Страница:
23 декабря 1774 года князь Филипп Фердинанд Лимбургский отправил княжне Елизавете письмо с советом немедленно найти себе тайное убежище в Италии или Германии. Филипп Фердинанд настаивал на возвращении Елизаветы к нему в Оберштайн. Предоставить какой бы то ни было заем князь Лимбургский отказался. Ответа на письмо не последовало.
8 января 1775 года княжна Елизавета передала аббату Рокотани копии писем турецкому султану и графу Алексею Орлову. Княжна не считала возможным доверять Алексею Григорьевичу. Тем не менее она давала понять о выполнении графом ее пожелания ввести русский флот в Ливорно. Княжна Елизавета сомневалась также в преданности своей свиты и намеревалась вскоре набрать новый штат. На вопрос о Никите Панине княжна отозвалась невозможностью для вице-канцлера открыто выступить в ее поддержку. Большие надежды она возлагала на заем с помощью лорда Монтегю.
Кардинал Альбани выразил желание познакомиться с доказательствами прав княжны Елизаветы. 11 января княжна представила аббату письма Филиппа Фердинанда Лимбургского и трирского конференц-министра барона фон Горнштейна. 14 января аббату была вручена копия завещания императрицы Елизаветы Петровны. Княжна просила кардинала поддержать ее ходатайство перед епископом курфюрстом Трирским о займе в семь тысяч червонцев.
16 января княжна Елизавета при посредничестве аббата Рокотани встретилась в церкви Санта Мария дельи Анжели с польским посланником маркизом д’Античчи. Княжна сообщила посланнику о своем намерении ехать в Россию через Берлин и Польшу и просила о рекомендательном письме к королю Станиславу Августу Понятовскому. От рекомендательного письма маркиз д’Античчи уклонился. Он настоятельно советовал княжне найти тайное убежище в Италии или Германии и отказаться от политических планов.
18 января курфюрст Трирский отказал княжне Елизавете в займе. В тот же день княжна просила кардинала Альбани установить личность наблюдающего за ее домом человека. Она опасалась русских шпионов и людей Алексея Орлова. Кардинал предложил обратиться с той же просьбой к посланнику курфюрста Трирского.
После нескольких дней наблюдения неизвестный стал искать приема у княжны Елизаветы. Он назвался посланным от Алексея Орлова русским офицером Иваном Христинеком. Одновременно английский банкир в Неаполе Дженкинс предложил княжне Елизавете от лица Орлова неограниченный кредит и уплату всех долгов. Кардинал Альбани помочь княжне получить заем в тысячу червонцев отказался.
31 января княжна Елизавета дала согласие ехать в Пизу для встречи с Алексеем Орловым. В письме кардиналу Альбани она сообщала о своем намерении через десять дней оставить Рим и поступить в монастырь. По совету Орлова она решила отказаться от имени графини Пиненберг.
5 февраля княжна Елизавета написала маркизу д’Античчи об отъезде в одно из своих немецких владений и отказе от всякой политической деятельности.
10 февраля княжна Елизавета приняла аббата Рокотани. Она сообщила о полной уплате своих долгов и отъезде на шесть недель в Пизу. По словам Елизаветы, в Пизе она намеревалась переменить свою свиту.
Утром 11 февраля княжна со своей свитой выехала из Рима в двух экипажах. На паперти церкви Сан Карло она раздала богатую милостыню. В некотором отдалении за экипажем следовал Иван Христинек.
В Риме ходили две версии причин срочного отъезда графини Пиненберг. Английское посольство распространяло слух о ее любовной связи с Орловым. Большинство усматривало подстроенную графом для простодушной иностранки ловушку.
Смерть Климента XIV и редкий разброд в Ватикане. Выученик иезуитов и их враг, всего пять лет как вступивший на папский престол усилиями противников ордена, он ждал гибели от своего решительного шага. Кто знает, оправдались ли опасения мести? Климента XIV не стало через год после издания энциклики, и страсти в Ватикане вспыхнули с новой силой. Формально прекратившие свое существование, лишенные оказавшихся в тюремном заключении руководителей ордена, иезуиты продолжали оставаться могущественными и агрессивными. Постоянной связи с ними обязан своей влиятельностью и перспективами на папских выборах противник французской партии кардинал Джованни Альбани. Оппозиция к иезуитам делает безнадежной позицию епископа Климента-Венцеслава, курфюрста Трирского. Победа же приходит к самому преданному представителю партии «непримиримых», будущему Пию VI. И едва ли не первое, что делает новый папа, – полное восстановление ордена не представлялось ему возможным, – дает разрешение на деятельность иезуитов в Пруссии и России.
Но Пий VI пытается восстановить и заметно слабеющую власть Ватикана. Начинает в Австрии подчинять церковь государству Иосиф II, и Пий едет лично убедить его отказаться от подобных мер. Иосиф II не отказывает папе в пышнейшем приеме, приезжает в Рим с ответным визитом и ничего не меняет в своей политике. И любопытная деталь: в Риме император повсюду ездит с жившим там в эти годы И. И. Шуваловым, усиленно подчеркивает свою сердечную дружбу с опальным русским вельможей. Кстати, имя Шувалова не было безразлично для Ватикана. Во всяком случае, когда Екатерине II понадобилось сменить слишком настойчиво действовавшего против русского правительства папского нунция, она предпочла действовать через Ивана Ивановича Шувалова. И Пий VI легко согласился на предложенную им новую кандидатуру.
