Страница:
— Но вы поддерживаете этот вариант?
— Нет.
— Почему?
— Слишком большой риск, что история выплывет наружу. Такого рода процедуры — омовение, погребение — требуют участия многих людей, поэтому возможно появление слухов. Если бы этим занимались профессионалы или работники разведки, я бы не беспокоился. Но священников эта работа приведет в такое шоковое состояние, что они вряд ли смогут держать язык за зубами.
Епископ немного помолчал, раздумывая.
— Возможно. Но не забывайте, что священники привыкли к обетам, требующим хранить тайну. Я бы мог заставить их поклясться.
— Даже если и так, зачем выбирать такой сложный способ? Зачем посвящать в это дело многих? Проблема ведь не в том, что эти монахи убиты. Проблема в…
— В вас, — заговорил отец Хафер, впервые после продолжительного молчания.
Дрю мрачно кивнул.
— Во мне.
— А также и в вас, — сказал епископ, обращаясь к отцу Хаферу. — Если бы не вы, не было бы этого массового убийства.
— Я это хорошо сознаю. Ваше Высокопреосвященство. Mea Culpa![1] Моя душа вскоре предстанет перед судом. — Отец Хафер безуспешно пытался подавить приступ кашля.
Взгляд епископа смягчился.
— Простите меня. Я не должен был говорить так резко. — Он обернулся к Дрю. — Ваше второе предложение?
— Не скрывайте факт убийства. Устраните лишь свидетельство моего пребывания в монастыре. Унесите все из моей кельи. Пусть у нее будет нежилой вид. Уберите папку с моим делом. Затем поднимите тревогу, сообщите властям, а когда они спросят о пустой келье, объясните, что у ордена были трудности с пополнением новыми членами, и потому монастырь не полностью заселен. Церковь избежит скандала, поскольку полиция не сможет узнать, что вы дали убежище бывшему убийце.
— И вы советуете избрать этот путь?
— Его преимущество в простоте. Полиция сможет начать расследование. Вероятность того, что кто-нибудь проговорится, ничтожна. Будем знать только мы трое и те, кто уберут келью. — Он помолчал. — Конечно, есть и третий путь.
— Да?
— Самый простой.
— И это?
— Рассказать полиции всю правду.
Глаза епископа сузились.
Зазвенел селектор. Епископ нажал кнопку.
— Да.
— Ваше Высокопреосвященство, с вертолетом все в порядке.
— А команда?
— Иезуиты. До вступления в орден служили во Вьетнаме. Один из них летал на военном вертолете.
— Подходит. Коммандос церкви. Еще несколько поручений, — сказал епископ. — Я хотел бы встретиться с кардиналом и как можно скорее.
— Хотите, чтобы я разбудил его?
— Боже упаси, конечно, нет. Подождите до семи. До его утренней мессы. Кроме того, Поль, я не очень помню, кто осуществляет правосудие над картезианцами в Вермонте. Выясните.
— Сейчас, Ваше Высокопреосвященство. Епископ снял руку с селектора и отклонился назад.
— Вы, должно быть, задаете себе вопрос, что я хочу предпринять?
— Да нет, — ответил Дрю. — Вы хотите послать этих иезуитов в монастырь. Убедиться, говорю ли я правду. Епископ молча смотрел на него.
— И вы хотите поскорее встретиться с кардиналом, чтобы успеть остановить этот полет, если кардинал будет против. Но вы сомневаетесь в этом. Вероятней всего, он похвалит вас за проявленную оперативность. Однако самое тяжелое, окончательное решение, вы оставляете за ним.
— Вы должны признать, что в вашу историю не так легко поверить. Монастырь, полный трупов? Я был бы дураком, если бы принял решение, не зная всех фактов.
— Но зачем мне врать?
— Наверное, вы не врете. Но после шести лет затворничества вы можете просто ошибиться. Перепутать реальное с воображаемым.
— Иначе говоря, сойти с ума? — Дрю был рассержен.
— Ну, зачем же так. Просто быть немного не в себе. Я знаю о вас только то, что вы уже несколько дней носите в кармане дохлую мышь. На моем месте были бы вы уверены в такого рода свидетельствах?
Епископ посмотрел на лежащий на столе полиэтиленовый пакет. Нарочито небрежным движением он поднес к нему руку.
Импульсивно Дрю перехватил ее. Епископ пожал плечами. Дрю снова положил пакет к себе в карман.
— Привязаны к своему маленькому другу?
— Скажем иначе, я сентиментален. Выражение лица епископа стало более жестким.
— Значит, так. Если Его Сиятельство кардинал согласится, вертолет прибудет в монастырь в полдень. Если все рассказанное окажется правдой, мы будем решать, какой из предложенных вами вариантов самый разумный.
— А до этого?
— Вам нужно где-то отдохнуть. Независимо от того, правдива ваша информация или нет. Вы измучены. Кроме того, мне кажется, что вам следовало бы переодеться.
Дрю смущенно оглядел свою весьма потрепанную одежду.
— Куда же вы меня отошлете?
— Пока точно не знаю. Мне надо посоветоваться с Полем. Отец Хафер кашлянул.
— А что со мной? Должен ли я отправиться с ним? Епископ поморщился.
— Я думаю, нет. Не следует привлекать к себе излишнее внимание. Пока ситуация не ясна, нам лучше заниматься своими обычными делами. Хочу сказать только еще об одном. Этот человек исповедовался вам?
— Конечно. Перед тем, как я рекомендовал картезианцам принять его. Отшельническая жизнь должна была стать ему искуплением.
— Нет, нет, я имею в виду недавно. Сегодня.
— Нет. Это… — Отец Хафер поежился. — Я не подумал об этом.
— Он заявил, что убил человека два дня назад. Если это правда, душа его в опасности. Он должен получить отпущение.
Дрю вспомнил о распятии, которым он воспользовался как оружием: его охватило сомнение, возможно ли для него вообще отпущение грехов.
5
6
7
8
9
— Нет.
— Почему?
— Слишком большой риск, что история выплывет наружу. Такого рода процедуры — омовение, погребение — требуют участия многих людей, поэтому возможно появление слухов. Если бы этим занимались профессионалы или работники разведки, я бы не беспокоился. Но священников эта работа приведет в такое шоковое состояние, что они вряд ли смогут держать язык за зубами.
Епископ немного помолчал, раздумывая.
— Возможно. Но не забывайте, что священники привыкли к обетам, требующим хранить тайну. Я бы мог заставить их поклясться.
