Страница:
Мавра Шувалова.
Поклон отдаю Алексею Григорьевичу.
Мавра Шувалова – Елизавете Петровне. 1738 г.
Чрезвычайно бела, с голубыми глазами, большими и живыми. Темные густые волосы, прекрасные рот и зубы довершают ее красоту Может быть, со временем она будет очень полна, но теперь прелестна и танцует лучше всех женщин, которых я видела. Говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски: характера чрезвычайно веселого и живого: разговаривает с каждым, как бы велико ни было общество, и от души ненавидит придворный этикет.
Леди Рондо о Елизавете Петровне. 1733 г.
...Притом же просил меня Алексей Григорьевич дабы я вам отписала, чтобы вы на него не прогневались, что он не пишет к вам, для того, что столько болен был, что не без опасения: превеликий жар. Однакож, слава богу, жар этот прервали, и сделалась лихорадка, и еще с постели не вставал, однакоже теперь без опасения; и приказал свой должный поклон отдать и желает вас скорее видеть.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
Сейчас еду в путь.
Ах, матушка! Архимандрит прекрасной в Нежине в монастыре, и я у него дважды была.
Отдаю мой поклон милостивому государю Алексею Григорьевичу и прошу его ласки и ко мне. Милостивым панам и пану Лештоку (Лестоку. – Н. М.).
Мавра Шувалова – Елизавете Петровне. 1738 г.
Всемилостивейшая государыня цесаревна Елисавет Петровна.
Указ вашего высочества, подписанный сего октября 2 дня, я с покорностью моею получил сего ж октября 9-го дня, в котором упомянуто, что как я от вашего высочества отлучился, то будто мною стали быть взятки, на что вашему высочеству всенижайше доношу. По указу вашего высочества, как я был в Донском монастыре, а тогда холодно было, то по приятности отца архимандрита была на мнелисья его шуба, которую просил, но того не получил: весьма неподатлив; да и впредь того получить не надеюсь. Больше никакого одолжения от него не имел: токмо вашему высочеству, всемилостивейшей государыне, довольно поздравляя, из рюмок пивали...
Г. А. Петрово-Соловово – Елизавете Петровне. 10 октября 1738 г.
приписываемого Елизавете Петровне. 1730-е годы
...А Соловому скажите с умом ли он, что письмо ко мне писал, а имя и числа нет: нониче нет каникул.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
...При отъезде своем обещали вы своими мастерами выткать салфеток; того ради возьмите от комиссара Саблукова пряжи сколько потребно, и оные прикажите выткать, о чем оному комиссару Саблукову указ сего числа от нас послан. Однакож за оными салфетками там не мешкать, а приезжать к нам по вышеписанному; а салфетки, когда будут готовы, можно и после привезть. Прошу не прогневаться, что утруждаю, надеюсь на ваше великодушие.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
Думать о завещании было страшно. Но думать приходилось. Брак для императрицы с самого начала отпадал. Прямых наследников быть не могло. Оставался выбор. Тем более трудный, что никого не любила, ни к кому не тянулась сердцем. Дочь старшей сестры, принцесса Мекленбургская Анна Леопольдовна, – ее сразу поместили во дворец. Выросшая на задворках Измайлова, без учителей и воспитателей. Неловкая. Замкнутая. Умевшая скрыть самую тень всяких чувств. Одинаково равнодушная к власти, придворному обиходу, самому устройству своей судьбы. Промелькнуло не вовремя и не к месту чувство к одному из посланников, великолепному графу Линару, – и тут же было порушено. Во дворце появился претендент – не отозвавшийся никакой симпатией к принцессе Антон Ульрих Брауншвейгский. Это их будущему сыну была уготована русская корона – родителям навсегда отводилась роль безгласных теней у ступеней трона.
Правда, Анна Иоанновна не спешила с браком – боялась появления настоящего, ею самой узаконенного наследника. Время будто бы терпело, а неприязнь к угрюмой, диковатой племяннице росла. Да заполонившее дворец семейство Биронов и не допустило бы появления каких-нибудь иных чувств.
Но время у императрицы и у фаворита имело разный отсчет. Анна Иоанновна все чаще прихварывала, грузнела, на глазах «пухла». Кожа наливалась зеленоватой желтизной – в ее материнском роду, Салтыковых, женщины рано и трудно умирали «каменной болезнью». Бирон знал об этом и спешил: его никак не устраивала обычная судьба бывшего фаворита почивающей в бозе императрицы. Положение у кормила правления страной надо было заранее закрепить.
В 1739 году брак Анны Леопольдовны и Антона Ульриха состоялся. В положенный срок, как по заказу, явился на свет божий император Иоанн VI Антонович. Оставалось добиться оговорки в завещании: за Анной Леопольдовной утверждаются права правительницы, за ним, Бироном, права регента до совершеннолетия новорожденного монарха. На русском престоле окончательно воцаряется новая династия. Отныне дочери Петра I рассчитывать было не на что.
Только Бирон ошибался, если полагал, что цесаревна никогда не думала о власти и собиралась примириться со своей неверной и жалкой судьбой.
Леди Рондо. 1734 г.
Цесаревна, сильно огорченная браком принцессы Анны, положила за непременное составить для себя партию. Действия ее при этом были столь благоразумны и хитры, что никто ее не мог заподозрить в честолюбивых планах.
Из донесения саксонского посланника Манштейна
После Анны Иоанновны была великая перемена в правлении. В один год мы три раза были приводимы к присяге...
Из записок майора М. В. Данилова
В одном (и только в одном!) старые расчеты покойной Анны Иоанновны и Бирона оправдались. Будущий граф Разумовский не толкал цесаревну на переворот и заговор. Сидел дома и по возможности удерживал около себя Елизавету. Впрочем, в его поддержке Елизавета и не нуждалась. Это правительница Анна Леопольдовна откажется участвовать в аресте Бирона – пугала казавшаяся неодолимой сила регента, отталкивало тело тетки, все еще находившееся во дворце, слишком яркой представлялась сцена, которой предстояло разыграться.
