Мишин Михаил. Почувствуйте разницу

   Пробы проводили в настоящем садике. Детям сказали, что сейчас к ним придет очень веселая, добрая тетя. И спросит: "Кто у нас тут хочет играть?" И дети должны были весело закричать: "Я! Я!.." Чтоб детям было как можно смешнее, я, конечно, сделала тот самый грим басмачки. Только вместо полосатого халата был белый. Надо сказать, реакция детей превзошла все ожидания режиссера. Едва увидев смешную тетю, все сорок мальчиков и девочек забились под столы и стулья и завопили: "Мама!" А когда я спросила, кто хочет с тетей играть, все девочки и мальчики описались...
   После этого я впала уже в настоящее отчаяние. По ночам меня мучили кошмары: за мной гнались толпы мокрых детей с кривыми ногами... Мама не выдержала уехала в нервный санаторий. Мамин муж остался, чтобы поддержать меня. Такой сердечный... Но я была безутешна... И - напрасно! Ибо, Господи, чем прекрасна наша жизнь? Тем, что в ней всегда есть место Случаю!
   В один из тех мрачных дней я вышла со студии, села на скамейку. Там уже сидел какой-то человек и курил. Я вдруг решила - начну курить! Жизнь не удалась... Человек дал мне сигарету. Я затянулась и ужасно закашлялась. И тут, увидав, как я кашляю, человек подпрыгнул и закричал: "Черт возьми! Где ж вы были раньше? Это же судьба!.."
   Да! Это была судьба. Человек оказался режиссером, который утвердил меня на главную роль без всяких проб! Боже мой! Разве я могу забыть свою первую картину! Она называлась "Никотин - палач здоровья". Успех был! Говорят, увидев меня на экране, многие тут же бросили не только курить, но и все остальное... Мама плакала - на этот раз от радости. Мамин муж преподнес мне хризантемы. Чудный дядька!..
   А потом посыпались предложения!.. После "Никотина" была серьезная психологическая лента - "Алкоголик за баранкой". Очень сильный финал: разбитые "Жигули", я - под задним мостом, в ажурных колготках... Под Шопена... Гаишники плакали...
   А сколько за это время было интересных встреч! Вот совсем недавно снималась в чудной картине: "Нерациональный пробег порожняка на железной дороге". Снимать надо было на вокзале. И вот приезжаем - а там устроили встречу. Толпа людей, улыбки, цветы!.. Я была так тронута! Я им говорю: "Зачем? Мне даже, право, неудобно..." Они говорят: "А вы возьмите в сторонку..." Оказалось, встречали не только меня - в это же время прибывал поезд с Джульеттой Мазиной. Она вышла из вагона - знаете, у меня даже задергался глаз. Все та же улыбка!.. Потом это было в хронике: мы с ней улыбаемся в одном кадре. Правда, она на переднем плане, а моя улыбка там, в глубине... Но какая разница? Мы, профессионалы, не обращаем внимания на эти пустяки. Для каждого из нас главное другое. Главное - найти себя...
   Появился Сидоров
   Второклассники с грохотом прыгали по партам, кидались тряпкой, лупили друг друга по головам книжками. Было очень весело.
   В класс вошел Сидоров. Возня стала стихать.
   - Быстрее рассаживайтесь, товарищи, - сказал Сидоров. - У нас сегодня будет собрание.
   Второклассники сели за парты.
   - Товарищи, - обратился к ним Сидоров. - Для нормальной работы собрания нам необходимо избрать президиум. Какие будут предложения?
   Девочка на второй парте у окна подняла руку.
   - Пожалуйста, - сказал Сидоров.
   - А Вова Юриков щекочется, - сказала девочка и села.
   - Юриков, - сказал Сидоров.
   - А она первая начала! - сказал сосед девочки.
   - Больше серьезности, товарищи, - призвал Сидоров.
   - А что такое президиум? - спросил кто-то сзади.
   - Стыдно, - строго сказал Сидоров. - Вы, кажется, уже не в первом классе. Что, нет предложений? Тогда я предлагаю избрать президиум в составе двух человек. Кто за это предложение, поднимите руку.
   Все подняли руки.
