Моспан Татьяна. Ловушка для дураков

   Иномарка плавно тронулась и, набирая скорость, помчалась прочь от старинного особняка.
   "Девятка" с мускулистыми парнями, вмешательство которых сегодня не потребовалось, подчиняясь команде Бориса, развернулась вслед за иномаркой.
   Артем был доволен. Руками правоохранительных органов ему удалось устранить серьезного конкурента. И проучить.
   Это по его приказу в РУОП в нужный момент подкинули информацию.
   Какой срок отсчитают Газиеву, его не волновало. Важно было выкинуть его из дела сейчас, поэтому в своих целях он использовал органы внутренних дел. "Выдавлю Артема", - вспомнил он, как хвастался Газиев, наступая ему на пятки. Бог подаст! Предупреждали его, гниду, по хорошему, не послушался мудрого совета. До суда его не откупят, дальше видно будет. Если загремит по полной, зябко ему придется. С купленым титулом принимают плохо. Зоны не нюхал, сломаться может.
   Но это Артема не тревожило. У него сейчас одна забота - отыскать Тихаря. Вадим с Гребнем - ребята смышленые, он на них надеялся.
   Глава 11
   Тихарь открыл глаза и увидел перед собой побеленный потолок из широких досок.
   Он попытался приподнять голову и не смог. Тело не слушалось, накатила слабость, и он в бессилии откинул голову на тощие подушки.
   "Где я?" Он стал внимательно разглядывать потолок, стараясь припомнить, что с ним произошло в последнее время.
   Память возвращалась медленно и неохотно. Он задремал, и тут же куски воспоминаний из близкого и дальнего прошлого непонятной каруселью завертелись в голове. То, что с ним случилось давно, виделось ярче и отчетливее, чем недавние события.
   ...Старый вор Крест, подстреленный в темном московском переулке, его скрюченное от боли и потери крови тело. Он, Леха Тихарь, хилый парнишка, волочет по снегу тяжелый остывающий труп, чтобы спрятать его в подъезде от голодных собак.
   Потом перед глазами замельками драгоценные украшения, половину которых Крест завещал своей дочке и невенчаной жене. Камни, как живые, образовав искрящийся хоровод, проносились в немыслимом танце. Он протягивал руку, чтобы ухватить их, но драгоценности выскальзывали из пальцев. Так продолжалось несколько раз.
   Тихарь взмок, его лоб покрылся испариной, и он громко застонал.
   Когда он снова открыл глаза, перед ним стоял молодой человек в белом халате.
   - Очнулись? - человек говорил ласковым голосом с чуть заметным акцентом.
   - Где я? - Тихарь опять попробовал приподняться.
   - Лежите, лежите, - остановил его незнакомец в халате. - Я врач. Зовут меня Ашот Мирзоян, Александр по-русски, Александр Иванович. Вы в поселковой больнице, поступили вчера вечером. Помните, как сюда попали?
   - Нет, - глаза Тихаря беспомощно глядели на врача.
   - Вы ехали в автобусе, вам стало плохо...
   Александр Иванович не успел договорить, как Тихарь вспомнил все, что с ним произошло.
   - Я мать похоронил, мне в Москву надо. - Он со все возрастающей тревогой думал о том, что, не сказав никому ни слова, внезапно исчез из столицы, а там сейчас...
   - Ни в какую Москву вы поехать не сможете, - жестко сказал доктор. - Вы что, не понимаете, в каком состоянии находитесь?
   Он глядел на пациента, как на сумасшедшего.
   - У вас инфаркт.
   Мирзоян, видя, что его слова не производят желанного действия, решил припугнуть старика:
   - Вы были бы уже трупом, если бы пассажиры вовремя не остановили рейсовый автобус. В нашей больнице мы смогли сделать лишь кардиоргамму, так что вполне возможно, что здесь не только инфаркт. У вас лошадиное здоровье, уважаемый, другой бы давно...
