Страница:
– Извини, момент, – предупредил он.
Карл терпеливо ждал, пока Джерри включит радар и передаст машину под контроль автоматической системы управления движением. Маккану было под сорок, правда, выглядел он моложе, старался держать себя в форме. У него был огромный опыт новостного танцора – этой работой он занимался всю жизнь.
На голубоватом моноэкране высветились движения Джерри – вот он откинулся на водительском сиденье, сложил руки на груди.
– Я полагал, что делаю что-то полезное для тебя и для твоих подопечных.
– Почему ты так решил?
– Ну... поправь меня, если я не прав. На мой взгляд, телепаты тоже люди. Я бы желал, чтобы и питомцам де Ностри был предоставлен такой же статус. Ты и похожие на тебя создания точно такие же существа, как мы. Может, даже более люди, нежели мы. Я считал, что мне следует как можно убедительнее донести это мнение до широких кругов читателей.
Неожиданно Маккан цинично усмехнулся, как самый последний уличный репортер. По-видимому, пристрастие к жареному факту глубоко сидело в каждом новостном танцоре.
– Кроме того, это чертовски увлекательная история.
Из своего офиса Карл услышал слабый звук открываемой из коридора двери. Донеслись голоса. Вероятно, Дженни и Малко. Не отрывая взгляда от экрана, он коснулся кнопки на контрольной панели терминала. Двери его кабинета с невнятным шепотком начали сдвигаться. Отгородившись, Карл поерзал в кресле, устроился поудобней. Еще раз хорошенько продумал то, что собирался сказать Джерри.
– Если я ошибаюсь, поправь меня. Разве этика новостника не требует, чтобы при публикации какого-либо материала, полученного в частном порядке, автор тщательно и глубоко разобрался в сути проблемы? Разве с этой точки зрения допустимо игнорировать подспудные течения, порой сопровождающие публикацию?
– Карл, такой упрек справедлив только в том случае, если допущено искажение фактов. Черт побери, кроме всего прочего, этот материал – прекрасная реклама для всех вас. Припомни, сколько было в прессе благожелательных для телепатов материалов? Раз, два и обчелся.
– Я... Мы не нуждаемся в рекламе! Пойми это! Реклама нам совсем ни к чему. И миротворцам тоже.
– Какое тебе дело до того, чего хотят и чего не хотят миротворцы! – смутился Маккан. – Парень, ты же свободный человек. В этом смысле я и освещал тему...
Не в силах совладать с приступом гнева, Карл Кастанаверас вскочил, вцепившись руками в края столешницы.
– Я далеко не свободный человек! Слышишь ты?! – воскликнул он.
Джерри Маккан изумленно уставился на него.
– Черт тебя побери, тысячу раз черт тебя побери! – монотонно начал сыпать проклятиями Карл. – Джерри, у меня на шее сидят двести тридцать шесть детишек. Они требуют постоянной заботы. Генеральный секретарь не очень-то любит меня и, скорее всего, ненавидит Малко. Что касается Джеррила Карсона, он меня не просто не выносит, он готов отдать что угодно, лишь бы увидеть мой труп. Половина личного состава Миротворческих сил до смерти боится нас, считая предателями. Может быть, потенциальными предателями, но это не меняет сути дела. Эти дополнения к поправке подействуют на них как красная тряпка на быка.
Он ударил кулаком по столешнице, и стол заходил ходуном.
– И в этот момент ты, безмозглый тупица, ткнул их носом в их собственные комплексы! Это перед лицом миллиарда с четвертью читателей «Электроник таймс»!.. Мало того что сегодня этим клочком бумаги, гарантирующим наши права, им буквально съездили по лицу, так еще какой-то писака постарался во всеуслышание подчеркнуть, что теперь они не могут поступать с нами как с подопытными кроликами. Ведь смысл этих дополнений в том, что теперь миротворцы не могут проводить над нами эксперименты без нашего согласия. Неужели ты в самом деле полагаешь, что они всерьез отнесутся к этой писульке?
Джерольд Маккан по-прежнему удивленно смотрел на него.
– Слышишь? Ты?.. – крикнул ему Карл. Издалека на пределе слышимости донесся ответ:
– Нет.
Карл унял гнев, однако позу не сменил. Холодно и равнодушно он глядел на репортера:
– Прости, я не должен был говорить этого, но ты сам обязан был догадаться. Маккан вздохнул:
– Я даже не подумал об этом. Я старался порадовать тебя.
Он пожал плечами и задумчиво взглянул в окно на пробегавший придорожный пейзаж. Затем вновь посмотрел на Карла.
– Я пытался помочь. – Он бросил взгляд прямо в камеру. – Прости. Однако в случае с Джеррилом Карсоном ты тоже допустил ошибку.
Он отключился, оставив Карла Кастанавераса взирать на ровно светящийся экран.
Подождав минуту, Карл с удовлетворением кивнул и обратился к пустому экрану:
– Да, пожалуй что и так. Мы все совершаем ошибки.
После некоторого ожидания он выключил телевизор. На его лице читалось предчувствие долгого и трудного рабочего дня.
Ярко светило солнце. Джохан не мог нарадоваться теплу. Прогноз погоды не обманул – день действительно выдался погожий. Однако полностью доверять метеорологическому бюро Макартур, как, впрочем, и любой из нас, не стал, поэтому оделся достаточно тепло.
Парк занимал небольшую площадь и просматривался насквозь. Этот зеленый уголок с самого начала был предназначен исключительно для пользования общиной телепатов. Почти прямоугольная территория в длину не превышала сотни метров, а в ширину сорока. Пятиметровая бетонная стена отделяла парк от окружающего мегаполиса. В целях безопасности стена была глухая, выхода на улицу отсюда не было. В центре располагался вход в подземный туннель, который проходил под улицей и вел прямо в Комплекс Чандлера, где уже более полугода размещались телепаты, выехавшие из Центра в Нью-Джерси. Стену упрятали в тени старых могучих деревьев, так что ее трудно было заметить, пока не подойдешь к самой ограде.
