Неизвестен Автор. Ландскрона (сборник современной драматургии)

   - Конечно. Расположились как на пляже, загорают себе... голенькие.
   - Так в чем же дело,?- мрачно сказал Х-арн.?- присоединяйтесь. Места много.
   - Э нет, голубчик, это вы можете, а мы свое дело знаем.?- И он еще раз взглянул на Лидию.?- Русалка. Богиня. Эллада.
   - Вы, наверное, чего-то недопонимаете,?- попытался объяснить ему Х-арн то, чего и сам не понимал, вдруг поймав себя на тоскливой мысли, что ему очень хочется кому-то пожаловаться.?- Нас не берут с ней вместе, понимаете?
   - А по отдельности??- с любопытством спросил словоохотливый толстячок. И, противно рассмеявшись, тут же добавил:?- Впрочем, меня это не касается.
   - Вы шутите,?- со злой обидой сказал ему Х-арн,?- а я-то думал, вы поможете мне выпутаться из положения.
   - Смешной человек. Ничего я не шучу. И выпутывайтесь сами как знаете. Устал я с вами. И мухи загрызли.?- Толстяк сорвал веточку и яростно стал отбиваться от мух и слепней, потеряв всякий интерес к Х-арну. Х-арн не стал навязываться.
   Лидия, распластавшись, лежала рядом, обнаженная, влюбленная в солнце и песок, влюбленная, как всегда, в себя. Она ничего не понимает и не хочет понимать, она не делает никакого различия. Толстячок со своим человекообразным Толей сидели на корточках и с любопытством смотрели, что делается на том берегу. Х-арн был на редкость самолюбив, и это неожиданное равнодушие к нему философствующего толстячка, к которому он даже успел уже привыкнуть и почувствовать какую-то симпатию, больно его ударило. Он тоже перевел глаза на тот берег, с тоской почувствовав, что с толстячком ему больше не видеться и не говорить.
   На том берегу лодочник высадил людей, вытащил на песок лодку и, сполоснув в реке руки, вытер их о свою густую шевелюру. Потом отстегнул от пояса кожаный мешок с деньгами. Встряхнув им, он направился к стоящему невдалеке дощатому домику, напоминающему миниатюрную летнюю дачку. Одним пинком ноги он открыл дверь и скрылся.
   Люди, которых он высадил, все как один повернулись лицами к реке, прощаясь взглядом с дорогой, которой они пришли к переправе, грустно повздыхали и побрели туда, куда лежал их новый путь. Молчаливая суровость лодочника не предвещала никому из них ничего хорошего.
   Лодочник вышел из своей летней дачки (Х-арну почему-то вспомнилась Рига, река Лиелупе, один из ее рукавов, сплошь покрытый малюсенькими дачками, наподобие этой). К поясу лодочника теперь был пристегнут пустой мешок, а в руках он держал какой-то сверток. Лодочник сел в лодку. В свертке оказались бутерброды, на которые он с жадностью набросился.
   На этом берегу все замолчало, сраженное зноем. Лидия лениво лежала, отдыхая после купания, собеседник Х-арна сидел в знакомой Х-арну йоговской позе Сиддхасана, и лицо его выражало блаженство. По-видимому, он медитировал. Может быть, он медитировал на своих воспоминаниях о женщинах, которых он ставил превыше государства. Подошедшие новые лица негромко приветствовали сидящих, но, видя, что те не отвечают, тоже уселись ждать, стараясь быть по возможности незаметнее. Постепенно и Х-арн отдался во власть полудреме, полувидениям. По-настоящему задремать Х-арну никогда не удавалось. Но в таком вот состоянии (видимо, это было состояние предельной усталости), когда ему удавалось отключаться от своих переживаний, перед ним вставала смена реалистически виденных картин, а может быть, событий (он не знал, как правильно определить виденное). Вот и сейчас их легковая машина неслась по Загородному проспекту в направлении Силеногорска. Они ехали на свою дачу. Машину вела Лидия. Виноват, конечно, он: нельзя доверять руль раздраженной женщине. Впрочем, он хотел поменяться. Она не согласилась. "За жизнь свою дрожишь? Успокойся. Оставлю я тебе твою жизнь, оставлю". В этот раз они ссорились из-за мебели. Она хотела продать гамбургский гарнитур, резной, черного дерева, и купить венецианский, светлый, для чего нужно было переклеить обои в комнате. Этот гарнитур в единственном экземпляре хранился на мебельном складе для дипломатического корпуса Республики Мали. Но мэр города Бомако, с которым она познакомилась на вечере в Доме ученых, где Лидия работала главным бухгалтером, пообещал похлопотать, и хлопоты его увенчались успехом. Платите и берите. А какой гарнитур? А? Роскошь?
