Страница:
Я уже упоминал, что, если судить по голой хронологии событий, отражавшей контур исторического процесса, никаких заметных, тем более революционных, событий в эту пору не произошло. Жизнь шла своим чередом. Пять с половиной лет – немалый срок для одиннадцати миллиардов живых существ, обитавших в ту пору на Земле. И не более мгновения из шестидесяти миллиардов лет совокупного опыта существования человеческой цивилизации.
Эти пять с половиной лет не прошли даром для мальчика по имени Трент. Он повзрослел, стал вором, но никогда не забывал...
Черно-белые поля разбегались в разные стороны, уходя за горизонт. Неисчислимое количество полей. Прекрасно отполированных, поблескивающих в лучах белого солнца.
Вокруг ни единого звука. Гулкое, давящее безмолвие...
Мальчишка сидит на белом квадрате. Подслеповато щурится, и все равно любопытство одолевает его. Начинает оглядываться. Затем переводит взор на небо. Над головой неимоверно раздувшееся солнце, в сотни раз превышающее размеры светила, которое нам известно.
Мальчишка переводит взгляд на лоснящуюся в ярком свете поверхность, образующую белый квадрат. Блики слепят его, но он улыбается. Он отдыхает. Разглядывание черно-белых полей – это замечательный, классный отдых. И утро бесподобное. Просто отличное утро.
У мальчишки нет ни единой догадки, где он находится, как попал сюда, что здесь делает.
Однако кое-что здесь, на шахматной равнине, бросается в глаза. Белые квадраты, если приглядеться, по большей части представляются промежутками между закрашенным черным цветом пространством. Мальчик загадывает – это будет просто здорово, если он отправится в путь с белого квадрата. Ясное дело – это самый замечательный дебют. С другой стороны, глупо начинать, если не известно, куда следует идти.
На разлинованной плоскости, оказывается, есть и другие люди. Или фигуры? Кто знает. Во всяком случае, они движутся, пытаются шагнуть или сделать ход. Мальчик с любопытством наблюдает за ними. Они странно одеты – во что-то свободное, матовое, что вовсе не отражает солнечные лучи. Может, это стражники, охраняющие этот край? С другой стороны, трудно представить, кто здесь, на пустой, однообразной равнине может нуждаться в охране.
Здесь нет воздуха. Нет шумов. Необъятный простор начинает вызывать тревогу. Что за скудость – белое и черное, белое и черное и вновь белое и черное. Стерильная, без всякой примеси определенность.
Мальчишка по-прежнему сидит под лучами горячего обжигающего солнца. Вот уже и полдень. В этот час он впервые различает фигуры, заметно отличающиеся от «стражей». Их немного, они очень далеко, однако он ясно видит их. Они все в черном и заметно отличаются от фигур в белом удивительной грацией и ловкостью движений. Почему-то мальчишке приходит в голову, что это «похитители», однако его смущает вопрос, что можно украсть в таком странном месте. Они расхаживают с величавой пластичной естественностью знатных особ. Мальчишка не в силах оторвать от них взор и следит за ними до той поры, пока последняя из черных фигур не скрывается вдали.
Мальчик вскочил, не понимая зачем. Вдруг шагнул на черное поле. Черный квадрат тоже оказался пуст. Он поднял глаза и посмотрел вдоль черной диагонали. Она убегала вдаль, насколько хватало взгляда.
Мальчик пошел вдоль черной диагонали, однако более никаких «похитителей» на шахматной равнине не различал. Скоро начал сомневаться, не померещилось ли".
(Рональд Дж. Басе. Идеальный вор).
Есть много способов начать рассказ о каком-либо историческом событии. Можно начать и так и этак. Но, в любом случае, всегда существует единственно верное начало. Точное и попадающее прямо в цель.
Начиная следующую историю, читатель, мы обопремся на тайну. С ней и двинемся в путь.
Рука об руку.
ЗВЕЗДА
11
Эти пять с половиной лет не прошли даром для мальчика по имени Трент. Он повзрослел, стал вором, но никогда не забывал...
* * *
"Мальчик проснулся и обнаружил себя на шахматной доске. И, как всегда, это случилось как бы в первый раз.Черно-белые поля разбегались в разные стороны, уходя за горизонт. Неисчислимое количество полей. Прекрасно отполированных, поблескивающих в лучах белого солнца.
Вокруг ни единого звука. Гулкое, давящее безмолвие...
Мальчишка сидит на белом квадрате. Подслеповато щурится, и все равно любопытство одолевает его. Начинает оглядываться. Затем переводит взор на небо. Над головой неимоверно раздувшееся солнце, в сотни раз превышающее размеры светила, которое нам известно.
Мальчишка переводит взгляд на лоснящуюся в ярком свете поверхность, образующую белый квадрат. Блики слепят его, но он улыбается. Он отдыхает. Разглядывание черно-белых полей – это замечательный, классный отдых. И утро бесподобное. Просто отличное утро.
У мальчишки нет ни единой догадки, где он находится, как попал сюда, что здесь делает.
Однако кое-что здесь, на шахматной равнине, бросается в глаза. Белые квадраты, если приглядеться, по большей части представляются промежутками между закрашенным черным цветом пространством. Мальчик загадывает – это будет просто здорово, если он отправится в путь с белого квадрата. Ясное дело – это самый замечательный дебют. С другой стороны, глупо начинать, если не известно, куда следует идти.
На разлинованной плоскости, оказывается, есть и другие люди. Или фигуры? Кто знает. Во всяком случае, они движутся, пытаются шагнуть или сделать ход. Мальчик с любопытством наблюдает за ними. Они странно одеты – во что-то свободное, матовое, что вовсе не отражает солнечные лучи. Может, это стражники, охраняющие этот край? С другой стороны, трудно представить, кто здесь, на пустой, однообразной равнине может нуждаться в охране.
Здесь нет воздуха. Нет шумов. Необъятный простор начинает вызывать тревогу. Что за скудость – белое и черное, белое и черное и вновь белое и черное. Стерильная, без всякой примеси определенность.
Мальчишка по-прежнему сидит под лучами горячего обжигающего солнца. Вот уже и полдень. В этот час он впервые различает фигуры, заметно отличающиеся от «стражей». Их немного, они очень далеко, однако он ясно видит их. Они все в черном и заметно отличаются от фигур в белом удивительной грацией и ловкостью движений. Почему-то мальчишке приходит в голову, что это «похитители», однако его смущает вопрос, что можно украсть в таком странном месте. Они расхаживают с величавой пластичной естественностью знатных особ. Мальчишка не в силах оторвать от них взор и следит за ними до той поры, пока последняя из черных фигур не скрывается вдали.