Дети редко приближались к стене – в противном случае они могли бы легко услышать, о чем болтают охранники, выставленные по периметру. Сегодня, например, миротворцы, охранявшие Комплекс, были возбуждены более обычного. Результаты голосования на сессии ООН, пусть даже вполне ожидаемые, произвели на них сильное впечатление.
В то мартовское утро стояла не по сезону теплая погода. К полудню жара обещала усилиться. Джохан сидел на пятках, ноги скрещены, колени разведены в стороны. Его глаза были широко открыты, взгляд устремлен вдаль – другими словами, воспитатель полностью погрузился в позу лотоса, в те дни особенно модную среди телепатов. Из одежды на нем были только шорты. Все лишнее скинул, сложил под кленом. С виду он был вылитый Манко Калхари в юности – такой же высокий крепкий блондин. В подобном случае следует говорить не о сходстве, а о неком таинственном природном совпадении. Подростком Джохан, первым обративший внимание на это обстоятельство, набрался смелости и поинтересовался у Малко, в чем здесь причина. Тот объяснил, что давным-давно у специалистов, придумавших так называемый проект «Сверхчеловек» – при этом он позволил себе саркастически усмехнуться, – не было иных доноров, кроме мужчин из обслуживающего персонала. Джохан даже рот открыл от удивления и впоследствии никогда больше не спрашивал, входил ли Малко в их число. С годами этот вопрос интересовал его все меньше.
В свои двадцать пять он являлся третьим по возрасту телепатом на Земле, хотя свою необычность никак не ощущал и не очень-то придавал ей значения.
В парке в эти ранние часы было тихо. Около шести десятков детей играли на воздухе. Остальные в этот момент занимались в классах, а восьмерых миротворцы увели для выполнения каких-то исследований.
Вспомнив о миротворцах, Джохан удовлетворенно усмехнулся, дескать, это происходит в последний раз, это последняя восьмерка.
Неожиданно его коснулся мысленный запрос. Он встрепенулся, насторожился. Точно, это Хидер Кастанаверас, четырнадцатилетняя нахальная девица, обучающая своих сверстников приемам рукопашного боя. Скоро начнется тренировка, вот она и интересуется.
Джонни, ты не видел Трента?
Макартур закрыл глаза, поднялся и, пользуясь мысленным ясновидением, различил вдали Алтею, сегодняшнего дежурного воспитателя в Комплексе Чандлера, имевшую звание лейтенанта Миротворческих сил. Она вела со стороны здания группу детишек, у которых закончились занятия. «Сейчас начнут играть в жмурки, – решил Джохан, – правда, по правилам, от которых всякий нормальный человек сойдет с ума».
Я не видал Трента, Хидер.
Этого голубоглазого опять нет в классе!
К долетевшей мысли был ощутимо подмешан гнев.
Джохан вздохнул.
Да не расстраивайся ты из-за него!
Почему?
У него сейчас какие-то трудности с Чангом. К тому же сегодня его день рождения.
Всегда у кого-то день рождения. Всегда у кого-то трудности!
Она резко оборвала связь.
Джохан задумался. Сегодня Тренту стукнуло одиннадцать, а Хидер постоянно затаскивает его в класс к тринадцатилетним и четырнадцатилетним. Она полагает, что тот вполне способен выдержать схватки с более взрослыми противниками. Конечно, Трент – крупный мальчик, беда в том, что, по-видимому, у него нет никакого интереса к этому предмету.
«Но это не моя проблема», – решил он и вновь подставил лицо солнечным лучам.
В своем нынешнем положении он не обладал гражданскими правами. По существу, он вообще не числился среди живых. В том и состояла идея – поместить живой мозг в специальный процессор, то есть создать уникальное устройство, чьи возможности отслеживания информационных потоков за счет использования живого мозга невероятно усиливались. С этой целью Эмиль Гарон и был помещен в эту палату, а его мозг симбиотически погрузили в специальную жидкокристаллическую решетку, составлявшую главную конструктивную часть киберорганической системы. Таким образом, техническому персоналу, работавшему на миротворцев, удалось значительно увеличить чувствительность следящего устройства и невероятно расширить полосу пропускания, обеспечиваемую их оборудованием.
Однако боль, вызванная депрессией, не проходила. Ныло невыносимо, постоянно. В качестве живого человека он слишком долго находился в информационно стерильном мире. Слишком долго не вылезал из Сети. Почти две недели.
А ведь, помнится, он не давал согласия на подсоединение его к виртуальному пространству. Никто даже словом не обмолвился, что ему придется иметь дело с Хрустальным Ветром. Последовал приказ, и его бесцеремонно впихнули в эту комнату, подсоединили к процессору, усадили за клавиатуру, надели на голову специальный шлем, вставили в височную, в затылочную и лобную части головы особые электроды.
В этот момент в его мозгу отпечатался электронный контур чуждого, неопознанного объекта.
– Тебя только не хватало! – выругался Гарон.
Присутствие чужака добавило боли. Для отслеживания призрака Гарону пришлось удвоить усилия, отчего стало совсем невмоготу.
Теперь чужак обрисовался значительно выразительнее и больнее. Ясное дело, опять какой-то Образ из любителей покопаться в Сети. Призрак метнулся в сторону информационных потоков, уходящих в космос, и исчез.
– Чтоб тебя! – выкрикнул миротворец Эмиль Гарон.
Он отчаянно хотел убедиться, что еще не сошел с ума и это ему не померещилось. Неужели призрак настолько изощрен, что даже ангелы Сети не в силах ухватить его за хвост?
Ага, вот он! Сержант Гарон вновь отчетливо различил чужеродный сгусток импульсов. Следом голову пронзила острая боль.
– Опять! – невольно выкрикнул он.
Он что-то искал.
– Я засек активный сигнал, сэр. Следящее устройство затребовало ответ...
В голове раздался голос дежурного наблюдателя:
– Дайте описание объекта.
– Разумен, сэр. В девять ноль восемь одиннадцать я засек блуждающий по открытым сайтам призрак. В девять девятнадцать тридцать пять он был зафиксирован на спутнике «Комсат-0188», куда скакнул из расположенных на Земле терминалов. Там внезапно раздробился и сумел проникнуть одновременно в несколько информационных каналов. Я отфильтровал сигнал, попытался его идентифицировать и отправил ангелов Сети, чтобы те сумели перехватить его.
