До базы дошли только вечером на второй день. Шоссе все петляло и петляло по склонам, почти не спускаясь. И до самой базы, до низких, мощных бетонных клыков, врубленных в горный склон, так никого и не встретили. От шоссе отходили, бежали вниз и вверх по склонам тропки с не засохшим еще пометом на них, где-то невдалеке, за отрогом, заржал конь, – но на глаза ничего движущегося так и не показалось. У ворот – прямоугольного, низкого, загроможденного изломанным бетоном и арматурой жерла, уходившего под гору, – были свежие, с теплым еще пеплом кострища, – полукольцом, от клыка к клыку. Увидев их, Есуевы киргизы, все, как один, отказались идти дальше. Семен матерился, Шавер молчал угрюмо, чертя пальцем в пыли.
   Юс чувствовал себя скверно. Его знобило, и очень хотелось есть. Пару выданных лепешек и сыр он сглодал за минуту и теперь сидел, скорчившись, обхватив руками колени. Ему не хотелось никуда идти и ничего делать, а только есть, есть, есть, и лежать, чувствуя теплую сытость, и есть снова. Будто внутри копошился ненасытный, жадный зверек, и кричал, и постанывал, и грыз.
   Юс не спал почти всю ночь. Палатку дергал и бил ветер, и было очень холодно. Юс сжался в комок в спальнике, надел куртку, трое носков, шерстяную шапку. Не помогло. Холод будто сочился изнутри, из черной ледяной дыры где-то под сердцем. Утром Юс едва смог разогнуть посиневшие пальцы, чтобы удержать в них чашку густого чая с толстым слоем плавающего поверх жира.
   Солнце уже спряталось за хребет, и от горы, сверху, от ледников приползла длинная тень, – будто придавила куском мерзлого чугуна. Юс подумал: надо встать. Достать палатку, спальник. Примус. Согреть воды. Хотя бы. Сосчитать про себя: три, четыре. И встать. Но сперва разлепить веки.
   – Юс, Юс. Юс! Не спи, не спи! – Нина шлепнула его ладонью по щеке. Его голова вяло мотнулась в сторону. – Не спи, да вот же горе, замерзнешь, как кролик! Вставай! Хочешь пеммикан? Я для тебя специально в альплагере взяла, много, полный рюкзак. На, жуй, жуй!
   Она пихала ему в рот бурые соленые кубики.
   – На, коньяку хлебни… потихоньку, потихоньку. И еще пеммикану.
   – Спасибо, – сказал порозовевший Юс.
   – И еще коньяку… ну что, почувствовал себя живее? А теперь давай берись за свой рюкзак, – вон он лежит, – и пошли. Нам сейчас снаружи нельзя. Там, внутри, спокойнее. Пошли же!
   Юс покорно взвалил на плечи рюкзак. Позади громко ссорились Есуевы киргизы. Шавер втолковывал им что-то, крутя пальцем у лба. Его люди сидели поодаль, держа автоматы на изготовку.
   – В чем дело?
   – Потом, – Есуй махнула рукой. – Все – потом. Пока – подальше от этих.
   Они вскарабкались на груду бетонных обломков, проползли на четвереньках под нависшей плитой. Есуй зажгла фонарь, осмотрелась.
   – Э-э, да тут снегу намело. Дальше нужно.
   Они прошли по захламленному коридору направо, поднялись по ступенькам. Есуй заглянула в приоткрытую дверь.
   – Порядок. Здесь. У тебя, надеюсь, палатка в рюкзаке? Ставь тут, на полу. У меня вода есть, два литра в бутыли. Можем чаю сделать.
   – Не нужно. Коньяк еще есть?
   – Есть, – Есуй рассмеялась, – на. Все только не выпей.
   Когда Юс, путаясь в собственных пальцах и клюя носом, распустил завязки спальника и залез внутрь, туда следом за ним скользнула и Есуй. И шепнула на ухо: «Ну, куда ты столько на себя напялил? Замерзнешь ведь».
   Гора была источена тоннелями, как муравейник. И сочилась водой. Не имперские строители продолбили хаос переплетающихся туннелей, – это сделала за них вода, тысячелетиями протачивая мягкие пласты. Строители лишь доделали, подправили наспех. А теперь вода медленно брала свое. Хлюпала под ногами. Серебристой пленкой одевала стены. Ледяная, медленная вода.
