Страница:
Жаклин молчала. Она страшно устала и мечтала только о том, чтобы добраться до кровати и проспать несколько суток подряд. Тем не менее возбуждение от предстоящей встречи с Сюзанной и Серафиной нарастало в ней с каждой секундой.
Когда они поднялись по ступенькам к входной двери, Жаклин сжала руку Армана, словно ища у него поддержки. Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий.
— Добрый вечер, мистер Сент-Джеймс, — произнес он по-английски.
— Добрый вечер, Кранфилд. Скажите, сэр Эдвард и леди Харрингтон все еще наверху?
— Они ждали вас утром и сейчас находятся в комнате для живописи. Будьте любезны, следуйте за мной.
Дворецкий провел их в комнату, стены которой украшали гобелены и огромные портреты в тяжелых рамах. Едва они вошли, как к ним навстречу бросилась пожилая улыбающаяся дама — это, как догадалась Жаклин, и была леди Харрингтон.
— Святые угодники, Арман, ты действительно сделал это! — с радостью воскликнул, следуя за ней, невысокий, полноватый господин. Голову сэра Эдварда украшал забавный пушок сильно вьющихся седых волос, а яркий румянец на щеках свидетельствовал о его большой любви к бренди. Он с неожиданной силой схватил руку Жаклин и поднес к своим губам. — Добро пожаловать, моя дорогая Джеклин, добро пожаловать, — произнес сэр Эдвард с широкой улыбкой. — Мы с леди Харрингтон так волновались все эти дни! Знаете, когда Сент-Джеймс не приехал сегодня утром, мы чуть с ума не сошли от беспокойства!
— Милая девочка, ты, должно быть, смертельно устала, — прервала его леди Харрингтон, подходя к Жаклин и нежно целуя ее в щеку. Она, как и ее муж, оказалась полной и небольшого роста, но в ее полноте было столько элегантности и достоинства, что ею невозможно было не залюбоваться. — Теперь все твои тревоги позади. Если тебе неприятно, мы можем ничего не обсуждать. Господи, какая же ты худая! Неудивительно, ведь тебя заставляли голодать в этой ужасной тюрьме. Но не беспокойся, мы все уладим. Мы будем готовить для тебя только твои самые любимые блюда. Ты не хотела бы съесть что-нибудь прямо сейчас?
Жаклин молча смотрела на них… и не понимала ни слова. Она беспомощно взглянула на Армана, который, видимо, только сейчас догадался, что его спутница совершенно не говорит по-английски.
— Бедная девочка, — тут же запричитала леди Харрингтон, — как я сразу не догадалась! Конечно же, она не знает английского.
Жаклин вдруг почувствовала себя страшно одинокой.
— Может быть, лучше предоставить мадемуазель де Ламбер возможность повидаться с сестрами? — подсказал Арман.
— Прекрасная мысль! — воскликнула леди Харрингтон. — Кранфилд, попросите мисс Линдси разбудить девочек и привести их вниз.
— Как прикажете, миледи. — Дворецкий поклонился и вышел из комнаты.
— Какая досада! — Сэр Эдвард с сожалением развел руками — Похоже, мой друг Шарль-Александр не научил своих дочерей английскому. — Он произнес эти слова несколько неуклюже, словно извиняясь. — Но не стоит беспокоиться. Сюзанна и Серафина уже неплохо освоились здесь и, думаю, Джеклин не отстанет от своих сестер. Обещаю, через месяц она уже будет понимать все, что мы говорим, — радостно заключил он.
— Сэр Эдвард, имя мадемуазель де Ламбер произносится как Жаклин, а не Джеклин, — заметил Арман. Почему-то его ужасно раздражала эта ошибка.
Хозяин дома удивленно взглянул на него. Англичане всегда свободно, обращались с иностранными именами и названиями, не видя в том ничего предосудительного.
— Да-да, конечно, — сказал он. — Жаклин.
— Может, нам стоит называть ее просто Джеки — так будет удобнее для всех… — с готовностью предложила леди Харрингтон.
— Прекрасная идея, моя дорогая! — воскликнул сэр Эдвард. — Арман, спросите нашу крошку, она не будет возражать против Джеки?
— Нет, — жестко возразил Арман. Леди Харрингтон и сэр Эдвард удивленно взглянули на него. — Я хочу сказать, что после небольшой тренировки вам не составит труда правильно выговаривать ее имя, — добавил он извиняющимся тоном.
Жаклин молча следила за происходящим. Она понимала, о чем идет речь, но не более того. Почему она решила, что Харрингтоны обязательно должны были говорить по-французски? Ее отец, весьма образованный человек, много путешествовал и знал несколько языков: совершенно очевидно, что со своим другом, сэром Эдвардом, он без труда говорил по-английски. Герцог де Ламбер настоял на том, чтобы его сын учил иностранные языки, что причиняло бедняге Антуану ужасные страдания, так как у него совершенно не было к этому способностей, однако он не считал необходимым дать соответствующее образование дочерям. Жаклин с горечью подумала о том, как трудно было Сюзанне и Серафине привыкать к новому языку.
— Жаклин!
Девушка обернулась. В ту же секунду маленькие ручки обвили ее шею. С замиранием сердца она прижала к себе сестру.
— Сюзанна, радость моя! Наконец-то снова вижу тебя! — воскликнула Жаклин, покрывая поцелуями кудрявую головку. Затем она увидела Серафину, та нерешительно стояла в дверях. — Ангелочек мой, иди сюда и дай мне поцеловать тебя!
Малышка смотрела на странную даму и не узнавала ее.
— Серафина, это же я, — сказала Жаклин. — Неужели я так изменилась за эти пять месяцев? — Она сняла шляпку.
— Сестрица, — Сюзанна с недоумением разглядывала ее, — а что случилось с твоими волосами?
— Я их отрезала, — призналась Жаклин, понимая, что поступила опрометчиво, Серафина недоверчиво смотрела на нее. — Понимаешь, это так хлопотно все время их мыть и расчесывать — вот я и решила придумать новую моду. Правда, месье Сент-Джеймс?
— Именно так, — поддержал ее Арман. — Теперь все женщины во Франции делают себе стрижку а-ля мадемуазель де Ламбер.
Сюзанна скептически принялась рассматривать новую прическу старшей сестры.
— Кажется, я слышала знакомый голос? — Едва прозвучали эти слова, как в комнату плавно вошла красивая рыжеволосая девушка. На ней была только кружевная ночная рубашка голубого цвета, прикрытая для приличия большой шалью. — О, Арман, — проворковала она по-английски, — ты вернулся из своего очередного опасного путешествия! Я умираю от желания сейчас же услышать подробный рассказ…
Жаклин немедленно переключила свое внимание на незнакомку. Она не поняла ни единого слова, но было ясно, что у нее довольно близкие отношения с Арманом. Странное беспокойство заставило девушку покраснеть.