Ливорно
15 февраля 1775 года в Пизу приехала в двух экипажах знатная иностранная дама со свитой. Дама назвалась графиней Силинской. Ее встречал командующий русским флотом на Средиземном море граф Алексей Григорьевич Орлов. Им был снят для графини дворец.
Орлов и его офицеры оказывали графине Силинской царские почести. Сам Орлов являлся к графине только в парадном мундире и при всех орденах и никогда не садился в ее присутствии. По распространившимся слухам, под именем графини Силинской скрывалась русская княжна Елизавета. Графиню Силинскую – княжну Елизавету видели на гуляньях и в театре в сопровождении Орлова и его свиты. Княжна вступила с графом Орловым в любовную связь.
20 февраля, по договоренности с графом, английский консул в Ливорно Джон Дик письмом вызвал Орлова по якобы имевшему место инциденту между русскими и английскими чиновниками. Алексей Орлов предложил под этим предлогом княжне Елизавете поехать посмотреть русский флот. Ввиду выезда всего на один день княжна отказалась от свиты. Вместе с княжной Елизаветой направились в Ливорно Чарномский, Доманский, камеристка Франциска фон Мешеде, камердинеры Маркезини и Кальтфингер.
21 февраля княжна Елизавета и граф Алексей Орлов прибыли в Ливорно. В честь княжны английский консул сэр Джон Дик дал торжественный завтрак. На нем присутствовали супруга консула леди Дик и контр-адмирал русского флота Самуил Грейг с женой.
После завтрака гости направились осматривать русские корабли. В первой шлюпке ехали Алексей Орлов, сэр Джон Дик и контрадмирал Грейг. Во второй шлюпке вместе с княжной Елизаветой находились жена контр-адмирала и супруга английского консула. Русская военная флотилия приветствовала прибывших музыкой и пушечным салютом. Княжна Елизавета была поднята на адмиральский корабль на особом, обитом бархатом кресле. За церемонией встречи наблюдала с набережной большая толпа.
На адмиральском корабле княжне Елизавете был предложен десерт. После угощения начались маневры русского флота. Княжна наблюдала за действиями кораблей с палубы. Воспользовавшись ее увлечением, жены английского консула и контр-адмирала, Алексей Орлов, Джон Дик и Самуил Грейг покинули палубу. Около княжны продолжали стоять Чарномский, Доманский и Христинек. К ним подошел гвардии капитан Литвинов с солдатами и объявил всех арестованными. Княжну Елизавету в сопровождении камеристки и камердинера отвели в заранее приготовленную каюту. Чарномский, Доманский, Христинек были обезоружены и вместе с камердинером Кальтфингером отвезены под арест на другой корабль.
В тот же день по приказу Орлова нарочным были захвачены в Пизе вещи и личные бумаги княжны. Прислугу нарочный распустил. Трое оказавших сопротивление слуг – Лабенский, Рихтер и Анчиотти – были силой отвезены на русские корабли в Ливорно.
22 февраля пробывший сутки под мнимым арестом Христинек отправлен Орловым в Россию с секретным донесением о произошедшем к Екатерине II.
26 февраля 1775 года эскадра под командованием Самуила Грейга вышла из Ливорно. По распространившимся слухам, она направилась в Бордо. Позднее в газетах появились сообщения о смерти княжны Елизаветы от яда.
11 мая того же года эскадра Грейга прибыла в Кронштадт. 26 мая 1775 года княжна Елизавета, шляхтичи Доманский, Чарномский, камеристка фон Мешеде, камердинеры Маркезини и Кальтфингер были сданы как узники коменданту Петропавловской крепости. Княжна находилась в тяжелом состоянии. Врач определил резкое обострение чахотки. К тому же она была беременна от графа Алексея Орлова. Тюремный врач нашел жизнь княжны Елизаветы в опасности. В тот же день состоялись первые допросы.
«...Кроме вышеоглавленных итальянских владений, представляются еще там Великое герцогство Тосканское с вольным оного портом Ливорною... Ливорно, будучи вольным для всех портом, не может, натурально, и для вас затворена быть, поелику военные эскадры могут участвовать в неограниченной свободе и преимуществах вольного порта...»
(Из рескрипта Екатерины II контр-адмиралу Арфу. 1770).
И небольшая местная подробность. Английский консул в Ливорно сэр Джон Дик был единственным в XVIII веке подданным Англии, получившим русский орден – в конце 1775 года. К ордену были присоединены редкие по ценности бриллианты для леди Дик. Обвинение в нарушении дипломатического статуса, который предъявляли сэру Дику и современники, и официальные историки XIX века, он и не пытался отвести.
Дальше начиналась Россия...
Орлов и его офицеры оказывали графине Силинской царские почести. Сам Орлов являлся к графине только в парадном мундире и при всех орденах и никогда не садился в ее присутствии. По распространившимся слухам, под именем графини Силинской скрывалась русская княжна Елизавета. Графиню Силинскую – княжну Елизавету видели на гуляньях и в театре в сопровождении Орлова и его свиты. Княжна вступила с графом Орловым в любовную связь.
