Страница:
- Остряк! - закричал на него Марк. Какую-то таблетку вынул, сунул в рот, тут же сигарету закурил, сел на стул и глаза закрыл.
А к артистке, к Марине, какие-то женщины подбежали и стали ей мазать руку йодом. Одна мажет, а другая на руку дует. А она сидит, меня на коленях держит, второй рукой гладит.
- Талисманчик мой хорошенький, Капочка, успокойся, не дрожи, я тебя никому не отдам.
Эх, жалко, думаю, я ее корябнул, а не Надю эту подлую.
Пока руку ей мазали, Марк в себя, видать, пришел. Со стула своего встал - и к нам.
- Ну что? - говорит. - Успокоилась? Вот и умница. Молодец. Отдать бы тебя вместе с твоим котом на живодерню!
Очень я люблю этот юмор!..
А она ему вдруг говорит:
- Ой, Марк Евгеньевич! Знаете, что я придумала?
Марк с нехорошей улыбкой на нее смотрит и говорит:
- Придумала? Ну-ну, Маня, что ты еще придумала?
Она ему:
- А давайте я на рояле буду играть в перчатках! В шелковых! Она же аристократка! По-моему, хорошо, а?
Марк ничего ей не сказал, только на Колю поглядел. А тот ему еще ласковее говорит:
- Марик, ты же любишь думающих актеров... Да пусть она хоть в рукавицах асбестовых играет - все равно я ее руки не беру!
Тут Марк бледный сделался, взялся за сердце и пошел на Колю мелким шагом.
- Как это, - говорит жутким шепотом, - ты ее руки не берешь?!
И сцепились они, как в хорошей кошачьей драке, разбираясь - брать в кадр руки или не брать. И когда наконец Марк победил и решили, что руки брать в кадр обязательно, тогда Коля заявил, что пускай срочно ищут дублершу, потому что из-за этой кошмарной обстановки ничего другого они все равно не снимут, а он хотя и дурак, что влез в эту картину, но все же не сумасшедший, чтобы снимать руки в перчатках.
И они стали искать дублершу, то есть стали смотреть руки у всех женщин, которые тут были. А я сидел на коленях у артистки. И вдруг я почуял запах полковничихи. И точно! На полковничихе был какой-то сарафан, на голове ее откуда-то взялась толстенная коса, на шеках был нарисован румянец. И я понял, что она, значит, не забоялась своего Наполеона и сделалась-таки крепостной.
А полковничиха меня увидела на артисткиных коленями, подходит и говорит:
- Ах ты, Гриша! Ты тоже сниматься пришел?
А артистка ей говорит:
- Он не Гриша, его Капа зовут.
А полковничиха так ей сладко улыбнулась и говорит:
- Ну надо же! До чего на нашего Гришу похож!.. Только ваш, конечно, намного красивее!..
Верь после этого кому-нибудь.
А артистка вдруг с места подскочила, меня подхватила и к Марку побежала, который в это время сидел у рояля.
- Я придумала! Давайте мы Капу снимем! Вот когда сцена отравления давайте я сперва дам яду Капе, и он умрет, а я на него посмотрю, что он умер, и тогда уже сама отравлюсь! А?
Тут Марк на меня посмотрел, потом на нее, а потом так улыбнулся, что у меня шерсть дыбом встала. И он открыл рот, чтобы сказать что-то интересное, но не успел, потому что из автобуса выскочил тот самый артист, которого я видел по телевизору, Олег Иванович, только сейчас он был не в мятых штанах, а в белом костюме и в белой шляпе, и он большими шагами подошел к Марку и заявил, что он сейчас же уезжает, что ему надоело это издевательство, что он как идиот шесть часов сидит в гриме, что, если бы не Марк, он бы сейчас снимался не в этой вонючей дыре, а в Югославии, куда его приглашали, но он пошел Марку навстречу, а теперь ему здесь плюют в лицо, но больше он не желает сидеть здесь и смотреть, как все ходят на задних лапках из-за капризов сопливой неврастенички.
На это моя артисточка ничего не сказала, а только посмотрела ужасно презрительно и отошла вместе со мной в сторону. А Марк стал бить себя кулаком в грудь и кричать Олегу, что это ему самому здесь все плюют в лицо, что он всех хочет понять, а его никто не хочет понять и что он вообще последний раз снимает кино.
В общем, ничего они, кроме рук дублерши, в тот день не сняли. И Коля сказал, что ему наплевать, но если они будут и дальше так работать, то смотреть этот фильм будут праправнуки.
После этого подходит к нам Марк, артистку глазом сверлит и неприятным голосом заявляет:
- Я надеюсь, Марина, вы понимаете, что сегодняшний съемочный день фактически пропал из-за вас. Как режиссер, я, Марина, считаю, что каждый артист имеет право на определенное число истерик. Так вот, Марина, вы учтите, что вы свои права уже исчерпали. Следующую истерику будете устраивать не мне, а дирекции студии. Вместе с вашим котом. И скажите спасибо, что у нас тут не Голливуд. Там за сорванную съемку с вас бы шкуру сняли и с вашего пошлого кота тоже.
Я подумал, во-первых, неизвестно, кто тут пошлый, а во-вторых, слава богу, что у них не Голливуд.
Но тут Марк вдруг засмеялся, артистку мою по щечке потрепал и говорит:
- Маняша, я все понимаю, тебе трудно, роль трудная, я трудный, но я тебя прошу, чтоб завтра работала на всю катушку, ладно?
И Марина моя дрожать перестала и заулыбалась, а этот Марк ужасный меня за ухом почесал и говорит:
- А не то мы твоего котофея живьем сварим!
Просто бездна юмора.
И началась моя с ними жизнь.
Официально я с артисточкой проживал, в ее комнате. Там чаще всего и спал, с ней вместе. Ну, спал - это, конечно, громко сказано. Чтоб ночью нормально спать, этого у них и в помине не было. В смысле сна у них скорее уж наш был режим, кошачий. Моя, например, натурально, как кошка, ночью часа в три вскакивает, сигарету в зубы и давай читать этот, как его, сценарий. Читает, потом вслух повторяет - репетирует. Поначалу я на это дело ошарашенно смотрел, потом попривык. Ну а потом и реагировать стал - как мне что не нравится, сейчас фыркну или хвостом по постели стукну, а то и вовсе отвернусь. Ну, она сразу - стоп. "Что, - говорит, Капа, плохо, да? Конечно, плохо, - говорит. - Наигрываю, как лошадь. Потому что я, Капа, дура, бездарь!.." И тут же реветь. Сидит, носом хлюпает. Потом высморкается, новую сигарету возьмет, выкурит, еще побормочет, порепетирует - и снова спать. А во сне-то, прямо несчастье, все дергается, вскрикивает... Лежу рядом, даже не злюсь, а думаю: "И чего это она себя так? Зачем эти страдания такие?"
Потихоньку я с ними со всеми перезнакомился. И понял одно: на поправку тут рассчитывать не приходится. Потому что насчет еды у них еще хуже, чем насчет сна.