Русские печные изразцы. Вторая половина XVIII в.
У Елизаветы нет министров, готовых выполнить любую опасную миссию, еще нет власти, и она в решающую минуту своей жизни никому не доверится. Сама направится во дворец с жалкой горсткой тех, кто оставался около нее в последние и самые трудные годы. В первых санях сама с лейб-медиком Лестоком, на запятках братья Шуваловы, Петр и Александр, М. И. Воронцов. Во вторых санях А. Г. Разумовский с В. Ф. Салтыковым в кучерском армяке и тремя гренадерами Преображенского полка на запятках.
Правда, многие из современников уверяли, что никакого Разумовского тогда не было, его будто бы оставили следить за домом. Рядом с цесаревной оказались учитель музыки Шварц и гвардеец Грюнштейн, многие годы безуспешно требовавший потом должного награждения за сыгранную им роль.
Елизавета не смутилась встретиться с правительницей, которую несколькими часами раньше со слезами уверяла в своей преданности и несправедливых наветах. В поднявшейся суматохе кто-то в спальне правительницы уронил на пол ее новорожденную дочь, навсегда оставшуюся после ушиба глухонемой. Елизавета успела картинно взять на руки маленького, здесь же спавшего императора и пролить слезу над его горькой судьбой. Конечно, теперь все зависело от ее собственной воли, но цесаревна не собиралась проявлять милосердия.
После главного, решительного шага с арестом правящей семьи оставались сущие пустяки: присяга гвардейцев дочери Петра I, объявление о новом царствовании, торжественное переселение вместе с Алексеем Григорьевичем во дворец. Цесаревну Елизавету Петровну сменила императрица Елизавета. И вместе с тем вчерашние мечты о власти именно теперь оборачивались ежечасной, неослабевающей борьбой за нее.
...Но о Россие! посмотри притом и на себе недремлющим Оком, и рассуди совестно, как то бог милосердый не до конца гневается, ниже в век враждует. Наказал было тебе праведный господь, за грехи и беззакония твоя, самым большим наказанием, то есть отъятием блаженные памяти Петра Второго, первого же внука императора Петра Великого, и коль много о кончине его бед, перемен, страхов, пожаров, ужасных войн, тяжких и многотрудных гладов, напрасных смертей и прочих бесчисленных бедствий претерпела ecи; буди убо впредь осторожна, храни аки зеницу ока твоего вседражайшие здравие ее императорского величества.
Из слова Амвросия, архиепископа Новгородского при первом посещении императрицей Елизаветой кремлевских соборов. 1742 г.
Из Камер-фурьерского журнала. 25 ноября 1742 г.
УКАЗ
нашему генерал-майору
и Сибирской губернии губернатору
Всемилостивейше указали мы бывшего лейб-гвардии прапорщика Алексея Шубина отпустить в Петербург, чтоб явился при дворе нашем, и для того дать ему подводы, а на прогоны и на проезд выдать ему 200 рублев из тамошних губернских доходов, и повелеваем вам учинить по сему нашему указу ноября 29-го дня 1741.
Елизавета
Кто имяны из ссылок свободить велено чернца который был попом в Москве у Воскресения в Борашах именем когда попом был Петр, а чернцом Пахом.
Варвару Михайловну дочь Арсеньеву
Асессора здешней войсковой канцелярии Ивана Белеутова, Ивана да Романа Никитиных.
Из бумаг по делам Тайной канцелярии. Декабрь 1741 г.
Друг мой Михайла Ларивонович, прикажите вы с Алексеем Петровичем [Бестужевым-Рюминым], чтоб наикрепчайше смотреть письма Принцессины (матери будущей Екатерины II. – Н. М.)и Брюмеровы и Королевского высочества Шведского, что какие они интриги имеют. Мне очень сумнительно их представление, что я вам об их здесь сказывала, чтоб дать месяц Великому Князю (будущему Петру III. – Н. М.) покой, что он вздумает. И оное они не без основания говорили, и то надлежит в том осторожность иметь. Может быть, что не ожидают ли того, что им Королевское высочество отпишет. И то еще думаю, что вещи, которые он забрал, тем временем сюда возвратил и тем вывести племянника из мнения, что ложно на него сказали, что он вывез. Надеюсь, у них никогда в мнении не бывало, чтоб мы с такой осторожностью дело сие начали: а наипаче Корф наш солон, что он все сведает. И так оной месяц им безмеру нужен для очищения и вымышления их неправды. И остаюся верный друг ваш, чем и пребуду Елизавет Алексею Петровичу [Бестужеву-Рюмину] и Анне Карловне [жене М. И. Воронцова] поклон от меня отдайте. Место завтрашнего дня в суботу стану дела слушать, а завтра мне нужда есть.
Петергоф 20 июня 1743 г. Елизавета
Из донесения французского посланника маркиза де Шетарди статскому с екретарю Амелоту 1743 г.
Если бы Лесток мог отравить всех моих подданных с одной ложки, он это сделал бы.
Из слов Елизаветы Петровны, 1743 г.
Подлинно мне зело удивительно было б, что царица вознамерилась к Бреславскому трактату приступить, ежели б я в легкомысленном ее нраве и оплошности ее в делах не находил того, еже от меня всякое опасение в том отнять может.
Из донесения маркиза де Шетарди в Париж. Петербург.
24 января 1744 г.
На первых порах Елизавета, кажется, радуется такому многолюдству. Сама настаивает на приглашениях. Всячески обихаживает старую Разумиху-мать, которая так и не сумеет прижиться во дворце, заторопится устраивать собственное хозяйство в Малороссии.
