Страница:
Он вздохнул с облегчением, увидев дорогу с щебеночно-асфальтовым покрытием. Стоявшая высоко в небе луна хорошо освещала ее. Силуэт водонапорной башни слева неясно вырисовывался на фоне звезд. Утром он выбрал эту башню в качестве ориентира, по которому сможет найти место, где спрятан мотоцикл, поэтому сейчас он свернул направо, пробрался сквозь кусты, посаженные вдоль дороги, и подошел к своему “Харли”. Осмотрев его, он убедился, что его никто не трогал.
Чтобы не привлечь к себе внимания, он решил пока не заводить мотор. Поэтому он повел мотоцикл по дороге, держась слева от башни, и вскоре приблизился к месту, где его уже ждала Арлен.
Он увидел, что она жестом показывает в сторону кустарника, примыкавшего к лесу. Кусты и молодые деревца были примяты, словно по ним проехал автомобиль. Через тридцать ярдов он увидел темно-синюю машину, почти незаметную на фоне леса.
В машине кто-то был.
За рулем в полной неподвижности сидел тот элегантно одетый мужчина. Тонкий разрез полукругом пересекал его горло. Рана была глубокой и явно сделана острой, как бритва, гарротой, стянутой мощными руками. В лунном свете, пробивавшемся сквозь деревья, была видна кровь, пропитавшая часть пальто мертвеца.
Дрю сразу же подумал о лесе. “Пьянчуга” не сам свалился со скалы! В лесу должен быть кто-то еще!
Теперь он уже не думал о тишине.
Вскочив на мотоцикл, он нажал на педаль стартера. Рев мотора разорвал тишину.
— Черт побери, надо быстрей отсюда выбираться!
13
14
Часть пятая
Грехи прошлого
1
2
3
4
5
6
7
8
Чтобы не привлечь к себе внимания, он решил пока не заводить мотор. Поэтому он повел мотоцикл по дороге, держась слева от башни, и вскоре приблизился к месту, где его уже ждала Арлен.
Он увидел, что она жестом показывает в сторону кустарника, примыкавшего к лесу. Кусты и молодые деревца были примяты, словно по ним проехал автомобиль. Через тридцать ярдов он увидел темно-синюю машину, почти незаметную на фоне леса.
В машине кто-то был.
За рулем в полной неподвижности сидел тот элегантно одетый мужчина. Тонкий разрез полукругом пересекал его горло. Рана была глубокой и явно сделана острой, как бритва, гарротой, стянутой мощными руками. В лунном свете, пробивавшемся сквозь деревья, была видна кровь, пропитавшая часть пальто мертвеца.
Дрю сразу же подумал о лесе. “Пьянчуга” не сам свалился со скалы! В лесу должен быть кто-то еще!
Теперь он уже не думал о тишине.
Вскочив на мотоцикл, он нажал на педаль стартера. Рев мотора разорвал тишину.
— Черт побери, надо быстрей отсюда выбираться!
13
Чувствуя, как Арлен прижимается к нему сзади, а ее руки обнимают его, Дрю мчался к месту, где она оставила свою машину — “Файербёрд”.
Они быстро осмотрели ее и, как в случае с мотоциклом, не нашли ничего подозрительного. “Файербёрд” сразу же тронулся с места, как только Арлен повернула ключ зажигания. Раскидывая во все стороны гравий, машина Арлен мчалась вперед. Дрю на мотоцикле едва поспевал за ней.
Но через пять миль, сразу же после крутого поворота, Дрю, подождав, пока задние огни машины изчезнут из виду, спрятался за кустами рядом с дорогой и стал ждать, не последует ли кто-нибудь за ней. Прошло десять минут. Никого не было. Непонятно, подумал он. Тот, кто убил этих людей, должен был видеть, как мы уезжали. Почему же он не следует за нами? Пожав плечами, он покинул место, где скрывался, и через десять миль встретился с Арлен.
— Здесь кто-то есть, — сказала она.
— Я знаю. — Он поглядел на темную дорогу.
— Никогда не думала, что буду беспокоиться, что за мной не следят.
— Давай попробуем еще раз. — За следующим крутым поворотом он снова свернул с дороги и ждал.
Никто не проехал. Ничего не понимая, он поспешил присоединиться к ней.
— Ну что ж, — сказала она. — Давай проедем обратно несколько миль. Не отрывайся далеко. Я поеду по проселочной дороге.
— Куда?
— Ты сам сказал, что нам надо найти безопасное место, где ты сможешь ответить на мои вопросы. — Голос у нее был усталый. — И рассказать, как все это связано с Джейком.
Они оба тревожно оглянулись.
Что же все-таки произошло в этом лесу?
— Мы должны найти Джейка, — настойчиво прибавила она.
Они быстро осмотрели ее и, как в случае с мотоциклом, не нашли ничего подозрительного. “Файербёрд” сразу же тронулся с места, как только Арлен повернула ключ зажигания. Раскидывая во все стороны гравий, машина Арлен мчалась вперед. Дрю на мотоцикле едва поспевал за ней.
Но через пять миль, сразу же после крутого поворота, Дрю, подождав, пока задние огни машины изчезнут из виду, спрятался за кустами рядом с дорогой и стал ждать, не последует ли кто-нибудь за ней. Прошло десять минут. Никого не было. Непонятно, подумал он. Тот, кто убил этих людей, должен был видеть, как мы уезжали. Почему же он не следует за нами? Пожав плечами, он покинул место, где скрывался, и через десять миль встретился с Арлен.
— Здесь кто-то есть, — сказала она.
— Я знаю. — Он поглядел на темную дорогу.
— Никогда не думала, что буду беспокоиться, что за мной не следят.
— Давай попробуем еще раз. — За следующим крутым поворотом он снова свернул с дороги и ждал.
Никто не проехал. Ничего не понимая, он поспешил присоединиться к ней.
— Ну что ж, — сказала она. — Давай проедем обратно несколько миль. Не отрывайся далеко. Я поеду по проселочной дороге.
— Куда?
— Ты сам сказал, что нам надо найти безопасное место, где ты сможешь ответить на мои вопросы. — Голос у нее был усталый. — И рассказать, как все это связано с Джейком.