У директора ихнего вообще диета была - он голодом лечился, чтоб похудеть, и каждый день он всем докладывал, сколько он не съел, чтоб, значит, все вокруг восхищались. Ну все и восхищались, кроме меня, конечно.
Что касается остальных, то они не то чтобы вовсе не ели, но как-то все на ходу, урывками, и, главное, объедков у них никогда не оставалось. Женщины к нам обыкновенно хорошо относятся, особенно которые без детей. Но тут женская половина насчет харчей тоже была бесполезная, потому что питалась одними сигаретами.
На нормального человека больше всех из них был похож Олег с седыми висками: он повадился каждый день обедать в нашем городском ресторане, хотя доброжелатели его отговаривали...
Я, честно сказать, сперва думал, что они придуриваются. Я ж помнил, что когда тут в общежитии учащиеся жили, то стоял в коридоре большой холодильник, и они там всякие продукты держали. Как-то мы с Рыжим налет совершили на этот холодильник. Дверца там была слабая. И если мордой долго в щель тыкать, то дверца открывалась... А тут смотрю - нету холодильника с продуктами. Куда девался, думаю. Случайно обнаружил: в свою комнату оператор Коля входил, а я как раз по коридору мимо пробирался. И через дверь-то и увидел: стоит холодильник в Колиной комнате. Так, думаю. Нехорошо получается, братишки по разуму, неблагородно. В тот же день дождался, когда Коли не было, - и в форточку в комнату его и проник. Встал у холодильника на задние лапы, мордой в щелку потыкал - открылась дверца. Смотрю: забит холодильник! Стоят снизу доверху круглые железные банки. Большущие! У меня аж сердце екнуло: мне как-то раз из такой банки полковничиха целую селедку дала. Неописуемая вещь! Я ее целиком съел, с костями и хвостом... Ну, стал глядеть - нету ли тут открытой банки? Вижу, что вроде нет. Дай, думаю, на пол брошу - вдруг откроется. И сбросил. Во-первых, грохоту наделал - до смерти перепугался. Во-вторых, оказалось, что не открылись банки. А в-третьих, оказалось, что никакая это не банка с селедкой, а была в этих железных коробках кинопленка Шосткинской фабрики, абсолютно вещь несъедобная... Ну, натурально, когда Коля вернулся, он дикий учинил скандал - допрашивал всех, кто к нему в комнату входил. Все, конечно, отпирались, подозрение на меня пало. Хорошо, нашелся кто-то, сказал, что коту в холодильник в жизни не забраться...
Снимали свое кино они обыкновенно днем. В основном на той самой лужайке. Но и ночью тоже ездили иногда - снимали в нашей городской гостинице. Я сперва сильно удивлялся: что хорошего можно снять в нашей городской гостинице? Совсем ведь гиблое место. Но потом узнал: оказывается, они там снимали дом призрения для бедных - и тогда перестал удивляться.
Утром Марина моя вскакивала, первым делом, натурально, сигарету в зубы, меня - на руки, и мы садились в автобус и ехали. Приезжали, и ее начинали наряжать в разные наряды, причесывать и по-всякому мазать лицо, а я с ней рядом сидел, зевал, потому что ночью-то не высыпался. А потом она шла и становилась поблизости от этой черной штуки - от камеры. Иногда одна, а иногда еще со всякими другими артистами, которых откуда-то привозили на несколько дней, а потом увозили. Ее-то и Олега никуда не увозили, они все время тут жили, потому что они были главные исполнители. И когда начинали снимать, то есть орать друг на друга, ругаться и все такое, я забирался под стул или еще куда, где безопасно, и оттуда наблюдал. Ну и они все потихонечку ко мне тоже попривыкли. Я уже как бы ихним всеобщим талисманом сделался.
- Ну что, Капа, - говорит Марк и на меня глядит. - Можно начинать?
- Валяйте, - говорю. И поглубже под стул забираюсь.
И так я много дней сидел под стулом и на это все глядел, и уже просто так мне, конечно, сидеть было скучно, очень уже хотелось принять посильное участие. Ну, пару раз я им шнуры какие-то запутал, пудру на себя опрокинул, микрофон как-то уронил. Потом вникать стал в самую суть процесса.
Помню, как-то не понравилось мне, как Марина с Олегом играют. Вылез из-под стула, прямо к ним подхожу, задом перед камерой стал и хвост поднял, мол, "Стоп!".
Директор как зашипит:
- Ах ты мерзавец! Брысь!
А Марк вдруг говорит:
- Нет, не брысь! Не брысь, а правильно! Вся сцена коту под хвост!
Когда шел дождь, они не снимали, а сидели в общежитии. Иногда в такие дни кто-нибудь в магазин бегал и в какой-нибудь комнате начинались возгласы "Со свиданьицем!". А Марк и Коля в такие дни злющие ходили, потому что им надо было солнце, чтобы снимать. Я в такие дни отсыпаюсь. Как-то вечером, дождик кончился, я во двор спустился. Только к сараю подошел из-за угла Рыжий.
- Ты чего, - говорит, - во дворе не показываешься?
- Некогда, - говорю. - Я теперь ихний талисман.
- Чего-чего? - говорит.
- Талисман. Это... ну, долго тебе объяснять. В общем, без меня они ничего не могут.
- Колоссально, - говорит с завистью. - Ну, тогда вынеси чего-нибудь пожрать! У них небось навалом!
- Ты что, - говорю. - Ни черта у них нету!
- Врешь! - говорит. - Если жрать нечего, чего ж ты от них не отвалишь?
Бездуховный он, в сущности, этот Рыжий! Только бы пожрать ему, да секс...
Обыкновенно Марк с Колей после съемок шли в наш городской кинотеатр и просматривали материал. Мне жутко хотелось поглядеть, что это за материал такой, но только они никому с собой ходить не позволяли. Я однажды попытался проскочить, но не вышло. Я другой раз попробовал - тоже мимо, заметили меня. А на третий раз Марк ногой на меня топнул, все равно как полковник:
- Тебе сказано - брысь отсюда! А то посмотришь - и сглазишь к чертям! Тем более завтра автор сценария смотрит.
Это насчет автора он уже как-то больше не мне, я себе сказал, и по голосу я понял, что это не больно-то его радует.
А на другой день, точно, объявился на площадке новый человек. Длинный, тощий, в очках, и бородка маленькая. Как он появился, Марк ему навстречу вышел, руку пожал, по спине похлопал и сказал, что он жутко рад, что тот приехал. Тут Коля на Марка поглядел и вздохнул. А длинный сказал Марку, что тоже жутко рад. И потом сказал, что он на площадке во время съемок посидит, если Марк не возражает. И Марк сказал опять, что он жутко рад, а Коля опять на него глянул и опять вздохнул. И длинному дали стул. Но он не сел, а пошел бродить по площадке и все трогать и со всеми здороваться, и с Мариной моей поздоровался, и она ему так улыбнулась, что он, наверное, чуть не ослеп, и он меня погладил, потом зацепился за какой-то кабель, чуть не упал, смахнул чей-то чемоданчик на землю, сказал: "Извините", тут же задел рукой стойку с прожектором - в общем, он мне понравился. А потом от начала и до конца съемок он просидел на стуле не шелохнувшись.