— А ты, должно быть, Джеклин? — Красавица словно только сейчас заметила присутствие Жаклин.
— Лаура, Джеклин не говорит по-английски. И… тебе не кажется, что твой наряд несколько не подходит для появления в обществе? — проворчал сэр Эдвард.
— Папочка, Арман почти член нашей семьи, — Лаура заговорщицки улыбнулась Сент-Джеймсу, — и он должен немедленно рассказать нам все. Тебе пришлось убивать кого-нибудь? А как ты пересек пролив? Тебя преследовали вражеские корабли?
— Ну-ну, — урезонила дочь леди Харрингтон, — зачем столько вопросов? Сэр Сент-Джеймс страшно устал. Вы поговорите завтра, а сейчас всем пора спать.
— Извините, леди Харрингтон, — сказал Арман, — но я не останусь у вас на, ночь.
— Нет, — воскликнула Лаура, — вы должны, иначе я умру от любопытства!
Жаклин вдруг захотелось подойти и залепить пощечину этой рыжеволосой выскочке.
— Мадемуазель де Ламбер расскажет то, что вас интересует. Кроме того, вы сможете попрактиковаться во французском. — Арман усмехнулся. — Я же слишком долго не был дома. Извините, но мне пора.
Он повернулся к Жаклин, которая все еще сжимала Сюзанну в своих объятиях.
— Что ж, мадемуазель, пришло время расставаться… Она удивленно взглянула на него:
— Прямо сейчас?
Жаклин не ожидала, что разлука наступит так быстро, но спорить было бесполезно. Он уже выполнил свое задание, и теперь их ничто не связывает. Все эти дни она мечтала избавиться от него, однако теперь, когда подошло время прощаться, почувствовала, что ей этого вовсе не хочется.
— Я думала, вы останетесь ненадолго… — нерешительно проговорила она.
Искреннее сожаление, прозвучавшее в ее голосе, удивило Армана. Он понимал, что Жаклин растеряна, но ведь это только начало. Постепенно все образуется: сэр Эдвард и леди Харрингтон сумеют позаботиться о ней, и мысль о мести будет вытеснена заботами о нарядах и украшениях. Она начнет посещать балы, познакомится с молодыми людьми. Ее красота и знатное происхождение сделают ее весьма популярной…
Неожиданно ему вспомнилось, как Жаклин отреагировала, когда он попытался поцеловать ее в лесу. Господи, помоги тому безумцу, который решит побороться за эту девушку!
— К сожалению, мадемуазель, мне пора возвращаться домой, — наконец сказал Арман.
— Да, конечно, — тихо отозвалась Жаклин.
Его миссия окончена, и теперь ему не терпится вернуться к себе, туда, где его ждут объятия женщины по имени Анжелика — так она поняла значение серебряной монограммы на кружевном платке, хранящемся в его шкафу на корабле. «АСД» означало Анжелика Сент-Джеймс. Как же она сразу не догадалась, что он женат!
— Простите, что я задержала вас, — холодно произнесла Жаклин. — Благодарю за мое спасение и желаю безопасного возвращения домой.
Резкое изменение ее тона удивило Армана, но он решил не обращать на это внимания. Пожелав Харрингтонам спокойной ночи, Сент-Джеймс попрощался с Сюзанной и Серафиной, которой прошептал что-то на ухо, чего Жаклин не смогла расслышать, и быстро вышел.
«Теперь никто больше не будет контролировать каждый мой шаг», — успокаивала себя Жаклин. Она посмотрела на Серафину, которая так и не подошла к ней. Терпение, малышке нужно дать время привыкнуть.
— Ну, думаю, нам всем пора ложиться спать, — предложила леди Харрингтон.
Словно не слыша этих слов, Сюзанна подошла к сестре и взяла ее за руку:
— А где Антуан?
Вопрос застал Жаклин врасплох. Она не знала, что девочкам так ничего и не сообщили. Впрочем, сейчас не время говорить им о смерти брата — они и так пережили слишком много горя.
— Антуан арестован и сидит в тюрьме. — Жаклин невольно опустила глаза.
Сюзанна удивленно посмотрела на нее:
— А почему месье Сент-Джеймс не спас его вместе с тобой?
— Понимаешь, очень трудно спасать людей из тюрьмы, — объяснила Жаклин, она старалась, чтобы ее слова звучали как можно убедительнее, — но Антуан недавно прислал мне письмо, где написано, что с ним все в порядке. Он прекрасно себя чувствует и передает вам обеим самый горячий поцелуй.
— Мне кажется, что она рассказывает им о смерти их брата, — неожиданно произнесла по-английски Лаура, обращаясь к своим родителям, которые не понимали, о чем говорят сестры.
— Думаю, не стоило говорить им об этом прямо сейчас, — с сомнением заметила леди Харрингтон. — Но она их сестра, и ей лучше знать, когда сообщить бедняжкам печальную новость.
Сюзанна с ужасом взглянула на леди Харрингтон. Ярко голубые глаза девочки мгновенно потемнели.
— Ты лжешь! — громко закричала она, с ненавистью глядя на Жаклин. — Зачем ты соврала нам? — С этими словами девочка, заливаясь слезами, выбежала из комнаты.
Жаклин не знала, что ей делать, и в растерянности посмотрела на Серафину. Взгляд малышки стал каким-то безжизненным. «Такого взгляда не должно быть у шестилетних детей», — подумала Жаклин.
Серафина повернулась и молча вышла из комнаты; при этом Жаклин почувствовала, что такое молчание для нее тяжелее, чем плач Сюзанны.
Глава 7
Когда они поднялись по ступенькам к входной двери, Жаклин сжала руку Армана, словно ища у него поддержки. Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий.
— Добрый вечер, мистер Сент-Джеймс, — произнес он по-английски.
— Добрый вечер, Кранфилд. Скажите, сэр Эдвард и леди Харрингтон все еще наверху?
— Они ждали вас утром и сейчас находятся в комнате для живописи. Будьте любезны, следуйте за мной.
Дворецкий провел их в комнату, стены которой украшали гобелены и огромные портреты в тяжелых рамах. Едва они вошли, как к ним навстречу бросилась пожилая улыбающаяся дама — это, как догадалась Жаклин, и была леди Харрингтон.
— Святые угодники, Арман, ты действительно сделал это! — с радостью воскликнул, следуя за ней, невысокий, полноватый господин. Голову сэра Эдварда украшал забавный пушок сильно вьющихся седых волос, а яркий румянец на щеках свидетельствовал о его большой любви к бренди. Он с неожиданной силой схватил руку Жаклин и поднес к своим губам. — Добро пожаловать, моя дорогая Джеклин, добро пожаловать, — произнес сэр Эдвард с широкой улыбкой. — Мы с леди Харрингтон так волновались все эти дни! Знаете, когда Сент-Джеймс не приехал сегодня утром, мы чуть с ума не сошли от беспокойства!
