Страница:
Нынешний дом № 1 в основе своей имеет строение последних десятилетий ХVIII века. В 1780-е годы он был одноэтажным и принадлежал купцу из города Торопца Кузьме Дмитриевичу Дудышкину, владельцу шелковой и суконной фабрик. Однако он доказал, что его предки в ХVI-ХVII веках были "служилыми людьми", то есть дворянами, и был признан дворянином. Его вдова Акулина Борисовна вторым браком вышла за генерала Кемпена и, став генеральшей, как рассказывает в своих "Записках" Ф.Ф.Вигель, "чрезвычайно гордилась своим чином". По его же свидетельству, во время траура по Павлу она одна из немногих дам в Москве носила траурное платье, "чтоб иметь удовольствие, язвит мемуарист, - показывать шлейф чрезмерной длины".
После пожара 1812 года уже другие владельцы надстроили дом, и в 1882 году его приобрела фирма "Наследники И.А.Бакастова". Это была династия трактирщиков. Бакастовы покупали дома в разных районах Москвы и открывали в них трактиры. Трактирное помещение в доме Бакастовых на 1-й Мещанской в начале 1910-х годов было сдано в аренду Романову, который и вел дело до самой революции.
Следующие за трактиром Романова два дома построены в одно время, в 1890-е годы.
Дом № 3 построен по проекту архитектора В.П.Загорского, до революции в нем находились меблированные комнаты. Украшающие фасад дома выразительные декоративные кариатиды выполнены юным С.Т.Коненковым, тогда учеником Училища живописи, ваяния и зодчества. В своих мемуарах "Мой век" он вспоминает эту работу:
"Добыть кусок хлеба молодому человеку, не имевшему в Москве даже знакомых, было, конечно, не просто. Но находились добрые люди и из товарищей, и из преподавателей: они устраивали мне кое-какие мелкие заказы. Постепенно я перезнакомился с московскими подрядчиками и стал "своим человеком" у хозяев мастерской орнаментальных украшений у Смоленского вокзала. Однажды получил заказ: вылепить кариатиды для фасада дома чаеторговца Перлова на Мещанской улице. (Коненков ошибся в фамилии владельца дома: Перлову принадлежал соседний дом. - В.М.) Работа принесла целую сотню рублей. Я отделил из них 35 и купил на них швейную машину "Зингер", которую привез летом в деревню. Само собой разумеется, это произвело впечатление. Никто из домашних уж больше не сомневался, что из меня выйдет толк".
Пятиэтажный доходный дом 5 с эркером, балконами, рустовкой, лепными наличниками - особыми на каждом этаже - также обращает на себя внимание своей основательностью и респектабельностью. Это - один из тех домов, построенных в Москве на грани XIX и XX веков, которые до настоящего времени являются ее лучшим украшением.
Дом построен по проекту известного московского архитектора эпохи модерна Р.И.Клейна для крупного чаеторговца Н.С.Перлова. Им же был построен дом для С.В.Перлова, принадлежавшего к другой ветви чаеторговцев Перловых. Эта работа Клейна - дом "в китайском стиле" на Мясницкой улице со знакомым каждому москвичу магазином "Чай - кофе" - является настоящей московской достопримечательностью.
Перловы сохраняли между собой хорошие родственные отношения, но в делах невольно оказывались конкурентами.
В 1896 году мещанские и мясницкие Перловы выступили соперниками в споре за право принять прибывшего на коронование Николая II специального посланника китайского императора Ли Хунчжана. Посланник предпочел мещанских Перловых. В доме на 1-й Мещанской ему и его многочисленной свите был оказан роскошный прием. Дом был декорирован цветами, вазами, фонарями, шелковыми панно, расписанными китайскими мотивами. Хозяин дома поднес гостю хлеб-соль на серебряном блюде с изображением своего дома и надписью "Добро пожаловать".
Перловы были старинными жителями 1-й Мещанской. Это владение было приобретено дедом Н.С.Перлова в 1836 году у вдовы отставного подполковника Дарьи Николаевны Кошелевой. В доме была открыта лавка по продаже чая, на территории построена чаеразвесочная фабрика.
Дом Кошелевых, купленный Перловым, представлял собой типичную дворянскую усадьбу конца ХVIII - первых лет XIX века. Житель здешних мест мемуарист Д.И.Никифоров в книге "Из прошлого Москвы" упоминает о ней: "В юности (в 1840-х годах. - В.М.), проезжая 1-й Мещанской, я помню небольшой двухэтажный дом Перловых с двумя флигелями, весьма неказистыми".
В этом доме родился известный общественный деятель 1820-1870 годов, участник подготовки крестьянской реформы 1861 года, либерал и славянофил Александр Иванович Кошелев. Сообщением этого факта: "Родился 9-го мая 1806 года в Москве, близ Сухаревой башни, на 1-й Мещанской улице в доме отца моего, ныне принадлежащем купцу Перлову", - Кошелев начинает свои "Записки", на страницах которых предстает перед читателем панорама нескольких эпох русской жизни и длинная вереница современников - от Жуковского, Пушкина, Чаадаева, Герцена до Николая I и Александра II.
Отец Александра Кошелева приобрел дом на Мещанской незадолго до рождения сына. В конце ХVII - начале ХVIII века эта усадьба принадлежала торговцам Евреиновым, сделавшим карьеру при Петре I, во второй половине ХVIII века ею владел Федор Иванович Соймонов - адмирал, географ, путешественник, между прочим, выпускник Навигацкой школы в Сухаревой башне, у его наследников и купил дом отставной полковник Иван Родионович Кошелев, человек родовитый и богатый, имевший в Москве много родни.
