Страница:
Сразу после переезда в Москву в 1918 году Советского правительства в Верхних торговых рядах были устроены закрытые кремлевские распределители. В 1921 году в связи с введением нэпа, по указанию В.И.Ленина, в Верхних торговых рядах открыли общедоступный торговый центр, названный Государственным универсальным магазином - ГУМом. Ему отводилась роль витрины новой экономической политики. Но через несколько лет он снова был закрыт, и в него вернулись правительственные организации. Лишь двадцать лет спустя, в 1953 году, ГУМ снова стал универмагом.
С 1953 до конца 1980-х годов ГУМ действительно был главным магазином страны с богатым ассортиментом товаров и ценами, не отличающимися от цен в других магазинах. Сюда шли, чтобы купить и катушку ниток с иголкой, и дорогой музыкальный комплекс - и обязательно находили то, что нужно. Конечно, как и всюду в советское время, в этом магазине оставались "закрытые" секции для обслуживания привилегированных групп граждан партийной номенклатуры. Но народу туда доступа не было, и поэтому их прилавки, богатые дефицитным товаром, продаваемым по символически низким ценам, не мозолили глаза простым гражданам. Хотя в общем-то все знали об этих "закрытых" кормушках.
Подобное учреждение - Государев Сытный отдаточный двор спецраспределитель для тогдашних государственных служащих существовал еще во времена Ивана Грозного и первых Романовых, и находился он неподалеку, возле Арсенальной башни. Любопытно, что ликвидированный во второй половине XVII века Сытный двор двести пятьдесят лет спустя, уже при советском строе, был возобновлен под другим названием почти на том же месте, где получали свои пайки опричники Ивана Грозного.
В 1990-1991 годах ГУМ перешел в частные руки, и он стал называться АО "Торговый Дом ГУМ". В 1993 году ГУМ отметил свое столетие.
Теперь в ГУМе торгуют сотни иностранных и отечественных фирм, товаров - изобилие, вывески - на всех языках (как на легендарном Кузнецком мосту начала прошлого века), но он уже не магазин для народа, в нем практически нет товаров так называемого "широкого и повседневного спроса".
Современный журналист в проблемной статье о ГУМе пишет: "Состояние ГУМа всегда отражало состояние российской торговли. Сегодня АО "Торговый Дом ГУМ" представляет собой огромную барахолку. Былых отделов по группам товаров не существует, под общей крышей масса магазинов торгует одним и тем же...
Покупатель чувствует себя, почти как на барахолке в Лужниках, поскольку принцип организации торговли один и тот же. Разница только в уровне качества товаров и, соответственно, в ценах".
Выгоду от приватизации ГУМа, как это видно невооруженным глазом, получили его собственники и правительство Москвы, но никак не те миллионы простых москвичей и гостей столицы, которые прежде были его благодарными покупателями.
Сегодня на вопрос, обращенный к москвичу, "как вам нынешний ГУМ?", обычно получаешь ответ: "Сто лет там не был".
Вроде бы и есть в Москве такая общероссийская достопримечательность главный универсальный магазин, известный и в ближнем, и в дальнем зарубежье под кратким названием ГУМ, и в то же время и нет его... Но, думается, такое положение не вечно, и верно служивший людям в течение целого века и любимый ими ГУМ перестанет быть фантомом, призраком магазина, и, став настоящим и главным Торгом-праздником, вновь наполнится оживленным людом, и каждый сможет приобрести то, что ему по вкусу и по карману...
НИКОЛЬСКАЯ УЛИЦА
Кому в Москве неизвестна Никольская?" - во-прошал В.В.Маяковский в одном из стихотворений двадцатых годов. Хотя Москва с тех пор, как были написаны эти строки, увеличилась в десять раз и жителей в ней стало соответственно больше, известность Никольской осталась прежней.
Свое название улица получила от Николаевского, или Никольского, монастыря - одного из древнейших московских монастырей, основанного в начале улицы, по левой ее стороне, на берегу Неглинной, в первой половине ХIV века, при Иване Калите. О первоначальном Никольском монастыре не сохранилось почти никаких сведений, кроме того, что в середине ХVI века его называли Николой Старым, отмечая его древность, а монастырский храм имел название Никола Большая Глава, видимо, из-за размера купола.
Само название - Никольская - быстро и крепко прижилось и, несмотря на последующие переименования, неизменно возвращалось; сейчас это одно из самых старых московских названий: ему по крайней мере 600 лет. Способствовало сохранению названия и то, что в Москве, как и по всей Руси, чудотворец Николай издревле был особо чтимым и любимым святым.
Известный писатель начала XX века Алексей Михайлович Ремизов, происходивший из старой московской купеческой семьи, выросший на почитании Николы, собрал и издал сборник народных преданий о святом - "Николины притчи". В нем он пишет, что имя святого Николая - "заветное", "первое" имя русской веры, и приводит старинное украинское присловье, показывающее силу народной веры в Николу: "А що будет, як Бог помре?" - "А Микола святый на що?"
В Москве было много церквей и престолов во имя Николая Чудотворца. В "Указателе московских церквей" М.Александровского (1915 г.) их насчитывается 58 церквей и 107 престолов. При таком количестве Никольских церквей москвичи, чтобы различать их, для каждой указывали в названии какую-нибудь особую примету.
Чиновник и театрал пушкинской эпохи С.П.Жихарев в своих мемуарах приводит любопытный разговор со своим учителем и воспитателем, университетским преподавателем словесности П.И.Богдановым. Разговор происходил 5 декабря 1805 года - накануне праздника Николы Зимнего. Автор мемуаров тогда учился в Университетском благородном пансионе и жил на одной квартире с воспитателем. Заметив, что Богданов находится в некоторой растерянности, он спросил, о чем тот задумался.
"А вот, любезный, о чем я думаю, - пресерьезно отвечал мне Петр Иванович, - у какого Николы завтра слушать обедню? У Николы Явленного, у Николы Дербенского, у Николы Большой Крест, у Николы Красный Звон, у Николы на Щепах, у Николы в Столпах, у Николы в Кошелях, у Николы в Драчах, у Николы в Воробине, аль у Николы на Болвановке, у Николы в Котелках, или у Николы в Хамовниках? Ко всем не поспеешь, а поехать к одному, так чтоб другие причты не обиделись: все приглашали на храмовый праздник и угощение".
