Страница:
Он и внутренне мало изменился, разве что поднабрался опыта. То, что раньше очень нравилось ему, теперь нравилось меньше; к тому, что ненавидел, теперь начал относиться спокойнее. В такие годы неприязнь обычно сторонится страстности, хотя отношение к жизни, предпочтения и отрицания, которыми Амньер руководствовался все эти годы, не изменились. При этом следует учесть, что эта поверхностная, беглая характеристика относилась к самому могущественному человеку в мире, так что даже легкое шевеление его мизинца вызывало такие громы и молнии или такие сыплющиеся как из рога изобилия дары, какими не мог одаривать мелкий, пусть даже и щедрый на любовь и ненависть чиновник, кем он был когда-то.
В комнате находилось еще несколько человек, все они принадлежали к его ближайшему кругу. Коллеги молча наблюдали, как взбадривал себя Генеральный секретарь, или (что было ближе его сердцу) Ministre General, прохаживаясь по кабинету. Все четверо расположились на исполинском, обитом дорогой кожей диване. Джеррил Карсон и Шарль Эддор на одном краю, а две женщины-ведущие специалисты Министерства контроля рождаемости – на другом. Одна из них, Габриэль Ларон, являлась самой значимой фигурой из всех назначаемых, а не избираемых работников аппарата. Чиновники приходили и уходили, а Габриэль все так же стояла у руля.
В молодости она нравилась Дэррилу Амньеру, он любил проводить с ней время. Отсвет этой благожелательности сохранился до настоящего времени. Габриэль Ларон входила в число пяти несменяемых членов его администрации. Порой Амньер говорил, что их приятно видеть.
Но не сегодня, не сейчас! «Самое ужасное, – подумал Генеральный секретарь, шагая к окну, – что может подстеречь человека в старости, это когда компания ваших врагов становится вам приятней, чем круг друзей».
В первые годы их знакомства Габриэль была очаровательной толстушкой, теперь же являла собой высушенную до костей воблу. Некоторые называют худобу изяществом – Господь им судья! Стоило взглянуть на ведущую специалистку Министерства контроля рождаемости, и сразу становилось ясно, какие чудеса способна творить строгая диета, а также особым образом изготовленный сахар, чьи молекулы закручивались исключительно в левую сторону. Когда-то ему очень нравилась ее «живая» полнота. Однако с того момента, как Габриэль села на диету, она усохла до неприличных для нормального человека размеров. Но хуже всего было то, что женщина постоянно жевала. Эта привычка раздражала Дэррила. Он просил Габриэль не жевать в его присутствии – все было напрасно. Пусть эту пищу можно назвать самой здоровой и целебной в мире, но нельзя же постоянно чавкать! В этом заключалось нечто изначально непристойное – уделять так много времени низкокалорийному питанию в то самое время, когда по всей Земле миллиарды людей умирают от голода.
Наконец Генеральный секретарь, или, иначе, Ministre General, прекратил хождение и повернулся лицом к присутствующим. Щегольски одетый, моложавый Эддор в этот момент с неповторимой сладостью зевнул и, будучи человеком воспитанным, прикрыл рот ладонью. Джеррил Карсон потягивал кофе. Советник, отвечающий за столичный город, выглядел совсем больным: лицо серое, взгляд усталый, брыльца совсем обвисли. Генеральный секретарь поймал себя на мысли, что сочувствует ему. Всем известно, с какой одержимостью Джеррил мечтает посчитаться с Кастанаверасом, пусть это желание никогда не отражалось на его лице. По-видимому, страсть, сжигавшая его изнутри, в последние недели дала особенно страшный рецидив.
– Шарль? – подал голос Амньер. Эддор оторвался от портативного компьютера, пристроенного на коленях:
– Да?
– Вы что-нибудь нарыли на Малко?
– Нет.
Амньер никак не прореагировал, и Эддор поинтересовался:
– Вы ожидали чего-то другого, сэр?
Генеральный секретарь по-прежнему хранил молчание, тогда советник с плохо скрытым раздражением в голосе заявил:
– Он чист. Никаких связей с «Обществом Джонни Реба» и подпольщиками из «Эризиан Клау». Недавно мы задержали полубезумного «идейного», промыли ему мозги. Большинство нелегалов практически ничего не знают о том, что творится за пределами их подпольных групп. Телепаты их не интересуют. Никто из них никогда не слыхал о «товарище» Малко Калхари. Вряд ли подполье догадается вступить с ним в контакт, у них мозгов на это не хватит. Так же, впрочем, как и Калхари вряд ли придет в голову установить контакт с теми, кто только и мечтает о бунте.
– Но что-то на него должно быть? – спросил Амньер. – Я прекрасно знаю Малко. Он всегда недолюбливал Объединение.
Эддор чуть приподнял правую бровь, глянул с удивлением.
– Конечно. Стоит только поискать. Вопрос в том, что и как искать.
– То есть?
Годы, проведенные в Гарварде, а также многолетний опыт публичной политической говорильни заметно сказались на речи Эддора. По мнению Генерального секретаря, Шарль казался наиболее приятным и искренним человеком в его окружении. Сам Амньер выдвинулся из среды таких же лощеных чиновников, каким был Шарль Эддор. Единственным недостатком Шарля можно считать искусство выражаться туманно. Поймать его, заставить прислушаться к иносказанию, намеку, когда Эддор этого не хотел, было совершенно невозможно. В подобных случаях советник вертелся как уж, требовал ясности, причем в такой изощренной форме демонстрировал свою недогадливость, что с ним ничего нельзя было поделать. Не понимаю – и точка!
– Как вам должно быть известно, – завел свою шарманку Эддор, – мои сотрудники глубоко уважают выбранную вами линию поведения в отношении Кастанавераса. Более того, они одобряют ее и не будут возражать против использования самых эффективных методов. Они безусловно выполнят любое ваше распоряжение.
– Я же вам сказал – наройте что-нибудь на Калхари. Теперь понятно?
– Теперь понятно.
– Габриэль, – Генеральный секретарь обратился к Ларон, – для начала объясните, пожалуйста, каков на сегодняшний день официальный статус этих детишек?
Сидевшая рядом с Ларон тихая, как мышка, помощница выжидающе смотрела на начальницу. Та в ответ величаво кивнула, и женщина заговорила по-французски. В ее речи ощущался сильный британский акцент.
