Мишин Михаил. Почувствуйте разницу

   - Я тебе больше скажу, - проговорил Брикетов. - Некоторые считают, что писатели как люди работать не хотят, вот и пишут. А я так считаю, что нельзя зря людей охаивать. Ты сначала разберись, а потом уже охаивай. Верно?
   - Верно, - сказал Супонин. - У писателей тоже работы много. Сперва все на бумаге написать, потом ошибки исправить, потом на машинке напечатать. Только успевай поворачиваться.
   - Не каждый может.
   - Конечно, - сказал Супонин. - Потом ты учти: если бы не писатели, что бы люди читали? Вот что бы ты читал?
   - Ничего, - уверенно сказал Брикетов. - А так я "Следы на снегу" читаю. Интересно.
   - Да, - сказал Супонин. - Мне тоже понравилось. А еще в прошлом году я Гюго читал. "Красное и черное". Тоже хорошая вещь.
   - Еще бы, - сказал Брикетов. - Англичане хорошо пишут.
   - В общем, чего говорить, - сказал Супонин. - Писатель - нужная специальность.
   - Без книг нам с тобой тут и делать нечего было бы, - вздохнул Брикетов. - Это, Коля, наш хлеб.
   - Кстати, - сказал Супонин, - на обед пора закрываться.
   - Точно, - сказал Брикетов, посмотрев на часы. - Пора. Тем более нет никого.
   - Как бы нам с тобой сегодня черепушку не нажгло, - сказал Супонин, закрывая на ключ дверь, где красовалась надпись: "Прием вторсырья".
   Симптомы
   Дверь кабинета с табличкой "Терапевт" открылась, вышел мужчина и сказал:
   - Заходите, следующий.
   Он ушел. Девушка, сидевшая рядом с Супониным, встала и вошла в кабинет. Дверь закрылась.
   - Медицина, - сказал Супонин, - уже до всего дошла.
   - Ага, - кивнул Брикетов, - уже до всего.
   - Вот ты бы хотел врачом быть? - спросил Супонин.
   - Я бы, Коля, - сказал Брикетов, - очень хотел быть врачом. Потому что это самое благородное дело - кого-нибудь лечить.
   - Я бы тоже мечтал быть врачом, - сказал Супонин. - Вот сидишь ты в своем кабинете, к тебе больной приходит. Ты ему температуру смерил - и он уже здоровый уходит.
   - В Австралии одному чудаку сердце пересадили, - рассказал Брикетов. - У него самого уже еле стукало, а там в это время как раз помер один банкир. Помер он от желудка, а сердце у него было здоровое. И тому чудаку его сердце пришили.
   - Да, - сказал Супонин. - Только это не в Австралии было. Это было в другой стране. Вроде в Парагвае.
   - Не в этом дело, Коля, - сказал Брикетов. - Главное в том, что медицина уже взобралась на самую вершину.
   - Это-то конечно, - согласился Супонин. - Вот у моей свояченицы в прошлом году на спине жировик образовался. Так его в два счета вырезали.
   - Что делается! - сказал Брикетов.
   - Это еще что, - продолжил Супонин. - Врачи уже детей в колбе выращивать могут.
   - Иди ты!
   - Я тебе говорю. Только, конечно, не каждый это себе может позволить. Большие деньги нужны.
   - Колбы, наверное, дорогие, - сказал Брикетов.
   - И колбы, и вообще весь материал, - ответил Супонин. - Это только миллионеры могут себе позволить. Приходит он, вынимает миллион и, пожалуйста, получает из колбы мальчика.
   - Хорошо, - вздохнул Брикетов. - А девочку могут образовать?
   - Пожалуйста, - сказал Супонии. - Восемьсот тысяч.
   - Тоже недешево, - прикинул Брикетов. - А как же у нас? У нас миллионеров нету.
   - У нас - не знаю, - сказал Супонин. - Наверное, бесплатно.
   - Да. - сказал Брикетов. - Хорошее изобретение.
   - Конечно, - сказал Супонин. - Теперь врачи могут любому помочь.
   - Это их святой долг, - сказал Брикетов. - Они за это деньги получают.
   Открылась дверь кабинета. Вышла девушка.
   - Следующий, - сказала она.
   Супонин встал и пошел в кабинет.
   Брикетов принялся разглядывать повешенный на стенку плакат про кишечных микробов. Он не успел все хорошенько рассмотреть, потому что из кабинета вышел Супонин.