   - Анекдот,?- сказала Х-арну Лидия в ту же ночь в постели.?- Фантастика. Какой-то черножопый эфиоп... одно слово, и гарнитур наш. Скажи, Х-арн?
   - Они не эфиопы.
   - Какая разница, Х-арн, все равно черножопый.
   - Хотел бы я быть таким "черножопым",?- со злостью ответил Х-арн и погасил лампу.
   Но Х-арна не интересовал венецианский гарнитур. Х-арн сейчас был увлечен машинами и последней маркой видеомагнитофона, который ему привезли из Японии. За видеомагнитофон он еще не выплатил последнего взноса. Отдать надо было русской иконой. И Х-арн колебался. Он боялся продешевить. Он боялся, что икона уйдет за границу. Он боялся криминала. Если бы не эта ссора, он, может быть, что-нибудь заметил, а так он увлекся, раздраженный и злой, потерял бдительность. Вечно они ссорились с Лидией то из-за кооператива, то из-за машины, то из-за дачи, а чаще всего из-за тещи.
   Когда они доехали до мраморной скульптуры Силена, они все еще ссорились. Силен держал на коленях по голенькой нимфетке, одна из которых вцепилась ему в бороду, а другая прижимала руку пьяного божества к своей каменной груди. Второй рукой мраморный фавн прикрыл нежный бугорок Венеры одной из нимфеток, отчего на лице ее нарисовалось неописуемое блаженство. Даже сквозь мрамор чувствовалось, как в бугорке этом пульсирует юная, жаркая кровь. Силен улыбался и словно подмигивал Х-арну, как бы говоря: "Бросай старух, приятель, и переходи на школьниц. Коротенькие платьица и крутые ягодицы?- вот высшая поэзия чувственного мира". Х-арн завидовал Силену, однако Лидию бросать не собирался.
   От Силена, обозначавшего начало Силеногорска, дорога сворачивала влево и вниз к морю. У самого моря располагалась их дача. По дороге к даче и до самой дачи они все еще ругались. И, конечно же, в этой бестолковой ругани он ничего не заметил. Да и что он мог заметить? Эти люди работают так, как вилами на воде пишут: никаких следов. Это, пожалуй, единственный аппарат в государстве, который работает четко и бесшумно, как мотор самой комфортабельной американской марки. Правда, теща потом на свидании давала ему понять, что она якобы делала знаки глазами, и даже руками махала с риском для жизни (она всегда все делала с риском для жизни: мужа отхватила с риском для жизни, кооператив?- с риском для жизни, заграничную путевку?- ну, это понятно, тут никто не спорит). Но теща врет. Впрочем, черт ее знает, может, и не врет... Хотя теще, знаете, верить. В общем, их взяли с Лидией тут же, на даче, как только они въехали в ворота. Да и в том ли суть, что они не заметили? Какая разница, где бы их взяли: на даче или в кооперативной квартире, или, ну это вряд ли, на вечере в Доме ученых.
   Х-арн очнулся. Стук копыт вспугнул его видения, чему Х-арн был очень рад. Видения эти, как кошмарный сон, преследовали его даже здесь. Зной висел в воздухе, и, казалось, он повис навеки. Ничего не изменилось за это время, что Х-арн пребывал в каком-то другом, дурном, как ему теперь казалось, мире, представления о котором он имел теперь смутные, нереальные и болезненные. Он даже совсем хотел бы искоренить память о нем, но знал, что это невозможно и что за все придется предъявлять счет.
