Страница:
Кар не подчинился приказу и приехал в Москву. Последовало распоряжение о его смещении. Командующим действиями против восставших был назначен благодаря протекции Г. А. Потемкина А. И. Бибиков.
Вольтер – д’Аламберу. Ферней. 19 ноября 1773
У нас теперь в Фернее Шувалов. Это один из образованнейших и любезнейших людей, каких я когда-либо видел. Встреча с русскими постоянно убеждает меня, что Аттила был человек приятный, и сестра императора Гонория поступила благоразумно, решившись быть его супругою.
Екатерина II – И. Г. Орлову.
Без места и даты
Видя вашу ко мне доверенность и что вы сами меня просите, чтоб я вам сказала свои мысли, и сему соответствую со всякой искренностью и для того написала, как я вам обещала, нижеследующее.
Когда люди, кои имеют духа бодрого, в трудном положении, тогда ищут они оного облегчить; я чистосердечно скажу, что нет для меня ничего труднее, как видеть людей, кои страждут от печали. Я повадилась входить в состояние людей; наипаче я за долг почитаю входить в состояние таковых людей, коим много имею благодарности, и для того со всею искренностию и здесь скажу, что я думаю, дабы вывести по состоянью дело обоюдных участвующих из душевного беспокойства и возвратить им состояние сноснейшее. И для того предлагаю я нижеписанные способы, в коих искала я сохранить все в рассуждении особ и публики, что только сохранить могла.
1) Все прошедшее придать совершенному забвению.
2) Неуспех конгресса я отнюдь не приписываю ничему иному, как Турецкого двора повелению разорвать оного.
3) Граф Захар Чернышев мне сказывал, что графа Григорья Григорьевича Орлова желание и просьба есть, чтоб экспликации избегнуть, и вы мне оное подтверждали. Я на сие совершенно соглашаюсь.
4) И к сему присовокупляю, что я почитаю смотреть на настоящие обстоятельства за трудное и излишнее, ибо за движениями, происходящими от неприятных обстоятельств, окружающих человека дома, ежечасно, ручаться нельзя, и для того способ предлагаю:
5) Как граф Гри. Гри. Орлов ныне болен, чтоб он под сим видом назад взял чрез письмо увольнение ехать к Москве [зачеркнуто – «к водам»] или в деревнях своих или куда он сам изберет за сходственное с его состоянием.
6) Полтораста тысяч, которые я ему жаловала ежегодно, я ему впредь оных в ежегодной пенсии производить велю из Кабинета.
7) На заведение дома я ему жалую однажды ныне сто тысяч рублей.
8) Все дворцы около Москвы или инде, где они есть, я ему дозволяю в оных жить, пока своего дома иметь не будет.
9) Людей моих и экипажи, как он их ныне имеет, при нем останутся, пока он своих не заведет; когда же он их отпустить за благо рассудит, тогда обещаю их наградить по мере ему сделанных от них услуг.
10) Я к тем четырем тысячам душ, кои еще граф Алексей Григорьевич Орлов за Чесменскую баталию не взял, присовокупляю еще шесть тысяч душ, чтоб он оных выбрал или из моих московских или же из тех, кои у меня на Волге, или в которых уездах сам за благо рассудит, всего десять тысяч душ.
11) Сервиз серебряной французской выписной, которой в Кабинете хранится, ему же, графу Гри. Гри. жалую совокупно с тем, которой куплен для ежедневного употребления у Датского посланника.
12) Как дом у Троицкой пристани готов будет, то убрав его, как я намерена была, ему же графу Гри. Гри. Орлову отдам вечно и потомственно. 13) Все те вещи, кои хранятся в каморе цалмейстерской и у камердинеров под именованным его графских и коих сам граф Гри. Гри. Орлов о многих не знает, ему же велю отпустить.
14) По прошествии первого года сам граф Гри. Гри. Орлов в состояньи найдется располагать как за благо рассудит и сходственнее с его к отечеству и к службе моей всегдашнему усердию; с моей же стороны я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана... и поелику отечеству полезны быть могут; и я надеюсь, что сие не последний знак той чести, кою и вы ко мне почитаете. Я же в сем много не ищу, как обоюдное спокойствие, кое я совершенно сохранить намерена.
Откупиться. Любой ценой избавиться не от надоевшего фаворита – от тех, кому обязана властью. Осыпанные наградами и богатствами, окруженные сторонниками, прихлебателями, Орловы становились слишком большой опасностью. Они хотели сами диктовать, а не подчиняться их же руками поднятой императрице. Им нужно было все, вплоть до законного брака Екатерины с Григорием, – разве не было тому близкого примера с Елизаветой Петровной и Алексеем Разумовским? Другое дело, что тот уступил свое место очередному фавориту.
Графское достоинство, чины генерал-адъютанта, генерал-директора инженеров, генерал-аншефа, наконец, генерал-фельдцейхмейстера для полуграмотного, начавшего службу подростком-солдатом Григория мало.
Он приезжает в Москву на конец чумной эпидемии 1771 года, и тут же выбивается золотая медаль: с одной стороны – портрет героического графа, с другой – изображение Курция, бросающегося в пропасть, и надпись: «И Россия таковых сынов имеет». В Царском Селе и вовсе вырастают триумфальные ворота с заявлением: «Орловым от беды избавлена Москва».
Но достаточно Григорию уехать на переговоры с турецкими представителями в Фокшаны, как все стремительно меняется. Екатерина тут же использует положение. Благо два других брата прикомандированы к русскому флоту в Средиземном море. При дворе становится известно о появлении нового фаворита, якобы подготовленного Никитой Паниным и Захаром Чернышевым.
Бросив переговоры на произвол судьбы, Григорий Орлов мчится в Петербург. Напрасно – его задерживает карантинная застава в Гатчине. Вчерашнему некоронованному правителю России запрещен въезд в столицу. Его право и обязанность – так звучит приказ Екатерины – выехать подальше от Петербурга, «в любую иную местность Российской империи». Орлов бушует, отказывается подчиниться, требует личного свидания с Екатериной, добивается его и... отправляется на год в Ревель. Таково непреложное условие состоявшегося «примирения».