Сам же Жихарев, как он пишет, отправился на обедню к Николе на Курьих Ножках.
В ХV - начале ХVI века, после основания нового Сретенского монастыря, Никольскую некоторое время называли Сретенской улицей. Но с постройкой стены Китай-города в 1534-1535 годах, когда границы улицы четко определились - от Никольской башни Кремля до Никольской башни Китай-города, - ее вновь стали называть Никольской.
После революции, в 1918 году, в ответ на призыв В.И.Ленина "спешно подготовить замену названий улиц новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России", Замоскворецкий райком партии (Китай-город административно тогда входил в Замоскворецкий район) переименовал Никольскую улицу в Октябрьскую, так как по ней отряды Красной гвардии вели наступление на Кремль. Но год спустя общегородские власти отменили переименование, так как оказалось, что почти в каждом районе Москвы появились улицы с таким же названием, и это вносило большую путаницу в работу городских государственных и коммунальных служб. Никольской вернули ее название. Однако в 1935 году она все же была переименована, на этот раз в улицу Двадцать Пятого Октября в честь даты (по старому стилю) Великой Октябрьской социалистической революции.
Решением президиума Моссовета от 5 ноября 1990 года улице возвращено ее историческое название. Это был первый законодательный акт Моссовета подобного рода. Любопытно, что извещение об отмене названия - "улица 25-го Октября" - в московских газетах опубликовано 7 ноября. Надобно сказать, что историческое название, под которым улица была известна москвичам около семи веков, за эти тридцать пять лет, пока она носила календарное название, не забывалось, и в живой речи его можно было услышать довольно часто.
Самые старые планы Москвы представляют город конца ХVI - начала XVII века. Поскольку они выполнены не в виде условно-геометрического чертежа, а в виде рисунка, на котором изображаются постройки, сады, огороды, замощена или не замощена улица, то по ним можно представить внешний вид города и его отдельных частей. Никольская на них предстает уже плотно застроенной улицей, с торговыми рядами, церквями, монастырскими постройками, с отступающими в глубину квартала усадьбами знати, в которых еще сохраняются сады и огородная земля.
Заинтересованному и внимательному исследователю эти планы могут рассказать очень много, как о Москве того времени, в которое планы составлялись, так и о прошлых временах, потому что следы их остаются в городе веками. Аполлинарий Михайлович Васнецов много работал с планами. "Вооружившись лупой, при дальнейшем рассматривании Сигизмундова плана (один из планов XVII века. - В.М.), - писал Васнецов в очерке "Облик старой Москвы", - можно увидеть столько неожиданных подробностей, говорящих о внутренней жизни города, что не даст того иная книга. Тут и однодворицы с садами и грядами для овощей при них, бревенчатые мостовые, бани с журавцами для подъема воды, уличные решетки в конце улиц..."
Изучение планов, а также литературных свидетельств, археологических находок, дополняя и поясняя одно другое, позволяли Васнецову-художнику зрительно, иллюзорно увидеть Москву разных веков и писать ее почти с натуры.
На картине Васнецова "На крестце в Китай-городе" изображен крестец, то есть перекресток на Никольской улице возле Никольского монастыря. Этот перекресток был известен в Москве так же, как и монастырь. Монастырь называли Никола Старый у Большого Крестца, а перекресток Никольским крестцом.
Китайгородские крестцы были средоточием народной уличной жизни. На картине Васнецова изображен Никольский крестец конца ХVI века, а в очерке "Облик старой Москвы" он дает литературное описание этого сюжета.
"В Китай-городе - кружала и харчевни, погреба в Гостином дворе с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках... Здесь же, на крестцах неожиданно раздававшийся вопль и причитание о покойнике говорили о том, что родственники узнали в выставленном божедомами покойнике своего родственника... Здесь же зазывали прохожих в кружала и притоны словоохотливые веселые женщины с бирюзовыми колечками во рту ("знак продажности бабенок", - по объяснению иностранца-дипломата того времени. - В.М.). Слышен был плач детей-подкидышей, вынесенных сюда в корзинах все теми же божедомами, собирающими добровольные приношения на их пропитание... Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домрами... Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной колокольне на столбах... Склоняются головы и спины перед проносимой чтимой чудотворной иконой... Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников... Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников... Крик юродивого, песня калик перехожих... Смерть, любовь, рождение, стоны и смех, драма и комедия - все завязалось неразрывным непонятным узлом и живет вместе как проявление своеобразного уклада средневекового народного города".
С самого своего возникновения ближайший к Кремлю отрезок Троицкой дороги представлял собой многолюдную, оживленную часть посада - с лавочками, кузницами, харчевнями. Хотя земли по улице принадлежали крупнейшей знати - боярам Салтыковым, Шереметевым, князьям Воротынским, Буйносовым-Ростовским, Хованским, Хворостиным, Телятевским, Трубецким и другим того же положения людям и здесь находились их дворы, торговый характер улицы накладывал свою печать на ее облик: перед боярскими дворами вдоль улицы были выстроены торговые помещения.
Торговой Никольская улица оставалась и в последующие столетия, хотя постройки на ней, естественно, с течением времени изменялись в соответствии с новыми запросами ее обитателей и общими изменениями в быту и строительстве.
Подробное описание Никольской улицы семидесятых годов ХVII века приводит в своем "Описании путешествия польского посольства в Москву" чешский путешественник Бернгард Леопольд Таннер:
"Есть еще одна большая улица, по которой проезжает царь, куда бы он ни отправился; она простирается от Кремля и занята не иным кем, как живописцами. Они много делают образов на продажу, потому она у москвитян и заслужила название священной (Никольской) улицы. (Видимо, автор имеет в виду особое почитание святого чудотворца Николая и воспринимает его имя как синоним понятия "святой, священный" вообще. - В.М.)