   Стук копыт, похожий на лошадиный, окончательно вернул Х-арна в реальность. Он увидел возле себя лежащую Лидию, расслабленную, как кошка, и снова мокрую (значит, она успела за это время еще раз выкупаться). К толстячку и его спутнику, все так же задумчиво глядящим на тот берег и утратившим свою веселость, присоединились три женщины, одна из них совсем молодая. Женщины сидели на песке в скорбных позах, обхватив головы руками в ожидании переезда. Стук копыт раздался отчетливее и уже не прекращался. Он доносился с противоположного берега. Потом он стал громче (Х-арн еще не успел подумать изумленно, откуда в таком месте лошади), и на белую, раскаленную зноем дорогу вышел кентавр. Х-арн подумал, что у него галлюцинации и что, может быть, ему и правда не мешает искупаться. Но видение не рассеивалось. Это был настоящий кентавр. Он постоял некоторое время на дороге, как это делают дикие животХные, потом подошел к реке, согнул передние ноги и, подломившись, стал пить прямо из речки, припав к ней ртом.
   - Лидия,?- воскликнул Х-арн.?- Ты погляди!?- Лидия привстала и посмотрела в сторону, куда указывал Х-арн. Она увидела кентавра и радостно вскрикнула.
   - Ой, Х-арн, какая прелесть! Это же кентавр. Какая прелесть!
   "Нет,?- подумал Х-арн,?- женщину ничем не удивишь. Эту женщину,?- поспешил добавить он, зная по собственному опыту, что другие женщины удивляются часто и охотно, особенно если удивление их хорошо оплачено.?- Нет, но Лидия, Лидия-то какова. Прелесть. Словно мы в зоопарке".
   Кентавр тем временем напился, поплескал в лицо водой и, поднявшись, направился к лодочнику. Лодочник к этому времени уже кончил трапезу и стряхивал с голых колен крошки, которые прилипли к телу. Они с кентавром пожали друг другу руки, после чего лодочник сходил в свою дачку и вышел оттуда через минуту уже с огромным мешком, который он нес как куль муки, на загривке. Мешок, так же, как и маленький поясной, был из кожи и так тяжел, что, когда лодочник взвалил его на кентавра, у того слегка подогнулись передние ноги. Кентавр обхватил мешок руками, сказал что-то лодочнику. Тот кивнул. И кентавр неторопливой гарцующей походкой удалился в лес. Причем если лодочник нес мешок на загривке, как это делают грузчики, то кентавр, у которого мешок лежал на крупе, придерживал его вывернутыми назад руками, что поразило Х-арна из-за неестественности положения. Но потом, когда звучные шаги кентавра растаяли в сухом воздухе, Х-арн понял, что это положение неестественно для людей. А кентавру так, наверное, было удобно.
   - А что в мешке, Х-арн??- почему-то заинтригованным шепотом спросила Лидия.
   - Не знаю.?- Х-арн пожал плечами.?- Быть может, деньги.
   - Лопатой они прямо гребут. Вот тебе бы, Х-арн.
   - И что было бы??- иронично спросил Х-арн.
   - Глупый человек. Деньги были бы.
   Лодочник столкнул лодку на воду и, лениво помахивая веслом, направился к берегу, где столпились ожидающие. Он греб, стоя в лодке, едва окуная весло в воду, почти не делая никаких усилий для толчка, тем не менее, лодка шла ровно, плавно, без рывков, а весло совсем не оставляло брызг. "Мастер!"?- подумал Х-арн. И вдруг ему захотелось вскочить в лодку, взять в руки весло и вот точно так же, как этот... легко, без усилий, плавно, неторопливо. Не боясь зноя, в одной шкуре на голое тело, таким же могучим, красивым, угрюмым, диким. Воспаленными от зноя глазами сквозь едкие от пота слезы смотрел Х-арн на лодочника и по мере приближения того к берегу чувствовал, что этот человек несет ему что-то новое, неожиданное, суровое. Сердце его болезненно сжалось.