Мальчик вскочил, не понимая зачем. Вдруг шагнул на черное поле. Черный квадрат тоже оказался пуст. Он поднял глаза и посмотрел вдоль черной диагонали. Она убегала вдаль, насколько хватало взгляда.
Мальчик пошел вдоль черной диагонали, однако более никаких «похитителей» на шахматной равнине не различал. Скоро начал сомневаться, не померещилось ли".
(Рональд Дж. Басе. Идеальный вор).
Есть много способов начать рассказ о каком-либо историческом событии. Можно начать и так и этак. Но, в любом случае, всегда существует единственно верное начало. Точное и попадающее прямо в цель.
Начиная следующую историю, читатель, мы обопремся на тайну. С ней и двинемся в путь.
Рука об руку.
ЗВЕЗДА
21– 22 декабря 2067 года
11
Сегодня пятница 21 декабря 2067 года. День зимнего солнцеворота.
Взгляните – вот она, планета Земля. А рядом с планетой, над громадным пятном Евразии – видите? Что-то белое и голубое на фоне глубочайшей космической тьмы Знаете, как называется эта штуковина? Орбитальная станция «На полпути». Конечно, в зависимости от того, кто вы, откуда родом, насколько образованны, вам может быть известно, как выглядит эта космическая станция.
Что такое «На полпути»? Это орбитальный город, в недрах которого сосредоточено производство множества не доступных в условиях земного притяжения вещей. По крайней мере, в декабре 2067 года все так и происходило. Вблизи станция очень напоминает миску с лапшой, которую уронил какой-то неряха – она так и продолжает падать. Хотя, с точки зрения обитателей станции, это сравнение несправедливо. Те, кто родился здесь, а также многочисленные жители, работающие в «На полпути» по контракту, находят станцию красивой. Действительно, в ее гигантских ажурных перекрытиях и колоннах, вращающихся поселениях О'Нейла, выступающих конструкциях, имеющих форму рогатки, в гигантских, свободно висящих пузырях с проживающими в них хомбрами есть что-то величественное. Хомбры – это жители, родившиеся на станции, здесь их среда обитания. Их дома как раз и расположены в свободно подвешенных исполинских ячеистых конструкциях. Не бывает дня, когда бы над станцией не вставали ядерные зарницы, свидетельствующие о непрекращающейся производственной деятельности, протекающей в ее недрах. Им постоянно сопутствуют короткие яркие вспышки, которыми сопровождаются тяговые усилия бесчисленных космических буксиров и грузовых платформ, перевозящих сырье и товары для полуторамиллионного населения этого космического города, состоящего почти из двухсот тысяч отдельных конструкций.
Следом за станцией, все части которой движутся по геостационарной орбите, тянется длиннейший шлейф космического мусора, накопленного в околоземном пространстве за сотню лет освоения космоса. Среди этой свалки прячутся спутники-шпионы, или «орбитальные глаза».
Многообразие и различие в социальном положении человеческих существ, неисчислимое количество всевозможных организаций отражаются и на громадном числе космических разведывательных аппаратов, денно и нощно наблюдающих за Землей. Как раз в этот момент один из них развернулся объективом в сторону земной поверхности и включил следящее устройство...
С этой точки можно видеть большую часть Северной Америки. Однако у человека, в данный момент контролирующего работу «орбитального глаза», есть свой специфический интерес. Его интересует Нью-Йорк, на него и наведен объектив.
Итак, штат Нью-Йорк. В линзах пробегают очертания Манхэттена. Если точнее – Манхэттена, Бейб-Рута и Ла-Гардии, слившихся в один красивый город. Внизу остриями торчат пики семи стратоскребов, каждый более нескольких километров высотой, затем на юге Манхэттена проплывает наконец-то законченный космопорт
Объединения. Скоро вырисовывается извилистая линия Ист-Ривер, а за рекой – Бруклин.
Там впервые можно заметить Барьер.
Берлинская стена – пустяк по сравнению с этим гигантским сооружением. Барьер представляет собой стену в восемь метров высотой, почти в четыре раза выше среднего человеческого роста. Изготовлена она из монокристалла черного цвета. Весь Барьер – это одна гигантская молекула. Ее нельзя проломить, разрезать, взорвать, разве что термоядерным зарядом, однако только миротворцы имеют право владеть подобным оружием.
К западу от Барьера, на большей части Лонг-Айленда расположены так называемые Патрулируемые сектора. Здесь всегда чисто, сравнительно безопасно. Там есть миротворцы, местная полиция, и обстановка чем-то напоминает прежний Нью-Йорк.
Это в центре, а западная, оставшаяся часть Лонг-Айленда и восточная, за рекой Гудзон, – вся от начала до конца это Фриндж, или Грань.
Здесь нет полиции, нет миротворцев. Они не рискуют появляться за Гранью. Средняя продолжительность жизни мужчин составляет тридцать семь лет. У женщин и того меньше. Нет там и небоскребов, потому что сразу за стеной начинается зона военных действий. Улицы патрулируют банды. В одном из районов бандиты называют себя Храмовыми Драконами, в другом – Цыганами Макута. Это самые большие группы, в других районах действуют банды помельче.
Со всех сторон, издалека и поближе, постоянно – ежедневно и еженощно – отсюда доносится стрельба. Воюют также и на всей не вошедшей в Патрулируемые сектора части Лонг-Айленда. Оттуда, если у вас хороший слух, то и дело долетают автоматные очереди и ноющие, с подвыванием, звуки, издаваемые более крупным оружием.
Взглянем на авеню Флэтбуш, бегущую с севера от Ист-Ривер и пересекающую Бруклин. Неподалеку от Барьера расположена церковь. В настоящий момент там идет служба. В зале раздается голос преподобного Эндрю Строуберри. Он в первый раз читает здесь проповедь, его только вчера назначили местным священником. Огромная толпа, собравшаяся в храме Великого Дейва Лири, внимает ему. Внимает своеобразно, с хлопками и притопами. Так они и перемешиваются: слова наставника, топот и хлопки толпы...
Топ-топ-топ – хлопок. Топ-топ-топ – хлопок...
– ... Великий Свами Дейв Лири сказал пророку Гарри – забудь об исполнении завета, покорно прими свою судьбу. Отринь запреты, выбери свой путь. Жди зова судьбы...