Прежде всего она не удержалась от восхищенного восклицания:
– Это замечательный вопрос! – Затем продолжила вполне по-деловому: – Принимая во внимание, что на ассамблее ООН большинство делегатов проголосовали за признание этих субъектов людьми в полном смысле этого слова, можно с уверенностью утверждать, что теперь они обладают полным набором прав и свобод, по определению принадлежащих каждому гражданину, подпадающему под юрисдикцию Объединенных Наций. Таким образом, после принятия дополнений к восьмой поправке мы вернулись к тому, с чего начали. Полагая результаты голосования как данность, мы ступили на проблемное поле, где каждый шаг следует оценивать на основе законодательства ООН, а также местных законов, уже существующих на территории оккупированных Соединенных Штатов.
– Нельзя ли покороче и попроще? – прервал ее Генеральный секретарь.
– Да, сэр. Наши проблемы сводятся к следующему. Первое, являются ли телепаты субъектами, подлежащими контролю со стороны Министерства контроля рождаемости, или после принятия поправки обязательные подзаконные акты министерства на них не распространяются? При сложившихся обстоятельствах я испытала бы соблазн поспорить с такой постановкой вопроса и направила бы соответствующий запрос в американский суд, разбирающий дела гражданского состояния.
Она позволила себе победоносно оглядеть присутствующих, словно спрашивая, оценили ли они глубину ее мысли и совершенство формы изложения, потом продолжила:
– В каком-нибудь ином месте ситуация, когда группа, состоящая из чуть более двух сотен детей, находится под присмотром всего нескольких взрослых, не вызвала бы особых вопросов, но только не в Соединенных Штатах. В этой стране подобное положение не может быть признано обычным в юридическом смысле этого слова, так как телепаты не пользуются широкой популярностью. Я думаю, многие из судей по гражданским делам охотно прислушаются к аргументам истца в пользу того, что Кастанаверас и с полдюжины или около того других взрослых нянек не в состоянии создать более чем двумстам детям подходящие условия для их достойного воспитания.
Второе, имеют ли телепаты, как некая община, или, другими словами, строго очерченное сообщество, финансовые обязательства, или, говоря проще, долги либо перед Организацией Объединенных Наций, либо перед командованием Миротворческих сил, либо перед Бюро по биотехнологиям, куда входят суммы, потраченные на их создание, уход, воспитание? И на этот вопрос тоже можно ответить положительно, так как командование Миротворческих сил ежегодно субсидировало эти работы и постоянно финансировало Бюро по биотехнологиям. Этот случай подпадает под многочисленные и хорошо известные прецеденты. Вспомните, например, о финансировании миротворцами Бюро общественных работ. Детей, чье воспитание оплачивалось специальными программами этого Бюро, обязали вернуть потраченные на их воспитание или образование суммы. Оплату можно было осуществить различными способами. Правда, чаще всего клиент Бюро общественных работ освобождался от денежного возмещения, однако принцип возврата долга в любом случае оставался незыблемым. Если возможно доказать, что телепаты несут ответственность по этим суммам, они будут считаться должниками одной из вышеперечисленных организаций со всеми вытекающими отсюда обязанностями.
Последнее и, на мой взгляд, самое важное – имеют ли они право работать в иных местах, кроме тех, что будут выбраны для них командованием МС? Законы о государственной тайне, касающиеся порядка работы, хранения и использовании секретных материалов, принятые в две тысячи сорок восьмом году и в две тысячи пятьдесят четвертом, дают возможность контролировать этот процесс, даже признавая законность обязательств, налагаемых на государственные органы восьмой поправкой.
– Конкретнее! – прервал ее Амньер.
– Этот пункт означает, что мы вправе запретить Кастанаверасу использовать способности его питомцев в тех областях, где их применение может нанести ущерб Объединению.
Эддор саркастически улыбнулся:
– Замечательные законы! Очень полезные. С их помощью нам удалось обезвредить немалое число «идейных», а также уличных демагогов, рвущихся в политику и требующих невозможного.
Вставив это веское замечание, он вновь вернулся к работе на компьютере. Его пальцы забегали по клавиатуре. Затем не удержался и в сердцах буркнул:
– Правда, бунтарей слишком много, а крикунов мало. Амньер посмотрел на него, понимающе улыбнулся и обратился к Карсону:
– Что скажешь, Джерри?
Карсон пил кофе и не прервался даже после вопроса Генерального секретаря. Продолжая отхлебывать, сообщил:
– Сегодня в офисе компании «Калхари энтерпрайзес» Кастанаверас встретился с Фрэнсисом Ксавьером Чандлером, Белиндой Сингер, Марком Паккардом, Рэндолом Гетти Кристофером и Тио Сандовалем. Детали встречи мне неизвестны. Тио Сандоваль, кажется, был готов разъяснить все интересующие вопросы, но он очень спешил и уклонился от разговора. К сожалению, когда имеешь дело с людьми, подобными Сандовалю, у нас нет возможности настаивать. Он – я имею в виду Сандоваля – присутствовал при беседе. В зале также находились Мал ко Калхари и Дженни Макконел.
– Это очень плохая примета, – задумчиво выговорил Амньер.
– Вы о чем, сэр?
– Я насчет этой непредсказуемой спешки, которую затеял Сандоваль.
Джеррил Карсон поднял голову, загадочно усмехнулся:
– Не так уж все плохо, сэр. Предварительно я связался с Марком Паккардом. Я понимаю, что с хозяином титанового концерна, как и с Сандовалем, следует вести себя очень осторожно. Однако удивительное совпадение – его охранником оказался Нейл Корона. Дэррил Амньер даже присвистнул:
– Вот это новость!
На лицах Эддрра и Габриэль отразилось откровенное недоумение.
Генеральный секретарь добродушно пояснил:
– Так звали парня, сдавшего корпус морской пехоты США после сражения под Йорктауном. Или, наоборот, выведшего из окружения, я уже точно не помню. Это случилось, когда войска ООН высадились на территории прежних Соединенных Штатов. Теперь ему, должно быть, под шестьдесят? – обратился он к Карсону.