   - Ну? - спросил Брикетов.
   - Плохо, - сказал Супонин.
   - Температуру смерила? - спросил Брикетов.
   - Нет, - сказал Супонин. - Она сказала, что ей запах не нравится. Я говорю: "Доктор, я у друга на рождении был".
   - А она что? - спросил Брикетов.
   - А ничего, - сказал Супонин. - Говорит, пришел не по адресу.
   - Да, - сказал Брикетов, - совсем дошла медицина. Людям вон сердце пришивают, а ей бюллетеня жалко. "Не по адресу"! Ну и черт с ней!
   - Правильно! - сказал Супонин. - Не заплачем.
   Оба вышли на улицу и, посовещавшись, направились к зубной поликлинике.
   Древняя игра
   - Двери закрываются, - просипел вагонный динамик.
   Электричка пошла.
   - Поехали, - сказал Брикетов, глядя в окно. - На лоно природы.
   Супонин кивнул и стал разворачивать эскимо.
   Брикетов тоже развернул мороженое.
   - Ты сыграть-то взял? - спросил Супонин. - Почти час ехать.
   - Взял, - сказал Брикетов. - В сумке лежит.
   Супонин поднял голову и поглядел на металлическую полку над окном, где стояла сумка. Из сумки торчал край деревянной шахматной доски. Потом он опустил голову и откусил от мороженого.
   Некоторое время оба смотрели в окно.
   - И все-таки я его не одобряю, - вздохнул Брикетов. - Не одобряю.
   - Кого? - спросил Супонин.
   - Фишера, - пояснил Брикетов. - Совсем уже зарвался Бобби.
   - А-а, - сказал Супонин. - Бобби-то, точно, зарвался. Он, я слыхал, за каждую партию миллион требует. Это если белыми играть, а если черными, то еще больше. Десять партий сыграть - вот и десять миллионов. И все в валюте.
   - Это само собой, - сказал Брикетов, комкая бумажку от эскимо и пряча ее под сиденье. - Но не в этом дело. Он, Коля, в дебютной теории отстал, потому что не следит за новинками, вот он до чего зазнался.
   - Не может быть, чтобы в дебютной, - сказал Супонин с сомнением. Неужели до этого дошло дело?
   - Ты что ж, мне не веришь? - спросил Брикетов. - Ведь ты пойми, Коля, ведь дебют - это ж самое начало. А уж как начал, так и кончил.
   - Это точно, - сказал Супонин, выбрасывая свою бумажку в окно. - Кончил дело - гуляй смело.
   - А знаешь ты, сколько на свете всевозможных дебютов? - спросил Брикетов. - Их тыщи. Всяких там испанских гамбитов.
   - Я королевский гамбит знаю, - сказал Супонин. - Пешкой от королевы.
   - Королевы нету, - сказал Брикетов. - Королева - это ферзь. А тура это ладья.
   - Ну да, - согласился Супонин. - Ладья - это тура, а офицер - это слон.
   - Ну что, - спросил Брикетов, - сыграем?
   - Давай доставай, - сказал Супонин. - А то не успеем оглянуться приедем.
   Брикетов снял с полки сумку и достал шахматную доску.
   - Прямо на коленях? - спросил он, раскрывая доску-коробку.
   - А где же? - сказал Супонин, глядя на действия Брикетова.
   - Жаль, третьего нет, - сказал Брикетов.
   - Будний день, - сказал Супонин, оглядывая почти пустой вагон.
   - Пики - козыри! - объявил Брикетов, кончив сдавать. - Я хожу, у меня шестерка.
   - Ходи! - сказал Супонин, разворачивая карты веером. - Это тебе не "е-два е-три"!
   На черно-белую доску шлепнулась первая карта.
   Электричка подъезжала к первой остановке.
   Закон сосудов
   - Дела! - сказал Супонин, складывая газету. - Дела-а! Слышь, физики новую частицу нашли!
   - Иди ты! - обрадовался Брикетов.
   - Вот если хочешь знать, кого я по-настоящему уважаю, - сказал Супонин, - так это я тебе скажу кого.
   - Мясников? - предположил Брикетов.
   - Это-то да, - сказал Супонин. - Это само собой. А помимо мясников я еще уважаю научных деятелей, в том числе и ученых. Математиков там, химиков, физиков...