Дни императрицы делились между собственно императорскими дворцами и не уступавшими им по размаху и роскоши дворцами Разумовского, куда съезжался весь двор. Бывший певчий с успехом наверстывал упущенное. Но вот все внуки и внучки уехавшей восвояси Разумихи живут только во дворце. В их толпе легко было затеряться, как считали современники, и родным детям императрицы. В том, что дети были, не сомневался никто. По одним слухам, числились они в племянниках Алексея Григорьевича, по другим – племянниками и воспитанниками доверенной «мадамы», жены придворного трубача Иоганны Шмидт, имевшей за то постоянное место во дворце и за царским столом. Союз Разумовского с Елизаветой начинает смотреться счастливым и нерушимым браком.
Влияние старшего Разумовского на государыню до того усилилось после брака их, что хотя он прямо и не вмешивается в государственные дела, к которым не имеет ни влечения, ни талантов, однако каждый может быть уверен в достижении того, что хочет, лишь бы Разумовский замолвил слово.
Из депеши саксонского резидента Петцольда. 18 апреля 1747 г.
Хотя значение великого канцлера [А. П. Бестужева-Рюмина] было уже очень велико благодаря всем его интригам, однако он дошел только теперь, со времени женитьбы сына на молодой Разумовской [племяннице А. Г. Разумовского], до высшей степени могущества. Императрица с тех пор поставила Бестужева на такую близкую ногу, что не проходит почти вечера без приглашения его на маленькие «партии де плезир», и государыня дозволяет ему всегда говорить, что он хочет.
Из депеши Петцольда. 1747 г.
Расходы на январь 1746 года
1) к поставцу великого князя,
2) к поставцу принца Августа Голштинского,
3) в покои графа Алексея Григорьевича Разумовского,
4) в дом его сиятельства для статс-дамы графини госпожи Разумовской [Разумихи],
5) в покои графа Кирилы Григорьевича Разумовского,
6) для племянников его сиятельства и при них обретающейся мадамы [сумма такая же, как для самого АГ Разумовского],
7) мадам Яганне Петровне и находящимся при ней малолетним детям,
8) его сиятельства обер-егермейстера и кавалера графа и кавалера Алексея Григорьевича Разумовского для племянников и для госпожи Шмитши.
Из камер-фурьерского журнала И. Я. Вишняков. Графиня С. В. Фермор. 1745 г. Двор Елизаветы Петровны.
И в то же время слухи неустанно множились. Разговор о венчании царицы с многолетним (давним!) любимцем занимал многих. Современники расходились главным образом в подробностях – где, когда и кем был совершен обряд венчания. Существовали варианты московские – в церкви у Покровских ворот и в подмосковном, подаренном Разумовскому Перове, – и варианты петербургские. Время называлось от конца 30-х до начала 50-х годов. Только почему-то все эти разговоры не получали официальной поддержки. Напротив, Тайная канцелярия переполнена делами тех, кто их вел или вообще касался отношений императрицы с А. Г. Разумовским.
Дела тайной канцелярии об упоминании имени ее императорского
величества в связи с графом и кавалером А. Г. Разумовским
1743 – обвиняется Федор Мозовский, казначей Монетной канцелярии.
1745 – Михайло Дачков, токарь Петергофской конторы; Семен Очаков, дворецкий мундшенкский помощник; Тимерязев, капитан-поручик Преображенского полка.
1746 – Павел Григорьев Скорупка, бунчуковый товарищ.
1747 – Марко Маркович, бунчуковый товарищ.
1748 – Василий Маркович, поручик Преображенского полка; Дарья Михайлова, дворовая девка.
1749 – Иванов, де-Сианс академии регистратор.
1750 – Корнилий, раскольный старец;
Лазарь Быстряков, солдат,
Алексей Язвенцев, Григорий Косоговский, арестанты; Шетенко, Матвей Шестаков, Иван Меркульев, солдаты; Поярков, однодворец.
Иеромонах Пафнутий, строитель Троицко-Волновского, близ Белгорода, монастыря. По делу проходят особенно многочисленные свидетели, в частности, строитель Троицкого Богоявленского, что в Московском Кремле, монастыря, приписанного к Троице-Сергиевой лавре, иеромонах Афанасий Дорошенко, певчий Кирила Загоскевич, иеромонах Троице-Сергиевой лавры Тимофей Куракин, генерал-майорша Бредихина и другие. Речь шла о подробностях венчания Елизаветы Петровны с А Г. Разумовским, которое якобы имело место после дворцового переворота, но перед венчанием на царство. Обряд совершал Кирилл Флоринский, произведенный затем в архимандриты Троице-Сергиевой лавры и члены Синода.
1751 – Андрей Позняков, титулярный советник;
1752 – Петр Прокофьев, крестьянин;
Григорий Воробьев, денщик;
Иван Гордеев, солдат;
Иван Пичугин, купец;
Иван Парцевский, дворовый человек
1753 – Авдотья Никонова, крепостная жонка и др.
Только «крепостная жонка» явно опаздывала. Уже не первый год в отношениях Елизаветы с Разумовским угадывалась тень равнодушия со стороны императрицы. Шуваловым удается предотвратить появление нового фаворита – юного Никиты Бекетова, растрогавшего Елизавету ярким румянцем, блеском живых темных глаз, разлетом соболиных бровей. Вовремя предложенные притирания ничего не оставили от былого вида, покрыв лицо камер-юнкера «подозрительной» сыпью. Мавра Шувалова приложила все свое умение. Но то ли бессильны старые друзья, то ли, напротив, сами готовы помогать неожиданно появляющемуся Ивану Ивановичу Шувалову. Его утверждение во дворце в 1752 году означало новую, и последнюю, главу в жизни Елизаветы.
Глава 3
Поклон отдаю Алексею Григорьевичу.
Мавра Шувалова – Елизавете Петровне. 1738 г.