– Результат?
– Призрак ускользнул.
– Опишите точнее. Это что, реплика ИР или что-то новенькое?
– На ИР не похож, след не тот. Скорее Образ. Обладает переменной активностью, кодировка необычная, возможно девятая степень. Не могу понять, как можно проникнуть в его структуру. При попытке задержания неуловим. Каким-то образом объект способен разделяться на несколько электронных призраков.
– Твое мнение?
– Судя по почерку, талантливый любитель, сэр.
Ответа не последовало. Гарон пожевал нижнюю губу, прекрасно сознавая, что это глупая привычка, но не в силах переломить себя.
– Сэр? – окликнул он дежурного офицера.
Тот ответил не сразу, спустя по меньшей мере минуту:
– Призрак зафиксирован. По-видимому, разделился натрое. Особое внимание на входной терминал пятого узла. Ни под каким видом не допускать туда. По нашим сведениями, в сайтах Министерства обороны и Комиссии по космическим вооруженным силам его ни разу не зафиксировали.
Голос, как всегда, звучал холодно и до отвращения однообразно. Или он, Эмиль Гарон, ошибается и у него просто отшибло способность различать нюансы? Может, дежурный просто скрывает сочувствие, желание поддержать его? Что-то не похоже.
– Призрак зафиксирован. По-видимому, разделился натрое, – с тем же равнодушием повторил дежурный. – Разблокируй следящее устройство. Особое внимание на входной терминал пятого узла.
Пауза. Вновь монотонное напоминание:
– ... Разблокируй следящее устройство.
Эмиль Гарон вздохнул и активизировал программу, встроенную в память, врезанную в его височные части, и вновь погрузился в море информации.
"За всю свою долгую жизнь я никогда не встречал более жизнерадостной женской натуры. Впервые увидев Дженни, я был сразу сражен ее красотой. Теперь, после стольких лет, вспоминая ее постаревшее от бесконечных забот, утратившее свежесть юности лицо, должен признаться, что это не совсем так. Конечно, Дженни была привлекательна, но не более. Она и Карл Кастанаверас принадлежали к одному типу – черноволосые, прекрасно сложенные, чертовски симпатичные. Оба постоянно держали себя в прекрасной физической форме. По-моему, здоровое тело – это был их своеобразный пунктик. Но главное – у Дженни и Карла были замечательные зеленые глаза. Пронзительные, увлекающие... Их примелькавшиеся, грубоватые имена, более свойственные неуклюжим провинциалам, никак не подходили к их внешности. Впрочем, это бросающееся в глаза несоответствие касалось всех питомцев Сьюзен Монтини, даже их потомков, чьи гены представляли собой удивительную смесь неоднократно скрещенных между собой геномов.
Я всегда с полным безразличием относился к мужской, если так можно выразиться, красивости. Однако многие из тех, кому посчастливилось познакомиться с Карлом Кастанаверасом, признавались, что их первое впечатление от него вполне совпадало с теми ощущениями, которые я испытал при встрече с представительницей клана Макконелов.
В юные годы, когда я с увлечением отдавался своей первой профессии, мне посчастливилось написать песню «Опустошенные глаза». Очень скоро она стала хитом, занявшим первое место в так называемом хит-параде, если, конечно, вам известно, что это такое. Вкратце, это десятка лучших песен за тот или иной период, но в этой книге я не хотел бы останавливаться на подобных пустяках.
Спустя семь десятилетий, уже будучи в зрелом возрасте, мне повезло познакомиться с Дженни Макконел. В те минуты у меня и мелькнула догадка – вот, оказывается, та женщина, чей образ послужил поводом к созданию песни! Вот кому я все эти годы хотел посвятить ее!..
Конечно Дженни!
Именно ей, пусть даже я столько лет не догадывался об этом и приписывал все воле случая, бессознательной «тяге» к творчеству и прочей дребедени. Я уже тогда, не сознавая этого, имел в виду ее глаза, теперь, к несчастью, угасшие.
Признание, что с годами человек что-то теряет и в то же время что-то находит, или, как любят выражаться гнусные политиканы, «открывает перед собой новые горизонты», звучит, по меньшей мере, банально, но со мной так и произошло. Уже в ту пору я отчетливо сознавал, что телепаты являются фактом, от которого никуда не спрячешься, который касается каждого из тех, кто жил в те годы на Земле. Впервые в истории на планете появились существа, отличные от нас с вами. Только тупые и ограниченные люди могли игнорировать эту незамысловатую истину, но только полностью раскрепощенные тупицы и исключительно одаренные простаки могли решиться на открытую дружбу с ними. Слишком велика была ненависть обывателей к тем, кто в чем-то не похож на них. Та же беда, например, случилась с евреями, несколько тысячелетий назад посмевшими заявить о своем превосходстве и о причастности к «избранному» народу.
Телепаты – Кастанаверас и все питомцы Монтинье, созданные вслед за ним, – были лучше нас. Количественно ли, качественно, каждый может иметь на этот счет собственное мнение, но в любом случае они в каком-то смысле являлись высшей расой.
Если принять во внимание их малочисленность, их повышенную раздражительность и неумение пользоваться даром, предоставленным им судьбой, понятно, что они были обречены".
– Привет, детка!
Детка – это была Дженни Макконел – подняла голову, укоризненно взглянула на Карла.
На первый взгляд Дженни вполне можно было принять за его сестру – те же черные волосы, замечательные зеленые глаза, – однако генетически они были роднее, чем однояйцевые близнецы. Одета она была в свободный, даже чуть мешковатый, кожаный пиджак голубого цвета, короткую юбку, на ногах усыпанные изумрудными блестками туфельки.
Дженни Макконел, как всегда, устроилась в начале стола, за которым обычно рассаживались участники совещаний. Возле нее помещался весь набор вспомогательного оборудования: тридивизор, плоскостной монитор и множество других приспособлений. Все по высшему классу. Дженни в тот момент неотрывно следила за данными, поступающими по Инфосети. Сегодня в «Калхари энтерпрайзес лимитед» ждали очень важных гостей. С минуты на минуту они должны были прибыть в офис.
– Как ты? – наконец откликнулась она.