Иван Родионович по праву занимает место в ряду неординарных личностей и биографий, которыми так богат русский ХVIII век. Его, оставшегося сиротой в 14 лет, взял на воспитание дядя граф А.С.Мусин-Пушкин, бывший тогда посланником в Лондоне. Выучив английский язык, юноша попросил у дяди позволения поступить в Оксфордский университет, в котором и проучился три года. В двадцать лет он был отправлен дядей курьером в Петербург. Здесь он понравился Потемкину, который взял его себе в адъютанты. Но тут на молодого адъютанта обратила внимание императрица Екатерина II "ради его ума и красоты", как говорит предание, и Кошелев тут же был отправлен светлейшим князем в провинцию и более в Петербург не возвращался. При Павле I Иван Родионович вышел в отставку и поселился в Москве, где, по воспоминаниям его сына, "жил скромно, занимался науками, особенно историей, и приобрел общее к себе уважение". Он был дважды женат, первым браком на княжне Меншиковой, от которой имел четырех дочерей, вторым - на Дарье Николаевне Дежарден дочери французского эмигранта, "родившейся в России и крещеной по православному обряду". Единственным ребенком от второго брака был сын Александр.
Самые ранние воспоминания Александра Ивановича Кошелева связаны с 1812 годом. Его отец никак не мог поверить, что Москва будет сдана французам, поэтому Кошелевы выехали из Москвы в день их вступления. "Большая дорога, пишет в своих воспоминаниях Александр Кошелев, - была запружена экипажами, подводами, пешими, которые медленно тянулись из белокаменной. Грусть была на всех лицах; разговоров почти не было слышно; мертвое безмолвие сопровождало это грустное передвижение. Молодые и люди зрелого возраста все были в армии или ополчении; одни старики, женщины и дети были видны в экипажах, на телегах и в толпах бредущих. Воспоминание об этом - не скажу путешествии - о странном грустном передвижении живо сохранилось в моей памяти и оставило во мне тяжелое воспоминание".
Весною 1813 года Кошелевы вернулись в Москву. Картины московского пожарища также запомнились мальчику. Горел и их дом на Мещанской.
Первыми учителями Александра Кошелева были родители. "Отец учил меня русскому языку и слегка географии и истории; мать учила меня французскому, а дядька-немец - немецкому языку. Я сильно полюбил чтение, так к нему пристрастился, что матушка отнимала у меня книги. Особенно сильное действие произвела на меня вышедшая в свет в 1818 г. Карамзина "История государства Российского". Из сперва вышедших восьми томов я сделал извлечение, которое заслужило одобрение моего отца".
Иван Родионович Кошелев в Москве имел прозвище "либеральный лорд". "Либеральность" отца, выражавшаяся в отношении к слугам и крепостным крестьянам и во многих других обычаях дома, имела большое влияние на формирование личности Александра Кошелева. По всей видимости, либеральный дух оставался в доме и после смерти Ивана Родионовича, скончавшегося в 1818 году.
До четырнадцатилетнего возраста Александра Кошелева обучали приходящие учителя, с ними он прошел полный школьный курс. Затем для прохождения университетского курса и сдачи необходимого экзамена для вступления на службу он начал посещать приватные лекции профессоров Московского университета. Поэт и выдающийся теоретик искусства, профессор кафедры российского красноречия и поэзии А.Ф.Мерзляков преподавал ему русскую и классическую словесность, Х.А.Шлецер, доктор права, - политические науки, В.И.Оболенский, адъюнкт греческой словесности, - древнегреческий язык. Занятия происходили в университете, и, как вспоминает Кошелев, - ученик и преподаватели увлекались, и уроки "вместо полутора часов продолжались и два, и три часа".
На уроках у Мерзлякова Кошелев познакомился с бравшим, как и он, уроки у профессора, своим ровесником Иваном Киреевским. Оказалось, что мальчики жили рядом: "на одной улице (Большой Мещанской) в первых двух домах на левой руке от Сухаревой башни", - рассказывает в своих воспоминаниях Кошелев. (Дом Кошелевых стоял на месте нынешнего дома 5, а семья Киреевских снимала соседний дом, находившийся на месте нынешнего дома 3).
"Часто мы возвращались вместе домой, - продолжает свой рассказ Кошелев, - вскоре познакомились наши матери, и наша дружба росла и укреплялась. Меня особенно интересовали знания политические, а Киреевского - изящная словесность и эстетика; но мы оба чувствовали потребность в философии. Локка мы читали вместе; простота и ясность его изложения нас очаровывала. Впрочем, все научное нам было по душе, и все нами узнанное мы друг другу сообщали. Но мы делились и не одним научным мы передавали один другому всякие чувства и мысли: наша дружба была такова, что мы решительно не имели никакой тайны друг от друга. Мы жили как будто одною жизнью".
Мать Киреевского Авдотья Петровна Елагина была внучкой А.И.Бунина, отца В.А.Жуковского. Авдотья Петровна и Жуковский вместе росли, и поэт как старший имел на нее большое влияние. Она получила хорошее образование, имела литературный талант, интересовалась современной литературой, позже, в 1830-1840-е годы, ее московский литературный салон, по отзыву современника (К.Д.Кавелина), "в Москве был средоточием и сборным местом всей русской интеллигенции, всего, что было у нас самого просвещенного, литературно и научно образованного... Невозможно писать историю русского литературного и научного движения, не встречаясь на каждом шагу с именем Авдотьи Петровны". Постоянными посетителями салона были В.А.Жуковский, А.С.Пушкин, князь В.Ф.Одоевский, Д.В.Веневитинов, П.Я.Чаадаев, Е.А.Боратынский, Аксаковы, А.И.Герцен, Н.В.Гоголь и многие другие.
Разносторонне образованным человеком, знатоком немецкой философии и естественных наук был и отец Ивана Киреевского Василий Иванович, орловский и тульский помещик. Выйдя при Павле I в отставку в чине секунд-майора, он поселился в родовом имении Долбине. Василий Иванович Киреевский принадлежал к тому типу начавших появляться в русском дворянском обществе в начале XIX века людей, о которых грибоедовская княгиня в "Горе от ума" с возмущением говорила:
...Хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи...
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Василий Иванович знал пять языков, имел большую библиотеку, устроил в имении химическую лабораторию, занимался медициной и успешно лечил обращавшихся к нему больных соседей и крестьян, поощрял дворовых, желающих учиться грамоте, запрещал откупщикам открывать кабаки в своем имении... Он умер в 1812 году от тифозной горячки, ухаживая за ранеными и больными в открытом на собственные средства госпитале.