А потом они пошли смотреть материал - уже втроем. И я видел, что Марина моя в тот день очень нервничала, и Олег тоже, хотя меньше, и они решили, что надо снять напряжение. Они дали подлой Наде денег, и та пошла в магазин, и, пока Марк с Колей и длинным были в кинотеатре, они втроем снимали напряжение. А я пошел к кинотеатру.
Когда Марк, Коля и длинный человек вышли оттуда, я жутко испугался, потому что я в жизни не видел лица такого цвета, какое было у длинного. Хотя у Марка и у Коли тоже были интересные лица. Они вышли и даже не закурили. Они стояли молча и смотрели мимо друг друга.
Потом вдруг длинный закричал на Марка:
- Я ничего этого не писал! - И ткнул Марка пальцем в грудь.
А Марк тоже его ткнул пальцем и закричал:
- А я так вижу!
И закричал, что он никогда не сомневался, что длинный ему вонзит нож в спину.
А длинный закричал, что никому он ничего вонзать не будет, а снимет свою фамилию.
А Марк закричал:
- И снимай!
А длинный закричал:
- И сниму!
И они вдвоем стали одновременно кричать друг на друга и махать руками, и я сидел под скамейкой и смотрел и думал, что они, наверное, подерутся, но они не подрались, потому что Коля, который стоял и молчал, на них глядел, вдруг сказал:
- Ладно вам! Все равно худсовет все зарубит.
И при слове "худсовет" Марк и длинный разом замолчали, перестали махать руками и задумались.
И так молча они пошли в общежитие, а я шагал за ними следом и пытался сообразить: о чем это они? Какой нож? Какую фамилию? Откуда снять?
А в общежитии их встретили Олег и Марина, которые к тому времени уже сняли, должно быть, свое напряжение, потому что Марина во все стороны шикарно улыбалась и спрашивала у длинного:
- Ну! Сергей Александрович! Как вам материал? Скажите! Ну! Как я играю?
И длинный на нее сквозь очки глядел, улыбался и бормотал:
- Ну... интересно... И не ожидал... Что так интересно...
Тоже не отличался правдивостью. Но зато Марина моя совершенно приободрилась, стала улыбаться уже вообще невероятно и сказала, что они теперь все должны вместе снять напряжение.
И они пошли в нашу комнату и стали снимать напряжение, а я пошел спать в комнату к осветителям.
И, засыпая, я опять думал, сколько же всего этих сумасшедших людей на свете? Вот еще один объявился - длинный с бородкой и с очками, который свалился откуда-то и теперь еще может ударить Марка ножом в спину, что очень досадно. Да еще этот, как его... Худсовет! Худсовет - он, должно быть, еще более сумасшедший, чем они все, раз они его так боятся. Страшный, как какой-нибудь сторожевой пес, с которым лучше не связываться...
На следующий день бородатого человека уже не было - видно, сняв напряжение, он уехал, а все остальные остались. И с каждым днем теперь они становились все более нервными. Марина моя вообще мне каждую ночь истерики закатывала, что она угробила картину, что ее саму Марк угробил, а главное, Коля угробил, потому что специально снимает, чтоб она плохо выглядела... А выглядела она впрямь не очень - совсем худая сделалась и бледная... И Марк сделался бледный и уже подолгу орать не мог - только вскрикивал и тут же смолкал, безнадежно качая лохматой головой. И выходных они себе уже больше не устраивали, потому что ихний бархатный батька сказал, что они и так срывают все сроки и что из-за них вся студия под угрозой. И при этих его словах Марк ужасно съеживался. Так что выходных у них не было больше, только один раз съемки встали на два дня, потому что Олег очередной раз пообедал в нашем городском ресторане, а когда он через два дня поднялся с постели, у него был такой вид, что подлая Надя плакала.
Я, натурально, не плакал, но подумал: ну зачем? Зачем он приехал в этот город и не кушает дома? Вот ведь у нас все нормальные люди едят дома. И полковник дома ест. А может, и правда, у них ни у кого дома нету ни у Олега, ни у Марка, ни у Марины? И у всех остальных?
Но скоро настал день, когда я все понял.
Я все же пробрался в зал, где Марк и Коля сидели, чтоб смотреть материал. Видно, они уже были все утомлены, бдительность притупилась, и они не заметили, как я прошмыгнул в зал, пробежал под креслами в первых рядах и там залег под креслом. И вот погас свет, и вспыхнул этот белый экран. И я понял.
Я понял, зачем Олег отравился в нашем городском ресторане. Я понял, зачем моя Марина сделалась тощая и бледная. Я понял, зачем все эти люди каждый день орут друг на друга, бегают, суетятся, грузят свои ящики и коробки в автобусы, едут на лужайку, вынимают из автобусов свои коробки и ящики, раскладывают, сколачивают, подключают и зажигают, окуривают все вокруг дымом, ждут какого-то облака, потом ждут, чтоб оно поскорей ушло, замирают в абсолютной тишине, смотрят во все глаза на мою Марину и на седого Олега, которые по десять раз повторяют одно и то же перед этой самой черной штукой под названием "камера", и зачем Марк, который орет, что у него больное сердце, делает все, чтоб у него это сердце вообще лопнуло, и почему все эти люди, эти странные мужчины и женщины, которые питаются сигаретами и ходят в неглаженой одежде, вызывают зависть у жителей нашего города, хотя они-то сами живут в своих домах, где стоят холодильники с хорошими вкусными вещами, а не ходят в наш городской ресторан, запаха которого пугается даже такой тип, как Рыжий... Я понял, почему эти люди, постоянно жалующиеся, что в любом другом месте они имели бы куда больше, жили бы куда спокойнее, - почему они не отправляются в эти другие места.
Я понял все. Это когда погас в зале нашего городского кинотеатра свет, а экран вспыхнул.
И из-под кресла первого ряда я увидал вдруг прекрасную зеленую лужайку, и я узнал ту лужайку, где я много раз был, только она была во много раз прекраснее и зеленее, чем на самом деле, и на этой прекрасной лужайке появилась в длинном платье с кружевным зонтиком какая-то невозможной красоты женщина - и это была моя Марина, и это была не та сумасшедшая артисточка, которая будила меня по ночам, курила, ревела, бормотала, что она бездарь, и снова ревела и курила, а это была ослепительная Марина с такими глазами, каких не бывает даже у сиамских кошек... А потом навстречу Марине показался человек в белом костюме - и это был Олег, но не тот злой Олег, который орал на Марка и обещал уехать, потому что его предали, и не тот, который после нашего ресторана ходил по стеночке, держась за живот, и не тот, который как-то лез целоваться к моей артисточке в моем присутствии... Это был невероятный красавец, мужественный и благородный, как тигр, и тут он тоже поцеловал Марину, но я понял, что это был другой поцелуй, и даже зажмурился от восхищения... Не знаю, сколько времени длилось все это. Я съежился под креслом первого ряда и глядел и чувствовал, что из глаз моих закапали слезы... Да, я сидел и тихо рыдал. Я рыдал, ибо я понял теперь, для чего ведут они свою жизнь. Для того, чтоб сделать эту самую жизнь на куске белой материи во много раз красивее, чем она есть на самом деле...