Они оба тревожно оглянулись.
Что же все-таки произошло в этом лесу?
— Мы должны найти Джейка, — настойчиво прибавила она.
14
— Проехав некоторое время в южном направлении, они остановились в Вифлееме на Лехай-Ривер. Выбранный ими мотель располагался на боковой улице; он состоял из нескольких вытянутых в линию одинаковых ячеек с узкой площадкой для парковки. Разбудив дежурного, они зарегистрировались как мистер и миссис Роберт Девис и выбрали комнату в самой глубине мотеля (чтобы утром не разбудили машины); дежурный сообщил им, что после трех ночи все ближайшие закусочные закрыты. Поэтому им пришлось довольствоваться той едой, что осталась после гор, да засохшим сыром и печеньем из автомата в холле мотеля.
Машину они припарковали перед входной дверью, а мотоцикл решили оставить за углом так, чтобы его не было видно с улицы; только заперев за собой дверь и завесив шторы, они включили свет.
Арлен сразу же бросилась на кровать. На фоне белого покрывала она” с вытянутыми руками, выглядела так, будто играла в какой-то пьесе роль ангела на снегу. Она закрыла глаза и засмеялась.
— Как когда-то, да? Помнишь, когда мы жили, словно отшельники, в Мексике? Ты, я…
Она открыла глаза, и снова в них появилось выражение напряженной ожидания.
— И Джейк, — сказал Дрю. Она нахмурилась.
— Пора.
Он не ответил.
— Ты обещал.
— Конечно. Просто…
— Джейк. Ты сказал, что был в монастыре. Что шесть лет назад Джейк убил тебя. Что это означит? — Ее голос стал жестким. — Расскажи мне.
Он знал, что этот миг наступит. Все то время, что он ехал сюда, задавая! себе тревожные вопросы: “Что случилось в этом лесу? Почему они не преследуют нас?” — он одновременно готовил себя к этой минуте.
И все еще не был готов.
— Это займет много времени.
— Тогда не будем его терять. Начинай. — Она встала, сняла с себя куртку и начала расстегивать пуговицы на шерстяной рубашке.
Столь интимный жест поразил его, хотя он понимал, что она ведет себя вполне естественно, относясь к нему так. будто они остались любовниками. Усиленная воспоминаниями об их прежней жизни, любовь к ней вспыхнула в нем с новой силой.
— Пока ты будешь рассказывать, — она открыла дверь ванной комнаты, — я приму душ. — Потом нетерпеливо повернулась, не обращая внимания на то, что расстегнутая рубашка не полностью прикрывала грудь. — Давай, Дрю. Начинай.
Он был в смятении, его подсознание противилось тому, чтобы снова вытащить на поверхность глубоко погребенные там кошмары.
Когда он поднялся, Арлен уже не было в комнате. Он услышал скрип петель задергивающейся душевой занавески, затем шум льющейся воды.
Когда занавеска зашуршала снова, он вошел в ванную комнату. За украшенной цветочным узором желтой пленкой был виден ее движущийся силуэт. Испачканные в горах вещи были свалены под раковиной Комната заполнилась паром.
— Дрю.
— Я здесь. Никак не решу, с чего начать. — Он закусил губу, закрыл крышку унитаза, опустился на нее.
— Ты сказал, все началось шесть лет назад.
— Нет. Раньше. Если не знать, что было раньше, не поймешь остального. — Он уставился на пар, заполнивший ванную. Несмотря на близкие отношения, он никогда раньше не говорил ей об этом. Вспоминать было слишком тяжело. — Япония, — чуть слышно сказал он.
— Что? Я не слышу. Этот душ…
— Япония, — сказал он громче.
Пар становился все плотнее, застилал глаза. На мгновение Дрю почувствовал головокружение: ему показалось, что он куда-то проваливается.
Машину они припарковали перед входной дверью, а мотоцикл решили оставить за углом так, чтобы его не было видно с улицы; только заперев за собой дверь и завесив шторы, они включили свет.
Арлен сразу же бросилась на кровать. На фоне белого покрывала она” с вытянутыми руками, выглядела так, будто играла в какой-то пьесе роль ангела на снегу. Она закрыла глаза и засмеялась.
— Как когда-то, да? Помнишь, когда мы жили, словно отшельники, в Мексике? Ты, я…
Она открыла глаза, и снова в них появилось выражение напряженной ожидания.
— И Джейк, — сказал Дрю. Она нахмурилась.
— Пора.
Он не ответил.
— Ты обещал.
— Конечно. Просто…
— Джейк. Ты сказал, что был в монастыре. Что шесть лет назад Джейк убил тебя. Что это означит? — Ее голос стал жестким. — Расскажи мне.
Он знал, что этот миг наступит. Все то время, что он ехал сюда, задавая! себе тревожные вопросы: “Что случилось в этом лесу? Почему они не преследуют нас?” — он одновременно готовил себя к этой минуте.
И все еще не был готов.
— Это займет много времени.
— Тогда не будем его терять. Начинай. — Она встала, сняла с себя куртку и начала расстегивать пуговицы на шерстяной рубашке.
Столь интимный жест поразил его, хотя он понимал, что она ведет себя вполне естественно, относясь к нему так. будто они остались любовниками. Усиленная воспоминаниями об их прежней жизни, любовь к ней вспыхнула в нем с новой силой.
— Пока ты будешь рассказывать, — она открыла дверь ванной комнаты, — я приму душ. — Потом нетерпеливо повернулась, не обращая внимания на то, что расстегнутая рубашка не полностью прикрывала грудь. — Давай, Дрю. Начинай.
Он был в смятении, его подсознание противилось тому, чтобы снова вытащить на поверхность глубоко погребенные там кошмары.
Когда он поднялся, Арлен уже не было в комнате. Он услышал скрип петель задергивающейся душевой занавески, затем шум льющейся воды.
Когда занавеска зашуршала снова, он вошел в ванную комнату. За украшенной цветочным узором желтой пленкой был виден ее движущийся силуэт. Испачканные в горах вещи были свалены под раковиной Комната заполнилась паром.
— Дрю.
— Я здесь. Никак не решу, с чего начать. — Он закусил губу, закрыл крышку унитаза, опустился на нее.