   - Физика - это да! - сказал Брикетов. - Физика - это... - он поискал слова, - царица полей!
   - Царица полей - это пехота, - возразил Супонин. - И еще кукуруза. А физика - это царица наук. Я это прочитал в журнале "Наука и жизнь".
   - Правильно написано, - определил Брикетов. - Я тебе больше скажу: я об этом сам думал. И выходит, что все великие люди были физиками. Ломоносов - раз, Архимед - два, и потом этот, ну как его?.. Альфред, что ли?
   - Альберт Эйнштейн, - важно сказал Супонин.
   - Во-во! - сказал Брикетов. - Только что он изобрел, я забыл.
   - Он то изобрел, что все относительно, - сказал Супонин.
   - Постой, - сказал Брикетов. - Разве это он, а не Циолковский?
   - Ты все спутал, - сказал Супонин. - Циолковский - он не по этому делу. Он все открыл насчет космоса. Он, если хочешь знать, самый был великий гений, хотя и глухой. Я про него кино смотрел. Так он там только через трубку слышать мог.
   - Ну и что? - сказал Брикетов. - Это ничего не значит. Вот у тещи моей бывшей...
   - Погоди, - сказал Супонин. - Я тебе еще про этого хотел досказать, про Альберта. "Все, - говорит, - относительно". Взять хоть тебя. Ты мужик здоровый. А из чего состоишь?
   - Из чего? - Брикегов пожал плечами. - Из мяса. Из костей и мускулатуры.
   - Вот, - сказал Супонин. - А мясо из чего?
   - Из жил, - сказал Брикетов.
   - Из атомов! - с торжеством сказал Супонин. А атомы относительно тебя - фигня. Их и в микроскоп не видать.
   - Колоссально, - сказал Брикетов. - А вот атомы из чего?
   - Из частиц, - сказал Супонин, подумав. - Из частиц и материи.
   - А материя? - не отставал Брикетов.
   - Неизвестно, - сказал Супонин. - Про это ничего не написано. Может, сами не знают.
   - А может, и знают, - сказал Брикетов, - да это государственная тайна.
   - Ну, что тебе сказать, - вздохнул Супонин. - Непростая вещь - физика. Там еще бывают другие законы. Например, закон, что плюс на плюс будет минус.
   - Закон бутерброда, - сказал Брикетов. - Как ни роняй - все маслом вниз. Я вчера уронил - точно! Я еще два раза попробовал, для опыта. Как из пушки маслом книзу, и все!
   - А потом? - спросил Супонин.
   - Потом съел, - сказал Брикетов. - А вот ты про закон сосудов слыхал?
   - Закон сосудов? - Супонин оживился. - Это как? Сколько вольешь, столько и выпьешь, что ли?
   - Ну, в общем, да, - сказал Брикетов. - Это если, значит, разные сосуды соединить, так вода будет на уровне, понял? А если разъединить, так потечет.
   - Ежу понятно, - сказал Супонин. - Мне про этот закон вчера один физик объяснил. С тридцать девятой квартиры. "Зайдите, - говорит, - у меня опять в ванной течет".
   - Пойдешь к нему? - спросил Брикетов.
   - Мне он тот раз пятерку уже дал, - сказал Супонин. - В этот раз может не дать. Сходи ты лучше.
   - Ох, эти физики, - сказал со вздохом Брикетов. - Может, сделать ему нормально?
   - Ну что тебе сказать? - проговорил Супонин. - С одной стороны, конечно, наука, это мы уважаем. А с другой стороны, о себе тоже надо думать...
   Оба взяли свои чемоданчики с ключами и прокладками, расписались в журнале техника-смотрителя и отправились трудиться.
   Сто тысяч луидоров
   - Стой, Коля, - сказал Брикетов. - Перекурим.
   Оба остановились, закурили.
   - Тяжелая, зараза, - сказал Супонин.
   - Это еще самый мелкий, - сказал Брикетов. - Другие-то вдвоем и не поднять.
   - Говорят, в Италии один чудак жил, скрипки обожал делать, - сказал Супонин. - Страдивариус его фамилия была.
   - Вчера в "Добром утре" про веселого архивариуса пели, - отозвался Брикетов.
   - Страдивариус - архивариус! - восхитился Супонин. - Стих получается! Да, ну вот. Он, старикан этот, самый был крупный специалист. Маленькие такие скрипочки изготовлял, лакированные. И между прочим, хорошие деньги имел.