Любо в особенности посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда москвитянок; несут ли они полотна, ниток, рубах или колец на продажу, столпятся ли так позевать от нечего делать, они поднимают такие крики, что новичок, пожалуй, подумает, не горит ли город, не случилось ли внезапно большой беды. Они отличаются яркой пестротой одежды, но их вот за что нельзя похвалить: весьма многие, и по преимуществу пожилые, с летами утратившие прелесть красоты, имеют обыкновение белиться и румяниться примесью безобразия подделывать красоту либо юность...
Напротив - великолепное здание, где имеется типография греческого языка, хотя и испорченного, и хранится московская библиотека.
Немало и больших обитаемых московскими князьями хором; при каждых находится по две, по три церкви с красивыми куполами, со столькими же башнями, где много колоколов; у них ведь чем больше церквей заведет вельможа при своих хоромах, тем он благочестивее. (Таннер принимает монастыри за часть усадеб их соседей - вельмож. - В.М.) Этого мало москвитяне еще имеют обыкновение строить на улицах часовни во имя святых; против каждого подворья были часовни - святого Николая, коего особенно чтут, и Блаженной Девы, тут - святого Георгия, там других, даже неизвестных святых. Не оставляют они без украшений и те нарисованные на доске чудеса, кои считают вымоленными у святых, - привешивают восковые свечи, лампады и тому подобные пожертвования и стоящему обыкновенно при часовне монаху дают щедрую милостыню. Чаще наблюдал я такие дела их благочестия, но что хотелось мне увидать, преклоняющих колена и молящих о чем-нибудь, не видал я никого; проходившие мимо часовен часто крестились да низко кланялись, и больше ничего".
Вообще-то в Москве селились просторно: дворы, сады, огороды отделяли один дом от другого. Однако английский путешественник второй половины XVIII века Уильям Кокс, описывая Москву, отметил, что, в отличие от других улиц, Никольская не имела разрыва между домами.
В начале XIX века наряду с прекрасным зданием Синодальной типографии, монастырскими строениями, роскошными домами вельмож целые кварталы Никольской представляли собой настоящие трущобы. "В то время, рассказывает историк и статистик М.Гастев, - во всем Китай-городе самое грязное и неблагообразное место было - Певчие улицы, большая и малая, то есть домы, принадлежавшие владению Синодальных певчих (квартал Никольской улицы между Ветошным и Богоявленским переулками. - В.М.), которые, не имея сами тут жительства, отдавали их внаймы. Домы были большей частью деревянные, разделенные перегородками на малые комнаты, углы, чуланы, из которых в каждом помещалось особое заведение или жила особая семья. В них с давних пор блинни, харчевни, малые съестные трактиры, кофейныя и разные мастерские были стеснены чрезвычайно, набиты мастеровыми и жильцами. Оттого не было здесь ни малейшей опрятности, а в случае пожара предстояла великая опасность, по близости к рядам и по невозможности действовать тут пожарными инструментами. А.Л.Беклешов (московский генерал-губернатор в 1804-1806 годов. - В.М.) по донесению о том обер-полицмейстера Спиридонова, приказал: "Все блинни, харчевни и другие огнеупотребительные заведения немедленно отсюда вывести; все деревянные здесь строения, как противоуказанные, сломать и оставить один только трактир".
Никольскую 1840-х годов запечатлел И.Т.Кокорев - замечательный писатель так называемой "натуральной школы", его описание - действительно снимок с натуры:
"Домище на домище, дверь на двери, окно на окне, и все это, от низу до верху, усеяно вывесками, покрыто ими, как обоями. Вывеска цепляется за вывеску, одна теснит другую; гигантский вызолоченный сапог горделиво высится над двухаршинным кренделем; окорок ветчины красуется против телескопа; ключ в полпуда весом присоединился бок о бок с исполинскими ножницами, седлом, сделанным по мерке Бовы-королевича, и перчаткой, в которую влезет дюжина рук; виноградная гроздь красноречиво довершает эффект "Торговли российских и иностранных вин, рому и водок".
Это - вывески натуральные, осязательно представляющие предметы; а вот богатая коллекция вывесок-картин: узкоглазые жители Срединного царства красуются на дверях чайного магазина; чернокожие индийцы грациозно покуривают сигары при входе в продажу табака, а над ними длинноусый турок, поджав ноги, тянет наслаждение кейфа из огромного кальяна; пышные платья и восхитительные наколки обозначают местопребывание парижской модистки; процесс бритья и пускания крови представляет разительный адрес цирюльни; различные группы изящно костюмированных кавалеров образуют из себя фамилию знаменитости портного дела; ряд бутылок, из которых бьет фонтан пенистого напитка с надписью "Эко пиво!", приглашает к себе жаждущих прохлады; Везувий в полном разгаре извержения коптит колбасы; конфеты и разные сласти сыплются из рога изобилия в руки малюток, а летящая Слава трубит известность кондитерской; ярославец на отлете несет поднос с чайным прибором; любители гимнастики упражняют свои силы в катании шаров по зеленому полю...
Но что ж тут удивительного? Товар лицом продается, а публика, хоть и почтенная особа, однако любит разные приманки. Все это тешит взор... Какой прогресс, какое быстрое развитие, какая скороспелость!.. Смотришь - и не верится, начнешь думать - и мысли врозь от радости".
Для характеристики движения по Никольской другой писатель М.Е.Салтыков-Щедрин употребил народное выражение "труба нетолченая", т.е. "движущаяся толпа, сквозь которую невозможно даже протолкнуться".
Ко времени Кокорева Никольская нашла свой характерный и законченный облик. В дальнейшем строились новые дома, повыше этажами, иной архитектуры, менялись вывески - их стиль и форма, но общий вид улицы оставался тем же: "домище на домище, дверь на двери, окно на окне, и все это, от низу до верху, усеяно вывесками, покрыто ими, как обоями".
К началу XX века живописные, аляповатые и простодушные вывески, описанные Кокоревым, начинают пропадать с Никольской, их заменяют не менее выразительные, но выполненные с большим художественным вкусом. Никольская приобретает цивилизованный, европейский вид. Замечательный бытописатель Москвы, популярный и известный беллетрист конца XIX - начала XX века П.Д.Боборыкин в очерке "Современная Москва" описывает эту новую Никольскую. Две улицы "придают самую яркую окраску Китай-городу - Ильинка и Никольская", - утверждает он, но при сравнении отдает первенство Никольской.