Когда зажегся свет в зале, Марк и Коля стали ругаться, но впервые я не слышал - о чем.
Я не пошел в общежитие, мне хотелось излить кому-нибуль душу, мне хотелось ласки и понимания. Я бродил всю ночь. Под утро я встретил ту, беленькую с черными ушками... Я долго рассказывал ей о том, что видел. О том, что есть, оказывается, моменты, когда хотелось бы ненадолго стать человеком... Словом, долго я с ней делился своими эмоциями. Она на меня во все глаза смотрела, слушала. Потом говорит:
- А давай, Гриша, сегодня на помойку вместе сходим, позавтракаем!
У меня все внутри упало. Как дам ей по башке лапой!
Удрала, дура! Еще крикнуть успела, чтоб я к ней больше не приставал. Ну и черт с тобой, думаю... И сижу, размышляю о жизни, мечтам предаюсь. А в общежитие, олух, не тороплюсь. А когда вернулся...
Я увидел пустое общежитие.
Я промчался по второму этажу - все комнаты были пусты, если не считать окурков. Я бросился обратно, скатился вниз по лестнице и пронесся по главной улице. И увидел, как за поворотом скрывается последний автобус - они называли его камер- вагон, - там возили ту самую черную штуку со стеклянным глазом.
И я заплакал - второй раз за эти сутки. Я брел по улице, не замечая, что начался дождь.
Я снова поднялся по лестнице на второй этаж, и на этот раз увидел холодильник - его вынесли обратно в коридор. Я ткнул мордой в шель - дверца открылась. В холодильнике было пусто, только на нижней полке лежал маленький кусочек колбасы. Я понял, что это они оставили мне.
Я не стал есть. Я опять спустился вниз и сел на крыльцо. Ко мне подлетел захлебывающийся лаем Тузик. Я только глянул на него - он поджал хвост и попятился. Видно, я был страшен.
Потом, когда дождь почти кончился, меня увидела полковничиха. Она взяла меня, мокрого и дрожащего, на руки, отнесла к себе. Когда пришел полковник, она сказала, что если он станет выгонять меня, то она уйдет со мной. И полковник замолк, и я понял, что из них двоих теперь полковник она. А потом я убежал во двор и встретил Рыжего, он понял, что я не в себе, и угостил валерьянкой, которую раздобыл где-то.
- Со свиданьицем, - сказал я ему, выпил валерьянку, но не развеселился.
А потом наступил вечер, стало темно. Я подошел к общежитию, где теперь не горели окна и было отвратительно тихо.
Я поднял морду к небу. Первый раз в жизни я пожалел, что я не собака, - сейчас бы я завыл. Я долго сидел неподвижно и смотрел в темное небо. Я сидел и смотрел. Я сидел до тех пор, пока в меня не вошло чувство знания и решимости.
И тогда я встал и пошел не оглядываясь.
Было темно, но я-то, слава богу, видел как днем. Мои глаза были сухими. Я бы никогда не мог объяснить этого, но я знал, что не собьюсь с дороги...
* * *
В большом и шумном городе перед входом в известную киностудию сидел невероятно грязный, тощий и ободранный кот. Он сидел с утра до вечера уже несколько дней и смотрел на входящих и выходящих своими пронзительными зелеными глазами.
Внезапно, заметив кого-то, он замер, затем стремглав кинулся вперед и молниеносным прыжком настиг входившую в дверь студии молодую, но уже популярную артистку. Артистка испуганно завизжала.
Оказавшийся рядом дородный мужчина галантно отшвырнул кота прочь.
- Совсем ополоумели коты паскудные, - заглядывая в глаза артистке, сказал он.
- Я так испугалась! - сказала с чарующей улыбкой артистка. - Вообще я люблю кошек. У нас на съемках чудный кот жил. Капа. Красавец!
И они прошли через турникет.
Услышав такие слова, кот отряхнулся и сказал что-то, глядя вслед ушедшим.
Но слова эти прозвучали для оказавшихся рядом обычным мяуканьем.
II ЛЮДИ С ПОНЯТИЕМ
* Нужная специальность
* Симптомы
* Древняя игра
* Закон сосудов
* Сто тысяч луидоров
* Кстати о птицах
* Экология
* Место среди звезд
* Появился Сидоров
* Экскурсант
* Сплошной Лелюш
* Скрепки
* Превращения Шляпникова
* Заботы Сергея Антоновича
* Голос
* Синяя история
* Шел по улице троллейбус
* Под музыку Вивальди
* Не может быть
* Золотая пуговица
* Девять десятых
* Субботний рассказ
* Наш брат
* Счастливый
* Чипполлино
* Постскриптум
* 1
* 2
* Сюжет
* Везучая
* Полным-полно рыжих
* Дубов
* Фиеста
* Ступеньки
* Случайные встречи
* Сосед пропеллера
* Что-то происходит
* Оптимистическое
* Начальство и народ
* Одобрям-с!
* Страшное дело
* Двое смотрят телевизор
* Хочется
* "Сумашечий!.."
* Веришь - не веришь
* Репетиция
* Львица
* Практически - народ
* Серое вещество
* Тридцать шесть и шесть
* Смешанные чувства
Нужная специальность
- Что-то сегодня народ не идет, - сказал Брикетов.
- Жара, - ответил Супонин, обмахиваясь газетой.
- Да, - сказал Брикетов. - Сто лет такого пекла не наблюдалось.
- Больше, - скандал Супонин. - Мой папаша говорит, он триста лет такой жары не помнит.
- На солнце процесс идет, - сказал Брикетов. - Протуберанцы.
- Как ты сказал? - удивился Супонин.
- Ну это вроде землетрясения, - объяснил Брикетов. - Только на солнце.
- Понятно, - сказал Супонин. - Вот из-за этого солнца народ и не идет.
- Вчера, говорят, десять человек от солнечного удара умерло, - сказал Брикетов. - Один даже писатель.
- Я писателей очень уважаю, - признался Супонин.
- Что ты! - подхватил Брикетов. - Не было бы писателей, значит, и книг бы не было.
- Представить невозможно, - сказал Супонин. - Если хочешь знать, мое мнение такое, что книга - это источник знаний.
- Вот и я говорю, - сказал Брикетов. - Помню, мне один рассказывал. "Всему, - говорит, - что у меня хорошего есть, я обязан книгам".