20 февраля, по договоренности с графом, английский консул в Ливорно Джон Дик письмом вызвал Орлова по якобы имевшему место инциденту между русскими и английскими чиновниками. Алексей Орлов предложил под этим предлогом княжне Елизавете поехать посмотреть русский флот. Ввиду выезда всего на один день княжна отказалась от свиты. Вместе с княжной Елизаветой направились в Ливорно Чарномский, Доманский, камеристка Франциска фон Мешеде, камердинеры Маркезини и Кальтфингер.
21 февраля княжна Елизавета и граф Алексей Орлов прибыли в Ливорно. В честь княжны английский консул сэр Джон Дик дал торжественный завтрак. На нем присутствовали супруга консула леди Дик и контр-адмирал русского флота Самуил Грейг с женой.
После завтрака гости направились осматривать русские корабли. В первой шлюпке ехали Алексей Орлов, сэр Джон Дик и контрадмирал Грейг. Во второй шлюпке вместе с княжной Елизаветой находились жена контр-адмирала и супруга английского консула. Русская военная флотилия приветствовала прибывших музыкой и пушечным салютом. Княжна Елизавета была поднята на адмиральский корабль на особом, обитом бархатом кресле. За церемонией встречи наблюдала с набережной большая толпа.
На адмиральском корабле княжне Елизавете был предложен десерт. После угощения начались маневры русского флота. Княжна наблюдала за действиями кораблей с палубы. Воспользовавшись ее увлечением, жены английского консула и контр-адмирала, Алексей Орлов, Джон Дик и Самуил Грейг покинули палубу. Около княжны продолжали стоять Чарномский, Доманский и Христинек. К ним подошел гвардии капитан Литвинов с солдатами и объявил всех арестованными. Княжну Елизавету в сопровождении камеристки и камердинера отвели в заранее приготовленную каюту. Чарномский, Доманский, Христинек были обезоружены и вместе с камердинером Кальтфингером отвезены под арест на другой корабль.
В тот же день по приказу Орлова нарочным были захвачены в Пизе вещи и личные бумаги княжны. Прислугу нарочный распустил. Трое оказавших сопротивление слуг – Лабенский, Рихтер и Анчиотти – были силой отвезены на русские корабли в Ливорно.
22 февраля пробывший сутки под мнимым арестом Христинек отправлен Орловым в Россию с секретным донесением о произошедшем к Екатерине II.
26 февраля 1775 года эскадра под командованием Самуила Грейга вышла из Ливорно. По распространившимся слухам, она направилась в Бордо. Позднее в газетах появились сообщения о смерти княжны Елизаветы от яда.
11 мая того же года эскадра Грейга прибыла в Кронштадт. 26 мая 1775 года княжна Елизавета, шляхтичи Доманский, Чарномский, камеристка фон Мешеде, камердинеры Маркезини и Кальтфингер были сданы как узники коменданту Петропавловской крепости. Княжна находилась в тяжелом состоянии. Врач определил резкое обострение чахотки. К тому же она была беременна от графа Алексея Орлова. Тюремный врач нашел жизнь княжны Елизаветы в опасности. В тот же день состоялись первые допросы.
«...Кроме вышеоглавленных итальянских владений, представляются еще там Великое герцогство Тосканское с вольным оного портом Ливорною... Ливорно, будучи вольным для всех портом, не может, натурально, и для вас затворена быть, поелику военные эскадры могут участвовать в неограниченной свободе и преимуществах вольного порта...»
(Из рескрипта Екатерины II контр-адмиралу Арфу. 1770).
И небольшая местная подробность. Английский консул в Ливорно сэр Джон Дик был единственным в XVIII веке подданным Англии, получившим русский орден – в конце 1775 года. К ордену были присоединены редкие по ценности бриллианты для леди Дик. Обвинение в нарушении дипломатического статуса, который предъявляли сэру Дику и современники, и официальные историки XIX века, он и не пытался отвести.
Дальше начиналась Россия...
Эпизод о государыне цесаревне
Завещания не было. Точнее – не должно было быть.
Все знали: Петр думал о старшей дочери. Откладывал венчание с надоевшим Голштинским герцогом. Толковал с Анной о государственных делах. Заставлял сидеть на советах. После шумной истории с красавцем Монсом Екатерине не приходилось рассчитывать на престол. Вместе с упавшей на плаху головой любимца рушились все ее и без того сомнительные надежды. Коронация вчерашней Катерины Трубачевой имела совсем особую цель – Петр хотел узаконить положение ее дочерей рядом с ненавистным потомством царевича Алексея.
Но никто не сомневался: в предстоявшем размене власти решающее слово принадлежало царедворцам – на кого сделают ставку, кого поддержат. Трудно нацарапанные на грифельной доске слова одинаково могли быть правдой, легендой или полуправдой. «Все отдать...» – имя (стершееся, стертое, ненаписанное?) перед лицом наступающей смерти не имело значения. Приказ позвать Анну опоздал – ее искали так долго, пока не угас последний проблеск сознания.
Кто-то вспомнит о погребальных свечах – надо зажечь у постели. Кто-то позовет живописцев – пусть займутся последними (на всякий случай!) портретами. Кто-то распорядится попами – чтоб читали псалтырь – и захлопнет дверь перед дочерьми: в них уже не было нужды. В соседней комнате (хрип умирающего – не помеха!) решается судьба престола.