Карл подавленно, словно извиняясь, улыбнулся:
– Нормально. А ты?
Дженни пожала плечами и скупо ответила:
– Нормально.
Косметикой Дженни почти не пользовалась, если не считать чуть подкрашенных серебристо-голубой помадой губ и легких, того же тона, теней под глазами.
– Ты сегодня не ночевал дома.
– Да, остался в доме доктора Монтинье. Не подскажешь, где Малко? Его нет ни в вестибюле, ни в кабинете.
– Он спустился в отдел службы безопасности на первом этаже. Решил лично познакомиться с охранниками, которых выделили для сегодняшней встречи.
Ее пальцы пробежали по широкой клавиатуре, встроенной в столешницу.
В комнате вдоль обеих сторон стола были выставлены семь кресел, Дженни занимала восьмое.
– Ты даже не позвонил, Карл! Я всю ночь не могла заснуть. Прошло только два месяца, как тот маньяк стрелял в тебя. Помнишь, когда ты участвовал в испытаниях, проводимых перед заседанием Объединенного Совета. Сколько раз мы вспоминали этот ужасный вечер, а вчера ты даже не удосужился позвонить и передать, что все, мол, в порядке.
Прости, Дженни. Поверь, эту ночь я провел не в самой приятной компании.
Девушка не стала вступать в обмен мыслями.
Тогда он заговорил вслух:
– Я был уверен, что мы одержим победу. Так же, впрочем, как и Малко. У нас было двести двадцать надежных голосов, но это... – он на мгновение прервался, – только первый шаг. Вот это и наводит уныние.
– Первый шаг? – Она с недоумением посмотрела на Карла. – Однако вернемся ко вчерашнему вечеру. Какая бы компания ни собралась у Сюзанны, она оказалась лучше нашей, не так ли? Сколько я помню, эта женщина принадлежит к числу тех, кто менее всего способен переживать за других. Подобной эгоистки я еще не встречала.
– И более мужественного борца, – добавил Карл. Дженни задумчиво кивнула:
– Если тебе угодно так ее называть. В любом случае она живет в каком-то выдуманном мире.
Карл неожиданно широко, ослепительно улыбнулся:
– Это помогает ей справиться с болью. Дженни ответила не сразу. Примиряющую улыбку Карла как бы не заметила – наоборот, даже погрустнела.
– Может, ты прав. Но ты должен был позвонить. Я беспокоилась.
– Мне следует еще раз попросить прощения?
– Нет, только в следующий раз так не поступай. Он потешно склонил голову:
– О'кей – о'кей?
– Хорошо.
Теперь она улыбнулась. В первый раз за несколько тяжелых, беспокойных дней у Карла отлегло от сердца. В груди потеплело. Ради этого стоило сражаться.
Он подошел ближе и предложил:
– Не возражаешь, если мы пожмем друг другу руки? В последний раз, когда мы с тобой виделись, мы были рабами. А сегодня у нас появилась надежда.
– Черт, как же ему это удалось?
Подметив в голосе истеричную нотку, Гарон попытался взять себя в руки. Он вновь уселся в кресло, машинально потрогал прикрепленные к черепу электроды– вроде как устроил их поудобнее – и погрузился в виртуальное пространство.
– Не могу я этого повторить. Ну не могу, и все тут, – пробормотал он, понимая – лукавить с самим собой нет смысла.
От переживаний его отвлек голос дежурного офицера, издевательски ровный, лишенный всякого намека на сочувствие или понимание:
– Офицер Гарон, ваше дежурство закончено. Вам предложено дать объяснения командующему гвардией Миротворческих сил Брейлину. Он ждет вас в своем офисе в тринадцать ноль ноль.
Неожиданно засветился экран рабочего тридивизионного терминала – на его поверхности возник серебристый квадрат, мгновенно отодвинувшийся в глубину аппарата. Перед взором возник светящийся объемный куб.
Внутри него на голубоватом фоне всплыли две огромные черные буквы. Они резко контрастировали с обычным текстом, появившимся на одной из граней куба.
– Ох, – прочитал он. (Бык (англ)).
Что бы это значило?
В следующее мгновение тридивизор внезапно отключился, те же операции потянулись в обратном порядке. Дальняя плоскость двинулась вперед, сглатывая перспективу. Куб сложился, сверкнул серебристый квадрат, и изображение тут же пропало.
Гарон лихорадочно схватился за клавиатуру. Забегали пальцы, отыскали код словаря. В окошке плоскостного монитора высветилось восемь различных значений не понятного слова. Первым, с вероятностью 87 процентов, было дано английское значение. Словарь перевел его как boeuf (бык, бычий (фр)). Прилагательное, часто используется как определение некой невообразимой силы, действующей, правда, слишком медленно и топорно.
– Бред какой-то! – не удержался от восклицания Гарон.
Вновь в голове послышался голос дежурного:
– Эмиль? Офицер Гарон? Вы слышали приказ? Вам предложено дать объяснения командующему Брейлину. Он ждет вас в своем офисе в тринадцать ноль ноль.
– Есть.
Карл терпеливо ждал, пока Джерри включит радар и передаст машину под контроль автоматической системы управления движением. Маккану было под сорок, правда, выглядел он моложе, старался держать себя в форме. У него был огромный опыт новостного танцора – этой работой он занимался всю жизнь.
На голубоватом моноэкране высветились движения Джерри – вот он откинулся на водительском сиденье, сложил руки на груди.
– Я полагал, что делаю что-то полезное для тебя и для твоих подопечных.
– Почему ты так решил?
– Ну... поправь меня, если я не прав. На мой взгляд, телепаты тоже люди. Я бы желал, чтобы и питомцам де Ностри был предоставлен такой же статус. Ты и похожие на тебя создания точно такие же существа, как мы. Может, даже более люди, нежели мы. Я считал, что мне следует как можно убедительнее донести это мнение до широких кругов читателей.
Неожиданно Маккан цинично усмехнулся, как самый последний уличный репортер. По-видимому, пристрастие к жареному факту глубоко сидело в каждом новостном танцоре.
– Кроме того, это чертовски увлекательная история.
