Страница:
Моспан Татьяна
Ловушка для дураков
Татьяна МОСПАН
Ловушка для дураков
Глава 1
Выстрелы прозвучали неожиданно. Старый вор по кличке Крест споткнулся на бегу и, выпустив тяжелый мешок из рук, рухнул в невысокий грязный сугроб. Кровь, просочась сквозь телогрейку, тонкой змейкой поползла по утоптанному на тротуаре снегу.
- Подстрелили, гады!
Его напарник, молодой парнишка Леха Тихарев, склонился над Крестом, пытаясь приподнять грузное тело.
- Дядь Павел, вставай, менты накроют, дядь Павел...
- Отгулял я свое... племянничек, - сцепив зубы, простонал Крест.
От потери крови у него кружилась голова, путались мысли. Перед глазами встала страшная картина: он вспомнил лагерь в сороковом году, общие могилы, куда с деревянными бирками на левой ноге сбрасывались трупы в вечную мерзлоту.
Сколько раз он просыпался ночью в холодном поту и орал в крик! Ему снилось, что он лежит там, среди мертвецов, а кто-то стоит сверху и, указывая на него пальцем, хохочет во все горло. Этот кошмар преследовал его несколько лет. Избавиться от него было невозможно. Сейчас в воспаленной голове Креста реальное намертво сплелось с нереальным. Темный московский послевоенный переулок казался чужой огромной могилой, куда его кинули еще живого.
- Леха, - хрипло позвал он, - помоги мне, Леха...
Щуплый невысокий Тихарев с трудом оторвал от земли тяжелую тушу Креста и поволок его по снегу в подворотню, черным провалом видневшуюся в нескольких шагах. Там, прислонив тело к стене, прислушался, а потом осторожно выглянул в переулок.
- Нет никого, это не менты, на патруль нарвались, слышь, дядь Павел?
Крест открыл глаза.
- Погоди чуток, - он прерывисто, с шумом дышал. - Помру я, Леха, чувствую, помру. А мешок где? - дернулся он, и голос его зазвучал по-прежнему сильно и уверенно, как в былые времена, когда его боялись и уважали.
- Да здесь, здесь все, ты не волнуйся, я тебя не брошу.
Тело Креста безвольно обмякло.
- Последнее мое дело, парень. Рыбак гибнет в море, хоронить не надо, а вор подыхает в подворотне, схватив пулю. - Он со всхлипом вздохнул, жалея сам себя. - Ты хлопец молодой, шустрый, меня ни разу не подводил. За это я... - Он харкнул на снег кровью и замотал головой: - У-у, падлы, добрались до меня, достали-и!.. - Опять с надрывом взвыл он и замолчал.
Леха не решался подать голос.
Дядя Павел Крестовский был его учителем в воровском мире. Это он подобрал его в голодном Рыбинске в страшном сорок втором году, когда Леха вместе с другими пацанами из ремеслухи пух от голода и холода. Крест, оказавшись по своим делам в патриархальном, по довоенному уютном старинном городе, приметил шустрого щуплого мальчонку, накормил досыта и взял с собой в Москву. Там понемногу стал обучать настоящему делу. Крест был классный взломщик, шнифер, за ним числились многие дерзкие ограбления. Еще при царе-батюшке учился своему ремеслу, а учителя тогда были отменные. В советское время тоже не пропал, громил банки, как орешки щелкал, в воровском мире немного было профессионалов, равных ему. Леха по привычке называл его дядей Павлом, как там, в далеком военном Рыбинске.
- Дядя, так дядя, - смеялся Крест, - будешь мне племянничком, не обижу.
И впрямь, не обижал. Подозрительный, не верящий никому, кроме себя, он, присмотревшись, по-своему привязался к парню. Уму-разуму учил, прививая свои взгляды на жизнь.
Крест не случайно приблизил Леху к себе. Раньше он всегда работал один, потому и попадался нечасто. Не было подельников, некому было его закладывать за хороший кусок или в обмен на недолгую воровскую свободу. С годами состарился, грузным стал, подручный понадобился. Так в жизни Креста появился Леха.
Выбрал его старый вор с умом: Москва была для малого чужим враждебным городом, оно и хорошо: не перед кем хвастаться после удачного улова, некому на ушко словцо, другое шепнуть. По малинам и хазам Крест не шлялся, сделав дело, исчезал надолго, ложился на дно. Даже Леха не знал, где его потайная хата, а уж он про Креста знал немало, особенно после того, как тот стал брать его в настоящие дела.
Парень был смышленый, на лету все схватывал. С легкой руки Креста за ним закрепилась кличка Тихарь. Может, из-за фамилии Тихарев, а может потому, что осмотрительный был не по годам, с наскоку ничего не сделает, все обмозгует. Его ровесники, кто поболтливей, давно по тюрьмам да по колониям сроки мотают, а он - нет. Для Креста щуплый для своих лет Леха был незаменим, в любую щель, как уж, пролезет.
Войну они прожили, ненадолго расставаясь, когда того требовало дело, кочуя из одного крупного города в другой. Жили не на показ, не шумствовали и нигде подолгу не останавливались. Когда пахло жареным, быстро сматывались, заметая следы.
Удачливым вором считался старый Крест, у законников он был в авторитете.
...- Леха, Леха, - очнулся вдруг Крест и схватил парня за руку. Пригнись ко мне, я голоса своего не слышу.
- Да здесь я, здесь, - Леха судорожно сглотнул, чтобы не заплакать, и опустился на снег рядом. - Не помирай, дядя Павел, не надо. Я-то как один буду?
- Не скули, - оборвал его Крест. - Слушай, что скажу. В левом кармане нашарь у меня портмонет. Там ключи есть и бумага. Нашел? - Он с трудом разлепил глаза и приподнял голову, пытаясь следить за движениями парнишки.
Через минуту услышал, как зашуршала бумага.
- Вот, запоминай. Дом у меня есть на Дружбе, в поселке. От Тайнинской недалеко... с Ярославкого вокзала. Поедешь... в бумаге все указано. Дом я на тебя оформил. Документы в задней стенке серванта лежат, в тайнике. Найдешь... - Говорить Кресту становилось все тяжелее. Он еще раз харкнул кровью и перевел дыхание. - Найдешь там деньги и план подвала. Все... обозначено. Золото, камни, картины в кладовке, - забормотал он, и Леха подумал, что начался бред, но Крест вдруг замолчал и, собравшись с силами, внятно произнес: - Там у меня клад зарыт, в подвале. Выкопай. Половина - твоя, а остальное... - В его груди что-то булькнуло, и Леха подумал, что это конец.