Меншиков назовет Екатерину – ему ответит молчание. Тех, кто и думать не хотел о Катерине Трубачевой. Но и тех, кто знал последнюю, единственную волю Петра. Смолчит кабинет-секретарь А В. Макаров – былая должность останется за ним! Смолчит духовник императора Федосий Яновский – ему нужно первое место в синодских делах. Блеснувшие в дверях штыки преображенцев утвердят нежданную победу: «Да здравствует императрица!»
После страха разоблачения, суда, развода Екатерина тем более не может не оценить оказанной услуги. Но Меншиков и сам не спустит цены. Завещание! Только завещание – в пользу его дочери и обвенчанного с ней сына царевича Алексея. О своих дочерях Екатерина должна забыть – сегодня они угрожают ее власти. Анна и Елизавета... Пусть (от злых языков!) займут место в очереди за Петром II и его потомством. Потомством Александра Даниловича Меншикова. И еще. Анну надо обвенчать – тем более голштинцы сумели заслужить неприязнь русских. И выслать в Киль. Но главное – чтоб никто и никогда не поминал ее имени.
Москва. Знаменский монастырь на Варварке, бывший родовой двор Романовых
Отправить в Устъвилюйское зимовье и содержать под крепким караулом и никуда и ни для каких нужд его не отпускать и смотреть за ним крепко, чтоб он над собою чего не учинил, или куда бы не ушел, а также не давать ему ни чернил, ни бумаги, и никого к нему не подпускать.
Приказ из Тобольской губернской канцелярии
о ссыльном графе Санти. 1734 г.
...А живем мы, он Сантий, я и караульные солдаты, в самом пустынном крае, а жилья и строения никакого нет, кроме одной холодной юрты, да и та ветхая, а находимся с ним Сантием во всеконечной нужде: печки у нас нет и в зимнее холодное время еле-еле остаемся живы от жестокого холода; хлебов негде испечь, а без печеного хлеба претерпеваем великий голод; и кормим мы Сантия и сами едим болтушку, разводим муку на воде, отчего все солдаты больны, и содержать караул некем. А колодник Сантий весьма дряхл и всегда в болезни находится, так что с места не встает и ходить не может.
Из донесения подпрапорщика Бельского. 1738 г.
Елизавета? Оставалось всего лишь поторопиться с браком. Карл Август, епископ Любекский, уже находился в Петербурге, с ним цесаревну ждала дорога все в те же прибалтийские земли.
Правда, 1 июня, накануне венца, жениха унесла «простудная горячка». Другим вариантом светлейший заняться не успел – 7 сентября он был арестован по обвинению... Впрочем, обвинение удалось сочинить спустя много месяцев. Главное – меншиковское правление не состоялось, несметное состояние светлейшего нетерпеливо и жадно расхватывали члены царской семьи.
И небольшая подробность. Палаты в многочисленных московских и петербургских меншиковских дворцах были увешаны портретами – Петр I и Екатерина I, царевич Алексей и София-Шарлотта, герцог Курляндский и вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, дочери старшего брата Петра Иоанна Алексеевича, французский и прусский короли, турецкий султан и – ни одного изображения дочерей Петра: Анны и Елизаветы. В многоходовой комбинации Александра Даниловича места для них не существовало.
Ехать из Раненбурга водою до Казани, и до Соли Камской, а оттуда до Тобольска; сдать Меншикова с семейством губернатору, а ему отправить их с добрым офицером и солдатами в Березов. Как в дороге, так и в Березове иметь крепкое смотрение, чтоб ни он никуда и ни к нему никаких писем и никакой пересылки ни с кем не имел.
Из указа о ссылке А. Д. Меншикова. 8 апреля 1727 г.
Русский изразцовый убор. XVII в.
Но около императора плотной стеной выстраиваются Долгорукие. Фавор Ивана Алексеевича, которого Петр II даже ночью не отпускает из своей спальни, должен быть закреплен браком его сестры. Екатерина Алексеевна Долгорукая получает громкий и заново придуманный титул «государыни-невесты». Брат может ее ненавидеть – семейных уз никто из Долгоруких не предаст. Елизавете остается посторониться.
Значит, несмотря ни на что, Александрова слобода – Петр II и слышать не хотел о возвращении в Петербург, жалкая видимость собственного двора из ближайших родственников и полунищих дворянчиков, штат, который едва-едва удавалось прокормить, и постоянный ненавистно-напряженный досмотр Долгоруких: лишь бы ничего не упустить, никакой провинности цесаревны не забыть, каждый шаг переиначить в глазах императора и большого двора.
Все благонамеренные люди радуются уменьшению царского фаворитизма принцессы Елизаветы, которая четыре дня тому назад отправилась пешком за десять или двенадцать миль на богомолье в сопровождении одной дамы и Бутурлина.
Из дневника герцога де Лириа-Бервика, испанского посланника при русском дворе. 5 августа 1728 г.
По сему отправили к нему (действовавшему на Украине против татар Голицыну. – Н. М.) три полка под начальством генерал-майора Бутурлина, которого выбрали не потому, что считали его способным, а для того, чтобы удалить его от принцессы Елизаветы, которой он был фаворитом и камергером.
Из дневника герцога де Лириа. 1729 г.