   - Опустите, - разрешил Сидоров. - Кто против?
   Мальчик на третьей парте поднял руку.
   - Ты против? - спросил Сидоров.
   - Можно выйти? - спросил мальчик.
   - Как собрание решит, - сказал Сидоров. - Как, товарищи, отпустим?
   - Отпустим, - пискнул кто-то.
   Мальчик вышел.
   - Так, - сказал Сидоров. - Какие будут предложения по составу президиума?
   Девочка, которая раньше жаловалась на Вову Юрикова, подняла руку.
   - Слово для внесения предложения предоставляется товарищу Плющ Ларисе.
   - В президиум нашего собрания я предлагаю выбрать...
   - Избрать, - поправил Сидоров.
   - Я предлагаю избрать, - сказала Плющ Лариса, запнулась и покраснела. - Ой, я забыла, кого надо...
   - Хорошо, что ты голову дома не забыла, - сказал Сидоров. - Товарищи, Лариса хотела нам предложить избрать в президиум Сидорова и Бляшкина. Правильно, Лариса?
   - Правильно, - сказала Лариса.
   - Кто за это предложение, - сказал Сидоров, - прошу голосовать.
   Робко поднялась первая рука, затем - все остальные.
   - Принимается единогласно. Ну, Бляшкин, быстрей, сами себя задерживаем.
   Смущенный Бляшкин вышел к Сидорову. Сидоров пересадил мальчика и девочку с первой парты назад, парту развернули, и за нее лицом к классу сел Бляшкин.
   - Товарищи, - сказал Сидоров. - В повестке дня у нас два вопроса: о работе санитаров второго "б" класса и выборы новых санитаров. Докладчик по первому вопросу просит пятнадцать минут. Какие будут соображения по регламенту, товарищи?
   В классе стало слышно, как Юриков ковыряет парту гвоздиком. Юриков испугался тишины и перестал.
   - А что это такое? - боязливо спросила Таня Щукина.
   Все с надеждой посмотрели на умного Бляшкина. Но что такое регламент, не знал даже член президиума.
   - Регламент, - разъяснил Сидоров, - это свод правил, устанавливающий процедуру собрания. Надо знать. Бляшкин, теперь дай мне слово.
   - Честное слово, - сказал послушный Бляшкин, - я больше не буду...
   - Что ты не будешь? - с досадой сказал Сидоров. - Ты скажи, что мне предоставляется слово для доклада.
   - Слово предоставляется, - сказал Бляшкин и сел, красный как рак.
   - Товарищи! - начал Сидоров. - День ото дня растет и хорошеет наш второй "б" класс. Вместе с тем у нас порой встречаются еще факты формального отношения санитаров к своим обязанностям. Еще не всегда они должным образом проверяют чистоту рук у своих товарищей. Нередки случаи, когда на одежде товарищей имеют место кляксы. С подобным благодушием пора покончить. Хочется думать, - завершил Сидоров, - что настоящее собрание поможет поднять работу санитаров второго "б" класса на еще более высокую ступень.
   Сидоров закончил доклад и сказал:
   - Теперь начинаем прения. Кто хочет выступить? Ну, товарищи, смелей, это же волнует всех. Поднимайте руки.
   Вова Юриков поднял руку.
   - Бляшкин, - сказал Сидоров. - Дай товарищу слово.
   - Честное слово... ой, слово предоставляется, - сказал Бляшкин.
   - А меня вчера санитары записали, что руки грязные, а я мыл, а они не отмылись, а меня все равно записали, - сказал Вова Юриков.
   - Частные вопросы, - сказал Сидоров, - мне представляется целесообразным решать в рабочем порядке. Кто еще хочет выступить? Так, тогда переходим ко второму вопросу повестки. Выборы санитаров. Бляшкин, ты будешь вести собрание как следует?
   - Буду, - пообещал Бляшкин.
   - Тогда спроси, какие есть кандидатуры.
   - Какие кандидатуры есть? - спросил Бляшкин и, поглядев на Сидорова, добавил: - Сами себя задерживаем.
   - Таня Щукина, - сказал Сидоров. - Ты тоже забыла?
   - Нет! - сказала Таня. - Сейчас. Я предлагаю избрать новыми санитарами Сашу Васильева и Надю Морозову.