Но Крест заговорил вновь, отрывисто, с трудом выплевывая отдельные слова:
- У меня была женщина в Рыбинске, не оформлены мы. Дочка у нее от меня, Надей зовут, фамилия по матери - Кочнева. Найди их, отдай половину. В Рыбинске... живут. Слышишь, половину туда отвези, остальное - твое. И дом на Дружбе тоже твой. Поклянись, что сделаешь... Поклянись... Не слышу ничего!
Леха, глотая слезы, кивал и кивал головой, вцепившись в руку умирающего.
- А я как же, куда мне?..- спрашивал он, но ответа не услышал.
Тело Креста содрогнулось в последний раз и, обмякнув, стало валиться набок.
Леха выпустил руку. Крест был мертв.
Лай собак вывел его из оцепенения. Оставаться дальше в безлюдном переулке становилось небезопасно. Пора было что-то делать.
Он поволок покойника во двор, а потом, передохнув - грузное тело было неподъемным, стараясь не шуметь, с трудом затащил его в подъезд какого-то дома. Он не хотел, чтобы мертвеца грызли голодные бездомные собаки.
В подъезде прислонился к холодной стенке и долго стоял молча, уставясь в темноту.
Когда-то мать в далеком детстве учила его молитвам, но он не помнил ни одного слова. Да и помогут ли молитвы Кресту, который не верил ни в Бога, ни в черта?..
В последний раз, прощаясь, взглянул на неподвижное телое возле грязной лестницы. Он сделал для покойника все, что мог. Утром его обнаружат жильцы и позвонят в "Скорую".
Леха вздохнул. Ему было жаль Креста, жаль себя, он страшился неизвестности. Для него с этого момента начиналась новая, самостоятельная жизнь. Своя дорога...
Он, до боли закусив губу, с усилием поднял тяжелый мешок и взвалил его на плечи. Прислушался. Кругом стояла мертвая тишина. И Леха, плотно закрыв за собой дверь подъезда, пошел прочь.
Переждав в безопасном месте последние часы ночного времени, он поехал в Останкино, где снимал маленькую комнатенку у полуслепой старухи.
Леху не даром прозвали Тихарем, другой, более нетерпеливый, на его месте сразу бы рванул на Ярославский. Он - нет. Взятые в сберкассе деньги безопаснее скинуть в заготовленный тайник, сам Крест поступил бы точно так же. Засыпаться на вокзале - пара пустяков, и не таких шустрых скручивают. К тому же, может, затмение нашло на умирающего, перед смертью всяко бывает, и нет там никакого клада. А здесь, в мешке, живые деньги, вот они. И немалые. Крест никогда зря на дело не ходил.
Упрятывая тугие пачки в схоронку, Леха вспомнил, как однажды завел разговор с дядей Павлом, кого тот уважает из законников.
Крест, как всегда, все понял с полуслова.
- Не о том, парень, спрашиваешь. Меня не будет, прибивайся к Шпаку. Мужик он скользкий, кличка малопочтенная, да и авторитета большого у него нет, но, - вор значительно крякнул, - не сомневайся, к нему иди, на первое время Шпак сгодится. Живым будешь. Главное, мужик он жадный, значит, не пустым иди, окажи уважение. Примет, куда денется. Будешь ухо востро держать, не пропадешь. А сунешься к авторитетам или к чужакам залетным, сдадут при первом шухере, как разменную монету. Или замочат, - жестко закончил Крест.
Слова те Леха крепко запомнил.
Он не был жадным, любил, как и дядя Павел, с ухмылочкой повторять поговорку: "Деньги - навоз, сегодня нет, а завтра - воз". Уважение ценилось старым вором куда дороже денег , но понимал он это по-своему, по-воровски. Окажи человеку уважение, разгадай и потрафь его страстишке и будешь всегда при козырях.
Сейчас Леха решил так: съездит на Дружбу, отыщет дом, посмотрит что и как, а потом к Шпаку подастся, деньги, что в сберкассе взяли, все ему снесет. В знак уважения, как говорил дядя Павел. Нет, не зря он под ним четыре года ходил, не только ремесло воровское перенял, но и еще кое-чему научился.
Электрички ходили редко, и Леха долго мерз в холодном, продуваемом всеми ветрами зале ожидания Ярославского вокзала.
Вокруг шмыгала подозрительная публика, милиционеры тоже косили глазом, решительно рассекая широким шагом гомонящую толпу, но притулившийся на крае скамейки щуплый невысокий паренек без вещей не представлял интереса ни для тех, ни для других.
Лехе было неуютно и одиноко. Он опять вспомнил Креста. Жильцы дома, куда он его оттащил, наверняка уже наткнулись на труп в подъезде, хай подняли.
Объявили посадку, и Леха, слившись с толпой мешочников, рванул к поезду.
От Тайнинской, как он узнал на станции, до поселка Дружба утром ходил автобус, возил рабочих, но сейчас время шло ближе к обеду, и никакого транспорта не предвиделось. Место было незнакомое, и Леха напряженно рассматривал стройные сосны, близко подступившие к самой платформе. За соснами виднелись частные постройки.
- Да тут всего ничего, за полчаса дойдешь, не заблудишься, улица вот она, прямая, - откликнулась словоохотливая тетка, у которой он спросил дорогу. - Ноги молодые.
Идти пришлось минут сорок.
Леха, шагая по застроенной частными домами улице, прикидывал, как он будет разговаривать с соседями, но все оказалось куда проще, чем думал.
Дом, крепкий пятистенок, глядящий на улицу тремя окнами, был окружен такими же добротными домами, хозяева которых были, видно, людьми нелюбопытными. Лишь какая-то старушонка, шевельнув занавеской, выглянула из окошка и тут же скрылась.
Леха, отперев не торопясь нехитрый замок на калитке, прошел на участок, окруженный забором из штакетника. Дорожка к дому была тщательно очищена от снега.
Это кто же так постарался? Едва успел подумать он, как увидел, что из соседнего дома вышла бабулька, которая подсматривала за ним из окна.
- Здравствуйте, я племянник Павла Тихоновича Крестовского, - как можно приветливее сказал Леха любопытной старушке.
- А... где же сам он?
- Помер, - кратко сообщил Леха и вздохнул.
Бабулька охнула и перекрестилась.
- Господи! Горе-то какое. Приятный человек был, обходительный. Когда его нет, мой сынок за домом приглядывает, видишь, дорожки от снега почищены. А теперь ты, стало быть, новый хозяин будешь? Старуха цепким, как у милиционера, взглядом зыркнула на наследника.
- Стало быть, я.
На том и закончился разговор с соседкой.
Леха, войдя в дом, первым делом закрыл за собой дверь на ключ. Осмотревшись, подошел к серванту. Тайник он обнаружил легко. Даже удивило, что не сильно таился осторожный Крест, значит, чувствовал себя здесь в полной безопасности.