   Они шли по коридорам уже много часов. Их было всего шестеро: Шавер, Семен, Юс с Ниной и двое Шаверовых людей. Остальных он оставил снаружи, присмотреть за грузом и киргизами. Хотя в этом, скорее всего, не было никакой надобности. Если киргизы хотели бы уйти, они ушли бы. Вместе с караваном. И горстка Шаверовых людей их не остановила бы. К тому же появились местные. Они приехали утром, дюжина верховых с винтовками. Юс видел их. Видел, как их встретили Есуевы киргизы. Он проснулся на рассвете оттого, что веки пощекотал свет. Серый, осторожный. Юс выполз из спальника, стараясь не потревожить мерно посапывающую Нину, натянул комбинезон, выбрался из палатки. Свет падал сверху и сбоку из узких, глубоких окошек-бойниц, глядящих на восток. Юс поднялся по короткой винтовой лесенке в крохотную комнатушку с ржавой пулеметной станиной посреди, заглянул в амбразуру – и увидел под собой хлопочущих вокруг костра киргизов и обрюзгшего, одетого в засаленную пятнистую униформу человека с камчой в руке, сидящего на расстеленном ковре. Киргиз, кланяясь, поднес ему пиалу с чаем.
   – А, это за мной, – сказала Есуй. – Ну, не дергайся так, Юс, это всего лишь я. По мою душу явились. Они считают меня ведьмой. Думают, будто я приворожила их бия. Нас будут ждать – и здесь, и у всех известных им выходов.
   – Так как же мы будем возвращаться?
   – Не знаю. Знает наш общий друг с револьвером на боку. Наверняка он не захочет идти назад пешком. Так что гляди за ним в оба.
   – Буду, – пообещал Юс. Нина обняла его сзади, тихонько поцеловала в затылок.
   – Пойдем, чего на них смотреть. Если б пулемет был еще здесь… – она рассмеялась. – Но пулемета у нас нет, а есть только примус, и скоро будет чай. Пошли.
   Допить чай им не дал Семен. Явился, грохоча ботинками по лестнице, объявил громогласно:
   – Це я! Нэ треба стреляты!
   – А с чего ты взял, что мы собираемся стрелять? – спросила Нина.
   – А холера вас знае, – буркнул тот в ответ. – Збырайтеся, часу брак.
   – Ну, хоть чаю нам попить дай. Не можем мы голодные.
   – Пице, только швыдко. Чекаемо на вас за первшае брамой.
   – Не повезло нам с Вергилием, – сказала Нина ему вслед.
   Она достала из своего рюкзака черный продолговатый ящичек, раскрыла. Разложила на расстеленной куртке черные, глянцевито поблескивающие детали.
   – Ты стрелять умеешь?
   – Не очень, – ответил Юс.
   – Тогда чай завари.
   Под ее пальцами детали вщелкивались, ввинчивались друг в друга. Потом она достала из рюкзака темный, затянутый в пленку пенал. Ударив ладонью, вогнала на место, в короткий кривой прикладец.
   – Готово. А чай?
   – И чай.
   – Хорошо. А вот это тебе, – она протянула ему темные очки в массивной оправе. – Там, внизу, от них проку почти нет. Но, по крайней мере, будешь видеть, кто в тебя стреляет. И меня ни с кем не спутаешь.
   Они все время спускались вниз. Вниз, вниз, вниз. Протискивались в проломы, ползли на четвереньках по трубам, путаясь в обрывках кабелей. Семен подолгу рассматривал каждую новую комнату. Искал цифры на стенах, сверялся со своей бумажкой. Вода сбегала по ступенькам, клокотала, проваливаясь в шахты. Сперва воды было по колено, потом по пояс, по шею. Сверху капало – будто долбило по темени льдинками. Юс считал шаги. Отсчитав очередную тысячу, доставал из кармана фляжку. Отхлебывал, вздрагивая от вязкого огня, медленно ползущего по пищеводу. Отдыхали, забравшись на огромную решетчатую станину, высовывавшуюся из воды посреди огромного зала, будто скелет ящера.
   – Хутка ужо, – объявил Семен. – Хутка.
   – Куда уж быстрее! – Шавер выматерился.