Чрезвычайно бела, с голубыми глазами, большими и живыми. Темные густые волосы, прекрасные рот и зубы довершают ее красоту Может быть, со временем она будет очень полна, но теперь прелестна и танцует лучше всех женщин, которых я видела. Говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски: характера чрезвычайно веселого и живого: разговаривает с каждым, как бы велико ни было общество, и от души ненавидит придворный этикет.
Леди Рондо о Елизавете Петровне. 1733 г.
...Притом же просил меня Алексей Григорьевич дабы я вам отписала, чтобы вы на него не прогневались, что он не пишет к вам, для того, что столько болен был, что не без опасения: превеликий жар. Однакож, слава богу, жар этот прервали, и сделалась лихорадка, и еще с постели не вставал, однакоже теперь без опасения; и приказал свой должный поклон отдать и желает вас скорее видеть.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
Сейчас еду в путь.
Ах, матушка! Архимандрит прекрасной в Нежине в монастыре, и я у него дважды была.
Отдаю мой поклон милостивому государю Алексею Григорьевичу и прошу его ласки и ко мне. Милостивым панам и пану Лештоку (Лестоку. – Н. М.).
Мавра Шувалова – Елизавете Петровне. 1738 г.
Всемилостивейшая государыня цесаревна Елисавет Петровна.
Указ вашего высочества, подписанный сего октября 2 дня, я с покорностью моею получил сего ж октября 9-го дня, в котором упомянуто, что как я от вашего высочества отлучился, то будто мною стали быть взятки, на что вашему высочеству всенижайше доношу. По указу вашего высочества, как я был в Донском монастыре, а тогда холодно было, то по приятности отца архимандрита была на мнелисья его шуба, которую просил, но того не получил: весьма неподатлив; да и впредь того получить не надеюсь. Больше никакого одолжения от него не имел: токмо вашему высочеству, всемилостивейшей государыне, довольно поздравляя, из рюмок пивали...
Г. А. Петрово-Соловово – Елизавете Петровне. 10 октября 1738 г.
Начало акростиха,
Сия удивлейна ныне учинилась,
Что любовь сама во глупость вселилась,
Теб уязвила.
Мыслила тую болей в ум вселити,
А ан! стала тая еще глупее быти,
Ревность пресильна в ней пребывает
И себя мертвит,
И сама не знает, кто ее умерщвляет;
На то уповает, что сама не знает.
В безумстве бывает.
Сом.
О.
Б.
Л.
приписываемого Елизавете Петровне. 1730-е годы
...А Соловому скажите с умом ли он, что письмо ко мне писал, а имя и числа нет: нониче нет каникул.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
...При отъезде своем обещали вы своими мастерами выткать салфеток; того ради возьмите от комиссара Саблукова пряжи сколько потребно, и оные прикажите выткать, о чем оному комиссару Саблукову указ сего числа от нас послан. Однакож за оными салфетками там не мешкать, а приезжать к нам по вышеписанному; а салфетки, когда будут готовы, можно и после привезть. Прошу не прогневаться, что утруждаю, надеюсь на ваше великодушие.
Елизавета Петровна – М. И. Воронцову. 1739 г.
Думать о завещании было страшно. Но думать приходилось. Брак для императрицы с самого начала отпадал. Прямых наследников быть не могло. Оставался выбор. Тем более трудный, что никого не любила, ни к кому не тянулась сердцем. Дочь старшей сестры, принцесса Мекленбургская Анна Леопольдовна, – ее сразу поместили во дворец. Выросшая на задворках Измайлова, без учителей и воспитателей. Неловкая. Замкнутая. Умевшая скрыть самую тень всяких чувств. Одинаково равнодушная к власти, придворному обиходу, самому устройству своей судьбы. Промелькнуло не вовремя и не к месту чувство к одному из посланников, великолепному графу Линару, – и тут же было порушено. Во дворце появился претендент – не отозвавшийся никакой симпатией к принцессе Антон Ульрих Брауншвейгский. Это их будущему сыну была уготована русская корона – родителям навсегда отводилась роль безгласных теней у ступеней трона.
Правда, Анна Иоанновна не спешила с браком – боялась появления настоящего, ею самой узаконенного наследника. Время будто бы терпело, а неприязнь к угрюмой, диковатой племяннице росла. Да заполонившее дворец семейство Биронов и не допустило бы появления каких-нибудь иных чувств.
Но время у императрицы и у фаворита имело разный отсчет. Анна Иоанновна все чаще прихварывала, грузнела, на глазах «пухла». Кожа наливалась зеленоватой желтизной – в ее материнском роду, Салтыковых, женщины рано и трудно умирали «каменной болезнью». Бирон знал об этом и спешил: его никак не устраивала обычная судьба бывшего фаворита почивающей в бозе императрицы. Положение у кормила правления страной надо было заранее закрепить.
В 1739 году брак Анны Леопольдовны и Антона Ульриха состоялся. В положенный срок, как по заказу, явился на свет божий император Иоанн VI Антонович. Оставалось добиться оговорки в завещании: за Анной Леопольдовной утверждаются права правительницы, за ним, Бироном, права регента до совершеннолетия новорожденного монарха. На русском престоле окончательно воцаряется новая династия. Отныне дочери Петра I рассчитывать было не на что.
Только Бирон ошибался, если полагал, что цесаревна никогда не думала о власти и собиралась примириться со своей неверной и жалкой судьбой.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. 17 апреля 1735 г. был арестован регент хора цесаревны Елизаветы Иван Петров по поводу найденного у него письма, «писанного полууставом на четверти листа, о возведении на престол Российской державы, а кого именно, того именно не изображено, и писанного по-малороссийски, на четверти ис листа явление, на котором упоминается о принцессе Лавре и прочее». Как установило следствие, текст представлял роль Ивана Петрова в комедии сочинения Мавры Шуваловой, которая в течение 1730–1731 гг. ставилась неоднократно в Москве в селе Покровском и в Петербурге на Смольном дворе. В пьесе участвовало 30 действующих лиц. В статье о престоле заключались следующие слова: «Ни желание, ни помышление, ни бо, владеяй всеми, той возведя тя на престол Российской державы; тем сохраняема, тем управляема, тем и покрываема буди на веки...»...Множество дворян вместе с гвардейскими офицерами уже толкуют меж собой секретно и превозносят Елизавету; любовь к памяти ее отца еще более возвышает Лизавету в глазах недовольных дворян. Составляется заговор; цель его обязать императрицу объявить наследницей престола не племянницу свою, дочь Катерины Ивановны, а цесаревну Лизавету.