Из своего офиса Карл услышал слабый звук открываемой из коридора двери. Донеслись голоса. Вероятно, Дженни и Малко. Не отрывая взгляда от экрана, он коснулся кнопки на контрольной панели терминала. Двери его кабинета с невнятным шепотком начали сдвигаться. Отгородившись, Карл поерзал в кресле, устроился поудобней. Еще раз хорошенько продумал то, что собирался сказать Джерри.
– Если я ошибаюсь, поправь меня. Разве этика новостника не требует, чтобы при публикации какого-либо материала, полученного в частном порядке, автор тщательно и глубоко разобрался в сути проблемы? Разве с этой точки зрения допустимо игнорировать подспудные течения, порой сопровождающие публикацию?
– Карл, такой упрек справедлив только в том случае, если допущено искажение фактов. Черт побери, кроме всего прочего, этот материал – прекрасная реклама для всех вас. Припомни, сколько было в прессе благожелательных для телепатов материалов? Раз, два и обчелся.
– Я... Мы не нуждаемся в рекламе! Пойми это! Реклама нам совсем ни к чему. И миротворцам тоже.
– Какое тебе дело до того, чего хотят и чего не хотят миротворцы! – смутился Маккан. – Парень, ты же свободный человек. В этом смысле я и освещал тему...
Не в силах совладать с приступом гнева, Карл Кастанаверас вскочил, вцепившись руками в края столешницы.
– Я далеко не свободный человек! Слышишь ты?! – воскликнул он.
Джерри Маккан изумленно уставился на него.
– Черт тебя побери, тысячу раз черт тебя побери! – монотонно начал сыпать проклятиями Карл. – Джерри, у меня на шее сидят двести тридцать шесть детишек. Они требуют постоянной заботы. Генеральный секретарь не очень-то любит меня и, скорее всего, ненавидит Малко. Что касается Джеррила Карсона, он меня не просто не выносит, он готов отдать что угодно, лишь бы увидеть мой труп. Половина личного состава Миротворческих сил до смерти боится нас, считая предателями. Может быть, потенциальными предателями, но это не меняет сути дела. Эти дополнения к поправке подействуют на них как красная тряпка на быка.
Он ударил кулаком по столешнице, и стол заходил ходуном.
– И в этот момент ты, безмозглый тупица, ткнул их носом в их собственные комплексы! Это перед лицом миллиарда с четвертью читателей «Электроник таймс»!.. Мало того что сегодня этим клочком бумаги, гарантирующим наши права, им буквально съездили по лицу, так еще какой-то писака постарался во всеуслышание подчеркнуть, что теперь они не могут поступать с нами как с подопытными кроликами. Ведь смысл этих дополнений в том, что теперь миротворцы не могут проводить над нами эксперименты без нашего согласия. Неужели ты в самом деле полагаешь, что они всерьез отнесутся к этой писульке?
Джерольд Маккан по-прежнему удивленно смотрел на него.
– Слышишь? Ты?.. – крикнул ему Карл. Издалека на пределе слышимости донесся ответ:
– Нет.
Карл унял гнев, однако позу не сменил. Холодно и равнодушно он глядел на репортера:
– Прости, я не должен был говорить этого, но ты сам обязан был догадаться. Маккан вздохнул:
– Я даже не подумал об этом. Я старался порадовать тебя.
Он пожал плечами и задумчиво взглянул в окно на пробегавший придорожный пейзаж. Затем вновь посмотрел на Карла.
– Я пытался помочь. – Он бросил взгляд прямо в камеру. – Прости. Однако в случае с Джеррилом Карсоном ты тоже допустил ошибку.
Он отключился, оставив Карла Кастанавераса взирать на ровно светящийся экран.
Подождав минуту, Карл с удовлетворением кивнул и обратился к пустому экрану:
– Да, пожалуй что и так. Мы все совершаем ошибки.
После некоторого ожидания он выключил телевизор. На его лице читалось предчувствие долгого и трудного рабочего дня.
* * *
Теперь попробуем перенестись на южную оконечность острова Манхэттен, в парк, где, прислонившись спиной к стволу старого клена, сидел телепат по имени Джохан Макартур. Сегодня он в качестве старшего воспитателя присматривал за детишками, игравшими на лужайке.Ярко светило солнце. Джохан не мог нарадоваться теплу. Прогноз погоды не обманул – день действительно выдался погожий. Однако полностью доверять метеорологическому бюро Макартур, как, впрочем, и любой из нас, не стал, поэтому оделся достаточно тепло.
Парк занимал небольшую площадь и просматривался насквозь. Этот зеленый уголок с самого начала был предназначен исключительно для пользования общиной телепатов. Почти прямоугольная территория в длину не превышала сотни метров, а в ширину сорока. Пятиметровая бетонная стена отделяла парк от окружающего мегаполиса. В целях безопасности стена была глухая, выхода на улицу отсюда не было. В центре располагался вход в подземный туннель, который проходил под улицей и вел прямо в Комплекс Чандлера, где уже более полугода размещались телепаты, выехавшие из Центра в Нью-Джерси. Стену упрятали в тени старых могучих деревьев, так что ее трудно было заметить, пока не подойдешь к самой ограде.
Дети редко приближались к стене – в противном случае они могли бы легко услышать, о чем болтают охранники, выставленные по периметру. Сегодня, например, миротворцы, охранявшие Комплекс, были возбуждены более обычного. Результаты голосования на сессии ООН, пусть даже вполне ожидаемые, произвели на них сильное впечатление.
В то мартовское утро стояла не по сезону теплая погода. К полудню жара обещала усилиться. Джохан сидел на пятках, ноги скрещены, колени разведены в стороны. Его глаза были широко открыты, взгляд устремлен вдаль – другими словами, воспитатель полностью погрузился в позу лотоса, в те дни особенно модную среди телепатов. Из одежды на нем были только шорты. Все лишнее скинул, сложил под кленом. С виду он был вылитый Манко Калхари в юности – такой же высокий крепкий блондин. В подобном случае следует говорить не о сходстве, а о неком таинственном природном совпадении. Подростком Джохан, первым обративший внимание на это обстоятельство, набрался смелости и поинтересовался у Малко, в чем здесь причина. Тот объяснил, что давным-давно у специалистов, придумавших так называемый проект «Сверхчеловек» – при этом он позволил себе саркастически усмехнуться, – не было иных доноров, кроме мужчин из обслуживающего персонала. Джохан даже рот открыл от удивления и впоследствии никогда больше не спрашивал, входил ли Малко в их число. С годами этот вопрос интересовал его все меньше.
