажутся первые корабли. Предположим, далее, что все они будут предназначены и приспособлены именно для перевозки людей, максимального их количества, пусть при минимальном комфорте. Возможные параметры кораблей вы знаете лучше меня. Сколько человек мы смогли бы эвакуировать в один прием?
   - Если вы позволите, я подсчитаю. Это не потребует много времени. Уве-Йорген извлек из кармана коробочку вычислителя. - Один корабль примерно такого класса, как наш... А на другое, видимо, нечего рассчитывать... Если предоставить каждому человеку объем в полтора кубометра... Ну, два, считая с дополнительным пространством - проходы и прочее...
   - Два кубометра на человека? Так мало?
   Аверов озадаченно покачал головой, высоко подняв брови.
   Уве-Йорген прищурился.
   - Я понимаю вас, доктор, - ваши сегодняшние представления о человеке и необходимых для его жизни условиях не совпадают с такими цифрами. И тем не менее... Поверьте, доктор, люди, особенно не избалованные комфортом, могут определенное - и довольно долгое - время существовать и в таком объеме. И остаться в живых. Тем более, что тут они не будут испытывать недостатка в пище, кондиционеры позволят снабжать их нормальным воздухом, температура будет оптимальной, и так далее. Нет, доктор, не ужасайтесь...
   - Что вы говорите! Неужели же можно даже представить такие условия без пищи, вентиляции, нормальной температуры среды...
   - Ах, милый доктор, бывало всякое - но поверьте мне, даже в таких условиях люди жили годами - и выживали; хотя, если говорить откровенно, далеко не все. Но там и не ставилась задача сохранить весь контингент; люди, в чьем ведении находились... гм...
   - Неужели вы, рыцари...
   - Ну, они-то не были рыцарями, ни в коем случае. Ну, ладно. Снова мы отвлекаемся. Верьте мне, доктор: три месяца люди проведут в предлагаемых мною условиях без особого вреда для здоровья. Ну, подвижность, конечно, будет в какой-то степени ограничена, только и всего. Но ведь это - для их же блага!
   - Пусть будет по-вашему, вы меня почти убедили - хотя, конечно, решение вопроса зависит не от меня и не от вас. Для нас теперь самое важное спланировать свои действия, а не чужие. Итак, исходя из двух квадратных метров на человека...
   - Исходя из этой предпосылки, мы можем в корабль с такой примерно массой, как у нашего - представьте просто, что мы взяли эту нашу посудину и выкинули из нее все научные приборы, все салоны, сделали палубы раза в полтора ниже, и так далее, и тому подобное, - в таком случае, доктор, мы сможем, оборудовав в каждой палубе трех- или даже четырехъярусные... м-м... назовем их ячейками - ну, по аналогии с пчелиными - каждая на одного человека, - мы сможем за один рейс забрать приблизительно шесть тысяч человек. С учетом потребной для них на рейс провизии - при условии, что они будут потреблять не так уж много, ведь дробить камень им не придется, - масса груза окажется примерно такой, какая под силу нашим двигателям.
   - Шесть тысяч... Хорошо, пусть это тоже будет нашей исходной цифрой, хотя бы в первом приближении. Итак, разделим сто тысяч на шесть... Ну, пусть сто двадцать тысяч для простоты... Получим двадцать. Двадцать рейсов одного корабля. Мы знаем, что на Земле собирались заложить...
   - Еще четыре машины, доктор.
   - Считая с нашим, пять. Итак, каждый корабль должен будет сделать не менее четырех рейсов.
   - С математикой трудно спорить.