Топ-топ-топ – хлопок. Топ-топ-топ – хлопок...
Несколько мужчин, миновав охрану, выставленную в дверях храма, вошли внутрь здания. Полсотни человек, дюжина маленьких семеек, собрались в храме на утреннюю службу. Скамьи расставлены в кружок, дневной свет с трудом пробивается через окна-витражи. Картинки рассказывают о жизни возвысившегося над всеми пророка Гарри. Сам проповедник стоял в центра храма, его окружали скамьи с сидящими на них немощными прихожанами. По лицу Эндрю Строуберри, громадного, более двух метров высотой, чернокожего мужчины, стекали струйки пота. Когда новенькие вошли в здание, он повернулся в их сторону.
– ... Жди зова судьбы... для тех, кто способен услышать!
Опоздавшие встали как вкопанные. Казалось, взгляд карих глаз проповедника лишил их воли. Строуберри жутко оскалился. Далее он начал вещать громовым голосом:
– Для тех, кто явился вовремя, найдутся места. Те, кто уверовал, будут вознаграждены. Им будет дарована сила. Она живет внутри каждого из нас. Это сила веры. Эта сила возвысит вас. Для тех, кто храбр, для тех, кто уверовал, не существует преград. Для них каждая безделушка в помощь.
Тремя домами далее, высоко под стропилами обширного, погруженного в темноту пустого хранилища внезапно возникла тень. Вот она шевельнулась, затем на какое-то мгновение замерла. Тот, у кого острое зрение, приглядевшись, мог бы различить веревку, спускавшуюся из-под крыши склада, а на веревке гибкую, сильную человеческую фигуру. Молодой человек, спускавшийся по веревке, изо всех сил сдерживал дыхание, старался никоим образом не нарушить тишину в помещении. Он не присутствовал на проповеди в храме, но находил эту церемонию весьма стоящим занятием, ведь даже сюда явственно долетали топот и хлопки собравшихся там верующих. Это хорошая маскировка, потому что абсолютно бесшумно проникнуть туда, куда его не приглашали, довольно сложно.
Спустившись до середины веревки, он на некоторое время завис неподвижно. Одет он был во все черное. Голову прикрывал капюшон, оставлявший открытыми глаза. Веревка пробегала под правой рукой молодого человека, он накрутил ее на запястье, ниже она образовывала петлю вокруг правой лодыжки. В левой руке – оружие. Неожиданно юноша перевернулся на веревке, его голова оказалась внизу. Он ослабил захват и съехал еще ниже, затем вновь напряг правую руку и замер в том же положении – лицом вниз. Так удобнее разглядеть предмет, за которым он так долго охотился. Внизу под ним располагались два вооруженных охранника, разместившихся на небольшом помосте. Там же, на помосте стояла подставка, покрытая черным бархатом, а на ней– большой драгоценный камень синего цвета размером с яйцо лесного дрозда. Висевший на веревке молодой человек раскачивался взад и вперед и не мог как следует рассмотреть самоцвет. Мешали фигуры охранников. Тем и в голову не могло прийти, что опасность может грозить сверху.
Неподалеку возле больших раздвижных складских дверей стояли два человека, одетых в дорогие костюмы, – один белый, другой черный. Для удобства воришка назвал обоих «хлыщами»: белого – Жирным, а черного Тощим Хлыщом. Они о чем-то беседовали между собой. Расстояние до них было велико и мешало уловить смысл разговора.
Неожиданно за дверями, ведущими на склад, послышался грохот. Следом что-то ударило в металлические двери, и они гулко загудели. Человек на веревке с облегчением выдохнул – наконец-то! Это Берд с помощью бейсбольной биты запустил в сторону склада металлический шар. Сделал подачу и тут же сбежал. «Правильно сделал», – отметил про себя молодой человек, называвший себя Трентом. Братишка Берд овладевал этим искусством с семи лет. Лучше него никто не мог управиться с бейсбольной битой, он бил ею с непостижимой точностью, при этом Берду было безразлично, по какому предмету лупить – по бейсбольному мячу или чьей-то голове.
Все четверо, что маячили внизу, одновременно направились к дверям. Оба «хлыща», по-видимому тоже неплохо вооруженные, выхватили спрятанные пистолеты. Ступали в ногу, следом за ними, так же крадучись и также в ногу, шли охранники в форме. Как только чуть приотставший охранник принялся расстегивать кобуру, вор выстрелил в него, затем сразил другого. Выстрелы прозвучали беззвучно, струи жидкости не оставляли даже светового следа. Оба охранника, словно подломившись, почти одновременно рухнули на пол. Вор скользнул по веревке вниз, провел стволом по защитному стеклу, и оно рассыпалось. Он схватил камень и дернул за веревку.
Тут же сработала охранная сигнализация, однако за те несколько мгновений, во время которых оба «хлыща» сообразили что к чему, воришка успел взлететь достаточно высоко. Там в спасительной темноте и растворился. Он вовсе не перебирал руками – веревка сама стремительно помчалась вверх. Тощий со всех ног бросился к подставке. На бегу заметил, что охранники лежат бездыханные. Подбежав к подставке, огляделся – и ничего не заметил.
Между тем воришка успел добраться до потолка, здесь нырнул в прикрытую черным одеялом дыру. Наконец тощий догадался посмотреть вверх. Там он различил какое-то движение и бросился к лестнице.
На крыше воришку поджидал молоденький, очень мускулистый чернокожий парень. Зимняя ночь выдалась безоблачной, и на небе кое-где виднелись звезды. Парень тащил веревку до того самого момента, пока тяга не ослабла и его напарник не выбрался на крышу. Джимми Рамирес помог воришке встать на ноги, тихо спросил дрожащим голосом:
– Ну как?
Трент скинул с головы капюшон и усмехнулся:
– Потрясающе! На все про все пара секунд!
Джимми перебросил веревку через ограждение и принялся приплясывать на крыше. В этот момент через лестничный колодец на крышу выбрался Тощий Хлыщ. В руках у него был боевой лазер:
– Стоять! Руки вверх!.. Джимми замер.
– Парень, почему он так быстро? – торопливо спросил он у Трента.
– Обычно они запаздывают, – начал объяснять Трент.