– Семьдесят. Почти семьдесят один. Корона родился седьмого мая тысяча девятьсот девяносто первого года, но до сих пор находится в отличной форме. Даже если принять во внимание достижения современной геронтологии, его можно отнести к тому небольшому числу счастливчиков, которым очень повезло с хирургическим вмешательством особого рода. Физическому состоянию Короны можно только позавидовать. Как, впрочем, и Калхари. Нейл Корона уже более двадцати лет работает у Паккарда. У меня нет данных, чем он занимался до этого. После окончания войны оказалось, что множество архивов утеряны, другие частично утратили фонды.
– Удивительное совпадение! – воскликнул Генеральный секретарь.
– Какое же это совпадение! – рассудила Габриэль Ларон. – Мы получили сведения, что два высокопоставленных руководителя организации, именующей себя «Сынами свободы», встретились на следующий после принятия дополнения к восьмой поправке день! Это же просто здорово! Теперь Калхари у нас в руках.
Она позволила себе улыбнуться. Улыбка получилась очаровательной. Затем Габриэль обратилась к Генеральному секретарю:
– Дэррил, если вы хотите взять Калхари, лучшей возможности не представится.
Амньер кивнул, вновь принялся расхаживать по кабинету. Его терзали сомнения – этого он никак не ожидал от себя! После стольких лет он, оказывается, не потерял способность испытывать внутренний разлад? Воспоминания юности до сих пор были дороги ему до такой степени, что он не мог вот так запросто перешагнуть через них? Удивительные загадки порой подкидывает жизнь. И ведь было чему удивляться! Сорок пять лет назад Калхари и Корона встретились в последний раз. Теперь новая встреча! Кто бы мог подумать, что можно планировать на сорок пять лет вперед?!
Он остановился перед Карсоном и распорядился:
– Поговорите с Сандовалем. Постарайтесь выяснить, каким образом Корона оказался на встрече. Кто планировал встречу и не могли ли они договориться заранее? Мне нужно все, что касается контактов между Калхари и Короной.
– Зачем?
Амньер удивленно разглядывал Карсона. Другие участники разговора сразу отвернулись, словно потеряли всякий интерес к тому, что происходит в кабинете.
– Затем, – веско произнес Амньер, глядя прямо в глаза советнику, – что я так хочу.
Карсон опустил голову, уставился в чашку кофе и едва слышно пробормотал:
– Будет сделано.
Генеральный секретарь чуть улыбнулся, взгляд смягчился.
Заулыбался и Шарль Эддор, однако тут же посерьезнел, повернувшись к экрану компьютера, когда Амньер искоса посмотрел в его сторону.
Другое дело, что это соображение касается только физики, изучающей тела, соизмеримые с размерами нашего тела. Что касается микромира, там действует принцип неопределенности, гласящий, что наблюдатель не может утверждать однозначно, в какой именно точке пространства в данный момент находится частица. Что-нибудь одно – либо координаты, либо импульс.
В этом смысле истина, как обычно, заключается в том, что мы не можем сказать заранее, что есть истина. До совершения события.
В большом физическом мире – родине раннего homo sapiens, в тот самый момент, когда Генеральный секретарь Дэррил Амньер мучился над неразрешимой моральной дилеммой, предмет его страданий, в свою очередь, мучился от бессонницы.
Окна спальни Малко Калхари выходили к северным воротам. Шторы были раздвинуты, так что, лежа в постели, он мог видеть мельтешащие за окном разноцветные вспышки, лучи лазеров и подвешенный во тьме, чуть скособоченный и подрагивающий призыв загнать всех телепатов в пробирку. Можно, конечно, встать и задернуть занавески или приказать домашнему роботу выполнить эту операцию, но это потребует столько хлопот, тем более что автоматика, раздвигающая шторы, постоянно заедает, что он даже не принял во внимание такую возможность.
А может, просто ленился?
Беда в другом, признался он себе. Прискорбно сознавать, каким непослушным стало с годами тело. Как и когда этой плоти – он оглядел руки, грудь – понравилось находиться в бездеятельном сонном состоянии?
С каждым днем признаков старения накапливалось больше и больше. Малко использовал все, чем могла помочь современная геронтология, в результате он прекрасно выглядел, его мозги были столь же свежи и находчивы, мускулы упруги и крепки, как и в сорок пять. Вот только как быть с бешенством, которое вызывала у него, человека, последние пятьдесят лет обходившегося тремя-четырьмя часами сна в сутки, необходимость смыкать веки на семь-восемь часов?
К сожалению, в ту ночь, несмотря на крайнюю усталость, он никак не мог заснуть – и это было хуже всего. Наконец сел на постели и выдвинул один из ящиков тумбочки, стоявшей возле кровати.
В первый раз за этот вечер Малко порадовался, что рядом в постели нет женщины. Никто теперь не помешает воспользоваться снотворным, а то начались бы расспросы: почему не спится, что его беспокоит? Он вздохнул и заглянул в ящик. В среде телепатов подобные средства не пользовались популярностью.
Самый легкий по своему действию препарат с названием «Полноценное засыпание» производился как побочный продукт проводимых под опекой МС исследований. Насколько Малко помнил, целью этих работ являлось создание эффективного, растворимого в воде снотворного средства. Распыленная в толпе в определенной пропорции взвесь должна была усыпить всех, кто попадай в зону действия препарата. Подобный метод был куда безопаснее, чем акустическая дубинка или стрельба анестезирующими пулями. Применивший средство мог не опасаться последствий воздействия. Нанюхавшийся этой пакости демонстрант просто проспал бы пару часов и затем проснулся бы без всяких побочных эффектов.
Он проглотил таблетку, запил ее водой, и через несколько секунд его неодолимо потянуло в сон.
В первое мгновение ему показалось, что он все еще бодрствует. Вокруг те же разноцветные блики на стенах, та же мешанина цветов – от кроваво-красного до небесно-голубого и изумрудно-травянистого. Затем понял, что даже при закрытом окне в состоянии различить доносящиеся с улицы выкрики пикетчиков. Как бы со стороны увидел, как встал и коснулся одной из клавиш устройства, позволяющего сдвинуть оконную раму.