   Разговаривая с пациентом, находящимся в беспомощном состоянии, врач не сказал ему правды о том, какой нищей и убогой была их больничка. Лекарств нет, а из всего лечения доступна лишь одна процедура: больному могли поставить клизму.
   - Я подохну?
   Мирзоян опешил, не готовый к такому прямому вопросу.
   - Сколько вам лет?
   - Шестьдесят восемь.
   - Родственники есть?
   - Нет, но есть люди, которым надо сообщить, где я нахожусь.
   - В любом случае вас нельзя трогать с места.
   Тихарь, не отвечая, смотрел в окно, где за стеклом моталась от ветра осенняя ветка рябины с кистями, кое-где поклеванными птицами.
   - Я долго протяну? - просил он, что-то обдумывая.
   Мирзоян вздохнул. Странный пациент у него появился.
   - После инфаркта люди поправляются и сто лет живут.
   - Я не про людей, я про себя спрашиваю, - перебил его Тихарь.
   - У вас раньше были жалобы на сердце?
   - К врачам не обращался, - буркнул больной и отвернулся от окна.
   - Вам надо избегать резких движений, - неодобрительно посмотрел на него Александр Иванович. - Документы, которые обнаружили в сумке, ваши?
   - Да.
   - Чем занимались раньше?
   - Чего? - не понял его Тихарь.
   - Род ваших занятий, кем работали?
   - А-а...- Старый вор непонятно чему улыбнулся. - Нервная работенка, при такой долго не живут.
   Мирзоян пожал плечами: ну, как угодно, казалось, говорил он всем своим видом.
   - Вы не русский? - вдруг спросил его Тихарь, рассматривая темные волосы, по-южному смуглую кожу и красивые аккуратно подстриженые усики над верхней губой.
   - Армянин, - ответил Мирзоян, удивившись вопросу. - Живу здесь пять лет. Диплом врача получил в московском вузе. Вы что, не доверяете мне?
   - Нет, доктор, доверяю, только вы меня болячками не пугайте и не говорите, что проживу еще сто лет. Мне столько не надо.
   - Вам сейчас необходим покой. Медсестра будет к вам регулярно заглядывать. Я сегодня ночью дежурю, и если что потребуется...
   Тихарь шумно вздохнул, разговор сильно утомил его, только сейчас он почувствовал, до чего устал.
   - Ладно, доктор, - с трудом выговорил он, - я... я вас позову... - Он собрался с последними силами и хрипло спросил: - До утра доживу?
   - Конечно, - соврал ему Мирзоян, внимательно глядя на пациента, взял его руку, чтобы прощупать пульс.
   Толчки крови были слабыми.
   - Тогда телеграмму... потом... - заплепающимся языком пробормотал Тихарь и отключился.
   Он впал в забытье и будто сквозь пелену слышал, как в палату вошла пожилая медсестра.
   - Марья Васильевна, - сказал, обращаясь к ней, врач, - последите, пожалуйста, за больным. - Он вывел ее в коридор и добавил: - Совсем плох, боюсь, что это у него не первый инфаркт и сегодня ночью может наступить кризис.
   - Господи! - всплеснула руками тучная медсестра и согласно закивала головой. - Не беспокойтесь, Александр Иванович, буду поглядывать.
   Кризис наступил ночью.
   Тихарь очнулся, услышав глухой звук. В палате тускло горела лампочка. Темное, незанавешенное шторой окно зияло черной пропастью. Непонятный звук доносился оттуда.
   Вот, и опять... Тихарь услышал, как кто-то невидимый ударил в стекло. Тук, тук, тук, дробно стучало, звенело в голове Тихаря.
   Он не был суеверен, но сейчас при этом звуке обмер от страха. Кто-то всесильный напоминал о себе, направляясь к нему, чтобы потребовать ответа за все то, что он сотворил в жизни.
   Тихарь мало чего боялся на этом свете. Он жил так, как должен жить вор. По закону. А закон для него существовал один - воровской, других он не признавал.
   ...Он подался к Шпаку и принес в общий котел то, что они сумели взять с Крестом. Его приняли.