Ни снисхождения, ни колебаний Екатерина не знала. Теперь ей ничего не стоит сказать: «Григорий Григорьевич Орлов был гений, силен, храбр, решителен, но мягок как баран и притом с сердцем курицы». Ей ничего не стоит и брату былого любовника категорически предложить, хоть и за сказочно высокую цену, «все прошедшее придать совершенному забвению».
Могла ли состояться такая сделка? Могла ли примириться с ней проигравшая сторона? В России поползли отмеченные иностранными дипломатами слухи о «крамоле» Орловых.
Воеводы и начальники гражданские из многих мест от страху удалились, оставя города и свои правления на расхищение злодеям.
Из донесения А И. Бибикова
25 декабря 1773 года пугачевцами были взяты Сарапул и Самара. 30 декабря взят Яицкий городок и начата осада Яицкой крепости.
В декабре 1773 года княжну Елизавету Владимирскую, переехавшую в Оберштайн, начал посещать «Мосбахский незнакомец». В канун Нового года в немецких княжествах распространился слух о пребывании в Оберштайне дочери покойной русской императрицы Елизаветы Петровны.
Год 1774-й
Вольтер – д’Аламберу. Ферней. 19 ноября 1773
У нас теперь в Фернее Шувалов. Это один из образованнейших и любезнейших людей, каких я когда-либо видел. Встреча с русскими постоянно убеждает меня, что Аттила был человек приятный, и сестра императора Гонория поступила благоразумно, решившись быть его супругою.
Екатерина II – И. Г. Орлову.
Без места и даты
Видя вашу ко мне доверенность и что вы сами меня просите, чтоб я вам сказала свои мысли, и сему соответствую со всякой искренностью и для того написала, как я вам обещала, нижеследующее.
Когда люди, кои имеют духа бодрого, в трудном положении, тогда ищут они оного облегчить; я чистосердечно скажу, что нет для меня ничего труднее, как видеть людей, кои страждут от печали. Я повадилась входить в состояние людей; наипаче я за долг почитаю входить в состояние таковых людей, коим много имею благодарности, и для того со всею искренностию и здесь скажу, что я думаю, дабы вывести по состоянью дело обоюдных участвующих из душевного беспокойства и возвратить им состояние сноснейшее. И для того предлагаю я нижеписанные способы, в коих искала я сохранить все в рассуждении особ и публики, что только сохранить могла.
1) Все прошедшее придать совершенному забвению.
2) Неуспех конгресса я отнюдь не приписываю ничему иному, как Турецкого двора повелению разорвать оного.
3) Граф Захар Чернышев мне сказывал, что графа Григорья Григорьевича Орлова желание и просьба есть, чтоб экспликации избегнуть, и вы мне оное подтверждали. Я на сие совершенно соглашаюсь.
4) И к сему присовокупляю, что я почитаю смотреть на настоящие обстоятельства за трудное и излишнее, ибо за движениями, происходящими от неприятных обстоятельств, окружающих человека дома, ежечасно, ручаться нельзя, и для того способ предлагаю:
5) Как граф Гри. Гри. Орлов ныне болен, чтоб он под сим видом назад взял чрез письмо увольнение ехать к Москве [зачеркнуто – «к водам»] или в деревнях своих или куда он сам изберет за сходственное с его состоянием.
6) Полтораста тысяч, которые я ему жаловала ежегодно, я ему впредь оных в ежегодной пенсии производить велю из Кабинета.
7) На заведение дома я ему жалую однажды ныне сто тысяч рублей.
8) Все дворцы около Москвы или инде, где они есть, я ему дозволяю в оных жить, пока своего дома иметь не будет.
9) Людей моих и экипажи, как он их ныне имеет, при нем останутся, пока он своих не заведет; когда же он их отпустить за благо рассудит, тогда обещаю их наградить по мере ему сделанных от них услуг.
10) Я к тем четырем тысячам душ, кои еще граф Алексей Григорьевич Орлов за Чесменскую баталию не взял, присовокупляю еще шесть тысяч душ, чтоб он оных выбрал или из моих московских или же из тех, кои у меня на Волге, или в которых уездах сам за благо рассудит, всего десять тысяч душ.
11) Сервиз серебряной французской выписной, которой в Кабинете хранится, ему же, графу Гри. Гри. жалую совокупно с тем, которой куплен для ежедневного употребления у Датского посланника.
12) Как дом у Троицкой пристани готов будет, то убрав его, как я намерена была, ему же графу Гри. Гри. Орлову отдам вечно и потомственно. 13) Все те вещи, кои хранятся в каморе цалмейстерской и у камердинеров под именованным его графских и коих сам граф Гри. Гри. Орлов о многих не знает, ему же велю отпустить.
14) По прошествии первого года сам граф Гри. Гри. Орлов в состояньи найдется располагать как за благо рассудит и сходственнее с его к отечеству и к службе моей всегдашнему усердию; с моей же стороны я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана... и поелику отечеству полезны быть могут; и я надеюсь, что сие не последний знак той чести, кою и вы ко мне почитаете. Я же в сем много не ищу, как обоюдное спокойствие, кое я совершенно сохранить намерена.
Откупиться. Любой ценой избавиться не от надоевшего фаворита – от тех, кому обязана властью. Осыпанные наградами и богатствами, окруженные сторонниками, прихлебателями, Орловы становились слишком большой опасностью. Они хотели сами диктовать, а не подчиняться их же руками поднятой императрице. Им нужно было все, вплоть до законного брака Екатерины с Григорием, – разве не было тому близкого примера с Елизаветой Петровной и Алексеем Разумовским? Другое дело, что тот уступил свое место очередному фавориту.
Графское достоинство, чины генерал-адъютанта, генерал-директора инженеров, генерал-аншефа, наконец, генерал-фельдцейхмейстера для полуграмотного, начавшего службу подростком-солдатом Григория мало.
Он приезжает в Москву на конец чумной эпидемии 1771 года, и тут же выбивается золотая медаль: с одной стороны – портрет героического графа, с другой – изображение Курция, бросающегося в пропасть, и надпись: «И Россия таковых сынов имеет». В Царском Селе и вовсе вырастают триумфальные ворота с заявлением: «Орловым от беды избавлена Москва».
Но достаточно Григорию уехать на переговоры с турецкими представителями в Фокшаны, как все стремительно меняется. Екатерина тут же использует положение. Благо два других брата прикомандированы к русскому флоту в Средиземном море. При дворе становится известно о появлении нового фаворита, якобы подготовленного Никитой Паниным и Захаром Чернышевым.