   На этот раз Х-арн решил быть более настойчивым. Чутье подсказывало ему, что промедление может оказаться для него роковым. Что, собственно, произошло? Он не понравился лодочнику? Или за лодочником стоит какая-то высшая сила и лодочник?- только ее орудие? За ними следят? Их действия направляют? Так ли уж необходимо ему, Х-арну, на тот берег? Стремятся туда люди по своей воле или их влечет чужая воля? Все эти вопросы, рождавшиеся в мозгу Х-арна, тут же и умирали, не получив ответа. Главное?- переехать, а там уж все пойму, упрямо подумал Х-арн. И, крикнув: "Лидия, пошли", схватил за руку Лидию и растолкал скопившихся.
   - Сейчас наша очередь!?- с вызовом сказал он. Ему никто не возразил. Лидия вырвала руку. В пылу азарта Х-арн даже не обратил внимания, что она так и осталась обнаженной.
   - Дай одежду-то взять,?- сказала она и пошла за своей мешковиной. Лодка с приятным шорохом потерлась о песок и остановилась.
   - Вот так!?- сказал Х-арн лодочнику, стараясь унять разволновавшееся сердце.?Понял? Сейчас наша очередь. Моя и...?- он поискал глазами Лидию, которая подходила с мешковиной в руках,?- и ее. Понял? Все. Мы едем.
   - Деньги!?- коротко сказал лодочник, не глядя на Х-арна.
   Все стали рыться в карманах. Х-арн тоже. Дрожащими руками он не мог найти монету, его пронзил ужас: неужели потерял?! Наконец монета нашлась.
   - Вот!?- вытащил ее Х-арн и повертел перед носом у лодочника. Тот отстранил его руку и приказал:
   - В лодку!
   - Лидия!?- крикнул Х-арн. От волнения он весь засуетился, словно ловил и никак не мог поймать такси.
   - Не кричи, здесь я.
   Толпа молча расступилась, пропустив Лидию вперед. Она вошла, так и не накинув свою мешковину, не обращая ни на кого внимания, с загадочной усмешкой на губах. Шла красивая сорокалетняя нерожавшая женщина, в меру похудевшая, сохранившая рост и формы, что выделяло ее среди всех присутствующих особ едва различимого пола. Она шла, аппетитно подергивая половинками круглого загорелого зада, тугие груди вздрагивали при каждом шаге. Лодочник длинным взглядом прошелся по Лидии, но по лицу его нельзя было сказать, какое впечатление произвела на него Лидина красота. Тем не менее, Лидия вглядывалась в его лицо. Ей важно было узнать, увидел ее лодочник или не увидел. Лидия подошла и стала плечом к плечу с Х-арном.
   - А, ты здесь,?- удовлетворенно сказал Х-арн и приготовился войти в лодку. Легким нажимом руки лодочник оттеснил Х-арна так, что, если бы толстячок, бывший собеседник Х-арна по женскому вопросу, не поддержал его, он упал бы.
   - Насилие!?- шепотом сказал Х-арн, чувствуя, что губы его покрылись шелухой. Он рванулся из рук толстячка и встретился своим взглядом со взглядом лодочника. В том взгляде не было никакого зла и никакой личной ненависти или неприязни. Была только непреклонная решимость не пускать Х-арна в лодку. Х-арн облизнул растрескавшиеся губы.
   - Деньги,?- снова сказал лодочник, видимо, не любивший какого бы то ни было рода заминок. Все уже приготовили деньги и, обходя упрямо стоявшего у носа лодки Х-арна, стали взбираться в лодку. Х-арн подавленно стоял, потупив в землю глаза. Он все равно ничего не видел, потому что взгляд его размывали слезы. Лидия стояла рядом, держа в руках свою мешковину, явно не намереваясь ее надевать. Казалось, после купания она стала еще золотистее от загара, стройнее и выше. Она стояла прямо перед лодочником с насмешливой улыбкой. Грубый поступок лодочника только увеличил в ней дерХзость, и она сказала, вызывающе глядя на переводчика:
   - Слушай, таксист. А если я не дам тебе рубля, за так провезешь?
   - За какой так??- чуть дрогнув губами, спросил лодочник и еще раз лениво и плавно, как греб, обошел взглядом золотистую Лидию.
   - За ТАКОЙ,?- ответила Лидия, внимательно следя за его взглядом.
   - Лидия!?- сорвавшимся голосом прошептал Х-арн.?- Немедленно перестань, ты нас погубишь.