Второй муж Авдотьи Петровны - Алексей Андреевич Елагин, за которого она вышла в 1817 году, отставной офицер-артиллерист, также был высокообразованным человеком. За границей, в походах 1813-1814 годов он познакомился с сочинениями Канта и Шеллинга и возвратился в Россию их почитателем.
Иван Киреевский и его младший брат Петр, впоследствии известный этнограф и фольклорист, составитель классической серии сборников русских народных песен, росли и воспитывались в атмосфере широких умственных интересов, высокой нравственности и гуманизма.
Елагины жили круглый год в имении в Долбине, и учителями Ивана Киреевского до 14 лет были мать и отчим. Они воспитали в нем интерес к литературе и философии.
Встретившись у Мерзлякова, Кошелев и Киреевский обнаружили, что у них много общего как в сфере знаний и интересов, так и в убеждениях и нравственных принципах. И еще, что было особенно важно, все их занятия и поступки, и вообще отношение к миру были пронизаны одним эмоциональным состоянием, характерным для той эпохи, - патриотическим романтизмом, любовью к отечеству и к народу - спасителю отечества в недавней войне. Они были старшими в том поколении, к которому принадлежал и А.И.Герцен.
"Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей, - пишет Герцен в "Былом и думах". - Моя мать и наша прислуга, мой отец и Вера Артамоновна (няня. - В.М.) беспрестанно возвращались к грозному времени, поразившему их так недавно, так близко и так круто. Потом возвратившиеся генералы и офицеры стали наезжать в Москву. Старые сослуживцы моего отца по Измайловскому полку, теперь участники, покрытые славой едва кончившейся кровавой борьбы, бывали у нас... Тут я еще больше наслушался о войне...
Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк".
Киреевский и Кошелев были старше, они не только слушали рассказы о войне и воспламенялись ими, но и думали. Их патриотизм не исчерпывался военным мундиром.
Их краем коснулось движение декабристов. По возрасту Киреевский и Кошелев не могли еще войти в тайное общество, но они были знакомы с некоторыми из его членов, знали их мечту о социальной справедливости, жажду активной деятельности и готовность к жертвенному служению отечеству и народу.
Кошелев присутствовал на одном из декабристских собраний у своего троюродного брата Нарышкина и слышал, "как Рылеев читал свои патриотические Думы, а все свободно говорили о необходимости покончить с этим правительством". Этот вечер произвел на Кошелева, как он сам признается, "самое сильное впечатление", и он рассказывал о нем Ивану Киреевскому и другим друзьям, к тому времени составлявших их кружок.
Кружок сложился из соучеников, которые вместе с Кошелевым и Киреевским брали уроки у профессоров, слушали лекции в университете, готовились к сдаче экзамена для поступления на службу. После экзамена они были приняты на службу в Московский архив иностранных дел с чином актуариуса, специально придуманного для них архивным начальством, а по общей Табели о рангах равному чину 14-го класса, самому низшему чину - коллежского регистратора. Впрочем, для молодых людей важен был не чин, а сам факт зачисления на государственную службу.
В этот дружеский кружок, кроме Киреевского и Кошелева, вошли князь В.Ф.Одоевский, Д.В.Веневитинов, М.П.Погодин, В.П.Титов, С.П.Шевырев, И.С.Мальцев, Н.А.Мельгунов, С.А.Соболевский. Все они оставили заметный след в русской истории и культуре как литераторы, общественные и государственные деятели, а главное - они стали зачинателями новой эпохи развития русской общественной мысли, характеризующейся ее обращением к общефилософским проблемам.
Московский острослов С.А.Соболевский назвал молодых людей, служивших в Архиве иностранных дел, "архивными юношами". Москва подхватила это название.
"Архив, - вспоминает Кошелев, - прослыл сборищем "блестящей" московской молодежи, и звание "архивного юноши" сделалось весьма почетным, так что впоследствии мы даже попали в стихи начинавшего тогда входить в большую славу А.С.Пушкина".
Кошелев имеет в виду строки из седьмой главы "Евгения Онегина":
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят...
"Архивного юношу" Пушкин собирался сделать героем своего прозаического произведения - романа, в его набросках (роман остался ненаписанным) фигурирует "один из тех юношей, которые воспитывались в Московском университете, служат в Архиве и толкуют о Гегеле", "одаренных убийственной памятью, которые всё знают и которых стоит только ткнуть пальцем, чтоб из них потекла их всемирная ученость".
Друзья посещали московские литературные кружки и салоны, но одновременно создали свое общество. "Оно собиралось тайно, - рассказывает о нем Кошелев, - и о его существовании мы никому не говорили... Тут господствовала немецкая философия, то есть Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Геррес и др. Тут мы иногда читали наши философские сочинения; но всего чаще и по большей части беседовали о прочтенных нами творениях немецких любомудров".
Занятия философией соединялись с живейшим вниманием к социальным проблемам России. "Много мы... толковали о политике", - замечает Кошелев. С получением известия о смерти Александра I, в период междуцарствия и толков о близком выступлении тайного общества, целью которого является "благо отечества", и прежде всего отмена крепостного права, "мы, немецкие философы, - пишет Кошелев, - забыли Шеллинга и компанию, ездили всякий день в манеж и фехтовальную залу учиться верховой езде и фехтованию и таким образом готовились к деятельности, которую мы себе предназначили".
Они называли свой кружок "Обществом любомудрия", так переведя на русский язык слово "философия", и вошли в историю под названием "любомудров". Необходимо отметить, что их любомудрие соединяло в себе абстрактное философское мышление со стремлением к конкретной деятельности на различных поприщах, но освященной единой целью.
В конце 1820-х годов 25-27-летние любомудры - по понятиям того времени уже зрелые, взрослые люди - определились в своих профессиональных занятиях и служебной карьере.
Кошелев переехал в Петербург и благодаря протекции знатных родственников поступил на службу в Министерство иностранных дел. В Петербурге служили также В.Ф.Одоевский, В.П.Титов, Д.В.Веневитинов. "Мы все часто виделись и собирались по большей части у кн. Одоевского, - вспоминает Кошелев. - Главным предметом наших бесед была уже не философия, а наша служба с ее разными смешными и грустными принадлежностями. Впрочем, иногда вспоминали старину, пускались в философские прения и этим несколько оживляли себя".