   - А какие у них деньги были?
   - Как какие? - не понял Супонин.
   - Ну, рупии там или кроны?
   - Нет, не рупии, - сказал Супонин. - Постой, какие же у них деньги были? Шиллинги, что ли? Нет... А, вспомнил - луидоры. За одну скрипку ему сто тысяч давали.
   - А луидор - это сколько рублей? - с интересом спросил Брикетов.
   Супонин задумался.
   - Луидор, - решил он, - это рубля полтора.
   - Сто пятьдесят тысяч, значит, - сосчитал Брикетов. - За одну штуку. Ничего себе жил.
   - Ну и правильно, - сказал Супонин. - Ведь скрипка, понимаешь ты, это такая вещь! Золотой инструмент. Сама малюсенькая, а звук такой - всю душу переворачивает.
   - Это верно, - согласился Брикетов. - Звук у нее пронзительный, даже уши закладывает, такой звук. А возьмешь ее в руки и не подумаешь. Помню, я одному профессору как-то скрипку нес. В футляре. Красивый был футляр, черный. Так мне профессор за это пятерку дал, а там весу-то было от силы два кило.
   - Вот я и говорю, - сказал Супонин. - Умный был человек этот Страдивариус. Хорошую вещь изобрел. Свои деньги по совести получал.
   - А тому, кто вот эту бандуру придумал, я бы ни луидора не дал, сказал Брикетов.
   - Точно, - подтвердил Супонин. - Намучаешься с ней, будь здоров, а получишь ту же пятерку.
   Они погасили сигареты, бросили окурки, надели лямки и потащили пианино на следующий этаж.
   Кстати о птицах
   - Телевизор включить? - спросил Супонин.
   - Обязательно, - сказал Брикетов. - Телевизор - это, я тебе скажу, окно в мир!
   - Вот именно, - сказал Супонин, включая телевизор. - Именно окно.
   - Ну, будем! - сказал Брикетов.
   - Давай! - сказал Супонин.
   - Ффффффу! - скривился Брикетов. - Гадость!
   - Ничего, - сказал Супонин. - Запей!
   На телеэкране закружились под музыку черные журавли.
   - "В мире животных", - сказал Брикетов. - Интересно, про кого сегодня будет. Прошлый раз про этих было, про кенгуру.
   "Сегодня, товарищи, мы расскажем вам о пингвинах", - сказал мужчина с экрана.
   - Нормально, - сказал Супонин. - Про пингвинов - это нормально.
   - Про кенгуру тоже колоссально было, - сказал Брикетов. - Смотрел?
   - Не смотрел, - сказал Супонин. - Про кенгуру не смотрел.
   - Ну, будем, - сказал Брикетов.
   - Давай, - сказал Супонин.
   - Охххххх, гадость, а? - сказал Брикетов. - Бррр!
   - Ничего, - сказал Супонин. - Если запить.
   "Пингвины, - сказал голос за кадром, - достигают роста ста двадцати сантиметров..."
   - Гляди, - сказал Супонин. - Вон их сколько. Стоят, ничего не делают!
   "Пищей пингвинам служит в основном рыба..."
   - Слыхал? - сказал Супонин. - Рыбу им подавай. Тоже мне, цацы.
   "Пингвины, - ласково сказали с экрана, - великолепно плавают и ныряют..."
   - Слышь, - сказал Супонин. - Плавают и ныряют, а летать не могут ни шиша. Курица - не птица, понял?
   "Самка пингвина приносит одно яйцо", - сказал телевизор.
   - Гляди-ка! - сказал Супонин. - Здоровое. Это тебе не по рубль тридцать.
   - Само собой, - сказал Брикетов.
   - Интересно, - сказал Супонин. - Съедобные эти пингвины или нет?
   - Ну, будем, - сказал Брикетов.
   - Давай, - сказал Супонин.
   - Ффффффу! - сказал Брикетов.
   - Нич-чо! - сказал Супонин. - Главное - запивать!
   "...А сейчас мы простимся с этими удивительными птицами..."
   - Летят перелетные птицы! - запел Брикетов. - А я остаюся с тобой! Ты понял, перелетные птицы летят! А я остаюся! Об-бидно!
   "Теперь мы переходим ко второй теме нашей передачи, - сказал мужик с экрана. - Это тоже птицы, на этот раз самые маленькие - колибри..."
