Неизвестен Автор. Ландскрона (сборник современной драматургии)

   АНТОН. Марина не приходила?
   НИНА. Я приехала два часа назад. Она еще, наверно, не приехала. Занятия только послезавтра.
   АНТОН. Она не уезжала.
   НИНА. А где она?
   АНТОН. Пошла прогуляться.
   НИНА. Давно?
   АНТОН. Не знаю. В десять ее здесь не было.
   НИНА. А откуда ты знаешь, куда она ушла?
   АНТОН. А куда она могла уйти?
   НИНА. Мало ли... Может, где-то заночевала. Утром появится. _ Антон садится. _ НИНА. Ты что, будешь ее ждать?
   АНТОН. Да.
   НИНА. Антуан, ты пьян?
   АНТОН. Абсолютно трезвый. Она пропала.
   НИНА. Надо заявить в полицию.
   АНТОН. Я заявил. В милицию.
   НИНА. Пардон... Когда ты пришел, мне снился полиХцейский-негр.
   АНТОН. Господи...
   НИНА. Такой шикарный. Ты прервал на самом интересном месте. Он зашел в буфет на вокзале в Апатитах, весь в снегу, в валенках, а на боку у него вместо кобуры висели ботинки с фигурными коньками. Я еще подумала, что явно не его размера. Ты же знаешь, что наши победили на чемпионате мира.
   АНТОН. Нинка, ты привезла чего-нибудь пожрать?
   НИНА. А как же! (Встает с кровати. Ее ночная сорочка больше похожа на смирительную рубашку. Открывает форточку, достает из-за окна авоську с продуктами.)
   АНТОН. А что, холодильник не работает?
   НИНА. Черт его знает! У нас в Апатитах ничего не работает. Я по привычке. (Раскладывает на столе продукты, нарезает мясо, достает посуду.)
   АНТОН. Нинка, она раньше так уходила?
   НИНА. Антуан, это ваши дела. Я в этом ни хрена не смыслю и лезть не буду, понял? _ Едят. _ АНТОН. Ну, как там в Апатитах? Жить можно?
   НИНА. Еще как! У нас там какие-то такие трубы интересные. Когда по ним что-то начинает течь, они сразу лопаются, как мыльные пузыри. По всему городу канавы вырыты, пар прет, как в парилке. Попрыгаешь день через эти канавы, домой приходишь, разденешься - как в ледяную прорубь. Бодрит жутко.
   АНТОН. Ты бы оделась.
   НИНА. Да ты что! Здесь у вас жарко.
   АНТОН. Нинка, у тебя когда-нибудь был какой-нибудь юноша?
   НИНА. Кто?
   АНТОН. Юноша, говорю, был у тебя?
   НИНА. Какой еще юноша? Юноша - это кто?
   АНТОН. Юноша - это некто мужского пола.
   НИНА. Нет, такого не знаю. Любовь была. Это как положено. Это было.
   АНТОН. В Апатитах?
   НИНА. Антуан, прошу тебя... (Смеется, подавилась, кашляет.) Стукни по спине. _ Антон бьет ее слегка по спине, тоже начинает смеяться.
   НИНА. Слушай, аппетит разыгрался. Зачем ты меня рассмешил?
   АНТОН. Тащи, что там у тебя еще есть.
   НИНА (достает из сумки трехлитровую банку с огурцами и палку колбасы.) Если мы с тобой будем так всю ночь хомячить в два жала, мы лопнем. Тут продуктов на месяц. Знаешь, как я это все доперла! (Открывает банку с огурцами, нарезает колбасу.)
   АНТОН (помрачнел). Почему всю ночь?
   НИНА (смотрит на него растерянно). Конечно... Может, она и раньше придет...
   АНТОН. Ну так как там про любовь?
   НИНА (смеется). Антуан, прошу тебя... Я опять подавлюсь.
   АНТОН. Нинель, расскажи, умоляю.
   НИНА. Про любовь, говоришь? У нас в Апатитах есть бард.
   АНТОН. Кто?
   НИНА. Ну бард, бард. От слова бардак. Сокращенно бард. Ну с гитарой такой, знаешь? В каждом городе такой есть, но я тогда не знала. Когда я его увидела, я отпала. Я еще в школе училась и из родного города никуда не выезжала. Так вот, смотрела я на этого барда и плакала. Я думала: конечно, это не для меня. Наверно, суждено мне в девках помереть. А он возьми да подвали ко мне. И началась любовь. Да какая! Он говорит: "У меня есть семь любовниц. Будешь восьмой?"
   АНТОН. И ты согласилась?
   НИНА. Ну ты странный... А что мне было делать? Я знала, что такого нигде нет и больше никогда не будет. Представляешь, весь в черном, все время поддатый и без копейки денег. Я чувствовала себя, как на Монпарнасе.
   АНТОН. Что это за бард без денег?
   НИНА. Так он все деньги жене отдавал.
   АНТОН. У него и жена была?
   НИНА. Как положено. Матка. Когда он любви преХдавался, она гитару чистила. Хотя восемь плюс еще одна?- это, кажется, больше даже, чем Коран позволяет.