Бросив переговоры на произвол судьбы, Григорий Орлов мчится в Петербург. Напрасно – его задерживает карантинная застава в Гатчине. Вчерашнему некоронованному правителю России запрещен въезд в столицу. Его право и обязанность – так звучит приказ Екатерины – выехать подальше от Петербурга, «в любую иную местность Российской империи». Орлов бушует, отказывается подчиниться, требует личного свидания с Екатериной, добивается его и... отправляется на год в Ревель. Таково непреложное условие состоявшегося «примирения».
Ни снисхождения, ни колебаний Екатерина не знала. Теперь ей ничего не стоит сказать: «Григорий Григорьевич Орлов был гений, силен, храбр, решителен, но мягок как баран и притом с сердцем курицы». Ей ничего не стоит и брату былого любовника категорически предложить, хоть и за сказочно высокую цену, «все прошедшее придать совершенному забвению».
Могла ли состояться такая сделка? Могла ли примириться с ней проигравшая сторона? В России поползли отмеченные иностранными дипломатами слухи о «крамоле» Орловых.
Воеводы и начальники гражданские из многих мест от страху удалились, оставя города и свои правления на расхищение злодеям.
Из донесения А И. Бибикова
25 декабря 1773 года пугачевцами были взяты Сарапул и Самара. 30 декабря взят Яицкий городок и начата осада Яицкой крепости.
В декабре 1773 года княжну Елизавету Владимирскую, переехавшую в Оберштайн, начал посещать «Мосбахский незнакомец». В канун Нового года в немецких княжествах распространился слух о пребывании в Оберштайне дочери покойной русской императрицы Елизаветы Петровны.
Год 1774-й
А. Г. Орлов-Чесменский – Екатерине II.
5/16 января 1774 г.
По запечатании всех моих донесений вашему императорскому величеству получил я известие от посланного мною офицера для разведывания о самозванке, что оная больше не находится в Рагузах, и многие обстоятельства уверили его, что она и поехала вместе с князем Радзивиллом в Венецию, и он, ни мало не мешкая, поехал за ними вслед, но, по приезде его в Венецию, нашел только одного Радзивилла, а она туда и не приезжала, и об нем разно говорят: одни, будто намерен он ехать во Францию, а другие уверяют, что он возвращается в отечество; а об ней оный офицер розведал, что оная поехала в Неаполь; а на другой день оного известия получил я из Неаполя письмо от английского министра Гамильтона, что там одна женщина была, которая просила у него пашпорта для проезда в Рим, что он для ее услуги и сделал, а из Рима получил от нее письмо, где она себя принцессою называет.
Я ж все оные письма в оригинале, как мною получены, на рассмотрение вашего императорского величества при сем посылаю, а от меня нарочно того же дня послан в Рим штата моего генерал-адъютант Кристинек Иван, чтоб об ней в точности изведаться и стараться познакомиться с нею; при том, чтоб он обещал, что она во всем может на меня положиться, и, буде уговорит, чтоб привез ее с собою, а министру Англинскому я отвечал, что это надобно быть такой сумасбродной и безумной женщине, однакож притом дал ему знать мое любопытство, чтобы я желал видеть ее, а притом просил его, чтоб ехать он ей присоветовал ко мне, а между тем и кавалеру Дику приказал писать к верным людям, которых он в Риме знает, чтоб они советовали ей приехать сюда, где она от меня всякой помощи надеяться может, и что впредь происходить будет, о том не упущу донесть вашему императорскому величеству, и все силы употреблю, чтоб оную достать и по последней мере сведому быть о ее пребывании.
Екатерина приказывает – Алексей Орлов исполняет. Отыскать так отыскать, похитить так похитить, и никаких проблем. Впрочем...
В Неаполе «самозванка» оказалась самое позднее в середине ноября 1774 года, но Орлов 16 января 1775 года утверждает, что только что получил от английского министра Гамильтона из Неаполя письмо, в котором тот сообщает о паспорте, выданном неизвестной. Для того чтобы перекрыть расстояние от Неаполя до Ливорно, не требовалось двух месяцев. Значит, либо английский министр не посчитал нужным раньше выдавать Елизавету, либо этого не пожелал сделать раньше сам Орлов. Мог ли следователь пройти мимо подобного обстоятельства? Мог и, оказывается, не только мимо него.
В письме от 24 декабря Алексей Орлов пишет о некоем майоре, который только что видел неизвестную и Кароля Радзивилла в Рагу-зе. Но ведь официальное обвинение располагало неопровержимыми данными: они оба оставили Рагузу в первых числах ноября 1774 года. Алексей Орлов наверняка не знал, что этот отъезд широко обсуждался в немецких газетах, но тем самым он не мог пройти незамеченным и в самой Италии. Трудно сомневаться, что герой Чесмы хотел создать видимость действий, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался. «Усердная служба» выглядела далеко не однозначной. Кстати, казнь Пугачева еще не состоялась, а известие о суде над ним не могло успеть дойти до Италии.
Екатерина II – А. И. Бибикову. Царское Село.
9 февраля 1774 года
...Я никак не могу порочить употребленные вами строгости, но напротив того нахожу их весьма нужными. Я б желала, чтоб вы и между теми офицерами, кои должности свои забыли, пример также сделали; ибо до ужасных распутств тамошние гарнизоны дошли. И так не упустите, где способно найдете, в подлых душах вселить душу к службе нужную; а думаю, что ныне, окроме уместною строгостью, не с чем. Колико возможно не потеряйте времени и старайтеся прежде весны окончить дурные и поносные сии хлопоты. Для бога вас прошу и приказываю вам всячески приложить труда для искоренения злодействий сих, весьма стыдных перед светом.
Екатерина
Страх. Панический страх Екатерины II перед размахом «злодействий» нетрудно понять. Волны волнений и поддержанных ими самозванцев возрастали год от года. Красивые слова о благоденствии и вольности в письмах Вольтеру и Дидро продолжали оставаться только словами. В жизни России они ничего не изменяли и изменить не могли. Оставалась надежда на чудо избавления от неудавшейся царицы, на вымечтанного – каких не бывает – царя.
В 1763 году поп села Спасского (Чесноковка тож) Оренбургской губернии молился о здравии Петра III и уверял прихожан, что бывший император жив.