— Даже если и так, зачем выбирать такой сложный способ? Зачем посвящать в это дело многих? Проблема ведь не в том, что эти монахи убиты. Проблема в…
— В вас, — заговорил отец Хафер, впервые после продолжительного молчания.
Дрю мрачно кивнул.
— Во мне.
— А также и в вас, — сказал епископ, обращаясь к отцу Хаферу. — Если бы не вы, не было бы этого массового убийства.
— Я это хорошо сознаю. Ваше Высокопреосвященство. Mea Culpa![1] Моя душа вскоре предстанет перед судом. — Отец Хафер безуспешно пытался подавить приступ кашля.
Взгляд епископа смягчился.
— Простите меня. Я не должен был говорить так резко. — Он обернулся к Дрю. — Ваше второе предложение?
— Не скрывайте факт убийства. Устраните лишь свидетельство моего пребывания в монастыре. Унесите все из моей кельи. Пусть у нее будет нежилой вид. Уберите папку с моим делом. Затем поднимите тревогу, сообщите властям, а когда они спросят о пустой келье, объясните, что у ордена были трудности с пополнением новыми членами, и потому монастырь не полностью заселен. Церковь избежит скандала, поскольку полиция не сможет узнать, что вы дали убежище бывшему убийце.
— И вы советуете избрать этот путь?
— Его преимущество в простоте. Полиция сможет начать расследование. Вероятность того, что кто-нибудь проговорится, ничтожна. Будем знать только мы трое и те, кто уберут келью. — Он помолчал. — Конечно, есть и третий путь.
— Да?
— Самый простой.
— И это?
— Рассказать полиции всю правду.
Глаза епископа сузились.
Зазвенел селектор. Епископ нажал кнопку.
— Да.
— Ваше Высокопреосвященство, с вертолетом все в порядке.
— А команда?
— Иезуиты. До вступления в орден служили во Вьетнаме. Один из них летал на военном вертолете.
— Подходит. Коммандос церкви. Еще несколько поручений, — сказал епископ. — Я хотел бы встретиться с кардиналом и как можно скорее.
— Хотите, чтобы я разбудил его?
— Боже упаси, конечно, нет. Подождите до семи. До его утренней мессы. Кроме того, Поль, я не очень помню, кто осуществляет правосудие над картезианцами в Вермонте. Выясните.
— Сейчас, Ваше Высокопреосвященство. Епископ снял руку с селектора и отклонился назад.
— Вы, должно быть, задаете себе вопрос, что я хочу предпринять?
— Да нет, — ответил Дрю. — Вы хотите послать этих иезуитов в монастырь. Убедиться, говорю ли я правду. Епископ молча смотрел на него.
— И вы хотите поскорее встретиться с кардиналом, чтобы успеть остановить этот полет, если кардинал будет против. Но вы сомневаетесь в этом. Вероятней всего, он похвалит вас за проявленную оперативность. Однако самое тяжелое, окончательное решение, вы оставляете за ним.
— Вы должны признать, что в вашу историю не так легко поверить. Монастырь, полный трупов? Я был бы дураком, если бы принял решение, не зная всех фактов.
— Но зачем мне врать?
— Наверное, вы не врете. Но после шести лет затворничества вы можете просто ошибиться. Перепутать реальное с воображаемым.
— Иначе говоря, сойти с ума? — Дрю был рассержен.
— Ну, зачем же так. Просто быть немного не в себе. Я знаю о вас только то, что вы уже несколько дней носите в кармане дохлую мышь. На моем месте были бы вы уверены в такого рода свидетельствах?
Епископ посмотрел на лежащий на столе полиэтиленовый пакет. Нарочито небрежным движением он поднес к нему руку.
Импульсивно Дрю перехватил ее. Епископ пожал плечами. Дрю снова положил пакет к себе в карман.
— Привязаны к своему маленькому другу?
— Скажем иначе, я сентиментален. Выражение лица епископа стало более жестким.
— Значит, так. Если Его Сиятельство кардинал согласится, вертолет прибудет в монастырь в полдень. Если все рассказанное окажется правдой, мы будем решать, какой из предложенных вами вариантов самый разумный.
— А до этого?
— Вам нужно где-то отдохнуть. Независимо от того, правдива ваша информация или нет. Вы измучены. Кроме того, мне кажется, что вам следовало бы переодеться.
Дрю смущенно оглядел свою весьма потрепанную одежду.
— Куда же вы меня отошлете?
— Пока точно не знаю. Мне надо посоветоваться с Полем. Отец Хафер кашлянул.
— А что со мной? Должен ли я отправиться с ним? Епископ поморщился.
— Я думаю, нет. Не следует привлекать к себе излишнее внимание. Пока ситуация не ясна, нам лучше заниматься своими обычными делами. Хочу сказать только еще об одном. Этот человек исповедовался вам?
— Конечно. Перед тем, как я рекомендовал картезианцам принять его. Отшельническая жизнь должна была стать ему искуплением.
— Нет, нет, я имею в виду недавно. Сегодня.
— Нет. Это… — Отец Хафер поежился. — Я не подумал об этом.
— Он заявил, что убил человека два дня назад. Если это правда, душа его в опасности. Он должен получить отпущение.
Дрю вспомнил о распятии, которым он воспользовался как оружием: его охватило сомнение, возможно ли для него вообще отпущение грехов.
5
— Просыпайтесь. Мы приехали.
Дрю лежал на заднем сиденье черного “кадиллака”, присланного епископом. Водитель — молодой атлетически сложенный элегантный молодой человек с голубыми глазами, постриженный под ежик, в парусиновых туфлях на толстой каучуковой подошве, джинсах и бумажном спортивном свитере с надписью “U. Of Mass” — представился ему отцом Логан. Священник выглядел так, будто он член университетской легкоатлетической команды. Дрю не сразу осознал двойное значение слова “Mass”[2] на свитере.
Они покинули резиденцию епископа незадолго до рассвета. Когда машина выехала на скоростную магистраль, идущую на запад к Бостону, на которой им лишь изредка попадались встречные машины, Хол сказал:
— Мы еще какое-то время будем ехать. Вы можете вздремнуть. Но Дрю совсем не чувствовал себя усталым. К тому же ему было о чем подумать. Только потом, после завтрака, он, снова сев в машину, сразу же уснул. Уже после ему пришло в голову, что, может быть, ему подсыпали снотворное. Но Хол не притрагивался к его еде. Разве лишь тогда, когда я выходил в туалет, подумал Дрю. Только зачем это нужно епископу?