Леди Рондо. 1734 г.
Цесаревна, сильно огорченная браком принцессы Анны, положила за непременное составить для себя партию. Действия ее при этом были столь благоразумны и хитры, что никто ее не мог заподозрить в честолюбивых планах.
Из донесения саксонского посланника Манштейна
После Анны Иоанновны была великая перемена в правлении. В один год мы три раза были приводимы к присяге...
Из записок майора М. В. Данилова
В одном (и только в одном!) старые расчеты покойной Анны Иоанновны и Бирона оправдались. Будущий граф Разумовский не толкал цесаревну на переворот и заговор. Сидел дома и по возможности удерживал около себя Елизавету. Впрочем, в его поддержке Елизавета и не нуждалась. Это правительница Анна Леопольдовна откажется участвовать в аресте Бирона – пугала казавшаяся неодолимой сила регента, отталкивало тело тетки, все еще находившееся во дворце, слишком яркой представлялась сцена, которой предстояло разыграться.
Русские печные изразцы. Вторая половина XVIII в.
У Елизаветы нет министров, готовых выполнить любую опасную миссию, еще нет власти, и она в решающую минуту своей жизни никому не доверится. Сама направится во дворец с жалкой горсткой тех, кто оставался около нее в последние и самые трудные годы. В первых санях сама с лейб-медиком Лестоком, на запятках братья Шуваловы, Петр и Александр, М. И. Воронцов. Во вторых санях А. Г. Разумовский с В. Ф. Салтыковым в кучерском армяке и тремя гренадерами Преображенского полка на запятках.
Правда, многие из современников уверяли, что никакого Разумовского тогда не было, его будто бы оставили следить за домом. Рядом с цесаревной оказались учитель музыки Шварц и гвардеец Грюнштейн, многие годы безуспешно требовавший потом должного награждения за сыгранную им роль.
Елизавета не смутилась встретиться с правительницей, которую несколькими часами раньше со слезами уверяла в своей преданности и несправедливых наветах. В поднявшейся суматохе кто-то в спальне правительницы уронил на пол ее новорожденную дочь, навсегда оставшуюся после ушиба глухонемой. Елизавета успела картинно взять на руки маленького, здесь же спавшего императора и пролить слезу над его горькой судьбой. Конечно, теперь все зависело от ее собственной воли, но цесаревна не собиралась проявлять милосердия.
После главного, решительного шага с арестом правящей семьи оставались сущие пустяки: присяга гвардейцев дочери Петра I, объявление о новом царствовании, торжественное переселение вместе с Алексеем Григорьевичем во дворец. Цесаревну Елизавету Петровну сменила императрица Елизавета. И вместе с тем вчерашние мечты о власти именно теперь оборачивались ежечасной, неослабевающей борьбой за нее.
...Но о Россие! посмотри притом и на себе недремлющим Оком, и рассуди совестно, как то бог милосердый не до конца гневается, ниже в век враждует. Наказал было тебе праведный господь, за грехи и беззакония твоя, самым большим наказанием, то есть отъятием блаженные памяти Петра Второго, первого же внука императора Петра Великого, и коль много о кончине его бед, перемен, страхов, пожаров, ужасных войн, тяжких и многотрудных гладов, напрасных смертей и прочих бесчисленных бедствий претерпела ecи; буди убо впредь осторожна, храни аки зеницу ока твоего вседражайшие здравие ее императорского величества.
Из слова Амвросия, архиепископа Новгородского при первом посещении императрицей Елизаветой кремлевских соборов. 1742 г.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Амвросий Юшкевич(1690–1744) – церковный деятель. В 1734 г. архимандрит Симонова монастыря в Москве, в 1736-м – епископ Вологодский и Белозерский. В 1739 г. произнес слово похвальное на бракосочетание Анны Леопольдовны, изданное и тщательно уничтожавшееся после воцарения Елизаветы. С 1740 г. архиепископ Новгородский и Великолукский. При Анне Леопольдовне принадлежал к партии Головкиных, намеревавшихся сохранить престол в ее семье. Воцарения Елизаветы не ожидал, просил о прощении, заявляя, что действовал только «по принуждению». Его простили, с тем чтобы письменно изложил все планы сторонников правительницы. Из показаний Амвросия следует, что Елизавету намеревались пожизненно заключить в Троице-Сергиеву лавру. Получив прощение, Амвросий короновал Елизавету и стал одним из самых рьяных поборников ее правления, выдавая всех былых своих единомышленников....А за столом сидели при ее императорском величестве по правую руку светлейший князь, а по левую Алексей Григорьевич и прочие, по чинам и старшинству. А при том была итальянская музыка, доколе стол продолжался.
Из Камер-фурьерского журнала. 25 ноября 1742 г.
УКАЗ
нашему генерал-майору
и Сибирской губернии губернатору
Всемилостивейше указали мы бывшего лейб-гвардии прапорщика Алексея Шубина отпустить в Петербург, чтоб явился при дворе нашем, и для того дать ему подводы, а на прогоны и на проезд выдать ему 200 рублев из тамошних губернских доходов, и повелеваем вам учинить по сему нашему указу ноября 29-го дня 1741.
Елизавета
Кто имяны из ссылок свободить велено чернца который был попом в Москве у Воскресения в Борашах именем когда попом был Петр, а чернцом Пахом.