— Ты сказал, все началось шесть лет назад.
— Нет. Раньше. Если не знать, что было раньше, не поймешь остального. — Он уставился на пар, заполнивший ванную. Несмотря на близкие отношения, он никогда раньше не говорил ей об этом. Вспоминать было слишком тяжело. — Япония, — чуть слышно сказал он.
— Что? Я не слышу. Этот душ…
— Япония, — сказал он громче.
Пар становился все плотнее, застилал глаза. На мгновение Дрю почувствовал головокружение: ему показалось, что он куда-то проваливается.
Часть пятая
«ВИЗИТ»
Грехи прошлого
1
Япония, 1960 год.
10 июня, незадолго до ожидаемого визита в страну американского президента Дуайта Эйзенхауэра, разбушевавшаяся толпа в десять тысяч человек осадила токийский аэропорт, протестуя против заключения нового американо-японского оборонительного договора, по которому разрешалось постоянное присутствие в стране американских военных баз и хуже того — если учесть, что США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, — американского ядерного оружия. Непосредственными объектами их ярости были американский посол в Японии и некоторые представители администрации Белого Дома. Чтобы показать, что может произойти, если американский президент все-таки прилетит, толпа окружила лимузин, в котором американские служащие собирались поехать в посольство, и так угрожала им, что вертолет военно-морских сил США вынужден был срочно приземлиться посреди толпы и, взяв на борт американцев, отправить их в безопасное место.
Шесть дней спустя японское правительство объявило, что визит Эйзенхауэра отложен. Однако массовые демонстрации продолжались.
10 июня, незадолго до ожидаемого визита в страну американского президента Дуайта Эйзенхауэра, разбушевавшаяся толпа в десять тысяч человек осадила токийский аэропорт, протестуя против заключения нового американо-японского оборонительного договора, по которому разрешалось постоянное присутствие в стране американских военных баз и хуже того — если учесть, что США сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, — американского ядерного оружия. Непосредственными объектами их ярости были американский посол в Японии и некоторые представители администрации Белого Дома. Чтобы показать, что может произойти, если американский президент все-таки прилетит, толпа окружила лимузин, в котором американские служащие собирались поехать в посольство, и так угрожала им, что вертолет военно-морских сил США вынужден был срочно приземлиться посреди толпы и, взяв на борт американцев, отправить их в безопасное место.
Шесть дней спустя японское правительство объявило, что визит Эйзенхауэра отложен. Однако массовые демонстрации продолжались.
2
Токио, неделю спустя.
Из-за недавних беспорядков — отец в последнее время часто произносил эти слова, — отменили пикник в день его рождения. Он не знал, что такое эти беспорядки (наверно, они были как-то связаны с посольством, где работал отец), но знал, что, когда ему в прошлом году исполнилось девять, на праздник пришли двенадцать детей, а завтра не будет ни одного.
— Из-за беспорядков американцам небезопасно собираться вместе, — сказал отец. — Ведь подъедет много машин, придет много взрослых. Все это привлечет внимание. Мы не можем позволить, чтобы произошли еще какие-то инциденты. Я уверен, что ты это понимаешь, Дрю. Я обещаю, на следующий год мы устроим тебе еще более грандиозный праздник, чем собирались устроить в этом году.
Но Дрю не понимал, вернее, понял не больше, чем когда отец накануне сказал маме за ужином, что, возможно, придется переехать из своего дома в посольство.
— Временно. Пока ситуация не стабилизируется. — Отец иногда употреблял слова, которых Дрю не понимал.
Что значит “стабилизируется”? Единственным, что указывало Дрю на неладное, было исчезновение большинства японских слуг. И сейчас, когда Дрю думал об этом, он вспомнил еще кое-что необычное. Японский мальчик, лучший его друг здесь, больше не приходил играть. Дрю часто звонил ему, но родители мальчика всегда отвечали, что его нет дома.
— Ну, не горюй о празднике, приятель, — сказал отец, ласково взъерошив ему волосы. — Не гляди так мрачно. Ты все равно получишь подарки. Много подарков. И большой шоколадный торт, твой любимый. Даже я останусь дома, чтобы отпраздновать вместе с тобой.
— Ты хочешь сказать, что сможешь уйти с работы? — спросила явно довольная мама. — Разве тебе не нужно будет оставаться в посольстве?
— Я сказал послу, что эти несколько часов мой сын мне важнее, чем любой, будь он проклят, кризис.
— И посол не рассердился?
— Он только засмеялся и сказал: “Передайте поздравления от меня вашему сыну”.
Из-за недавних беспорядков — отец в последнее время часто произносил эти слова, — отменили пикник в день его рождения. Он не знал, что такое эти беспорядки (наверно, они были как-то связаны с посольством, где работал отец), но знал, что, когда ему в прошлом году исполнилось девять, на праздник пришли двенадцать детей, а завтра не будет ни одного.
— Из-за беспорядков американцам небезопасно собираться вместе, — сказал отец. — Ведь подъедет много машин, придет много взрослых. Все это привлечет внимание. Мы не можем позволить, чтобы произошли еще какие-то инциденты. Я уверен, что ты это понимаешь, Дрю. Я обещаю, на следующий год мы устроим тебе еще более грандиозный праздник, чем собирались устроить в этом году.
Но Дрю не понимал, вернее, понял не больше, чем когда отец накануне сказал маме за ужином, что, возможно, придется переехать из своего дома в посольство.
— Временно. Пока ситуация не стабилизируется. — Отец иногда употреблял слова, которых Дрю не понимал.
Что значит “стабилизируется”? Единственным, что указывало Дрю на неладное, было исчезновение большинства японских слуг. И сейчас, когда Дрю думал об этом, он вспомнил еще кое-что необычное. Японский мальчик, лучший его друг здесь, больше не приходил играть. Дрю часто звонил ему, но родители мальчика всегда отвечали, что его нет дома.
— Ну, не горюй о празднике, приятель, — сказал отец, ласково взъерошив ему волосы. — Не гляди так мрачно. Ты все равно получишь подарки. Много подарков. И большой шоколадный торт, твой любимый. Даже я останусь дома, чтобы отпраздновать вместе с тобой.