Он размышлял об этом, лежа на заднем сиденье “кадиллака”, делая вид, что медленно приходит в себя после сна. Сев, он протер глаза, щурясь на яркий блеск утреннего солнца. На холмах по краям дороги росли клены. Глядя на роскошные краски осенних листьев, Дрю внезапно подумал, что в любом случае, получил ли он снотворное или нет, результат был бы тот же самый: он не имеет ни малейшего представления, где находится.
— Мы едем уже не по скоростному шоссе?
— Мы недавно свернули. Как вы спали?
— Как младенец.
Дрю заметил, как Хол улыбнулся.
Они ехали по двухполосной асфальтовой дороге, с обеих сторон окруженной горами. Не было видно ни встречных машин, ни каких-либо строений. Часы на щитке управления показывали 10.31.
— Мы все еще в Массачусетсе?
— Да.
— В какой части?
— Западной.
— Где именно?
— Это очень сложный маршрут. Долго объяснять.
— Вы же сказали, что мы приехали, — где же то место, куда вы меня везете?
— Потерпите немного. Я хотел дать вам возможность прийти в себя до того, как мы приедем.
Неудовлетворенный ответом, Дрю внимательно оглядывался вокруг, пытаясь понять, где же все-таки он находится. Они проехали красивую, окруженную со всех сторон лесами долину и свернули на другую дорогу. Примерно через милю они увидели с правой стороны дороги высокую каменную стену и спустя некоторое время въехали в раскрытые железные ворота. Вдали было видно смутно вырисовывающееся в лучах солнца белое распятие, уставленное на верху большого прямоугольного здания. К этому зданию примыкало несколько домов меньшего размера. Вокруг располагался обширный парк. Лужайки, уже пожелтевшие — стоял октябрь, — казались только что подстриженными. Цветы на клумбах уже увяли. Когда они подъехали ближе, Дрю увидел баскетбольную площадку, на которой не было ни души.
— Что это за место? — Хотя все вокруг казалось спокойным, тревога не покидала его. Похоже на санаторий, подумал он.
— Так сразу не скажешь, — ответил Хол. — Сначала здесь была семинария. Но желающих поступить в последние годы было немного. Поэтому церковь решила, что пустующие комнаты надо использовать для других целей. Вот это здание справа — нечто вроде общежития. Раз в месяц на уик-энд сюда приезжают члены различных католических клубов.
Дрю кивнул, с пониманием отнесясь к самой идее такого приюта. Церковь права, полагая, что верующим необходимо иногда на время избавляться от гнета повседневной жизни. На сорок восемь часов с пятницы по воскресенье прихожане за символическую плату получают возможность уйти от мира, уехать в такой приют, где могут посещать семинарию и с головой погрузиться в выполнение католических ритуалов. Во главе такого заведения стоит занимающий высокое положение в церкви священник, который читает лекции по вопросам церковной догматики и духовности. Любые разговоры, кроме тех, что ведутся в рамках специальных дискуссий, запрещены. В каждой комнате общежития имеется обширная религиозная литература, способная оказать помощь при медитации.
— Но это только раз в месяц, — пояснил Хол. — А вот это здание слева самое важное. Оно напоминает дом отдыха или санаторий. Будучи у епископа, я видел, что вы разговаривали с отцом Хафером. Я думаю, вы знаете, что он психиатр. Его работе не позавидуешь. Он консультирует священников, которые не смогли перенести тяжесть принятых на себя обетов.
— Да, люди часто не выдерживают.
— Кому это знать, как не мне. Это печальное зрелище. Вы не представляете, как много безнадежно больных людей я привожу сюда. В стране есть три или четыре подобных места. Но я был только здесь. В здании слева от семинарии они спят. У них нет никаких обязанностей, кроме, конечно, ежедневного посещения мессы. Лечение и лекарства они получают от местного персонала.
— Надолго они здесь остаются?
— Большинство на месяц-другой. Пока не излечатся от пристрастия к алкоголю или не поймут, что даже святые не должны работать двадцать пять часов в сутки. Но некоторые… четыре года тому назад я привез сюда одного старого пастора. Так он до сих пор клянется, что Дева Мария каждую ночь приходит к нему и поет.
Дрю лежал на заднем сиденье черного “кадиллака”, присланного епископом. Водитель — молодой атлетически сложенный элегантный молодой человек с голубыми глазами, постриженный под ежик, в парусиновых туфлях на толстой каучуковой подошве, джинсах и бумажном спортивном свитере с надписью “U. Of Mass” — представился ему отцом Логан. Священник выглядел так, будто он член университетской легкоатлетической команды. Дрю не сразу осознал двойное значение слова “Mass”[2] на свитере.
Они покинули резиденцию епископа незадолго до рассвета. Когда машина выехала на скоростную магистраль, идущую на запад к Бостону, на которой им лишь изредка попадались встречные машины, Хол сказал:
— Мы еще какое-то время будем ехать. Вы можете вздремнуть. Но Дрю совсем не чувствовал себя усталым. К тому же ему было о чем подумать. Только потом, после завтрака, он, снова сев в машину, сразу же уснул. Уже после ему пришло в голову, что, может быть, ему подсыпали снотворное. Но Хол не притрагивался к его еде. Разве лишь тогда, когда я выходил в туалет, подумал Дрю. Только зачем это нужно епископу?
Он размышлял об этом, лежа на заднем сиденье “кадиллака”, делая вид, что медленно приходит в себя после сна. Сев, он протер глаза, щурясь на яркий блеск утреннего солнца. На холмах по краям дороги росли клены. Глядя на роскошные краски осенних листьев, Дрю внезапно подумал, что в любом случае, получил ли он снотворное или нет, результат был бы тот же самый: он не имеет ни малейшего представления, где находится.
— Мы едем уже не по скоростному шоссе?
— Мы недавно свернули. Как вы спали?
— Как младенец.
Дрю заметил, как Хол улыбнулся.
Они ехали по двухполосной асфальтовой дороге, с обеих сторон окруженной горами. Не было видно ни встречных машин, ни каких-либо строений. Часы на щитке управления показывали 10.31.
— Мы все еще в Массачусетсе?
— Да.
— В какой части?
— Западной.
— Где именно?
— Это очень сложный маршрут. Долго объяснять.
— Вы же сказали, что мы приехали, — где же то место, куда вы меня везете?
— Потерпите немного. Я хотел дать вам возможность прийти в себя до того, как мы приедем.