Варвару Михайловну дочь Арсеньеву
Асессора здешней войсковой канцелярии Ивана Белеутова, Ивана да Романа Никитиных.
Из бумаг по делам Тайной канцелярии. Декабрь 1741 г.
Друг мой Михайла Ларивонович, прикажите вы с Алексеем Петровичем [Бестужевым-Рюминым], чтоб наикрепчайше смотреть письма Принцессины (матери будущей Екатерины II. – Н. М.)и Брюмеровы и Королевского высочества Шведского, что какие они интриги имеют. Мне очень сумнительно их представление, что я вам об их здесь сказывала, чтоб дать месяц Великому Князю (будущему Петру III. – Н. М.) покой, что он вздумает. И оное они не без основания говорили, и то надлежит в том осторожность иметь. Может быть, что не ожидают ли того, что им Королевское высочество отпишет. И то еще думаю, что вещи, которые он забрал, тем временем сюда возвратил и тем вывести племянника из мнения, что ложно на него сказали, что он вывез. Надеюсь, у них никогда в мнении не бывало, чтоб мы с такой осторожностью дело сие начали: а наипаче Корф наш солон, что он все сведает. И так оной месяц им безмеру нужен для очищения и вымышления их неправды. И остаюся верный друг ваш, чем и пребуду Елизавет Алексею Петровичу [Бестужеву-Рюмину] и Анне Карловне [жене М. И. Воронцова] поклон от меня отдайте. Место завтрашнего дня в суботу стану дела слушать, а завтра мне нужда есть.
Петергоф 20 июня 1743 г. Елизавета
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. В 1743 г. в Петербурге составился заговор против Елизаветы в пользу Иоанна Антоновича. Во главе заговора стоял генерал-поручик Степан Лопухин с женой, бывшей статс-дамой Елизаветы Петровны, и сыном Иваном, к которым примкнули графиня Анна Бестужева-Рюмина, невестка А. П. Бестужева-Рюмина, отставной гвардии капитан Иван Путятин, гвардии поручик Мошков, жена камергера Лилиенфельда Софья, бывшая фрейлина правительницы, флотский кригс-комиссар Александр Зыбин, камергер Лилиенфельд, подпоручик Нил Акинфов, адъютант Степан Колычев, дворянин Николай Ржевский. Непосредственно с заговорщиками был связан австрийский министр при русском дворе маркиз де Ботта.Я к случаю быть чаял, по поводу того в шутках такой разговор зачать, который бы господина Воронцова пред его государынею в смущение привесть мог, не потревожа однако сию принцессу тем опасением, которое она всегда имеет, чтоб с нею о делах не говорить...
Из донесения французского посланника маркиза де Шетарди статскому с екретарю Амелоту 1743 г.
Если бы Лесток мог отравить всех моих подданных с одной ложки, он это сделал бы.
Из слов Елизаветы Петровны, 1743 г.
Подлинно мне зело удивительно было б, что царица вознамерилась к Бреславскому трактату приступить, ежели б я в легкомысленном ее нраве и оплошности ее в делах не находил того, еже от меня всякое опасение в том отнять может.
Из донесения маркиза де Шетарди в Париж. Петербург.
24 января 1744 г.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. За десять лет правления Анны Иоанновны и Бирона в Сибирь было направлено 36 000 ссыльных, за двадцать лет правления Елизаветы Петровны – 80 000, причем многие из обвиненных в политических преступлениях пропадали бесследно.Вместо забытых Биронов – кстати, Елизавета вспомнила заступничество былого регента и заменила ему ссылку в Пелым жизнью в куда более близком и удобном Ярославле – дворец заполняют Разумовские всех возрастов и положений – братья и сестры «друга нелицемерного» с женами, мужьями, дальними родственниками, детьми. У них собственные покои и дворцовая прислуга. Они кормятся от царского поставца и усаживаются одной семьей за общий с царицей стол, к вящему возмущению придворных и иностранных дипломатов.
На первых порах Елизавета, кажется, радуется такому многолюдству. Сама настаивает на приглашениях. Всячески обихаживает старую Разумиху-мать, которая так и не сумеет прижиться во дворце, заторопится устраивать собственное хозяйство в Малороссии.
Дни императрицы делились между собственно императорскими дворцами и не уступавшими им по размаху и роскоши дворцами Разумовского, куда съезжался весь двор. Бывший певчий с успехом наверстывал упущенное. Но вот все внуки и внучки уехавшей восвояси Разумихи живут только во дворце. В их толпе легко было затеряться, как считали современники, и родным детям императрицы. В том, что дети были, не сомневался никто. По одним слухам, числились они в племянниках Алексея Григорьевича, по другим – племянниками и воспитанниками доверенной «мадамы», жены придворного трубача Иоганны Шмидт, имевшей за то постоянное место во дворце и за царским столом. Союз Разумовского с Елизаветой начинает смотреться счастливым и нерушимым браком.
Влияние старшего Разумовского на государыню до того усилилось после брака их, что хотя он прямо и не вмешивается в государственные дела, к которым не имеет ни влечения, ни талантов, однако каждый может быть уверен в достижении того, что хочет, лишь бы Разумовский замолвил слово.
Из депеши саксонского резидента Петцольда. 18 апреля 1747 г.
Хотя значение великого канцлера [А. П. Бестужева-Рюмина] было уже очень велико благодаря всем его интригам, однако он дошел только теперь, со времени женитьбы сына на молодой Разумовской [племяннице А. Г. Разумовского], до высшей степени могущества. Императрица с тех пор поставила Бестужева на такую близкую ногу, что не проходит почти вечера без приглашения его на маленькие «партии де плезир», и государыня дозволяет ему всегда говорить, что он хочет.
Из депеши Петцольда. 1747 г.