Бумаги лежали за двойной стенкой серванта. Дарственная на дом, заверенная у нотариуса, ему, Лехе Тихареву, подписи, печати, старый Крест сделал все, как полагается, словно чувствовал приближение смерти.
Среди документов лежала еще какая-то бумага. Это был подробный план погреба.
В подвал Леха спускаться сразу не стал. Медлил, как будто кто-то невидимый мешал ему. Тогда он решил осмотреть дом, который оставил ему Крест, чтобы попривыкнуть к обстановке, и поймал себя на мысли, что действует именно так, как учил старый вор, когда они собирались провернуть очередное дело.
Дом был хороший, справный. Такому куску любой обрадуется.
Большая русская печка отделяла кухню и чулан от жилой половины, разгороженной на две большие комнаты. Рядом находилось еще одно помещение, без окон. Кладовка, наверное, подумал Леха, но заходить туда пока не стал. Он, не торопясь, с любопытством оглядывал незнакомое помещение.
В комнатах стояла мебель ручной работы. Еще в довоенные времена делалась, он уважительно потрогал резные финтифлюшки, украшающие деревянную стенку кожаного дивана. Над ним висел портрет в раме молодого военного, который строго смотрел на Леху. Видно, дом этот Крест приобрел вместе со всем содержимом: мебелью, посудой - ее было полным-полно в просторной кухне, - портретом сердитого военного и всей прочей домашней утварью. Приобрел и не стал ничего менять, лишь порядок поддерживал. Возле печки в алюминиевом тазу лежала охапка дров с мелкими сучьями для растопки.
Увидя это, Леха чуть не заплакал, до того чувствовалась во всем рука Креста. Дрова заготовил, позаботился, а сам... Зачем ему было рисковать жизнью, снова и снова идти на дело, если он мог припеваючи жить в своем просторном доме, ни о чем не заботясь? - вдруг подумал Леха. А зачем ему самому идти на поклон к Шпаку и рисковать своей жизнью и свободой?..
Он услышал, как ходики на стене стали бить полдень и вздрогнул. Чужой он здесь, чужой! Может, и Кресту тут было лихо, в этой тишине и покое, может, не для них это все...
Торчать без дела Леха долго не привык. Откинул толстый домотканый половик на кухне и, прихватив свечу, что стояла на подоконнике, стал спускаться в погреб.
Место, указанное Крестом на бумаге, находилось в левом углу подвала и было заставлено пустой бочкой. В другом углу увидел лопату с короткой ручкой.
Леха легко сдвинул бочку в сторону. Под ней была плотно утрамбованная почва, ничем не отличающаяся от земляного пола в подвале. Хороший схорон, подумал он и стал копать в этом месте. Скоро лопата на что-то наткнулась.
Он стал разгребать землю руками и увидел небольшой деревянный ящик. Его крышка была прихвачена сверху лишь парой гвоздей, и он легко с ними справился.
В ящике лежал небольшой сундучок. Подобную вещь Леха видел у своей матери. Сундучок-рундучок с затвором, который называли еще ларцом или шкафчиком. В их деревне, откуда Леха родом, кое у кого из сельчан остались такие старые вещи. Матери сундучок достался в наследство от тетки вместе со старинной деревянной прялкой, на которой мать с грехом пополам пыталась прясть овечью шерсть. Нитка получалась неровной, то слишком толстой, то тонкой, потому что навыка не было.
Шкафчик-рундучок оказался совершенно бесполезен в хозяйстве - в доме не было ничего ценного, такого, что надо было хранить от посторонних глаз, и он за ненадобностью пылился на чердаке.
Леха вспомнил и другое название: сундук-клад. Ну и потешался же он тогда, щелкая на пыльном чердаке потускневшим затвором! Откуда в их нищей деревне взяться кладам?! Кто их туда положит? Смех один. Хлеба вволю и то не видели.
Сейчас Лехе было не до смеха. Крест использовал старинную вещь по назначению.
Сундучок был тяжелым. Леха с трудом вытащил его из ящика. Затвор на нем был сорван, крышку придерживала крест-накрест перевязанная веревка.
Леха распутал кое-где истлевшую веревку и, едва сдерживая дыхание, заглянул в заветный тайничок.
То, что он увидел, пригвоздило его к месту. Кольца, броши, серьги, какие-то затейливые украшения, применения которых он не знал, монеты, много золотых монет с двухглавым царским орлом, еще какие-то блестящие кругляшки с нерусскими надписями, и опять: кольца, кольца с искрящимися камнями. В неярком свете мигающей свечи драгоценности, схороненные Крестом, будто ожили: они заманчиво блестели, завораживали волшебной игрой своих чудесных камней, слепили глаза, дурманили разум.
Леха понял, что к нему в руки попали огромные ценности, стоимость которых не всякий знаток определит. Даже ему, неискушенному молодому вору, стало ясно, что вещи эти, в основном, старинные, он уже научился на глаз определять работу современных мастеров.
В углу раздался шорох, и Леха быстро оглянулся. На него смотрели два круглых умных глаза. Крыса! Она, словно изучая нового хозяина, стояла на задних лапках, опираясь на длинный мерзкий хвост, и нагло ухмылялась.
Леха швырнул в нее лопатой, и пакостная тварь метнулась к своей норе.
Леха захлопнул крышку ларца с драгоценностями. В голове, когда он не видел всего этого добра, прояснилось.
Не раздумывая ни минуты, он опустил сундучок в прежний тайник и так же тщательно, как и бывший владелец сокровищ, заровнял место, затоптал его ногами. Потом закатил туда бочку. Пусть все останется, как было. До поры, до времени.
Шел 1946 год.
Глава 2
Блестящий черный "Мерседес-6ОО" свернул с оживленной столичной магистрали и через пятнадцать минут, петляя по переулкам, въехал на тихую улицу, посредине которой тянулся уютный, заросший старыми деревьями сквер, густо усыпанный осенней листвой.
Машина плавно затормозила возле двухэтажного отреставрированного - времен сталинского классицизма - особняка, выкрашенного в приятный для глаза нежно-бирюзовый цвет. Особую величественность зданию придавали четыре круглые колонны у главного входа. Два боковых подъезда украшали колонны поменьше.
Раньше, до 1961-го года, здесь располагался один из подмосковных райкомов партии, и в особняке, окруженном небольшим садом с фруктовыми и декоративными деревьями, решались жизненно важные для района вопросы. Потом, после строительства окружной дороги, эта территория отошла к Москве, и здание, покинутое партийными вождями, пошло, что называется, по рукам.
Кто только ни зарился на просторные партийные аппартаменты! Сначала - пионерские кружки, потом - объединение то ли каких-то умельцев, то ли жуликов. Были и другие владельцы, но никто не приживался здесь надолго. И в конце концов здание оказалось бесхозным и никому не нужным.