Человек, который пороха не выдумает, но которого Господь Бог в гневе своем сделал генерал-майором.
Из донесения саксонского посла Лефорта об Александре Бутурлине. 1729 г.
Всемилостивейшая государыня цесаревна, вашего императорского высочества обичайная ко всем милость, паче же та предовольно мною следованная, приводит в дерзновение меня ненадлежащим чрез cиe представить себя пред ваше императорское высочество во всемилостивейшее предприятие, которым столько премного награжден бывал, что в жизни моей не достанет всерабственно отслужить, и тая самая усердность привлекает меня завсегда предстоять пред вашим императорским высочеством в раболепнейших замыканиях, еже и чиню от искательной моей вседолжной верности, когда явлюсь угоден быть под высочайшим повелением по делам имеющим здесь домовым. Ваше императорское высочество, то всемилостивно мною взыскательным прошу приказывать, то не токмо с охотным желанием, но и крайнею ревностною прилежностью во всеповиновении моей простираться рабски долженствую; понеже как известился от управителя вашего императорского высочества, не без нуждных дел находится, кои все и себя самого подвергаю во всемилостивейшее высочайшее призрение.
Вашего императорского высочества
наипослушнейший одолженной раб
Александр Бутурлин
А. Б. Бутурлин – Елизавете Петровне. 27 марта 1741. Москва
Отпускается к поставцу ее высочества и служителям, окроме банкетов и приказов, водка, вино, пиво.
Духовник Федор Яковлев
Фрелина Анна Карловна [ Скавронская, двоюродная сестра Елизаветы Петровны, будущая жена М. И. Воронцова]
Фрелины Симоновны [ Гендриковы, двоюродные сестры Елизаветы Петровны]
Села Царского священник
Камор-юнкер Александр Шувалов
Дьякон Иван Лаврентьев
Г-н Воронцов [ Михаил Илларионович, будущий канцлер]
Г-н Возжинский Пимен Лялин
камер-фурьеры
Петр Гагин
Камер-паж Шубин Василий
Чулков
камординеры
Игнат Полтавцев
Певчему Алексею Григорьеву [ Разумовскому] чрез день и два дни водки и вина по 1 крушке, пива по 4, по 6 и 7 кружек на каждый день
Авдотья Павлова, Устинья Никитина, Анна Самарина, Акулина Чулкова, Катерина Яблонская, Агафья Яковлева, Авдотья Селихова – камор-юнгферы
Елизавета Ивановна
Лекарь Ведре
Мадамы
Кристина Крестьянова
Мадама, что при фрелинах
Мадама, что шьет золотом кормилица Василиса Степанова
кофишенки: Василий Страшников, Карл Сиверс
музыканты: Штройс, Иван Матвеев
кухмистер Яган Фукс
футер-маршал Ратков
лейб-кучер Скорняков
бандурист Григорий Михайлов
валторнисты 2 человека
певчие: Иван Петров, Кирила Степанов, Петр Еремеев, Петр Лазорев, Федос Мосеев, Иван Федоров
капрал Купреянов, что у строения
кузнец Яган Карла
Татьяна Тютчева
Яков Дмитриев
мадам Пангорша
Штат цесаревны на время между апрелем 1729-го и апрелем 1730 г.
Можно было лишиться и больше не искать милостей взбалмошного мальчишки. Уехать в глухую Александрову слободу и месяцами не наведываться в старую столицу. Забыть о похоронах родного дяди и пренебречь обязательным придворным празднованием собственных именин. Развлекаться строительством – хоть всего-то дела был дом на слободской Торговой площади: верх деревянный, низ каменный. Высчитывать гроши на новые салфетки – старые давно излохматились – и пару ситцевых платьев. Устраивать домашние праздники (откуда взять гостей!) и сочинять стихи:
Долгорукие, как никто, умели ее оценить. И они не сомневались: единственная надежная защита от цесаревны – монастырь. Чем быстрее по времени, чем дальше по местоположению, тем лучше. Былой фаворит Петра II, Иван Алексеевич Долгорукий, подтвердит это через много лет сибирской ссылки на дыбе, чтобы оказаться приговоренным к смертной казни через четвертование.
Иван Алексеевич Долгорукий при надписывании допроса один на один с канцеляристом сказал: «ныне де фамилия и род наш весь пропал; все де это... нынешняя наша императрица (Анна Иоанновна. – Н. М.) разорила, а все де послушала... цесаревны Елизаветы Петровны за то, что я де хотел ее за непотребство сослать в монастырь».
В допросе у дыбы Долгорукий показал, «что будто ее императорское величество послушала цесаревны Елизаветы Петровны, и о том он, князь Иван, говорил, вымысля собою, потому что во время ево князь Иванова благословенные и вечно достойные памяти при его императорском величестве Петре Втором, когда ее высочество государыня цесаревна Елисавет Петровна приезжала во дворец и в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, к ним немилостива, и думал он, князь Иван, что ее высочество имела на него какой гнев, и как он де, князь Иван, с отцом своим и с матерью и женою его и братьями и сестрами послан в ссылку, мыслил, что ее императорское величество с совету цесаревны Елисавет Петровны его в ссылку сослала, для того и говорил; а в том он, князь Иван, ни от кого никогда не слыхал, и никто ему не сказывал, а говорил подлинно вымысля собою. А ее де высочество благоверную государыню цесаревну Елисавет Петровну сослать в монастырь намерение он, князъ Иван, имел с отцом своим, о том на одине говаривал для того, что в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, немилостива, а чтоб сослать в который монастырь именно, такого намерения у него, князь Ивана, и отца его еще не было положено...»