Неудовлетворенный ответом, Дрю внимательно оглядывался вокруг, пытаясь понять, где же все-таки он находится. Они проехали красивую, окруженную со всех сторон лесами долину и свернули на другую дорогу. Примерно через милю они увидели с правой стороны дороги высокую каменную стену и спустя некоторое время въехали в раскрытые железные ворота. Вдали было видно смутно вырисовывающееся в лучах солнца белое распятие, уставленное на верху большого прямоугольного здания. К этому зданию примыкало несколько домов меньшего размера. Вокруг располагался обширный парк. Лужайки, уже пожелтевшие — стоял октябрь, — казались только что подстриженными. Цветы на клумбах уже увяли. Когда они подъехали ближе, Дрю увидел баскетбольную площадку, на которой не было ни души.
— Что это за место? — Хотя все вокруг казалось спокойным, тревога не покидала его. Похоже на санаторий, подумал он.
— Так сразу не скажешь, — ответил Хол. — Сначала здесь была семинария. Но желающих поступить в последние годы было немного. Поэтому церковь решила, что пустующие комнаты надо использовать для других целей. Вот это здание справа — нечто вроде общежития. Раз в месяц на уик-энд сюда приезжают члены различных католических клубов.
Дрю кивнул, с пониманием отнесясь к самой идее такого приюта. Церковь права, полагая, что верующим необходимо иногда на время избавляться от гнета повседневной жизни. На сорок восемь часов с пятницы по воскресенье прихожане за символическую плату получают возможность уйти от мира, уехать в такой приют, где могут посещать семинарию и с головой погрузиться в выполнение католических ритуалов. Во главе такого заведения стоит занимающий высокое положение в церкви священник, который читает лекции по вопросам церковной догматики и духовности. Любые разговоры, кроме тех, что ведутся в рамках специальных дискуссий, запрещены. В каждой комнате общежития имеется обширная религиозная литература, способная оказать помощь при медитации.
— Но это только раз в месяц, — пояснил Хол. — А вот это здание слева самое важное. Оно напоминает дом отдыха или санаторий. Будучи у епископа, я видел, что вы разговаривали с отцом Хафером. Я думаю, вы знаете, что он психиатр. Его работе не позавидуешь. Он консультирует священников, которые не смогли перенести тяжесть принятых на себя обетов.
— Да, люди часто не выдерживают.
— Кому это знать, как не мне. Это печальное зрелище. Вы не представляете, как много безнадежно больных людей я привожу сюда. В стране есть три или четыре подобных места. Но я был только здесь. В здании слева от семинарии они спят. У них нет никаких обязанностей, кроме, конечно, ежедневного посещения мессы. Лечение и лекарства они получают от местного персонала.
— Надолго они здесь остаются?
— Большинство на месяц-другой. Пока не излечатся от пристрастия к алкоголю или не поймут, что даже святые не должны работать двадцать пять часов в сутки. Но некоторые… четыре года тому назад я привез сюда одного старого пастора. Так он до сих пор клянется, что Дева Мария каждую ночь приходит к нему и поет.
6
Они остановились у большого здания, того самого, на котором было установлено распятие. Тень от креста падала на “кадиллак”, и когда Дрю вышел из машины, он, несмотря на ясное безоблачное небо, ощутил прохладу воздуха.
Он смотрел на здание, на его окна. Кирпичные стены казались выцветшими. В бетонных ступеньках виднелись трещины.
— Как будто здесь никто не живет.
Хол пожал плечами.
— Сейчас почти одиннадцать. Семинаристы, наверное, в классе. Словно по сигналу, откуда-то из глубины здания послышались приглушенные голоса молодых людей.
— Господи, помилуй. Господи, помилуй. Слава Господу во небесах…
— Похоже на Кирию или на Глорию, — сказал Хол. — Они, должно быть, обучаются литургии. Дрю покачал головой.
— Обучение по воскресеньям?
— Вряд ли. А месса должна была быть утром. Тут что-то не так. Он начал подниматься по потрескавшимся бетонным ступенькам. Хол остановил его.
— О, я забыл, ведь месса из-за вашего приезда была отложена на несколько часов.
Дрю в недоумении повернулся к нему.
— Семинаристы не должны видеть нас. Епископ сообщил заведующему, что вы должны приехать сюда. Понятно, что вам не следует привлекать к себе внимание. Вы будете спать здесь, наверху. — Хол показал на здание справа. — Там, где у них приют для священников.
Дрю почувствовал смутное беспокойство.
— Но если у них здесь приют, то какая разница, кто меня увидит — священники или семинаристы?
— В эти выходные никого нет. Здание целиком предоставлено нам. Что рассказали Холу обо мне? — подумал Дрю. Почему у меня такое чувство, будто я встречал этих парней раньше? Наверно, потому, что я всегда начеку. Дрю вспомнил, как в машине Хол все время посматривал в зеркало заднего вида.
Таких он встречал совсем на другой работе…
— Там вам будет спокойно и уютно, — сказал Хол. Ветерок коснулся лица Дрю. Ощущая неясную тревогу, он спустился по ступенькам и вместе с Холом пошел направо.
— Не лучше ли убрать машину, чтобы нас не заметили?
— Я сделаю это через пару минут. Мне все равно придется вернуться.
— Зачем?
— Добыть вам одежду. Правда, особенно не из чего выбирать. Эти семинаристы не очень-то следуют моде. Черные ботинки, черные носки, черные брюки. Очень угнетает. Но они любят спортивные игры, так что я надеюсь разыскать вам свитер. Может быть, какую-нибудь рабочую блузу. Или даже ветровку. Вы голодны?
— Овощей бы свежих. И побольше. Хол засмеялся.
— Морковочку, да? Что еще. Док? Что-нибудь почитать? Дрю покачал головой.
— Мне хотелось бы пойти…
— На баскетбольную площадку? Здорово! Вы любите баскетбол? Будете играть сами с собой? Минутку, ничего не выйдет. Вам нельзя выходить на улицу?
Дрю резко остановился.
— Что-нибудь не так?
— Я давно хотел спросить вас…
— Не стесняйтесь.
— Вы действительно священник?
— А что, разве Папа не любит польских шуток? Был ли Иоанн Крестителем? Вам лучше считать, что я священник.
— А кто еще?
— Простите?
— Кто вы еще… или кем вы были раньше? По вам видно, что вы из военной разведки.
Дрю внимательно смотрел на него.
— Отлично. Да, я долго служил в военной разведке. Во флоте. Как Магнум.
Дрю не понял, о ком идет речь.
— Что заставило вас стать священником? Хол двинулся дальше.
— Вы выбрали комнату? Какую?