Сознавая, что поступает нелогично, открыл окно. Холодный воздух обдал лицо, грудь. Вой толпы оглушил его. Он застыл возле подоконника, поеживаясь и наблюдая, как толпа прихлынула к воротам. Лазерные лучи, сбежавшись в одну точку, неожиданно воссоздали в воздухе раздутую куклу, символизирующую мерзкого геника. Чучело было хвостато, рогато и напоминало сказочного джинна, живущего в медной лампе. Джинн гордо реял над толпой, дико взвывшей при его появлении.
Малко усмехнулся – для полного сходства ему бы еще вилы подрисовали.
Демон медленно вращался. Когда чучело повернулось лицом к зданию, из его глаз ударили тончайшие лазерные лучи. Угодили в человека, стоявшего перед воротами. Тот закричал, его вопль неожиданно превратился в звуковой поток невероятной силы. Пронзительный вой проник в черепную коробку Малко и заметался там, отыскивая какое-то полузабытое, опаляющее душу воспоминание.
Наконец нашел.
Спотыкаясь, он, чем-то напоминающий духа из Дан-това «Ада», брел по опустевшему разгромленному лагерю, где всего несколько часов назад располагался его батальон. Под левой подмышкой держал лазерный карабин, в правой руке сжимал автомат. Лагерь «Сынов свободы», занимавший площадь два квадратных километра, раскинулся на склоне покатой горы, в редколесье, в Виргинии. День выдался жаркий, влажность была необычно высокой, и по телу ручейками стекал пот. Глаза прикрывали большие зеркальные очки. Они позволяли лучше видеть в ночной тьме и ослабляли яркий дневной свет. Если ему не повезет и его обстреляют из лазера, очки сумеют секунды на две защитить глаза, исключая, конечно, выстрел прямой наводкой. Пористая броня из поликарбоната защищала все открытые участки кожи, кроме ладоней. Форма под броней, сотканная из нитей зеленого и красного стекловолокна, тоже способна защитить от выстрелов из большинства моделей лазерных карабинов.
Он был защищен так же, как и сражавшиеся против него грязные миротворцы, как морские пехотинцы Короны. Другими словами, такой броней обладал любой солдат из воюющих армий.
Грег тоже.
После долгого пути он наткнулся на участок, усыпанный оплавленными полосками какого-то стеклянистого материала шириной примерно в метр каждая. В выжженном лесу еще что-то горело. Или догорало.
Вокруг ни души. Выходит, он остался единственным живым существом на этой территории.
Калхари двигался к северу, смутно надеясь найти в той стороне морских пехотинцев. Присоединиться к ним или к тому, что от них осталось.
Еще утром их было двое. То есть солдат и офицеров вокруг находилось много, но они, Малко и Грег, как всегда, держались вдвоем. Сидели возле штабной палатки, болтали о том о сем. Грегорио Кастанаверас подтвердил худшие опасения Малко:
– Старик говорит, у нас нет выхода. Придется сдаваться.
Малко опустил голову, не хотел показывать выступившие слезы. Две ночи подряд они наблюдали за небесами, где полыхали зарницы, разгонявшие ночную тьму. Это все, что можно было заметить с земли. Там, на заоблачной высоте, в ионосфере, в те дни шла битва между орбитальным батальоном морской пехоты США и космическими силами Объединенных Наций. В два часа ночи вспышки окончательно угасли.
Теперь при свете дня Кастанаверас признался:
– Все кончено. Миротворцы одолели орбитальщиков.
– Я уже слышал, – глухо отозвался Малко. Грет достал коробочку со стимулятором, открыл крышку и тут же принялся вдыхать ее содержимое.
– Старик только что говорил с президентом. Тот объявил, что собирается капитулировать. Я думаю, это к добру не приведет.
По мере того как Грегорио Кастанаверас вдыхал дым, белые круги вокруг карих зрачков расширялись. Сонливость исчезла, он, как равнодушно отметил про себя Малко, заметно повеселел.
– Лично я, – Грег поделился с другом, – хотел бы поймать твоего дружка Дэррила. Оставили бы нас с ним один на один хотя бы на несколько часов, после чего я тут же бы капитулировал.
– Он мне не друг, – отозвался Калхари.
Следом во сне откуда-то издали еще раз долетело: не друг.
И снова полузабытые воспоминания, ставшие явью.
Грег недоверчиво посмотрел на него. Доброжелательность, только что сиявшая в его глазах, растворилась. Он зверел на глазах.
– Большего мерзавца не было и нет. Мне приходилось с ним встречаться. Это случилось еще до войны. Однажды. Так что, будь уверен, подобного негодяя еще поискать. Умру, но не позволю ублюдку порадоваться! – Потом шепеляво повторил, словно подтверждая клятву: – Умру, но порадоваться не дам. Пусть все идет прахом, пусть мне голову оторвут, но не дам. – Он заглянул в самые зрачки Малко. – Ты да я, да еще Старик – вот, считай, и все, что осталось от секретной службы. Да еще этот Дэррил. Но мы-то живы? Как полагаешь, Малко? Мы живы или нет?
Не дожидаясь ответа, он быстро заговорил:
– Если они примут нашу капитуляцию, тогда сразу за дело. Ты да я, и еще, может, Старик, если он согласится. Мы отыщем Амньера. Другие ублюдки, воюющие на стороне Алмундсен, меня не интересуют. Они, по крайней мере, уверены, что она права, или, попросту говоря, ей верят.
Грег помолчал, потом продолжил ровным, даже равнодушным голосом, не очень-то вязавшимся с полубезумным выражением его глаз:
– Дэррил всегда с теми, кто выигрывает. Так уж он устроен.
Запикал встроенный в ухо Малко микродинамик. Это пиканье эхом отозвалось в сознании, переворошило сон, насытило его реальными до безумия деталями. Он уже почти совсем забыл, как звучат армейские наушники. Последними эту модель использовали полицейские, наверное до сих пор используют. Их достоинство в том, что через эти наушники невозможно подслушать разговор. Что же касается новых, недавно, лет двадцать пять назад, появившихся моделей – кто знает? Весь последний год Малко не мог избавиться от ощущения, что за ним постоянно следят. Не прослушивают – это невозможно, но именно следят, то есть знают, где он находится в данную минуту. Теперь, правда, от полиции мало толку, их обязанности выполняют миротворцы.
В ухе раздался голос Старика:
– Всем немедленно собраться!