   - Молодец, - сказал Сидоров. - Нет других предложений?
   - Юрикова надо выбрать, - предложил Вова Юриков.
   - Вовку! - закричало несколько голосов. - Давайте Вовку!
   - Товарищи, - сказал Сидоров. - К делу следует подходить со всей ответственностью. Юриков для такой работы еще не созрел. Ему надо еще много поработать над собой.
   - Что, съел? - сказала Плющ Лариса. - Съел?
   - Лариса - крыса, - сказал Вова Юриков и двинул соседку локтем.
   - Тише, товарищи, - сказал Сидоров. - Есть предложение подвести черту. Кто за это предложение? Бляшкин!
   - Кто? - спросил Бляшкин. - Руки поднимайте.
   Все, кроме Юрикова, подняли руки.
   - Юриков, - сказал Сидоров. - Ты что, не хочешь голосовать за своих товарищей? Подумай хорошенько.
   Забаллотированный Юриков посопел носом и поднял руку.
   - Так, - сказал Сидоров. - Единогласно. Разрешите от имени собрания поздравить избранных товарищей и выразить уверенность. Что надо сказать, ребята?
   - Спасибо, - сказали новые санитары второго "б" класса.
   - Бляшкин, объяви о закрытии собрания, - сказал Сидоров, - и садись на место.
   - Собрание закрывается, - объявил Бляшкин и сел на место.
   - У кого ко мне есть вопросы? - спросил Сидоров.
   - А когда у нас еще будет собрание? - спросила Таня Щукина.
   - Скоро, - пообещал Сидоров. - В следующий раз будем вести протокол.
   - Про чего? - заинтересовался Юриков.
   - Я потом все объясню, - сказал Сидоров. - А сейчас можно идти домой.
   Второй "б" беспорядочно выкатился в коридор. Кто-то за кем-то гнался, кто-то лупил кого-то портфелем, кто-то скакал на одной ноге. Промчавшись по коридору, класс скатился вниз по лестнице, и крики уже слышались во дворе.
   Сидорову просто смешно было смотреть на такую неорганизованность. Вожатый Сидоров был уже большой мальчик - он учился в шестом классе. Конечно, ему могло быть смешно.
   Экскурсант
   Меня тетка все к себе на дачу звала: приезжай, свежий воздух, опять же на огороде поработаешь.
   Ладно, уговорила. В выходной надел джинсы старые, футболку, поехал. По грядам поползал, в озере искупался, дров тетке наколол. Тетка, молодец, за ужином поставила. Ну, я принял под грибочки, настроение нормальное. Спасибо, говорю, тетка. Будь здорова.
   Иду на станцию, сажусь в электричку, еду в город. Приезжаю. На вокзале - давка, все с чемоданами, с узелками. Многие трезвые. Поносило меня по перрону, помяло и на привокзальную площадь выбросило. Прямо к автобусу. Но не к нашему, а к интуристовскому. Их сейчас в городе тьма. Ну, понятно, летний сезон. За границей сейчас только наши посольства, а все иностранцы - здесь, под видом туристов.
   Пробираюсь мимо ихнего автобуса к своему трамваю, как вдруг налетают на меня человек тридцать, обступают, по плечам хлопают, "Джек!" кричат.
   - Вы что, - говорю, - ребята? Лишнего взяли, что ли?
   Они не слушают ничего, орут, жуют, все, как я, в футболках старых, джинсы заплатанные - сразу видно, из зажиточных семей народ, буржуа.
   Я только рот снова раскрыл, как из автобуса еще одна выскакивает. Тоже вся в джинсах, но уже без заплат переводчица, значит.
   Тоже "Джек!" кричит, ко мне подскакивает и по-английски шпарит. Ну, я вспомнил, чему меня в школе учили, и на том же английском отвечаю:
   - Данке шон!
   На всякий случай перевожу:
   - Чего прицепилась-то?
   А она с улыбочкой:
   - Да-да, я очень рада, что вам нравится наш язык, но только пора ехать в отель.