   Потом все покатилось, как по рельсам, началась жизнь, которую он ни изменить, ни переделать не мог.
   - Молодцы-удальцы, ночные дельцы, - любил приговаривать Шпак, бражничая после удачного дела.
   Тихарь прибился к ним ненадолго. Хаза, воровская малина, пьянство - все это было ему не по нутру. Но в то время, он это понимал, одному было не выжить.
   Шпак, поминая Креста, каждый раз подозрительно глядел на Тихаря.
   - Покойничек-то был не прост, ох, не прост, - тянул он вкрадчивым голосом. - Не пьянствовал, марафетиком не баловался, с бабами, девками не загуливал. Куда деньги вот только девал, непонятно... Ты, часом, не знаешь, а Леха?
   Тихарь, стараясь не выдать себя, отрицательно качал головой.
   - Да куда мне. - Он, прикидываясь дурачком, не мигая, смотрел на главаря.
   - Ну, ну... - Шпак сверлил его недоверчивыми маленькими глазками.
   Леха старался быть очень осторожным, понимая, что Шпак ему не верит. Он уже не раз пожалел, что послушался Креста и сунулся в банду. Не выпустит его так просто главарь, не выпустит...
   И опять вспоминались предсмертные слова умирающего Креста: "У Шпака защита, не то другие придушат". Может, и прав был умный вор, только здесь, в банде, от такой защиты волком взвоешь.
   Скоро Тихарь заметил, что Шпак стал пускать за ним своих людишек. Вынюхивал, гад!
   Леха, понимая, что добром все это для него не кончится, решил выжидать до последнего. А чего ждать? Или пулю получит, или на ножи поставят...
   Ему помог случай. При очередной облаве банду Шпака сгребли почти целиком. Многих постреляли. Уйти удалось троим. В их числе был и Леха. Он, раненый, два дня пробирался к дому Креста на Дружбу. С бывшими подельниками распрощался навсегда и решил начать новую жизнь, жизнь волка-одиночки.
   О его пристанище не знал никто, соседям он был не любопытен.
   В тех местах: Тайнинка, Перловка, поселок Дружба, - кто только не обретался! Частные дома - и жизнь тоже индивидуальная, глухим забором от любопытного глаза огороженная. Сюда и менты соваться боялись. В те годы здесь часто бесследно исчезали люди. Страшные слухи будоражили население. Самое бандитское место. То в карты мужчину проиграют, то девчонку изнасилуют, то беременную женщину придушат. Народ верил и без особой нужды в те края не совался. Средь бела дня затащат в калитку, разденут догола, наиздеваются вволю и выбросят на проезжую часть. Хорошо, живого, а то и вовсе труп. Следов не найдешь.
   Для Тихаря дом на Дружбе был самым безопасным местом.
   Перед ним продолжали мелькать картины из далекой послевоенной жизни. Все это было в прошлом.
   Тяжело поднимался он по ступеням в воровской иерархии. Пока не получил титул вора в законе, не стал авторитетом, через многое пришлось пройти.
   Леха не изменял себе, выполняя важнейшую заповедь своего учителя, никогда не шел на дело без хорошей подготовки. Он не любил рисковать понапрасну. Его считали удачливым вором. Он привык все в жизни делать добросовестно, основательно. Наверное, так же добросовестно Леха работал бы на заводе, выполняя сменное задание мастера. Если бы у него была другая профессия.
   Он был честным вором. Его авторитет был велик. Тихарь признавал за собой один грех, о котором знал только сам. Он не выполнил обещания, данного Кресту.
   Клад, зарытый в подвале старого дома, остался лежать там до сей поры.
   Он не был жадным и корыстолюбивым - так сложились обстоятельства. Сразу поехать к жене Креста опасался. Время послевоенное, неспокойное, облавы по поездам, обыски, патрули рыскали, а потом Гнус, шестерка Шпака, стал следить за каждым его шагом лучше сторожевого пса. Все думал, успеет, куда торопиться, побрякушки места не пролежат, а потом...