В 1765 году армянин Асланбеков объявил себя Петром III – бит плетьми и сослан в Нерчинск
В том же году беглый солдат Брянского полка Петр Чернышев назвался императором Петром Федоровичем – бит плетьми и сослан в Нерчинск
В том же году назвался Петром III и поднял народ в Воронежской и Белгородской губерниях беглый солдат Гаврила Кремнев. За Кремнева свидетельствовал бывший придворный певчий поп Лев Евдокимов. Евдокимов утверждал, что знал Петра III наследником во дворце и даже носил его на руках. Гаврила Кремнев сослан на вечные работы в Нерчинск
В 1767 году беглый солдат по дороге в Астрахань разглашал, что Петр III жив, «примет опять царство и будет льготить крестьянам».
В 1768 году восемнадцатилетний сын генерал-майора Опочинин начал выдавать себя за сына Елизаветы Петровны от английского короля, который будто бы посетил Россию в составе английского посольства инкогнито. Обстоятельства его царского происхождения внушал Опочинину корнет Батюшков, ссылавшийся на рассказ своей покойной бабки. Опочинин начал готовить заговор в пользу Павла, поскольку, по ходившим слухам, Екатерина собиралась разделить Россию между братьями Орловыми. Решением тайного суда Батюшков признан «вошедшим во умоисступление от пьянства», лишен дворянства, состояния и сослан навечно в Мангазею. Сестра Батюшкова приговорена к пожизненному безвыездному пребыванию в своей деревне. Опочинин «за службу отца» сослан в линейные гарнизоны без большего наказания.
В том же году узник Шлиссельбургской крепости Иосиф Батурин начал толковать, будто, судя по планетам, Петр III жив и объявится года через три. Батурин был посажен в крепость при Елизавете Петровне за «злодейственное намерение к бунту» – он намеревался уничтожить А. Г. Разумовского и возвести на престол Петра III, о чем и сообщил наследнику в переданной ему записке.
Новому командующему А. И. Бибикову было знакомо не только это. Уйдя в отставку после Семилетней войны, он был возвращен на службу Екатериной из-за умения «прекращать беспорядки». Заводы в Сибири, Оренбургская губерния, в 1771 году Польша... Пугачевские события должны были увенчать этот список «побед», и без того отмеченный чином генерал-аншефа.
Екатерина II – А. И. Бибикову. Петербург. Март 1774 г.
Александр Ильич! Во-первых скажу вам весть новую: я прошедшего марта первого числа Григорья Александровича Потемкина по его просьбе и желанию взяла к себе в генерал-адъютанты; а как он думает, что вы, любя его, тем обрадуетесь, то сие к вам и пишу. А кажется мне, что по его ко мне верности и заслугам немного для него сделала: но его о том удовольствие трудно описать. А я, глядя на него, веселюсь, что хотя одного человека совершенно довольного около себя вижу...
Конечно, новый фаворит со всеми причитавшимися его положению чинами и почестями, но и человек, способный противостоять Орловым. В этом Екатерина была уверена.
Поединок Орловы – Потемкин начался гораздо раньше и тянулся годы. По слухам, даже потерянный глаз, придававший Потемкину вид бывалого вояки, был утрачен им в рукопашной с Орловыми. Потемкин принимает участие в перевороте в пользу Екатерины, замечен ею – так ли много имела она сторонников в момент переворота! – но дело ограничилось скромной наградой. Потемкину достался чин камер-юнкера и 400 душ крестьян. Правда, на следующий год, не оставляя военной службы, ему удалось достать место помощника обер-прокурора Синода, а в 1768 году достичь чина камергера и перейти целиком на придворную службу, но что это значило по сравнению с возможностями настоящих приближенных.
Едва назначенный ко двору, Г. А. Потемкин просит у Екатерины разрешения отправиться «волонтиром» на турецкий театр военных действий, добивается разрешения писать ей лично и после первого же письма, где мелькнула вполне условная тень заботы о его особе, бросает обязанности солдата и мчится в Петербург. На этот раз расчет оказался верен. Потемкина ждало место фаворита и положение «самого влиятельного лица в России», по определению иностранных дипломатов. С влиянием Орловых при дворе было раз и навсегда покончено.
Мы отеческим милосердием и попечением жалуем всех верноподданных наших, кои помнят долг свой к нам присяги, вольностью без всякого требования в казну подушных и прочих податей и рекрутов набору, коими казна сама собою довольствоваться может, а войско наше из вольножелающих в службе нашей великое исчисление иметь будет. Сверх того, в России дворянство крестьян своих великими работами и податями отягощать не будет, понеже каждый восчувствует прописанную вольность и свободу...
Из указа Пугачева русскому населению
8 начале февраля 1774 года восставшие были оттеснены от границ Башкирии до Волги и на юг до Самарской линии. 22 марта правительственные войска заняли важную в стратегическом отношении крепость Татищева. В сражении Пугачев потерял всю свою артиллерию. Осада Оренбурга была снята. 24 марта восставшие потерпели второе поражение – была прекращена осада Уфы. Тем не менее армия Пугачева продолжала увеличиваться.
9 апреля А. И. Бибиков внезапно умер. По официальной версии – от горячки, по слухам – от яда.
13 мая княжна Елизавета Владимирская выехала из Оберштайна в Венецию, имея в виду попасть в Турцию.
Екатерина II – А. И. Бибикову.
15 марта 1774 г.
Александр Ильич! Письма ваши от 2 марта до рук моих дошли, на которые ответствовать имею, что с сожалением вижу, что злодеи обширно распространились, и весьма опасаюсь, чтоб они не пробрались в Сибирь, также и в Екатеринбургское ведомство. Дела не суще меня веселят... Друга вашего Потемкина весь город определяет быть подполковником в полку Преображенском. Весь город часто лжет, но сей раз весь город я во лжи не оставлю. И вероятие есть, что тому так быть. Но спросишь, какая мне нужда писать к тебе сие? На что ответствую: для забавы. Есть ли б здесь был, не сказала бы. Но прежде, нежели получите сие письмо, дело уже сделано будет. Так не замай же, я первая сама скажу...