   АНТОН. Он что, мусульманин был?
   НИНА. Почему был? Он и сейчас есть. Не мусульманин, а грек. Дионисий.
   АНТОН (смеется). Как это грек в Апатиты попал?
   НИНА. Вот спрашивается. И как я могла от такого отказаться? Это мне сейчас смешно, а тогда, Антуан, мне было совсем не смешно. Ты бы видел нас всех тогда! Еще та компания. Если бы эти семеро сейчас сюда завалили, ты бы со стула упал. Ну вот, страдала я отчаянно. Думала, как же я смогу без него жить? А когда сюда приехала и в универ поступила, поняла, что меня кто-то крепко надул. Здесь таких бардов на каждом шагу по двадцать копеек за пучок в базарный день. А ты, Антуан, по сравнению с этим бардом, просто Гийом Аполлинер.
   АНТОН. Грустная история.
   НИНА. А главное - поучительная.
   АНТОН. Ну и как теперь с любовью?
   НИНА. Антуан, мне этого Дионисия поддатого хватит надолго. Сейчас мне главное - чтоб в аспирантуре остаться. Диссертацию буду писать.
   АНТОН. Тему уже выбрала?
   НИНА. А как же! (Достает из сумки трехлитровую банку с помидорами и палку колбасы. Едят.) Про Евтушенко буду писать.
   АНТОН. Тема классная, что и говорить.
   НИНА. Другую мне не поднять пока. Этот чертов бард так меня шибанул, что у меня до сих пор мозги набекрень. Мне главное - защититься. А уж потом...
   АНТОН. Заведешь себе восьмерых.
   НИНА. Скажешь тоже...
   АНТОН. Что, восьмерых не потянешь?
   НИНА. Запросто. Ты посмотри на меня. (Расправляет плечи.) Только где ж их столько набрать? Антуан, я не переборчива. Мне лишь бы глаза были и чтоб не грек Боже упаси. Но такого, сам знаешь, где взять! Хочу пушкиниста найти. Но это в будущем. Это все мечты, Антуан, девические.
   АНТОН. Интересно ты рассказываешь. (Смотрит на часы.)
   НИНА. Будешь еще есть?
   АНТОН. Ложись, Нинель.
   НИНА. А ты? Что, всю ночь будешь так сидеть?
   АНТОН. Угу.
   НИНА. Я еще поем. Совсем спать не хочется. Ни в одном глазу.
   АНТОН. Ложись, Нинель, ложись. И свет можешь погасить. Я не буду тебе мешать.
   НИНА. Мешать? Что ты! Провести ночь с влюбленным мужчиной - подарок судьбы. Грех проспать такую ночь. Ты закусывай, а я буду рассказывать. Люблю смотреть, как едят счастливые люди. Ты знаешь, счастливые люди едят совсем не так, как несчастные. Ко мне бабушка приезжала из Франции. Она ела так, как будто наряжалась на бал. Одно удовольствие было смотреть. А в троллейбус заходила и кричала: "Водитель, включите эйр кондишн!"
   АНТОН. У тебя бабушка во Франции?
   НИНА. Была.
   АНТОН. А чего ж ты-то не во Франции?
   НИНА. Ее с дедом немцы во время войны угнали из Киева, а папаша маленький был, в детский дом попал в Апатиты. Бабушка во Францию потом попала. У них с дедом там магазинчик был. А когда дед умер, она нас разыскала и хотела к себе забрать, ей там трудно одной было.
   АНТОН. Ну и что?
   НИНА. Понимаешь, отец мой был парикмахером, но ему все время казалось, что он - как Есенин. Почему именно Есенин, Бог его знает. Но он время от времени куда-то исчезал - на неделю, а то и на две. Потом появлялся просветленный, такой нежный, заботливый. Время шло, он начинал смуреть, смурел все больше и, наконец, исчезал опять. Мамаша терпела, терпела, а потом ушла к врачу, к психиатру. Он ей помогал, помогал и помог совсем. Папаша вернулся просветленный, а ее нет, и след простыл. Она у психиатра значит. Он запил по-черному, стал исчезать, да еще и пить, а я сидела ждала. Сидишь ночью, ждешь, делать нечего, я стала книжки читать. Читала ночи напролет. А тут бабка нас и разыскала, пишет: приеду, заберу вас к себе. Папаша пить бросил, помолодел, повеселел, мы квартиру продали. Ну и тут появляется бабушка. Заходит, смотрит на сыночка своего и... падает в обморок. Потом приходит в себя и говорит: "Неужели это мой сын такой старый?" В общем, смотрела она на него, смотрела и решила, что не годится он для Франции, Есенин-то наш. Его она брать не захотела, а меня одобрила, хотела забрать. Но в сложившейся ситуации это было невозможно, сам понимаешь. Бабуся укатила ни с чем, вернее, ни с кем. Ну и нам пора было съезжать - квартиру-то мы продали. Папочка запил по черному, все, как положено, и пропал. Прихожу я однажды из школы домой и чувствую, что он дома, где-то здесь, совсем рядом, я даже уже знала, где именно. Открыла ванную комнату, ну он там и висит на трубе. Как Есенин. Думаю, надо мамочке позвонить, я ведь маленькая еще, чтобы папочку с трубы снимать. Мамочка прибежала, стала охать, ахать. "Допрыгался,- говорит,- Есенин. А ты бесчувственная,- это она мне говорит". Ну раз я бесчувственная, я ее и вытолкала за дверь. Сняла папочку, помыла, привела в божеский вид, нарядила, ну а тогда уже и позвала всю эту братию: милицию, врачей. Они хай подняли, что нельзя было, дескать, его трогать. Только я на них на всех положила. Я тогда уже сама решала, кого мне трогать, а кого не трогать.