— Ты хочешь сказать, что сможешь уйти с работы? — спросила явно довольная мама. — Разве тебе не нужно будет оставаться в посольстве?
— Я сказал послу, что эти несколько часов мой сын мне важнее, чем любой, будь он проклят, кризис.
— И посол не рассердился?
— Он только засмеялся и сказал: “Передайте поздравления от меня вашему сыну”.
3
Назавтра, в два часа дня, у парадного подъезда остановился длинный черный лимузин. Дрю с большим интересом разглядывал его из окна своей спальни. На машине рядом с зеркалом заднего вида на металлическом штыре развевался американский флажок. Номерной знак был того же типа, что и на отцовской машине, — посольский. Водитель вышел из машины, взяв с соседнего сиденья большую коробку в красно-бело-синей упаковке, выпрямился и направился по извилистой дорожке мимо красивого японского садика к дому.
Он позвонил в дверь, поправил свою шоферскую кепку, затем повернул голову, привлеченный пением не видимой ему птицы, доносящимся с ближайшего, в цвету, вишневого дерева. Пожилая японка, одна из немногих японских слуг, не отказавшихся от работы, одетая в ярко-оранжевое кимоно, вышла к нему и отвесила грациозный поклон.
Водитель слегка поклонился в ответ и затем, по американской привычке, дотронулся до козырька.
— Пожалуйста, скажите мистеру Маклейну, что посол передает свои поздравления. — Он улыбнулся. — Или, как мне кажется, это нужно сказать его сыну. И передать ему подарок. Посол надеется, что этот подарок компенсирует мальчику отменный праздник.
Водитель отдал коробку служанке, снова поклонился и вернулся к лимузину.
Он позвонил в дверь, поправил свою шоферскую кепку, затем повернул голову, привлеченный пением не видимой ему птицы, доносящимся с ближайшего, в цвету, вишневого дерева. Пожилая японка, одна из немногих японских слуг, не отказавшихся от работы, одетая в ярко-оранжевое кимоно, вышла к нему и отвесила грациозный поклон.
Водитель слегка поклонился в ответ и затем, по американской привычке, дотронулся до козырька.
— Пожалуйста, скажите мистеру Маклейну, что посол передает свои поздравления. — Он улыбнулся. — Или, как мне кажется, это нужно сказать его сыну. И передать ему подарок. Посол надеется, что этот подарок компенсирует мальчику отменный праздник.
Водитель отдал коробку служанке, снова поклонился и вернулся к лимузину.
4
Несмотря на растущее нетерпение, Дрю следовал наставлениям и ждал в своей комнате, пока родители не убедятся, что все подготовлено как следует.
— Нас всего трое, — сказала мама. — А веселья нам хватит на двадцать человек.
Дрю лихорадочно перелистывал страницы американских комиксов — “Супермен” и “Дэви Крокет”, которые он больше всего любил, прислал ему отец.
— Дипломатической почтой, — сказал отец, но Дрю понимал, что он шутит. — Для моего сына мне ничего не жалко.
Дрю лежал на кровати, глядя в потолок, и нетерпеливо ждал.
— Давай, Дрю, — услышал он голос матери из сада. — Ты можешь уже идти. Он поднялся с кровати и выбежал из комнаты. Быстрее всего было пройти в сад через кабинет отца. Проходя мимо письменного стола, он увидел через открытую раздвижную дверь мать и отца, сидевших в саду за круглым столом, заваленным подарками всевозможных размеров и цветов. Солнце отражалось от высокого матированного стакана в руках у мамы.
— О, даже посол прислал тебе подарок, — весело сказала она, увидев
Дрю, и поднесла стакан к губам.
— Ну, это уж слишком. У него и так голова идет кругом. Интересно, что там, — сказал отец и потряс коробку.
Дрю вошел в сад.
Взрыв оглушил его, с силой отбросил назад через открытую дверь кабинета к отцовскому столу. От удара о стол у него на мгновение потемнело в глазах. Он не помнил, как упал со стола на пол.
Он помнил лишь, что потом, пошатываясь, встал на ноги. Гул в ушах вызывал тошноту. Перед глазами все расплывалось. Когда он, спотыкаясь, подошел к тому, что осталось от двери, то обнаружил — и был этим очень смущен, — его одежда мокрая, но, отчаянно протирая глаза, увидел, что это кровь. Уже одно это должно было бы, казалось, заставить его закричать. Но он не закричал. Не закричал ни тогда, когда подумал, что, наверное, сильно ранен, ни тогда, когда понял, что это не его кровь.
Он пробрался через разрушенную дверь и увидел расшвырянные по лужайке куски тел отца и матери и траву, пропитанную их кровью. Праздничный торт, тарелки и чашки и подарки в ярких обертках, лежавшие на столе, — всего этого больше не существовало. Да и сам стол был весь разворочен. Он задыхался от едкого густого дыма. Рядом с ним горел куст.
Но он все еще не кричал.
Пока глаза его не остановились на почти оторванной от туловища голове матери. Сила взрыва забила ей в рот стакан, из которого она пила. Круглое дно стакана застряло между разорванными губами. Осколки стакана оставались у нее во рту. Из искромсанных щек торчали острые куски стекла, по которым текла кровь.
И только тогда он закричал.
— Нас всего трое, — сказала мама. — А веселья нам хватит на двадцать человек.
Дрю лихорадочно перелистывал страницы американских комиксов — “Супермен” и “Дэви Крокет”, которые он больше всего любил, прислал ему отец.
— Дипломатической почтой, — сказал отец, но Дрю понимал, что он шутит. — Для моего сына мне ничего не жалко.
Дрю лежал на кровати, глядя в потолок, и нетерпеливо ждал.
— Давай, Дрю, — услышал он голос матери из сада. — Ты можешь уже идти. Он поднялся с кровати и выбежал из комнаты. Быстрее всего было пройти в сад через кабинет отца. Проходя мимо письменного стола, он увидел через открытую раздвижную дверь мать и отца, сидевших в саду за круглым столом, заваленным подарками всевозможных размеров и цветов. Солнце отражалось от высокого матированного стакана в руках у мамы.
— О, даже посол прислал тебе подарок, — весело сказала она, увидев
Дрю, и поднесла стакан к губам.