Джимми не стал его слушать. Они разом бросились в разные стороны. Джимми – к веревке – ухватился и исчез за краем крыши. Трент – к противоположному краю – и без колебаний спрыгнул на крышу здания, пристроенного к хранилищу. Во время этой пробежки Тощий Хлыщ мог несколько раз выстрелить в него, но делать этого не стал, так как прицелиться было непросто и импульс мог пропасть впустую. А это потеря времени. К тому же Трент бегал слишком быстро, чтобы вот так запросто подстрелить его. Он считался лучшим бегуном среди всех ребят, входивших в клан Драконов. Кто знает, может, он был лучшим во всем Фриндже? По крайней мере, пока его никто не мог догнать. Имеется в виду – никто из подобных Тренту. Он миновал два строения, с ходу перепрыгнул через узкий проход между домами, следующую крышу пробежал по диагонали, постоянно придерживаясь при этом направления на храм. Здесь он позволил себе расслабиться, обернуться и посмотреть, далеко ли отстал преследователь.
Тощий висел у него на плечах. Если он и не сократил дистанцию, то и не дал пареньку увеличить ее. Трент испытал мгновенный страх, но, сумев преодолеть его, вновь бросился в бега. С ходу перепрыгнул на следующую крышу, зацепился руками за край, но сильно ударился животом о стену. Затем спрыгнул на землю, нырнул в узкий, едва заметный с улицы проход между домами, свернул за угол, еще раз свернул за угол. Увидел открытую дверь, бросился в ту сторону, пробежал длинным узким полутемным коридором и вбежал во внутренний зал храма Свами Дейва Лири... где огромного роста черный человек в сутане, которого до того момента Трент никогда не встречал, стоя в центре многочисленной топающей и прихлопывающей толпы, вещал о выборе жизненного пути. О том, что с этим делом нельзя промахнуться. Услышав шум, проповедник повернулся и грозно сверкнул глазами на помешавшего службе юнца. В следующее мгновение дверь в зал с грохотом распахнулась. На этот раз в храм вбежал Тощий. Он наставил на паренька боевой лазер – тот, в свою очередь, тоже вскинул оружие и крикнул:
– Не двигаться!
Трент и Тощий Хлыщ замерли лицом друг к другу, каждый держал своего противника на мушке.
– Откуда ты взялся, чертов чемпион? – спросил Тощий.
Он едва сдерживал дыхание, грудь у него ходила ходуном. Трент не ответил. Голос подал здоровенный отошедший подальше от дуэлянтов проповедник. Его голос, басовитый, гудящий, нарушил мертвую тишину, воцарившуюся в храме. Верующие перестали топать и хлопать.
– Ламонт Ньюмен, не ты ли побил мировой рекорд на двести метров с барьерами? В каком это было году?.. Ага, в пятьдесят пятом.
Тощий, или Ламонт Ньюмен, по-прежнему жадно хватавший воздух ртом, в долгу не остался.
– А ты, кажется, Эндрю Строуберри, рекордсмен планеты? В каком году ты поставил рекорд? Ага, кажется, это было в пятьдесят шестом?.. – Пот ручьями стекал с лица Ньюмена. Он время от времени встряхивал головой, чтобы капли не попадали в глаза, но взгляд от Трента все равно не отводил. – Энди, объясни, почему этот молокосос даже не вспотел?
Проповедник посмотрел на Трента, на лице обозначилось едва заметное удивление. Он поджал губы, покачал головой и перевел взгляд на Тощего.
– Стареешь, Ламонт. Уже не в силах угнаться за молодыми. Что ж, годы идут.
– Верни, – обратился к Тренту Ньюмен. Трент смотрел на него сквозь мушку прицела:
– Отведи оружие, положи его на пол, чтобы мы не перестреляли друг друга, тогда и поговорим. Проповедник встал между ними:
– Оба положите оружие. Не хватает еще, чтобы вы перестреляли друг друга в церкви.
Трент и Ламонт сдвинулись в сторону, чтобы вывести проповедника с линии выстрела.
– Парень, я застрелю тебя. Трент улыбнулся:
– И не пытайся. У тебя «Эскалибур-313». Генерирует замечательный, изумрудного цвета луч, верно? Ньюмен кивнул:
– Что ж, парень, у тебя хорошее зрение. Ты хочешь сказать, что мой луч отразит одежда зеленого цвета? Но ты одет как раз...
Обтягивающий костюм Трента вдруг сделался ярко-зеленым.
– Ну и ну, – с нескрываемым удивлением протянул Ньюмен. – Хорошая уловка, ничего не скажешь.
Он выстрелил. Зеленый луч угодил в Трента. Тот успел вскинуть руки, чтобы загородить лицо, сделал шаг вперед и открыл огонь. Четыре раза нажал на спусковой крючок, и всякий раз струя жидкости брызгала на Тощего. Тот зашатался, выронил оружие и, сжавшись, рухнул на пол.
Наступила тишина.
Проповедник Энди гневно взглянул на Трента, вскинул руку для проклятия. В этот момент кто-то из прихожан восхищенно присвистнул:
– Ну дела! Это же струйное оружие.
Толпа, собравшаяся в церкви, радостно захлопала в том же убаюкивающем ритме, что и несколько минут назад, в момент прослушивания проповеди. Затопали они еще веселее.
Трент улыбнулся:
– "Комплекс 8-А". Обеспечивает постепенное исчезновение. Отличная штука.
Он начал отступать к выходу, при этом постоянно держа под прицелом неподвижного Ньюмена. Поглядывал и на проповедника. Однако тот более не обращал внимания на мальчишку и вновь повернулся к топающей и хлопающей толпе. Строуберри вскинул руки и широко развел их в стороны. Трент побежал к выходу, Энди мельком проследил за ним взглядом.
Этим вечером у Трента состоялся обстоятельный разговор с семьей. Обсуждали вопрос, как жить дальше.
Их логово находилось на Кроун-стрит, что возле Бедфорда, на втором этаже заброшенного многоэтажного дома, где до Большой Беды тоже жили люди. Снимали комнаты, ходили на работу, платили арендную плату. Теперь все это – рухлядь и мусор – досталось ребятишкам бесплатно. Все они находились под покровительством Драконов – и Трент, и Джимми, и Берд, и Джоди Джоди, и старушка Мила, тоже жившая на втором этаже и обихаживавшая всю семейку.
Среди тех, кто жил во Фриндже, каждый так или иначе был приписан к той или иной банде. Семейка Трента относилась к Драконам – значит, Цыгане Макута были их врагами. Так было и так будет. Всегда там или здесь появляются свои Драконы, свои Макуты, свои трущобы, свои дети трущоб. В тот момент у семейки Трента не осталось денег, что очень тревожило старшую по возрасту Милу. Если к ним заявятся Цыгане Макута, нечем будет их задобрить, а ведь именно Мила, как самая старшая, считалась ответственной за безопасность семьи.