   - Обратно птицы? - мрачно сказал Супонин. - Все птицы, птицы... Ты мне про кенгуру давай.
   "Некоторые колибри так малы, что их вес едва превышает полтора-два грамма..."
   - Стой! - сказал Брикетов. - Стой, Коля! У меня на них душа горит, на этих гадов. Зачем птичек мучают?
   - Давай, - сказал Супонин. - За их здоровье!
   - Фффффууу! - сказал Брикетов. - Ф-фу ты!..
   - Нормально, - сказал Супонин. - Только запивать, и все!
   "Поразительно яркая окраска этих птичек не имеет себе равных", - сказали с экрана.
   - Окраска! - сказал Супонин. - Ты давай скажи лучше, съедобные они или нет?
   - А ну переключи! - сказал Брикетов. - Переключи, пока я ему не врезал!
   Супонин крутанул переключатель.
   Там оказалась тетка, которая сказала в микрофон: "Сен-Санс. "Умирающий лебедь". Исполняет..."
   - Нет, ты видел? - сказал Брикетов. - За что животных мучают, а?
   - Там птицы и здесь птицы! - закипел Супонин. - Везде птицы! А я тебе не птица, понял? Я по восемь часов вкалываю!
   - Ну! - закричал Брикетов. - А я по сколько?! Оба с чувством пожали друг другу руки.
   - Давай!
   - Поехали!
   - Ффффуууххх, - сказал Брикетов. - Тьффу!
   - Нич-чо, - сказал Супонин. - Запей, или я тебя уважать не буду!
   - Гляди, - сказал Брикетов. - Чего это там?
   - Лебедь умер, - сказал Супонин.
   - Замучали птицу, - со слезами сказал Брикетов. - Живодеры!
   - Все, - сказал Супонин. - Кончилось.
   - Поч-чему кончилось? - обиделся Брикетов. - Нич-чего не кончилось! Я им этого не прощу, понял? Я за птицу, знаешь!..
   - Нет, - сказал Супонин. - У нас тут уже кончилось. Надо, это, сбегать...
   - Сбегать? - сказал Брикетов. - Раз надо - значит, надо! Никто не отказывается, понял?
   - Вот сейчас выключим, - сказал Супонин, - и пойдем!
   - Правильно, - сказал Брикетов. - Выключи, пока я ему не врезал. Ты меня знаешь!
   - Гляди, - сказал Супонин. - Диктор! Во морду отъел, а?
   - Погоди, - сказал Брикетов. - Это трюмо... Телевизор вон... Дай я сам!
   Они выключили телевизор, обменялись рукопожатием и в обнимку пошли вниз по лестнице.
   Экология
   - Нет, ты скажи, - в сердцах сказал Брикетов, - ты мне скажи, откуда этого мусора столько берется?
   - Ясно, откуда, - откликнулся Супонин. - Загрязнение среды называется. Все загрязняют, кому не лень. В Японии - жуткое дело! В реках уже воды не осталось, одна ртуть течет.
   - Япония - ерунда, - сказал Брикетов. - Ты про Бискайский залив слыхал?
   - Слыхал, - сказал Супонин. - Он между Грецией и Турцией.
   - Ты что! - сказал Брикетов. - Между Турцией и Грецией - пролив Ла-Манш. А Бискайский залив - он ближе к Норвегии. Ну так вот, в заливе этом вообще уже все сдохло. И рыбы все сдохли, и водоросли. Все из-за нефти.
   - Конечно, - сказал Супонин. - Эти пароходы как тонут, так всю нефть и выливают. Чтоб пожара не было. А так они спокойно утонут, и все.
   - Им-то наплевать, - подтвердил Брикетов. - Они утонули, и все. А тебе потом в заливе в этом не искупаться. Так что, Коля, я тебе говорю: хреново с океанами у нас.
   - Да, - сказал Супонин. - С океанами я тебя не поздравляю. И с сушей не поздравляю. А атмосфера? Ты чувствуешь, чем мы дышим?
   - Нет, - сказал Брикетов. - У меня нос заложен.
   - Потому и заложен, - объяснил Супонин. - В атмосфере-то воздуха уже не осталось ни черта. Автобусы - раз! Папиросы все на улице курят, даже бабы, - два! Заводы всякие - три! Я тебе говорю: кислорода у нас осталось года на два. А потом? Как тут жить, я тебя спрашиваю?