   Грех на себя взял перед покойником, ох, грех! Не заметил, как само все вышло. Покорыствовался чужим добром. Будто черт под руку толкал: куда повезешь, кому? Такое богатство отдать... Вот и получилось, ни сам золотом ни воспользовался - рука не поднялась, ни другому кому не дал. А вещички там знатные спрятаны, одну из них понес оценить из любопытства, так у приемщика руки задрожали. Следом за ним на улицу выскочил, цену, шепчет, вдвое дам, только уступи. А сам трясется весь. С толком продать - надолго денег хватит.
   Только теперь ему ничего не надо.
   Удушающая волна накрыла Тихаря. Он попытался вздохнуть и не смог. Как будто многопудовая плита навалилась на грудь.
   - А-а-а...
   Что-то тяжелое затопало рядом с ним, а потом стихло.
   Медсестра Мария Васильевна довольно шустрой для своих лет и комплекции рысцой пробежала по коридору.
   - Александр Иванович! - пожилая женщина с шумом открыла дверь в кабинет врача: - Помирает...
   Через минуту Мирзоян стоял в палате перед кроватью хрипло дышащего Тихаря.
   - Помираю совсем... - Больной с трудом открыл глаза и уставился на белый халат Мирзояна. - Говорить хочу с тобой. - Он глядел на врача.
   - Вам нельзя, - попытался остановить его тот.
   - Можно, мне все... можно, - хрипло выдохнул Тихарь. - Пусть она уйдет. - Он едва ворочал языком.
   Александр Иванович обернулся к медсестре:
   - Лучше его не волновать. Оставьте нас, Мария Васильевна.
   Та, скорбно поджав губы, вышла из палаты.
   Тихарь с минуту лежал молча. Он собирался с силами, готовясь к разговору.
   - Слушай меня... Я - вор в законе Тихарев Алексей Иванович. Богатым тебя сделаю, если выполнишь, что скажу. - Он торопился, сглатывая гласные, боялся, что не успеет. - Поедешь в Москву... Артем Семенович Беглов, телефон... - Он продиктовал московский номер. Скажешь, от меня, от Тихаря. Теперь запоминай, где казна спрятана... Он прошептал несколько незнакомых для Мирзояна слов. - Передай, он поймет. Ты слышишь меня? - вдруг встрепенулся он.
   - Да, да, - от волнения голос врача стал прерывистым.
   - Сделай, как говорю. Они тебя не тронут, не бойся. А за это... Тихарь смолк. - Пригнись, парень, сюда, я ничего не вижу.
   - Здесь я, здесь.
   Умирающий нашарил руку врача и вцепился в нее, как утопающий хватается за соломинку. Это на короткое время придало ему силы.
   - Поселок "Дружба", станция Тайнинская, с Ярославского вокзала. Адрес... запоминай. - Он продиктовал название улицы и номер дома. Это мой дом. Балкончик там с зеленой решеткой... над терраской. Скажи, родственник, ключи в моей сумке найдешь. Не бойся, там народ... простой... - Последняя фраза далась ему с трудом. - Клад... в подвале зарыт. Под бочкой... Половина - твоя. Вторая - адрес в сумке... В Рыбинск отвезешь. Долг это мой. Повтори!
   Мирзоян, как зачарованный, повторил слово в слово все, что прерывающимся голосом только что шептал старик.
   - Память у тебя хорошая, - с огромным облегчением выговорил Тихарь. Он шумно вздохнул, громадный груз упал с души. Показалось, что стало легче дышать. - Сделай, как говорю. Артема не бойся. Где казна, укажи им, не тронут. А что в доме зарыто - тебе половина. Никто не знает. Сделай... Грех большой на мне.
   Его тело судорожно дернулось. Мирзоян подумал, что он умирает, но это был еще не конец. Старик вдруг снова открыл глаза.
   - Болт умирает, я... здесь. - Тихарь стал бормотать что-то несвязное, непонятное для врача.