Малко посмотрел на Грега, тот отвел глаза.
В комнате находилось еще несколько человек, все они принадлежали к его ближайшему кругу. Коллеги молча наблюдали, как взбадривал себя Генеральный секретарь, или (что было ближе его сердцу) Ministre General, прохаживаясь по кабинету. Все четверо расположились на исполинском, обитом дорогой кожей диване. Джеррил Карсон и Шарль Эддор на одном краю, а две женщины-ведущие специалисты Министерства контроля рождаемости – на другом. Одна из них, Габриэль Ларон, являлась самой значимой фигурой из всех назначаемых, а не избираемых работников аппарата. Чиновники приходили и уходили, а Габриэль все так же стояла у руля.
В молодости она нравилась Дэррилу Амньеру, он любил проводить с ней время. Отсвет этой благожелательности сохранился до настоящего времени. Габриэль Ларон входила в число пяти несменяемых членов его администрации. Порой Амньер говорил, что их приятно видеть.
Но не сегодня, не сейчас! «Самое ужасное, – подумал Генеральный секретарь, шагая к окну, – что может подстеречь человека в старости, это когда компания ваших врагов становится вам приятней, чем круг друзей».
В первые годы их знакомства Габриэль была очаровательной толстушкой, теперь же являла собой высушенную до костей воблу. Некоторые называют худобу изяществом – Господь им судья! Стоило взглянуть на ведущую специалистку Министерства контроля рождаемости, и сразу становилось ясно, какие чудеса способна творить строгая диета, а также особым образом изготовленный сахар, чьи молекулы закручивались исключительно в левую сторону. Когда-то ему очень нравилась ее «живая» полнота. Однако с того момента, как Габриэль села на диету, она усохла до неприличных для нормального человека размеров. Но хуже всего было то, что женщина постоянно жевала. Эта привычка раздражала Дэррила. Он просил Габриэль не жевать в его присутствии – все было напрасно. Пусть эту пищу можно назвать самой здоровой и целебной в мире, но нельзя же постоянно чавкать! В этом заключалось нечто изначально непристойное – уделять так много времени низкокалорийному питанию в то самое время, когда по всей Земле миллиарды людей умирают от голода.
Наконец Генеральный секретарь, или, иначе, Ministre General, прекратил хождение и повернулся лицом к присутствующим. Щегольски одетый, моложавый Эддор в этот момент с неповторимой сладостью зевнул и, будучи человеком воспитанным, прикрыл рот ладонью. Джеррил Карсон потягивал кофе. Советник, отвечающий за столичный город, выглядел совсем больным: лицо серое, взгляд усталый, брыльца совсем обвисли. Генеральный секретарь поймал себя на мысли, что сочувствует ему. Всем известно, с какой одержимостью Джеррил мечтает посчитаться с Кастанаверасом, пусть это желание никогда не отражалось на его лице. По-видимому, страсть, сжигавшая его изнутри, в последние недели дала особенно страшный рецидив.
– Шарль? – подал голос Амньер. Эддор оторвался от портативного компьютера, пристроенного на коленях:
– Да?
– Вы что-нибудь нарыли на Малко?
– Нет.
Амньер никак не прореагировал, и Эддор поинтересовался:
– Вы ожидали чего-то другого, сэр?
Генеральный секретарь по-прежнему хранил молчание, тогда советник с плохо скрытым раздражением в голосе заявил:
– Он чист. Никаких связей с «Обществом Джонни Реба» и подпольщиками из «Эризиан Клау». Недавно мы задержали полубезумного «идейного», промыли ему мозги. Большинство нелегалов практически ничего не знают о том, что творится за пределами их подпольных групп. Телепаты их не интересуют. Никто из них никогда не слыхал о «товарище» Малко Калхари. Вряд ли подполье догадается вступить с ним в контакт, у них мозгов на это не хватит. Так же, впрочем, как и Калхари вряд ли придет в голову установить контакт с теми, кто только и мечтает о бунте.
– Но что-то на него должно быть? – спросил Амньер. – Я прекрасно знаю Малко. Он всегда недолюбливал Объединение.
Эддор чуть приподнял правую бровь, глянул с удивлением.
– Конечно. Стоит только поискать. Вопрос в том, что и как искать.
– То есть?
Годы, проведенные в Гарварде, а также многолетний опыт публичной политической говорильни заметно сказались на речи Эддора. По мнению Генерального секретаря, Шарль казался наиболее приятным и искренним человеком в его окружении. Сам Амньер выдвинулся из среды таких же лощеных чиновников, каким был Шарль Эддор. Единственным недостатком Шарля можно считать искусство выражаться туманно. Поймать его, заставить прислушаться к иносказанию, намеку, когда Эддор этого не хотел, было совершенно невозможно. В подобных случаях советник вертелся как уж, требовал ясности, причем в такой изощренной форме демонстрировал свою недогадливость, что с ним ничего нельзя было поделать. Не понимаю – и точка!
– Как вам должно быть известно, – завел свою шарманку Эддор, – мои сотрудники глубоко уважают выбранную вами линию поведения в отношении Кастанавераса. Более того, они одобряют ее и не будут возражать против использования самых эффективных методов. Они безусловно выполнят любое ваше распоряжение.
– Я же вам сказал – наройте что-нибудь на Калхари. Теперь понятно?
– Теперь понятно.
– Габриэль, – Генеральный секретарь обратился к Ларон, – для начала объясните, пожалуйста, каков на сегодняшний день официальный статус этих детишек?
Сидевшая рядом с Ларон тихая, как мышка, помощница выжидающе смотрела на начальницу. Та в ответ величаво кивнула, и женщина заговорила по-французски. В ее речи ощущался сильный британский акцент.
Прежде всего она не удержалась от восхищенного восклицания:
– Это замечательный вопрос! – Затем продолжила вполне по-деловому: – Принимая во внимание, что на ассамблее ООН большинство делегатов проголосовали за признание этих субъектов людьми в полном смысле этого слова, можно с уверенностью утверждать, что теперь они обладают полным набором прав и свобод, по определению принадлежащих каждому гражданину, подпадающему под юрисдикцию Объединенных Наций. Таким образом, после принятия дополнений к восьмой поправке мы вернулись к тому, с чего начали. Полагая результаты голосования как данность, мы ступили на проблемное поле, где каждый шаг следует оценивать на основе законодательства ООН, а также местных законов, уже существующих на территории оккупированных Соединенных Штатов.