Кошелев звал в Петербург и Киреевского. На уговоры друга Киреевский ответил обширным письмом, в котором ярко выявились характер автора и сущность романтического содружества юных любомудров, воспоминания о котором "оживляли" их до последних дней жизни. Романтическая взволнованность, душевная открытость, честность, ясность цели, убежденность в ее истинности - и при этом логика глубокого и тренированного ума - вот качества, которые присущи письму Киреевского. Это письмо - не только исповедь и автопортрет автора, но и одновременно очерк духовной сущности любомудрия как философского и общественно-политического феномена.
"Если бы перед рождением судьба спросила меня: что хочешь ты избрать из двух? Или родиться воином, жить в беспрестанных опасностях, беспрестанно бороться с препятствиями и, не зная отдыха, наградою за все труды иметь одно сознание, что ты идешь к цели высокой, - и лечь на половине пути, не имея даже в последнюю минуту утешенья сказать себе, что ты видел желанное? Или провесть спокойный век в кругу мирного семейства, где желанья не выходят из определенного круга возможностей, где одна минута сглаживает другую, и каждая встречает тебя равно довольным, и где жизнь течет без шума и утекает без следа?.. Я бы не задумался о выборе и решительною рукою взял бы меч.
Но, по несчастию, судьба не посоветовалась со мною. Она окружила меня такими отношениями, которые разорвать - значило бы изменить стремлению к той цели, которая одна может украсить жизнь, но которые сосредоточивают всю деятельность в силу перенесения (то есть: за счет всего иного. - В.М.). И здесь существует для меня борьба, и здесь есть опасности и препятствия. Если они незаметны, ибо происходят внутри меня, то от того для меня значительность их не уменьшается.
В самом деле, рассмотри беспристрастно (хотя в теперешнем твоем положении это значит требовать многого): какое поприще могу я избрать в жизни, выключая того, в котором теперь нахожусь?
Служить - но с какою целью? Могу ли я в службе принесть значительную пользу отечеству? Ты говоришь, что сообщение с людьми необходимо для нашего образования, и я с этим совершенно согласен. Но ты зовешь в Петербург, назови же тех счастливцев, для сообщества которых должен я ехать за тысячу верст, и там употреблять большую часть времени на бесполезные дела. Мне кажется, что здесь есть вернейшее средство для образования: это возможность употреблять время, как хочешь.
Не думай, однако же, чтобы я забыл, что я Русский и не считал себя обязанным действовать для блага своего Отечества. Нет! все силы мои посвящены ему! Но мне кажется, что вне службы я могу быть ему полезнее, нежели употребляя все время на службу.
Я могу быть литератором. А содействовать к просвещению народа не есть ли величайшее благодеяние, которое можно ему сделать? На этом поприще мои действия не будут бесполезны; я могу это сказать без самонадеянности. Я не бесполезно провел мою молодость, и уже теперь могу с пользою делиться своими сведениями...
Все те, которые совпадают со мной в образе мыслей, будут моими сообщниками... Куда бы нас судьба ни завела и как бы обстоятельства ни разрознили, у нас все будет общая цель: благо Отечества и общее средство: литература. Чего мы не сделаем общими силами?..
Мы возвратим права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, возбудим любовь к правде, глупый либерализм заменим уважением законов, и чистоту жизни возвысим над чистотою слога. Но чем ограничить наше влияние? Где положить ему предел, сказав: nec plus ultra (высшая степень, крайний предел, -лат. - В.М.). Пусть самое смелое воображение поставит ему Геркулесовы столбы, - новый Колумб откроет за ними новый свет.
Вот мои планы на будущее. Что может быть их восхитительнее? Если судьба будет нам покровительствовать, то представь себе, что лет через двадцать мы сойдемся в дружеский круг, где каждый из нас будет отдавать отчет в том, что он сделал, и в свои свидетели призывать просвещение России. Какая минута!".
Известный исследователь русской литературы и общественной мысли М.О.Гершензон называет Ивана Васильевича Киреевского "отцом славянофильства". "Вся метафизика и историческая философия славянофильства, - пишет он, - представляет собою лишь дальнейшее развитие идей, формулированных Киреевским".
М.О.Гершензон написал несколько работ о Киреевском, подготовил в 1911 году его собрание сочинений в двух томах, до настоящего времени остающееся наиболее полным. Поэтому здесь, не приводя иных доказательств, опираясь на исследовательский авторитет Гершензона, лишь повторим его справедливое утверждение, что И.В.Киреевский является основоположником философского и общественно-политического учения, получившего название "славянофильство".
Добавим лишь, что первые положения научного "славянофильства" были сформулированы в беседах Киреевского со школьным другом и соседом "в Москве близ Сухаревой башни, на 1-й Мещанской" "в первых двух домах на левой руке".
Библиография работ о славянофильстве и славянофилах огромна, в большинстве своем они касаются частных вопросов и положений.
Здесь я хочу обратить внимание читателя на главный и коренной тезис учения, который в полемике обычно забывается и забалтывается рассуждениями о частностях.
Подводя итог многолетним занятиям философией, причем разных школ и направлений, порой опровергающих друг друга, Киреевский приходит к выводу, что их изучение очень полезно для освоения методики философского мышления, но никакая, самая гениальная философская система, сложившаяся на конкретной национально-государственной почве и в конкретное время, не может быть применена для объяснения иной конкретной действительности.
"Чужие мысли полезны, - утверждает он, - только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может. Наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаваться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта. Когда и как скажет время; но стремление к философии немецкой, которое начинает у нас распространяться, есть уже важный шаг к этой цели".
Киреевский ставил своей целью создание русской национальной философской системы, которая включала бы в себя изучение всего ряда областей знания, считавшихся философскими: национальной религии, историософии, эстетики, морали, политики и так далее, и именно это русская национальная философия - по воле истории и случая было названо славянофильством.
Главная идея славянофильства проста: учение будет верно, плодотворно и может быть полезным для русского (российского) общества лишь при том условии, если оно создается, опираясь на его жизнь, учитывая его интересы, отвечая на требование времени и принимая во внимание его менталитет.