   Мирзоян попытался высвободить свою руку из цепких пальцев умирающего, но тот внезапно перестал бормотать и заговорил четким голосом:
   - Они найдут тебя, парень, Артем найдет, если сдрейфишь. Сделай... как сказал...
   От этих слов у Ашота по коже побежали мурашки. Стало зябко. Он всматривался в заострившиеся черты лица своего неожиданного пациента, ожидая услышать еще что-то, но старик молчал. Свободной рукой врач дотронулся до его лица и увидел, что голова старика безвольно откинулась на подушку.
   Он был мертв.
   Его открытые глаза упрямо смотрели на Мирзояна, которому он доверил свою тайну, и приказывали выполнить посмертную волю.
   Ашоту за годы лечебной практики доводилось видеть чудаковатых, выживших из ума стариков и старух, но сейчас он ни на минуту не сомневался в том, что умирающий говорил правду.
   Внутри пробежал нехороший холодок. Мирзоян содрогнулся, только сейчас осознав, в какую историю вляпался поневоле.
   Ему стало страшно.
   Глава 12
   Артем Беглов сидел за столиком в ресторане казино "Белый жасмин".
   Ресторан с варьете находился в нижнем этаже. Раньше это было обычное подвальное помещение. Юрий Петрович Яковлев, занимаясь реконструкцией особняка, не обошел вниманием и подвал. После евроремонта заваленные хламом комнаты превратились в чудо. Здесь появился особый шарм и уют, что отличало "Жасмин" от других подобных заведений.
   Небольшой зал овальной формы вмещал определенное количество гостей. Чтобы попасть сюда, место нужно заказывать заранее. Публика сидела приличная, и, что особенно ценилось, здесь можно было не опасаться, что тебе в морду выплеснут бокал вина или опрокинут на голые плечи и шикарное платье разодетой спутнице соус или салат.
   Порядок в зале поддерживался неукоснительно, и это определяло состав гостей. Здесь не было случайных посетителей. Не жаловали в овальном зале и представителей различных тусовок, от которых только и жди неприятностей и скандалов. Заведение не нуждалось в подобного рода рекламе. Задиристых девочек и мальчиков со свитой, обкуренных наркотиками, могли запросто вышвырнуть отсюда, если они нарушали заведенные правила. Известность и толщина кошелька не имели значения. В игорный зал казино их пускали - пусть покуражатся за собственные деньги, в овальный зал ресторана - нет.
   Шеф-повар свое дело знал превосходно, его переманили из очень престижного места, увеличив и без того громадный оклад, и кухня заведения по праву славилась среди любителей поесть. Днем здесь собирались солидные деловые люди обсудить за превосходным обедом важные дела, а вечером... Вечером варьете, небольшой оркестр, расположенный слева на сцене под красивым навесом в виде перламутровой раковины. Музыканты называли это место "ракушкой". Отсюда ненавязчиво звучали в камерном уютном зале песни и романсы Валерии Стрелецкой и молодого высокого парня с нервным лицом, соло-гитариста, которого публика тоже успела полюбить. Его репертуар отвечал настроению клиентов.
   Артем сидел один, ему было над чем подумать. Он вытащил из кармана драгоценную брошь, которую Гребень нашел у Тихаря, и уставился на изумруд, как будто в холодном безмолвном камне можно было найти ответ на его вопросы.
   В зале стоял сдержанный шум, когда на сцене, в "ракушке", возникло пятеро музыкантов. Слаженно и мелодично зазвучали первые аккорды. Вдруг оркестр, подчиняясь невидимому дирижеру, смолк на мгновенье и тут же негромко полилась простая мелодия незнакомой песни, которую исполнял соло-гитарист:
   Кому из нас в предзимье не знакома
   Гнетущая - по времени - тоска.
   Фантомами похмельного синдрома
   Смурные наплывают облака.
   Они похожи на мужские лица,
   Помятые, небритые давно...
   И хочется: кому опохмелиться,
   Кому напиться - в общем, все равно...