   Эти все услыхали, тоже закричали: "Отель, отель!", меня в кольцо и в автобус. Переводчица впереди уселась, а остальные иностранцы - кто куда. Кто песни поет, кто целуется, а кто смирно сидит, уважая местные обычаи. Я говорю:
   - Ребята! Пустите меня отсюда, потому что мне завтра на работу в полшестого вставать.
   Они как захохочут, "Джек!" - кричат и пальцами себя по шее щелкают. Уже наши жесты перенять успели.
   Тут автобус поехал. "Ладно, - думаю, - у гостиницы выйду. Дай пока хоть город посмотрю". Еду, смотрю. Своеобразный у нас такой город, оказывается. Шпили какие-то, купола. "Надо, - думаю, - будет ребятам показать..."
   Вот автобус тормозит, дверь открывается. Эти все орут: "Отель! Отель!"
   Я так вежливо говорю:
   - Спасибо, джентльмены, за поездку.
   Но они меня опять не слушают, опять в кольцо и в гостиницу. Там нас администратор встречает.
   Я к нему.
   - Товарищ, - говорю. - Пошутили - и хватит! Давайте я отсюда пойду, потому что мне завтра в утро выходить.
   А переводчица администратору говорит:
   - Вы не удивляйтесь. Этот от самой границы все пьет, уже и родной язык забыл.
   Тут переводчица двоим чего-то по-английски шепнула, которые поздоровее. Те ей говорят: "Йес!", меня под руки берут, в номер ведут, кладут на кровать и дверь за собой запирают.
   Ну до этого я раз в гостинице уже жил. В средней полосе. Тоже в люксе. В смысле - с водопроводом. Горячей, правда, не было, зато холодная почти каждую неделю. И соседи по люксу симпатичные попались, все семеро. А тут соседей - один телевизор. Ну, я включил, поглядел. Как же, думаю, отсюда выбраться? Пока думал - заснул.
   Проснулся уже в автобусе. Эти-то, сразу видно, буржуа, никакого чувства локтя: сами позавтракали, а меня голодного в автобус отнесли.
   "Ладно, - думаю, - придет время, за все ответите!" А мы тем временем уже к музею приехали. Я на часы смотрю: все, считай, прогул поставили.
   "Черт с вами, - думаю. - Не первый раз... Посмотрю хоть, что это за музей такой". Помню, в школе-то в зоопарк ходили, впечатления хорошие.
   Тут оказалось не как в зоопарке, но тоже красиво. Картины висят, тетка к нам вышла, у каждой картины останавливается и по-английски объясняет. Я сперва-то молчал, не хотел знание русского языка показывать. Потом все-таки говорю:
   - Я извиняюсь, а сколько, например, вот эта картина может стоить?
   Тетка прямо позеленела вся.
   - Как вы можете? - кричит. - Это же искусство! Это в вашем обществе привыкли все на деньги!
   Я говорю:
   - Тихо, тетка, я свой!
   Она говорит:
   - Тем более стыдно, раз вы переводчик!..
   В автобусе эта девица, переводчица, опять подсаживается и опять по-английски. Отвечаю ей на том же языке, но с сильным шотландским акцентом:
   - Пошоль ты...
   - Ой, - говорит, - у вас к языкам большие способности. А сейчас, Джек, мы едем на экскурсию на завод.
   А мне уже все равно.
   Только когда мы приехали, стало мне уже не все равно. Потому что приехали мы к проходной родного моего предприятия, где мне сегодня надо было находиться с восьми утра.
   - Стойте! - кричу. - Не желаю на ихний завод! Я, может, в ресторан желаю!
   Как же! Берут меня в кольцо и в проходную тянут. И ведут прямиком к моему участку. Выходит к нам Фомичев и от лица трудящихся нас тепло приветствует. Потом на меня смотрит и говорит:
   - Ну до чего этот мистер похож на одного нашего рабочего! Жаль, он сегодня не вышел, заболел. Скорее всего... А то бы им очень интересно было бы друг на дружку посмотреть.
   Потом Фомичев рассказал нам о наших успехах, оборудование показал, на вопросы ответил:
   Я тоже вопрос задал:
   - Извиняюсь, мистер Фомичев, а если тот ваш рабочий, скажем, не заболел, а прогулял, тогда что?