   - А никто и не живет уже, - сказал Брикетов. - Животные все раньше чувствуют, вот и вымирают. А птицы? В лесах, понял, никто уже не поет, не чирикает. Одни комары.
   - Ха! - вдруг засмеялся Супонин. - Гляди, тебе от голубя подарок!
   - Где? - закричал Брикетов. - Ах ты!.. - Он задрал голову и поглядел в небо. - Вот паразит, а! Пиджак испортил, новый почти!
   - Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, - продекламировал Супонин.
   - Птичка, - разозлился Брикетов. - Убивать их, сволочей, надо! Птички, твои, собачки! Всю планету загадили!
   - Смотри-ка, - сказал Супонин, показывая на асфальт, - вон пачка иностранная. "Мальборо", понял?
   - Иностранцы, - неодобрительно сказал Брикетов. - Ходят, только пачкают.
   - А может, не иностранец, - сказал Супонин. - Может, и наш. Я такие сам курил, мне один друг давал.
   - Наши тоже мусорят, - сказал Брикетов. - Вон "Беломор" валяется!
   - А может, "Беломор" иностранец курил, - сказал Супонин.
   - Охрана среды, охрана среды, - в сердцах сказал Брикетов. - Так бы их всех носом и ткнул! В среду эту носом... Кстати, день-то какой сегодня? Не среда?
   - Четверг, - сказал Супонин. Он оглянулся и начал вяло махать метлой. - Мети давай, сержант смотрит.
   - Четверг, значит, - сказал Брикетов, тоже принимаясь махать метлой. - Это сколько ж нам еще охраной среды заниматься?
   - Неделю, - ответил Супонин. - В ту среду как раз пятнадцатые сутки пойдут.
   Место среди звезд
   Когда теперь меня спрашивают, что главное для актера кино, я отвечаю: найти себя. А чтобы найти - искать, а искать - значит пробовать. Вернее - пробоваться... Ах! Если бы вы знали, что это такое, когда режиссер впервые творит тебе: "Я хочу попробовать вас на главную роль!" Да, он так и сказал! Он сказал: "Правда, придется попробовать еще трех актрис на главную роль!" Да, он так и сказал! Он сказал: "Правда, придется попробовать еще трех актрис, но это для проформы, чтобы худсовет мог сделать вид, что они там что-то решают... Но снимать я буду только вас!" У меня даже глаз задергался! От волнения у меня всегда... А тогда - я была настолько наивна!.. Я еще не знала тогда, что человечество делится на две половины: на честных людей и режиссеров. Я уже потом узнала, что каждой из тех трех он тоже сказал, что снимать будет только ее. Так что каждая из нас была за себя спокойна. И режиссер был за себя спокоен - он с самого начала знал, что снимать будет только свою жену...
   Теперь - если кто не знает, что такое пробы. Это значит - снимают какой-то эпизод будущего фильма с разными актерами, чтобы потом сравнить и взять того, кто хуже всех. Причем если речь идет о главной героине, то сто процентов - режиссер будет снимать на пробах любовную сцену. Моя сцена была такая: я признавалась главному герою, что люблю его. Он говорил, что любит другую. Я должна была зарыдать, потом крикнуть: "Подлец!" - и дать ему пощечину. Очень жизненно. Режиссер сказал: "Мне репетировать некогда, найдите партнера и порепетируйте сами".
   Я репетировала дома. Партнером был мамин муж. Я его не выносила. И как только мама могла?..
   Я с ненавистью глядела ему прямо в глаза и говорила: "Я вас люблю!" Он меня очень боялся. Он съеживался и, запинаясь, бормотал, что любит другую. Я рыдала так, что в стену стучали соседи. Потом кричала: "Подлец!" - и с наслаждением отвешивала пощечину. После каждой репетиции он шел на кухню отдышаться. Там тихо плакала мама. Она считала себя виноватой перед нами обоими.
   В общем, мне казалось, к пробам я готова. Но когда я узнала, кто будет моим настоящим партнером... У меня задергались сразу оба глаза... Это был не просто известный... Это был... Ну в общем, на площадке от ужаса у меня пропали слезы... Уж я и на юпитер смотрела, чуть не ослепла, и щипала себя за бедро - потом были жуткие синяки, - ничем! Ни слезинки! А уж когда дошло до пощечины... Дубль, второй, третий - не могу! Режиссер уже орет: "Да пойми ты! Он же тебя унизил! Он же любовь твою предал! Он же гад! Неужели ты гаду по морде дать не можешь?!"