— Милая девочка, ты, должно быть, смертельно устала, — прервала его леди Харрингтон, подходя к Жаклин и нежно целуя ее в щеку. Она, как и ее муж, оказалась полной и небольшого роста, но в ее полноте было столько элегантности и достоинства, что ею невозможно было не залюбоваться. — Теперь все твои тревоги позади. Если тебе неприятно, мы можем ничего не обсуждать. Господи, какая же ты худая! Неудивительно, ведь тебя заставляли голодать в этой ужасной тюрьме. Но не беспокойся, мы все уладим. Мы будем готовить для тебя только твои самые любимые блюда. Ты не хотела бы съесть что-нибудь прямо сейчас?
Жаклин молча смотрела на них… и не понимала ни слова. Она беспомощно взглянула на Армана, который, видимо, только сейчас догадался, что его спутница совершенно не говорит по-английски.
— Бедная девочка, — тут же запричитала леди Харрингтон, — как я сразу не догадалась! Конечно же, она не знает английского.
Жаклин вдруг почувствовала себя страшно одинокой.
— Может быть, лучше предоставить мадемуазель де Ламбер возможность повидаться с сестрами? — подсказал Арман.
— Прекрасная мысль! — воскликнула леди Харрингтон. — Кранфилд, попросите мисс Линдси разбудить девочек и привести их вниз.
— Как прикажете, миледи. — Дворецкий поклонился и вышел из комнаты.
— Какая досада! — Сэр Эдвард с сожалением развел руками — Похоже, мой друг Шарль-Александр не научил своих дочерей английскому. — Он произнес эти слова несколько неуклюже, словно извиняясь. — Но не стоит беспокоиться. Сюзанна и Серафина уже неплохо освоились здесь и, думаю, Джеклин не отстанет от своих сестер. Обещаю, через месяц она уже будет понимать все, что мы говорим, — радостно заключил он.
— Сэр Эдвард, имя мадемуазель де Ламбер произносится как Жаклин, а не Джеклин, — заметил Арман. Почему-то его ужасно раздражала эта ошибка.
Хозяин дома удивленно взглянул на него. Англичане всегда свободно, обращались с иностранными именами и названиями, не видя в том ничего предосудительного.
— Да-да, конечно, — сказал он. — Жаклин.
— Может, нам стоит называть ее просто Джеки — так будет удобнее для всех… — с готовностью предложила леди Харрингтон.
— Прекрасная идея, моя дорогая! — воскликнул сэр Эдвард. — Арман, спросите нашу крошку, она не будет возражать против Джеки?
— Нет, — жестко возразил Арман. Леди Харрингтон и сэр Эдвард удивленно взглянули на него. — Я хочу сказать, что после небольшой тренировки вам не составит труда правильно выговаривать ее имя, — добавил он извиняющимся тоном.
Жаклин молча следила за происходящим. Она понимала, о чем идет речь, но не более того. Почему она решила, что Харрингтоны обязательно должны были говорить по-французски? Ее отец, весьма образованный человек, много путешествовал и знал несколько языков: совершенно очевидно, что со своим другом, сэром Эдвардом, он без труда говорил по-английски. Герцог де Ламбер настоял на том, чтобы его сын учил иностранные языки, что причиняло бедняге Антуану ужасные страдания, так как у него совершенно не было к этому способностей, однако он не считал необходимым дать соответствующее образование дочерям. Жаклин с горечью подумала о том, как трудно было Сюзанне и Серафине привыкать к новому языку.
— Жаклин!
Девушка обернулась. В ту же секунду маленькие ручки обвили ее шею. С замиранием сердца она прижала к себе сестру.
— Сюзанна, радость моя! Наконец-то снова вижу тебя! — воскликнула Жаклин, покрывая поцелуями кудрявую головку. Затем она увидела Серафину, та нерешительно стояла в дверях. — Ангелочек мой, иди сюда и дай мне поцеловать тебя!
Малышка смотрела на странную даму и не узнавала ее.
— Серафина, это же я, — сказала Жаклин. — Неужели я так изменилась за эти пять месяцев? — Она сняла шляпку.
— Сестрица, — Сюзанна с недоумением разглядывала ее, — а что случилось с твоими волосами?
— Я их отрезала, — призналась Жаклин, понимая, что поступила опрометчиво, Серафина недоверчиво смотрела на нее. — Понимаешь, это так хлопотно все время их мыть и расчесывать — вот я и решила придумать новую моду. Правда, месье Сент-Джеймс?
— Именно так, — поддержал ее Арман. — Теперь все женщины во Франции делают себе стрижку а-ля мадемуазель де Ламбер.
Сюзанна скептически принялась рассматривать новую прическу старшей сестры.
— Кажется, я слышала знакомый голос? — Едва прозвучали эти слова, как в комнату плавно вошла красивая рыжеволосая девушка. На ней была только кружевная ночная рубашка голубого цвета, прикрытая для приличия большой шалью. — О, Арман, — проворковала она по-английски, — ты вернулся из своего очередного опасного путешествия! Я умираю от желания сейчас же услышать подробный рассказ…
Жаклин немедленно переключила свое внимание на незнакомку. Она не поняла ни единого слова, но было ясно, что у нее довольно близкие отношения с Арманом. Странное беспокойство заставило девушку покраснеть.
— А ты, должно быть, Джеклин? — Красавица словно только сейчас заметила присутствие Жаклин.
— Лаура, Джеклин не говорит по-английски. И… тебе не кажется, что твой наряд несколько не подходит для появления в обществе? — проворчал сэр Эдвард.
— Папочка, Арман почти член нашей семьи, — Лаура заговорщицки улыбнулась Сент-Джеймсу, — и он должен немедленно рассказать нам все. Тебе пришлось убивать кого-нибудь? А как ты пересек пролив? Тебя преследовали вражеские корабли?
— Ну-ну, — урезонила дочь леди Харрингтон, — зачем столько вопросов? Сэр Сент-Джеймс страшно устал. Вы поговорите завтра, а сейчас всем пора спать.
— Извините, леди Харрингтон, — сказал Арман, — но я не останусь у вас на, ночь.
— Нет, — воскликнула Лаура, — вы должны, иначе я умру от любопытства!
Жаклин вдруг захотелось подойти и залепить пощечину этой рыжеволосой выскочке.
— Мадемуазель де Ламбер расскажет то, что вас интересует. Кроме того, вы сможете попрактиковаться во французском. — Арман усмехнулся. — Я же слишком долго не был дома. Извините, но мне пора.