Чтобы отреставрировать или хотя бы привести в божеский вид нежно-бирюзовый облупленный особняк и приспособить его для новых нужд, требовались большие деньги. Желающих не было, и здание быстро приходило в запустение и упадок. В перестройку его разорили основательно, при демократах оно должно было окончательно пасть. И пришлось бы ему, способному пережить детей тех юных пионеров, что приходили сюда заниматься в кружках, сгинуть совсем, как сгинули без присмотра шикарные декоративные благоухающие кусты на клумбах возле центрального входа, на которые заглядывались прохожие, если бы с год назад у бывшего партийного здания с коммунистическим прошлым не появился новый владелец.
Оказалось, что на никому вроде бы не нужный особняк претендовало сразу два господина.
Один хотел открыть здесь филиал коммерческого банка, головное предприятие которого располагалось в центре Москвы. Это был весьма влиятельный, известный всему городу банкир, его фамилия не сходила со страниц центральной прессы. В одних изданиях его ругали, в других возносили до небес, словом, фигура была неоднозначная, скандально известная. По всему выходило, что выигрыш будет за ним, но не тут-то было.
Особняк с засохшими клумбами и облупленной штукатуркой отошел ко второму претенденту, появившемуся неизвестно откуда - Юрию Петровичу Яковлеву.
Его никто не знал, он не обладал влиянием банкира, за ним не тянулся шлейф скандальных историй и злобно-хвалебных публикаций, но, как ни странно, ставший предметом спора особняк достался именно ему.
После быстро завершенного ремонта по фасаду здания, окруженного затейливым, художественного литья забором - это единственное, что осталось в целости и сохранности после прежних владельцев - вместо унылых потеков тянулась весело мигающая праздничными огнями вывеска: КАЗИНО "Белый жасмин".
Кто-то из прохожих, прочитав название, удивился и наивно спросил у появившегося из дверей казино молодого, размером с хороший холодильник, амбала.
- А разве бывает жасмин другого цвета? Это же тавтология.
Амбал хмуро глянул в сторону любопытного и, мигом оценив его кредитоспособность, рявкнул:
- Шагал бы ты, отец, отсюдова. Делом займись. С твоей зарплатой такие вопросы задавать вредно, бабок не хватит до швейцара дойти, а туда же... - Незнакомое, невходящее в его лексикон слово, амбал повторить не смог. - Интеллигент хренов! - нашелся, наконец, он.
Обруганный прохожий, обиженно бурча, удалился восвояси.
Тем, кто имел возможность посетить казино, название пришлось по душе. Они не обладали филологическими знаниями случайного прохожего, зато имели кое-что получше. Деньги.
У входа в заведение стоял величественный швейцар. Разграбленные клумбы были восстановлены, приведены в порядок и засажены благоухающим в июне великолепным белым жасмином, аромат которого доносился до соседних домов. За прочным забором заботливый хозяин соорудил автостоянку, чтобы у гостей не болела голова о припаркованных автомобилях.
Задуманное исполнялось молниеносно и на высоком уровне. Внутри здания все тоже было перестроено. Затхлые партийные кабинеты превратились в современные помещения - под стать насущным нуждам. С коммунистическим прошлым было покончено навсегда.
Сзади бывшего райкома, сразу за решеткой сада, находилось одноэтажное кирпичное здание бани.
Заведение это пришло в негодность еще задолго до того, как бывшие товарищи стали господами. Оно влачило жалкое существование, то закрываясь на ремонт, то вновь открываясь. В свое время господам партократам такое соседство было сильно не по душе. Они несколько раз под благовидным предлогом пытались закрыть заведение или перевести его в другое место, но всегда что-то мешало. Баня, как похабный кукиш, торчала позади райкомовского сада и после проведенного наспех очередного ремонта использовалась по назначению.
Владелец "Белого жасмина" оказался расторопным и дальновидным господином. Сориентировавшись, он через некоторое время приватизировал эту развалюху, от которой городские власти, не задумываясь, отказались, разрушил прежний забор и возвел новый, территориально объединив вместе оба заведения. Сразу же началась реконструкция старенькой бани.
Вот здесь-то, у "Белого жасмина", и затормозил "мерседес", плавно подкатив к широким воротам, которые немедленно распахнулись перед приехавшим гостем.
Небольшая асфальтированная стоянка справа от входа была сплошь заставлена иномарками. Во всем чувствовался высокий класс заведения.
Первым из машины выскочил высокий накачанный парень Вадим Сидельников и распахнул переднюю дверцу.
Оттуда неторопливо ступил на асфальт среднего роста мужчина одетый в дорогой, отлично сидящий на его плотной фигуре темно-синий костюм. Широкая в полоску ткань великолепно гармонировала с бледно-голубой тончайшей рубашкой и превосходно подобранным галстуком - иные высокопоставленные чиновники или дипломаты, которым по протоколу положено, хуже смотрятся. Впрочем, все уже давно перепуталось в наше сумасшедшее время, иного бандита от интеллигента в третьем поколении не отличишь.
Мужчина выглядел великолепно, настоящим барином, человеком, для которого не существует ничего невозможного. Умное лицо с серыми, как сталь, глазами, ироничная улыбка, застывшая на губах, уверенный твердый взгляд, которому должны подчиняться.
Так оно и было. Правда, господин в темно-синем костюме не принадлежал к чиновничьей элите. Вор в законе по кличке Артем, а по паспорту - Артем Семенович Беглов - достиг в этой жизни всех благ иным способом.
Он цепким взглядом окинул приведенный в порядок сад с красиво выложенными дорожками и удовлетворенно сощурился: его уже встречали.
Следом за ним из машины вынырнула еще одна фигура: высокий, слегка сутулящийся парень, определить возраст которого было сложно.
Его звали Александр Грабнев, а в зоне в насмешку окрестили Гребнем - на макушке круглилась заметная лысина, да и коротко остриженные волосы были редковаты. Выйдешь, на парикмахера тратиться не надо будет, веселилась братва. Но веселилась недолго. Вскоре Гребень проявил свой злобный, неуправляемый нрав и кличку стали произносить с уважением и страхом.
Его лицо всегда оставалось хмурым, а тяжелый недоверчивый взгляд исподлобья как бы ощупывал собеседника, ожидая всякой гадости. Детдомовец, хилый от рождения, в детстве парень навидался всякого: и побоев, и унижения, пока не стал таким, как есть. Силу ему заменяла злость. Доведенный до крайности, войдя в раж, Гребень мог опрокинуть более сильного противника. Бывало, что и ему доставалось, но это ничего не меняло. Он не лез на рожон, но не оставлял безнаказанной ни одной выходки против себя. Никому не доверяя, он признавал над собой одного хозяина - Артема, которому служил верой и правдой, с тех пор как судьба свела их в зоне.