   Фомичев говорит переводчице:
   - Скажите этому мистеру, что его вопрос - это провокация в духе холодной войны и что, во-первых, у нас прогульщиков нет, а во-вторых, с каждым днем становится все меньше и меньше!
   Ну, потом расписался я еще в книге почетных посетителей, написал, что посещение завода запомнится мне на всю жизнь.
   После завода переводчица говорит:
   - Сейчас поедем в гостиницу, а потом осмотрим новые жилмассивы.
   То ли это она по-русски сказала, то ли я уже английский стал понимать, но только думаю: "Дудки! Мало мне завода, этак мы еще ко мне в квартиру придем. У меня обеда на всех не хватит. Придется милицию звать".
   Но обошлось без милиции. Потому что только мы к гостинице подъехали глядим: у входа два швейцара одного туриста подмышки поддерживают. Мои его как увидели, чуть с ума не сошли. "Джек! - кричат. - Джек!" Короче, это их настоящий Джек нашелся.
   Я гляжу - и правда, похожи мы с этим другом, как близнецы, только он выпил больше.
   Ну, все к нему вместе с переводчицей бросились. И я бросился. Но в другую сторону...
   А назавтра прихожу на работу, ребята говорят:
   - Слушай, тут вчера иностранцев водили. До чего один мужик на тебя похож был, представить не можешь.
   - Почему? - говорю. - Вполне возможно.
   - Да нет, - говорят. - Так-то он похож, но по глазам сразу видно сволочь. Все про твою получку интересовался. А сам небось миллионы гребет.
   - Ясное дело, - говорю. - А может, и миллиарды!..
   И пошел я искать Фомичева, чтоб прогул мне не ставил. Что, мол, тетка заболела, и все такое. А то он потом оставит без премии - и все.
   Сплошной Лелюш
   Вызывают меня и говорят:
   - Пойдешь завтра членом жюри, кинофильмы оценивать.
   Я говорю:
   - Не пойду. Я только что выставку служебных собак открывал.
   Они говорят:
   - Собаки собаками, а об киноискусстве тоже проявляется большая забота.
   Я говорю:
   - Ребята, мне втулки точить надо. И потом образования у меня не хватает.
   Они говорят:
   - Мало-ли у кого чего не хватает! Главное, нутро у тебя здоровое. Да ты не бойся, там еще одна с ткацкой фабрики направлена. У нее опыт есть, она конкурс виолончелистов судила.
   Ладно, прихожу в указанное время в назначенное место. Все уже в сборе. Мужики все в замше, женщины - в париках, ткачиха - в юбке. Со мной все - за руку. Потом главный подходит, тоже за руку.
   - Вы, - говорит, - с шарикоподшипникового?
   - Ну я, - говорю.
   - Надо будет, - говорит, - высказать мнение по поводу новой картины "Судьба Антонины".
   - Ясно, - говорю. - Мнение мое - положительное!
   Он говорит:
   - Обождите...
   Я говорю:
   - Тогда - отрицательное!
   Он говорит:
   - Не волнуйтесь. Тут такое правило, что сперва надо посмотреть.
   Ну, стали все перед экраном рассаживаться. Парик - замша, парик замша... А я рядом с ткачихой сел. Только свет погасили, чувствую - ткачиха хорошая.
   И началось кино. В смысле - цирк!
   Потому что кто кого играет - не понять. Звука нет, одна музыка. Изображение, правда, есть. Но не цветное, а черно-белое. Причем белого мало. А потом и черное пропало.
   Вот как оно пропало, одна замша и говорит:
   - Это же надо, какие съемки! Прямо Лелюш!
   И все вокруг тоже шепчут:
   - Какой Лелюш! Какой Лелюш!
   И ткачиха мне тоже говорит:
   - Какой нахал!
   Я ей хотел сказать, что я тут ни при чем, просто съемки такие - не видишь, куда руку кладешь... Тут как раз снова изображение появилось. Только зря оно появилось, потому что звук пропал. Тут какой-то парик опять говорит:
   - Это ж надо, какой монтаж! Прямо-таки рука Феллини!
   И все опять:
   - Рука Феллини! Рука Феллини!
   И ткачиха мне тоже:
   - Это ваша рука?