Кипела волнениями Оренбургская степь. Готово было откликнуться на каждое восстание Поволжье. Но не лучше обстояло дело и с Сибирью. Глухая окраина, она подчас давала гораздо более острый отклик в Европе, чем события в центральных губерниях. Слишком долго копились там силы недовольных. А недавний бунт Беневского говорил и о возможной организованности, и о четких целях, и о достаточном знании средств, какими эти цели можно было достигнуть.
Венгерский барон Мориц Анадор де Бенев служил в польской конфедерации, был захвачен русскими войсками и сослан на Камчатку в 1769 году. Одновременно в Охотск были сосланы артиллерии полковник Яков Батурин, пытавшийся в 1749 году, в бытность двора в Москве, возвести на престол Петра III, гвардии поручик Панов, армейский капитан Степанов. Вместе с такими же сосланными участниками других антиправительственных заговоров, местными купцами, промышленниками и населением они 25 апреля 1771 года подняли восстание, захватили галиот в гавани Чевакинской, водрузили на нем знамя Павла I и назвались «собранною компаниею для имени его величества Павла Петровича», подписав письменную присягу в верности ему. 12 мая присяга была послана в Сенат, а галиот ушел в плавание к европейским берегам через Курильские острова, Японию, Китай, Мадагаскар вплоть до Франции.
Рапорт иркутского губернатора о случившемся был прислан в Петербург только в начале января 1772 года, когда уже все стало известно через европейские источники. Дипломатическими каналами всякая возможность поддержки восставших в Западной Европе была исключена. Вместе с тем, чтобы по возможности избежать дальнейшей огласки, правительство Екатерины II предложило всем находившимся на галиоте вернуться в Россию на условиях полной амнистии. Одновременно усиленно начали распространяться слухи об агентурной роли де Бенева, который якобы выполнял задания французского правительства.
Все так Но Европа узнала и чем была Сибирь, какими настроениями она жила, скольких несогласных и недовольных имела, казалось, благоденствовавшая монархия великой Екатерины.
[У башкир] злость и жестокосердие с такой яростью вкоренились, что редко живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших.
Из донесения полковника Михельсона
После поражений ранней весной 1774 года Емельян Пугачев решил отступить на Яик По мере продвижения его армия пополняется новыми частями. В мае повстанцы занимают ряд крепостей по Верхне-Яицкой линии и начинают движение на Казань. 23 июня Пугачев переправился через Каму и занял большое пространство по камским берегам, Ижевский и Боткинский заводы и 9 июля подошел к Казани. Численность армии повстанцев возросла до 20 000 человек
16 июня 1774 года княжна Елизавета Владимирская в сопровождении Кароля Радзивилла, французских и польских офицеров выехала из Венеции в направлении Турции. 3 июля она прибыла в Рагузу
С 13 по 18 июля продолжался бой между пугачевцами и подошедшими к Казани правительственными войсками. 18 июля Пугачев, потеряв полностью артиллерию и много человек убитыми и ранеными, переправился через Волгу и вышел на Московскую дорогу. Правительством были приняты меры к экстренной обороне Нижнего Новгорода и Москвы. В этих условиях спешно был заключен мир с Турцией.
Екатерина II – А. Г. Орлову. Ораниенбаум. 28 июля 1774 г.
...Вчерашний день здесь у меня ужинал весь дипломатический корпус, и любо было смотреть, какие были рожи на друзей и недрузей; а прямо рады были только датской да английской.
Жажда славы – не она ли оказалась самым большим жизненным просчетом братьев Орловых? Лавры полководцев готовы были увенчать их головы, и как отказаться от должности главнокомандующего русским флотом в турецкой войне, которую получил Алексей? Он никогда не был на флоте, ничего не понимал в морских делах и, начав службу шестнадцати лет солдатом Преображенского полка, без образования, даже без твердых навыков в грамоте, до тех пор ничем ни на военном, ни на каком другом поприще не успел отличиться. Но тем самым Алексею и Федору Орловым с 1770 года приходилось обретаться далеко от Петербурга. Значит, с отъездом Григория на Фокшанский конгресс Екатерина и вовсе получала долгожданную свободу действий. Надо знать ее характер, чтобы быть уверенным: такой возможности эта маленькая женщина с железной волей не могла упустить.
Но в 1774 году положение с Алексеем Орловым было крайне сложным. Он продолжал оставаться далеко от русских берегов, и притом с большим флотом. До его возвращения Екатерина II не намеревалась подавать и виду, что что-то в их отношениях, ее бесконечном доверии могло измениться. Напротив – сердечный тон, доверие во всех (во всех ли?) государственных осложнениях и хлопотах и напряженное ожидание: вернется – не вернется, подчинится или взбунтуется? Решительности, отваги, безрассудства, наконец, Алексею Орлову, непосредственному, как утверждала молва, убийце Петра III, занимать не приходилось. Любить не умел, жалеть не учился, преданности не знал. В этом Екатерина никогда не сомневалась.
Екатерина II – барону Штакельбергу, русскому министру в Польше...Я видела в Ораниенбауме весь дипломатический корпус, и заметила искреннюю радость в одном английском и датском министре; в австрийском и прусском менее. Гишпания ужасалась; Франция, печальная, безмолвная, ходила одна, сложа руки; Швеция не может ни спать, ни есть. Впрочем, мы были скромны и не сказали им ни единого слова о мире; да и какая нужда говорить об нем? Он сам за себя говорит...
Не получив возможности из-за давления правительственных войск двинуться на Москву, Пугачев стремительным маршем в 1200 километров направился к Дону. 20 июля части повстанцев заняли Курмыш, 27 июля – Саранск, 1 августа – Пензу. К этому времени армия Пугачева снова насчитывала около 15 000 человек. 6 августа повстанцы заняли Саратов, 11-го того же месяца – Камышин.
18 августа 1774 года княжна Елизавета отправила письмо командующему русским флотом на Средиземном море А. Г. Орлову. В письме находилось воззвание к русским морякам.
21 августа Пугачев подошел к Царицыну. Стоявшие в городе казаки отказались примкнуть к нему. Узнав о приближении правительственных войск, Пугачев на следующий день направился к Черному Яру, чтобы пройти к Яицкаму городку и расположиться там на зиму.
24 августа 1774 года княжна Елизавета Владимирская написала письма турецкому султану и его первому визирю. Копию письма визирю княжна Елизавета просила переслать Пугачеву и оказать ему всяческую поддержку.