Ловушка для дураков
Глава 1
Выстрелы прозвучали неожиданно. Старый вор по кличке Крест споткнулся на бегу и, выпустив тяжелый мешок из рук, рухнул в невысокий грязный сугроб. Кровь, просочась сквозь телогрейку, тонкой змейкой поползла по утоптанному на тротуаре снегу.
- Подстрелили, гады!
Его напарник, молодой парнишка Леха Тихарев, склонился над Крестом, пытаясь приподнять грузное тело.
- Дядь Павел, вставай, менты накроют, дядь Павел...
- Отгулял я свое... племянничек, - сцепив зубы, простонал Крест.
От потери крови у него кружилась голова, путались мысли. Перед глазами встала страшная картина: он вспомнил лагерь в сороковом году, общие могилы, куда с деревянными бирками на левой ноге сбрасывались трупы в вечную мерзлоту.
Сколько раз он просыпался ночью в холодном поту и орал в крик! Ему снилось, что он лежит там, среди мертвецов, а кто-то стоит сверху и, указывая на него пальцем, хохочет во все горло. Этот кошмар преследовал его несколько лет. Избавиться от него было невозможно. Сейчас в воспаленной голове Креста реальное намертво сплелось с нереальным. Темный московский послевоенный переулок казался чужой огромной могилой, куда его кинули еще живого.
- Леха, - хрипло позвал он, - помоги мне, Леха...
Щуплый невысокий Тихарев с трудом оторвал от земли тяжелую тушу Креста и поволок его по снегу в подворотню, черным провалом видневшуюся в нескольких шагах. Там, прислонив тело к стене, прислушался, а потом осторожно выглянул в переулок.
- Нет никого, это не менты, на патруль нарвались, слышь, дядь Павел?
Крест открыл глаза.
- Погоди чуток, - он прерывисто, с шумом дышал. - Помру я, Леха, чувствую, помру. А мешок где? - дернулся он, и голос его зазвучал по-прежнему сильно и уверенно, как в былые времена, когда его боялись и уважали.
- Да здесь, здесь все, ты не волнуйся, я тебя не брошу.
Тело Креста безвольно обмякло.
- Последнее мое дело, парень. Рыбак гибнет в море, хоронить не надо, а вор подыхает в подворотне, схватив пулю. - Он со всхлипом вздохнул, жалея сам себя. - Ты хлопец молодой, шустрый, меня ни разу не подводил. За это я... - Он харкнул на снег кровью и замотал головой: - У-у, падлы, добрались до меня, достали-и!.. - Опять с надрывом взвыл он и замолчал.
Леха не решался подать голос.
Дядя Павел Крестовский был его учителем в воровском мире. Это он подобрал его в голодном Рыбинске в страшном сорок втором году, когда Леха вместе с другими пацанами из ремеслухи пух от голода и холода. Крест, оказавшись по своим делам в патриархальном, по довоенному уютном старинном городе, приметил шустрого щуплого мальчонку, накормил досыта и взял с собой в Москву. Там понемногу стал обучать настоящему делу. Крест был классный взломщик, шнифер, за ним числились многие дерзкие ограбления. Еще при царе-батюшке учился своему ремеслу, а учителя тогда были отменные. В советское время тоже не пропал, громил банки, как орешки щелкал, в воровском мире немного было профессионалов, равных ему. Леха по привычке называл его дядей Павлом, как там, в далеком военном Рыбинске.
- Дядя, так дядя, - смеялся Крест, - будешь мне племянничком, не обижу.
И впрямь, не обижал. Подозрительный, не верящий никому, кроме себя, он, присмотревшись, по-своему привязался к парню. Уму-разуму учил, прививая свои взгляды на жизнь.
Крест не случайно приблизил Леху к себе. Раньше он всегда работал один, потому и попадался нечасто. Не было подельников, некому было его закладывать за хороший кусок или в обмен на недолгую воровскую свободу. С годами состарился, грузным стал, подручный понадобился. Так в жизни Креста появился Леха.
Выбрал его старый вор с умом: Москва была для малого чужим враждебным городом, оно и хорошо: не перед кем хвастаться после удачного улова, некому на ушко словцо, другое шепнуть. По малинам и хазам Крест не шлялся, сделав дело, исчезал надолго, ложился на дно. Даже Леха не знал, где его потайная хата, а уж он про Креста знал немало, особенно после того, как тот стал брать его в настоящие дела.
Парень был смышленый, на лету все схватывал. С легкой руки Креста за ним закрепилась кличка Тихарь. Может, из-за фамилии Тихарев, а может потому, что осмотрительный был не по годам, с наскоку ничего не сделает, все обмозгует. Его ровесники, кто поболтливей, давно по тюрьмам да по колониям сроки мотают, а он - нет. Для Креста щуплый для своих лет Леха был незаменим, в любую щель, как уж, пролезет.
Войну они прожили, ненадолго расставаясь, когда того требовало дело, кочуя из одного крупного города в другой. Жили не на показ, не шумствовали и нигде подолгу не останавливались. Когда пахло жареным, быстро сматывались, заметая следы.
Удачливым вором считался старый Крест, у законников он был в авторитете.
...- Леха, Леха, - очнулся вдруг Крест и схватил парня за руку. Пригнись ко мне, я голоса своего не слышу.
- Да здесь я, здесь, - Леха судорожно сглотнул, чтобы не заплакать, и опустился на снег рядом. - Не помирай, дядя Павел, не надо. Я-то как один буду?
- Не скули, - оборвал его Крест. - Слушай, что скажу. В левом кармане нашарь у меня портмонет. Там ключи есть и бумага. Нашел? - Он с трудом разлепил глаза и приподнял голову, пытаясь следить за движениями парнишки.
Через минуту услышал, как зашуршала бумага.
- Вот, запоминай. Дом у меня есть на Дружбе, в поселке. От Тайнинской недалеко... с Ярославкого вокзала. Поедешь... в бумаге все указано. Дом я на тебя оформил. Документы в задней стенке серванта лежат, в тайнике. Найдешь... - Говорить Кресту становилось все тяжелее. Он еще раз харкнул кровью и перевел дыхание. - Найдешь там деньги и план подвала. Все... обозначено. Золото, камни, картины в кладовке, - забормотал он, и Леха подумал, что начался бред, но Крест вдруг замолчал и, собравшись с силами, внятно произнес: - Там у меня клад зарыт, в подвале. Выкопай. Половина - твоя, а остальное... - В его груди что-то булькнуло, и Леха подумал, что это конец.