   - Ну так что?
   - Поглядим,?- сказал тот после недолгого молчания.
   - Не нагляделся, что ли??- улыбнувшись, спросила Лидия.
   Х-арн смотрел на угрюмое, заросшее черными колечками лицо лодочника, и ноги его мелко дрожали. Эта Лидия его погубит. Или спасет. И вдруг каменное невозмутимое лицо лодочника дрогнуло, словно слова, сказанные Лидией, вошли в его кровь и изменили ее состав. Губы, все время сжатые (казалось, их не разжать даже лезвием ножа), отлепились одна от другой, и черная трещинка меж ними изменила свою линию. Впервые за все время лодочник улыбнулся. Это была самая настоящая улыбка, и сотворена она была Лидией. Что предвещает улыбка этого дикого жреца? Что обещает она Х-арну: успех или?.. Лидия захлопала в ладоши и закружилась на месте в каком-то первобытном танце.
   - Тра-та-та! Ля-ля-ля! Оп-ля! Чух чах ча-ча-ча!?- кричала она, размахивая руками.?- Это сделала я, я добилась своего. Он теперь нас повезет. Х-арн, скажи спасибо мне!?- Лодочник довольно внимательно смотрел на пляшущую вакхическую Лидию, а Х-арн смотрел на лодочника, и его распирала злость. Неужели он перевезен будет только благодаря чарам женского тела? Неужели ему снова придется платить Лидией. И снова, в который раз, он будет обязан женщине за право на существование. Женщине. Лидии. Этой, вылизанной удачей самке, только потому, что судьба вылепила ее формы более привлекательными для глаз, нежели у других женщин. Снова быть обязанным ей. Чтобы при каждом удобном случае она, сощурив ехидно глаза, ставшая сразу похожей на тещу, оскорбительно елейным, преувеличенно спокойным голосом повторяла: "Х-арн... милый, не надо спорить. Вспомни..." О, этот садистский тон, когда тобой овладевает бешенство и хочется исхлестать ее по щекам, потому что в этом "помнишь" всегда слышен запах ее тела. Это ревность, Х-арн? Это бессилие перед женщиной, Х-арн? Это любовь, да, Х-арн? Не знаю, не знаю, не знаю, что это?- гневно думал (если только в гневе можно думать) Х-арн. Но мне абсолютно наплевать на ее победы. Пусть побеждает как хочет, чем хочет. Пусть побеждает для самой себя. А с меня хватит. Иначе я ее прикончу. Или он (Х-арн посмотрел на лодочника, лодочник смотрел на пляшущую Лидию), да... или он меня прикончит. Или я все-таки перееду на тот берег сам. И катись все к чертовой матери. И, воспользовавшись тем, что внимание лодочника было отвлечено Лидией, он обошел лодочника и сел в лодку.
   Лидия кончила свою вакхическую пляску, и теперь сам лодочник похлопал ей в ладоши. И, в третий раз сказав: "В лодку", он сам вступил в нее первым и вдруг увидел сидящего в ней Х-арна. Суровое лицо его нахмурилось. Ни слова не говоря, он взял Х-арна за шиворот и, размахнувшись, перебросил его через головы сидящих в ожидании людей. Х-арн чудом не сломал голову, но больно ударился плечом и носом. Вдобавок что-то хрустнуло в шее, и голова перестала вертеться. Из носа шла кровь, правда, не очень сильно. Х-арн задрал голову кверху. Несколько капель крови упали на песок.
   - В следующий раз,?- пообещал без всякой злости лодочник,?- я отрежу тебе...?и он оглядел Х-арна, словно отыскивая, что бы такое ему отрезать,?- уши, чтобы ты лучше слышал слово "нельзя".
   - Можно,?- сквозь душащие его рыдания шепотом сказал Х-арн.?- Можно! Можно! Можно!
   Но лодочник уже не слышал ни бесшумного рыдания Х-арна, ни слова, которое он отчаянно вколачивал в себя. Он собрал деньги, побросал их в мешок и отчалил. Он не взял ни Х-арна, ни Лидии, несмотря на то, что места в лодке хватило бы и на них. Правда, перед тем как отчалить, он еще раз улыбнулся Лидии, и в его взгляде было что-то такое, что заставило ее задуматься.