А. Г. Орлов – Екатерине II. 27 сентября 1774 г.
...Желательно, чтоб искоренен был Пугачев, и лучше б того, чтоб пойман был живой, чтоб изыскать чрез него сущую правду. Я все еще в подозрении, не замешались ли тут французы, о чем я в бытность мою докладывал, а теперь меня еще больше подтверждает полученное мною письмо от неизвестного лица; есть ли этакая на свете или нет – того не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то б я навязал камень ей на шею да в воду.
Сие ж письмо при сем прилагаю, из которого ясно увидеть изволите желание; да мне помнится, что и от Пугачева сходствовали несколько сему его обнародования; а может быть и то, что меня хотели пробовать, до чего моя верность простирается к особе вашего императорского величества; я ж на все ничего не отвечал, чтоб чрез то утвердить ее более, что есть такой человек на свете, и не подать о себе подозрения.
5/16 января 1774 г.
По запечатании всех моих донесений вашему императорскому величеству получил я известие от посланного мною офицера для разведывания о самозванке, что оная больше не находится в Рагузах, и многие обстоятельства уверили его, что она и поехала вместе с князем Радзивиллом в Венецию, и он, ни мало не мешкая, поехал за ними вслед, но, по приезде его в Венецию, нашел только одного Радзивилла, а она туда и не приезжала, и об нем разно говорят: одни, будто намерен он ехать во Францию, а другие уверяют, что он возвращается в отечество; а об ней оный офицер розведал, что оная поехала в Неаполь; а на другой день оного известия получил я из Неаполя письмо от английского министра Гамильтона, что там одна женщина была, которая просила у него пашпорта для проезда в Рим, что он для ее услуги и сделал, а из Рима получил от нее письмо, где она себя принцессою называет.
Я ж все оные письма в оригинале, как мною получены, на рассмотрение вашего императорского величества при сем посылаю, а от меня нарочно того же дня послан в Рим штата моего генерал-адъютант Кристинек Иван, чтоб об ней в точности изведаться и стараться познакомиться с нею; при том, чтоб он обещал, что она во всем может на меня положиться, и, буде уговорит, чтоб привез ее с собою, а министру Англинскому я отвечал, что это надобно быть такой сумасбродной и безумной женщине, однакож притом дал ему знать мое любопытство, чтобы я желал видеть ее, а притом просил его, чтоб ехать он ей присоветовал ко мне, а между тем и кавалеру Дику приказал писать к верным людям, которых он в Риме знает, чтоб они советовали ей приехать сюда, где она от меня всякой помощи надеяться может, и что впредь происходить будет, о том не упущу донесть вашему императорскому величеству, и все силы употреблю, чтоб оную достать и по последней мере сведому быть о ее пребывании.
Екатерина приказывает – Алексей Орлов исполняет. Отыскать так отыскать, похитить так похитить, и никаких проблем. Впрочем...
В Неаполе «самозванка» оказалась самое позднее в середине ноября 1774 года, но Орлов 16 января 1775 года утверждает, что только что получил от английского министра Гамильтона из Неаполя письмо, в котором тот сообщает о паспорте, выданном неизвестной. Для того чтобы перекрыть расстояние от Неаполя до Ливорно, не требовалось двух месяцев. Значит, либо английский министр не посчитал нужным раньше выдавать Елизавету, либо этого не пожелал сделать раньше сам Орлов. Мог ли следователь пройти мимо подобного обстоятельства? Мог и, оказывается, не только мимо него.
В письме от 24 декабря Алексей Орлов пишет о некоем майоре, который только что видел неизвестную и Кароля Радзивилла в Рагу-зе. Но ведь официальное обвинение располагало неопровержимыми данными: они оба оставили Рагузу в первых числах ноября 1774 года. Алексей Орлов наверняка не знал, что этот отъезд широко обсуждался в немецких газетах, но тем самым он не мог пройти незамеченным и в самой Италии. Трудно сомневаться, что герой Чесмы хотел создать видимость действий, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался. «Усердная служба» выглядела далеко не однозначной. Кстати, казнь Пугачева еще не состоялась, а известие о суде над ним не могло успеть дойти до Италии.
Екатерина II – А. И. Бибикову. Царское Село.
9 февраля 1774 года
...Я никак не могу порочить употребленные вами строгости, но напротив того нахожу их весьма нужными. Я б желала, чтоб вы и между теми офицерами, кои должности свои забыли, пример также сделали; ибо до ужасных распутств тамошние гарнизоны дошли. И так не упустите, где способно найдете, в подлых душах вселить душу к службе нужную; а думаю, что ныне, окроме уместною строгостью, не с чем. Колико возможно не потеряйте времени и старайтеся прежде весны окончить дурные и поносные сии хлопоты. Для бога вас прошу и приказываю вам всячески приложить труда для искоренения злодействий сих, весьма стыдных перед светом.
Екатерина
Страх. Панический страх Екатерины II перед размахом «злодействий» нетрудно понять. Волны волнений и поддержанных ими самозванцев возрастали год от года. Красивые слова о благоденствии и вольности в письмах Вольтеру и Дидро продолжали оставаться только словами. В жизни России они ничего не изменяли и изменить не могли. Оставалась надежда на чудо избавления от неудавшейся царицы, на вымечтанного – каких не бывает – царя.
В 1763 году поп села Спасского (Чесноковка тож) Оренбургской губернии молился о здравии Петра III и уверял прихожан, что бывший император жив.
В 1765 году армянин Асланбеков объявил себя Петром III – бит плетьми и сослан в Нерчинск
В том же году беглый солдат Брянского полка Петр Чернышев назвался императором Петром Федоровичем – бит плетьми и сослан в Нерчинск
В том же году назвался Петром III и поднял народ в Воронежской и Белгородской губерниях беглый солдат Гаврила Кремнев. За Кремнева свидетельствовал бывший придворный певчий поп Лев Евдокимов. Евдокимов утверждал, что знал Петра III наследником во дворце и даже носил его на руках. Гаврила Кремнев сослан на вечные работы в Нерчинск
В 1767 году беглый солдат по дороге в Астрахань разглашал, что Петр III жив, «примет опять царство и будет льготить крестьянам».