Из пыточных допросов И. А. Долгорукого. 1738 г.
И снова смерть. На этот раз пятнадцатилетнего подростка. В Москве, переполненной съехавшимися на его свадьбу дворянами. Только не просто смерть императора – конец наследников от первой жены Петра I, Евдокии Лопухиной. Годом раньше в одночасье то ли от кори, то ли от «простудной горячки» – никто ничего не стал выяснять – умерла во Всехсвятском, на пути в Москву, единственная сестра Петра II. Царевна Наталья умела при случае взять в руки брата, распорядиться его капризами, ограничить фаворитов. Долгоруким она была не нужна, зато как же им необходим сам император!
Все знали: Петр думал о старшей дочери. Откладывал венчание с надоевшим Голштинским герцогом. Толковал с Анной о государственных делах. Заставлял сидеть на советах. После шумной истории с красавцем Монсом Екатерине не приходилось рассчитывать на престол. Вместе с упавшей на плаху головой любимца рушились все ее и без того сомнительные надежды. Коронация вчерашней Катерины Трубачевой имела совсем особую цель – Петр хотел узаконить положение ее дочерей рядом с ненавистным потомством царевича Алексея.
Но никто не сомневался: в предстоявшем размене власти решающее слово принадлежало царедворцам – на кого сделают ставку, кого поддержат. Трудно нацарапанные на грифельной доске слова одинаково могли быть правдой, легендой или полуправдой. «Все отдать...» – имя (стершееся, стертое, ненаписанное?) перед лицом наступающей смерти не имело значения. Приказ позвать Анну опоздал – ее искали так долго, пока не угас последний проблеск сознания.
Кто-то вспомнит о погребальных свечах – надо зажечь у постели. Кто-то позовет живописцев – пусть займутся последними (на всякий случай!) портретами. Кто-то распорядится попами – чтоб читали псалтырь – и захлопнет дверь перед дочерьми: в них уже не было нужды. В соседней комнате (хрип умирающего – не помеха!) решается судьба престола.
Меншиков назовет Екатерину – ему ответит молчание. Тех, кто и думать не хотел о Катерине Трубачевой. Но и тех, кто знал последнюю, единственную волю Петра. Смолчит кабинет-секретарь А В. Макаров – былая должность останется за ним! Смолчит духовник императора Федосий Яновский – ему нужно первое место в синодских делах. Блеснувшие в дверях штыки преображенцев утвердят нежданную победу: «Да здравствует императрица!»
После страха разоблачения, суда, развода Екатерина тем более не может не оценить оказанной услуги. Но Меншиков и сам не спустит цены. Завещание! Только завещание – в пользу его дочери и обвенчанного с ней сына царевича Алексея. О своих дочерях Екатерина должна забыть – сегодня они угрожают ее власти. Анна и Елизавета... Пусть (от злых языков!) займут место в очереди за Петром II и его потомством. Потомством Александра Даниловича Меншикова. И еще. Анну надо обвенчать – тем более голштинцы сумели заслужить неприязнь русских. И выслать в Киль. Но главное – чтоб никто и никогда не поминал ее имени.
Отправить в Устъвилюйское зимовье и содержать под крепким караулом и никуда и ни для каких нужд его не отпускать и смотреть за ним крепко, чтоб он над собою чего не учинил, или куда бы не ушел, а также не давать ему ни чернил, ни бумаги, и никого к нему не подпускать.
Приказ из Тобольской губернской канцелярии
о ссыльном графе Санти. 1734 г.
...А живем мы, он Сантий, я и караульные солдаты, в самом пустынном крае, а жилья и строения никакого нет, кроме одной холодной юрты, да и та ветхая, а находимся с ним Сантием во всеконечной нужде: печки у нас нет и в зимнее холодное время еле-еле остаемся живы от жестокого холода; хлебов негде испечь, а без печеного хлеба претерпеваем великий голод; и кормим мы Сантия и сами едим болтушку, разводим муку на воде, отчего все солдаты больны, и содержать караул некем. А колодник Сантий весьма дряхл и всегда в болезни находится, так что с места не встает и ходить не может.
Из донесения подпрапорщика Бельского. 1738 г.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. СантиФранц Матвеевич (1683–1758) – граф, уроженец Пьемонта. Состоял на службе у графа Гессен-Гомбургс-кого, откуда был приглашен Петром I в качестве товарища герольдмейстера для сочинения гербов, в частности русских городов. В феврале 1725 г. назначен обер-церемониймейстером. В 1727 г. за участие в заговоре в пользу Анны Петровны сослан в Сибирь. Возвращен из ссылки Елизаветой Петровной в 1742 г.Завещание понадобилось много раньше, чем могла предполагать императрица. Слишком рано, как показалось многим из очевидцев. В январе 1725 года не стало Петра I, 6 мая 1727 года – Екатерины I. Дорога к единоличному управлению Российской империей была для А. Д. Меншикова открыта.