Миле исполнилось двадцать пять. Следовательно, по местным понятиям, она являлась древней старухой. Темноволосая, тоненькая, но очень сильная. На первый взгляд Мила казалось тихой, она и вела себя соответственно. Собственно, она такой и была, если не считать случая, когда в присутствии Трента Мила голыми руками порешила здоровенного мужика.
Со дня Большой Беды где только не приходилось обитать Тренту! За Грань он попал сразу после того, как ему стукнуло двенадцать. Здесь подыскал себе семью. Уже не сосчитать, сколько раз им приходилось менять убежище. Изредка вспоминая прошлое, Трент поражался, в какой странной компании оказался. С того дня как он очутился за Гранью, прошло пять лет – по местным меркам вечность. Многое забылось, и теперь ему приходилось вспоминать, почему эти ребята в первый момент показались ему странной компашкой. С годами понятие «странный» начало меняться, прежняя жизнь все дальше проваливалась в некую сказочную, небывалую даль. Теперь те годы скорее можно было назвать странными.
Первым, на кого он набрел за Гранью, оказался Джимми. Следующей была Мила, она прибилась к ним, когда Драконы позволили ей жить на их территории. Если откровенно, то и Тренту дозволение ютиться во Флэтбуше было дано не сразу. Сначала его сочли вебтанцором и проходимцем. Драконы долго били его, пытаясь выколотить признание, что он является вебтанцором и проходимцем, однако ничего не добились. Его отпустили, и то с большой неохотой, когда он сумел доказать, что ничего не понимает в Инфосети. К тому же за него заступился Джимми, взял его на поруки. В ту пору Джимми был важной шишкой – бегал в шнурках у главы клана. С той поры года три на Трента не обращали внимания. Джоди Джоди и Берд пришли вдвоем около года назад. Откуда они явились и что с ними произошло, Трент не знал. Их расспрашивала Мила, и Джоди Джоди разрешили держаться в компании только после того, как она заявила, что ничего не помнит из того, что с ней случилось между началом Большой Беды и до того момента, как она оказалась за Гранью. Никто бы не рискнул назвать это ложью, потому что каждый из них, кто в большей степени, кто в меньшей, испытал что-то подобное. Вполне возможно, что в судный день атаки на Комплекс Джоди Джоди потеряла память. Что касается Берда, он до сих пор частенько просыпался в холодном поту, а случалось, просто боялся заснуть. Во сне его мучили жуткие кошмары.
Семья собралась в гостиной, где в чудом сохранившемся камине горел маленький костерок. Единственный огонек в огромной квартире. У каждого на собранной с миру по нитке одежде ярко выделялись пурпурные и золотые цвета, свидетельствующие о принадлежности к клану Храмовых Драконов.
Когда Трент упомянул о разборке, начавшейся в помещении храма, Мила не выдержала:
– Этот парень, Ламонт, назвал нового проповедника Энди Строуберри?
– Да, – кивнул Трент. – А Строуберри назвал его Ламонтом Ньюменом. Ты что, знала их?
Мила и Джимми украдкой переглянулись. Оба они были черненькие, Джимми, правда, посветлее, он из латиносов, а Мила просто как сажа. Трент, почуяв, что его слова насчет проповедника буквально сразили их, сразу примолк. Наконец Джимми вздохнул и начал рассказывать, по привычке растягивая слова на гарлемскии манер.
– Да... я учился у него в школе второй ступени. Еще до Большой Беды. Когда начали возводить Барьер, Строуберри оказался на другой стороне. С тех пор мы его больше не видели.
– Мы? – удивился Трент.
– Ну да, – горячо и страстно подтвердила Мила. – Моя сестра тоже училась в той школе.
Взгляните – вот она, планета Земля. А рядом с планетой, над громадным пятном Евразии – видите? Что-то белое и голубое на фоне глубочайшей космической тьмы Знаете, как называется эта штуковина? Орбитальная станция «На полпути». Конечно, в зависимости от того, кто вы, откуда родом, насколько образованны, вам может быть известно, как выглядит эта космическая станция.
Что такое «На полпути»? Это орбитальный город, в недрах которого сосредоточено производство множества не доступных в условиях земного притяжения вещей. По крайней мере, в декабре 2067 года все так и происходило. Вблизи станция очень напоминает миску с лапшой, которую уронил какой-то неряха – она так и продолжает падать. Хотя, с точки зрения обитателей станции, это сравнение несправедливо. Те, кто родился здесь, а также многочисленные жители, работающие в «На полпути» по контракту, находят станцию красивой. Действительно, в ее гигантских ажурных перекрытиях и колоннах, вращающихся поселениях О'Нейла, выступающих конструкциях, имеющих форму рогатки, в гигантских, свободно висящих пузырях с проживающими в них хомбрами есть что-то величественное. Хомбры – это жители, родившиеся на станции, здесь их среда обитания. Их дома как раз и расположены в свободно подвешенных исполинских ячеистых конструкциях. Не бывает дня, когда бы над станцией не вставали ядерные зарницы, свидетельствующие о непрекращающейся производственной деятельности, протекающей в ее недрах. Им постоянно сопутствуют короткие яркие вспышки, которыми сопровождаются тяговые усилия бесчисленных космических буксиров и грузовых платформ, перевозящих сырье и товары для полуторамиллионного населения этого космического города, состоящего почти из двухсот тысяч отдельных конструкций.
Следом за станцией, все части которой движутся по геостационарной орбите, тянется длиннейший шлейф космического мусора, накопленного в околоземном пространстве за сотню лет освоения космоса. Среди этой свалки прячутся спутники-шпионы, или «орбитальные глаза».
Многообразие и различие в социальном положении человеческих существ, неисчислимое количество всевозможных организаций отражаются и на громадном числе космических разведывательных аппаратов, денно и нощно наблюдающих за Землей. Как раз в этот момент один из них развернулся объективом в сторону земной поверхности и включил следящее устройство...
С этой точки можно видеть большую часть Северной Америки. Однако у человека, в данный момент контролирующего работу «орбитального глаза», есть свой специфический интерес. Его интересует Нью-Йорк, на него и наведен объектив.