- Конечно, - согласился Супонин. - Заработки у них хорошие. Но только у нас зря денег никому платить не будут.
А к артистке, к Марине, какие-то женщины подбежали и стали ей мазать руку йодом. Одна мажет, а другая на руку дует. А она сидит, меня на коленях держит, второй рукой гладит.
- Талисманчик мой хорошенький, Капочка, успокойся, не дрожи, я тебя никому не отдам.
Эх, жалко, думаю, я ее корябнул, а не Надю эту подлую.
Пока руку ей мазали, Марк в себя, видать, пришел. Со стула своего встал - и к нам.
- Ну что? - говорит. - Успокоилась? Вот и умница. Молодец. Отдать бы тебя вместе с твоим котом на живодерню!
Очень я люблю этот юмор!..
А она ему вдруг говорит:
- Ой, Марк Евгеньевич! Знаете, что я придумала?
Марк с нехорошей улыбкой на нее смотрит и говорит:
- Придумала? Ну-ну, Маня, что ты еще придумала?
Она ему:
- А давайте я на рояле буду играть в перчатках! В шелковых! Она же аристократка! По-моему, хорошо, а?
Марк ничего ей не сказал, только на Колю поглядел. А тот ему еще ласковее говорит:
- Марик, ты же любишь думающих актеров... Да пусть она хоть в рукавицах асбестовых играет - все равно я ее руки не беру!
Тут Марк бледный сделался, взялся за сердце и пошел на Колю мелким шагом.
- Как это, - говорит жутким шепотом, - ты ее руки не берешь?!
И сцепились они, как в хорошей кошачьей драке, разбираясь - брать в кадр руки или не брать. И когда наконец Марк победил и решили, что руки брать в кадр обязательно, тогда Коля заявил, что пускай срочно ищут дублершу, потому что из-за этой кошмарной обстановки ничего другого они все равно не снимут, а он хотя и дурак, что влез в эту картину, но все же не сумасшедший, чтобы снимать руки в перчатках.
И они стали искать дублершу, то есть стали смотреть руки у всех женщин, которые тут были. А я сидел на коленях у артистки. И вдруг я почуял запах полковничихи. И точно! На полковничихе был какой-то сарафан, на голове ее откуда-то взялась толстенная коса, на шеках был нарисован румянец. И я понял, что она, значит, не забоялась своего Наполеона и сделалась-таки крепостной.
А полковничиха меня увидела на артисткиных коленями, подходит и говорит:
- Ах ты, Гриша! Ты тоже сниматься пришел?
А артистка ей говорит:
- Он не Гриша, его Капа зовут.
А полковничиха так ей сладко улыбнулась и говорит:
- Ну надо же! До чего на нашего Гришу похож!.. Только ваш, конечно, намного красивее!..
Верь после этого кому-нибудь.
А артистка вдруг с места подскочила, меня подхватила и к Марку побежала, который в это время сидел у рояля.
- Я придумала! Давайте мы Капу снимем! Вот когда сцена отравления давайте я сперва дам яду Капе, и он умрет, а я на него посмотрю, что он умер, и тогда уже сама отравлюсь! А?
Тут Марк на меня посмотрел, потом на нее, а потом так улыбнулся, что у меня шерсть дыбом встала. И он открыл рот, чтобы сказать что-то интересное, но не успел, потому что из автобуса выскочил тот самый артист, которого я видел по телевизору, Олег Иванович, только сейчас он был не в мятых штанах, а в белом костюме и в белой шляпе, и он большими шагами подошел к Марку и заявил, что он сейчас же уезжает, что ему надоело это издевательство, что он как идиот шесть часов сидит в гриме, что, если бы не Марк, он бы сейчас снимался не в этой вонючей дыре, а в Югославии, куда его приглашали, но он пошел Марку навстречу, а теперь ему здесь плюют в лицо, но больше он не желает сидеть здесь и смотреть, как все ходят на задних лапках из-за капризов сопливой неврастенички.
На это моя артисточка ничего не сказала, а только посмотрела ужасно презрительно и отошла вместе со мной в сторону. А Марк стал бить себя кулаком в грудь и кричать Олегу, что это ему самому здесь все плюют в лицо, что он всех хочет понять, а его никто не хочет понять и что он вообще последний раз снимает кино.
В общем, ничего они, кроме рук дублерши, в тот день не сняли. И Коля сказал, что ему наплевать, но если они будут и дальше так работать, то смотреть этот фильм будут праправнуки.
После этого подходит к нам Марк, артистку глазом сверлит и неприятным голосом заявляет:
- Я надеюсь, Марина, вы понимаете, что сегодняшний съемочный день фактически пропал из-за вас. Как режиссер, я, Марина, считаю, что каждый артист имеет право на определенное число истерик. Так вот, Марина, вы учтите, что вы свои права уже исчерпали. Следующую истерику будете устраивать не мне, а дирекции студии. Вместе с вашим котом. И скажите спасибо, что у нас тут не Голливуд. Там за сорванную съемку с вас бы шкуру сняли и с вашего пошлого кота тоже.
Я подумал, во-первых, неизвестно, кто тут пошлый, а во-вторых, слава богу, что у них не Голливуд.
Но тут Марк вдруг засмеялся, артистку мою по щечке потрепал и говорит:
- Маняша, я все понимаю, тебе трудно, роль трудная, я трудный, но я тебя прошу, чтоб завтра работала на всю катушку, ладно?
И Марина моя дрожать перестала и заулыбалась, а этот Марк ужасный меня за ухом почесал и говорит:
- А не то мы твоего котофея живьем сварим!
Просто бездна юмора.
И началась моя с ними жизнь.
Официально я с артисточкой проживал, в ее комнате. Там чаще всего и спал, с ней вместе. Ну, спал - это, конечно, громко сказано. Чтоб ночью нормально спать, этого у них и в помине не было. В смысле сна у них скорее уж наш был режим, кошачий. Моя, например, натурально, как кошка, ночью часа в три вскакивает, сигарету в зубы и давай читать этот, как его, сценарий. Читает, потом вслух повторяет - репетирует. Поначалу я на это дело ошарашенно смотрел, потом попривык. Ну а потом и реагировать стал - как мне что не нравится, сейчас фыркну или хвостом по постели стукну, а то и вовсе отвернусь. Ну, она сразу - стоп. "Что, - говорит, Капа, плохо, да? Конечно, плохо, - говорит. - Наигрываю, как лошадь. Потому что я, Капа, дура, бездарь!.." И тут же реветь. Сидит, носом хлюпает. Потом высморкается, новую сигарету возьмет, выкурит, еще побормочет, порепетирует - и снова спать. А во сне-то, прямо несчастье, все дергается, вскрикивает... Лежу рядом, даже не злюсь, а думаю: "И чего это она себя так? Зачем эти страдания такие?"
Потихоньку я с ними со всеми перезнакомился. И понял одно: на поправку тут рассчитывать не приходится. Потому что насчет еды у них еще хуже, чем насчет сна.