"Никольская yже Ильинки, - пишет Боборыкин, - но зато жизнь ее скученнее, и по архитектуре зданий она характернее. От одиннадцати до четырех жизнь кипит в ней круглый год - и зимой и летом. Приезжий петербуржец, никогда не бывавший в Москве, попади он прямо в Никольскую, хотя бы в летний день, в жару, будет поражен этой кипучей городской жизнью. В Петербурге и на Невском в эти часы летом сонно и малолюдно, а тут неумолкаемый гул и водоворот бойкой ярмарки. Никольская извивается неправильной линией от Казанского собора до Владимирских ворот, и на всем своем протяжении тешит взгляд приезжего своими красками и сгущенностью бытовой жизни. Сначала идут лавки с писчебумажным, медным, серебряным, книжным товаром и прерываются часовнями и воротами монастырей. По левую руку выступает нарядное, изящное здание синодальной типографии светло-голубого цвета, потом "Славянский базар" - средоточие движения приезжих туристов. Правее идут трех- и четырехэтажные дома сплошной линией, усеянные вывесками, с внутренними дворами, переполненными конторами и складами. Замыкается улица старинной церковью и аркой ворот, откуда с Лубянской площади вид в глубь Никольской - один из самых оригинальных, дающих вам и чувство исторической старины, и впечатление новой городской бойкости".
В послереволюционное время вывесок на Никольской несколько поубавилось, но главное - кардинально изменился их вид и характер. Исчезло многоцветье, разностильность шрифтов и узоров, пропали привлекавшие в течение, по крайней мере, века неизменное и заинтересованное внимание детей и литераторов-очеркистов изображения на вывесках различных фигур и предметов. Новые вывески не задавались целью привлечь к себе внимание, возбудить любопытство, воздействовать на чувства, удивить, поразить воображение, они были все исключительно текстовые и выполняли лишь нейтрально информационную функцию, потому что это были вывески контор и учреждений, занявших почти все бывшие торговые помещения.
В описании Кокорева Никольской 1840-х годов вывески послужили великолепным материалом для ее характеристики. Выписанные из справочника названия учреждений, естественно представлявшие собой и тексты вывесок, размещенных у парадных дверей и по обеим сторонам ворот, ведущих во внутренние дворы, также дают некоторое представление о Никольской 1929 года:
"Льно-пеньковый комитет", "Управление сплава и древесины", "Управление продуктов питания", "Управление территориального округа города Москвы и Московской губернии", "ОМЕС - Окружное управление местного транспорта", "Представитель Бурятско-Монгольской Автономной республики РСФСР" (там же представители Дагестанской, Киргизской, Чувашской и Вотской республик), "Московская губернская коллегия защитников", "Осоавиахим СССР и РСФСР" (Общества друзей обороны и авиационно-химического строительства), "Крестинтерн" (Международный крестьянский совет), "Международный комитет Красного Креста", "Московское рабочее общество шефства над деревней", "Просветительское общество и издательство "Прометей", "ОЗЕТ - Общество по земельному устройству трудящихся евреев в СССР", "Институт торфяной промышленности", "Дом Общества друзей радио", "Центральный клуб строителей им. Ленина", "Центриздат", "Газета "Московская деревня", "Городская товарная станция железных дорог Московского узла", "Военно-кислотный трест", "Трест "Галантерейщик", "Льнотрест", "Москвотоп" (трест), "2-й Хлопчатобумажный трест", "Дачное хозяйство" (трест); акционерные общества: "Восток-кино", "Гармония", "Домострой", "Парча-утварь", "Всекохотсоюз", "Союзкартофель", "Архторг", "Нижневолжский союз" (потребкооперация), "ЦБРИЗ - Центральное бюро по реализации изобретений и содействию изобретательству" и другие.
В 1990-е годы на Никольской снова открылось много магазинов и лавочек. Кроме приспособленных под торговлю помещений, различные магазинчики, закусочные, пункты обмена валюты ютятся в подъездах, нишах-"шкафах", на незастроенных пятачках, как, например, на месте разрушенного в войну дома на углу Никольской и Богоявленского переулка выросли ряды палаток, подобных тем, что стояли здесь в ХVII веке. Вернулась на Никольскую и торговая реклама. Она не столь фигуративна, как в кокоревские времена, но столь же разнообразна по тематике: от классических вывесок "Булочная" и ностальгически архаичной "Мясная лавка" до салона "Роскошь" и магазина "Одежда из Европы" под названием "Зайка моя" - по модной года три назад эстрадной песенке, ставшей символом пошлости. Вообще, надобно сказать, современная торговля на Никольской унаследовала в полной мере смешные и убогие претензии мелких коммерсантов прошлого на заграничный шик, но не респектабельность фирм начала XX века.
Вот уже лет десять на Никольской идет ремонт. Ремонтируют все: подземные коммуникации, дома, дворовые постройки. Улица разрыта и перегорожена, пройти по ней можно с трудом. Не будем гадать, какой явится нашему взору улица после окончания этого всеобщего ремонта, но, думается, ее облик изменится, как менялся на протяжении веков, что-то снесут, что-то перестроят, но хочется верить, что при этом, как и бывало прежде, она останется все той же истинно московской улицей.
Начинающие улицу Казанский собор и ГУМ - церковь с выходящей на улицу иконно-книжной лавкой и универмаг - олицетворяют собою две главные черты, два лица Никольской, с которыми она является миру в течение всей своей многовековой истории - улицей торговли, коммерции и улицей духовности, учения, грамотности, "улицей просвещения", как назвал ее известный историк Москвы начала XIX века И.М.Снегирев. А наш современник замечательный знаток Москвы Ю.А.Федосюк выразился о Никольской несколько выспренне, но так же образно и точно: "Здесь... царство Минервы соседствовало и соперничало с царством Меркурия".