   Зной сгущался. Солнце вытапливало сало из всего, чего касались солнечные лучи. Из леса наплывали вязкие смолистые запахи. Тягучий густой воздух стал осязаем. Казалось, его можно сгрести, захватить руками, как горячий гипс, скомкать, размять и слепить из него что-нибудь, например, Лидию, а потом, когда вместо Лидии получится какая-то странная неуклюжая фигурка, снова все скомкать и выбросить комок в речку. Х-арну казалось, что голова его увязла в этом смолисто-липком запахе, как жук в янтаре, и он никогда ее не вытащит. Да и вытаскивать не было охоты. Мысли навеки были запечатаны янтарной смолой, войдя в бессмертный поток молчания. Прошли века, а Х-арн все сидел на раскаленном песке, как Будда под ветвями священного дерева. Загадочная улыбка блуждала на его окрашенных вытекшей из носа кровью губах, и это был не Х-арн и не Будда, это был Рамзес Второй, а может Третий, он потерял счет Рамзесам (то есть, самому себе), он был египетский фараон, и мудрым, слегка подбитым глазом, он созерцал хождение светил. Он видел, как спариваются животные и спариваются люди, и он не отличал одно от другого, и соприкосновение губ не отличалось от гибельного соприкосновения планет. Х-арна, Будду, Рамзеса Первого, Второго, Третьего окружали экскурсанты, и очаровательная девушка-экскурсовод эротично водила по нему указкой, что-то объясняя слушателям. И во время объяснения дети этих скучающих ротозеев выцарапывали на нем непривычные слова и знаки. На груди у сидящего были начертаны слова: "I Love ЛСД" и "А у Ваньки?- встанька", на коленях выцарапан значок пацифистов, а на голове фашистский крест. Фашистский крест пытались замарать, но замазка оказалась другого цвета. Какой-то мальчик, сняв штанишки и выгнув тело дугой, с чувством пописал на сидящего Х-арна. А девочка, стоящая рядом, следила за этим процессом с неописуемой завистью. Мальчику влетело от мамы: она в кровь разбила ему нос, шваркнув ладонью по лицу. (В этом месте надмирный буддообразный Х-арн потерял бдительность и пережил мимолетное чувство удовлетворения.) И вдруг... слой янтаря треснул, как скорлупа ореха, и голова Х-арна высвободилась из вечности. Да и песок раскалился так, что сидеть на нем уже было почти невозможно. И вода влекла к себе своими прохладными глубинами, но природная трусость брала верх, и Х-арн не осмеливался нарушить запрета. А лодочник постоянно перевозил прибывавших людей, взимая с них плату?- неизменный железный рубль, который у каждого оказывался в кармане, как и у Х-арна с Лидией, и, казалось, не обращал никакого внимания на солнечные лучи, от которых он не был защищен. Он просто делал свое дело, со стоической невозмутимостью, и непонятна была причина этой стоичности: вера, или наказание, или выгода? Что толкает его на такое подвижничество? Х-арн всегда с недоверием относился ко всякого рода подвижникам, считая их шарлатанами. Но плоды этого гигантского труда налицо: перевезенные люди, как правило, оборачивались лицом в ту сторону, откуда прибыли, тяжело вздыхали и исчезали в белой пыли, поднятой босыми ногами. Не видно было, чтобы кто-нибудь из них поблагодарил лодочника, а если бы и попытался, то увидел бы презрительно сжатые губы и равнодушные глаза. Это называется подвижничество? А швырнуть Х-арна в воздух, словно он летательный аппарат?- это тоже подвижничество? Дикарь и недоносок. Силы стали возвращаться к Х-арну, их притащила с собой ненависть. А лодочник возил и возил, не обращая внимания на исключенного им из общего потока людей Х-арна. Зато Лидии он с каждым возвращением на этот берег махал приветственно веслом. А Лидия отвечала ему улыбкой и шевелила в воздухе пальчиками поднятой руки. И, что окончательно взбесило Х-арна, стала даже посылать ему воздушные поцелуи. А пыль на той стороне не успевала улечься, как новая партия людей, перевезенных с этого берега, начинала месить ее босыми ногами.