В свои двадцать пять он являлся третьим по возрасту телепатом на Земле, хотя свою необычность никак не ощущал и не очень-то придавал ей значения.
В парке в эти ранние часы было тихо. Около шести десятков детей играли на воздухе. Остальные в этот момент занимались в классах, а восьмерых миротворцы увели для выполнения каких-то исследований.
Вспомнив о миротворцах, Джохан удовлетворенно усмехнулся, дескать, это происходит в последний раз, это последняя восьмерка.
Неожиданно его коснулся мысленный запрос. Он встрепенулся, насторожился. Точно, это Хидер Кастанаверас, четырнадцатилетняя нахальная девица, обучающая своих сверстников приемам рукопашного боя. Скоро начнется тренировка, вот она и интересуется.
Джонни, ты не видел Трента?
Макартур закрыл глаза, поднялся и, пользуясь мысленным ясновидением, различил вдали Алтею, сегодняшнего дежурного воспитателя в Комплексе Чандлера, имевшую звание лейтенанта Миротворческих сил. Она вела со стороны здания группу детишек, у которых закончились занятия. «Сейчас начнут играть в жмурки, – решил Джохан, – правда, по правилам, от которых всякий нормальный человек сойдет с ума».
Я не видал Трента, Хидер.
Этого голубоглазого опять нет в классе!
К долетевшей мысли был ощутимо подмешан гнев.
Джохан вздохнул.
Да не расстраивайся ты из-за него!
Почему?
У него сейчас какие-то трудности с Чангом. К тому же сегодня его день рождения.
Всегда у кого-то день рождения. Всегда у кого-то трудности!
Она резко оборвала связь.
Джохан задумался. Сегодня Тренту стукнуло одиннадцать, а Хидер постоянно затаскивает его в класс к тринадцатилетним и четырнадцатилетним. Она полагает, что тот вполне способен выдержать схватки с более взрослыми противниками. Конечно, Трент – крупный мальчик, беда в том, что, по-видимому, у него нет никакого интереса к этому предмету.
«Но это не моя проблема», – решил он и вновь подставил лицо солнечным лучам.
* * *
У Эмиля Гарона слегка подрагивали руки. Все навалилось одновременно – уже знакомый и успевший вогнать его в отчаяние противный виртуальный проныра, с легкостью преодолевающий всякие преграды и замки; усталость, вызванная долгим пребыванием в составе особого отряда слежения; отсутствие иных, кроме электронных, впечатлений. Он был близок к обмороку, вызванному информационным голоданием. То есть с точки зрения его рабочих обязанностей информации у него было невпроворот – хоть объешься! – но весь этот ворох бесконечных сведений, цифровых цепочек, смена паролей и программ допуска, нескончаемый отлов хулиганствующих в Сети Образов никак не касался его, Эмиля Гарона. Эти безликие стены доводили его до бешенства. Только усилием воли он сдерживал себя. Ему страстно хотелось ощутить вкус ветра, запах воды, асимметрию пейзажа. Может, поярче продемонстрировать симптомы этой болезни? Возможно, тогда начальство выдернет его из этой палаты?..В своем нынешнем положении он не обладал гражданскими правами. По существу, он вообще не числился среди живых. В том и состояла идея – поместить живой мозг в специальный процессор, то есть создать уникальное устройство, чьи возможности отслеживания информационных потоков за счет использования живого мозга невероятно усиливались. С этой целью Эмиль Гарон и был помещен в эту палату, а его мозг симбиотически погрузили в специальную жидкокристаллическую решетку, составлявшую главную конструктивную часть киберорганической системы. Таким образом, техническому персоналу, работавшему на миротворцев, удалось значительно увеличить чувствительность следящего устройства и невероятно расширить полосу пропускания, обеспечиваемую их оборудованием.
Однако боль, вызванная депрессией, не проходила. Ныло невыносимо, постоянно. В качестве живого человека он слишком долго находился в информационно стерильном мире. Слишком долго не вылезал из Сети. Почти две недели.
А ведь, помнится, он не давал согласия на подсоединение его к виртуальному пространству. Никто даже словом не обмолвился, что ему придется иметь дело с Хрустальным Ветром. Последовал приказ, и его бесцеремонно впихнули в эту комнату, подсоединили к процессору, усадили за клавиатуру, надели на голову специальный шлем, вставили в височную, в затылочную и лобную части головы особые электроды.
В этот момент в его мозгу отпечатался электронный контур чуждого, неопознанного объекта.
– Тебя только не хватало! – выругался Гарон.
Присутствие чужака добавило боли. Для отслеживания призрака Гарону пришлось удвоить усилия, отчего стало совсем невмоготу.
Теперь чужак обрисовался значительно выразительнее и больнее. Ясное дело, опять какой-то Образ из любителей покопаться в Сети. Призрак метнулся в сторону информационных потоков, уходящих в космос, и исчез.
– Чтоб тебя! – выкрикнул миротворец Эмиль Гарон.
Он отчаянно хотел убедиться, что еще не сошел с ума и это ему не померещилось. Неужели призрак настолько изощрен, что даже ангелы Сети не в силах ухватить его за хвост?
Ага, вот он! Сержант Гарон вновь отчетливо различил чужеродный сгусток импульсов. Следом голову пронзила острая боль.
– Опять! – невольно выкрикнул он.
* * *
Этим ранним утром Трент Кастанаверас, одиннадцатилетний крепкий, голубоглазый мальчишка, сбежавший с занятий по боевым искусствам и рукопашному бою, путешествовал по Инфосети.Он что-то искал.
* * *
Как только боль отступила, Гарон включил прикрепленный к его горлу микрофон.– Я засек активный сигнал, сэр. Следящее устройство затребовало ответ...
В голове раздался голос дежурного наблюдателя:
– Дайте описание объекта.