— Ну, это уж слишком. У него и так голова идет кругом. Интересно, что там, — сказал отец и потряс коробку.
Дрю вошел в сад.
Взрыв оглушил его, с силой отбросил назад через открытую дверь кабинета к отцовскому столу. От удара о стол у него на мгновение потемнело в глазах. Он не помнил, как упал со стола на пол.
Он помнил лишь, что потом, пошатываясь, встал на ноги. Гул в ушах вызывал тошноту. Перед глазами все расплывалось. Когда он, спотыкаясь, подошел к тому, что осталось от двери, то обнаружил — и был этим очень смущен, — его одежда мокрая, но, отчаянно протирая глаза, увидел, что это кровь. Уже одно это должно было бы, казалось, заставить его закричать. Но он не закричал. Не закричал ни тогда, когда подумал, что, наверное, сильно ранен, ни тогда, когда понял, что это не его кровь.
Он пробрался через разрушенную дверь и увидел расшвырянные по лужайке куски тел отца и матери и траву, пропитанную их кровью. Праздничный торт, тарелки и чашки и подарки в ярких обертках, лежавшие на столе, — всего этого больше не существовало. Да и сам стол был весь разворочен. Он задыхался от едкого густого дыма. Рядом с ним горел куст.
Но он все еще не кричал.
Пока глаза его не остановились на почти оторванной от туловища голове матери. Сила взрыва забила ей в рот стакан, из которого она пила. Круглое дно стакана застряло между разорванными губами. Осколки стакана оставались у нее во рту. Из искромсанных щек торчали острые куски стекла, по которым текла кровь.
И только тогда он закричал.
5
Пар начал рассеиваться. Силуэт Арлен за занавеской стал неподвижен. В ванной было тихо. Дрю не заметил, что она выключила воду.
Тишину нарушил скрип металлических петель отодвигаемой занавески. Арлен с состраданием смотрела на него.
— Я не знала.
— Ты и не могла знать. Это то, о чем я не люблю говорить. Даже сейчас это причиняет такую боль… — “Только однажды, — подумал Дрю, — когда мне было очень плохо, я рассказал об этом Джейку”. Он вытер рукой вокруг глаз то, что вполне могло быть паром.
— Я очень тебе сочувствую.
— Да. — Отрешенно произнес он.
— Подарок из посольства.
— В красно-бело-голубой обертке.
— Был начинен взрывчаткой?
Дрю кивнул.
— Но он был не из посольства, и лимузин был не посольский, и правительственный номер на машине был подделан, — сказала она.
— Конечно. И никто ничего не знал о водителе. В разведывательном отделе посольства мне показывали фотографии — ничего.
— Профессионально.
— Да. — Дрю закрыл глаза. — Это верно.
Тишину нарушил скрип металлических петель отодвигаемой занавески. Арлен с состраданием смотрела на него.
— Я не знала.
— Ты и не могла знать. Это то, о чем я не люблю говорить. Даже сейчас это причиняет такую боль… — “Только однажды, — подумал Дрю, — когда мне было очень плохо, я рассказал об этом Джейку”. Он вытер рукой вокруг глаз то, что вполне могло быть паром.
— Я очень тебе сочувствую.
— Да. — Отрешенно произнес он.
— Подарок из посольства.
— В красно-бело-голубой обертке.
— Был начинен взрывчаткой?
Дрю кивнул.
— Но он был не из посольства, и лимузин был не посольский, и правительственный номер на машине был подделан, — сказала она.
— Конечно. И никто ничего не знал о водителе. В разведывательном отделе посольства мне показывали фотографии — ничего.
— Профессионально.
— Да. — Дрю закрыл глаза. — Это верно.
6
Опустошенный, оцепеневший от горя, стоял он напротив посла в угнетающе огромной комнате. Его, десятилетнего мальчика, особенно тревожил потолок — он казался таким высоким, что Дрю чувствовал себя совершенно беззащитным, как будто он сам внезапно стал совсем маленьким. Массивная мебель, обитая кожей, вызывала неприязнь. Стены с мрачными деревянными панелями, тоскливые книги на массивных полках, фотографии напустивших на себя важный вид мужчин. Ковер был таким толстым, что он не знал, можно ли ступить на него в ботинках.
— Это все, сэр? — спросил посольский охранник — глаза Дрю расширились, когда он увидел у него на поясе пистолет, — у довольно старого седого человека, сидевшего за столом в дальнем конце этой огромной комнаты.
Дрю узнал этого человека, так как видел его несколько раз, когда родители привозили его в посольство на празднование Рождества и Дня Независимости. Он был одет в серый в тонкую полоску костюм и жилет. Аккуратно подстриженные усы были такими же белыми, как и волосы на голове. Худощавое морщинистое лицо выглядело усталым.
— Да, спасибо, — сказал он охраннику. — Скажите секретарю, чтобы меня никто не тревожил в течение пятнадцати минут.
— Хорошо, сэр. — Охранник попятился и покинул комнату, прикрыв за собой дверь.
— Привет. Тебя зовут Эндрю, не так ли? — Посол внимательно смотрел на него и, по-видимому, тщательно выбирал слова. — Что же ты не подойдешь ближе и не сядешь?
Сконфузившись, Дрю сел. Кожаное кресло заскрипело под ним, ноги болтались в воздухе.
— Я рад, что ты уже вышел из госпиталя… Там тебя хорошо лечили? Дрю, сбитый с толку, только вздохнул. Там, в госпитале, были солдаты с ружьями, которых он боялся. Других детей там не было, и, слабый от уколов, которые делали ему, чтобы он мог уснуть, мальчик не мог понять, почему медицинских сестер называли лейтенантами.
— Твой доктор сообщил мне, что, кроме нескольких порезов и ушибов и этих ожогов на бровях, с тобой все в порядке. Действительно, чудо. Он сказал, что не надо тревожиться. Волосы на бровях должны отрасти.
Дрю, нахмурившись, смотрел на него, не понимая. Его брови? Что ему до них? Его родители — осколки стекла, выпиравшие из изуродованного залитого кровью лица мамы, — только это имело значение.
От горя у него свело живот, сжалось сердце.