Дрю ответил сразу же, не желая менять тему разговора:
— Вблизи лестницы на втором этаже.
— Я выбрал бы то же самое. Никто не сможет забраться к вам через окно. И сверху лучше защищаться. А с третьего этажа слишком далеко до выхода.
— Я спросил вас, почему вы стали священником?
— Вы можете продолжать спрашивать.
— Тогда позвольте спросить вас… — Хол остановился, выражая явное нетерпение. — Я привык к определенному образу жизни. Пять дней тому назад я был вынужден изменить его. Теперь уже воскресенье.
— И что?
— У епископа отец Хафер выслушал мою исповедь. Пять дней — слишком большой срок. Я хочу причаститься.
— Это другой разговор. Простите за шутку о баскетболе. Я и сам сегодня не служил обедню. Но у меня нет помощника.
— У вас он есть. Покажите лишь, как пройти к алтарю.
— В приюте есть церковь.
— Я наполню для вас потирные чаши водой и вином. Вам предстоит месса, какой вы никогда не служили.
— Дружище, у вас была большая практика? — Что смешного?
— Мы похожи на детей, собирающихся поиграть.
Он смотрел на здание, на его окна. Кирпичные стены казались выцветшими. В бетонных ступеньках виднелись трещины.
— Как будто здесь никто не живет.
Хол пожал плечами.
— Сейчас почти одиннадцать. Семинаристы, наверное, в классе. Словно по сигналу, откуда-то из глубины здания послышались приглушенные голоса молодых людей.
— Господи, помилуй. Господи, помилуй. Слава Господу во небесах…
— Похоже на Кирию или на Глорию, — сказал Хол. — Они, должно быть, обучаются литургии. Дрю покачал головой.
— Обучение по воскресеньям?
— Вряд ли. А месса должна была быть утром. Тут что-то не так. Он начал подниматься по потрескавшимся бетонным ступенькам. Хол остановил его.
— О, я забыл, ведь месса из-за вашего приезда была отложена на несколько часов.
Дрю в недоумении повернулся к нему.
— Семинаристы не должны видеть нас. Епископ сообщил заведующему, что вы должны приехать сюда. Понятно, что вам не следует привлекать к себе внимание. Вы будете спать здесь, наверху. — Хол показал на здание справа. — Там, где у них приют для священников.
Дрю почувствовал смутное беспокойство.
— Но если у них здесь приют, то какая разница, кто меня увидит — священники или семинаристы?
— В эти выходные никого нет. Здание целиком предоставлено нам. Что рассказали Холу обо мне? — подумал Дрю. Почему у меня такое чувство, будто я встречал этих парней раньше? Наверно, потому, что я всегда начеку. Дрю вспомнил, как в машине Хол все время посматривал в зеркало заднего вида.
Таких он встречал совсем на другой работе…
— Там вам будет спокойно и уютно, — сказал Хол. Ветерок коснулся лица Дрю. Ощущая неясную тревогу, он спустился по ступенькам и вместе с Холом пошел направо.
— Не лучше ли убрать машину, чтобы нас не заметили?
— Я сделаю это через пару минут. Мне все равно придется вернуться.
— Зачем?
— Добыть вам одежду. Правда, особенно не из чего выбирать. Эти семинаристы не очень-то следуют моде. Черные ботинки, черные носки, черные брюки. Очень угнетает. Но они любят спортивные игры, так что я надеюсь разыскать вам свитер. Может быть, какую-нибудь рабочую блузу. Или даже ветровку. Вы голодны?
— Овощей бы свежих. И побольше. Хол засмеялся.
— Морковочку, да? Что еще. Док? Что-нибудь почитать? Дрю покачал головой.
— Мне хотелось бы пойти…
— На баскетбольную площадку? Здорово! Вы любите баскетбол? Будете играть сами с собой? Минутку, ничего не выйдет. Вам нельзя выходить на улицу?
Дрю резко остановился.
— Что-нибудь не так?
— Я давно хотел спросить вас…
— Не стесняйтесь.
— Вы действительно священник?
— А что, разве Папа не любит польских шуток? Был ли Иоанн Крестителем? Вам лучше считать, что я священник.
— А кто еще?
— Простите?
— Кто вы еще… или кем вы были раньше? По вам видно, что вы из военной разведки.
Дрю внимательно смотрел на него.
— Отлично. Да, я долго служил в военной разведке. Во флоте. Как Магнум.
Дрю не понял, о ком идет речь.
— Что заставило вас стать священником? Хол двинулся дальше.
— Вы выбрали комнату? Какую?
Дрю ответил сразу же, не желая менять тему разговора:
— Вблизи лестницы на втором этаже.
— Я выбрал бы то же самое. Никто не сможет забраться к вам через окно. И сверху лучше защищаться. А с третьего этажа слишком далеко до выхода.
— Я спросил вас, почему вы стали священником?
— Вы можете продолжать спрашивать.
— Тогда позвольте спросить вас… — Хол остановился, выражая явное нетерпение. — Я привык к определенному образу жизни. Пять дней тому назад я был вынужден изменить его. Теперь уже воскресенье.
— И что?
— У епископа отец Хафер выслушал мою исповедь. Пять дней — слишком большой срок. Я хочу причаститься.
— Это другой разговор. Простите за шутку о баскетболе. Я и сам сегодня не служил обедню. Но у меня нет помощника.
— У вас он есть. Покажите лишь, как пройти к алтарю.
— В приюте есть церковь.
— Я наполню для вас потирные чаши водой и вином. Вам предстоит месса, какой вы никогда не служили.
— Дружище, у вас была большая практика? — Что смешного?
— Мы похожи на детей, собирающихся поиграть.
7
Скрипнул пол. Дрю стоял на коленях в церкви и молился. Он поднял голову, пытаясь через плечо разглядеть тени позади себя.
Никого. Он снова повернулся к алтарю и продолжил молитву.
Было за полночь. После мессы, которую он отслужил для Хола, прошло почти двенадцать часов, но он все еще помнил ощущение тонкой твердой облатки на языке. Он чувствовал тогда, как душа его устремляется ввысь. Но затем, днем, он сник. Он старался чем-нибудь заняться — помылся, побрился, переоделся в одежду, которую принес Хол. Он ходил взад и вперед по комнате, отжимался и приседал, повторял фигуры каратэ, и все время задавался вопросом, куда пропал Хол.
Он понимал, что вертолет давно уже прилетел к монастырю, а иезуиты обнаружили тела и сообщили об этом епископу. Тот связался с кардиналом, кардинал поговорил с Римом. Так почему же никто ничего не сообщает ему? Какие решения приняты? Что происходит?