Расходы на январь 1746 года
1) к поставцу великого князя,
2) к поставцу принца Августа Голштинского,
3) в покои графа Алексея Григорьевича Разумовского,
4) в дом его сиятельства для статс-дамы графини госпожи Разумовской [Разумихи],
5) в покои графа Кирилы Григорьевича Разумовского,
6) для племянников его сиятельства и при них обретающейся мадамы [сумма такая же, как для самого АГ Разумовского],
7) мадам Яганне Петровне и находящимся при ней малолетним детям,
8) его сиятельства обер-егермейстера и кавалера графа и кавалера Алексея Григорьевича Разумовского для племянников и для госпожи Шмитши.
Из камер-фурьерского журнала И. Я. Вишняков. Графиня С. В. Фермор. 1745 г. Двор Елизаветы Петровны.
И в то же время слухи неустанно множились. Разговор о венчании царицы с многолетним (давним!) любимцем занимал многих. Современники расходились главным образом в подробностях – где, когда и кем был совершен обряд венчания. Существовали варианты московские – в церкви у Покровских ворот и в подмосковном, подаренном Разумовскому Перове, – и варианты петербургские. Время называлось от конца 30-х до начала 50-х годов. Только почему-то все эти разговоры не получали официальной поддержки. Напротив, Тайная канцелярия переполнена делами тех, кто их вел или вообще касался отношений императрицы с А. Г. Разумовским.
Дела тайной канцелярии об упоминании имени ее императорского
величества в связи с графом и кавалером А. Г. Разумовским
1743 – обвиняется Федор Мозовский, казначей Монетной канцелярии.
1745 – Михайло Дачков, токарь Петергофской конторы; Семен Очаков, дворецкий мундшенкский помощник; Тимерязев, капитан-поручик Преображенского полка.
1746 – Павел Григорьев Скорупка, бунчуковый товарищ.
1747 – Марко Маркович, бунчуковый товарищ.
1748 – Василий Маркович, поручик Преображенского полка; Дарья Михайлова, дворовая девка.
1749 – Иванов, де-Сианс академии регистратор.
1750 – Корнилий, раскольный старец;
Лазарь Быстряков, солдат,
Алексей Язвенцев, Григорий Косоговский, арестанты; Шетенко, Матвей Шестаков, Иван Меркульев, солдаты; Поярков, однодворец.
Иеромонах Пафнутий, строитель Троицко-Волновского, близ Белгорода, монастыря. По делу проходят особенно многочисленные свидетели, в частности, строитель Троицкого Богоявленского, что в Московском Кремле, монастыря, приписанного к Троице-Сергиевой лавре, иеромонах Афанасий Дорошенко, певчий Кирила Загоскевич, иеромонах Троице-Сергиевой лавры Тимофей Куракин, генерал-майорша Бредихина и другие. Речь шла о подробностях венчания Елизаветы Петровны с А Г. Разумовским, которое якобы имело место после дворцового переворота, но перед венчанием на царство. Обряд совершал Кирилл Флоринский, произведенный затем в архимандриты Троице-Сергиевой лавры и члены Синода.
1751 – Андрей Позняков, титулярный советник;
1752 – Петр Прокофьев, крестьянин;
Григорий Воробьев, денщик;
Иван Гордеев, солдат;
Иван Пичугин, купец;
Иван Парцевский, дворовый человек
1753 – Авдотья Никонова, крепостная жонка и др.
Только «крепостная жонка» явно опаздывала. Уже не первый год в отношениях Елизаветы с Разумовским угадывалась тень равнодушия со стороны императрицы. Шуваловым удается предотвратить появление нового фаворита – юного Никиты Бекетова, растрогавшего Елизавету ярким румянцем, блеском живых темных глаз, разлетом соболиных бровей. Вовремя предложенные притирания ничего не оставили от былого вида, покрыв лицо камер-юнкера «подозрительной» сыпью. Мавра Шувалова приложила все свое умение. Но то ли бессильны старые друзья, то ли, напротив, сами готовы помогать неожиданно появляющемуся Ивану Ивановичу Шувалову. Его утверждение во дворце в 1752 году означало новую, и последнюю, главу в жизни Елизаветы.
Глава 3
Говорит обвиняемая
...На что мне было решиться в критических обстоятельствах? Я могла лишиться жизни и чести. Надлежало вооружить себя мужеством и взять иную дорогу. Все способы истощались, все письма
были перехватываемы...
Из письма предполагаемой дочери
императрицы Елизаветы Петровны. 1775 г.
Ваше императорское величество!
Я полагаю, что было бы полезно предварить ваше императорское величество касательно историй, которые написаны были здесь в крепости. Их недостаточно для того, чтобы дать вашему величеству объяснение ложных подозрений, которые имеют на мой счет.
А. П. Антропов. Статс-дама А. М. Измайлова. 1759 г.
Поэтому я решаюсь умолять ваше величество лично меня выслушать, я имею возможность доказать и доставить большие выгоды вашей империи.
Мои поступки это доказывают. Достаточно того, что я в состоянии уничтожить все истории, которые вымышлены против меня без моего ведома.
Ожидаю с нетерпением повелений вашего императорского величества и уповаю на ваше милосердие.
Имею честь быть с глубоким почтением вашего императорского величества покорнейшая и готовая к услугам
Елизавета.
Неизвестная – Екатерине II.
Перевод с французского. Петербург.
Равелин Петропавловской крепости. 1775 г.
...Подпись широкая, уверенная. Не привычная к сокращениям, к фамилии. Просто Елизавета – так было принято у членов монарших домов.
Скользящие обороты придворной речи. Уверенность в себе. Уверенность в том, что свидание, личное свидание с самой императрицей вполне возможно. И никакого страха, отчаяния, поисков спасения – всего лишь недоразумение, которое (было бы желание!) легко выяснить. Явственный оттенок едва ли не равенства: так обратиться к императрице не мог никто из ее подданных. Полнота абсолютистской власти – это право Екатерины издевательски бросить: «С мнением моего совета я всегда согласна, когда его мнение согласно с моим».