Посол озабоченно наклонился в кресле.
— С тобой все в порядке, сынок?
Дрю хотел заплакать, но сдержался и, судорожно глотнув воздух, кивнул.
Посол ждал, пытаясь улыбнуться.
— А как тебе твоя комната здесь, в посольстве? Я понимаю, ты скучаешь по дому, но при данных обстоятельствах мы не можем позволить тебе оставаться там, даже с охранниками. Ты это понимаешь. Я надеюсь, что тебе здесь, по крайней мере, удобно.
Спальня, в которой сейчас жил Дрю, напоминала ему комнату в гостинице. Если бы он умел выразить свое ощущение такими словами, он назвал бы ее безликой: в таких комнатах он с родителями жил однажды во время их отпуска на Гавайях. Но он снова заставил себя кивнуть.
— Я знаю, мои служащие относятся к тебе очень хорошо, — продолжал посол. — Я распорядился, чтобы тебе давали столько мороженого, сколько ты захочешь. Хотя бы в течение этих нескольких дней. Наверное, ты больше всего любишь клубничное.
При воспоминании о клубничном мороженом перед глазами мальчика снова возникли окровавленные щеки матери.
— Может быть, мы можем принести тебе еще что-то? Что-нибудь из дома, по чему ты скучаешь?
“Моих маму и папу”, — хотел закричать Дрю. Но он страдал молча.
— Ничего?
Чувствуя неловкость, Дрю старался вспомнить хоть что-нибудь и еле слышно произнес первое, что пришло ему в голову. Посол выпрямился в кресле.
— Прости, сынок. Я не расслышал тебя. “Не зовите меня “сынок”. — Дрю сжался от боли. — Я не ваш сын. Я ничей сын. Ничей больше”. Но он сказал только:
— Мои комиксы.
Посол, казалось, вздохнул с облегчением.
— Конечно. Всё, что ты захочешь. Я пошлю сегодня человека за ними. Какие тебе больше нравятся?
— “Супермен”. — Ему было все равно. Он хотел как можно скорее уйти отсюда. — “Деви Крокет”.
— Ты получишь целую кучу. — Посол поджал губы. — Теперь вот что. — Он встал, обошел стол и, опершись на него, наклонился так, чтобы мог глядеть мальчику прямо в глаза. — Мне надо кое-что обсудить с тобой. Это нелегко, но это нужно сделать. Похороны твоих родителей…
Дрю вздрогнул. Хотя ему было всего десять лет, но то, что произошло вчера, заставило его внезапно осознать, что такое смерть. Конечно, после того как он увидел разбросанные части тел своих родителей, он понимал, что их уже не соединишь вместе.
— …назначены на завтрашнее утро. Я обсуждал этот вопрос со своими помощниками. Мы знаем, как тяжело это будет для тебя, но решили, что ты должен присутствовать на похоронах. Чтобы твои кошмары, так сказать, улеглись. И чтобы сделать тебя символом…
Дрю не понял значения этого слова.
— Того, на что способна ненависть. Того, чему нельзя позволить случиться снова. Я знаю, что все это для тебя тяжело, но иногда мы должны стараться сделать так, чтобы из плохого произросло что-то хорошее Мы хотим, чтобы ты сидел на передней скамейке во время процедуры. Тебя будут много фотографировать. Много людей — может быть, весь мир — будут смотреть на тебя. Мне жаль, что тебе пришлось так быстро повзрослеть. Но я уверен, что твой отец и твоя мать хотели бы, чтобы ты пошел.
И тут Дрю заплакал. Как он ни старался сдержаться, остановиться не мог.
Посол, крепко обняв, похлопал его по спине.
— Это именно то, что нужно. Пусть это покинет тебя. Поверь, после тебе станет лучше.
Дрю не нужны были эти утешения. Он продолжал плакать; он так сильно бился в конвульсиях, что, казалось, сердце не выдержит. Наконец, он стих. Утирая глаза, чувствуя, как слезы все еще жгут ему щеки, Дрю, насупившись, обратил на посла взгляд, исполненный боли.
— Зачем?..
— Прости, Эндрю. Я не уверен, что понял. Зачем что?
— Кто их убил? Зачем? Посол вздохнул.
— Я и сам хотел бы знать. К сожалению, в эти дни Америка не очень популярна. — Он перечислил несколько стран, о большинстве из которых Дрю никогда не слышал, — Кубу, Камерун, Алжир, Конго. — Не только здесь, в Японии, но и в этих государствах настроены против нас. Все меняется. Мир становится совсем другим.
— Но вы сможете назвать того, кто это сделал?
— Мне очень жаль. Мы пока многого не знаем. Но я обещаю, мы сделаем все, чтобы найти убийцу. Дрю моргнул сквозь слезы.
— Мне тяжело все выкладывать сразу. Но я должен обсудить с тобой еще кое-что. Я уже сказал, что распорядился на кухне давать тебе в течение этих нескольких дней столько мороженого, сколько ты захочешь. Почему я сказал “нескольких”, сейчас объясню. Через несколько дней после похорон, как только немного придешь в себя, ты будешь отправлен обратно в Штаты. Кто-то должен присматривать за тобой. Я уже договорился с твоим дядей, что ты останешься у него. Ты можешь поговорить с ним по международному телефону — посол взглянул на часы — через двадцать минут.
В замешательстве Дрю пытался вспомнить, как выглядит его дядя, но перед глазами вставало лицо отца, или, вернее, неотчетливое изображение отцовского лица. Его ужаснуло, что он не может вспомнить, как выглядел отец. Только части тела, разбросанные по пропитанной кровью лужайке.
— Это все, сэр? — спросил посольский охранник — глаза Дрю расширились, когда он увидел у него на поясе пистолет, — у довольно старого седого человека, сидевшего за столом в дальнем конце этой огромной комнаты.
Дрю узнал этого человека, так как видел его несколько раз, когда родители привозили его в посольство на празднование Рождества и Дня Независимости. Он был одет в серый в тонкую полоску костюм и жилет. Аккуратно подстриженные усы были такими же белыми, как и волосы на голове. Худощавое морщинистое лицо выглядело усталым.
— Да, спасибо, — сказал он охраннику. — Скажите секретарю, чтобы меня никто не тревожил в течение пятнадцати минут.