Но Крест заговорил вновь, отрывисто, с трудом выплевывая отдельные слова:
- У меня была женщина в Рыбинске, не оформлены мы. Дочка у нее от меня, Надей зовут, фамилия по матери - Кочнева. Найди их, отдай половину. В Рыбинске... живут. Слышишь, половину туда отвези, остальное - твое. И дом на Дружбе тоже твой. Поклянись, что сделаешь... Поклянись... Не слышу ничего!
Леха, глотая слезы, кивал и кивал головой, вцепившись в руку умирающего.
- А я как же, куда мне?..- спрашивал он, но ответа не услышал.
Тело Креста содрогнулось в последний раз и, обмякнув, стало валиться набок.
Леха выпустил руку. Крест был мертв.
Лай собак вывел его из оцепенения. Оставаться дальше в безлюдном переулке становилось небезопасно. Пора было что-то делать.
Он поволок покойника во двор, а потом, передохнув - грузное тело было неподъемным, стараясь не шуметь, с трудом затащил его в подъезд какого-то дома. Он не хотел, чтобы мертвеца грызли голодные бездомные собаки.
В подъезде прислонился к холодной стенке и долго стоял молча, уставясь в темноту.
Когда-то мать в далеком детстве учила его молитвам, но он не помнил ни одного слова. Да и помогут ли молитвы Кресту, который не верил ни в Бога, ни в черта?..
В последний раз, прощаясь, взглянул на неподвижное телое возле грязной лестницы. Он сделал для покойника все, что мог. Утром его обнаружат жильцы и позвонят в "Скорую".
Леха вздохнул. Ему было жаль Креста, жаль себя, он страшился неизвестности. Для него с этого момента начиналась новая, самостоятельная жизнь. Своя дорога...
Он, до боли закусив губу, с усилием поднял тяжелый мешок и взвалил его на плечи. Прислушался. Кругом стояла мертвая тишина. И Леха, плотно закрыв за собой дверь подъезда, пошел прочь.
Переждав в безопасном месте последние часы ночного времени, он поехал в Останкино, где снимал маленькую комнатенку у полуслепой старухи.
Леху не даром прозвали Тихарем, другой, более нетерпеливый, на его месте сразу бы рванул на Ярославский. Он - нет. Взятые в сберкассе деньги безопаснее скинуть в заготовленный тайник, сам Крест поступил бы точно так же. Засыпаться на вокзале - пара пустяков, и не таких шустрых скручивают. К тому же, может, затмение нашло на умирающего, перед смертью всяко бывает, и нет там никакого клада. А здесь, в мешке, живые деньги, вот они. И немалые. Крест никогда зря на дело не ходил.
Упрятывая тугие пачки в схоронку, Леха вспомнил, как однажды завел разговор с дядей Павлом, кого тот уважает из законников.
Крест, как всегда, все понял с полуслова.
- Не о том, парень, спрашиваешь. Меня не будет, прибивайся к Шпаку. Мужик он скользкий, кличка малопочтенная, да и авторитета большого у него нет, но, - вор значительно крякнул, - не сомневайся, к нему иди, на первое время Шпак сгодится. Живым будешь. Главное, мужик он жадный, значит, не пустым иди, окажи уважение. Примет, куда денется. Будешь ухо востро держать, не пропадешь. А сунешься к авторитетам или к чужакам залетным, сдадут при первом шухере, как разменную монету. Или замочат, - жестко закончил Крест.
Слова те Леха крепко запомнил.
Он не был жадным, любил, как и дядя Павел, с ухмылочкой повторять поговорку: "Деньги - навоз, сегодня нет, а завтра - воз". Уважение ценилось старым вором куда дороже денег , но понимал он это по-своему, по-воровски. Окажи человеку уважение, разгадай и потрафь его страстишке и будешь всегда при козырях.
Сейчас Леха решил так: съездит на Дружбу, отыщет дом, посмотрит что и как, а потом к Шпаку подастся, деньги, что в сберкассе взяли, все ему снесет. В знак уважения, как говорил дядя Павел. Нет, не зря он под ним четыре года ходил, не только ремесло воровское перенял, но и еще кое-чему научился.
Электрички ходили редко, и Леха долго мерз в холодном, продуваемом всеми ветрами зале ожидания Ярославского вокзала.
Вокруг шмыгала подозрительная публика, милиционеры тоже косили глазом, решительно рассекая широким шагом гомонящую толпу, но притулившийся на крае скамейки щуплый невысокий паренек без вещей не представлял интереса ни для тех, ни для других.
Лехе было неуютно и одиноко. Он опять вспомнил Креста. Жильцы дома, куда он его оттащил, наверняка уже наткнулись на труп в подъезде, хай подняли.
Объявили посадку, и Леха, слившись с толпой мешочников, рванул к поезду.
От Тайнинской, как он узнал на станции, до поселка Дружба утром ходил автобус, возил рабочих, но сейчас время шло ближе к обеду, и никакого транспорта не предвиделось. Место было незнакомое, и Леха напряженно рассматривал стройные сосны, близко подступившие к самой платформе. За соснами виднелись частные постройки.
- Да тут всего ничего, за полчаса дойдешь, не заблудишься, улица вот она, прямая, - откликнулась словоохотливая тетка, у которой он спросил дорогу. - Ноги молодые.
Идти пришлось минут сорок.
Леха, шагая по застроенной частными домами улице, прикидывал, как он будет разговаривать с соседями, но все оказалось куда проще, чем думал.
Дом, крепкий пятистенок, глядящий на улицу тремя окнами, был окружен такими же добротными домами, хозяева которых были, видно, людьми нелюбопытными. Лишь какая-то старушонка, шевельнув занавеской, выглянула из окошка и тут же скрылась.
Леха, отперев не торопясь нехитрый замок на калитке, прошел на участок, окруженный забором из штакетника. Дорожка к дому была тщательно очищена от снега.
Это кто же так постарался? Едва успел подумать он, как увидел, что из соседнего дома вышла бабулька, которая подсматривала за ним из окна.
- Здравствуйте, я племянник Павла Тихоновича Крестовского, - как можно приветливее сказал Леха любопытной старушке.
- А... где же сам он?
- Помер, - кратко сообщил Леха и вздохнул.
Бабулька охнула и перекрестилась.
- Господи! Горе-то какое. Приятный человек был, обходительный. Когда его нет, мой сынок за домом приглядывает, видишь, дорожки от снега почищены. А теперь ты, стало быть, новый хозяин будешь? Старуха цепким, как у милиционера, взглядом зыркнула на наследника.
- Стало быть, я.
На том и закончился разговор с соседкой.
Леха, войдя в дом, первым делом закрыл за собой дверь на ключ. Осмотревшись, подошел к серванту. Тайник он обнаружил легко. Даже удивило, что не сильно таился осторожный Крест, значит, чувствовал себя здесь в полной безопасности.