   Я говорю:
   - Нет. Это рука Феллини.
   И тут - бац! Пленка оборвалась. На самом интересном месте! Ну, свет зажгли - оказалось, это не обрыв пленки, а конец фильма. И все жюри сидит как бы потрясенное. И я со всем жюри тоже сижу вроде бы потрясенный.
   Но вот встает главный и говорит, что только что мы увидели интересный фильм самобытного мастера и надо бы нам об этом фильме поговорить и поспорить.
   Ну, встает первая замша и начинает спорить, что ему тут сидеть было очень волнительно, потому что он тут увидел манеру Пудовкина.
   Я ему хотел сказать, что, во-первых, не Пудовкин, а Пуговкин. А во-вторых, где он тут его видал? Я лично не видал.
   Но тут встает второй, только не в замше, а совсем лысый, и говорит, что ему, наоборот, очень волнительно. Но не потому, что тому было волнительно, а потому, что он тут почувствовал Эйзенштейна.
   Так они все поговорили и поспорили. Снова подымается главный и говорит:
   - А теперь, товарищи, хочется заслушать интересное мнение нашей общественности с шарикоподшипникового завода, для которой мы и создаем все наши произведения.
   Тут ко мне все обернулись, смотрят, вроде бы им интересно, что же я про ихнее кино скажу. А мне это и самому интересно.
   Ну, напрягаю память и начинаю, что наш участок план по втулкам в прошлом квартале перевыполнил. И в этом тоже успешно претворяет. Чувствую, что им все жутко волнительно. Читаю дальше, про себестоимость, потом говорю, что ихнее произведение оставило во мне неизгладимый след. И что особенно взволновал меня образ Антонины, который воплощает в себе...
   Ну, чего он воплощает, я сказать не успел, потому что входит в зал какой-то парень и что-то на ухо главному шепчет. И тот встает и говорит, что всем им бесконечно важна моя оценка образа Антонины, но только механик извиняется, потому что он по ошибке нам вместо Антонины показал кино из жизни вирусов. И поэтому давайте, говорит, сперва посмотрим настоящую картину, а потом я продолжу свой глубокий анализ.
   Я сперва хотел ему сказать, что за один отгул два раза анализировать дураков нет. Да потом раздумал: кино-то бесплатно тоже не каждый день...
   Ну, опять свет погас, музыка пошла, скрипочки... Замша опять талдычит:
   - Ах, Феллини! Ах, Антониони!
   А я рядом с ткачихой сижу - мне это все сплошной Лелюш. Лишь бы пленка не обрывалась...
   Скрепки
   Спустя неделю после того, как я принял организацию под свое руководство, у меня уже был готов "План первоочередных мероприятий". "План" предусматривал резкий бросок вперед и казался настолько очевидным, что было непонятно, почему его не осуществили мои предшественники.
   На восьмой день я записал пункты "Плана" на нескольких листках бумаги и сложил листки, чтобы сколоть скрепкой. В коробочке скрепок не оказалось. Я нажал было кнопку звонка, но тут же вспомнил, что секретарша взяла отгул. Где у нее хранились скрепки, я не знал.
   Я снял телефонную трубку и набрал номер заместителя.
   - Ящеров, - холодно сказала трубка.
   - Здравствуйте, Иван Семенович, - сказал я.
   - Добрый день, Игорь Андреевич! - Голос в трубке обрел деловитость и бодрость. - Слушаю вас!
   - Тут, понимаете, какая штука, - сказал я. - Я сегодня секретаршу отпустил...
   - Безусловно! - с горячностью сказал Ящеров. - Я полностью согласен!
   - Да нет, - сказал я. - Не в том дело. Просто мне скрепка нужна, а я найти не могу. Попросите, пожалуйста, кого-нибудь занести мне коробочку.
   - Очень нужная мера, - сказал Ящеров. - Ваше указание понял.
   - Какое тут указание, - засмеялся я. - Просьба.
   Я положил трубку и стал ждать.
   От кабинета Ящерова до моего кабинета было полминуты хода. Через полминуты скрепок мне не принесли. Через полчаса тоже. Я снова набрал номер Ящерова. Трубку не снимали. Не откликались также ни канцелярия, ни плановый отдел.