   Я и так уже ничем не соображаю, а после этого у меня еще и горло перехватило. Ну, снова начали. И вместо "Я вас люблю" у меня вышло какое-то "Яй-юй-ююю..." Ну и тут партнер не выдержал. Он режиссеру сказал, что он тоже любит кое-что. Например, он любит, чтобы с ним пробовались нормальные артистки, а не что-то икающее, мигающее и хрипящее... Я в таком шоке была, даже не сразу поняла, о ком это он... Зато когда до меня дошло... На нервной почве все получилось - и крик, и слезы!.. А уж что касается пощечины... В общем, только через неделю он мог сниматься...
   Господи! Если бы вы только знали, что это такое провалить пробы!.. Я так плакала!.. Мама не спала ночей. Мамин муж ходил на цыпочках - он чувствовал, что виноват, плохо репетировал... И все же в глубине души я не теряла веры! Не может быть! Пробьюсь! Пусть не главная, пусть просто роль... Ничего, еще заметят! Оказалось уже заметили. Вскоре после той пощечины ко мне подошел другой режиссер и сказал: "Не расстраивайтесь. Я был на пробах. Я все видел. Эти ослы не поняли, что у вас взрывной темперамент. Снимать вас буду я. Но у меня условие. Чисто творческое. Во время подготовительного периода я должен познакомиться с исполнителем как можно ближе. Только при этом условии я смогу полностью раскрыть ваш талант. Вы меня понимаете?" Чего же тут было не понять? Я ему сразу сказала, что при этом условии у меня каждый сможет открыть талант. А может, даже гений. И пусть он поищет другую дуру. Надо сказать, другую дуру он нашел моментально. А я осталась со своим умом - но без роли...
   Я была на грани! Я целыми днями молила Бога: "Господи, если ты есть, придумай что-нибудь! Пусть не роль, пусть эпизод! Я согласна на все! Услышь меня, Господи!"
   Но Бог меня не услышал. Зато откликнулся Аллах мне позвонили с "Узбекфильма". Видно, там уже прослышали о моем взрывном темпераменте. Это была картина о разгроме банды басмачей. И режиссер придумал, что главаря басмачей должна играть женщина. Это была его находка. Он творил: "Все будут думать, что он - это он, а он - это она! Этого еще не было, да?" Эпизод был такой. Я, ну, в смысле - главный басмач обнаруживает проникшего в банду красного разведчика, срывает с него фальшивые усы и допрашивает под пыткой, чтоб тот выдал своих. Очень жизненно.
   Я репетировала дома. Красным разведчиком был мамин муж. Я привязывала его к стулу, бегала вокруг него с кухонным ножом и кричала: "Байской земли захотел, шакал?!" Мамин муж держался стойко, никого не выдавал, только очень жалобно поглядывал в сторону кухни... Он был дядька ничего... В Ташкент я прилетела в полной готовности.
   На пробах моим партнером-разведчиком был сам режиссер. Сначала мне сделали грим басмача. Это уже было зрелище. А когда на меня надели полосатый халат и чалму и я с маузером в одной руке и кривым ножом в другой появилась на площадке... Это был даже не смех. Один из осветителей вообще свалился сверху прямо на камеру. А сам режиссер, увидев меня, успел только крикнуть: "Накиньте на нее чадру!" - и повалился в истерике. Но я-то уже была в образе! Я закричала ему: "Смеяться вздумал, краснопузый шакал?!" И со всей силы рванула фальшивые усы. Тут он как завыл! Я и забыла, что у режиссера усы были настоящие...
   Я летела обратно и плакала. Я летела быстро. Но слухи летели быстрее. Известный комедиограф сказал: "Я уже все знаю. Они не поняли, что у вас потрясающее чувство смешного. Хочу предложить вам роль. Практически та же басмачка - воспитательница детского сада. Очень добрая, веселая. Дети рядом с ней все время смеются... Согласны?" Еще спрашивал! Да я вцепилась в эту роль! Меня всегда восхищала Джульетта Мазина. Помните "Ночи Кабирии"? Эта улыбка... У Мазины была улыбка - у меня будет смех!..
   С детьми я репетировала дома. Дети был мамин муж. Он скакал по комнате с мячиком в руках и валидолом во рту и пытался весело смеяться. Славный человек... Мама уже даже не плакала...