У директора ихнего вообще диета была - он голодом лечился, чтоб похудеть, и каждый день он всем докладывал, сколько он не съел, чтоб, значит, все вокруг восхищались. Ну все и восхищались, кроме меня, конечно.
Что касается остальных, то они не то чтобы вовсе не ели, но как-то все на ходу, урывками, и, главное, объедков у них никогда не оставалось. Женщины к нам обыкновенно хорошо относятся, особенно которые без детей. Но тут женская половина насчет харчей тоже была бесполезная, потому что питалась одними сигаретами.
На нормального человека больше всех из них был похож Олег с седыми висками: он повадился каждый день обедать в нашем городском ресторане, хотя доброжелатели его отговаривали...
Я, честно сказать, сперва думал, что они придуриваются. Я ж помнил, что когда тут в общежитии учащиеся жили, то стоял в коридоре большой холодильник, и они там всякие продукты держали. Как-то мы с Рыжим налет совершили на этот холодильник. Дверца там была слабая. И если мордой долго в щель тыкать, то дверца открывалась... А тут смотрю - нету холодильника с продуктами. Куда девался, думаю. Случайно обнаружил: в свою комнату оператор Коля входил, а я как раз по коридору мимо пробирался. И через дверь-то и увидел: стоит холодильник в Колиной комнате. Так, думаю. Нехорошо получается, братишки по разуму, неблагородно. В тот же день дождался, когда Коли не было, - и в форточку в комнату его и проник. Встал у холодильника на задние лапы, мордой в щелку потыкал - открылась дверца. Смотрю: забит холодильник! Стоят снизу доверху круглые железные банки. Большущие! У меня аж сердце екнуло: мне как-то раз из такой банки полковничиха целую селедку дала. Неописуемая вещь! Я ее целиком съел, с костями и хвостом... Ну, стал глядеть - нету ли тут открытой банки? Вижу, что вроде нет. Дай, думаю, на пол брошу - вдруг откроется. И сбросил. Во-первых, грохоту наделал - до смерти перепугался. Во-вторых, оказалось, что не открылись банки. А в-третьих, оказалось, что никакая это не банка с селедкой, а была в этих железных коробках кинопленка Шосткинской фабрики, абсолютно вещь несъедобная... Ну, натурально, когда Коля вернулся, он дикий учинил скандал - допрашивал всех, кто к нему в комнату входил. Все, конечно, отпирались, подозрение на меня пало. Хорошо, нашелся кто-то, сказал, что коту в холодильник в жизни не забраться...
Снимали свое кино они обыкновенно днем. В основном на той самой лужайке. Но и ночью тоже ездили иногда - снимали в нашей городской гостинице. Я сперва сильно удивлялся: что хорошего можно снять в нашей городской гостинице? Совсем ведь гиблое место. Но потом узнал: оказывается, они там снимали дом призрения для бедных - и тогда перестал удивляться.
Утром Марина моя вскакивала, первым делом, натурально, сигарету в зубы, меня - на руки, и мы садились в автобус и ехали. Приезжали, и ее начинали наряжать в разные наряды, причесывать и по-всякому мазать лицо, а я с ней рядом сидел, зевал, потому что ночью-то не высыпался. А потом она шла и становилась поблизости от этой черной штуки - от камеры. Иногда одна, а иногда еще со всякими другими артистами, которых откуда-то привозили на несколько дней, а потом увозили. Ее-то и Олега никуда не увозили, они все время тут жили, потому что они были главные исполнители. И когда начинали снимать, то есть орать друг на друга, ругаться и все такое, я забирался под стул или еще куда, где безопасно, и оттуда наблюдал. Ну и они все потихонечку ко мне тоже попривыкли. Я уже как бы ихним всеобщим талисманом сделался.
- Ну что, Капа, - говорит Марк и на меня глядит. - Можно начинать?
- Валяйте, - говорю. И поглубже под стул забираюсь.
И так я много дней сидел под стулом и на это все глядел, и уже просто так мне, конечно, сидеть было скучно, очень уже хотелось принять посильное участие. Ну, пару раз я им шнуры какие-то запутал, пудру на себя опрокинул, микрофон как-то уронил. Потом вникать стал в самую суть процесса.
Помню, как-то не понравилось мне, как Марина с Олегом играют. Вылез из-под стула, прямо к ним подхожу, задом перед камерой стал и хвост поднял, мол, "Стоп!".
Директор как зашипит:
- Ах ты мерзавец! Брысь!
А Марк вдруг говорит:
- Нет, не брысь! Не брысь, а правильно! Вся сцена коту под хвост!
Когда шел дождь, они не снимали, а сидели в общежитии. Иногда в такие дни кто-нибудь в магазин бегал и в какой-нибудь комнате начинались возгласы "Со свиданьицем!". А Марк и Коля в такие дни злющие ходили, потому что им надо было солнце, чтобы снимать. Я в такие дни отсыпаюсь. Как-то вечером, дождик кончился, я во двор спустился. Только к сараю подошел из-за угла Рыжий.
- Ты чего, - говорит, - во дворе не показываешься?
- Некогда, - говорю. - Я теперь ихний талисман.
- Чего-чего? - говорит.
- Талисман. Это... ну, долго тебе объяснять. В общем, без меня они ничего не могут.
- Колоссально, - говорит с завистью. - Ну, тогда вынеси чего-нибудь пожрать! У них небось навалом!
- Ты что, - говорю. - Ни черта у них нету!
- Врешь! - говорит. - Если жрать нечего, чего ж ты от них не отвалишь?
Бездуховный он, в сущности, этот Рыжий! Только бы пожрать ему, да секс...
Обыкновенно Марк с Колей после съемок шли в наш городской кинотеатр и просматривали материал. Мне жутко хотелось поглядеть, что это за материал такой, но только они никому с собой ходить не позволяли. Я однажды попытался проскочить, но не вышло. Я другой раз попробовал - тоже мимо, заметили меня. А на третий раз Марк ногой на меня топнул, все равно как полковник:
- Тебе сказано - брысь отсюда! А то посмотришь - и сглазишь к чертям! Тем более завтра автор сценария смотрит.
Это насчет автора он уже как-то больше не мне, я себе сказал, и по голосу я понял, что это не больно-то его радует.
А на другой день, точно, объявился на площадке новый человек. Длинный, тощий, в очках, и бородка маленькая. Как он появился, Марк ему навстречу вышел, руку пожал, по спине похлопал и сказал, что он жутко рад, что тот приехал. Тут Коля на Марка поглядел и вздохнул. А длинный сказал Марку, что тоже жутко рад. И потом сказал, что он на площадке во время съемок посидит, если Марк не возражает. И Марк сказал опять, что он жутко рад, а Коля опять на него глянул и опять вздохнул. И длинному дали стул. Но он не сел, а пошел бродить по площадке и все трогать и со всеми здороваться, и с Мариной моей поздоровался, и она ему так улыбнулась, что он, наверное, чуть не ослеп, и он меня погладил, потом зацепился за какой-то кабель, чуть не упал, смахнул чей-то чемоданчик на землю, сказал: "Извините", тут же задел рукой стойку с прожектором - в общем, он мне понравился. А потом от начала и до конца съемок он просидел на стуле не шелохнувшись.