Несмотря на свою простоту и убедительность, главная идея славянофильства многими теоретиками и общественными деятелями России остается непонятой и априори полностью отрицаемой. Основной причиной этого являются духовная лень и нежелание трудиться (что неизбежно ведет к развитию в человеке пороков). Путь, предложенный Киреевским, требует от вставшего на него глубоких, разносторонних знаний, осмысления их и принятия честных и неординарных решений.
После пожара 1812 года уже другие владельцы надстроили дом, и в 1882 году его приобрела фирма "Наследники И.А.Бакастова". Это была династия трактирщиков. Бакастовы покупали дома в разных районах Москвы и открывали в них трактиры. Трактирное помещение в доме Бакастовых на 1-й Мещанской в начале 1910-х годов было сдано в аренду Романову, который и вел дело до самой революции.
Следующие за трактиром Романова два дома построены в одно время, в 1890-е годы.
Дом № 3 построен по проекту архитектора В.П.Загорского, до революции в нем находились меблированные комнаты. Украшающие фасад дома выразительные декоративные кариатиды выполнены юным С.Т.Коненковым, тогда учеником Училища живописи, ваяния и зодчества. В своих мемуарах "Мой век" он вспоминает эту работу:
"Добыть кусок хлеба молодому человеку, не имевшему в Москве даже знакомых, было, конечно, не просто. Но находились добрые люди и из товарищей, и из преподавателей: они устраивали мне кое-какие мелкие заказы. Постепенно я перезнакомился с московскими подрядчиками и стал "своим человеком" у хозяев мастерской орнаментальных украшений у Смоленского вокзала. Однажды получил заказ: вылепить кариатиды для фасада дома чаеторговца Перлова на Мещанской улице. (Коненков ошибся в фамилии владельца дома: Перлову принадлежал соседний дом. - В.М.) Работа принесла целую сотню рублей. Я отделил из них 35 и купил на них швейную машину "Зингер", которую привез летом в деревню. Само собой разумеется, это произвело впечатление. Никто из домашних уж больше не сомневался, что из меня выйдет толк".
Пятиэтажный доходный дом 5 с эркером, балконами, рустовкой, лепными наличниками - особыми на каждом этаже - также обращает на себя внимание своей основательностью и респектабельностью. Это - один из тех домов, построенных в Москве на грани XIX и XX веков, которые до настоящего времени являются ее лучшим украшением.
Дом построен по проекту известного московского архитектора эпохи модерна Р.И.Клейна для крупного чаеторговца Н.С.Перлова. Им же был построен дом для С.В.Перлова, принадлежавшего к другой ветви чаеторговцев Перловых. Эта работа Клейна - дом "в китайском стиле" на Мясницкой улице со знакомым каждому москвичу магазином "Чай - кофе" - является настоящей московской достопримечательностью.
Перловы сохраняли между собой хорошие родственные отношения, но в делах невольно оказывались конкурентами.
В 1896 году мещанские и мясницкие Перловы выступили соперниками в споре за право принять прибывшего на коронование Николая II специального посланника китайского императора Ли Хунчжана. Посланник предпочел мещанских Перловых. В доме на 1-й Мещанской ему и его многочисленной свите был оказан роскошный прием. Дом был декорирован цветами, вазами, фонарями, шелковыми панно, расписанными китайскими мотивами. Хозяин дома поднес гостю хлеб-соль на серебряном блюде с изображением своего дома и надписью "Добро пожаловать".
Перловы были старинными жителями 1-й Мещанской. Это владение было приобретено дедом Н.С.Перлова в 1836 году у вдовы отставного подполковника Дарьи Николаевны Кошелевой. В доме была открыта лавка по продаже чая, на территории построена чаеразвесочная фабрика.
Дом Кошелевых, купленный Перловым, представлял собой типичную дворянскую усадьбу конца ХVIII - первых лет XIX века. Житель здешних мест мемуарист Д.И.Никифоров в книге "Из прошлого Москвы" упоминает о ней: "В юности (в 1840-х годах. - В.М.), проезжая 1-й Мещанской, я помню небольшой двухэтажный дом Перловых с двумя флигелями, весьма неказистыми".
В этом доме родился известный общественный деятель 1820-1870 годов, участник подготовки крестьянской реформы 1861 года, либерал и славянофил Александр Иванович Кошелев. Сообщением этого факта: "Родился 9-го мая 1806 года в Москве, близ Сухаревой башни, на 1-й Мещанской улице в доме отца моего, ныне принадлежащем купцу Перлову", - Кошелев начинает свои "Записки", на страницах которых предстает перед читателем панорама нескольких эпох русской жизни и длинная вереница современников - от Жуковского, Пушкина, Чаадаева, Герцена до Николая I и Александра II.
Отец Александра Кошелева приобрел дом на Мещанской незадолго до рождения сына. В конце ХVII - начале ХVIII века эта усадьба принадлежала торговцам Евреиновым, сделавшим карьеру при Петре I, во второй половине ХVIII века ею владел Федор Иванович Соймонов - адмирал, географ, путешественник, между прочим, выпускник Навигацкой школы в Сухаревой башне, у его наследников и купил дом отставной полковник Иван Родионович Кошелев, человек родовитый и богатый, имевший в Москве много родни.
Иван Родионович по праву занимает место в ряду неординарных личностей и биографий, которыми так богат русский ХVIII век. Его, оставшегося сиротой в 14 лет, взял на воспитание дядя граф А.С.Мусин-Пушкин, бывший тогда посланником в Лондоне. Выучив английский язык, юноша попросил у дяди позволения поступить в Оксфордский университет, в котором и проучился три года. В двадцать лет он был отправлен дядей курьером в Петербург. Здесь он понравился Потемкину, который взял его себе в адъютанты. Но тут на молодого адъютанта обратила внимание императрица Екатерина II "ради его ума и красоты", как говорит предание, и Кошелев тут же был отправлен светлейшим князем в провинцию и более в Петербург не возвращался. При Павле I Иван Родионович вышел в отставку и поселился в Москве, где, по воспоминаниям его сына, "жил скромно, занимался науками, особенно историей, и приобрел общее к себе уважение". Он был дважды женат, первым браком на княжне Меншиковой, от которой имел четырех дочерей, вторым - на Дарье Николаевне Дежарден дочери французского эмигранта, "родившейся в России и крещеной по православному обряду". Единственным ребенком от второго брака был сын Александр.