В 1768 году восемнадцатилетний сын генерал-майора Опочинин начал выдавать себя за сына Елизаветы Петровны от английского короля, который будто бы посетил Россию в составе английского посольства инкогнито. Обстоятельства его царского происхождения внушал Опочинину корнет Батюшков, ссылавшийся на рассказ своей покойной бабки. Опочинин начал готовить заговор в пользу Павла, поскольку, по ходившим слухам, Екатерина собиралась разделить Россию между братьями Орловыми. Решением тайного суда Батюшков признан «вошедшим во умоисступление от пьянства», лишен дворянства, состояния и сослан навечно в Мангазею. Сестра Батюшкова приговорена к пожизненному безвыездному пребыванию в своей деревне. Опочинин «за службу отца» сослан в линейные гарнизоны без большего наказания.
В том же году узник Шлиссельбургской крепости Иосиф Батурин начал толковать, будто, судя по планетам, Петр III жив и объявится года через три. Батурин был посажен в крепость при Елизавете Петровне за «злодейственное намерение к бунту» – он намеревался уничтожить А. Г. Разумовского и возвести на престол Петра III, о чем и сообщил наследнику в переданной ему записке.
Новому командующему А. И. Бибикову было знакомо не только это. Уйдя в отставку после Семилетней войны, он был возвращен на службу Екатериной из-за умения «прекращать беспорядки». Заводы в Сибири, Оренбургская губерния, в 1771 году Польша... Пугачевские события должны были увенчать этот список «побед», и без того отмеченный чином генерал-аншефа.
Екатерина II – А. И. Бибикову. Петербург. Март 1774 г.
Александр Ильич! Во-первых скажу вам весть новую: я прошедшего марта первого числа Григорья Александровича Потемкина по его просьбе и желанию взяла к себе в генерал-адъютанты; а как он думает, что вы, любя его, тем обрадуетесь, то сие к вам и пишу. А кажется мне, что по его ко мне верности и заслугам немного для него сделала: но его о том удовольствие трудно описать. А я, глядя на него, веселюсь, что хотя одного человека совершенно довольного около себя вижу...
Конечно, новый фаворит со всеми причитавшимися его положению чинами и почестями, но и человек, способный противостоять Орловым. В этом Екатерина была уверена.
Поединок Орловы – Потемкин начался гораздо раньше и тянулся годы. По слухам, даже потерянный глаз, придававший Потемкину вид бывалого вояки, был утрачен им в рукопашной с Орловыми. Потемкин принимает участие в перевороте в пользу Екатерины, замечен ею – так ли много имела она сторонников в момент переворота! – но дело ограничилось скромной наградой. Потемкину достался чин камер-юнкера и 400 душ крестьян. Правда, на следующий год, не оставляя военной службы, ему удалось достать место помощника обер-прокурора Синода, а в 1768 году достичь чина камергера и перейти целиком на придворную службу, но что это значило по сравнению с возможностями настоящих приближенных.
Едва назначенный ко двору, Г. А. Потемкин просит у Екатерины разрешения отправиться «волонтиром» на турецкий театр военных действий, добивается разрешения писать ей лично и после первого же письма, где мелькнула вполне условная тень заботы о его особе, бросает обязанности солдата и мчится в Петербург. На этот раз расчет оказался верен. Потемкина ждало место фаворита и положение «самого влиятельного лица в России», по определению иностранных дипломатов. С влиянием Орловых при дворе было раз и навсегда покончено.
Мы отеческим милосердием и попечением жалуем всех верноподданных наших, кои помнят долг свой к нам присяги, вольностью без всякого требования в казну подушных и прочих податей и рекрутов набору, коими казна сама собою довольствоваться может, а войско наше из вольножелающих в службе нашей великое исчисление иметь будет. Сверх того, в России дворянство крестьян своих великими работами и податями отягощать не будет, понеже каждый восчувствует прописанную вольность и свободу...
Из указа Пугачева русскому населению
8 начале февраля 1774 года восставшие были оттеснены от границ Башкирии до Волги и на юг до Самарской линии. 22 марта правительственные войска заняли важную в стратегическом отношении крепость Татищева. В сражении Пугачев потерял всю свою артиллерию. Осада Оренбурга была снята. 24 марта восставшие потерпели второе поражение – была прекращена осада Уфы. Тем не менее армия Пугачева продолжала увеличиваться.
9 апреля А. И. Бибиков внезапно умер. По официальной версии – от горячки, по слухам – от яда.
13 мая княжна Елизавета Владимирская выехала из Оберштайна в Венецию, имея в виду попасть в Турцию.
Екатерина II – А. И. Бибикову.
15 марта 1774 г.
Александр Ильич! Письма ваши от 2 марта до рук моих дошли, на которые ответствовать имею, что с сожалением вижу, что злодеи обширно распространились, и весьма опасаюсь, чтоб они не пробрались в Сибирь, также и в Екатеринбургское ведомство. Дела не суще меня веселят... Друга вашего Потемкина весь город определяет быть подполковником в полку Преображенском. Весь город часто лжет, но сей раз весь город я во лжи не оставлю. И вероятие есть, что тому так быть. Но спросишь, какая мне нужда писать к тебе сие? На что ответствую: для забавы. Есть ли б здесь был, не сказала бы. Но прежде, нежели получите сие письмо, дело уже сделано будет. Так не замай же, я первая сама скажу...
Кипела волнениями Оренбургская степь. Готово было откликнуться на каждое восстание Поволжье. Но не лучше обстояло дело и с Сибирью. Глухая окраина, она подчас давала гораздо более острый отклик в Европе, чем события в центральных губерниях. Слишком долго копились там силы недовольных. А недавний бунт Беневского говорил и о возможной организованности, и о четких целях, и о достаточном знании средств, какими эти цели можно было достигнуть.
Венгерский барон Мориц Анадор де Бенев служил в польской конфедерации, был захвачен русскими войсками и сослан на Камчатку в 1769 году. Одновременно в Охотск были сосланы артиллерии полковник Яков Батурин, пытавшийся в 1749 году, в бытность двора в Москве, возвести на престол Петра III, гвардии поручик Панов, армейский капитан Степанов. Вместе с такими же сосланными участниками других антиправительственных заговоров, местными купцами, промышленниками и населением они 25 апреля 1771 года подняли восстание, захватили галиот в гавани Чевакинской, водрузили на нем знамя Павла I и назвались «собранною компаниею для имени его величества Павла Петровича», подписав письменную присягу в верности ему. 12 мая присяга была послана в Сенат, а галиот ушел в плавание к европейским берегам через Курильские острова, Японию, Китай, Мадагаскар вплоть до Франции.