А потом они пошли смотреть материал - уже втроем. И я видел, что Марина моя в тот день очень нервничала, и Олег тоже, хотя меньше, и они решили, что надо снять напряжение. Они дали подлой Наде денег, и та пошла в магазин, и, пока Марк с Колей и длинным были в кинотеатре, они втроем снимали напряжение. А я пошел к кинотеатру.
Когда Марк, Коля и длинный человек вышли оттуда, я жутко испугался, потому что я в жизни не видел лица такого цвета, какое было у длинного. Хотя у Марка и у Коли тоже были интересные лица. Они вышли и даже не закурили. Они стояли молча и смотрели мимо друг друга.
Потом вдруг длинный закричал на Марка:
- Я ничего этого не писал! - И ткнул Марка пальцем в грудь.
А Марк тоже его ткнул пальцем и закричал:
- А я так вижу!
И закричал, что он никогда не сомневался, что длинный ему вонзит нож в спину.
А длинный закричал, что никому он ничего вонзать не будет, а снимет свою фамилию.
А Марк закричал:
- И снимай!
А длинный закричал:
- И сниму!
И они вдвоем стали одновременно кричать друг на друга и махать руками, и я сидел под скамейкой и смотрел и думал, что они, наверное, подерутся, но они не подрались, потому что Коля, который стоял и молчал, на них глядел, вдруг сказал:
- Ладно вам! Все равно худсовет все зарубит.
И при слове "худсовет" Марк и длинный разом замолчали, перестали махать руками и задумались.
И так молча они пошли в общежитие, а я шагал за ними следом и пытался сообразить: о чем это они? Какой нож? Какую фамилию? Откуда снять?
А в общежитии их встретили Олег и Марина, которые к тому времени уже сняли, должно быть, свое напряжение, потому что Марина во все стороны шикарно улыбалась и спрашивала у длинного:
- Ну! Сергей Александрович! Как вам материал? Скажите! Ну! Как я играю?
И длинный на нее сквозь очки глядел, улыбался и бормотал:
- Ну... интересно... И не ожидал... Что так интересно...
Тоже не отличался правдивостью. Но зато Марина моя совершенно приободрилась, стала улыбаться уже вообще невероятно и сказала, что они теперь все должны вместе снять напряжение.
И они пошли в нашу комнату и стали снимать напряжение, а я пошел спать в комнату к осветителям.
И, засыпая, я опять думал, сколько же всего этих сумасшедших людей на свете? Вот еще один объявился - длинный с бородкой и с очками, который свалился откуда-то и теперь еще может ударить Марка ножом в спину, что очень досадно. Да еще этот, как его... Худсовет! Худсовет - он, должно быть, еще более сумасшедший, чем они все, раз они его так боятся. Страшный, как какой-нибудь сторожевой пес, с которым лучше не связываться...
На следующий день бородатого человека уже не было - видно, сняв напряжение, он уехал, а все остальные остались. И с каждым днем теперь они становились все более нервными. Марина моя вообще мне каждую ночь истерики закатывала, что она угробила картину, что ее саму Марк угробил, а главное, Коля угробил, потому что специально снимает, чтоб она плохо выглядела... А выглядела она впрямь не очень - совсем худая сделалась и бледная... И Марк сделался бледный и уже подолгу орать не мог - только вскрикивал и тут же смолкал, безнадежно качая лохматой головой. И выходных они себе уже больше не устраивали, потому что ихний бархатный батька сказал, что они и так срывают все сроки и что из-за них вся студия под угрозой. И при этих его словах Марк ужасно съеживался. Так что выходных у них не было больше, только один раз съемки встали на два дня, потому что Олег очередной раз пообедал в нашем городском ресторане, а когда он через два дня поднялся с постели, у него был такой вид, что подлая Надя плакала.
Я, натурально, не плакал, но подумал: ну зачем? Зачем он приехал в этот город и не кушает дома? Вот ведь у нас все нормальные люди едят дома. И полковник дома ест. А может, и правда, у них ни у кого дома нету ни у Олега, ни у Марка, ни у Марины? И у всех остальных?
Но скоро настал день, когда я все понял.
Я все же пробрался в зал, где Марк и Коля сидели, чтоб смотреть материал. Видно, они уже были все утомлены, бдительность притупилась, и они не заметили, как я прошмыгнул в зал, пробежал под креслами в первых рядах и там залег под креслом. И вот погас свет, и вспыхнул этот белый экран. И я понял.
Я понял, зачем Олег отравился в нашем городском ресторане. Я понял, зачем моя Марина сделалась тощая и бледная. Я понял, зачем все эти люди каждый день орут друг на друга, бегают, суетятся, грузят свои ящики и коробки в автобусы, едут на лужайку, вынимают из автобусов свои коробки и ящики, раскладывают, сколачивают, подключают и зажигают, окуривают все вокруг дымом, ждут какого-то облака, потом ждут, чтоб оно поскорей ушло, замирают в абсолютной тишине, смотрят во все глаза на мою Марину и на седого Олега, которые по десять раз повторяют одно и то же перед этой самой черной штукой под названием "камера", и зачем Марк, который орет, что у него больное сердце, делает все, чтоб у него это сердце вообще лопнуло, и почему все эти люди, эти странные мужчины и женщины, которые питаются сигаретами и ходят в неглаженой одежде, вызывают зависть у жителей нашего города, хотя они-то сами живут в своих домах, где стоят холодильники с хорошими вкусными вещами, а не ходят в наш городской ресторан, запаха которого пугается даже такой тип, как Рыжий... Я понял, почему эти люди, постоянно жалующиеся, что в любом другом месте они имели бы куда больше, жили бы куда спокойнее, - почему они не отправляются в эти другие места.
Я понял все. Это когда погас в зале нашего городского кинотеатра свет, а экран вспыхнул.
И из-под кресла первого ряда я увидал вдруг прекрасную зеленую лужайку, и я узнал ту лужайку, где я много раз был, только она была во много раз прекраснее и зеленее, чем на самом деле, и на этой прекрасной лужайке появилась в длинном платье с кружевным зонтиком какая-то невозможной красоты женщина - и это была моя Марина, и это была не та сумасшедшая артисточка, которая будила меня по ночам, курила, ревела, бормотала, что она бездарь, и снова ревела и курила, а это была ослепительная Марина с такими глазами, каких не бывает даже у сиамских кошек... А потом навстречу Марине показался человек в белом костюме - и это был Олег, но не тот злой Олег, который орал на Марка и обещал уехать, потому что его предали, и не тот, который после нашего ресторана ходил по стеночке, держась за живот, и не тот, который как-то лез целоваться к моей артисточке в моем присутствии... Это был невероятный красавец, мужественный и благородный, как тигр, и тут он тоже поцеловал Марину, но я понял, что это был другой поцелуй, и даже зажмурился от восхищения... Не знаю, сколько времени длилось все это. Я съежился под креслом первого ряда и глядел и чувствовал, что из глаз моих закапали слезы... Да, я сидел и тихо рыдал. Я рыдал, ибо я понял теперь, для чего ведут они свою жизнь. Для того, чтоб сделать эту самую жизнь на куске белой материи во много раз красивее, чем она есть на самом деле...