Его поразило, что он с таким трудом и с таким нервным напряжением переносит ничегонеделанье. На протяжении всех шести лет, живя в одиночестве, он не ощущал гнета времени. Теперь же, после пяти дней вне монастыря, он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на часы, снятые им с человека, которого он убил. Он со стоном опустился на колени, обратившись к Богу с просьбой снять с него этот груз. “Я знаю, что ничего не происходит беспричинно. Я всего лишь орудие, инструмент. Но, Боже, пронеси эту чашу мимо меня. Я жажду только покоя”.
Только ли? Он дотронулся до оттопыренного кармана куртки, вспомнил, как поклялся отомстить за смерть монахов. Потрогал другой карман — в нем лежали фотографии мужчины и женщины, объятых пламенем, и кричащего мальчика — и помолился за спасение своей души.
Когда Хол вошел в комнату, было уже шесть часов.
— Принес вам молоко и овощи.
— Долго еще я пробуду здесь?
— Думаю, пока не поступит новое распоряжение. Если вам скучно, могу принести приемник. Здесь только один телевизор, да и тот в семинарии.
— А телефон?
— Да успокойтесь, что с вами? Дышите сельским воздухом.
— В помещении?
— Верно подмечено. Но не беспокойтесь. Обо всем позаботились.
— О?
— Ночью будет около нуля. Но я догадался, как выключить отопление.
Хол вышел.
Дрю, охваченный нетерпением, снова посмотрел на часы. Обе стрелки указывали на цифру шесть. В это время когда-то — ему казалось, что с тех пор прошла уже вечность — колокол звал к вечерней службе.
Он страстно желал вновь пережить то необыкновенное состояние, которое испытал днем во время мессы. Ему хотелось бы снова жить так, как он жил в монастыре. Шесть часов. Как будто снова услышав звон вечернего колокола и подчинившись его призыву, Дрю вышел из комнаты.
Никого. Он снова повернулся к алтарю и продолжил молитву.
Было за полночь. После мессы, которую он отслужил для Хола, прошло почти двенадцать часов, но он все еще помнил ощущение тонкой твердой облатки на языке. Он чувствовал тогда, как душа его устремляется ввысь. Но затем, днем, он сник. Он старался чем-нибудь заняться — помылся, побрился, переоделся в одежду, которую принес Хол. Он ходил взад и вперед по комнате, отжимался и приседал, повторял фигуры каратэ, и все время задавался вопросом, куда пропал Хол.
Он понимал, что вертолет давно уже прилетел к монастырю, а иезуиты обнаружили тела и сообщили об этом епископу. Тот связался с кардиналом, кардинал поговорил с Римом. Так почему же никто ничего не сообщает ему? Какие решения приняты? Что происходит?
Его поразило, что он с таким трудом и с таким нервным напряжением переносит ничегонеделанье. На протяжении всех шести лет, живя в одиночестве, он не ощущал гнета времени. Теперь же, после пяти дней вне монастыря, он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на часы, снятые им с человека, которого он убил. Он со стоном опустился на колени, обратившись к Богу с просьбой снять с него этот груз. “Я знаю, что ничего не происходит беспричинно. Я всего лишь орудие, инструмент. Но, Боже, пронеси эту чашу мимо меня. Я жажду только покоя”.
Только ли? Он дотронулся до оттопыренного кармана куртки, вспомнил, как поклялся отомстить за смерть монахов. Потрогал другой карман — в нем лежали фотографии мужчины и женщины, объятых пламенем, и кричащего мальчика — и помолился за спасение своей души.
Когда Хол вошел в комнату, было уже шесть часов.
— Принес вам молоко и овощи.
— Долго еще я пробуду здесь?
— Думаю, пока не поступит новое распоряжение. Если вам скучно, могу принести приемник. Здесь только один телевизор, да и тот в семинарии.
— А телефон?
— Да успокойтесь, что с вами? Дышите сельским воздухом.
— В помещении?
— Верно подмечено. Но не беспокойтесь. Обо всем позаботились.
— О?
— Ночью будет около нуля. Но я догадался, как выключить отопление.
Хол вышел.
Дрю, охваченный нетерпением, снова посмотрел на часы. Обе стрелки указывали на цифру шесть. В это время когда-то — ему казалось, что с тех пор прошла уже вечность — колокол звал к вечерней службе.
Он страстно желал вновь пережить то необыкновенное состояние, которое испытал днем во время мессы. Ему хотелось бы снова жить так, как он жил в монастыре. Шесть часов. Как будто снова услышав звон вечернего колокола и подчинившись его призыву, Дрю вышел из комнаты.
8
В приюте царила тишина. Свет в конце вестибюля вывел его к лестничной клетке. Держа руку на разъеденных ржавчиной металлических перилах, он дошел до первого этажа. Не останавливаясь, прошел по плохо освещенному коридору и направился к цокольному этажу. Касаясь холодной и влажной оштукатуренной стены, он двигался в темноте к двери, которая была справа. Вот и церковь — в ней он сегодня днем отслужил мессу и здесь должна состояться его вечерняя служба.
Он толкнул дверь и вошел. Темно. Вспомнив, что видел слева от себя выключатель, пошарил рукой и, найдя, щелкнул им. Но темнота по-прежнему продолжала окружать его. Должно быть, не был включен рубильник. Днем для проведения мессы ему достаточно было солнечного света, проникавшего в высоко расположенные окна. Но теперь…
Он представил себе, как движутся стрелки на его часах. Его нетерпение возрастало.
Двигаясь на ощупь вдоль левой стены, он натолкнулся на стул. Затем достиг другой стены и стал осторожно обходить довольно громоздкую кабину, служившую исповедальней. Он чувствовал острый запах плесени и слабый аромат ладана, сохранившийся после многих лет церковной службы. Когда же он коснулся ограды алтаря, то понял, что уже почти дошел до дома.
Только бы найти спички. Дрю вспомнил зажженные прихожанами свечи, рядами располагавшиеся по обеим сторонам ограды. Зайдя за ограду, он нащупал спички в металлической потирной чаше, чиркнул одной почаше и улыбнулся ее слабому огоньку. Улыбка все время оставалась на его лице, пока он зажигал свечи одну за другой. Передняя часть церкви наполнилась мерцающим сиянием. Преклонив колени, тихо, про себя произносил он слова вечерних молитв.