Бумаги лежали за двойной стенкой серванта. Дарственная на дом, заверенная у нотариуса, ему, Лехе Тихареву, подписи, печати, старый Крест сделал все, как полагается, словно чувствовал приближение смерти.
Среди документов лежала еще какая-то бумага. Это был подробный план погреба.
В подвал Леха спускаться сразу не стал. Медлил, как будто кто-то невидимый мешал ему. Тогда он решил осмотреть дом, который оставил ему Крест, чтобы попривыкнуть к обстановке, и поймал себя на мысли, что действует именно так, как учил старый вор, когда они собирались провернуть очередное дело.
Дом был хороший, справный. Такому куску любой обрадуется.
Большая русская печка отделяла кухню и чулан от жилой половины, разгороженной на две большие комнаты. Рядом находилось еще одно помещение, без окон. Кладовка, наверное, подумал Леха, но заходить туда пока не стал. Он, не торопясь, с любопытством оглядывал незнакомое помещение.
В комнатах стояла мебель ручной работы. Еще в довоенные времена делалась, он уважительно потрогал резные финтифлюшки, украшающие деревянную стенку кожаного дивана. Над ним висел портрет в раме молодого военного, который строго смотрел на Леху. Видно, дом этот Крест приобрел вместе со всем содержимом: мебелью, посудой - ее было полным-полно в просторной кухне, - портретом сердитого военного и всей прочей домашней утварью. Приобрел и не стал ничего менять, лишь порядок поддерживал. Возле печки в алюминиевом тазу лежала охапка дров с мелкими сучьями для растопки.
Увидя это, Леха чуть не заплакал, до того чувствовалась во всем рука Креста. Дрова заготовил, позаботился, а сам... Зачем ему было рисковать жизнью, снова и снова идти на дело, если он мог припеваючи жить в своем просторном доме, ни о чем не заботясь? - вдруг подумал Леха. А зачем ему самому идти на поклон к Шпаку и рисковать своей жизнью и свободой?..
Он услышал, как ходики на стене стали бить полдень и вздрогнул. Чужой он здесь, чужой! Может, и Кресту тут было лихо, в этой тишине и покое, может, не для них это все...
Торчать без дела Леха долго не привык. Откинул толстый домотканый половик на кухне и, прихватив свечу, что стояла на подоконнике, стал спускаться в погреб.
Место, указанное Крестом на бумаге, находилось в левом углу подвала и было заставлено пустой бочкой. В другом углу увидел лопату с короткой ручкой.
Леха легко сдвинул бочку в сторону. Под ней была плотно утрамбованная почва, ничем не отличающаяся от земляного пола в подвале. Хороший схорон, подумал он и стал копать в этом месте. Скоро лопата на что-то наткнулась.
Он стал разгребать землю руками и увидел небольшой деревянный ящик. Его крышка была прихвачена сверху лишь парой гвоздей, и он легко с ними справился.
В ящике лежал небольшой сундучок. Подобную вещь Леха видел у своей матери. Сундучок-рундучок с затвором, который называли еще ларцом или шкафчиком. В их деревне, откуда Леха родом, кое у кого из сельчан остались такие старые вещи. Матери сундучок достался в наследство от тетки вместе со старинной деревянной прялкой, на которой мать с грехом пополам пыталась прясть овечью шерсть. Нитка получалась неровной, то слишком толстой, то тонкой, потому что навыка не было.
Шкафчик-рундучок оказался совершенно бесполезен в хозяйстве - в доме не было ничего ценного, такого, что надо было хранить от посторонних глаз, и он за ненадобностью пылился на чердаке.
Леха вспомнил и другое название: сундук-клад. Ну и потешался же он тогда, щелкая на пыльном чердаке потускневшим затвором! Откуда в их нищей деревне взяться кладам?! Кто их туда положит? Смех один. Хлеба вволю и то не видели.
Сейчас Лехе было не до смеха. Крест использовал старинную вещь по назначению.
Сундучок был тяжелым. Леха с трудом вытащил его из ящика. Затвор на нем был сорван, крышку придерживала крест-накрест перевязанная веревка.
Леха распутал кое-где истлевшую веревку и, едва сдерживая дыхание, заглянул в заветный тайничок.
То, что он увидел, пригвоздило его к месту. Кольца, броши, серьги, какие-то затейливые украшения, применения которых он не знал, монеты, много золотых монет с двухглавым царским орлом, еще какие-то блестящие кругляшки с нерусскими надписями, и опять: кольца, кольца с искрящимися камнями. В неярком свете мигающей свечи драгоценности, схороненные Крестом, будто ожили: они заманчиво блестели, завораживали волшебной игрой своих чудесных камней, слепили глаза, дурманили разум.
Леха понял, что к нему в руки попали огромные ценности, стоимость которых не всякий знаток определит. Даже ему, неискушенному молодому вору, стало ясно, что вещи эти, в основном, старинные, он уже научился на глаз определять работу современных мастеров.
В углу раздался шорох, и Леха быстро оглянулся. На него смотрели два круглых умных глаза. Крыса! Она, словно изучая нового хозяина, стояла на задних лапках, опираясь на длинный мерзкий хвост, и нагло ухмылялась.
Леха швырнул в нее лопатой, и пакостная тварь метнулась к своей норе.
Леха захлопнул крышку ларца с драгоценностями. В голове, когда он не видел всего этого добра, прояснилось.
Не раздумывая ни минуты, он опустил сундучок в прежний тайник и так же тщательно, как и бывший владелец сокровищ, заровнял место, затоптал его ногами. Потом закатил туда бочку. Пусть все останется, как было. До поры, до времени.
Шел 1946 год.
Глава 2
Блестящий черный "Мерседес-6ОО" свернул с оживленной столичной магистрали и через пятнадцать минут, петляя по переулкам, въехал на тихую улицу, посредине которой тянулся уютный, заросший старыми деревьями сквер, густо усыпанный осенней листвой.
Машина плавно затормозила возле двухэтажного отреставрированного - времен сталинского классицизма - особняка, выкрашенного в приятный для глаза нежно-бирюзовый цвет. Особую величественность зданию придавали четыре круглые колонны у главного входа. Два боковых подъезда украшали колонны поменьше.
Раньше, до 1961-го года, здесь располагался один из подмосковных райкомов партии, и в особняке, окруженном небольшим садом с фруктовыми и декоративными деревьями, решались жизненно важные для района вопросы. Потом, после строительства окружной дороги, эта территория отошла к Москве, и здание, покинутое партийными вождями, пошло, что называется, по рукам.
Кто только ни зарился на просторные партийные аппартаменты! Сначала - пионерские кружки, потом - объединение то ли каких-то умельцев, то ли жуликов. Были и другие владельцы, но никто не приживался здесь надолго. И в конце концов здание оказалось бесхозным и никому не нужным.