   – Ну, хлопче, не лякайся. Щэ два зала, и вниз.
   – С аквалангом, что ли?
   – Может, и с аквалангом.
   Когда снова ступили в воду, Нина шепнула Юсу на ухо: «Скоро. Смотри за мной».
   В последний зал они вплыли. Пол внезапно исчез под ногами, Юс забарахтался, забил руками, стараясь отцепить рюкзачные лямки, чувствуя, как течение крутит, несет его. Больно ударился костяшками о металл. Ухватился. Перебирая руками, прополз вперед. Увидел конус желтого света, тыкающегося влево-вправо.
   – Юс! Юс!
   – Здесь я, здесь, – выговорил хрипло.
   – Сюда иди, сюда! Здесь мелко.
   Завернул за угол – точно, пол. По колено. Пошел к желтому свету впереди.
   – Ты цел? – спросила Нина.
   – Да, воды только нахлебался.
   – Ты отойди вон туда, за ту вон перегородку. И рюкзак сними. Сейчас рвать будут.
   Семен с Шавером суетились возле большого стального короба, вделанного в стену. Прилепляли пакеты, тянули проводки.
   За перегородкой вверх уходила винтовая лестница. Юс уложил на ее ступеньки рюкзак, присел рядом. Отхлебнул из фляжки. Там осталось совсем немного, еще на пару глотков. Снял с кисти темляк фонаря. Надел очки. Сквозь них свет фонарей казался нестерпимо ярким – зелено-желтая, брызжущая, расплавленная лава. А рядом с ним – смазанные, красноватые силуэты людей.
   Семен крикнул: «Жысь! » Грохнуло – несильно, толкнув неподатливый воздух. Будто ветер распахнул дверь. Плеснула в стену волна. Юс подождал немного, осторожно выглянул. Впереди маячили два тускло-красных силуэта. Поодаль – еще один, угловатый, несуразный.
   – Юс!! – вдруг закричала Есуй. И тотчас грохнуло снова – сухо, раскатисто. Раз, и два. И будто россыпью орешков – стук-стук-стук.
   Юс нащупал в кармане пистолет. Присмотрелся, – у одного из силуэтов было на плече зелено-красное пятно, прямоугольный, равноконечный крест. Снова покатилось – стук-стук-стук-стук. И ярко-желтая полоска от силуэта, будто раскаленный язычок.
   – Семен, сука!! – заорал Шавер, и тотчас ударили в два ствола, гулко, оглушительно.
   Юс присел на корточки в ледяной воде, выставив вперед руку с пистолетом.
   – Стреляй, Юс! – крикнула Нина.
   – И в кого же он будет стрелять? – осведомился из темноты Семен.
   – В тебя, падло продажное! – выкрикнул Шавер. – Ты зачем Нурмухамада убил? Сволочь, зачем?!
   – А типа ты удивился? Типа не знаешь, зачем вас старик ко мне приставил? Старик, он умный. Других в нашем ведомстве не держат. А Нурмухамад… кажется, теперь один я знаю, как отсюда выбраться. Потому предлагаю пока воздержаться от стрельбы и поговорить.
   Юс начал медленно, шажок за шажком продвигаться вперед.
   – Нина Александровна, вы меня в особенности удивляете. Вы-то как собираетесь отсюда выбираться? Вы что, не видели, какой комитет по встрече снаружи собрался? Не поняли, зачем вас сюда отправил ваш драгоценный Сапар? И вообще, стоило бы вам меня послушаться. Хотя бы как старшего по званию, – Семен хохотнул. – Уверяю вас, у вас прекрасные карьерные перспективы. Не погубите их. Юзеф Казимирович, шаноуны пане, разве вам не хочется вернуться домой, к своей аспирантуре, забыть весь этот кошмар?
   – Мать твою! – проревел Шавер, и тотчас загрохотало – как показалось Юсу, со всех сторон. Слева, справа. Страшно грохнуло впереди. Над головой пронеслось с визгом, врубилось в стену.
   – Сука! Сука! Сука! Юс, Юс, он же и тебя продаст, и ведьму твою, Юс! А-а-а, сука!!
   Юса трясло от холода и возбуждения.
   – Шавер, мне очень жаль. Я отговаривал Ибрагима отправлять тебя.