— Хорошо, сэр. — Охранник попятился и покинул комнату, прикрыв за собой дверь.
— Привет. Тебя зовут Эндрю, не так ли? — Посол внимательно смотрел на него и, по-видимому, тщательно выбирал слова. — Что же ты не подойдешь ближе и не сядешь?
Сконфузившись, Дрю сел. Кожаное кресло заскрипело под ним, ноги болтались в воздухе.
— Я рад, что ты уже вышел из госпиталя… Там тебя хорошо лечили? Дрю, сбитый с толку, только вздохнул. Там, в госпитале, были солдаты с ружьями, которых он боялся. Других детей там не было, и, слабый от уколов, которые делали ему, чтобы он мог уснуть, мальчик не мог понять, почему медицинских сестер называли лейтенантами.
— Твой доктор сообщил мне, что, кроме нескольких порезов и ушибов и этих ожогов на бровях, с тобой все в порядке. Действительно, чудо. Он сказал, что не надо тревожиться. Волосы на бровях должны отрасти.
Дрю, нахмурившись, смотрел на него, не понимая. Его брови? Что ему до них? Его родители — осколки стекла, выпиравшие из изуродованного залитого кровью лица мамы, — только это имело значение.
От горя у него свело живот, сжалось сердце.
Посол озабоченно наклонился в кресле.
— С тобой все в порядке, сынок?
Дрю хотел заплакать, но сдержался и, судорожно глотнув воздух, кивнул.
Посол ждал, пытаясь улыбнуться.
— А как тебе твоя комната здесь, в посольстве? Я понимаю, ты скучаешь по дому, но при данных обстоятельствах мы не можем позволить тебе оставаться там, даже с охранниками. Ты это понимаешь. Я надеюсь, что тебе здесь, по крайней мере, удобно.
Спальня, в которой сейчас жил Дрю, напоминала ему комнату в гостинице. Если бы он умел выразить свое ощущение такими словами, он назвал бы ее безликой: в таких комнатах он с родителями жил однажды во время их отпуска на Гавайях. Но он снова заставил себя кивнуть.
— Я знаю, мои служащие относятся к тебе очень хорошо, — продолжал посол. — Я распорядился, чтобы тебе давали столько мороженого, сколько ты захочешь. Хотя бы в течение этих нескольких дней. Наверное, ты больше всего любишь клубничное.
При воспоминании о клубничном мороженом перед глазами мальчика снова возникли окровавленные щеки матери.
— Может быть, мы можем принести тебе еще что-то? Что-нибудь из дома, по чему ты скучаешь?
“Моих маму и папу”, — хотел закричать Дрю. Но он страдал молча.
— Ничего?
Чувствуя неловкость, Дрю старался вспомнить хоть что-нибудь и еле слышно произнес первое, что пришло ему в голову. Посол выпрямился в кресле.
— Прости, сынок. Я не расслышал тебя. “Не зовите меня “сынок”. — Дрю сжался от боли. — Я не ваш сын. Я ничей сын. Ничей больше”. Но он сказал только:
— Мои комиксы.
Посол, казалось, вздохнул с облегчением.
— Конечно. Всё, что ты захочешь. Я пошлю сегодня человека за ними. Какие тебе больше нравятся?
— “Супермен”. — Ему было все равно. Он хотел как можно скорее уйти отсюда. — “Деви Крокет”.
— Ты получишь целую кучу. — Посол поджал губы. — Теперь вот что. — Он встал, обошел стол и, опершись на него, наклонился так, чтобы мог глядеть мальчику прямо в глаза. — Мне надо кое-что обсудить с тобой. Это нелегко, но это нужно сделать. Похороны твоих родителей…
Дрю вздрогнул. Хотя ему было всего десять лет, но то, что произошло вчера, заставило его внезапно осознать, что такое смерть. Конечно, после того как он увидел разбросанные части тел своих родителей, он понимал, что их уже не соединишь вместе.
— …назначены на завтрашнее утро. Я обсуждал этот вопрос со своими помощниками. Мы знаем, как тяжело это будет для тебя, но решили, что ты должен присутствовать на похоронах. Чтобы твои кошмары, так сказать, улеглись. И чтобы сделать тебя символом…
Дрю не понял значения этого слова.
— Того, на что способна ненависть. Того, чему нельзя позволить случиться снова. Я знаю, что все это для тебя тяжело, но иногда мы должны стараться сделать так, чтобы из плохого произросло что-то хорошее Мы хотим, чтобы ты сидел на передней скамейке во время процедуры. Тебя будут много фотографировать. Много людей — может быть, весь мир — будут смотреть на тебя. Мне жаль, что тебе пришлось так быстро повзрослеть. Но я уверен, что твой отец и твоя мать хотели бы, чтобы ты пошел.
И тут Дрю заплакал. Как он ни старался сдержаться, остановиться не мог.
Посол, крепко обняв, похлопал его по спине.
— Это именно то, что нужно. Пусть это покинет тебя. Поверь, после тебе станет лучше.
Дрю не нужны были эти утешения. Он продолжал плакать; он так сильно бился в конвульсиях, что, казалось, сердце не выдержит. Наконец, он стих. Утирая глаза, чувствуя, как слезы все еще жгут ему щеки, Дрю, насупившись, обратил на посла взгляд, исполненный боли.
— Зачем?..
— Прости, Эндрю. Я не уверен, что понял. Зачем что?
— Кто их убил? Зачем? Посол вздохнул.
— Я и сам хотел бы знать. К сожалению, в эти дни Америка не очень популярна. — Он перечислил несколько стран, о большинстве из которых Дрю никогда не слышал, — Кубу, Камерун, Алжир, Конго. — Не только здесь, в Японии, но и в этих государствах настроены против нас. Все меняется. Мир становится совсем другим.
— Но вы сможете назвать того, кто это сделал?
— Мне очень жаль. Мы пока многого не знаем. Но я обещаю, мы сделаем все, чтобы найти убийцу. Дрю моргнул сквозь слезы.