   Раздались хлопки.
   - Во дает парень, верно схватил! - раздался восторженный возглас одетого в дорогой костюм мужика. Его кулаки, лежащие на льняной скатерти безупречной чистоты и свежести, были похожи на ковши шагающего экскаватора и вызывали невольное уважение.
   Мужик встал и неверной походкой двинулся к сцене, на ходу вытаскивая "зеленые".
   - Парень, еще чего-нибудь в том же духе, а? Сделай, прошу...
   Певец продолжал выводить соло на гитаре, небрежно перебирая струны:
   На улице серо и сыро,
   А в комнатах мрак и хандра.
   Вина бы сухого и сыра,
   Да что-то не пьется с утра...
   Публика оттягивалась, слушая исполнителя. Дальше солист пел о неразделенной любви, о тяжелом и безрадостном детстве. На Артема тоже накатили воспоминания. Случалось это редко.
   Он вспомнил голодное детдомовское детство в далеком Ашхабаде в начале пятидесятых годов. Вместе с другими детьми Артем работал на приусадебном участке, принадлежащем детскому дому. Они выращивали такие громадные штуки, похожие на большие огурцы, он забыл, как они назывались. Их сушили, а потом из них получались отличные мочалки, вещь в быту необходимая. На городском рынке можно продать, деньги получить.
   - Эй, мочалки, - дразнили их ребята постарше, - кончай мочало, начинай сначала. Айда дыни собирать, чего-нибудь и нам обломится.
   Артем дыни собирать не хотел. Он все свободное время торчал возле своих грядок. Ему нравилось наблюдать, как чудные овощи росли не по дням, а по часам. Поливай только.
   - И детскому дому польза, продадим на рынке, деньги выручим, учебники купим для школы, - приговаривал старый воспитатель, видя, как старательно Артем ухаживает за растениями, не обращая внимания на насмешки старших пацанов. - Земля, она ухода требует, ты к ней с добром, и она тебя отблагодарит. Так-то вот, сынок.
   Воспитатель скоро умер, у него открылся туберкулез. Приехавший врач, брезгливо морщась, осматривал и выслушивал всю их группу, и бубнил:
   - Не имел права с детьми работать, туберкулез в открытой форме.
   Целую груду мочалок, уже приготовленных к продаже, сожгли, а грядки, где созревали плоды, сравняли с землей.
   Артем смотрел на выдранные с корнем растения, видел, как языки пламени лизали красивые пузатые плоды, облитые бензином, и плакал. Они корчились в огне, как живые.
   - Новые потом посадим, - говорил директор детдома.
   Артем не хотел новых. Старый, умерший от туберкулеза воспитатель был самым добрым человеком на свете.
   Вскоре после этого случая Артем подался в бега.
   История с мочалками неожиданно напомнила о себе, спустя много лет, совсем недавно здесь, в Москве. Артем никогда не думал, что позабытый случай из далекого детства оживет в его памяти. Столько в жизни разного было понакручено, что, казалось, не одна, а целых десять жизней прожито. Все прошло, улетучилось бесследно, а вот, поди ж ты, помнит.
   ...У Беглова была назначена деловая встреча. Водитель "мерседеса", не доезжая до места, увидел большое скопление машин.
   - Все, дальше не проедем, кого-то стукнули, гаишники оцепили. Водитель смотрел на хозяина. - Теперь только в объезд.
   Артем с Вадимом и Гребнем выбрались из машины.
   - Давай разворачивайся, - приказал он своему шоферу, - а мы пешочком пройдемся минут пятнадцать, не дворяне.
   Втроем они нырнули в подземный туннель, чтобы перейти Можайское шоссе.
   Переход был длинным и грязным и почти весь загроможден стихийными продавцами, предлагавшими свой нехитрый товар. Рядом висели угрожающие табличкм: "Торговля с рук запрещена".
   - Конфетки-бараночки... - хмыкнул Гребень, устремляясь вслед за шефом.