Елизавета? Оставалось всего лишь поторопиться с браком. Карл Август, епископ Любекский, уже находился в Петербурге, с ним цесаревну ждала дорога все в те же прибалтийские земли.
Правда, 1 июня, накануне венца, жениха унесла «простудная горячка». Другим вариантом светлейший заняться не успел – 7 сентября он был арестован по обвинению... Впрочем, обвинение удалось сочинить спустя много месяцев. Главное – меншиковское правление не состоялось, несметное состояние светлейшего нетерпеливо и жадно расхватывали члены царской семьи.
И небольшая подробность. Палаты в многочисленных московских и петербургских меншиковских дворцах были увешаны портретами – Петр I и Екатерина I, царевич Алексей и София-Шарлотта, герцог Курляндский и вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, дочери старшего брата Петра Иоанна Алексеевича, французский и прусский короли, турецкий султан и – ни одного изображения дочерей Петра: Анны и Елизаветы. В многоходовой комбинации Александра Даниловича места для них не существовало.
Ехать из Раненбурга водою до Казани, и до Соли Камской, а оттуда до Тобольска; сдать Меншикова с семейством губернатору, а ему отправить их с добрым офицером и солдатами в Березов. Как в дороге, так и в Березове иметь крепкое смотрение, чтоб ни он никуда и ни к нему никаких писем и никакой пересылки ни с кем не имел.
Из указа о ссылке А. Д. Меншикова. 8 апреля 1727 г.
Теперь все зависело от капризов мальчишки, не знавшего отказа своим желаниям. В двенадцать лет свобода от вчерашних воспитателей уже сама была сознанием власти, а общность игр – основанием для привязанности и царских милостей. Цесаревна скачет вместе с мальчишкой-императором на лошадях, пре восходно охотится и до упаду танцует. Брак с племянником (какое значение могли иметь в перспективе престола шесть лет разницы в возрасте!) позволял решить конфликт между старшими и младшими потомками Петра I. И не Елизавете ему противиться: Царское Село и Александрова слобода – слишком жалкое наследство, доставшееся от матери, чтобы ограничить ими свои прихоти.
Русский изразцовый убор. XVII в.
Но около императора плотной стеной выстраиваются Долгорукие. Фавор Ивана Алексеевича, которого Петр II даже ночью не отпускает из своей спальни, должен быть закреплен браком его сестры. Екатерина Алексеевна Долгорукая получает громкий и заново придуманный титул «государыни-невесты». Брат может ее ненавидеть – семейных уз никто из Долгоруких не предаст. Елизавете остается посторониться.
Значит, несмотря ни на что, Александрова слобода – Петр II и слышать не хотел о возвращении в Петербург, жалкая видимость собственного двора из ближайших родственников и полунищих дворянчиков, штат, который едва-едва удавалось прокормить, и постоянный ненавистно-напряженный досмотр Долгоруких: лишь бы ничего не упустить, никакой провинности цесаревны не забыть, каждый шаг переиначить в глазах императора и большого двора.
Все благонамеренные люди радуются уменьшению царского фаворитизма принцессы Елизаветы, которая четыре дня тому назад отправилась пешком за десять или двенадцать миль на богомолье в сопровождении одной дамы и Бутурлина.
Из дневника герцога де Лириа-Бервика, испанского посланника при русском дворе. 5 августа 1728 г.
По сему отправили к нему (действовавшему на Украине против татар Голицыну. – Н. М.) три полка под начальством генерал-майора Бутурлина, которого выбрали не потому, что считали его способным, а для того, чтобы удалить его от принцессы Елизаветы, которой он был фаворитом и камергером.
Из дневника герцога де Лириа. 1729 г.
Человек, который пороха не выдумает, но которого Господь Бог в гневе своем сделал генерал-майором.
Из донесения саксонского посла Лефорта об Александре Бутурлине. 1729 г.
Всемилостивейшая государыня цесаревна, вашего императорского высочества обичайная ко всем милость, паче же та предовольно мною следованная, приводит в дерзновение меня ненадлежащим чрез cиe представить себя пред ваше императорское высочество во всемилостивейшее предприятие, которым столько премного награжден бывал, что в жизни моей не достанет всерабственно отслужить, и тая самая усердность привлекает меня завсегда предстоять пред вашим императорским высочеством в раболепнейших замыканиях, еже и чиню от искательной моей вседолжной верности, когда явлюсь угоден быть под высочайшим повелением по делам имеющим здесь домовым. Ваше императорское высочество, то всемилостивно мною взыскательным прошу приказывать, то не токмо с охотным желанием, но и крайнею ревностною прилежностью во всеповиновении моей простираться рабски долженствую; понеже как известился от управителя вашего императорского высочества, не без нуждных дел находится, кои все и себя самого подвергаю во всемилостивейшее высочайшее призрение.
Вашего императорского высочества
наипослушнейший одолженной раб
Александр Бутурлин
А. Б. Бутурлин – Елизавете Петровне. 27 марта 1741. Москва
Отпускается к поставцу ее высочества и служителям, окроме банкетов и приказов, водка, вино, пиво.