– Нельзя ли покороче и попроще? – прервал ее Генеральный секретарь.
– Да, сэр. Наши проблемы сводятся к следующему. Первое, являются ли телепаты субъектами, подлежащими контролю со стороны Министерства контроля рождаемости, или после принятия поправки обязательные подзаконные акты министерства на них не распространяются? При сложившихся обстоятельствах я испытала бы соблазн поспорить с такой постановкой вопроса и направила бы соответствующий запрос в американский суд, разбирающий дела гражданского состояния.
Она позволила себе победоносно оглядеть присутствующих, словно спрашивая, оценили ли они глубину ее мысли и совершенство формы изложения, потом продолжила:
– В каком-нибудь ином месте ситуация, когда группа, состоящая из чуть более двух сотен детей, находится под присмотром всего нескольких взрослых, не вызвала бы особых вопросов, но только не в Соединенных Штатах. В этой стране подобное положение не может быть признано обычным в юридическом смысле этого слова, так как телепаты не пользуются широкой популярностью. Я думаю, многие из судей по гражданским делам охотно прислушаются к аргументам истца в пользу того, что Кастанаверас и с полдюжины или около того других взрослых нянек не в состоянии создать более чем двумстам детям подходящие условия для их достойного воспитания.
Второе, имеют ли телепаты, как некая община, или, другими словами, строго очерченное сообщество, финансовые обязательства, или, говоря проще, долги либо перед Организацией Объединенных Наций, либо перед командованием Миротворческих сил, либо перед Бюро по биотехнологиям, куда входят суммы, потраченные на их создание, уход, воспитание? И на этот вопрос тоже можно ответить положительно, так как командование Миротворческих сил ежегодно субсидировало эти работы и постоянно финансировало Бюро по биотехнологиям. Этот случай подпадает под многочисленные и хорошо известные прецеденты. Вспомните, например, о финансировании миротворцами Бюро общественных работ. Детей, чье воспитание оплачивалось специальными программами этого Бюро, обязали вернуть потраченные на их воспитание или образование суммы. Оплату можно было осуществить различными способами. Правда, чаще всего клиент Бюро общественных работ освобождался от денежного возмещения, однако принцип возврата долга в любом случае оставался незыблемым. Если возможно доказать, что телепаты несут ответственность по этим суммам, они будут считаться должниками одной из вышеперечисленных организаций со всеми вытекающими отсюда обязанностями.
Последнее и, на мой взгляд, самое важное – имеют ли они право работать в иных местах, кроме тех, что будут выбраны для них командованием МС? Законы о государственной тайне, касающиеся порядка работы, хранения и использовании секретных материалов, принятые в две тысячи сорок восьмом году и в две тысячи пятьдесят четвертом, дают возможность контролировать этот процесс, даже признавая законность обязательств, налагаемых на государственные органы восьмой поправкой.
– Конкретнее! – прервал ее Амньер.
– Этот пункт означает, что мы вправе запретить Кастанаверасу использовать способности его питомцев в тех областях, где их применение может нанести ущерб Объединению.
Эддор саркастически улыбнулся:
– Замечательные законы! Очень полезные. С их помощью нам удалось обезвредить немалое число «идейных», а также уличных демагогов, рвущихся в политику и требующих невозможного.
Вставив это веское замечание, он вновь вернулся к работе на компьютере. Его пальцы забегали по клавиатуре. Затем не удержался и в сердцах буркнул:
– Правда, бунтарей слишком много, а крикунов мало. Амньер посмотрел на него, понимающе улыбнулся и обратился к Карсону:
– Что скажешь, Джерри?
Карсон пил кофе и не прервался даже после вопроса Генерального секретаря. Продолжая отхлебывать, сообщил:
– Сегодня в офисе компании «Калхари энтерпрайзес» Кастанаверас встретился с Фрэнсисом Ксавьером Чандлером, Белиндой Сингер, Марком Паккардом, Рэндолом Гетти Кристофером и Тио Сандовалем. Детали встречи мне неизвестны. Тио Сандоваль, кажется, был готов разъяснить все интересующие вопросы, но он очень спешил и уклонился от разговора. К сожалению, когда имеешь дело с людьми, подобными Сандовалю, у нас нет возможности настаивать. Он – я имею в виду Сандоваля – присутствовал при беседе. В зале также находились Мал ко Калхари и Дженни Макконел.
– Это очень плохая примета, – задумчиво выговорил Амньер.
– Вы о чем, сэр?
– Я насчет этой непредсказуемой спешки, которую затеял Сандоваль.
Джеррил Карсон поднял голову, загадочно усмехнулся:
– Не так уж все плохо, сэр. Предварительно я связался с Марком Паккардом. Я понимаю, что с хозяином титанового концерна, как и с Сандовалем, следует вести себя очень осторожно. Однако удивительное совпадение – его охранником оказался Нейл Корона. Дэррил Амньер даже присвистнул:
– Вот это новость!
На лицах Эддрра и Габриэль отразилось откровенное недоумение.
Генеральный секретарь добродушно пояснил:
– Так звали парня, сдавшего корпус морской пехоты США после сражения под Йорктауном. Или, наоборот, выведшего из окружения, я уже точно не помню. Это случилось, когда войска ООН высадились на территории прежних Соединенных Штатов. Теперь ему, должно быть, под шестьдесят? – обратился он к Карсону.
– Семьдесят. Почти семьдесят один. Корона родился седьмого мая тысяча девятьсот девяносто первого года, но до сих пор находится в отличной форме. Даже если принять во внимание достижения современной геронтологии, его можно отнести к тому небольшому числу счастливчиков, которым очень повезло с хирургическим вмешательством особого рода. Физическому состоянию Короны можно только позавидовать. Как, впрочем, и Калхари. Нейл Корона уже более двадцати лет работает у Паккарда. У меня нет данных, чем он занимался до этого. После окончания войны оказалось, что множество архивов утеряны, другие частично утратили фонды.
– Удивительное совпадение! – воскликнул Генеральный секретарь.