Он повернулся к Жаклин, которая все еще сжимала Сюзанну в своих объятиях.
— Что ж, мадемуазель, пришло время расставаться… Она удивленно взглянула на него:
— Прямо сейчас?
Жаклин не ожидала, что разлука наступит так быстро, но спорить было бесполезно. Он уже выполнил свое задание, и теперь их ничто не связывает. Все эти дни она мечтала избавиться от него, однако теперь, когда подошло время прощаться, почувствовала, что ей этого вовсе не хочется.
— Я думала, вы останетесь ненадолго… — нерешительно проговорила она.
Искреннее сожаление, прозвучавшее в ее голосе, удивило Армана. Он понимал, что Жаклин растеряна, но ведь это только начало. Постепенно все образуется: сэр Эдвард и леди Харрингтон сумеют позаботиться о ней, и мысль о мести будет вытеснена заботами о нарядах и украшениях. Она начнет посещать балы, познакомится с молодыми людьми. Ее красота и знатное происхождение сделают ее весьма популярной…
Неожиданно ему вспомнилось, как Жаклин отреагировала, когда он попытался поцеловать ее в лесу. Господи, помоги тому безумцу, который решит побороться за эту девушку!
— К сожалению, мадемуазель, мне пора возвращаться домой, — наконец сказал Арман.
— Да, конечно, — тихо отозвалась Жаклин.
Его миссия окончена, и теперь ему не терпится вернуться к себе, туда, где его ждут объятия женщины по имени Анжелика — так она поняла значение серебряной монограммы на кружевном платке, хранящемся в его шкафу на корабле. «АСД» означало Анжелика Сент-Джеймс. Как же она сразу не догадалась, что он женат!
— Простите, что я задержала вас, — холодно произнесла Жаклин. — Благодарю за мое спасение и желаю безопасного возвращения домой.
Резкое изменение ее тона удивило Армана, но он решил не обращать на это внимания. Пожелав Харрингтонам спокойной ночи, Сент-Джеймс попрощался с Сюзанной и Серафиной, которой прошептал что-то на ухо, чего Жаклин не смогла расслышать, и быстро вышел.
«Теперь никто больше не будет контролировать каждый мой шаг», — успокаивала себя Жаклин. Она посмотрела на Серафину, которая так и не подошла к ней. Терпение, малышке нужно дать время привыкнуть.
— Ну, думаю, нам всем пора ложиться спать, — предложила леди Харрингтон.
Словно не слыша этих слов, Сюзанна подошла к сестре и взяла ее за руку:
— А где Антуан?
Вопрос застал Жаклин врасплох. Она не знала, что девочкам так ничего и не сообщили. Впрочем, сейчас не время говорить им о смерти брата — они и так пережили слишком много горя.
— Антуан арестован и сидит в тюрьме. — Жаклин невольно опустила глаза.
Сюзанна удивленно посмотрела на нее:
— А почему месье Сент-Джеймс не спас его вместе с тобой?
— Понимаешь, очень трудно спасать людей из тюрьмы, — объяснила Жаклин, она старалась, чтобы ее слова звучали как можно убедительнее, — но Антуан недавно прислал мне письмо, где написано, что с ним все в порядке. Он прекрасно себя чувствует и передает вам обеим самый горячий поцелуй.
— Мне кажется, что она рассказывает им о смерти их брата, — неожиданно произнесла по-английски Лаура, обращаясь к своим родителям, которые не понимали, о чем говорят сестры.
— Думаю, не стоило говорить им об этом прямо сейчас, — с сомнением заметила леди Харрингтон. — Но она их сестра, и ей лучше знать, когда сообщить бедняжкам печальную новость.
Сюзанна с ужасом взглянула на леди Харрингтон. Ярко голубые глаза девочки мгновенно потемнели.
— Ты лжешь! — громко закричала она, с ненавистью глядя на Жаклин. — Зачем ты соврала нам? — С этими словами девочка, заливаясь слезами, выбежала из комнаты.
Жаклин не знала, что ей делать, и в растерянности посмотрела на Серафину. Взгляд малышки стал каким-то безжизненным. «Такого взгляда не должно быть у шестилетних детей», — подумала Жаклин.
Серафина повернулась и молча вышла из комнаты; при этом Жаклин почувствовала, что такое молчание для нее тяжелее, чем плач Сюзанны.
Глава 7
Следующие несколько недель оказались особенно трудными для Жаклин.
Хотя встреча с сестрами очень обрадовала ее, она понимала, что ее пребывание в Англии продлится для нее недолго, и поэтому не пыталась хоть как-то приспособиться к новой жизни. Сэр Эдвард и леди Харрингтон очень хотели, чтобы она выучила английский, и даже пригласили для нее учителя, но нежелание Жаклин учить язык превращало ежедневные занятия в настоящее мучение.
Каждое утро она проводила с Сюзанной и Серафиной. Сюзанна вскоре смирилась со смертью Антуана и больше не обвиняла сестру во лжи; что же касалось Серафины, ее мысли и чувства оставались для Жаклин загадкой. Девочка по-прежнему отказывалась говорить. Тогда Жаклин перестала обращать на это внимание и разговаривала с обеими сестрами по-французски. Обычно Сюзанна брала инициативу в свои руки и отвечала за младшую сестру. Жаклин была поражена, как нежно и внимательно относится Сюзанна к Серафине. Длительное пребывание в отрыве от семьи, похоже, очень сблизило этих крошек.
Леди Харрингтон и Лаура направили всю свою энергию на подбор нового модного гардероба для Жаклин, хотя та возражала, не желая, чтобы на нее тратили так много денег. Она не собиралась вести светскую жизнь, и вечерние платья, купленные для нее, так и оставались ненадеванными. Но все это не останавливало двух английских леди, которые продолжали заниматься нарядами Жаклин, словно она была их любимой новой куклой.
Леди Харрингтон была достаточно предусмотрительна и пригласила для Жаклин подругу, француженку по имени Шарлотта, семья которой эмигрировала в Англию в самом начале революций. Обе девушки быстро поладили друг с другом. Увидев неровно обрезанные пряди Жаклин, Шарлотта немедленно вызвалась привести волосы новой подруги в порядок. Затратив немало часов на создание прически, она добилась того, что теперь голову Жаклин украшали красивые, ровно подстриженные локоны. Так как Жаклин весьма равнодушно относилась к своей внешности, она с радостью позволила Шарлотте выбирать для нее платья, шляпки и украшения на каждый день, в результате чего ее внешний вид всегда был великолепен.