Итак, штат Нью-Йорк. В линзах пробегают очертания Манхэттена. Если точнее – Манхэттена, Бейб-Рута и Ла-Гардии, слившихся в один красивый город. Внизу остриями торчат пики семи стратоскребов, каждый более нескольких километров высотой, затем на юге Манхэттена проплывает наконец-то законченный космопорт
Объединения. Скоро вырисовывается извилистая линия Ист-Ривер, а за рекой – Бруклин.
Там впервые можно заметить Барьер.
Берлинская стена – пустяк по сравнению с этим гигантским сооружением. Барьер представляет собой стену в восемь метров высотой, почти в четыре раза выше среднего человеческого роста. Изготовлена она из монокристалла черного цвета. Весь Барьер – это одна гигантская молекула. Ее нельзя проломить, разрезать, взорвать, разве что термоядерным зарядом, однако только миротворцы имеют право владеть подобным оружием.
К западу от Барьера, на большей части Лонг-Айленда расположены так называемые Патрулируемые сектора. Здесь всегда чисто, сравнительно безопасно. Там есть миротворцы, местная полиция, и обстановка чем-то напоминает прежний Нью-Йорк.
Это в центре, а западная, оставшаяся часть Лонг-Айленда и восточная, за рекой Гудзон, – вся от начала до конца это Фриндж, или Грань.
Здесь нет полиции, нет миротворцев. Они не рискуют появляться за Гранью. Средняя продолжительность жизни мужчин составляет тридцать семь лет. У женщин и того меньше. Нет там и небоскребов, потому что сразу за стеной начинается зона военных действий. Улицы патрулируют банды. В одном из районов бандиты называют себя Храмовыми Драконами, в другом – Цыганами Макута. Это самые большие группы, в других районах действуют банды помельче.
Со всех сторон, издалека и поближе, постоянно – ежедневно и еженощно – отсюда доносится стрельба. Воюют также и на всей не вошедшей в Патрулируемые сектора части Лонг-Айленда. Оттуда, если у вас хороший слух, то и дело долетают автоматные очереди и ноющие, с подвыванием, звуки, издаваемые более крупным оружием.
Взглянем на авеню Флэтбуш, бегущую с севера от Ист-Ривер и пересекающую Бруклин. Неподалеку от Барьера расположена церковь. В настоящий момент там идет служба. В зале раздается голос преподобного Эндрю Строуберри. Он в первый раз читает здесь проповедь, его только вчера назначили местным священником. Огромная толпа, собравшаяся в храме Великого Дейва Лири, внимает ему. Внимает своеобразно, с хлопками и притопами. Так они и перемешиваются: слова наставника, топот и хлопки толпы...
Топ-топ-топ – хлопок. Топ-топ-топ – хлопок...
– ... Великий Свами Дейв Лири сказал пророку Гарри – забудь об исполнении завета, покорно прими свою судьбу. Отринь запреты, выбери свой путь. Жди зова судьбы...
Топ-топ-топ – хлопок. Топ-топ-топ – хлопок...
Несколько мужчин, миновав охрану, выставленную в дверях храма, вошли внутрь здания. Полсотни человек, дюжина маленьких семеек, собрались в храме на утреннюю службу. Скамьи расставлены в кружок, дневной свет с трудом пробивается через окна-витражи. Картинки рассказывают о жизни возвысившегося над всеми пророка Гарри. Сам проповедник стоял в центра храма, его окружали скамьи с сидящими на них немощными прихожанами. По лицу Эндрю Строуберри, громадного, более двух метров высотой, чернокожего мужчины, стекали струйки пота. Когда новенькие вошли в здание, он повернулся в их сторону.
– ... Жди зова судьбы... для тех, кто способен услышать!
Опоздавшие встали как вкопанные. Казалось, взгляд карих глаз проповедника лишил их воли. Строуберри жутко оскалился. Далее он начал вещать громовым голосом:
– Для тех, кто явился вовремя, найдутся места. Те, кто уверовал, будут вознаграждены. Им будет дарована сила. Она живет внутри каждого из нас. Это сила веры. Эта сила возвысит вас. Для тех, кто храбр, для тех, кто уверовал, не существует преград. Для них каждая безделушка в помощь.
Тремя домами далее, высоко под стропилами обширного, погруженного в темноту пустого хранилища внезапно возникла тень. Вот она шевельнулась, затем на какое-то мгновение замерла. Тот, у кого острое зрение, приглядевшись, мог бы различить веревку, спускавшуюся из-под крыши склада, а на веревке гибкую, сильную человеческую фигуру. Молодой человек, спускавшийся по веревке, изо всех сил сдерживал дыхание, старался никоим образом не нарушить тишину в помещении. Он не присутствовал на проповеди в храме, но находил эту церемонию весьма стоящим занятием, ведь даже сюда явственно долетали топот и хлопки собравшихся там верующих. Это хорошая маскировка, потому что абсолютно бесшумно проникнуть туда, куда его не приглашали, довольно сложно.
Спустившись до середины веревки, он на некоторое время завис неподвижно. Одет он был во все черное. Голову прикрывал капюшон, оставлявший открытыми глаза. Веревка пробегала под правой рукой молодого человека, он накрутил ее на запястье, ниже она образовывала петлю вокруг правой лодыжки. В левой руке – оружие. Неожиданно юноша перевернулся на веревке, его голова оказалась внизу. Он ослабил захват и съехал еще ниже, затем вновь напряг правую руку и замер в том же положении – лицом вниз. Так удобнее разглядеть предмет, за которым он так долго охотился. Внизу под ним располагались два вооруженных охранника, разместившихся на небольшом помосте. Там же, на помосте стояла подставка, покрытая черным бархатом, а на ней– большой драгоценный камень синего цвета размером с яйцо лесного дрозда. Висевший на веревке молодой человек раскачивался взад и вперед и не мог как следует рассмотреть самоцвет. Мешали фигуры охранников. Тем и в голову не могло прийти, что опасность может грозить сверху.
Неподалеку возле больших раздвижных складских дверей стояли два человека, одетых в дорогие костюмы, – один белый, другой черный. Для удобства воришка назвал обоих «хлыщами»: белого – Жирным, а черного Тощим Хлыщом. Они о чем-то беседовали между собой. Расстояние до них было велико и мешало уловить смысл разговора.
Неожиданно за дверями, ведущими на склад, послышался грохот. Следом что-то ударило в металлические двери, и они гулко загудели. Человек на веревке с облегчением выдохнул – наконец-то! Это Берд с помощью бейсбольной биты запустил в сторону склада металлический шар. Сделал подачу и тут же сбежал. «Правильно сделал», – отметил про себя молодой человек, называвший себя Трентом. Братишка Берд овладевал этим искусством с семи лет. Лучше него никто не мог управиться с бейсбольной битой, он бил ею с непостижимой точностью, при этом Берду было безразлично, по какому предмету лупить – по бейсбольному мячу или чьей-то голове.