– Какое же это совпадение! – рассудила Габриэль Ларон. – Мы получили сведения, что два высокопоставленных руководителя организации, именующей себя «Сынами свободы», встретились на следующий после принятия дополнения к восьмой поправке день! Это же просто здорово! Теперь Калхари у нас в руках.
Она позволила себе улыбнуться. Улыбка получилась очаровательной. Затем Габриэль обратилась к Генеральному секретарю:
– Дэррил, если вы хотите взять Калхари, лучшей возможности не представится.
Амньер кивнул, вновь принялся расхаживать по кабинету. Его терзали сомнения – этого он никак не ожидал от себя! После стольких лет он, оказывается, не потерял способность испытывать внутренний разлад? Воспоминания юности до сих пор были дороги ему до такой степени, что он не мог вот так запросто перешагнуть через них? Удивительные загадки порой подкидывает жизнь. И ведь было чему удивляться! Сорок пять лет назад Калхари и Корона встретились в последний раз. Теперь новая встреча! Кто бы мог подумать, что можно планировать на сорок пять лет вперед?!
Он остановился перед Карсоном и распорядился:
– Поговорите с Сандовалем. Постарайтесь выяснить, каким образом Корона оказался на встрече. Кто планировал встречу и не могли ли они договориться заранее? Мне нужно все, что касается контактов между Калхари и Короной.
– Зачем?
Амньер удивленно разглядывал Карсона. Другие участники разговора сразу отвернулись, словно потеряли всякий интерес к тому, что происходит в кабинете.
– Затем, – веско произнес Амньер, глядя прямо в глаза советнику, – что я так хочу.
Карсон опустил голову, уставился в чашку кофе и едва слышно пробормотал:
– Будет сделано.
Генеральный секретарь чуть улыбнулся, взгляд смягчился.
Заулыбался и Шарль Эддор, однако тут же посерьезнел, повернувшись к экрану компьютера, когда Амньер искоса посмотрел в его сторону.
* * *
По собственному опыту мне известно, что в синхронности нескольких событий чаще всего нет и не может быть никакого подспудного смысла, никакой изначально заложенной идеи. Наш мир устроен таким образом, что в одно и то же мгновение два объекта ни в коем случае не могут оказаться в точке, имеющей одни и те же координаты. Пространство изначально разделяет два предмета во времени точно так же, как время разделяет события в пространстве.Другое дело, что это соображение касается только физики, изучающей тела, соизмеримые с размерами нашего тела. Что касается микромира, там действует принцип неопределенности, гласящий, что наблюдатель не может утверждать однозначно, в какой именно точке пространства в данный момент находится частица. Что-нибудь одно – либо координаты, либо импульс.
В этом смысле истина, как обычно, заключается в том, что мы не можем сказать заранее, что есть истина. До совершения события.
В большом физическом мире – родине раннего homo sapiens, в тот самый момент, когда Генеральный секретарь Дэррил Амньер мучился над неразрешимой моральной дилеммой, предмет его страданий, в свою очередь, мучился от бессонницы.
* * *
Перенесемся на Западное побережье бывших Соединенных Штатов. Здесь еще царствует ночь. Часы только-только приступили к отсчету новых суток.Окна спальни Малко Калхари выходили к северным воротам. Шторы были раздвинуты, так что, лежа в постели, он мог видеть мельтешащие за окном разноцветные вспышки, лучи лазеров и подвешенный во тьме, чуть скособоченный и подрагивающий призыв загнать всех телепатов в пробирку. Можно, конечно, встать и задернуть занавески или приказать домашнему роботу выполнить эту операцию, но это потребует столько хлопот, тем более что автоматика, раздвигающая шторы, постоянно заедает, что он даже не принял во внимание такую возможность.
А может, просто ленился?
Беда в другом, признался он себе. Прискорбно сознавать, каким непослушным стало с годами тело. Как и когда этой плоти – он оглядел руки, грудь – понравилось находиться в бездеятельном сонном состоянии?
С каждым днем признаков старения накапливалось больше и больше. Малко использовал все, чем могла помочь современная геронтология, в результате он прекрасно выглядел, его мозги были столь же свежи и находчивы, мускулы упруги и крепки, как и в сорок пять. Вот только как быть с бешенством, которое вызывала у него, человека, последние пятьдесят лет обходившегося тремя-четырьмя часами сна в сутки, необходимость смыкать веки на семь-восемь часов?
К сожалению, в ту ночь, несмотря на крайнюю усталость, он никак не мог заснуть – и это было хуже всего. Наконец сел на постели и выдвинул один из ящиков тумбочки, стоявшей возле кровати.
В первый раз за этот вечер Малко порадовался, что рядом в постели нет женщины. Никто теперь не помешает воспользоваться снотворным, а то начались бы расспросы: почему не спится, что его беспокоит? Он вздохнул и заглянул в ящик. В среде телепатов подобные средства не пользовались популярностью.
Самый легкий по своему действию препарат с названием «Полноценное засыпание» производился как побочный продукт проводимых под опекой МС исследований. Насколько Малко помнил, целью этих работ являлось создание эффективного, растворимого в воде снотворного средства. Распыленная в толпе в определенной пропорции взвесь должна была усыпить всех, кто попадай в зону действия препарата. Подобный метод был куда безопаснее, чем акустическая дубинка или стрельба анестезирующими пулями. Применивший средство мог не опасаться последствий воздействия. Нанюхавшийся этой пакости демонстрант просто проспал бы пару часов и затем проснулся бы без всяких побочных эффектов.
Он проглотил таблетку, запил ее водой, и через несколько секунд его неодолимо потянуло в сон.
В первое мгновение ему показалось, что он все еще бодрствует. Вокруг те же разноцветные блики на стенах, та же мешанина цветов – от кроваво-красного до небесно-голубого и изумрудно-травянистого. Затем понял, что даже при закрытом окне в состоянии различить доносящиеся с улицы выкрики пикетчиков. Как бы со стороны увидел, как встал и коснулся одной из клавиш устройства, позволяющего сдвинуть оконную раму.