Самые ранние воспоминания Александра Ивановича Кошелева связаны с 1812 годом. Его отец никак не мог поверить, что Москва будет сдана французам, поэтому Кошелевы выехали из Москвы в день их вступления. "Большая дорога, пишет в своих воспоминаниях Александр Кошелев, - была запружена экипажами, подводами, пешими, которые медленно тянулись из белокаменной. Грусть была на всех лицах; разговоров почти не было слышно; мертвое безмолвие сопровождало это грустное передвижение. Молодые и люди зрелого возраста все были в армии или ополчении; одни старики, женщины и дети были видны в экипажах, на телегах и в толпах бредущих. Воспоминание об этом - не скажу путешествии - о странном грустном передвижении живо сохранилось в моей памяти и оставило во мне тяжелое воспоминание".
Весною 1813 года Кошелевы вернулись в Москву. Картины московского пожарища также запомнились мальчику. Горел и их дом на Мещанской.
Первыми учителями Александра Кошелева были родители. "Отец учил меня русскому языку и слегка географии и истории; мать учила меня французскому, а дядька-немец - немецкому языку. Я сильно полюбил чтение, так к нему пристрастился, что матушка отнимала у меня книги. Особенно сильное действие произвела на меня вышедшая в свет в 1818 г. Карамзина "История государства Российского". Из сперва вышедших восьми томов я сделал извлечение, которое заслужило одобрение моего отца".
Иван Родионович Кошелев в Москве имел прозвище "либеральный лорд". "Либеральность" отца, выражавшаяся в отношении к слугам и крепостным крестьянам и во многих других обычаях дома, имела большое влияние на формирование личности Александра Кошелева. По всей видимости, либеральный дух оставался в доме и после смерти Ивана Родионовича, скончавшегося в 1818 году.
До четырнадцатилетнего возраста Александра Кошелева обучали приходящие учителя, с ними он прошел полный школьный курс. Затем для прохождения университетского курса и сдачи необходимого экзамена для вступления на службу он начал посещать приватные лекции профессоров Московского университета. Поэт и выдающийся теоретик искусства, профессор кафедры российского красноречия и поэзии А.Ф.Мерзляков преподавал ему русскую и классическую словесность, Х.А.Шлецер, доктор права, - политические науки, В.И.Оболенский, адъюнкт греческой словесности, - древнегреческий язык. Занятия происходили в университете, и, как вспоминает Кошелев, - ученик и преподаватели увлекались, и уроки "вместо полутора часов продолжались и два, и три часа".
На уроках у Мерзлякова Кошелев познакомился с бравшим, как и он, уроки у профессора, своим ровесником Иваном Киреевским. Оказалось, что мальчики жили рядом: "на одной улице (Большой Мещанской) в первых двух домах на левой руке от Сухаревой башни", - рассказывает в своих воспоминаниях Кошелев. (Дом Кошелевых стоял на месте нынешнего дома 5, а семья Киреевских снимала соседний дом, находившийся на месте нынешнего дома 3).
"Часто мы возвращались вместе домой, - продолжает свой рассказ Кошелев, - вскоре познакомились наши матери, и наша дружба росла и укреплялась. Меня особенно интересовали знания политические, а Киреевского - изящная словесность и эстетика; но мы оба чувствовали потребность в философии. Локка мы читали вместе; простота и ясность его изложения нас очаровывала. Впрочем, все научное нам было по душе, и все нами узнанное мы друг другу сообщали. Но мы делились и не одним научным мы передавали один другому всякие чувства и мысли: наша дружба была такова, что мы решительно не имели никакой тайны друг от друга. Мы жили как будто одною жизнью".
Мать Киреевского Авдотья Петровна Елагина была внучкой А.И.Бунина, отца В.А.Жуковского. Авдотья Петровна и Жуковский вместе росли, и поэт как старший имел на нее большое влияние. Она получила хорошее образование, имела литературный талант, интересовалась современной литературой, позже, в 1830-1840-е годы, ее московский литературный салон, по отзыву современника (К.Д.Кавелина), "в Москве был средоточием и сборным местом всей русской интеллигенции, всего, что было у нас самого просвещенного, литературно и научно образованного... Невозможно писать историю русского литературного и научного движения, не встречаясь на каждом шагу с именем Авдотьи Петровны". Постоянными посетителями салона были В.А.Жуковский, А.С.Пушкин, князь В.Ф.Одоевский, Д.В.Веневитинов, П.Я.Чаадаев, Е.А.Боратынский, Аксаковы, А.И.Герцен, Н.В.Гоголь и многие другие.
Разносторонне образованным человеком, знатоком немецкой философии и естественных наук был и отец Ивана Киреевского Василий Иванович, орловский и тульский помещик. Выйдя при Павле I в отставку в чине секунд-майора, он поселился в родовом имении Долбине. Василий Иванович Киреевский принадлежал к тому типу начавших появляться в русском дворянском обществе в начале XIX века людей, о которых грибоедовская княгиня в "Горе от ума" с возмущением говорила:
...Хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи...
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Василий Иванович знал пять языков, имел большую библиотеку, устроил в имении химическую лабораторию, занимался медициной и успешно лечил обращавшихся к нему больных соседей и крестьян, поощрял дворовых, желающих учиться грамоте, запрещал откупщикам открывать кабаки в своем имении... Он умер в 1812 году от тифозной горячки, ухаживая за ранеными и больными в открытом на собственные средства госпитале.
Второй муж Авдотьи Петровны - Алексей Андреевич Елагин, за которого она вышла в 1817 году, отставной офицер-артиллерист, также был высокообразованным человеком. За границей, в походах 1813-1814 годов он познакомился с сочинениями Канта и Шеллинга и возвратился в Россию их почитателем.
Иван Киреевский и его младший брат Петр, впоследствии известный этнограф и фольклорист, составитель классической серии сборников русских народных песен, росли и воспитывались в атмосфере широких умственных интересов, высокой нравственности и гуманизма.