   Толстые бывалые тетки беспрепятственно трясли своим товаром, уверенные в собственной безнаказанности. Они почему-то не интересовали блюстителей порядка, которые были представлены двумя красномордыми милиционерами. Те намертво вцепились в маленького растерявшегося мужчину.
   - И чтобы духу твоего здесь... - услышал Артем, подойдя поближе.
   Невысокий мужичонка стоял перед двумя большими сумками, набитыми мочалками.
   Ехидная косоглазая старушенция, приплясывающая рядом, позлорадствовала:
   - Куда приперся, здесь заграничного товару полно, а он растопырился со своим барахлом, только место занимает.
   - А куда же мне? Я приезжий, подскажите... - Он непонимающе озирался по сторонам, видя, что вокруг шла бойкая торговля, и бравых милиционеров это нисколько не интересовало.
   Видно, мужичок что-то смекнул, потому что полез в кошелек. Этот жест на виду у всех окончательно вывел стражей порядка из себя.
   - А ну давай отсюда...
   Артем остановился рядом и взял в руки мочалку.
   - Откуда, отец?
   - В гости приехал к родне, из Ашхабада сам. - Он говорил чисто, без акцента. - Хотел продать, да вот... - Он боязливо смотрел в непреклонные лица милиционеров.
   Те, увидя Артема со свитой, умерили свой пыл.
   - Не место для торговли, - безразличным голосом произнес один из них. - В отделение заберу со всем товаром.
   Продавец готов был заплакать.
   - Вот я сейчас с человеком переговорю, мочалку себе куплю, а потом забирай, - остановил стража порядка Артем. - Я, может, год в бане не был.
   Милиционер недоверчиво покосился на странного, хорошо одетого покупателя.
   - Может человек раз в жизни себе мочалку купить? - продолжая напирать на милиционера, Артем сделал неприметный знак Гребню: займись, дескать.
   - Започем штука, папаша? - тут же отозвался тот и, услышав цену, громко распорядился: - Все берем.
   Пока Вадим отсчитывал обалдевшему от всего происходящего продавцу деньги, Гребень разобрался с местным активом - оба стража порядка незаметно испарились.
   Подоспевшая вездесущая кривоглазая старушонка помогла запихнуть в тут же предложенные ею полиэтиленовые пакеты весь товар.
   Вадим и Гребень тащили в руках объемистые сумки и чертыхались про себя. Блажь нашла на хозяина, с кем не бывает. Сентиментальная дурь. Маленькие слабости надо понимать, особенно если они проявляются у твоего шефа.
   Всю оставшуюся дорогу Артем прошагал молча. После деловой встречи он тоже не вымолвил ни слова, только улыбнулся, когда недовольный Гребень грузил сумки в "мерседес".
   - И куда это теперь?
   - Петровичу отвезешь, он баню открывать собрался.
   Оказывается, не забыл он все, что связано с прежней жизнью, с детством. Артем почти почувствовал в тот момент свежий запах зреющих плодов, за которыми ухаживал, живя в детдоме. Оказывается, не все человеческие чувства вытравила из него суровая жизнь. Было жалко рано оборвавшегося голодного детства, жалко беспомощного мужичонку из далекого Ашхабада и - это было совсем хреново - самого себя тоже было почему-то жалко.
   Артем очнулся от воспоминаний, услышав разухабистую, забойную мелодию, способную расшевелить мертвого.
   А в ресторане, а в ресторане,
   А там - гитара, а там - цыгане.
   И что душа захочет, выбирай,
   И где-то здесь начинается рай.
   Для некоторых подвипивших гостей рай действительно уже наступил, и они лихо отплясывали, кто во что горазд.
   Пела Валерия. Она грациозно поводила плечами и руками в такт музыке, сводя с ума разогретых алкоголем мужиков. Они, скача перед своими подругами, не забывали пожирать глазами певицу. А она, казалось, не замечала их похотливых взглядов и продолжала поддразнивать беснующееся перед эстрадной раковиной стадо.