Когда зажегся свет в зале, Марк и Коля стали ругаться, но впервые я не слышал - о чем.
Я не пошел в общежитие, мне хотелось излить кому-нибуль душу, мне хотелось ласки и понимания. Я бродил всю ночь. Под утро я встретил ту, беленькую с черными ушками... Я долго рассказывал ей о том, что видел. О том, что есть, оказывается, моменты, когда хотелось бы ненадолго стать человеком... Словом, долго я с ней делился своими эмоциями. Она на меня во все глаза смотрела, слушала. Потом говорит:
- А давай, Гриша, сегодня на помойку вместе сходим, позавтракаем!
У меня все внутри упало. Как дам ей по башке лапой!
Удрала, дура! Еще крикнуть успела, чтоб я к ней больше не приставал. Ну и черт с тобой, думаю... И сижу, размышляю о жизни, мечтам предаюсь. А в общежитие, олух, не тороплюсь. А когда вернулся...
Я увидел пустое общежитие.
Я промчался по второму этажу - все комнаты были пусты, если не считать окурков. Я бросился обратно, скатился вниз по лестнице и пронесся по главной улице. И увидел, как за поворотом скрывается последний автобус - они называли его камер- вагон, - там возили ту самую черную штуку со стеклянным глазом.
И я заплакал - второй раз за эти сутки. Я брел по улице, не замечая, что начался дождь.
Я снова поднялся по лестнице на второй этаж, и на этот раз увидел холодильник - его вынесли обратно в коридор. Я ткнул мордой в шель - дверца открылась. В холодильнике было пусто, только на нижней полке лежал маленький кусочек колбасы. Я понял, что это они оставили мне.
Я не стал есть. Я опять спустился вниз и сел на крыльцо. Ко мне подлетел захлебывающийся лаем Тузик. Я только глянул на него - он поджал хвост и попятился. Видно, я был страшен.
Потом, когда дождь почти кончился, меня увидела полковничиха. Она взяла меня, мокрого и дрожащего, на руки, отнесла к себе. Когда пришел полковник, она сказала, что если он станет выгонять меня, то она уйдет со мной. И полковник замолк, и я понял, что из них двоих теперь полковник она. А потом я убежал во двор и встретил Рыжего, он понял, что я не в себе, и угостил валерьянкой, которую раздобыл где-то.
- Со свиданьицем, - сказал я ему, выпил валерьянку, но не развеселился.
А потом наступил вечер, стало темно. Я подошел к общежитию, где теперь не горели окна и было отвратительно тихо.
Я поднял морду к небу. Первый раз в жизни я пожалел, что я не собака, - сейчас бы я завыл. Я долго сидел неподвижно и смотрел в темное небо. Я сидел и смотрел. Я сидел до тех пор, пока в меня не вошло чувство знания и решимости.
И тогда я встал и пошел не оглядываясь.
Было темно, но я-то, слава богу, видел как днем. Мои глаза были сухими. Я бы никогда не мог объяснить этого, но я знал, что не собьюсь с дороги...
* * *
В большом и шумном городе перед входом в известную киностудию сидел невероятно грязный, тощий и ободранный кот. Он сидел с утра до вечера уже несколько дней и смотрел на входящих и выходящих своими пронзительными зелеными глазами.
Внезапно, заметив кого-то, он замер, затем стремглав кинулся вперед и молниеносным прыжком настиг входившую в дверь студии молодую, но уже популярную артистку. Артистка испуганно завизжала.
Оказавшийся рядом дородный мужчина галантно отшвырнул кота прочь.
- Совсем ополоумели коты паскудные, - заглядывая в глаза артистке, сказал он.
- Я так испугалась! - сказала с чарующей улыбкой артистка. - Вообще я люблю кошек. У нас на съемках чудный кот жил. Капа. Красавец!
И они прошли через турникет.
Услышав такие слова, кот отряхнулся и сказал что-то, глядя вслед ушедшим.
Но слова эти прозвучали для оказавшихся рядом обычным мяуканьем.
II ЛЮДИ С ПОНЯТИЕМ
* Нужная специальность
* Симптомы
* Древняя игра
* Закон сосудов
* Сто тысяч луидоров
* Кстати о птицах
* Экология
* Место среди звезд
* Появился Сидоров
* Экскурсант
* Сплошной Лелюш
* Скрепки
* Превращения Шляпникова
* Заботы Сергея Антоновича
* Голос
* Синяя история
* Шел по улице троллейбус
* Под музыку Вивальди
* Не может быть
* Золотая пуговица
* Девять десятых
* Субботний рассказ
* Наш брат
* Счастливый
* Чипполлино
* Постскриптум
* 1
* 2
* Сюжет
* Везучая
* Полным-полно рыжих
* Дубов
* Фиеста
* Ступеньки
* Случайные встречи
* Сосед пропеллера
* Что-то происходит
* Оптимистическое
* Начальство и народ
* Одобрям-с!
* Страшное дело
* Двое смотрят телевизор
* Хочется
* "Сумашечий!.."
* Веришь - не веришь
* Репетиция
* Львица
* Практически - народ
* Серое вещество
* Тридцать шесть и шесть
* Смешанные чувства
Нужная специальность
- Что-то сегодня народ не идет, - сказал Брикетов.
- Жара, - ответил Супонин, обмахиваясь газетой.
- Да, - сказал Брикетов. - Сто лет такого пекла не наблюдалось.
- Больше, - скандал Супонин. - Мой папаша говорит, он триста лет такой жары не помнит.
- На солнце процесс идет, - сказал Брикетов. - Протуберанцы.
- Как ты сказал? - удивился Супонин.
- Ну это вроде землетрясения, - объяснил Брикетов. - Только на солнце.
- Понятно, - сказал Супонин. - Вот из-за этого солнца народ и не идет.
- Вчера, говорят, десять человек от солнечного удара умерло, - сказал Брикетов. - Один даже писатель.
- Я писателей очень уважаю, - признался Супонин.
- Что ты! - подхватил Брикетов. - Не было бы писателей, значит, и книг бы не было.
- Представить невозможно, - сказал Супонин. - Если хочешь знать, мое мнение такое, что книга - это источник знаний.
- Вот и я говорю, - сказал Брикетов. - Помню, мне один рассказывал. "Всему, - говорит, - что у меня хорошего есть, я обязан книгам".
- Конечно, - согласился Супонин. - Заработки у них хорошие. Но только у нас зря денег никому платить не будут.