Чтобы отреставрировать или хотя бы привести в божеский вид нежно-бирюзовый облупленный особняк и приспособить его для новых нужд, требовались большие деньги. Желающих не было, и здание быстро приходило в запустение и упадок. В перестройку его разорили основательно, при демократах оно должно было окончательно пасть. И пришлось бы ему, способному пережить детей тех юных пионеров, что приходили сюда заниматься в кружках, сгинуть совсем, как сгинули без присмотра шикарные декоративные благоухающие кусты на клумбах возле центрального входа, на которые заглядывались прохожие, если бы с год назад у бывшего партийного здания с коммунистическим прошлым не появился новый владелец.
Оказалось, что на никому вроде бы не нужный особняк претендовало сразу два господина.
Один хотел открыть здесь филиал коммерческого банка, головное предприятие которого располагалось в центре Москвы. Это был весьма влиятельный, известный всему городу банкир, его фамилия не сходила со страниц центральной прессы. В одних изданиях его ругали, в других возносили до небес, словом, фигура была неоднозначная, скандально известная. По всему выходило, что выигрыш будет за ним, но не тут-то было.
Особняк с засохшими клумбами и облупленной штукатуркой отошел ко второму претенденту, появившемуся неизвестно откуда - Юрию Петровичу Яковлеву.
Его никто не знал, он не обладал влиянием банкира, за ним не тянулся шлейф скандальных историй и злобно-хвалебных публикаций, но, как ни странно, ставший предметом спора особняк достался именно ему.
После быстро завершенного ремонта по фасаду здания, окруженного затейливым, художественного литья забором - это единственное, что осталось в целости и сохранности после прежних владельцев - вместо унылых потеков тянулась весело мигающая праздничными огнями вывеска: КАЗИНО "Белый жасмин".
Кто-то из прохожих, прочитав название, удивился и наивно спросил у появившегося из дверей казино молодого, размером с хороший холодильник, амбала.
- А разве бывает жасмин другого цвета? Это же тавтология.
Амбал хмуро глянул в сторону любопытного и, мигом оценив его кредитоспособность, рявкнул:
- Шагал бы ты, отец, отсюдова. Делом займись. С твоей зарплатой такие вопросы задавать вредно, бабок не хватит до швейцара дойти, а туда же... - Незнакомое, невходящее в его лексикон слово, амбал повторить не смог. - Интеллигент хренов! - нашелся, наконец, он.
Обруганный прохожий, обиженно бурча, удалился восвояси.
Тем, кто имел возможность посетить казино, название пришлось по душе. Они не обладали филологическими знаниями случайного прохожего, зато имели кое-что получше. Деньги.
У входа в заведение стоял величественный швейцар. Разграбленные клумбы были восстановлены, приведены в порядок и засажены благоухающим в июне великолепным белым жасмином, аромат которого доносился до соседних домов. За прочным забором заботливый хозяин соорудил автостоянку, чтобы у гостей не болела голова о припаркованных автомобилях.
Задуманное исполнялось молниеносно и на высоком уровне. Внутри здания все тоже было перестроено. Затхлые партийные кабинеты превратились в современные помещения - под стать насущным нуждам. С коммунистическим прошлым было покончено навсегда.
Сзади бывшего райкома, сразу за решеткой сада, находилось одноэтажное кирпичное здание бани.
Заведение это пришло в негодность еще задолго до того, как бывшие товарищи стали господами. Оно влачило жалкое существование, то закрываясь на ремонт, то вновь открываясь. В свое время господам партократам такое соседство было сильно не по душе. Они несколько раз под благовидным предлогом пытались закрыть заведение или перевести его в другое место, но всегда что-то мешало. Баня, как похабный кукиш, торчала позади райкомовского сада и после проведенного наспех очередного ремонта использовалась по назначению.
Владелец "Белого жасмина" оказался расторопным и дальновидным господином. Сориентировавшись, он через некоторое время приватизировал эту развалюху, от которой городские власти, не задумываясь, отказались, разрушил прежний забор и возвел новый, территориально объединив вместе оба заведения. Сразу же началась реконструкция старенькой бани.
Вот здесь-то, у "Белого жасмина", и затормозил "мерседес", плавно подкатив к широким воротам, которые немедленно распахнулись перед приехавшим гостем.
Небольшая асфальтированная стоянка справа от входа была сплошь заставлена иномарками. Во всем чувствовался высокий класс заведения.
Первым из машины выскочил высокий накачанный парень Вадим Сидельников и распахнул переднюю дверцу.
Оттуда неторопливо ступил на асфальт среднего роста мужчина одетый в дорогой, отлично сидящий на его плотной фигуре темно-синий костюм. Широкая в полоску ткань великолепно гармонировала с бледно-голубой тончайшей рубашкой и превосходно подобранным галстуком - иные высокопоставленные чиновники или дипломаты, которым по протоколу положено, хуже смотрятся. Впрочем, все уже давно перепуталось в наше сумасшедшее время, иного бандита от интеллигента в третьем поколении не отличишь.
Мужчина выглядел великолепно, настоящим барином, человеком, для которого не существует ничего невозможного. Умное лицо с серыми, как сталь, глазами, ироничная улыбка, застывшая на губах, уверенный твердый взгляд, которому должны подчиняться.
Так оно и было. Правда, господин в темно-синем костюме не принадлежал к чиновничьей элите. Вор в законе по кличке Артем, а по паспорту - Артем Семенович Беглов - достиг в этой жизни всех благ иным способом.
Он цепким взглядом окинул приведенный в порядок сад с красиво выложенными дорожками и удовлетворенно сощурился: его уже встречали.
Следом за ним из машины вынырнула еще одна фигура: высокий, слегка сутулящийся парень, определить возраст которого было сложно.
Его звали Александр Грабнев, а в зоне в насмешку окрестили Гребнем - на макушке круглилась заметная лысина, да и коротко остриженные волосы были редковаты. Выйдешь, на парикмахера тратиться не надо будет, веселилась братва. Но веселилась недолго. Вскоре Гребень проявил свой злобный, неуправляемый нрав и кличку стали произносить с уважением и страхом.
Его лицо всегда оставалось хмурым, а тяжелый недоверчивый взгляд исподлобья как бы ощупывал собеседника, ожидая всякой гадости. Детдомовец, хилый от рождения, в детстве парень навидался всякого: и побоев, и унижения, пока не стал таким, как есть. Силу ему заменяла злость. Доведенный до крайности, войдя в раж, Гребень мог опрокинуть более сильного противника. Бывало, что и ему доставалось, но это ничего не меняло. Он не лез на рожон, но не оставлял безнаказанной ни одной выходки против себя. Никому не доверяя, он признавал над собой одного хозяина - Артема, которому служил верой и правдой, с тех пор как судьба свела их в зоне.