Рапорт иркутского губернатора о случившемся был прислан в Петербург только в начале января 1772 года, когда уже все стало известно через европейские источники. Дипломатическими каналами всякая возможность поддержки восставших в Западной Европе была исключена. Вместе с тем, чтобы по возможности избежать дальнейшей огласки, правительство Екатерины II предложило всем находившимся на галиоте вернуться в Россию на условиях полной амнистии. Одновременно усиленно начали распространяться слухи об агентурной роли де Бенева, который якобы выполнял задания французского правительства.
Все так Но Европа узнала и чем была Сибирь, какими настроениями она жила, скольких несогласных и недовольных имела, казалось, благоденствовавшая монархия великой Екатерины.
[У башкир] злость и жестокосердие с такой яростью вкоренились, что редко живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших.
Из донесения полковника Михельсона
После поражений ранней весной 1774 года Емельян Пугачев решил отступить на Яик По мере продвижения его армия пополняется новыми частями. В мае повстанцы занимают ряд крепостей по Верхне-Яицкой линии и начинают движение на Казань. 23 июня Пугачев переправился через Каму и занял большое пространство по камским берегам, Ижевский и Боткинский заводы и 9 июля подошел к Казани. Численность армии повстанцев возросла до 20 000 человек
16 июня 1774 года княжна Елизавета Владимирская в сопровождении Кароля Радзивилла, французских и польских офицеров выехала из Венеции в направлении Турции. 3 июля она прибыла в Рагузу
С 13 по 18 июля продолжался бой между пугачевцами и подошедшими к Казани правительственными войсками. 18 июля Пугачев, потеряв полностью артиллерию и много человек убитыми и ранеными, переправился через Волгу и вышел на Московскую дорогу. Правительством были приняты меры к экстренной обороне Нижнего Новгорода и Москвы. В этих условиях спешно был заключен мир с Турцией.
Екатерина II – А. Г. Орлову. Ораниенбаум. 28 июля 1774 г.
...Вчерашний день здесь у меня ужинал весь дипломатический корпус, и любо было смотреть, какие были рожи на друзей и недрузей; а прямо рады были только датской да английской.
Жажда славы – не она ли оказалась самым большим жизненным просчетом братьев Орловых? Лавры полководцев готовы были увенчать их головы, и как отказаться от должности главнокомандующего русским флотом в турецкой войне, которую получил Алексей? Он никогда не был на флоте, ничего не понимал в морских делах и, начав службу шестнадцати лет солдатом Преображенского полка, без образования, даже без твердых навыков в грамоте, до тех пор ничем ни на военном, ни на каком другом поприще не успел отличиться. Но тем самым Алексею и Федору Орловым с 1770 года приходилось обретаться далеко от Петербурга. Значит, с отъездом Григория на Фокшанский конгресс Екатерина и вовсе получала долгожданную свободу действий. Надо знать ее характер, чтобы быть уверенным: такой возможности эта маленькая женщина с железной волей не могла упустить.
Но в 1774 году положение с Алексеем Орловым было крайне сложным. Он продолжал оставаться далеко от русских берегов, и притом с большим флотом. До его возвращения Екатерина II не намеревалась подавать и виду, что что-то в их отношениях, ее бесконечном доверии могло измениться. Напротив – сердечный тон, доверие во всех (во всех ли?) государственных осложнениях и хлопотах и напряженное ожидание: вернется – не вернется, подчинится или взбунтуется? Решительности, отваги, безрассудства, наконец, Алексею Орлову, непосредственному, как утверждала молва, убийце Петра III, занимать не приходилось. Любить не умел, жалеть не учился, преданности не знал. В этом Екатерина никогда не сомневалась.
Екатерина II – барону Штакельбергу, русскому министру в Польше...Я видела в Ораниенбауме весь дипломатический корпус, и заметила искреннюю радость в одном английском и датском министре; в австрийском и прусском менее. Гишпания ужасалась; Франция, печальная, безмолвная, ходила одна, сложа руки; Швеция не может ни спать, ни есть. Впрочем, мы были скромны и не сказали им ни единого слова о мире; да и какая нужда говорить об нем? Он сам за себя говорит...
Не получив возможности из-за давления правительственных войск двинуться на Москву, Пугачев стремительным маршем в 1200 километров направился к Дону. 20 июля части повстанцев заняли Курмыш, 27 июля – Саранск, 1 августа – Пензу. К этому времени армия Пугачева снова насчитывала около 15 000 человек. 6 августа повстанцы заняли Саратов, 11-го того же месяца – Камышин.
18 августа 1774 года княжна Елизавета отправила письмо командующему русским флотом на Средиземном море А. Г. Орлову. В письме находилось воззвание к русским морякам.
21 августа Пугачев подошел к Царицыну. Стоявшие в городе казаки отказались примкнуть к нему. Узнав о приближении правительственных войск, Пугачев на следующий день направился к Черному Яру, чтобы пройти к Яицкаму городку и расположиться там на зиму.
24 августа 1774 года княжна Елизавета Владимирская написала письма турецкому султану и его первому визирю. Копию письма визирю княжна Елизавета просила переслать Пугачеву и оказать ему всяческую поддержку.
А. Г. Орлов – Екатерине II. 27 сентября 1774 г.
...Желательно, чтоб искоренен был Пугачев, и лучше б того, чтоб пойман был живой, чтоб изыскать чрез него сущую правду. Я все еще в подозрении, не замешались ли тут французы, о чем я в бытность мою докладывал, а теперь меня еще больше подтверждает полученное мною письмо от неизвестного лица; есть ли этакая на свете или нет – того не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то б я навязал камень ей на шею да в воду.
Сие ж письмо при сем прилагаю, из которого ясно увидеть изволите желание; да мне помнится, что и от Пугачева сходствовали несколько сему его обнародования; а может быть и то, что меня хотели пробовать, до чего моя верность простирается к особе вашего императорского величества; я ж на все ничего не отвечал, чтоб чрез то утвердить ее более, что есть такой человек на свете, и не подать о себе подозрения.