   Юс видел, как впереди один тускло-зеленый призрак приближался ко второму – медленно, вытягивая вперед тусклый отросток. Грохнуло – и тут же раскатился грохот в ответ. И тогда Юс, прицелившись, нажал на спуск.
   – Юс, Юс! – крикнула Нина. – Молодец, Юс, молодчина! Я держу его! Иди сюда, Юс!
   Юс осторожно обогнул колонну. Силуэт с крестом на плече был совсем близко, метрах в пяти. Рядом с ним – другой, едва заметный над водой.
   – Включи фонарь, Юс, включи фонарь! Только не направляй на меня, высвети его!
   Юс включил.
   – Подтащи его на сухое. Туда, к сейфу. Вот же гадина!
   – Я пойду на Шавера посмотрю.
   – Осторожнее! Там кто-то еще шевелился.
   Юс нашел только двоих. Нурмухаммад лежал неподалеку – на спине, опершись на тяжелый рюкзак, раскинув в стороны руки. Юс хотел было пощупать пульс – но увидел, что и рот его, и ноздри залиты водой. Шавера искал минут десять, пока не догадался подойти ближе к станине. Споткнулся обо что-то податливое, нагнулся, ухватил за одежду, вытянул.
   – Не тряси его, он мертвый! Забери у него сумку! – крикнула Нина. – Командирский планшет, сбоку. Иди сюда, у нас времени в обрез! Смотри, за чем мы сюда явились!
   За распахнутыми створками рядком, будто патиссоны из лотка, торчали из бетона продолговатые черные кругляши, меченные тускло-красным клеймом – трилистником, вписанным в круг.

Глава 18

   – Но от них нет известий уже третий день, – сказал Рахим, приняв предложенную чашку чая. – И русские задвигались. Ваханцы подбили их вертолет над Кара-Ташем. В Кызылрабате батальон, как минимум.
   – Семен. Это он. И та стычка в Мургабе, – хаджи Ибрагим вздохнул. – Все-таки он решил.
   – Испугался.
   – Нет, он решил. Он – воин. Таких, как он и ты, у меня мало. Очень мало. Своя кровь все-таки позвала его. Я знал, – это случится рано или поздно.
   – Он предал вас.
   – Я не люблю этого слова. Слишком много тут легло на чашу весов. Моя вина – я заставил его решать. И не предвидел. Семен полжизни прожил здесь. У него дети здесь. От нашей крови. У него дом и стада. Все его настоящее – здесь. А прошлое его само отказалось от него. И все-таки – он решил. Семен – очень храбрый человек. Очень.
   – Но зачем вы послали с ним Шавера? Шавер – охотник. Стрелок. А там, внизу, в темноте и тесноте, – какой с него прок?
   – Прок? Студент. И его ведьма, без которой мы и шагу бы не ступили на Вахан. Тебя бы он прикончил без колебаний. Но не Шавера.
   – А если у Семена все-таки получится?
   – Мы об этом скоро узнаем. Он не захочет волочить такой груз назад на своем хребте, правда? А уж свои его с таким грузом вытащат, не считаясь ни с какими потерями. Поутюжат ущелье, высадят десант. Продержаться полчаса – им больше не нужно.
   – А что тогда будем делать мы?
   – Молиться о том, чтобы они эти полчаса не продержались. Но даже если они и сумеют – что ж, это их добро. Мы потеряем немного. А вот если у Семена не получится, нужно будет шевелиться нам. И очень быстро.
   – Они пойдут через горы. Напрямик. Им некуда больше деться.
   – Именно. И позовут нас. Потому что им некуда больше деться. И подобрать их вовремя – твое дело. Приготовь борты. И шли людей на Сарез. Немедля.