Все четверо, что маячили внизу, одновременно направились к дверям. Оба «хлыща», по-видимому тоже неплохо вооруженные, выхватили спрятанные пистолеты. Ступали в ногу, следом за ними, так же крадучись и также в ногу, шли охранники в форме. Как только чуть приотставший охранник принялся расстегивать кобуру, вор выстрелил в него, затем сразил другого. Выстрелы прозвучали беззвучно, струи жидкости не оставляли даже светового следа. Оба охранника, словно подломившись, почти одновременно рухнули на пол. Вор скользнул по веревке вниз, провел стволом по защитному стеклу, и оно рассыпалось. Он схватил камень и дернул за веревку.
Тут же сработала охранная сигнализация, однако за те несколько мгновений, во время которых оба «хлыща» сообразили что к чему, воришка успел взлететь достаточно высоко. Там в спасительной темноте и растворился. Он вовсе не перебирал руками – веревка сама стремительно помчалась вверх. Тощий со всех ног бросился к подставке. На бегу заметил, что охранники лежат бездыханные. Подбежав к подставке, огляделся – и ничего не заметил.
Между тем воришка успел добраться до потолка, здесь нырнул в прикрытую черным одеялом дыру. Наконец тощий догадался посмотреть вверх. Там он различил какое-то движение и бросился к лестнице.
На крыше воришку поджидал молоденький, очень мускулистый чернокожий парень. Зимняя ночь выдалась безоблачной, и на небе кое-где виднелись звезды. Парень тащил веревку до того самого момента, пока тяга не ослабла и его напарник не выбрался на крышу. Джимми Рамирес помог воришке встать на ноги, тихо спросил дрожащим голосом:
– Ну как?
Трент скинул с головы капюшон и усмехнулся:
– Потрясающе! На все про все пара секунд!
Джимми перебросил веревку через ограждение и принялся приплясывать на крыше. В этот момент через лестничный колодец на крышу выбрался Тощий Хлыщ. В руках у него был боевой лазер:
– Стоять! Руки вверх!.. Джимми замер.
– Парень, почему он так быстро? – торопливо спросил он у Трента.
– Обычно они запаздывают, – начал объяснять Трент.
Джимми не стал его слушать. Они разом бросились в разные стороны. Джимми – к веревке – ухватился и исчез за краем крыши. Трент – к противоположному краю – и без колебаний спрыгнул на крышу здания, пристроенного к хранилищу. Во время этой пробежки Тощий Хлыщ мог несколько раз выстрелить в него, но делать этого не стал, так как прицелиться было непросто и импульс мог пропасть впустую. А это потеря времени. К тому же Трент бегал слишком быстро, чтобы вот так запросто подстрелить его. Он считался лучшим бегуном среди всех ребят, входивших в клан Драконов. Кто знает, может, он был лучшим во всем Фриндже? По крайней мере, пока его никто не мог догнать. Имеется в виду – никто из подобных Тренту. Он миновал два строения, с ходу перепрыгнул через узкий проход между домами, следующую крышу пробежал по диагонали, постоянно придерживаясь при этом направления на храм. Здесь он позволил себе расслабиться, обернуться и посмотреть, далеко ли отстал преследователь.
Тощий висел у него на плечах. Если он и не сократил дистанцию, то и не дал пареньку увеличить ее. Трент испытал мгновенный страх, но, сумев преодолеть его, вновь бросился в бега. С ходу перепрыгнул на следующую крышу, зацепился руками за край, но сильно ударился животом о стену. Затем спрыгнул на землю, нырнул в узкий, едва заметный с улицы проход между домами, свернул за угол, еще раз свернул за угол. Увидел открытую дверь, бросился в ту сторону, пробежал длинным узким полутемным коридором и вбежал во внутренний зал храма Свами Дейва Лири... где огромного роста черный человек в сутане, которого до того момента Трент никогда не встречал, стоя в центре многочисленной топающей и прихлопывающей толпы, вещал о выборе жизненного пути. О том, что с этим делом нельзя промахнуться. Услышав шум, проповедник повернулся и грозно сверкнул глазами на помешавшего службе юнца. В следующее мгновение дверь в зал с грохотом распахнулась. На этот раз в храм вбежал Тощий. Он наставил на паренька боевой лазер – тот, в свою очередь, тоже вскинул оружие и крикнул:
– Не двигаться!
Трент и Тощий Хлыщ замерли лицом друг к другу, каждый держал своего противника на мушке.
– Откуда ты взялся, чертов чемпион? – спросил Тощий.
Он едва сдерживал дыхание, грудь у него ходила ходуном. Трент не ответил. Голос подал здоровенный отошедший подальше от дуэлянтов проповедник. Его голос, басовитый, гудящий, нарушил мертвую тишину, воцарившуюся в храме. Верующие перестали топать и хлопать.
– Ламонт Ньюмен, не ты ли побил мировой рекорд на двести метров с барьерами? В каком это было году?.. Ага, в пятьдесят пятом.
Тощий, или Ламонт Ньюмен, по-прежнему жадно хватавший воздух ртом, в долгу не остался.
– А ты, кажется, Эндрю Строуберри, рекордсмен планеты? В каком году ты поставил рекорд? Ага, кажется, это было в пятьдесят шестом?.. – Пот ручьями стекал с лица Ньюмена. Он время от времени встряхивал головой, чтобы капли не попадали в глаза, но взгляд от Трента все равно не отводил. – Энди, объясни, почему этот молокосос даже не вспотел?
Проповедник посмотрел на Трента, на лице обозначилось едва заметное удивление. Он поджал губы, покачал головой и перевел взгляд на Тощего.
– Стареешь, Ламонт. Уже не в силах угнаться за молодыми. Что ж, годы идут.
– Верни, – обратился к Тренту Ньюмен. Трент смотрел на него сквозь мушку прицела:
– Отведи оружие, положи его на пол, чтобы мы не перестреляли друг друга, тогда и поговорим. Проповедник встал между ними:
– Оба положите оружие. Не хватает еще, чтобы вы перестреляли друг друга в церкви.
Трент и Ламонт сдвинулись в сторону, чтобы вывести проповедника с линии выстрела.