Буквально через несколько дней после того, как Жаклин поселилась в доме сэра Эдварда, на ее имя стали приходить многочисленные приглашения на балы и званые обеды, однако она не отвечала ни на одно из них. Пресекая вопросы леди Харрингтон, Жаклин объяснила, что она еще не оправилась от смерти Антуана и, кроме того, слишком плохо говорит по-английски. На самом деле ей просто хотелось провести с сестрами побольше времени, перед тем как вернуться на родину, во Францию. Мысль о том, что там продолжают гибнуть люди, а Никола Бурдон все еще жив, мучила ее каждый день.
Она вспоминала, как Никола, бывая у них дома, великолепно играл роль прогрессивного буржуа, поддерживающего идеи герцога де Ламбера о свержении монархии. Отец невероятно симпатизировал этому начитанному и обходительному молодому человеку, но что-то в нем постоянно настораживало Жаклин. Иногда она ловила на себе его тяжелый, недобрый взгляд, и от этого ей становилось не по себе. Когда Никола узнал, что герцог де Ламбер намерен выдать свою старшую дочь за маркиза де Бире, то с энтузиазмом поддержал это решение, но холодная ярость, бушевавшая в его взгляде, подсказывала Жаклин, что он не смирится. Теперь она постоянно заставляла себя вспоминать ужасную сцену в камере, когда он чуть не изнасиловал ее, чтобы еще сильнее желать его смерти.
— Мамочка, какое платье мне надеть на сегодняшний бал, розовое или серое? — спросила Лаура таким тоном, словно от выбора платья зависела судьба Англии.
— Дорогая, — ответила леди Харрингтон, — думаю, ни то ни другое. Это же рождественский бал, так что лучше надеть что-то красное или зеленое…
— И стать такой же, как все, — возразила Лаура. — Кроме того, неяркие тона больше подходят к моему цвету кожи. — Она повернулась к Жаклин: — А как ты считаешь, дорогая? Какое платье мне надеть?
Жаклин подняла глаза от английской книги. Она лишь делала вид, что читала, — на самом деле ее мысли были далеко. Слова Лауры вернули ее к реальности. Неужели и она прежде была такой же легкомысленной и могла часами думать о нарядах? Как можно веселиться на балах, когда в соседней стране каждый час умирают десятки людей?
— Думаю… тебе надо… розовый платье, — ответила Жаклин, с трудом подбирая английские слова. — Ты в нем станешь… э-э-э…
— О, это замечательная мысль! — радостно воскликнула Лаура. — Я буду как цветок! Мама, не правда ли, у Жаклин такой милый акцент?
— Джеклин, дорогая, твой английский с каждым днем становится все лучше, — похвалила ее леди Харрингтон.
В это время на пороге комнаты появился дворецкий:
— Прошу прощения, там внизу молодой человек — он привез письмо для леди Джеклин.
— Наверное, это очередное приглашение! — воскликнула Лаура. — Видишь, все просто сгорают от желания увидеть тебя в своем доме.
— Ну же, Кранфилд, — поторопила леди Харрингтон, — несите письмо сюда.
— К сожалению, это невозможно, — почтительно ответил дворецкий. — Посыльный сказал, что должен отдать его лично леди де Ламбер.
Жаклин с трудом догадалась, о чем они говорят. Так как в Англии, кроме Харрингтонов, она знала только Армана, ее сердце затрепетало.
Они не виделись с того самого дня, как Арман привез ее в дом сэра Эдварда, и Жаклин часто недоумевала, почему он ни разу не написал ей и не навестил ее. Она очень быстро выяснила, что Арман не был женат: Лаура часто говорила о нем и, как правило, жаловалась, что он совершенно не ходит на балы; по-видимому, она не знала о существовании таинственной Анжелики — любовницы Армана. Последнее время Жаклин часто вспоминала тот поцелуй в лесу. Она не жалела, что ударила его, но иногда ее посещали мысли о том, что произошло бы, если бы она не стала его останавливать.
— Хорошо, Кранфилд, — сказала леди Харрингтон, — пусть этот джентльмен поднимется сюда.
Через минуту в комнату вошел элегантный молодой человек; в руках он держал запорошенную снегом шляпу.
— Мадемуазель де Ламбер — это я. — Жаклин поднялась с кресла. — У вас есть что-то для меня?
Гонец засунул руку за пазуху и достал конверт.
— Меня наняли в Дувре, чтобы я вручил это письмо лично вам, — сказал он. — Мне дал его один француз — он сказал, что человек, написавший письмо, находится в смертельной опасности.
Жаклин дрожащими руками взяла конверт, на котором красивым почерком было выведено ее имя. Она взглянула на печать и тут же узнала ее. Это была печать Франсуа-Луи.
С нетерпением вскрывая конверт, в глубине души Жаклин все еще надеялась, что произошла трагическая ошибка и ее брат жив. Наконец она развернула тонкий лист бумаги.
«20 декабря 1793 года
Моя возлюбленная Жаклин!
Как мучительно писать тебе эти строки при тусклом свете одинокой свечи, которая едва освещает мою крохотную камеру! Вскоре после твоего таинственного исчезновения я был арестован по подозрению в организации побега. Конечно же, я совершенно не причастен к этому, однако мысль о том, что ты находишься сейчас в безопасности, согревает меня холодными зимними вечерами. Ты стала настоящей легендой Консьержери: все говорят о том, что тебе помог сам Черный Принц.
Хотелось бы и мне иметь такого ангела-хранителя, чтобы он вырвал меня из того кошмара, в котором я сейчас пребываю; и все же я пишу тебе не для того, чтобы просить о помощи или жаловаться на мою несчастную судьбу. Я собрал остатки своих угасающих сил, чтобы сказать тебе последнее «прости».
Как горько осознавать, что ты уже никогда не станешь моей! Одно лишь воспоминание о твоей красоте, о том счастье, которое я испытал, узнав, что ты станешь моей женой, дарит мне последние секунды наслаждения. Часто на своем жестком ложе я мечтаю о том, какой прекрасной парой мы могли бы стать. Я сделал бы тебя своей королевой и подарил
тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь, медленно и терпеливо научил бы тебя всем секретам любви. Но увы, я мечтаю о тех вещах, которым не суждено сбыться, и сердце мое обливается кровью.
Мне остается лишь попрощаться с тобой и признать, что слезы стоят у меня в глазах, когда я думаю о нашей вечной разлуке. Никогда больше мне не сорвать с твоих губ сладкий поцелуй, не прижать тебя к себе, не увидеть любовь в твоем взоре. Меня угнетает не то, что я скоро умру, хотя смерть эта будет преждевременной и несправедливой, а то, что я больше никогда не увижу тебя.
Прощай, любовь моя, прощай. Ты — мой ангел, который помогает мне не сойти с ума в этой ужасной тюрьме, и я с радостью отдам свою жизнь, если только это поможет оградить тебя от опасности. Как жаль, что мы больше никогда не будем вместе, что тот ангел-хранитель, который спас тебя, не придет на помощь и мне. Каждый день я молюсь о том, чтобы он появился. Я готов бежать с ним в любую минуту, но он все не появляется, поэтому я готовлюсь отдать свою жизнь за тебя, любовь моя, и за Францию.