   Юс дремал, положив голову на согнутый локоть. Рядом, на коврике, расстеленном на мокрых камнях, спала Нина. Как убитая, не шевелясь. Последние три часа тащила Семена она – вверх по винтовым лестницам, через заваленные обломками коридоры. Юс нес рюкзак и автомат. Автомат он хотел бросить. Короткоствольный, крупнокалиберный, – в горах от него толку немного. Не больше, чем от пистолета. Но Нина не позволила. И разбирать не стала. Так он и болтался на боку, будто искореженный костыль. Несуразный, черный, весь в отростках и рычажках. Юс не представлял даже, с какого края за него браться. Всякий раз, когда взваливал рюкзак на плечи, лямки прижимали ремень, и кривой, торчащий вбок из приклада магазин вдавливался в ребра. На очередном привале Юс, расстегнув куртку, посмотрел: на левом боку – синюшнобагровое пятно размером с ладонь. Попробовал перевесить автомат на другой бок, – получилось еще хуже. Чтобы взвалить рюкзак на плечи, Юсу приходилось садиться рядом с ним, вдевать руки в лямки, потом переваливаться на колени и с них, держась за стену, вставать. Нина не ждала, пока он, чертыхаясь, подымет себя вместе с рюкзаком, – она, стиснув зубы, взваливала Семена на плечи и тащила его.
   Пуля попала Семену чуть выше крестца. Слабенькая, легкая пулька калибра пять сорок пять, засевшая в позвоночнике. Крови было совсем немного. Там, внизу, у шкафа с зарядами, Семен матерился на четырех языках. Есуй связала ему руки куском репшнура, хотела заткнуть ветошью рот, но Семен вдруг ругаться перестал и заплакал – привалившись затылком к стене, закрыв глаза. Есуй вогнала ему в предплечье дозу морфина, а потом Юс волок его, будто длинный мешок, вверх по узкой, крутой лестнице.
   Теперь Семен приходил в себя. Шевелил головой. Сопел. От него скверно пахло, из-под него по полу расползлась вязкая лужица. Юс клевал носом, стараясь не заснуть.
   – Юсе, – тихо позвал Семен, – слышь, Юсе. Дай мне пить.
   Юс вынул пластиковую бутыль, отвинтил крышку. Поднес к запекшимся губам Семена. Тот пил медленно, мелкими глотками.
   – О, спасибо. А то нутро все как песок. Послухай меня, Юсе. Ты знаешь, кому вы это волокете? То, в рюкзаке.
   – Нет, – ответил Юс, – я даже не знаю, куда мы это волочем.
   – Юсе, Юсе, я знаю. Я вас выведу, я знаю. Только кому вы собралыся нести это, Ибрагиму? Знаешь, что Ибрагим собрался робыть с этим? Я на него восемь лет працувал, и всю жизнь бы працувал, а как узнал, кинул все, и дом кинул, и жен кинул, все кинул, к особистам побег. А я им што? Они меня десять рокив тому спысалы.
   – Говори по-русски, Семен. Мне тяжело тебя слушать.
   – Хлопче, хлопче. Злой на меня. Шавера я подстрелил. А шо робыты? Ты ж не розумиеш, во шо тут гульня. Знаешь, зачем Ибрагиму атомная бомба? Он же власти хочет. Его прапрапрадеды всей Ферганой володарили. Я думал, – продать хочет. Тут довгие баксы, надта довгие. А вин жа хоча не денег – власти. Он же на Сарез атомную бомбу тащить собрався!
   – Куда?
   – На Сарез. Да, на возера. Ту знаешь, там озеро огромное, гора сто лет назад обвалилася, завал в километр с гаком высотой. Ибрагим там заряд хочет поставить.
   – Зачем?
   – Как зачем? Каб козаты: давайце, козлы, выметайтесь, а не выметеся, взорву. А знаеш, шо буде, колы плотыну сарезскую прорве? Вал до Каспия дойде. По Мургабу, по Пянджу, по Амударье. Вон весь Западный Памир вынишчэ, и нижей. Да тут не миллионы, десятки миллионов загинуць. Це, браце, катастрофа на полный оборот. То не заложники в автобусе. То миллионы народу, города, кишлаки.
   – Честно говоря, меня не интересуют судьбы миллионов. Меня интересует только один человек, за судьбу которого я в ответе.
   – А, Юсе… думаешь, отдаст он тебе твою девку? Вот тако, ты прынесеш ему бомбу, а вон тебе отдаст ее? С какой холеры?
   – Хороший вопрос, – вдруг сказала Нина. – Правильный. Я вот тоже, пока тебя тащила, думала: с какой холеры?
   – Доброй раницы, колэга, – Семен сплюнул. – А с такой, что сама боялася не выйти отседа, так?
   – Так, – ответила Нина. – Так.
   – Чаю сделать? – предложил Юс.