   Я вышел из кабинета и направился вдоль коридора, заглядывая во все двери подряд. Всюду было пусто. Мне стало не по себе. Хорошенькая история: среди бела дня исчезает штат целой организации!
   Тут до меня донесся смутный шум.
   Звук шел из конца коридора. Я приблизился к двери с табличкой "Конференц-зал" и чуть приоткрыл...
   Зал был заполнен людьми. На возвышении стоял стол президиума. Среди сидевших там я узнал начальника планового отдела и женщину, которая убирала в моем кабинете. Слева, впереди стола, находилась трибуна. За трибуной стоял Ящеров. Он глядел в зал и неторопливо бил в ладони. Спустя некоторое время Ящеров перестал хлопать и покашлял в микрофон.
   - Товарищи! - сказал Ящеров. - В заключение я хочу выразить уверенность, что отныне мы будем руководствоваться основополагающими указаниями товарища Игоря Андреевича Степанова о необходимости улучшать снабжение скрепками. Скрепку - во главу угла! Таков наш девиз!
   "Какой девиз? - подумал я. - Бред какой-то!"
   Ящеров было покинул трибуну, но, хлопнув себя по лбу, сказал в микрофон: "Спасибо за внимание" - и пошел к пустому столу в президиуме. Затем к трибуне вышла женщина, убиравшая мой кабинет, и призвала согласно моим указаниям развернуть кампанию, чтоб скрепок не бросать на пол. Я тихонько прикрыл дверь и пошел в кабинет.
   До конца дня я обдумывал, что делать. В голове вертелась одна фраза: "За вопиющее нарушение дисциплины, выразившееся..." Однако в чем именно выразилось нарушение, сформулировать не удавалось.
   Я уже собрался уходить, когда зазвенел телефон.
   - Докладывает Ящеров!
   - Зайдите ко мне, - приказал я и не успел положить трубку, как он уже стоял в дверях.
   - Что все это значит? - спросил я. - Что вы тут устроили?
   По лицу Ящерова было видно, что он ошарашен.
   - Виноват, - забормотал он. - Я, Игорь Андреевич, несколько недопонимаю... Так сказать, не совсем улавливаю...
   - Чего вы не понимаете? - спросил я. - Я вас утром просил прислать мне скрепок. А вы что устроили?
   - Общее собрание, - пролепетал Ящеров. - Поняв ваши указания в самом широком смысле, счел необходимым донести... Как основу для работы вверенной вам организации... Безусловно, были допущены отдельные искажения, но...
   - Постойте, Иван Семенович, - сказал я. - Какие указания? Какие искажения? И потом, почему меня не поставили в известность о собрании?
   - Моя вина! - прижав руку к груди, сказал Ящеров. - Не мог предполагать, что вы лично пожелаете участвовать... Ошиблись... Готов понести самое суровое...
   - Слушайте, Иван Семенович! - сказал я. - Надо делом заниматься, а не болтать попусту.
   - Безусловно! - вытянулся Ящеров. - Именно заниматься делом. В этом надо видеть смысл нашей работы!
   - Вот-вот! - сказал я. - Я рад, что вы поняли. Идите.
   В конце концов, я только начал тут работать и недостаточно знал людей, чтобы принимать поспешные решения.
   Утром следующего дня я снова перечитал свой "План первоочередных мероприятий" и окончательно убедился в его продуманности. Нажав кнопку звонка, я вызвал секретаршу.
   - Принесите мне скрепок, пожалуйста.
   Секретарша помедлила и сказала:
   - У меня нету, Игорь Андреевич.
   - Что значит "нету"?!
   - Все скрепки собраны по указанию товарища Ящерова и будут распределяться по специальным заявкам.
   - Ящерова ко мне! - закричал я.
   - Ящерова нет на месте, - сказала секретарша.
   - А где он?
   - Проводит совещание.
   - Совещание? - тихо переспросил я. - Ладно, сейчас посмотрим...
   В коридоре в глаза мне бросился свежий номер стенной газеты. Еще вчера ее не было. Всю газету занимала одна заметка под названием "Искоренять болтовню, заниматься делом, как учит тов. Степанов".