При всем различии этих царств, при очевидной противоположности целей и характера деятельности их повелителей и подданных, а порой и прямой враждебности друг другу, царства Минервы и Меркурия на Никольской улице, в течение многих веков соседствуя друг с другом, образовали если не сплав, то некое переплетение, подобное переплетению цветных нитей в ковре, которые, оставаясь каждая своего цвета, в целом образуют единый узор.
С 1953 до конца 1980-х годов ГУМ действительно был главным магазином страны с богатым ассортиментом товаров и ценами, не отличающимися от цен в других магазинах. Сюда шли, чтобы купить и катушку ниток с иголкой, и дорогой музыкальный комплекс - и обязательно находили то, что нужно. Конечно, как и всюду в советское время, в этом магазине оставались "закрытые" секции для обслуживания привилегированных групп граждан партийной номенклатуры. Но народу туда доступа не было, и поэтому их прилавки, богатые дефицитным товаром, продаваемым по символически низким ценам, не мозолили глаза простым гражданам. Хотя в общем-то все знали об этих "закрытых" кормушках.
Подобное учреждение - Государев Сытный отдаточный двор спецраспределитель для тогдашних государственных служащих существовал еще во времена Ивана Грозного и первых Романовых, и находился он неподалеку, возле Арсенальной башни. Любопытно, что ликвидированный во второй половине XVII века Сытный двор двести пятьдесят лет спустя, уже при советском строе, был возобновлен под другим названием почти на том же месте, где получали свои пайки опричники Ивана Грозного.
В 1990-1991 годах ГУМ перешел в частные руки, и он стал называться АО "Торговый Дом ГУМ". В 1993 году ГУМ отметил свое столетие.
Теперь в ГУМе торгуют сотни иностранных и отечественных фирм, товаров - изобилие, вывески - на всех языках (как на легендарном Кузнецком мосту начала прошлого века), но он уже не магазин для народа, в нем практически нет товаров так называемого "широкого и повседневного спроса".
Современный журналист в проблемной статье о ГУМе пишет: "Состояние ГУМа всегда отражало состояние российской торговли. Сегодня АО "Торговый Дом ГУМ" представляет собой огромную барахолку. Былых отделов по группам товаров не существует, под общей крышей масса магазинов торгует одним и тем же...
Покупатель чувствует себя, почти как на барахолке в Лужниках, поскольку принцип организации торговли один и тот же. Разница только в уровне качества товаров и, соответственно, в ценах".
Выгоду от приватизации ГУМа, как это видно невооруженным глазом, получили его собственники и правительство Москвы, но никак не те миллионы простых москвичей и гостей столицы, которые прежде были его благодарными покупателями.
Сегодня на вопрос, обращенный к москвичу, "как вам нынешний ГУМ?", обычно получаешь ответ: "Сто лет там не был".
Вроде бы и есть в Москве такая общероссийская достопримечательность главный универсальный магазин, известный и в ближнем, и в дальнем зарубежье под кратким названием ГУМ, и в то же время и нет его... Но, думается, такое положение не вечно, и верно служивший людям в течение целого века и любимый ими ГУМ перестанет быть фантомом, призраком магазина, и, став настоящим и главным Торгом-праздником, вновь наполнится оживленным людом, и каждый сможет приобрести то, что ему по вкусу и по карману...
НИКОЛЬСКАЯ УЛИЦА
Кому в Москве неизвестна Никольская?" - во-прошал В.В.Маяковский в одном из стихотворений двадцатых годов. Хотя Москва с тех пор, как были написаны эти строки, увеличилась в десять раз и жителей в ней стало соответственно больше, известность Никольской осталась прежней.
Свое название улица получила от Николаевского, или Никольского, монастыря - одного из древнейших московских монастырей, основанного в начале улицы, по левой ее стороне, на берегу Неглинной, в первой половине ХIV века, при Иване Калите. О первоначальном Никольском монастыре не сохранилось почти никаких сведений, кроме того, что в середине ХVI века его называли Николой Старым, отмечая его древность, а монастырский храм имел название Никола Большая Глава, видимо, из-за размера купола.
Само название - Никольская - быстро и крепко прижилось и, несмотря на последующие переименования, неизменно возвращалось; сейчас это одно из самых старых московских названий: ему по крайней мере 600 лет. Способствовало сохранению названия и то, что в Москве, как и по всей Руси, чудотворец Николай издревле был особо чтимым и любимым святым.
Известный писатель начала XX века Алексей Михайлович Ремизов, происходивший из старой московской купеческой семьи, выросший на почитании Николы, собрал и издал сборник народных преданий о святом - "Николины притчи". В нем он пишет, что имя святого Николая - "заветное", "первое" имя русской веры, и приводит старинное украинское присловье, показывающее силу народной веры в Николу: "А що будет, як Бог помре?" - "А Микола святый на що?"
В Москве было много церквей и престолов во имя Николая Чудотворца. В "Указателе московских церквей" М.Александровского (1915 г.) их насчитывается 58 церквей и 107 престолов. При таком количестве Никольских церквей москвичи, чтобы различать их, для каждой указывали в названии какую-нибудь особую примету.
Чиновник и театрал пушкинской эпохи С.П.Жихарев в своих мемуарах приводит любопытный разговор со своим учителем и воспитателем, университетским преподавателем словесности П.И.Богдановым. Разговор происходил 5 декабря 1805 года - накануне праздника Николы Зимнего. Автор мемуаров тогда учился в Университетском благородном пансионе и жил на одной квартире с воспитателем. Заметив, что Богданов находится в некоторой растерянности, он спросил, о чем тот задумался.
"А вот, любезный, о чем я думаю, - пресерьезно отвечал мне Петр Иванович, - у какого Николы завтра слушать обедню? У Николы Явленного, у Николы Дербенского, у Николы Большой Крест, у Николы Красный Звон, у Николы на Щепах, у Николы в Столпах, у Николы в Кошелях, у Николы в Драчах, у Николы в Воробине, аль у Николы на Болвановке, у Николы в Котелках, или у Николы в Хамовниках? Ко всем не поспеешь, а поехать к одному, так чтоб другие причты не обиделись: все приглашали на храмовый праздник и угощение".
Сам же Жихарев, как он пишет, отправился на обедню к Николе на Курьих Ножках.