Желаю тебе счастья, моя дорогая Жаклин, будь прокляты убийцы, лишившие Францию ее самых лучших людей! Я надеюсь на то, что скоро наша страна проснется и избавится от узурпаторов, но мне уже не дожить до этого счастливого дня.
Преданный тебе навеки, твой Франсуа-Луи
Тюрьма Палас-де-Люксембург».
— Джеклин, дорогая, что в этом письме? — с тревогой спросила леди Харрингтон, заметив, как побледнела Жаклин.
— Это… от моего жениха, маркиза де Вире, — медленно ответила девушка. — Он арестован.
— Твоего жениха! — воскликнула Лаура. — О, как это ужасно! Вы должны были скоро пожениться?
Жаклин отрицательно покачала головой:
— Мы отложили свадьбу, после того как арестовали моего отца, — ответила она, тщательно подбирая английские слова. — Когда отца казнили, я очень беспокоилась о своей семье и не думала о свадьбе. Разумеется, Франсуа-Луи согласился ждать:
Теперь и он арестован, подумала Жаклин, и его неминуемо ждет гильотина. Он абсолютно невиновен, но Республику это не интересует — они упустили одного аристократа, поэтому с радостью казнят другого. Жаклин не винила жениха, хотя он не поддержал ее в суде и не навестил в тюрьме — он был осторожным человеком и хотел жить. Теперь его казнят за то, что он просто знал ее.
— Какая трагедия! — сказала Лаура. — Вы двое так любили друг друга, а эта ужасная революция вас разлучила.
Жаклин удивленно взглянула на нее. Она ничего не говорила о своей любви к Франсуа-Луи. Этот брак был задуман ее отцом, и она не возражала, потому что не очень хорошо знала своего жениха и не видела причин, по которым он мог ей не понравиться. Они принадлежали к одному классу, их семьи происходили из древних и благородных родов, корни которых уходили во времена крестоносцев. У Франсуа-Луи был очень красивый замок, расположенный недалеко от Шато-де-Ламбер, так что после свадьбы она могла бы часто видеться с семьей. Она даже несколько раз неловко поцеловалась со своим женихом на каком-то балу, что, пожалуй, было единственным проявлением их чувств. Поэтому ее несколько удивил такой страстный тон его письма. С другой стороны, во Франции было принято писать страстные любовные письма. К тому же, хотя Палас-де-Люксембург был более комфортабельной тюрьмой чем Консьержери, сам факт лишения свободы сильно обострял чувства.
— Джеклин, ты плохо выглядишь, — забеспокоилась леди Харрингтон. — Может быть, тебе стоит прилечь и отдохнуть?
— Нет-нет, не беспокойтесь.
Жаклин не сомневалась, что арест Франсуа-Луи был делом рук Никола, который таким образом отомстил за ее побег.
Неужели она будет сидеть и ждать, когда Франсуа-Луи казнят? Мысль об Армане немедленно пришла ей на ум. Он помог ей и теперь, возможно, согласится помочь Франсуа-Луи. Сейчас у нее нечем заплатить ему, но если он согласится взять ее с собой во Францию, она сможет достать драгоценности, спрятанные в замке отца. А пока он будет спасать Франсуа-Луи, она доберется до Никола и всадит нож в его грудь.
— Месье Сент-Джеймс будет на этом балу? — неожиданно спросила она.
— Его пригласили, — пожала плечами Лаура, — но он никогда не ходит на балы.
— На этот раз он обязательно придет, — перебила ее леди Харрингтон. — Ведь это же Рождество. Вряд ли ему захочется сидеть дома одному в такой вечер.
Жаклин колебалась всего мгновение. Письмо было датировано десятым декабря. Сейчас уже восемнадцатое, значит, потеряна целая неделя. Франсуа-Луи могут казнить в любую минуту.
Она решительно поднялась со своего места:
— Думаю, леди Харрингтон, я поеду с вами на бал.
Зал был великолепно украшен к празднику: стены и потолок закрывали тяжелые гирлянды из еловых веток, перевязанные алым бархатом. Несколько высоких елей, наряженных золотыми и серебряными игрушками, стояли по углам. Маленький оркестр играл медленную музыку, и десятки празднично разодетых пар колыхались в танце, словно сверкающие волны.
— Джеклин, дорогая, ты не можешь целый вечер стоять рядом со мной, — заявила леди Харрингтон. — Эдвард, — обратилась она к мужу, — потанцуй с ней, а я пока подыщу для нее подходящего молодого человека.
Не успела Жаклин возразить, как сэр Эдвард склонился перед ней в почтительном поклоне.
— Моя дорогая, если вы не возражаете, старый толстяк почтет за честь пригласить вас на тур вальса, — произнес он и протянул ей руку.
Разумеется, Жаклин не могла отказать ему.
— Я не возражаю, — ответила она с улыбкой.
Сэр Эдвард вывел ее на середину зала, и уже через минуту Жаклин поняла, что ее партнер является весьма искусным танцором. Она расслабилась, позволив ему вести себя, и принялась оглядывать зал в поисках Армана. При этом от нее не ускользнуло, что некоторые мужчины и женщины, заметив ее, начинают перешептываться — видимо, судьба дочери герцога де Ламбера вызывала у них живейший интерес. Жаклин порадовалась, что надела черное платье — знак траура служил ей надежной защитой от возможных поклонников.
Хотя встреча с сестрами очень обрадовала ее, она понимала, что ее пребывание в Англии продлится для нее недолго, и поэтому не пыталась хоть как-то приспособиться к новой жизни. Сэр Эдвард и леди Харрингтон очень хотели, чтобы она выучила английский, и даже пригласили для нее учителя, но нежелание Жаклин учить язык превращало ежедневные занятия в настоящее мучение.
Каждое утро она проводила с Сюзанной и Серафиной. Сюзанна вскоре смирилась со смертью Антуана и больше не обвиняла сестру во лжи; что же касалось Серафины, ее мысли и чувства оставались для Жаклин загадкой. Девочка по-прежнему отказывалась говорить. Тогда Жаклин перестала обращать на это внимание и разговаривала с обеими сестрами по-французски. Обычно Сюзанна брала инициативу в свои руки и отвечала за младшую сестру. Жаклин была поражена, как нежно и внимательно относится Сюзанна к Серафине. Длительное пребывание в отрыве от семьи, похоже, очень сблизило этих крошек.