В полночь, так и не дождавшись ни единого слова от епископа, он снова пришел сюда, чтобы прочесть утренние молитвы. Он молился, весь захваченный торжественным ритуалом мессы.
И тут позади себя он услышал скрип.
Он толкнул дверь и вошел. Темно. Вспомнив, что видел слева от себя выключатель, пошарил рукой и, найдя, щелкнул им. Но темнота по-прежнему продолжала окружать его. Должно быть, не был включен рубильник. Днем для проведения мессы ему достаточно было солнечного света, проникавшего в высоко расположенные окна. Но теперь…
Он представил себе, как движутся стрелки на его часах. Его нетерпение возрастало.
Двигаясь на ощупь вдоль левой стены, он натолкнулся на стул. Затем достиг другой стены и стал осторожно обходить довольно громоздкую кабину, служившую исповедальней. Он чувствовал острый запах плесени и слабый аромат ладана, сохранившийся после многих лет церковной службы. Когда же он коснулся ограды алтаря, то понял, что уже почти дошел до дома.
Только бы найти спички. Дрю вспомнил зажженные прихожанами свечи, рядами располагавшиеся по обеим сторонам ограды. Зайдя за ограду, он нащупал спички в металлической потирной чаше, чиркнул одной почаше и улыбнулся ее слабому огоньку. Улыбка все время оставалась на его лице, пока он зажигал свечи одну за другой. Передняя часть церкви наполнилась мерцающим сиянием. Преклонив колени, тихо, про себя произносил он слова вечерних молитв.
В полночь, так и не дождавшись ни единого слова от епископа, он снова пришел сюда, чтобы прочесть утренние молитвы. Он молился, весь захваченный торжественным ритуалом мессы.
И тут позади себя он услышал скрип.
9
Услышав его в первый раз, он подумал, что звук издает дерево при охлаждении.
Во второй раз он подумал, что оседает старое, утомившееся от долгой жизни здание.
В третий раз услышав скрип, он выхватил из-под куртки маузер и лег на пол.
— Эй, приятель, успокойся, — произнес голос сзади. — Не из-за чего нервничать. Хол. Дрю за скамьей не поднимался с пола.
— Послушайте, — голос Хода, невидимого в темноте, доносился откуда-то сзади. — Я знаю, где вы. Я видел, как вы нагнулись. Но еще раньше я увидел, как вы вытащили пушку из-под куртки. Давайте не будем нервничать, ладно? От меня требовали не спускать с вас глаз, и я вовсе не хочу стать мишенью для упражнений в стрельбе.
Но Дрю не собирался рисковать. Он бросил взгляд в сторону двери, за ограду алтаря, вспомнив, что она ведет к ризнице, расположенной за алтарем. Все это он заметил во время дневной мессы. За ризницей другая дверь ведет на лестничную клетку. Если понадобится, я смогу перепрыгнуть через алтарную ограду и убежать.
Опять скрипнуло, еще ближе.
Хотя в церкви было очень холодно, на лбу Дрю выступил пот.
— Успокойтесь, ладно, — просил он Дрю. — Сейчас я все объясню. Послушайте, ведь я знал, что вы спуститесь сюда в шесть часов. Я вычислил, что вы последуете распорядку, принятому в монастыре. Вечерняя служба. Далее заутреня, в полночь. Поэтому я пришел сюда заранее. Хотел наблюдать издали, чтобы не мешать молитве. Я всего лишь делаю свою работу. Откуда мне было знать, что этот проклятый пол будет скрипеть при каждом моем вдохе?
Дрю размышлял. Возможно, Хол говорит правду. Но почему он тогда не пришел сюда вместе со мной? Я не был бы против, чтобы он находился в церкви во время молитвы. Нет, здесь что-то не так.
Снова скрипнуло. Еще ближе.
Дрю оставил скамейку и пополз к ограде алтаря. Пол был страшно холодным.
— Мы в одной связке, — еще ближе раздался голос Хода. — Вы не хотите засветиться первым. Но и я не хочу этого, к тому же у вас в руках оружие. Приятель, я совершил ошибку, не дав знать, что я уже здесь. Я признаю это. Но нам надо прекратить эту игру. Я на вашей стороне.
Снова скрип.
Дрю подполз к ограде еще на полфута ближе. Свечи мерцали.
— Вникните, — продолжал Хол. — Если бы я хотел убить вас, я мог бы это сделать, когда вы спали в машине. Это верно, подумал Дрю.
— Или я мог…
Скрип. Дрю подполз к ограде еще ближе.
— Застрелить вас сейчас во время молитвы. Тоже верно.
— Так что давайте кончим. Я всего лишь делал свою работу. Хорошо, подумал Дрю. Мне не хочется быть предубежденным, — решив не ползти к алтарю, он перекатился в другую сторону, к скамейкам в правой части церкви.
Он навел оружие наугад и в первый раз нарушил молчание.
— Единственное, что вам надо сделать, это сказать, почему вы стали священником.
В это мгновение дверь церкви резко открылась. Человек в черной одежде и белом воротнике священника ворвался в церковь, держа в руке автомат.
— Нет, — закричал Хол. — Он оказался гораздо ближе к Дрю, чем тот предполагал, и стоял, подняв руку. Был ли у него в руке пистолет? Разглядеть это в полумраке не так-то легко.
Но священник, повернувшись к Холу, выпустил по нему автоматную очередь. Вспышки выстрелов осветили полумрак церкви, слышен был звук падения пустых гильз. Сила залпа сбила Хола с ног и отбросила к стене. Забившись в судорогах, он сполз на пол. Все вокруг было обрызгано кровью.
Когда Дрю поднялся с пола и прицелился из маузера, рядом с первым священником неожиданно появился еще один с автоматом “узи”, из которого он открыл огонь по церкви. Грохот выстрелов, усиливаемый эхом, был настолько сильным, что у Дрю зазвенело в ушах.
Он снова присел, заслонившись скамейкой. И это священники? Убийцы? Он чувствовал, что сходит с ума. Религия и насилие. То, что эти понятия оказались совместимыми и связанными, потрясло его.
Темнота в той части церкви, где находились священники, давала им преимущество перед ним. Стоило ему высунуться, чтобы выстрелить, они сразу же увидели бы его при свете свечей. Да и что он сможет сделать со своим маузером против двух автоматов. Силы не равны. Когда острый запах бездымного пороха донесся до него, он, развернувшись, оттолкнулся от пола и перескочил ограду алтаря. Тяжело приземлившись на покрытый ковриком пол и сильно ударившись плечом, Дрю сразу же вскочил и бросился к двери ризницы. Пули прошивали алтарь позади него.