Сознавая, что поступает нелогично, открыл окно. Холодный воздух обдал лицо, грудь. Вой толпы оглушил его. Он застыл возле подоконника, поеживаясь и наблюдая, как толпа прихлынула к воротам. Лазерные лучи, сбежавшись в одну точку, неожиданно воссоздали в воздухе раздутую куклу, символизирующую мерзкого геника. Чучело было хвостато, рогато и напоминало сказочного джинна, живущего в медной лампе. Джинн гордо реял над толпой, дико взвывшей при его появлении.
Малко усмехнулся – для полного сходства ему бы еще вилы подрисовали.
Демон медленно вращался. Когда чучело повернулось лицом к зданию, из его глаз ударили тончайшие лазерные лучи. Угодили в человека, стоявшего перед воротами. Тот закричал, его вопль неожиданно превратился в звуковой поток невероятной силы. Пронзительный вой проник в черепную коробку Малко и заметался там, отыскивая какое-то полузабытое, опаляющее душу воспоминание.
Наконец нашел.
Спотыкаясь, он, чем-то напоминающий духа из Дан-това «Ада», брел по опустевшему разгромленному лагерю, где всего несколько часов назад располагался его батальон. Под левой подмышкой держал лазерный карабин, в правой руке сжимал автомат. Лагерь «Сынов свободы», занимавший площадь два квадратных километра, раскинулся на склоне покатой горы, в редколесье, в Виргинии. День выдался жаркий, влажность была необычно высокой, и по телу ручейками стекал пот. Глаза прикрывали большие зеркальные очки. Они позволяли лучше видеть в ночной тьме и ослабляли яркий дневной свет. Если ему не повезет и его обстреляют из лазера, очки сумеют секунды на две защитить глаза, исключая, конечно, выстрел прямой наводкой. Пористая броня из поликарбоната защищала все открытые участки кожи, кроме ладоней. Форма под броней, сотканная из нитей зеленого и красного стекловолокна, тоже способна защитить от выстрелов из большинства моделей лазерных карабинов.
Он был защищен так же, как и сражавшиеся против него грязные миротворцы, как морские пехотинцы Короны. Другими словами, такой броней обладал любой солдат из воюющих армий.
Грег тоже.
После долгого пути он наткнулся на участок, усыпанный оплавленными полосками какого-то стеклянистого материала шириной примерно в метр каждая. В выжженном лесу еще что-то горело. Или догорало.
Вокруг ни души. Выходит, он остался единственным живым существом на этой территории.
Калхари двигался к северу, смутно надеясь найти в той стороне морских пехотинцев. Присоединиться к ним или к тому, что от них осталось.
Еще утром их было двое. То есть солдат и офицеров вокруг находилось много, но они, Малко и Грег, как всегда, держались вдвоем. Сидели возле штабной палатки, болтали о том о сем. Грегорио Кастанаверас подтвердил худшие опасения Малко:
– Старик говорит, у нас нет выхода. Придется сдаваться.
Малко опустил голову, не хотел показывать выступившие слезы. Две ночи подряд они наблюдали за небесами, где полыхали зарницы, разгонявшие ночную тьму. Это все, что можно было заметить с земли. Там, на заоблачной высоте, в ионосфере, в те дни шла битва между орбитальным батальоном морской пехоты США и космическими силами Объединенных Наций. В два часа ночи вспышки окончательно угасли.
Теперь при свете дня Кастанаверас признался:
– Все кончено. Миротворцы одолели орбитальщиков.
– Я уже слышал, – глухо отозвался Малко. Грет достал коробочку со стимулятором, открыл крышку и тут же принялся вдыхать ее содержимое.
– Старик только что говорил с президентом. Тот объявил, что собирается капитулировать. Я думаю, это к добру не приведет.
По мере того как Грегорио Кастанаверас вдыхал дым, белые круги вокруг карих зрачков расширялись. Сонливость исчезла, он, как равнодушно отметил про себя Малко, заметно повеселел.
– Лично я, – Грег поделился с другом, – хотел бы поймать твоего дружка Дэррила. Оставили бы нас с ним один на один хотя бы на несколько часов, после чего я тут же бы капитулировал.
– Он мне не друг, – отозвался Калхари.
Следом во сне откуда-то издали еще раз долетело: не друг.
И снова полузабытые воспоминания, ставшие явью.
Грег недоверчиво посмотрел на него. Доброжелательность, только что сиявшая в его глазах, растворилась. Он зверел на глазах.
– Большего мерзавца не было и нет. Мне приходилось с ним встречаться. Это случилось еще до войны. Однажды. Так что, будь уверен, подобного негодяя еще поискать. Умру, но не позволю ублюдку порадоваться! – Потом шепеляво повторил, словно подтверждая клятву: – Умру, но порадоваться не дам. Пусть все идет прахом, пусть мне голову оторвут, но не дам. – Он заглянул в самые зрачки Малко. – Ты да я, да еще Старик – вот, считай, и все, что осталось от секретной службы. Да еще этот Дэррил. Но мы-то живы? Как полагаешь, Малко? Мы живы или нет?
Не дожидаясь ответа, он быстро заговорил:
– Если они примут нашу капитуляцию, тогда сразу за дело. Ты да я, и еще, может, Старик, если он согласится. Мы отыщем Амньера. Другие ублюдки, воюющие на стороне Алмундсен, меня не интересуют. Они, по крайней мере, уверены, что она права, или, попросту говоря, ей верят.
Грег помолчал, потом продолжил ровным, даже равнодушным голосом, не очень-то вязавшимся с полубезумным выражением его глаз:
– Дэррил всегда с теми, кто выигрывает. Так уж он устроен.
Запикал встроенный в ухо Малко микродинамик. Это пиканье эхом отозвалось в сознании, переворошило сон, насытило его реальными до безумия деталями. Он уже почти совсем забыл, как звучат армейские наушники. Последними эту модель использовали полицейские, наверное до сих пор используют. Их достоинство в том, что через эти наушники невозможно подслушать разговор. Что же касается новых, недавно, лет двадцать пять назад, появившихся моделей – кто знает? Весь последний год Малко не мог избавиться от ощущения, что за ним постоянно следят. Не прослушивают – это невозможно, но именно следят, то есть знают, где он находится в данную минуту. Теперь, правда, от полиции мало толку, их обязанности выполняют миротворцы.
В ухе раздался голос Старика:
– Всем немедленно собраться!
Малко посмотрел на Грега, тот отвел глаза.