В ХV - начале ХVI века, после основания нового Сретенского монастыря, Никольскую некоторое время называли Сретенской улицей. Но с постройкой стены Китай-города в 1534-1535 годах, когда границы улицы четко определились - от Никольской башни Кремля до Никольской башни Китай-города, - ее вновь стали называть Никольской.
После революции, в 1918 году, в ответ на призыв В.И.Ленина "спешно подготовить замену названий улиц новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России", Замоскворецкий райком партии (Китай-город административно тогда входил в Замоскворецкий район) переименовал Никольскую улицу в Октябрьскую, так как по ней отряды Красной гвардии вели наступление на Кремль. Но год спустя общегородские власти отменили переименование, так как оказалось, что почти в каждом районе Москвы появились улицы с таким же названием, и это вносило большую путаницу в работу городских государственных и коммунальных служб. Никольской вернули ее название. Однако в 1935 году она все же была переименована, на этот раз в улицу Двадцать Пятого Октября в честь даты (по старому стилю) Великой Октябрьской социалистической революции.
Решением президиума Моссовета от 5 ноября 1990 года улице возвращено ее историческое название. Это был первый законодательный акт Моссовета подобного рода. Любопытно, что извещение об отмене названия - "улица 25-го Октября" - в московских газетах опубликовано 7 ноября. Надобно сказать, что историческое название, под которым улица была известна москвичам около семи веков, за эти тридцать пять лет, пока она носила календарное название, не забывалось, и в живой речи его можно было услышать довольно часто.
Самые старые планы Москвы представляют город конца ХVI - начала XVII века. Поскольку они выполнены не в виде условно-геометрического чертежа, а в виде рисунка, на котором изображаются постройки, сады, огороды, замощена или не замощена улица, то по ним можно представить внешний вид города и его отдельных частей. Никольская на них предстает уже плотно застроенной улицей, с торговыми рядами, церквями, монастырскими постройками, с отступающими в глубину квартала усадьбами знати, в которых еще сохраняются сады и огородная земля.
Заинтересованному и внимательному исследователю эти планы могут рассказать очень много, как о Москве того времени, в которое планы составлялись, так и о прошлых временах, потому что следы их остаются в городе веками. Аполлинарий Михайлович Васнецов много работал с планами. "Вооружившись лупой, при дальнейшем рассматривании Сигизмундова плана (один из планов XVII века. - В.М.), - писал Васнецов в очерке "Облик старой Москвы", - можно увидеть столько неожиданных подробностей, говорящих о внутренней жизни города, что не даст того иная книга. Тут и однодворицы с садами и грядами для овощей при них, бревенчатые мостовые, бани с журавцами для подъема воды, уличные решетки в конце улиц..."
Изучение планов, а также литературных свидетельств, археологических находок, дополняя и поясняя одно другое, позволяли Васнецову-художнику зрительно, иллюзорно увидеть Москву разных веков и писать ее почти с натуры.
На картине Васнецова "На крестце в Китай-городе" изображен крестец, то есть перекресток на Никольской улице возле Никольского монастыря. Этот перекресток был известен в Москве так же, как и монастырь. Монастырь называли Никола Старый у Большого Крестца, а перекресток Никольским крестцом.
Китайгородские крестцы были средоточием народной уличной жизни. На картине Васнецова изображен Никольский крестец конца ХVI века, а в очерке "Облик старой Москвы" он дает литературное описание этого сюжета.
"В Китай-городе - кружала и харчевни, погреба в Гостином дворе с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках... Здесь же, на крестцах неожиданно раздававшийся вопль и причитание о покойнике говорили о том, что родственники узнали в выставленном божедомами покойнике своего родственника... Здесь же зазывали прохожих в кружала и притоны словоохотливые веселые женщины с бирюзовыми колечками во рту ("знак продажности бабенок", - по объяснению иностранца-дипломата того времени. - В.М.). Слышен был плач детей-подкидышей, вынесенных сюда в корзинах все теми же божедомами, собирающими добровольные приношения на их пропитание... Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домрами... Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной колокольне на столбах... Склоняются головы и спины перед проносимой чтимой чудотворной иконой... Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников... Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников... Крик юродивого, песня калик перехожих... Смерть, любовь, рождение, стоны и смех, драма и комедия - все завязалось неразрывным непонятным узлом и живет вместе как проявление своеобразного уклада средневекового народного города".
С самого своего возникновения ближайший к Кремлю отрезок Троицкой дороги представлял собой многолюдную, оживленную часть посада - с лавочками, кузницами, харчевнями. Хотя земли по улице принадлежали крупнейшей знати - боярам Салтыковым, Шереметевым, князьям Воротынским, Буйносовым-Ростовским, Хованским, Хворостиным, Телятевским, Трубецким и другим того же положения людям и здесь находились их дворы, торговый характер улицы накладывал свою печать на ее облик: перед боярскими дворами вдоль улицы были выстроены торговые помещения.
Торговой Никольская улица оставалась и в последующие столетия, хотя постройки на ней, естественно, с течением времени изменялись в соответствии с новыми запросами ее обитателей и общими изменениями в быту и строительстве.
Подробное описание Никольской улицы семидесятых годов ХVII века приводит в своем "Описании путешествия польского посольства в Москву" чешский путешественник Бернгард Леопольд Таннер:
"Есть еще одна большая улица, по которой проезжает царь, куда бы он ни отправился; она простирается от Кремля и занята не иным кем, как живописцами. Они много делают образов на продажу, потому она у москвитян и заслужила название священной (Никольской) улицы. (Видимо, автор имеет в виду особое почитание святого чудотворца Николая и воспринимает его имя как синоним понятия "святой, священный" вообще. - В.М.)
Любо в особенности посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда москвитянок; несут ли они полотна, ниток, рубах или колец на продажу, столпятся ли так позевать от нечего делать, они поднимают такие крики, что новичок, пожалуй, подумает, не горит ли город, не случилось ли внезапно большой беды. Они отличаются яркой пестротой одежды, но их вот за что нельзя похвалить: весьма многие, и по преимуществу пожилые, с летами утратившие прелесть красоты, имеют обыкновение белиться и румяниться примесью безобразия подделывать красоту либо юность...