   Зной сгущался. Казалось, что жир, вытопленный из земли, разлился в воздухе и воздух уже можно было глотать. Деревья, облака, люди на берегу мелко подрагивали в воздухе, изменяя свои очертания, словно отражаясь в прозрачном потоке. Какие-то серебристые нити длинными косыми паутинками летали по воздуху, похожие на паутинки в бабье лето. Эти паутинки сплошь облепили Х-арна и Лидию. И Х-арн видел, с каким грустным, задумавшимся лицом Лидия снимает их с себя и, подув, пускает по ветру. Ему очень хотелось спросить, о чем она задумалась, но?- дурацкий характер?- он не смог пересилить себя из-за обиды на нее. Х-арн сделал открытие: он ревновал Лидию. Х-арн сделал открытие: Лидия ему дорога. Он не хотел бы, не мог бы потерять Лидию. Мало того, он вдруг осознал, что потеря эта равна ужасу, пустынному одиночеству, смерти. Ах, все, что угодно, только не это. Ну что же ты, Х-арн, скажи об этом Лидии, каждое откровение должно быть разделено с другим. Скажи ей это. Она поймет. Она, может быть, перестанет кокетничать с лодочником. И снова, в который раз, при упоминании лодочника сердце Х-арна сжалось, да так больно, словно кто-то закрутил его в узел. Нет, это не просто кокетство, и Х-арн это видит, он видит, он чувствует, что с каждым переездом лодочника тот по частичке увозит Лидию с этого берега на тот. С ЭТОГО на ТОТ. И Лидия не противится этому. Она безропотно, и даже с желанием, и, может быть, даже с наслаждением, позволяет отщипывать от себя кусочек за кусочком и увозить навсегда от Х-арна. Скажи же об этом Лидии, Х-арн, скажи, пока не поздно. Скажи, что ты все понял, все видишь. Может быть, она одумается, поймет, пожалеет. Но Х-арн молчал. Х-арн молчал и, туго спеленутый обидой, в тоскливом безмолвии смотрел на реку, в которой Лидия не побоялась искупаться и в которую не решается вступить он, Х-арн.
   Неожиданно по земле протянулся длинный холодный сквозняк. И снова стало жарко.
   Почему Лидия искупалась и ничего не произошло??- думал Х-арн.?- Что будет, если все начнут купаться в этой реке? Но нет, это невозможно. Такого никогда не будет. А потом, кто сказал, что ничего не произошло? Нам подавай только видимые факты. Да ведь и их не хватает. Мы люди грубые. Мы ждем, что после нарушения запрета на нас обрушится небосвод или провалится под нами земля, и удивляемся, что ничего не происходит. Но ведь это неправда. Ничего не может не происходить. Разве не известно это со времен Гераклита Темного. И не потому ли он все еще для нас Темный, что темны?- мы сами??- думал Х-арн, сам удивляясь, как это в его голове сумели сохраниться обрывки университетских знаний. Все течет, все изменяется. В одну реку нельзя вступить дважды. Лидия вступила в реку одна, а вышла из реки?- другая. Другая Лидия с нетерпением ожидала приезда лодочника и посылала ему воздушные поцелуи. Сколько они с Лидией торчат на этом берегу? Полдня? День? Год? Кто сосчитает время? Она не просто вступила в реку. Вступив, она перешла на тот берег, оставив Х-арна на этом берегу. Если бы и Х-арн мог вступить в эту реку и выйти из нее другим Х-арном. Но он боялся. Он боялся этой реки. Он боялся лодочника, преградившего им путь. Он боялся этого места. И вновь смутное чувство тревоги кольнуло сердце Х-арна. Он уже не сомневался, что остановка эта не случайна. Что-то должно произойти?ужасное или прекрасное. Впрочем, не точнее ли будет сказать "ужасно-прекрасное"? Опыт научил его, что одно похоже на другое, что даже ужасное содержит в себе некий элемент прекрасного, а прекрасное корнями своими произрастает в глубь ужасного. Х-арн втянул голову в плечи, чувствуя, что он вот-вот зарыдает.