Леди Харрингтон и Лаура направили всю свою энергию на подбор нового модного гардероба для Жаклин, хотя та возражала, не желая, чтобы на нее тратили так много денег. Она не собиралась вести светскую жизнь, и вечерние платья, купленные для нее, так и оставались ненадеванными. Но все это не останавливало двух английских леди, которые продолжали заниматься нарядами Жаклин, словно она была их любимой новой куклой.
Леди Харрингтон была достаточно предусмотрительна и пригласила для Жаклин подругу, француженку по имени Шарлотта, семья которой эмигрировала в Англию в самом начале революций. Обе девушки быстро поладили друг с другом. Увидев неровно обрезанные пряди Жаклин, Шарлотта немедленно вызвалась привести волосы новой подруги в порядок. Затратив немало часов на создание прически, она добилась того, что теперь голову Жаклин украшали красивые, ровно подстриженные локоны. Так как Жаклин весьма равнодушно относилась к своей внешности, она с радостью позволила Шарлотте выбирать для нее платья, шляпки и украшения на каждый день, в результате чего ее внешний вид всегда был великолепен.
Буквально через несколько дней после того, как Жаклин поселилась в доме сэра Эдварда, на ее имя стали приходить многочисленные приглашения на балы и званые обеды, однако она не отвечала ни на одно из них. Пресекая вопросы леди Харрингтон, Жаклин объяснила, что она еще не оправилась от смерти Антуана и, кроме того, слишком плохо говорит по-английски. На самом деле ей просто хотелось провести с сестрами побольше времени, перед тем как вернуться на родину, во Францию. Мысль о том, что там продолжают гибнуть люди, а Никола Бурдон все еще жив, мучила ее каждый день.
Она вспоминала, как Никола, бывая у них дома, великолепно играл роль прогрессивного буржуа, поддерживающего идеи герцога де Ламбера о свержении монархии. Отец невероятно симпатизировал этому начитанному и обходительному молодому человеку, но что-то в нем постоянно настораживало Жаклин. Иногда она ловила на себе его тяжелый, недобрый взгляд, и от этого ей становилось не по себе. Когда Никола узнал, что герцог де Ламбер намерен выдать свою старшую дочь за маркиза де Бире, то с энтузиазмом поддержал это решение, но холодная ярость, бушевавшая в его взгляде, подсказывала Жаклин, что он не смирится. Теперь она постоянно заставляла себя вспоминать ужасную сцену в камере, когда он чуть не изнасиловал ее, чтобы еще сильнее желать его смерти.
— Мамочка, какое платье мне надеть на сегодняшний бал, розовое или серое? — спросила Лаура таким тоном, словно от выбора платья зависела судьба Англии.
— Дорогая, — ответила леди Харрингтон, — думаю, ни то ни другое. Это же рождественский бал, так что лучше надеть что-то красное или зеленое…
— И стать такой же, как все, — возразила Лаура. — Кроме того, неяркие тона больше подходят к моему цвету кожи. — Она повернулась к Жаклин: — А как ты считаешь, дорогая? Какое платье мне надеть?
Жаклин подняла глаза от английской книги. Она лишь делала вид, что читала, — на самом деле ее мысли были далеко. Слова Лауры вернули ее к реальности. Неужели и она прежде была такой же легкомысленной и могла часами думать о нарядах? Как можно веселиться на балах, когда в соседней стране каждый час умирают десятки людей?
— Думаю… тебе надо… розовый платье, — ответила Жаклин, с трудом подбирая английские слова. — Ты в нем станешь… э-э-э…
— О, это замечательная мысль! — радостно воскликнула Лаура. — Я буду как цветок! Мама, не правда ли, у Жаклин такой милый акцент?
— Джеклин, дорогая, твой английский с каждым днем становится все лучше, — похвалила ее леди Харрингтон.
В это время на пороге комнаты появился дворецкий:
— Прошу прощения, там внизу молодой человек — он привез письмо для леди Джеклин.
— Наверное, это очередное приглашение! — воскликнула Лаура. — Видишь, все просто сгорают от желания увидеть тебя в своем доме.
— Ну же, Кранфилд, — поторопила леди Харрингтон, — несите письмо сюда.
— К сожалению, это невозможно, — почтительно ответил дворецкий. — Посыльный сказал, что должен отдать его лично леди де Ламбер.
Жаклин с трудом догадалась, о чем они говорят. Так как в Англии, кроме Харрингтонов, она знала только Армана, ее сердце затрепетало.
Они не виделись с того самого дня, как Арман привез ее в дом сэра Эдварда, и Жаклин часто недоумевала, почему он ни разу не написал ей и не навестил ее. Она очень быстро выяснила, что Арман не был женат: Лаура часто говорила о нем и, как правило, жаловалась, что он совершенно не ходит на балы; по-видимому, она не знала о существовании таинственной Анжелики — любовницы Армана. Последнее время Жаклин часто вспоминала тот поцелуй в лесу. Она не жалела, что ударила его, но иногда ее посещали мысли о том, что произошло бы, если бы она не стала его останавливать.
— Хорошо, Кранфилд, — сказала леди Харрингтон, — пусть этот джентльмен поднимется сюда.
Через минуту в комнату вошел элегантный молодой человек; в руках он держал запорошенную снегом шляпу.
— Мадемуазель де Ламбер — это я. — Жаклин поднялась с кресла. — У вас есть что-то для меня?
Гонец засунул руку за пазуху и достал конверт.
— Меня наняли в Дувре, чтобы я вручил это письмо лично вам, — сказал он. — Мне дал его один француз — он сказал, что человек, написавший письмо, находится в смертельной опасности.
Жаклин дрожащими руками взяла конверт, на котором красивым почерком было выведено ее имя. Она взглянула на печать и тут же узнала ее. Это была печать Франсуа-Луи.
С нетерпением вскрывая конверт, в глубине души Жаклин все еще надеялась, что произошла трагическая ошибка и ее брат жив. Наконец она развернула тонкий лист бумаги.
«20 декабря 1793 года
Моя возлюбленная Жаклин!
Как мучительно писать тебе эти строки при тусклом свете одинокой свечи, которая едва освещает мою крохотную камеру! Вскоре после твоего таинственного исчезновения я был арестован по подозрению в организации побега. Конечно же, я совершенно не причастен к этому, однако мысль о том, что ты находишься сейчас в безопасности, согревает меня холодными зимними вечерами. Ты стала настоящей легендой Консьержери: все говорят о том, что тебе помог сам Черный Принц.
Хотелось бы и мне иметь такого ангела-хранителя, чтобы он вырвал меня из того кошмара, в котором я сейчас пребываю; и все же я пишу тебе не для того, чтобы просить о помощи или жаловаться на мою несчастную судьбу. Я собрал остатки своих угасающих сил, чтобы сказать тебе последнее «прости».