— Мне тяжело все выкладывать сразу. Но я должен обсудить с тобой еще кое-что. Я уже сказал, что распорядился на кухне давать тебе в течение этих нескольких дней столько мороженого, сколько ты захочешь. Почему я сказал “нескольких”, сейчас объясню. Через несколько дней после похорон, как только немного придешь в себя, ты будешь отправлен обратно в Штаты. Кто-то должен присматривать за тобой. Я уже договорился с твоим дядей, что ты останешься у него. Ты можешь поговорить с ним по международному телефону — посол взглянул на часы — через двадцать минут.
В замешательстве Дрю пытался вспомнить, как выглядит его дядя, но перед глазами вставало лицо отца, или, вернее, неотчетливое изображение отцовского лица. Его ужаснуло, что он не может вспомнить, как выглядел отец. Только части тела, разбросанные по пропитанной кровью лужайке.
7
— Но кто же убил твоих родителей? — Арлен сидела рядом с ним на кровати, завернувшись в одеяло.
— Я так и не узнал. В посольстве я слышал много толков. Говорили, что американец, переодевшийся шофером и вручивший бомбу, был наемным убийцей. Он не принадлежал ни к какой группировке. Тогда впервые я услышал это слово — “наемный убийца”. Предполагали, что он был нанят японскими фанатиками, но один человек из разведывательного отдела посольства — он жил в Японии с конца войны — настаивал, что подложить бомбу — не в японском обычае. Он все говорил о самураях и бушидо и о многом другом, чего я не понял. Кодекс чести воина. Он сказал, что японец, достойны и этого имени, согласно кодексу убивает своего врага в открытом поединке, лицом к лицу. Не взрывом бомбы, не выстрелом из ружья, а только мечом. И действительно, три месяца спустя один японец, пробившись через толпу, пронзил мечом японского политика, выступавшего за новый договор с Америкой. И еще он говорил, что настоящий японец не будет убивать ни жену, ни ребенка — только мужа, отца.
— Но если он считал, что это не японцы, то кого же винил?
— Русских. Многое из того, что он говорил, я понял лишь позже. Цель нового оборонительного договора заключалась в защите Японии от нападения со стороны Советов. Разместив наши базы в Японии, мы используем влияние в юго-восточной Азии, чтобы сдерживать распространение там коммунизма. Расчет, по словам этого сотрудника посольства, состоял в том, чтобы создать впечатление, что именно японец убил американского дипломата и его семью, и тогда…
— Их смерть должна была вызвать такой взрыв возмущения, что пропасть между Америкой и Японией стала бы непреодолимой, — сказала Арлен.
— Да, такова была его мысль. Но если действительно был такой расчет, то эта тактика не сработала. Убийство моих родителей заставило каждого понять, насколько ситуация уже вышла из-под контроля. Японцы, обеспокоенные тем, что их могут обвинить в убийстве, прекратили демонстрации. Кризис миновал.
Арлен взяла его за руку.
— Но твои кошмары не прошли…
Во взгляде, обращенном к ней, было страдание.
— Я хотел наказать убийц.
— Я так и не узнал. В посольстве я слышал много толков. Говорили, что американец, переодевшийся шофером и вручивший бомбу, был наемным убийцей. Он не принадлежал ни к какой группировке. Тогда впервые я услышал это слово — “наемный убийца”. Предполагали, что он был нанят японскими фанатиками, но один человек из разведывательного отдела посольства — он жил в Японии с конца войны — настаивал, что подложить бомбу — не в японском обычае. Он все говорил о самураях и бушидо и о многом другом, чего я не понял. Кодекс чести воина. Он сказал, что японец, достойны и этого имени, согласно кодексу убивает своего врага в открытом поединке, лицом к лицу. Не взрывом бомбы, не выстрелом из ружья, а только мечом. И действительно, три месяца спустя один японец, пробившись через толпу, пронзил мечом японского политика, выступавшего за новый договор с Америкой. И еще он говорил, что настоящий японец не будет убивать ни жену, ни ребенка — только мужа, отца.
— Но если он считал, что это не японцы, то кого же винил?
— Русских. Многое из того, что он говорил, я понял лишь позже. Цель нового оборонительного договора заключалась в защите Японии от нападения со стороны Советов. Разместив наши базы в Японии, мы используем влияние в юго-восточной Азии, чтобы сдерживать распространение там коммунизма. Расчет, по словам этого сотрудника посольства, состоял в том, чтобы создать впечатление, что именно японец убил американского дипломата и его семью, и тогда…
— Их смерть должна была вызвать такой взрыв возмущения, что пропасть между Америкой и Японией стала бы непреодолимой, — сказала Арлен.
— Да, такова была его мысль. Но если действительно был такой расчет, то эта тактика не сработала. Убийство моих родителей заставило каждого понять, насколько ситуация уже вышла из-под контроля. Японцы, обеспокоенные тем, что их могут обвинить в убийстве, прекратили демонстрации. Кризис миновал.
Арлен взяла его за руку.
— Но твои кошмары не прошли…
Во взгляде, обращенном к ней, было страдание.
— Я хотел наказать убийц.
8
Он часто ходил к мессе с родителями, но до похорон не замечал, как много изображений смерти окружало его в церкви. Христос на кресте, гвоздями пробиты его руки и ноги, спина иссечена плетьми, голова увенчана шипами, на боку открытая рана от удара копьем. В молитвеннике он нашел цветное изображение гроба, из которого поднялся Христос. Ученики Христа стоят перед отваленным в сторону камнем, лица их обращены к небу, они восхваляют Господа.
Но он знал, что ничто не вернет его родителей. Он видел окровавленные куски их тел.
Оглушительная музыка органа леденила кровь, латинский язык мессы казался таким же непонятным, как и английский, на котором священник описывал то, что он назвал “ужасной трагедией”. Сидя на передней скамье, Дрю чувствовал, как все смотрят на него. Его все время фотографировали. Ему хотелось плакать.
Но он знал, что ничто не вернет его родителей. Он видел окровавленные куски их тел.
Оглушительная музыка органа леденила кровь, латинский язык мессы казался таким же непонятным, как и английский, на котором священник описывал то, что он назвал “ужасной трагедией”. Сидя на передней скамье, Дрю чувствовал, как все смотрят на него. Его все время фотографировали. Ему хотелось плакать.