   – Сделай. А еще я тебя вытащила потому, что ты знаешь, как с этим дерьмом управляться. Не так это просто, правда?
   – Правда. Сколько вы взяли?
   – Два.
   – А остальные?
   – За остальными теперь нужно с аквалангом. И еще знать, где именно.
   – Молодец баба. Подстраховалася.
   – Не я придумала.
   – Студент, круто робыш.
   – У нас еще восемь баллонов газа, – сообщил Юс. – Можно покамест не экономить.
   – Конечно, сделай и на него. Ему еще транспортировку отработать нужно.
   – Дзенькуе бардзо. Так што ж ты, головасты студент, робуты собравси?
   – Покупать. За один – Олину жизнь и свою. За вторую – жизнь Есуй.
   – На меня, значит, ничого не покинув?
   – Отчего ж? Вы же коллеги. Вместе пойдете.
   – Це ж сволочи вы, – сказал Семен задумчиво.
   – Сволочи. Надо же. Знаешь, я временами сильно сомневаюсь, что такие, как ты, – вообще люди. Похожи вы на людей – это да. За километр и не отличить. Смертны, как люди, – и слава богу. И все. На этом сходство с человечеством кончается. Ты, и такие, как ты, уже убили меня однажды. Рассказать, как? Впрочем, незачем. Нина знает. Может, расскажет как-нибудь, – если ты выведешь нас отсюда. И расскажешь, как обращаться с этими штуками.
   Потом Семена тащил Юс. Долго. Не чувствуя усталости. Она перехлестнула через край и превратилась в противоположность, в унылую ишачью покорность перетруженных мышц. Вот так идти и идти, а потом упасть. И все. Но Юс не падал. Он очень хотел есть. Жевал на ходу, благо пеммикана оставалось еще килограмма четыре. Нина много его запасла. Пить тоже очень хотелось, но воды тут было хоть отбавляй. И на полу, и на стенах. И капало сверху. Хотя уже долго шли вверх, поднимались по лестницам, карабкались по проходам, а то и по вовсе не обработанным пещерам, мокро было все время. И холодно.
   С Семена текло. Должно быть, у него ниже пояса перестала работать вся телесная механика, все те незаметные клапаны и тяжи, удерживающие внутри отходы. Вонь. И постоянно – горячее кап-кап на спину, на брюки. Нина несколько раз предлагала сменить Юса. Но он упорно мотал головой. В каждой новой комнате останавливались, шарили пятном фонаря по стенам, искали цифры. Долгое время их не могли найти, шли наугад, сверяясь на развилках с компасом. Наконец очутились в округлой комнате, похожей на дно колодца. Посреди нее вверх уходила винтовая лестница. С нее свисали сосульки. Лед лежал и на полу, коркой одевал стены.
   – Пришли, – прохрипел Семен. – Семь-двадцать. Западный выход. Проверить трэба, ночь там ци шо. Наверху, – он показал пальцем наверх.
   – Я пойду, – Нина сбросила рюкзак. – Постели ему.
   Юс отстегнул коврик, расстелил. Перетащил Семена на него. Потрогал ему лоб.
   – Пить?
   – Да, Юсе, пить. Согрей мне, а?
   – Сейчас, – Юс вытянул из рюкзака примус, – сейчас.
   – Херово мне, Юсе. Не доцягнеце вы меня. У меня там, внутри, горит все. А ног не чую. Ничего от пупа.
   – Само собой. У тебя пуля в позвоночнике.
   – Юсе, знаю я. Кольки дзен тягнеце по воде все, по ледяной. Знаю я, што там. Не доцягнеце вы мене. Ще пару таких дзен, и амба. Вин як отрыма-лося. Та я ж знав, Юсе. Я колы шов з вами, знав. Я ж одын пышов. На всех на вас. А што было робыты? Ты Ибрагима не знаеш. Вин – курва. Така курва, што курвей на тысячу километров не знайти. Юсе, вин же порве, вин же всех людей порве, йому наплеваты, я кажу тобу, тры разы наплеваты, хоць мильоны там. Шо ж ты робыш, Юсе, шо ж ты робыш, а?
   – Сейчас чай будет. Сейчас закипит, – сказал Юс.
   – Юс, ты мне до чаю – того, шо мне баба колола. Чи хоць спирту. Хоць грамулечку. Пошукай, а, хлопче?