Елагины жили круглый год в имении в Долбине, и учителями Ивана Киреевского до 14 лет были мать и отчим. Они воспитали в нем интерес к литературе и философии.
Встретившись у Мерзлякова, Кошелев и Киреевский обнаружили, что у них много общего как в сфере знаний и интересов, так и в убеждениях и нравственных принципах. И еще, что было особенно важно, все их занятия и поступки, и вообще отношение к миру были пронизаны одним эмоциональным состоянием, характерным для той эпохи, - патриотическим романтизмом, любовью к отечеству и к народу - спасителю отечества в недавней войне. Они были старшими в том поколении, к которому принадлежал и А.И.Герцен.
"Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей, - пишет Герцен в "Былом и думах". - Моя мать и наша прислуга, мой отец и Вера Артамоновна (няня. - В.М.) беспрестанно возвращались к грозному времени, поразившему их так недавно, так близко и так круто. Потом возвратившиеся генералы и офицеры стали наезжать в Москву. Старые сослуживцы моего отца по Измайловскому полку, теперь участники, покрытые славой едва кончившейся кровавой борьбы, бывали у нас... Тут я еще больше наслушался о войне...
Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк".
Киреевский и Кошелев были старше, они не только слушали рассказы о войне и воспламенялись ими, но и думали. Их патриотизм не исчерпывался военным мундиром.
Их краем коснулось движение декабристов. По возрасту Киреевский и Кошелев не могли еще войти в тайное общество, но они были знакомы с некоторыми из его членов, знали их мечту о социальной справедливости, жажду активной деятельности и готовность к жертвенному служению отечеству и народу.
Кошелев присутствовал на одном из декабристских собраний у своего троюродного брата Нарышкина и слышал, "как Рылеев читал свои патриотические Думы, а все свободно говорили о необходимости покончить с этим правительством". Этот вечер произвел на Кошелева, как он сам признается, "самое сильное впечатление", и он рассказывал о нем Ивану Киреевскому и другим друзьям, к тому времени составлявших их кружок.
Кружок сложился из соучеников, которые вместе с Кошелевым и Киреевским брали уроки у профессоров, слушали лекции в университете, готовились к сдаче экзамена для поступления на службу. После экзамена они были приняты на службу в Московский архив иностранных дел с чином актуариуса, специально придуманного для них архивным начальством, а по общей Табели о рангах равному чину 14-го класса, самому низшему чину - коллежского регистратора. Впрочем, для молодых людей важен был не чин, а сам факт зачисления на государственную службу.
В этот дружеский кружок, кроме Киреевского и Кошелева, вошли князь В.Ф.Одоевский, Д.В.Веневитинов, М.П.Погодин, В.П.Титов, С.П.Шевырев, И.С.Мальцев, Н.А.Мельгунов, С.А.Соболевский. Все они оставили заметный след в русской истории и культуре как литераторы, общественные и государственные деятели, а главное - они стали зачинателями новой эпохи развития русской общественной мысли, характеризующейся ее обращением к общефилософским проблемам.
Московский острослов С.А.Соболевский назвал молодых людей, служивших в Архиве иностранных дел, "архивными юношами". Москва подхватила это название.
"Архив, - вспоминает Кошелев, - прослыл сборищем "блестящей" московской молодежи, и звание "архивного юноши" сделалось весьма почетным, так что впоследствии мы даже попали в стихи начинавшего тогда входить в большую славу А.С.Пушкина".
Кошелев имеет в виду строки из седьмой главы "Евгения Онегина":
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят...
"Архивного юношу" Пушкин собирался сделать героем своего прозаического произведения - романа, в его набросках (роман остался ненаписанным) фигурирует "один из тех юношей, которые воспитывались в Московском университете, служат в Архиве и толкуют о Гегеле", "одаренных убийственной памятью, которые всё знают и которых стоит только ткнуть пальцем, чтоб из них потекла их всемирная ученость".
Друзья посещали московские литературные кружки и салоны, но одновременно создали свое общество. "Оно собиралось тайно, - рассказывает о нем Кошелев, - и о его существовании мы никому не говорили... Тут господствовала немецкая философия, то есть Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Геррес и др. Тут мы иногда читали наши философские сочинения; но всего чаще и по большей части беседовали о прочтенных нами творениях немецких любомудров".
Занятия философией соединялись с живейшим вниманием к социальным проблемам России. "Много мы... толковали о политике", - замечает Кошелев. С получением известия о смерти Александра I, в период междуцарствия и толков о близком выступлении тайного общества, целью которого является "благо отечества", и прежде всего отмена крепостного права, "мы, немецкие философы, - пишет Кошелев, - забыли Шеллинга и компанию, ездили всякий день в манеж и фехтовальную залу учиться верховой езде и фехтованию и таким образом готовились к деятельности, которую мы себе предназначили".
Они называли свой кружок "Обществом любомудрия", так переведя на русский язык слово "философия", и вошли в историю под названием "любомудров". Необходимо отметить, что их любомудрие соединяло в себе абстрактное философское мышление со стремлением к конкретной деятельности на различных поприщах, но освященной единой целью.
В конце 1820-х годов 25-27-летние любомудры - по понятиям того времени уже зрелые, взрослые люди - определились в своих профессиональных занятиях и служебной карьере.
Кошелев переехал в Петербург и благодаря протекции знатных родственников поступил на службу в Министерство иностранных дел. В Петербурге служили также В.Ф.Одоевский, В.П.Титов, Д.В.Веневитинов. "Мы все часто виделись и собирались по большей части у кн. Одоевского, - вспоминает Кошелев. - Главным предметом наших бесед была уже не философия, а наша служба с ее разными смешными и грустными принадлежностями. Впрочем, иногда вспоминали старину, пускались в философские прения и этим несколько оживляли себя".
Кошелев звал в Петербург и Киреевского. На уговоры друга Киреевский ответил обширным письмом, в котором ярко выявились характер автора и сущность романтического содружества юных любомудров, воспоминания о котором "оживляли" их до последних дней жизни. Романтическая взволнованность, душевная открытость, честность, ясность цели, убежденность в ее истинности - и при этом логика глубокого и тренированного ума - вот качества, которые присущи письму Киреевского. Это письмо - не только исповедь и автопортрет автора, но и одновременно очерк духовной сущности любомудрия как философского и общественно-политического феномена.