Напротив - великолепное здание, где имеется типография греческого языка, хотя и испорченного, и хранится московская библиотека.
Немало и больших обитаемых московскими князьями хором; при каждых находится по две, по три церкви с красивыми куполами, со столькими же башнями, где много колоколов; у них ведь чем больше церквей заведет вельможа при своих хоромах, тем он благочестивее. (Таннер принимает монастыри за часть усадеб их соседей - вельмож. - В.М.) Этого мало москвитяне еще имеют обыкновение строить на улицах часовни во имя святых; против каждого подворья были часовни - святого Николая, коего особенно чтут, и Блаженной Девы, тут - святого Георгия, там других, даже неизвестных святых. Не оставляют они без украшений и те нарисованные на доске чудеса, кои считают вымоленными у святых, - привешивают восковые свечи, лампады и тому подобные пожертвования и стоящему обыкновенно при часовне монаху дают щедрую милостыню. Чаще наблюдал я такие дела их благочестия, но что хотелось мне увидать, преклоняющих колена и молящих о чем-нибудь, не видал я никого; проходившие мимо часовен часто крестились да низко кланялись, и больше ничего".
Вообще-то в Москве селились просторно: дворы, сады, огороды отделяли один дом от другого. Однако английский путешественник второй половины XVIII века Уильям Кокс, описывая Москву, отметил, что, в отличие от других улиц, Никольская не имела разрыва между домами.
В начале XIX века наряду с прекрасным зданием Синодальной типографии, монастырскими строениями, роскошными домами вельмож целые кварталы Никольской представляли собой настоящие трущобы. "В то время, рассказывает историк и статистик М.Гастев, - во всем Китай-городе самое грязное и неблагообразное место было - Певчие улицы, большая и малая, то есть домы, принадлежавшие владению Синодальных певчих (квартал Никольской улицы между Ветошным и Богоявленским переулками. - В.М.), которые, не имея сами тут жительства, отдавали их внаймы. Домы были большей частью деревянные, разделенные перегородками на малые комнаты, углы, чуланы, из которых в каждом помещалось особое заведение или жила особая семья. В них с давних пор блинни, харчевни, малые съестные трактиры, кофейныя и разные мастерские были стеснены чрезвычайно, набиты мастеровыми и жильцами. Оттого не было здесь ни малейшей опрятности, а в случае пожара предстояла великая опасность, по близости к рядам и по невозможности действовать тут пожарными инструментами. А.Л.Беклешов (московский генерал-губернатор в 1804-1806 годов. - В.М.) по донесению о том обер-полицмейстера Спиридонова, приказал: "Все блинни, харчевни и другие огнеупотребительные заведения немедленно отсюда вывести; все деревянные здесь строения, как противоуказанные, сломать и оставить один только трактир".
Никольскую 1840-х годов запечатлел И.Т.Кокорев - замечательный писатель так называемой "натуральной школы", его описание - действительно снимок с натуры:
"Домище на домище, дверь на двери, окно на окне, и все это, от низу до верху, усеяно вывесками, покрыто ими, как обоями. Вывеска цепляется за вывеску, одна теснит другую; гигантский вызолоченный сапог горделиво высится над двухаршинным кренделем; окорок ветчины красуется против телескопа; ключ в полпуда весом присоединился бок о бок с исполинскими ножницами, седлом, сделанным по мерке Бовы-королевича, и перчаткой, в которую влезет дюжина рук; виноградная гроздь красноречиво довершает эффект "Торговли российских и иностранных вин, рому и водок".
Это - вывески натуральные, осязательно представляющие предметы; а вот богатая коллекция вывесок-картин: узкоглазые жители Срединного царства красуются на дверях чайного магазина; чернокожие индийцы грациозно покуривают сигары при входе в продажу табака, а над ними длинноусый турок, поджав ноги, тянет наслаждение кейфа из огромного кальяна; пышные платья и восхитительные наколки обозначают местопребывание парижской модистки; процесс бритья и пускания крови представляет разительный адрес цирюльни; различные группы изящно костюмированных кавалеров образуют из себя фамилию знаменитости портного дела; ряд бутылок, из которых бьет фонтан пенистого напитка с надписью "Эко пиво!", приглашает к себе жаждущих прохлады; Везувий в полном разгаре извержения коптит колбасы; конфеты и разные сласти сыплются из рога изобилия в руки малюток, а летящая Слава трубит известность кондитерской; ярославец на отлете несет поднос с чайным прибором; любители гимнастики упражняют свои силы в катании шаров по зеленому полю...
Но что ж тут удивительного? Товар лицом продается, а публика, хоть и почтенная особа, однако любит разные приманки. Все это тешит взор... Какой прогресс, какое быстрое развитие, какая скороспелость!.. Смотришь - и не верится, начнешь думать - и мысли врозь от радости".
Для характеристики движения по Никольской другой писатель М.Е.Салтыков-Щедрин употребил народное выражение "труба нетолченая", т.е. "движущаяся толпа, сквозь которую невозможно даже протолкнуться".
Ко времени Кокорева Никольская нашла свой характерный и законченный облик. В дальнейшем строились новые дома, повыше этажами, иной архитектуры, менялись вывески - их стиль и форма, но общий вид улицы оставался тем же: "домище на домище, дверь на двери, окно на окне, и все это, от низу до верху, усеяно вывесками, покрыто ими, как обоями".
К началу XX века живописные, аляповатые и простодушные вывески, описанные Кокоревым, начинают пропадать с Никольской, их заменяют не менее выразительные, но выполненные с большим художественным вкусом. Никольская приобретает цивилизованный, европейский вид. Замечательный бытописатель Москвы, популярный и известный беллетрист конца XIX - начала XX века П.Д.Боборыкин в очерке "Современная Москва" описывает эту новую Никольскую. Две улицы "придают самую яркую окраску Китай-городу - Ильинка и Никольская", - утверждает он, но при сравнении отдает первенство Никольской.