Как горько осознавать, что ты уже никогда не станешь моей! Одно лишь воспоминание о твоей красоте, о том счастье, которое я испытал, узнав, что ты станешь моей женой, дарит мне последние секунды наслаждения. Часто на своем жестком ложе я мечтаю о том, какой прекрасной парой мы могли бы стать. Я сделал бы тебя своей королевой и подарил
тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь, медленно и терпеливо научил бы тебя всем секретам любви. Но увы, я мечтаю о тех вещах, которым не суждено сбыться, и сердце мое обливается кровью.
Мне остается лишь попрощаться с тобой и признать, что слезы стоят у меня в глазах, когда я думаю о нашей вечной разлуке. Никогда больше мне не сорвать с твоих губ сладкий поцелуй, не прижать тебя к себе, не увидеть любовь в твоем взоре. Меня угнетает не то, что я скоро умру, хотя смерть эта будет преждевременной и несправедливой, а то, что я больше никогда не увижу тебя.
Прощай, любовь моя, прощай. Ты — мой ангел, который помогает мне не сойти с ума в этой ужасной тюрьме, и я с радостью отдам свою жизнь, если только это поможет оградить тебя от опасности. Как жаль, что мы больше никогда не будем вместе, что тот ангел-хранитель, который спас тебя, не придет на помощь и мне. Каждый день я молюсь о том, чтобы он появился. Я готов бежать с ним в любую минуту, но он все не появляется, поэтому я готовлюсь отдать свою жизнь за тебя, любовь моя, и за Францию.
Желаю тебе счастья, моя дорогая Жаклин, будь прокляты убийцы, лишившие Францию ее самых лучших людей! Я надеюсь на то, что скоро наша страна проснется и избавится от узурпаторов, но мне уже не дожить до этого счастливого дня.
Преданный тебе навеки, твой Франсуа-Луи
Тюрьма Палас-де-Люксембург».
— Джеклин, дорогая, что в этом письме? — с тревогой спросила леди Харрингтон, заметив, как побледнела Жаклин.
— Это… от моего жениха, маркиза де Вире, — медленно ответила девушка. — Он арестован.
— Твоего жениха! — воскликнула Лаура. — О, как это ужасно! Вы должны были скоро пожениться?
Жаклин отрицательно покачала головой:
— Мы отложили свадьбу, после того как арестовали моего отца, — ответила она, тщательно подбирая английские слова. — Когда отца казнили, я очень беспокоилась о своей семье и не думала о свадьбе. Разумеется, Франсуа-Луи согласился ждать:
Теперь и он арестован, подумала Жаклин, и его неминуемо ждет гильотина. Он абсолютно невиновен, но Республику это не интересует — они упустили одного аристократа, поэтому с радостью казнят другого. Жаклин не винила жениха, хотя он не поддержал ее в суде и не навестил в тюрьме — он был осторожным человеком и хотел жить. Теперь его казнят за то, что он просто знал ее.
— Какая трагедия! — сказала Лаура. — Вы двое так любили друг друга, а эта ужасная революция вас разлучила.
Жаклин удивленно взглянула на нее. Она ничего не говорила о своей любви к Франсуа-Луи. Этот брак был задуман ее отцом, и она не возражала, потому что не очень хорошо знала своего жениха и не видела причин, по которым он мог ей не понравиться. Они принадлежали к одному классу, их семьи происходили из древних и благородных родов, корни которых уходили во времена крестоносцев. У Франсуа-Луи был очень красивый замок, расположенный недалеко от Шато-де-Ламбер, так что после свадьбы она могла бы часто видеться с семьей. Она даже несколько раз неловко поцеловалась со своим женихом на каком-то балу, что, пожалуй, было единственным проявлением их чувств. Поэтому ее несколько удивил такой страстный тон его письма. С другой стороны, во Франции было принято писать страстные любовные письма. К тому же, хотя Палас-де-Люксембург был более комфортабельной тюрьмой чем Консьержери, сам факт лишения свободы сильно обострял чувства.
— Джеклин, ты плохо выглядишь, — забеспокоилась леди Харрингтон. — Может быть, тебе стоит прилечь и отдохнуть?
— Нет-нет, не беспокойтесь.
Жаклин не сомневалась, что арест Франсуа-Луи был делом рук Никола, который таким образом отомстил за ее побег.
Неужели она будет сидеть и ждать, когда Франсуа-Луи казнят? Мысль об Армане немедленно пришла ей на ум. Он помог ей и теперь, возможно, согласится помочь Франсуа-Луи. Сейчас у нее нечем заплатить ему, но если он согласится взять ее с собой во Францию, она сможет достать драгоценности, спрятанные в замке отца. А пока он будет спасать Франсуа-Луи, она доберется до Никола и всадит нож в его грудь.
— Месье Сент-Джеймс будет на этом балу? — неожиданно спросила она.
— Его пригласили, — пожала плечами Лаура, — но он никогда не ходит на балы.
— На этот раз он обязательно придет, — перебила ее леди Харрингтон. — Ведь это же Рождество. Вряд ли ему захочется сидеть дома одному в такой вечер.
Жаклин колебалась всего мгновение. Письмо было датировано десятым декабря. Сейчас уже восемнадцатое, значит, потеряна целая неделя. Франсуа-Луи могут казнить в любую минуту.
Она решительно поднялась со своего места:
— Думаю, леди Харрингтон, я поеду с вами на бал.
Зал был великолепно украшен к празднику: стены и потолок закрывали тяжелые гирлянды из еловых веток, перевязанные алым бархатом. Несколько высоких елей, наряженных золотыми и серебряными игрушками, стояли по углам. Маленький оркестр играл медленную музыку, и десятки празднично разодетых пар колыхались в танце, словно сверкающие волны.
— Джеклин, дорогая, ты не можешь целый вечер стоять рядом со мной, — заявила леди Харрингтон. — Эдвард, — обратилась она к мужу, — потанцуй с ней, а я пока подыщу для нее подходящего молодого человека.
Не успела Жаклин возразить, как сэр Эдвард склонился перед ней в почтительном поклоне.
— Моя дорогая, если вы не возражаете, старый толстяк почтет за честь пригласить вас на тур вальса, — произнес он и протянул ей руку.
Разумеется, Жаклин не могла отказать ему.
— Я не возражаю, — ответила она с улыбкой.
Сэр Эдвард вывел ее на середину зала, и уже через минуту Жаклин поняла, что ее партнер является весьма искусным танцором. Она расслабилась, позволив ему вести себя, и принялась оглядывать зал в поисках Армана. При этом от нее не ускользнуло, что некоторые мужчины и женщины, заметив ее, начинают перешептываться — видимо, судьба дочери герцога де Ламбера вызывала у них живейший интерес. Жаклин порадовалась, что надела черное платье — знак траура служил ей надежной защитой от возможных поклонников.