Но какую бы роль ни играла неизвестная в Европе, здесь – ей ли этого не понимать! – она целиком в руках русской императрицы. Упрямое сохранение былых позиций – открытой соперницы в борьбе за корону, претендентки на престол – не только ничего не могло дать, наверняка толкало к гибели. Значит, так обманывалась сама в своем происхождении? Так верила в истинность своей роли? Или – располагала кругом аргументов, который позволял не бояться встречи с Екатериной и настаивать на ней? И загадка любого вариантa – цель такой встречи.
Убедить Екатерину в том, что она действительно дочь Елизаветы, значит обречь себя на пожизненное тюремное заключение, в лучшем случае монастырь. Или надежда – хоть сегодня императрица все-таки не рискнет, не осмелится, отступит? Но настоящей поддержки неизвестной не удалось найти даже при лучших обстоятельствах, даже в Европе. Как же ее ждать со стороны так и оставшихся неузнанными русских?
Чтобы спасти жизнь, лучше представить себя как раз самозванкой, случайным орудием в руках иных злоумышленников, отговориться неведением, «простотой» и в результате понести более легкое наказание, хотя бы сохранить жизнь. Но вопреки всему спокойное достоинство слов: «Я полагаю, что было бы полезно предварить ваше императорское величество...» – и росчерк: «Елизавета».
Человек – это действие, но человек – это и слово: смысл, интонация, оттенок настроения, чувства. И следовательно, письма. Только какие? Какие из того множества, на которые ссылалось, которое перечисляло и частью цитировало обвинение?
Прежде всего полные по тексту. Любое сокращение опасно искажением содержания и уж, во всяком случае, общего характера, не говоря о тонкостях эмоциональных переходов. Но таких писем опубликовано слишком мало. Авторы официального обвинения удовлетворились обрывками фраз, мыслей, даже фактов. За этим могло стоять все – и стремление расчистить существо дела, и увлеченность заданной концепцией, и простая необходимость. Слишком часто приходилось признаваться, что тех или иных писем вообще не было в деле, другие якобы находятся там, но остаются недоступными, иные почему-либо не удалось прочитать.
были перехватываемы...
Из письма предполагаемой дочери
императрицы Елизаветы Петровны. 1775 г.
Ваше императорское величество!
Я полагаю, что было бы полезно предварить ваше императорское величество касательно историй, которые написаны были здесь в крепости. Их недостаточно для того, чтобы дать вашему величеству объяснение ложных подозрений, которые имеют на мой счет.
А. П. Антропов. Статс-дама А. М. Измайлова. 1759 г.
Поэтому я решаюсь умолять ваше величество лично меня выслушать, я имею возможность доказать и доставить большие выгоды вашей империи.
Мои поступки это доказывают. Достаточно того, что я в состоянии уничтожить все истории, которые вымышлены против меня без моего ведома.
Ожидаю с нетерпением повелений вашего императорского величества и уповаю на ваше милосердие.
Имею честь быть с глубоким почтением вашего императорского величества покорнейшая и готовая к услугам
Елизавета.
Неизвестная – Екатерине II.
Перевод с французского. Петербург.
Равелин Петропавловской крепости. 1775 г.
...Подпись широкая, уверенная. Не привычная к сокращениям, к фамилии. Просто Елизавета – так было принято у членов монарших домов.
Скользящие обороты придворной речи. Уверенность в себе. Уверенность в том, что свидание, личное свидание с самой императрицей вполне возможно. И никакого страха, отчаяния, поисков спасения – всего лишь недоразумение, которое (было бы желание!) легко выяснить. Явственный оттенок едва ли не равенства: так обратиться к императрице не мог никто из ее подданных. Полнота абсолютистской власти – это право Екатерины издевательски бросить: «С мнением моего совета я всегда согласна, когда его мнение согласно с моим».
Но какую бы роль ни играла неизвестная в Европе, здесь – ей ли этого не понимать! – она целиком в руках русской императрицы. Упрямое сохранение былых позиций – открытой соперницы в борьбе за корону, претендентки на престол – не только ничего не могло дать, наверняка толкало к гибели. Значит, так обманывалась сама в своем происхождении? Так верила в истинность своей роли? Или – располагала кругом аргументов, который позволял не бояться встречи с Екатериной и настаивать на ней? И загадка любого вариантa – цель такой встречи.
Убедить Екатерину в том, что она действительно дочь Елизаветы, значит обречь себя на пожизненное тюремное заключение, в лучшем случае монастырь. Или надежда – хоть сегодня императрица все-таки не рискнет, не осмелится, отступит? Но настоящей поддержки неизвестной не удалось найти даже при лучших обстоятельствах, даже в Европе. Как же ее ждать со стороны так и оставшихся неузнанными русских?
Чтобы спасти жизнь, лучше представить себя как раз самозванкой, случайным орудием в руках иных злоумышленников, отговориться неведением, «простотой» и в результате понести более легкое наказание, хотя бы сохранить жизнь. Но вопреки всему спокойное достоинство слов: «Я полагаю, что было бы полезно предварить ваше императорское величество...» – и росчерк: «Елизавета».
Человек – это действие, но человек – это и слово: смысл, интонация, оттенок настроения, чувства. И следовательно, письма. Только какие? Какие из того множества, на которые ссылалось, которое перечисляло и частью цитировало обвинение?
Прежде всего полные по тексту. Любое сокращение опасно искажением содержания и уж, во всяком случае, общего характера, не говоря о тонкостях эмоциональных переходов. Но таких писем опубликовано слишком мало. Авторы официального обвинения удовлетворились обрывками фраз, мыслей, даже фактов. За этим могло стоять все – и стремление расчистить существо дела, и увлеченность заданной концепцией, и простая необходимость. Слишком часто приходилось признаваться, что тех или иных писем вообще не было в деле, другие якобы находятся там, но остаются недоступными, иные почему-либо не удалось прочитать.