Духовник Федор Яковлев
Фрелина Анна Карловна [ Скавронская, двоюродная сестра Елизаветы Петровны, будущая жена М. И. Воронцова]
Фрелины Симоновны [ Гендриковы, двоюродные сестры Елизаветы Петровны]
Села Царского священник
Камор-юнкер Александр Шувалов
Дьякон Иван Лаврентьев
Г-н Воронцов [ Михаил Илларионович, будущий канцлер]
Г-н Возжинский Пимен Лялин
камер-фурьеры
Петр Гагин
Камер-паж Шубин Василий
Чулков
камординеры
Игнат Полтавцев
Певчему Алексею Григорьеву [ Разумовскому] чрез день и два дни водки и вина по 1 крушке, пива по 4, по 6 и 7 кружек на каждый день
Авдотья Павлова, Устинья Никитина, Анна Самарина, Акулина Чулкова, Катерина Яблонская, Агафья Яковлева, Авдотья Селихова – камор-юнгферы
Елизавета Ивановна
Лекарь Ведре
Мадамы
Кристина Крестьянова
Мадама, что при фрелинах
Мадама, что шьет золотом кормилица Василиса Степанова
кофишенки: Василий Страшников, Карл Сиверс
музыканты: Штройс, Иван Матвеев
кухмистер Яган Фукс
футер-маршал Ратков
лейб-кучер Скорняков
бандурист Григорий Михайлов
валторнисты 2 человека
певчие: Иван Петров, Кирила Степанов, Петр Еремеев, Петр Лазорев, Федос Мосеев, Иван Федоров
капрал Купреянов, что у строения
кузнец Яган Карла
Татьяна Тютчева
Яков Дмитриев
мадам Пангорша
Штат цесаревны на время между апрелем 1729-го и апрелем 1730 г.
Можно было лишиться и больше не искать милостей взбалмошного мальчишки. Уехать в глухую Александрову слободу и месяцами не наведываться в старую столицу. Забыть о похоронах родного дяди и пренебречь обязательным придворным празднованием собственных именин. Развлекаться строительством – хоть всего-то дела был дом на слободской Торговой площади: верх деревянный, низ каменный. Высчитывать гроши на новые салфетки – старые давно излохматились – и пару ситцевых платьев. Устраивать домашние праздники (откуда взять гостей!) и сочинять стихи:
Затишной жизни не получалось. Все равно цесаревна. Все равно теперь уже единственная (Анна Петровна умерла годом позже матери) дочь Петра. Самого Петра! Обходительная. Улыбчивая. Ловкая в седле и танцевальном зале. Не знавшая усталости. Каждому припасавшая ласковое словцо. Ее легкомыслие современники готовы были рассматривать как непосредственность, слабость к увлечениям – как искренность.
Я не в своей мочи огнь утушить,
Сердцем болею, да чем пособить?
Что всегда разлучно и без тебя скучно —
Легче б тя не знати, нежель так страдати
Всегда по тебе.
Долгорукие, как никто, умели ее оценить. И они не сомневались: единственная надежная защита от цесаревны – монастырь. Чем быстрее по времени, чем дальше по местоположению, тем лучше. Былой фаворит Петра II, Иван Алексеевич Долгорукий, подтвердит это через много лет сибирской ссылки на дыбе, чтобы оказаться приговоренным к смертной казни через четвертование.
Иван Алексеевич Долгорукий при надписывании допроса один на один с канцеляристом сказал: «ныне де фамилия и род наш весь пропал; все де это... нынешняя наша императрица (Анна Иоанновна. – Н. М.) разорила, а все де послушала... цесаревны Елизаветы Петровны за то, что я де хотел ее за непотребство сослать в монастырь».
В допросе у дыбы Долгорукий показал, «что будто ее императорское величество послушала цесаревны Елизаветы Петровны, и о том он, князь Иван, говорил, вымысля собою, потому что во время ево князь Иванова благословенные и вечно достойные памяти при его императорском величестве Петре Втором, когда ее высочество государыня цесаревна Елисавет Петровна приезжала во дворец и в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, к ним немилостива, и думал он, князь Иван, что ее высочество имела на него какой гнев, и как он де, князь Иван, с отцом своим и с матерью и женою его и братьями и сестрами послан в ссылку, мыслил, что ее императорское величество с совету цесаревны Елисавет Петровны его в ссылку сослала, для того и говорил; а в том он, князь Иван, ни от кого никогда не слыхал, и никто ему не сказывал, а говорил подлинно вымысля собою. А ее де высочество благоверную государыню цесаревну Елисавет Петровну сослать в монастырь намерение он, князъ Иван, имел с отцом своим, о том на одине говаривал для того, что в поступках своих казалась ему, князь Ивану, и отцу ево, князь Алексею, немилостива, а чтоб сослать в который монастырь именно, такого намерения у него, князь Ивана, и отца его еще не было положено...»
Из пыточных допросов И. А. Долгорукого. 1738 г.
И снова смерть. На этот раз пятнадцатилетнего подростка. В Москве, переполненной съехавшимися на его свадьбу дворянами. Только не просто смерть императора – конец наследников от первой жены Петра I, Евдокии Лопухиной. Годом раньше в одночасье то ли от кори, то ли от «простудной горячки» – никто ничего не стал выяснять – умерла во Всехсвятском, на пути в Москву, единственная сестра Петра II. Царевна Наталья умела при случае взять в руки брата, распорядиться его капризами, ограничить фаворитов. Долгоруким она была не нужна, зато как же им необходим сам император!