"Если бы перед рождением судьба спросила меня: что хочешь ты избрать из двух? Или родиться воином, жить в беспрестанных опасностях, беспрестанно бороться с препятствиями и, не зная отдыха, наградою за все труды иметь одно сознание, что ты идешь к цели высокой, - и лечь на половине пути, не имея даже в последнюю минуту утешенья сказать себе, что ты видел желанное? Или провесть спокойный век в кругу мирного семейства, где желанья не выходят из определенного круга возможностей, где одна минута сглаживает другую, и каждая встречает тебя равно довольным, и где жизнь течет без шума и утекает без следа?.. Я бы не задумался о выборе и решительною рукою взял бы меч.
Но, по несчастию, судьба не посоветовалась со мною. Она окружила меня такими отношениями, которые разорвать - значило бы изменить стремлению к той цели, которая одна может украсить жизнь, но которые сосредоточивают всю деятельность в силу перенесения (то есть: за счет всего иного. - В.М.). И здесь существует для меня борьба, и здесь есть опасности и препятствия. Если они незаметны, ибо происходят внутри меня, то от того для меня значительность их не уменьшается.
В самом деле, рассмотри беспристрастно (хотя в теперешнем твоем положении это значит требовать многого): какое поприще могу я избрать в жизни, выключая того, в котором теперь нахожусь?
Служить - но с какою целью? Могу ли я в службе принесть значительную пользу отечеству? Ты говоришь, что сообщение с людьми необходимо для нашего образования, и я с этим совершенно согласен. Но ты зовешь в Петербург, назови же тех счастливцев, для сообщества которых должен я ехать за тысячу верст, и там употреблять большую часть времени на бесполезные дела. Мне кажется, что здесь есть вернейшее средство для образования: это возможность употреблять время, как хочешь.
Не думай, однако же, чтобы я забыл, что я Русский и не считал себя обязанным действовать для блага своего Отечества. Нет! все силы мои посвящены ему! Но мне кажется, что вне службы я могу быть ему полезнее, нежели употребляя все время на службу.
Я могу быть литератором. А содействовать к просвещению народа не есть ли величайшее благодеяние, которое можно ему сделать? На этом поприще мои действия не будут бесполезны; я могу это сказать без самонадеянности. Я не бесполезно провел мою молодость, и уже теперь могу с пользою делиться своими сведениями...
Все те, которые совпадают со мной в образе мыслей, будут моими сообщниками... Куда бы нас судьба ни завела и как бы обстоятельства ни разрознили, у нас все будет общая цель: благо Отечества и общее средство: литература. Чего мы не сделаем общими силами?..
Мы возвратим права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, возбудим любовь к правде, глупый либерализм заменим уважением законов, и чистоту жизни возвысим над чистотою слога. Но чем ограничить наше влияние? Где положить ему предел, сказав: nec plus ultra (высшая степень, крайний предел, -лат. - В.М.). Пусть самое смелое воображение поставит ему Геркулесовы столбы, - новый Колумб откроет за ними новый свет.
Вот мои планы на будущее. Что может быть их восхитительнее? Если судьба будет нам покровительствовать, то представь себе, что лет через двадцать мы сойдемся в дружеский круг, где каждый из нас будет отдавать отчет в том, что он сделал, и в свои свидетели призывать просвещение России. Какая минута!".
Известный исследователь русской литературы и общественной мысли М.О.Гершензон называет Ивана Васильевича Киреевского "отцом славянофильства". "Вся метафизика и историческая философия славянофильства, - пишет он, - представляет собою лишь дальнейшее развитие идей, формулированных Киреевским".
М.О.Гершензон написал несколько работ о Киреевском, подготовил в 1911 году его собрание сочинений в двух томах, до настоящего времени остающееся наиболее полным. Поэтому здесь, не приводя иных доказательств, опираясь на исследовательский авторитет Гершензона, лишь повторим его справедливое утверждение, что И.В.Киреевский является основоположником философского и общественно-политического учения, получившего название "славянофильство".
Добавим лишь, что первые положения научного "славянофильства" были сформулированы в беседах Киреевского со школьным другом и соседом "в Москве близ Сухаревой башни, на 1-й Мещанской" "в первых двух домах на левой руке".
Библиография работ о славянофильстве и славянофилах огромна, в большинстве своем они касаются частных вопросов и положений.
Здесь я хочу обратить внимание читателя на главный и коренной тезис учения, который в полемике обычно забывается и забалтывается рассуждениями о частностях.
Подводя итог многолетним занятиям философией, причем разных школ и направлений, порой опровергающих друг друга, Киреевский приходит к выводу, что их изучение очень полезно для освоения методики философского мышления, но никакая, самая гениальная философская система, сложившаяся на конкретной национально-государственной почве и в конкретное время, не может быть применена для объяснения иной конкретной действительности.
"Чужие мысли полезны, - утверждает он, - только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может. Наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаваться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта. Когда и как скажет время; но стремление к философии немецкой, которое начинает у нас распространяться, есть уже важный шаг к этой цели".
Киреевский ставил своей целью создание русской национальной философской системы, которая включала бы в себя изучение всего ряда областей знания, считавшихся философскими: национальной религии, историософии, эстетики, морали, политики и так далее, и именно это русская национальная философия - по воле истории и случая было названо славянофильством.
Главная идея славянофильства проста: учение будет верно, плодотворно и может быть полезным для русского (российского) общества лишь при том условии, если оно создается, опираясь на его жизнь, учитывая его интересы, отвечая на требование времени и принимая во внимание его менталитет.
Несмотря на свою простоту и убедительность, главная идея славянофильства многими теоретиками и общественными деятелями России остается непонятой и априори полностью отрицаемой. Основной причиной этого являются духовная лень и нежелание трудиться (что неизбежно ведет к развитию в человеке пороков). Путь, предложенный Киреевским, требует от вставшего на него глубоких, разносторонних знаний, осмысления их и принятия честных и неординарных решений.