– Парень, я застрелю тебя. Трент улыбнулся:
– И не пытайся. У тебя «Эскалибур-313». Генерирует замечательный, изумрудного цвета луч, верно? Ньюмен кивнул:
– Что ж, парень, у тебя хорошее зрение. Ты хочешь сказать, что мой луч отразит одежда зеленого цвета? Но ты одет как раз...
Обтягивающий костюм Трента вдруг сделался ярко-зеленым.
– Ну и ну, – с нескрываемым удивлением протянул Ньюмен. – Хорошая уловка, ничего не скажешь.
Он выстрелил. Зеленый луч угодил в Трента. Тот успел вскинуть руки, чтобы загородить лицо, сделал шаг вперед и открыл огонь. Четыре раза нажал на спусковой крючок, и всякий раз струя жидкости брызгала на Тощего. Тот зашатался, выронил оружие и, сжавшись, рухнул на пол.
Наступила тишина.
Проповедник Энди гневно взглянул на Трента, вскинул руку для проклятия. В этот момент кто-то из прихожан восхищенно присвистнул:
– Ну дела! Это же струйное оружие.
Толпа, собравшаяся в церкви, радостно захлопала в том же убаюкивающем ритме, что и несколько минут назад, в момент прослушивания проповеди. Затопали они еще веселее.
Трент улыбнулся:
– "Комплекс 8-А". Обеспечивает постепенное исчезновение. Отличная штука.
Он начал отступать к выходу, при этом постоянно держа под прицелом неподвижного Ньюмена. Поглядывал и на проповедника. Однако тот более не обращал внимания на мальчишку и вновь повернулся к топающей и хлопающей толпе. Строуберри вскинул руки и широко развел их в стороны. Трент побежал к выходу, Энди мельком проследил за ним взглядом.
Этим вечером у Трента состоялся обстоятельный разговор с семьей. Обсуждали вопрос, как жить дальше.
Их логово находилось на Кроун-стрит, что возле Бедфорда, на втором этаже заброшенного многоэтажного дома, где до Большой Беды тоже жили люди. Снимали комнаты, ходили на работу, платили арендную плату. Теперь все это – рухлядь и мусор – досталось ребятишкам бесплатно. Все они находились под покровительством Драконов – и Трент, и Джимми, и Берд, и Джоди Джоди, и старушка Мила, тоже жившая на втором этаже и обихаживавшая всю семейку.
Среди тех, кто жил во Фриндже, каждый так или иначе был приписан к той или иной банде. Семейка Трента относилась к Драконам – значит, Цыгане Макута были их врагами. Так было и так будет. Всегда там или здесь появляются свои Драконы, свои Макуты, свои трущобы, свои дети трущоб. В тот момент у семейки Трента не осталось денег, что очень тревожило старшую по возрасту Милу. Если к ним заявятся Цыгане Макута, нечем будет их задобрить, а ведь именно Мила, как самая старшая, считалась ответственной за безопасность семьи.
Миле исполнилось двадцать пять. Следовательно, по местным понятиям, она являлась древней старухой. Темноволосая, тоненькая, но очень сильная. На первый взгляд Мила казалось тихой, она и вела себя соответственно. Собственно, она такой и была, если не считать случая, когда в присутствии Трента Мила голыми руками порешила здоровенного мужика.
Со дня Большой Беды где только не приходилось обитать Тренту! За Грань он попал сразу после того, как ему стукнуло двенадцать. Здесь подыскал себе семью. Уже не сосчитать, сколько раз им приходилось менять убежище. Изредка вспоминая прошлое, Трент поражался, в какой странной компании оказался. С того дня как он очутился за Гранью, прошло пять лет – по местным меркам вечность. Многое забылось, и теперь ему приходилось вспоминать, почему эти ребята в первый момент показались ему странной компашкой. С годами понятие «странный» начало меняться, прежняя жизнь все дальше проваливалась в некую сказочную, небывалую даль. Теперь те годы скорее можно было назвать странными.
Первым, на кого он набрел за Гранью, оказался Джимми. Следующей была Мила, она прибилась к ним, когда Драконы позволили ей жить на их территории. Если откровенно, то и Тренту дозволение ютиться во Флэтбуше было дано не сразу. Сначала его сочли вебтанцором и проходимцем. Драконы долго били его, пытаясь выколотить признание, что он является вебтанцором и проходимцем, однако ничего не добились. Его отпустили, и то с большой неохотой, когда он сумел доказать, что ничего не понимает в Инфосети. К тому же за него заступился Джимми, взял его на поруки. В ту пору Джимми был важной шишкой – бегал в шнурках у главы клана. С той поры года три на Трента не обращали внимания. Джоди Джоди и Берд пришли вдвоем около года назад. Откуда они явились и что с ними произошло, Трент не знал. Их расспрашивала Мила, и Джоди Джоди разрешили держаться в компании только после того, как она заявила, что ничего не помнит из того, что с ней случилось между началом Большой Беды и до того момента, как она оказалась за Гранью. Никто бы не рискнул назвать это ложью, потому что каждый из них, кто в большей степени, кто в меньшей, испытал что-то подобное. Вполне возможно, что в судный день атаки на Комплекс Джоди Джоди потеряла память. Что касается Берда, он до сих пор частенько просыпался в холодном поту, а случалось, просто боялся заснуть. Во сне его мучили жуткие кошмары.
Семья собралась в гостиной, где в чудом сохранившемся камине горел маленький костерок. Единственный огонек в огромной квартире. У каждого на собранной с миру по нитке одежде ярко выделялись пурпурные и золотые цвета, свидетельствующие о принадлежности к клану Храмовых Драконов.
Когда Трент упомянул о разборке, начавшейся в помещении храма, Мила не выдержала:
– Этот парень, Ламонт, назвал нового проповедника Энди Строуберри?
– Да, – кивнул Трент. – А Строуберри назвал его Ламонтом Ньюменом. Ты что, знала их?
Мила и Джимми украдкой переглянулись. Оба они были черненькие, Джимми, правда, посветлее, он из латиносов, а Мила просто как сажа. Трент, почуяв, что его слова насчет проповедника буквально сразили их, сразу примолк. Наконец Джимми вздохнул и начал рассказывать, по привычке растягивая слова на гарлемскии манер.
– Да... я учился у него в школе второй ступени. Еще до Большой Беды. Когда начали возводить Барьер, Строуберри оказался на другой стороне. С тех пор мы его больше не видели.
– Мы? – удивился Трент.
– Ну да, – горячо и страстно подтвердила Мила. – Моя сестра тоже училась в той школе.