– Разумен, сэр. В девять ноль восемь одиннадцать я засек блуждающий по открытым сайтам призрак. В девять девятнадцать тридцать пять он был зафиксирован на спутнике «Комсат-0188», куда скакнул из расположенных на Земле терминалов. Там внезапно раздробился и сумел проникнуть одновременно в несколько информационных каналов. Я отфильтровал сигнал, попытался его идентифицировать и отправил ангелов Сети, чтобы те сумели перехватить его.
– Результат?
– Призрак ускользнул.
– Опишите точнее. Это что, реплика ИР или что-то новенькое?
– На ИР не похож, след не тот. Скорее Образ. Обладает переменной активностью, кодировка необычная, возможно девятая степень. Не могу понять, как можно проникнуть в его структуру. При попытке задержания неуловим. Каким-то образом объект способен разделяться на несколько электронных призраков.
– Твое мнение?
– Судя по почерку, талантливый любитель, сэр.
Ответа не последовало. Гарон пожевал нижнюю губу, прекрасно сознавая, что это глупая привычка, но не в силах переломить себя.
– Сэр? – окликнул он дежурного офицера.
Тот ответил не сразу, спустя по меньшей мере минуту:
– Призрак зафиксирован. По-видимому, разделился натрое. Особое внимание на входной терминал пятого узла. Ни под каким видом не допускать туда. По нашим сведениями, в сайтах Министерства обороны и Комиссии по космическим вооруженным силам его ни разу не зафиксировали.
Голос, как всегда, звучал холодно и до отвращения однообразно. Или он, Эмиль Гарон, ошибается и у него просто отшибло способность различать нюансы? Может, дежурный просто скрывает сочувствие, желание поддержать его? Что-то не похоже.
– Призрак зафиксирован. По-видимому, разделился натрое, – с тем же равнодушием повторил дежурный. – Разблокируй следящее устройство. Особое внимание на входной терминал пятого узла.
Пауза. Вновь монотонное напоминание:
– ... Разблокируй следящее устройство.
Эмиль Гарон вздохнул и активизировал программу, встроенную в память, врезанную в его височные части, и вновь погрузился в море информации.
* * *
В автобиографии, законченной за несколько лет до своей кончины, последовавшей в 2094 году, Фрэнсис Ксавьер Чандлер так отозвался о Дженни Макконел:"За всю свою долгую жизнь я никогда не встречал более жизнерадостной женской натуры. Впервые увидев Дженни, я был сразу сражен ее красотой. Теперь, после стольких лет, вспоминая ее постаревшее от бесконечных забот, утратившее свежесть юности лицо, должен признаться, что это не совсем так. Конечно, Дженни была привлекательна, но не более. Она и Карл Кастанаверас принадлежали к одному типу – черноволосые, прекрасно сложенные, чертовски симпатичные. Оба постоянно держали себя в прекрасной физической форме. По-моему, здоровое тело – это был их своеобразный пунктик. Но главное – у Дженни и Карла были замечательные зеленые глаза. Пронзительные, увлекающие... Их примелькавшиеся, грубоватые имена, более свойственные неуклюжим провинциалам, никак не подходили к их внешности. Впрочем, это бросающееся в глаза несоответствие касалось всех питомцев Сьюзен Монтини, даже их потомков, чьи гены представляли собой удивительную смесь неоднократно скрещенных между собой геномов.
Я всегда с полным безразличием относился к мужской, если так можно выразиться, красивости. Однако многие из тех, кому посчастливилось познакомиться с Карлом Кастанаверасом, признавались, что их первое впечатление от него вполне совпадало с теми ощущениями, которые я испытал при встрече с представительницей клана Макконелов.
В юные годы, когда я с увлечением отдавался своей первой профессии, мне посчастливилось написать песню «Опустошенные глаза». Очень скоро она стала хитом, занявшим первое место в так называемом хит-параде, если, конечно, вам известно, что это такое. Вкратце, это десятка лучших песен за тот или иной период, но в этой книге я не хотел бы останавливаться на подобных пустяках.
Спустя семь десятилетий, уже будучи в зрелом возрасте, мне повезло познакомиться с Дженни Макконел. В те минуты у меня и мелькнула догадка – вот, оказывается, та женщина, чей образ послужил поводом к созданию песни! Вот кому я все эти годы хотел посвятить ее!..
Конечно Дженни!
Именно ей, пусть даже я столько лет не догадывался об этом и приписывал все воле случая, бессознательной «тяге» к творчеству и прочей дребедени. Я уже тогда, не сознавая этого, имел в виду ее глаза, теперь, к несчастью, угасшие.
Признание, что с годами человек что-то теряет и в то же время что-то находит, или, как любят выражаться гнусные политиканы, «открывает перед собой новые горизонты», звучит, по меньшей мере, банально, но со мной так и произошло. Уже в ту пору я отчетливо сознавал, что телепаты являются фактом, от которого никуда не спрячешься, который касается каждого из тех, кто жил в те годы на Земле. Впервые в истории на планете появились существа, отличные от нас с вами. Только тупые и ограниченные люди могли игнорировать эту незамысловатую истину, но только полностью раскрепощенные тупицы и исключительно одаренные простаки могли решиться на открытую дружбу с ними. Слишком велика была ненависть обывателей к тем, кто в чем-то не похож на них. Та же беда, например, случилась с евреями, несколько тысячелетий назад посмевшими заявить о своем превосходстве и о причастности к «избранному» народу.
Телепаты – Кастанаверас и все питомцы Монтинье, созданные вслед за ним, – были лучше нас. Количественно ли, качественно, каждый может иметь на этот счет собственное мнение, но в любом случае они в каком-то смысле являлись высшей расой.
Если принять во внимание их малочисленность, их повышенную раздражительность и неумение пользоваться даром, предоставленным им судьбой, понятно, что они были обречены".
* * *
Поговорив с Джерри Макканом, Карл Кастанаверас некоторое время сидел задумавшись, потом резко поднялся и отправился в зал для заседаний. С порога окликнул находившуюся там девушку:– Привет, детка!
Детка – это была Дженни Макконел – подняла голову, укоризненно взглянула на Карла.