   – Только выпей чаю сперва.
   – Я выпью, выпью. А ты пошукай, хлопче, пошукай.
   Когда Нина спустилась по лестнице, он уже спал и улыбался во сне.
   – Сколько ты ему ввел?
   – Все, что было в ампуле.
   – Пять кубиков? Он умрет во сне.
   – Может, – Юс пожал плечами. – Смотри. Он стянул с Семеновой ступни ботинок.
   – Да. А выше?
   – И выше, почти до колен. Ведь постоянно в ледяной воде. А ноги парализованы.
   – Если он не загнется от морфина, проще его пристрелить.
   – Я его вытащу.
   – Куда? На ледник? До него полкилометра, и все вверх. А внизу наши общие друзья. Я видела – там внизу стойбище. Лошади. И дым. Нужно ночи ждать.
   – Я его вытащу.
   – Тогда мы сдохнем все вместе! Если я не пристрелю вас обоих раньше!
   – Ты уверена, что друзья Семена все поймут правильно, если увидят, прилетев по маяку, тебя вместо него? Уверена?
   – Твою мать!
   – Чаю выпей, – предложил Юс. – Он хороший, не отсырел совсем.
   Выпив чаю, Нина заснула. А Юс не смог. Сидел, обхватив колени руками. Холодно было. В этом подвале холод жил годами. Юс промерз весь, до самой последней клеточки. И снова, как когда-то на кровати в общежитии, почувствовал, что умирает. Мир стал серее, истончился. И за его мутной пленкой клубилась темнота.
   Они не успели к утру. Карабкаясь в сумраке по морене, волоча на себе столько груза, едва успели подняться до ледника. Сбили колени и расцарапали руки. На морене все двигалось, осыпалось вниз. Вмерзшие в лед камешки драли ладони. На узкой полке, выпаханной в скале отступившим ледником, остановились. Не было сил идти. Ледяной ветер резал как нож, обжигали холодом промерзшие камни.
   Семена все время тащил Юс. Тащил, не чувствуя ног. А на этой полке – упал. Ноги больше не слушались. От них поднялся тусклый холод и долился до сердца, до горла. Юс хрипел, стараясь выкашлять мертвую слизь, задыхался, скорчившись на чешуйчатых камнях. Тогда к нему снова пришел ангел, маленький и серый, и стал в изголовье.
   Подожди немного, крылатый, – попросил его Юс, – подожди, пожалуйста. Дай мне еще немножко, а? Я ведь знаю, я ведь в долг живу, не своим живу, я почти весь в том подвале остался. Я ведь тебя знаю. Это ты тогда приходил ко мне, ты. Зачем ты не забрал меня тогда? А теперь вот, видишь, чего я наделал. Мне нужно, пожалуйста. Еще немного, а?
   Ангел кивал и становился все тоньше, прозрачнее, и просвечивали уже сквозь него зубчатые грязные сераки, и серый покатый горб ледника за ними, – и вдруг там, на самом верху, загорелся тускло-желтый огонь. Заплясал, заискрил, стремительно наливаясь алым. А через минуты уже поползло наверх, за перевал, немыслимо яркое, раскаленно-белое солнце.
   Первый раз по ним выстрелили через три часа, когда солнце уже растопило корку на леднике и разбудило дремавшую в его прожилках воду. Сухонько, слабо щелкнуло внизу, погнало вверх тонкое эхо. За ним – еще, и еще. Потом взвизгнуло впереди, посыпалось каменной крошкой.
   – Стойте, – прохрипел Семен, – стойте. Вон, морены грэбень торчит, туда. Туда.
   Юс свалил Семена на успевшие накалиться камни, упал рядом.
   – Во воны, вон, – Семен показал рукой. – Все, приплыли. Нина, давай мне дубальтовку свою.
   – Зачем? – спросила опешившая Нина.
   – Як зачем? А як вы праз перевал пойдете? Воны ж на взлете постреляюць вас, бы кур. Голо там, ховацца некуды. Маяк мой ще у вас? Не выкинули?
   – Не выкинули.
   – Добже. Можа, цяпер ж и покликаем хлопцыв, а?
   – Нет, – ответил Юс. – Нет.
   – Эх, Юсе. Тады не добыв, та зараз добывает.