"Никольская yже Ильинки, - пишет Боборыкин, - но зато жизнь ее скученнее, и по архитектуре зданий она характернее. От одиннадцати до четырех жизнь кипит в ней круглый год - и зимой и летом. Приезжий петербуржец, никогда не бывавший в Москве, попади он прямо в Никольскую, хотя бы в летний день, в жару, будет поражен этой кипучей городской жизнью. В Петербурге и на Невском в эти часы летом сонно и малолюдно, а тут неумолкаемый гул и водоворот бойкой ярмарки. Никольская извивается неправильной линией от Казанского собора до Владимирских ворот, и на всем своем протяжении тешит взгляд приезжего своими красками и сгущенностью бытовой жизни. Сначала идут лавки с писчебумажным, медным, серебряным, книжным товаром и прерываются часовнями и воротами монастырей. По левую руку выступает нарядное, изящное здание синодальной типографии светло-голубого цвета, потом "Славянский базар" - средоточие движения приезжих туристов. Правее идут трех- и четырехэтажные дома сплошной линией, усеянные вывесками, с внутренними дворами, переполненными конторами и складами. Замыкается улица старинной церковью и аркой ворот, откуда с Лубянской площади вид в глубь Никольской - один из самых оригинальных, дающих вам и чувство исторической старины, и впечатление новой городской бойкости".
В послереволюционное время вывесок на Никольской несколько поубавилось, но главное - кардинально изменился их вид и характер. Исчезло многоцветье, разностильность шрифтов и узоров, пропали привлекавшие в течение, по крайней мере, века неизменное и заинтересованное внимание детей и литераторов-очеркистов изображения на вывесках различных фигур и предметов. Новые вывески не задавались целью привлечь к себе внимание, возбудить любопытство, воздействовать на чувства, удивить, поразить воображение, они были все исключительно текстовые и выполняли лишь нейтрально информационную функцию, потому что это были вывески контор и учреждений, занявших почти все бывшие торговые помещения.
В описании Кокорева Никольской 1840-х годов вывески послужили великолепным материалом для ее характеристики. Выписанные из справочника названия учреждений, естественно представлявшие собой и тексты вывесок, размещенных у парадных дверей и по обеим сторонам ворот, ведущих во внутренние дворы, также дают некоторое представление о Никольской 1929 года:
"Льно-пеньковый комитет", "Управление сплава и древесины", "Управление продуктов питания", "Управление территориального округа города Москвы и Московской губернии", "ОМЕС - Окружное управление местного транспорта", "Представитель Бурятско-Монгольской Автономной республики РСФСР" (там же представители Дагестанской, Киргизской, Чувашской и Вотской республик), "Московская губернская коллегия защитников", "Осоавиахим СССР и РСФСР" (Общества друзей обороны и авиационно-химического строительства), "Крестинтерн" (Международный крестьянский совет), "Международный комитет Красного Креста", "Московское рабочее общество шефства над деревней", "Просветительское общество и издательство "Прометей", "ОЗЕТ - Общество по земельному устройству трудящихся евреев в СССР", "Институт торфяной промышленности", "Дом Общества друзей радио", "Центральный клуб строителей им. Ленина", "Центриздат", "Газета "Московская деревня", "Городская товарная станция железных дорог Московского узла", "Военно-кислотный трест", "Трест "Галантерейщик", "Льнотрест", "Москвотоп" (трест), "2-й Хлопчатобумажный трест", "Дачное хозяйство" (трест); акционерные общества: "Восток-кино", "Гармония", "Домострой", "Парча-утварь", "Всекохотсоюз", "Союзкартофель", "Архторг", "Нижневолжский союз" (потребкооперация), "ЦБРИЗ - Центральное бюро по реализации изобретений и содействию изобретательству" и другие.
В 1990-е годы на Никольской снова открылось много магазинов и лавочек. Кроме приспособленных под торговлю помещений, различные магазинчики, закусочные, пункты обмена валюты ютятся в подъездах, нишах-"шкафах", на незастроенных пятачках, как, например, на месте разрушенного в войну дома на углу Никольской и Богоявленского переулка выросли ряды палаток, подобных тем, что стояли здесь в ХVII веке. Вернулась на Никольскую и торговая реклама. Она не столь фигуративна, как в кокоревские времена, но столь же разнообразна по тематике: от классических вывесок "Булочная" и ностальгически архаичной "Мясная лавка" до салона "Роскошь" и магазина "Одежда из Европы" под названием "Зайка моя" - по модной года три назад эстрадной песенке, ставшей символом пошлости. Вообще, надобно сказать, современная торговля на Никольской унаследовала в полной мере смешные и убогие претензии мелких коммерсантов прошлого на заграничный шик, но не респектабельность фирм начала XX века.
Вот уже лет десять на Никольской идет ремонт. Ремонтируют все: подземные коммуникации, дома, дворовые постройки. Улица разрыта и перегорожена, пройти по ней можно с трудом. Не будем гадать, какой явится нашему взору улица после окончания этого всеобщего ремонта, но, думается, ее облик изменится, как менялся на протяжении веков, что-то снесут, что-то перестроят, но хочется верить, что при этом, как и бывало прежде, она останется все той же истинно московской улицей.
Начинающие улицу Казанский собор и ГУМ - церковь с выходящей на улицу иконно-книжной лавкой и универмаг - олицетворяют собою две главные черты, два лица Никольской, с которыми она является миру в течение всей своей многовековой истории - улицей торговли, коммерции и улицей духовности, учения, грамотности, "улицей просвещения", как назвал ее известный историк Москвы начала XIX века И.М.Снегирев. А наш современник замечательный знаток Москвы Ю.А.Федосюк выразился о Никольской несколько выспренне, но так же образно и точно: "Здесь... царство Минервы соседствовало и соперничало с царством Меркурия".
При всем различии этих царств, при очевидной противоположности целей и характера деятельности их повелителей и подданных, а порой и прямой враждебности друг другу, царства Минервы и Меркурия на Никольской улице, в течение многих веков соседствуя друг с другом, образовали если не сплав, то некое переплетение, подобное переплетению цветных нитей в ковре, которые, оставаясь каждая своего цвета, в целом образуют единый узор.