На первый взгляд Дженни вполне можно было принять за его сестру – те же черные волосы, замечательные зеленые глаза, – однако генетически они были роднее, чем однояйцевые близнецы. Одета она была в свободный, даже чуть мешковатый, кожаный пиджак голубого цвета, короткую юбку, на ногах усыпанные изумрудными блестками туфельки.
Дженни Макконел, как всегда, устроилась в начале стола, за которым обычно рассаживались участники совещаний. Возле нее помещался весь набор вспомогательного оборудования: тридивизор, плоскостной монитор и множество других приспособлений. Все по высшему классу. Дженни в тот момент неотрывно следила за данными, поступающими по Инфосети. Сегодня в «Калхари энтерпрайзес лимитед» ждали очень важных гостей. С минуты на минуту они должны были прибыть в офис.
– Как ты? – наконец откликнулась она.
Карл подавленно, словно извиняясь, улыбнулся:
– Нормально. А ты?
Дженни пожала плечами и скупо ответила:
– Нормально.
Косметикой Дженни почти не пользовалась, если не считать чуть подкрашенных серебристо-голубой помадой губ и легких, того же тона, теней под глазами.
– Ты сегодня не ночевал дома.
– Да, остался в доме доктора Монтинье. Не подскажешь, где Малко? Его нет ни в вестибюле, ни в кабинете.
– Он спустился в отдел службы безопасности на первом этаже. Решил лично познакомиться с охранниками, которых выделили для сегодняшней встречи.
Ее пальцы пробежали по широкой клавиатуре, встроенной в столешницу.
В комнате вдоль обеих сторон стола были выставлены семь кресел, Дженни занимала восьмое.
– Ты даже не позвонил, Карл! Я всю ночь не могла заснуть. Прошло только два месяца, как тот маньяк стрелял в тебя. Помнишь, когда ты участвовал в испытаниях, проводимых перед заседанием Объединенного Совета. Сколько раз мы вспоминали этот ужасный вечер, а вчера ты даже не удосужился позвонить и передать, что все, мол, в порядке.
Прости, Дженни. Поверь, эту ночь я провел не в самой приятной компании.
Девушка не стала вступать в обмен мыслями.
Тогда он заговорил вслух:
– Я был уверен, что мы одержим победу. Так же, впрочем, как и Малко. У нас было двести двадцать надежных голосов, но это... – он на мгновение прервался, – только первый шаг. Вот это и наводит уныние.
– Первый шаг? – Она с недоумением посмотрела на Карла. – Однако вернемся ко вчерашнему вечеру. Какая бы компания ни собралась у Сюзанны, она оказалась лучше нашей, не так ли? Сколько я помню, эта женщина принадлежит к числу тех, кто менее всего способен переживать за других. Подобной эгоистки я еще не встречала.
– И более мужественного борца, – добавил Карл. Дженни задумчиво кивнула:
– Если тебе угодно так ее называть. В любом случае она живет в каком-то выдуманном мире.
Карл неожиданно широко, ослепительно улыбнулся:
– Это помогает ей справиться с болью. Дженни ответила не сразу. Примиряющую улыбку Карла как бы не заметила – наоборот, даже погрустнела.
– Может, ты прав. Но ты должен был позвонить. Я беспокоилась.
– Мне следует еще раз попросить прощения?
– Нет, только в следующий раз так не поступай. Он потешно склонил голову:
– О'кей – о'кей?
– Хорошо.
Теперь она улыбнулась. В первый раз за несколько тяжелых, беспокойных дней у Карла отлегло от сердца. В груди потеплело. Ради этого стоило сражаться.
Он подошел ближе и предложил:
– Не возражаешь, если мы пожмем друг другу руки? В последний раз, когда мы с тобой виделись, мы были рабами. А сегодня у нас появилась надежда.
* * *
Эмиль Гарон, вскрикнув от негодования, вскочил, в сердцах швырнул на рабочий стол следящее устройство. Вновь повторилась та же картина – Хрустальный Ветер, только что обильно питавший его информацией, вдруг затих, информационные цветовые потоки угасли, только некое пятнышко тускло светилось в виртуальном колодце.– Черт, как же ему это удалось?
Подметив в голосе истеричную нотку, Гарон попытался взять себя в руки. Он вновь уселся в кресло, машинально потрогал прикрепленные к черепу электроды– вроде как устроил их поудобнее – и погрузился в виртуальное пространство.
– Не могу я этого повторить. Ну не могу, и все тут, – пробормотал он, понимая – лукавить с самим собой нет смысла.
От переживаний его отвлек голос дежурного офицера, издевательски ровный, лишенный всякого намека на сочувствие или понимание:
– Офицер Гарон, ваше дежурство закончено. Вам предложено дать объяснения командующему гвардией Миротворческих сил Брейлину. Он ждет вас в своем офисе в тринадцать ноль ноль.
Неожиданно засветился экран рабочего тридивизионного терминала – на его поверхности возник серебристый квадрат, мгновенно отодвинувшийся в глубину аппарата. Перед взором возник светящийся объемный куб.
Внутри него на голубоватом фоне всплыли две огромные черные буквы. Они резко контрастировали с обычным текстом, появившимся на одной из граней куба.
– Ох, – прочитал он. (Бык (англ)).
Что бы это значило?
В следующее мгновение тридивизор внезапно отключился, те же операции потянулись в обратном порядке. Дальняя плоскость двинулась вперед, сглатывая перспективу. Куб сложился, сверкнул серебристый квадрат, и изображение тут же пропало.
Гарон лихорадочно схватился за клавиатуру. Забегали пальцы, отыскали код словаря. В окошке плоскостного монитора высветилось восемь различных значений не понятного слова. Первым, с вероятностью 87 процентов, было дано английское значение. Словарь перевел его как boeuf (бык, бычий (фр)). Прилагательное, часто используется как определение некой невообразимой силы, действующей, правда, слишком медленно и топорно.
– Бред какой-то! – не удержался от восклицания Гарон.
Вновь в голове послышался голос дежурного:
– Эмиль? Офицер Гарон? Вы слышали приказ? Вам предложено дать объяснения командующему Брейлину. Он ждет вас в своем офисе в тринадцать ноль ноль.
– Есть.