Внезапно быстрые и беспорядочные автоматные очереди были прерваны одиночными пистолетными выстрелами. Он узнал резкий звук автоматического пистолета 45-го калибра. И снова очереди.
Дрю схватился за ручку двери ризницы, толкнул дверь, которая открылась внутрь, и поспешил спрятаться за нею. Он оглянулся, и то, что он увидел, заставило его застыть от изумления.
Еще один священник. Но этот был намного старше. Чуть больше пятидесяти, среднего роста, с широкой грудью. Крепкого телосложения. Темные волосы, славянские черты лица, усы.
Дрю поборол в себе импульсивное желание бежать дальше и продолжал выглядывать из-за двери: темнота, царившая в ризнице, сделала его невидимым. Внезапно он понял, что священник мог выйти только из исповедальни. Дрожь пробежала по его телу.
Во второй раз он подумал, что оседает старое, утомившееся от долгой жизни здание.
В третий раз услышав скрип, он выхватил из-под куртки маузер и лег на пол.
— Эй, приятель, успокойся, — произнес голос сзади. — Не из-за чего нервничать. Хол. Дрю за скамьей не поднимался с пола.
— Послушайте, — голос Хода, невидимого в темноте, доносился откуда-то сзади. — Я знаю, где вы. Я видел, как вы нагнулись. Но еще раньше я увидел, как вы вытащили пушку из-под куртки. Давайте не будем нервничать, ладно? От меня требовали не спускать с вас глаз, и я вовсе не хочу стать мишенью для упражнений в стрельбе.
Но Дрю не собирался рисковать. Он бросил взгляд в сторону двери, за ограду алтаря, вспомнив, что она ведет к ризнице, расположенной за алтарем. Все это он заметил во время дневной мессы. За ризницей другая дверь ведет на лестничную клетку. Если понадобится, я смогу перепрыгнуть через алтарную ограду и убежать.
Опять скрипнуло, еще ближе.
Хотя в церкви было очень холодно, на лбу Дрю выступил пот.
— Успокойтесь, ладно, — просил он Дрю. — Сейчас я все объясню. Послушайте, ведь я знал, что вы спуститесь сюда в шесть часов. Я вычислил, что вы последуете распорядку, принятому в монастыре. Вечерняя служба. Далее заутреня, в полночь. Поэтому я пришел сюда заранее. Хотел наблюдать издали, чтобы не мешать молитве. Я всего лишь делаю свою работу. Откуда мне было знать, что этот проклятый пол будет скрипеть при каждом моем вдохе?
Дрю размышлял. Возможно, Хол говорит правду. Но почему он тогда не пришел сюда вместе со мной? Я не был бы против, чтобы он находился в церкви во время молитвы. Нет, здесь что-то не так.
Снова скрипнуло. Еще ближе.
Дрю оставил скамейку и пополз к ограде алтаря. Пол был страшно холодным.
— Мы в одной связке, — еще ближе раздался голос Хода. — Вы не хотите засветиться первым. Но и я не хочу этого, к тому же у вас в руках оружие. Приятель, я совершил ошибку, не дав знать, что я уже здесь. Я признаю это. Но нам надо прекратить эту игру. Я на вашей стороне.
Снова скрип.
Дрю подполз к ограде еще на полфута ближе. Свечи мерцали.
— Вникните, — продолжал Хол. — Если бы я хотел убить вас, я мог бы это сделать, когда вы спали в машине. Это верно, подумал Дрю.
— Или я мог…
Скрип. Дрю подполз к ограде еще ближе.
— Застрелить вас сейчас во время молитвы. Тоже верно.
— Так что давайте кончим. Я всего лишь делал свою работу. Хорошо, подумал Дрю. Мне не хочется быть предубежденным, — решив не ползти к алтарю, он перекатился в другую сторону, к скамейкам в правой части церкви.
Он навел оружие наугад и в первый раз нарушил молчание.
— Единственное, что вам надо сделать, это сказать, почему вы стали священником.
В это мгновение дверь церкви резко открылась. Человек в черной одежде и белом воротнике священника ворвался в церковь, держа в руке автомат.
— Нет, — закричал Хол. — Он оказался гораздо ближе к Дрю, чем тот предполагал, и стоял, подняв руку. Был ли у него в руке пистолет? Разглядеть это в полумраке не так-то легко.
Но священник, повернувшись к Холу, выпустил по нему автоматную очередь. Вспышки выстрелов осветили полумрак церкви, слышен был звук падения пустых гильз. Сила залпа сбила Хола с ног и отбросила к стене. Забившись в судорогах, он сполз на пол. Все вокруг было обрызгано кровью.
Когда Дрю поднялся с пола и прицелился из маузера, рядом с первым священником неожиданно появился еще один с автоматом “узи”, из которого он открыл огонь по церкви. Грохот выстрелов, усиливаемый эхом, был настолько сильным, что у Дрю зазвенело в ушах.
Он снова присел, заслонившись скамейкой. И это священники? Убийцы? Он чувствовал, что сходит с ума. Религия и насилие. То, что эти понятия оказались совместимыми и связанными, потрясло его.
Темнота в той части церкви, где находились священники, давала им преимущество перед ним. Стоило ему высунуться, чтобы выстрелить, они сразу же увидели бы его при свете свечей. Да и что он сможет сделать со своим маузером против двух автоматов. Силы не равны. Когда острый запах бездымного пороха донесся до него, он, развернувшись, оттолкнулся от пола и перескочил ограду алтаря. Тяжело приземлившись на покрытый ковриком пол и сильно ударившись плечом, Дрю сразу же вскочил и бросился к двери ризницы. Пули прошивали алтарь позади него.
Внезапно быстрые и беспорядочные автоматные очереди были прерваны одиночными пистолетными выстрелами. Он узнал резкий звук автоматического пистолета 45-го калибра. И снова очереди.
Дрю схватился за ручку двери ризницы, толкнул дверь, которая открылась внутрь, и поспешил спрятаться за нею. Он оглянулся, и то, что он увидел, заставило его застыть от изумления.
Еще один священник. Но этот был намного старше. Чуть больше пятидесяти, среднего роста, с широкой грудью. Крепкого телосложения. Темные волосы, славянские черты лица, усы.
Дрю поборол в себе импульсивное желание бежать дальше и продолжал выглядывать из-за двери: темнота, царившая в ризнице, сделала его невидимым. Внезапно он понял, что священник мог выйти только из исповедальни. Дрожь пробежала по его телу.