   АНТОН. Ну после этого ты уже могла уехать к бабушке.
   НИНА. Могла. Только бабушка из окошка выбросилась чуть ли не в тот же день, что и папочка. Так что не зря он себя Есениным чувствовал.
   АНТОН. К кому же ты ездишь?
   НИНА. А на могилку езжу два раза в год. Новые хозяева моей квартиры люди душевные. Когда я приезжаю, они мне комнату сдают за валюту. Мне бабушка наследство оставила во Франции. Гроши, конечно, для нормальных людей, а для меня целое состояние, если здесь жить. _ Антон смотрит на часы. _ НИНА (закрывает рукой часы на его руке). Она придет, когда рассветет. Поверь мне. Я знаю, когда приходят. Есть время еще ровно на одну историю. (Снимает очки.)
   АНТОН (надевает ей очки). Не надо показывать глаза, даже пушкинисту. Ты даешь чужому человеку в руки оружие... Мне надо идти в милицию. Я не могу на них положить, как ты. (Встает, гладит ее по голове и выходит.) _ Нина сидит в прострации, смотрит в одну точку, начинает напевать какую-то дурацкую песенку. __ Антон выходит в коридор, спускается по лестнице. Внизу, у выхода, сидит Марина. _ АНТОН (ошеломленно). Почему ты здесь?
   МАРИНА. Я ждала, когда ты уйдешь. _ Антон с силой бьет ее по лицу. Она вскакивает и бежит вверх по лестнице. Антон бросается за ней. Они вбегают в комнату. Нина сидит за столом в той же позе, в какой ее оставил Антон. Антон и Марина не обращают на нее никакого внимания. _ АНТОН (хватает Марину за рукав, поворачивает к себе). Ты врала мне. Ты дрянь. Она не сестра тебе!
   МАРИНА. Она моя сестра. Самая настоящая родная сестра.
   АНТОН. Зачем ты врешь? Зачем? Ты придумала это все, чтобы удержать меня! _ Их диалог происходит очень быстро, на высоких тонах. Они кричат друг на друга. _ МАРИНА. Мне незачем врать. Я хочу, чтобы ты убрался! (Вырывается. Он не отпускает ее.)
   АНТОН. Ты не можешь этого хотеть! Я ждал тебя здесь всю ночь.
   МАРИНА. Ждал, потому что тебе было плохо!
   АНТОН. Мне было очень хорошо, так хорошо, как никогда! Но я ждал тебя каждую минуту.
   МАРИНА. Я не хочу больше быть твоим аэродромом!
   АНТОН. А чего ты хочешь?
   МАРИНА. Я хочу быть всем или ничем!
   АНТОН. Ты никогда не будешь для меня всем! (Толкает ее, она летит в другой конец комнаты и падает у стены.) Но я не могу без тебя жить! Ты способна это понять?
   МАРИНА. Нет! Мне нравится невозможность жить без тебя. Я хочу пребывать в ней! Я хочу, чтобы ты убрался!
   АНТОН. Но делаешь все, чтобы я не уходил. Ты опять врешь.
   МАРИНА. Что мне сделать для того, чтобы ты убрался?
   АНТОН. Ну придумай! Раз ты так этого хочешь... Придумай! Ты же умеешь сочинять!
   МАРИНА (поднимается, подходит к нему, толкает его в грудь). Уходи!
   АНТОН (не двигаясь). У тебя не хватит сил, чтобы так меня прогнать.
   МАРИНА. Тогда я сама уйду. (Бьется об него руками и головой.) Зачем ты стоишь у меня на пути?!
   Антон крепко берет ее за плечи, целует. Их поцелуй больше похож на борьбу. Они падают на кровать Нины. _ В это время в дверном проеме появляются Мать, Отец и Бабушка Марины. Бабушка бережно держит белое свадебное платье на плечиках. У Папы в руках Подарок. _ НИНА (после паузы, разглядывая их). Доброе утро! _ За окном светает. _ _З а н а в е с._ _ _На страницу "Содержание"_
   --======-
   _Алла Соколова_
   _РАНЬШЕ_
   Пьеса в одном действии __ *Действующие лица*
   _Он_ - пожилые люди
   _Она_ ___ _Желательно играть пьесу без реквизита, с воображаемыми вещами_
   ------------------------------------------------------------------------------__
   А дело было так. Что-то со мной случилось, что именно - не знаю, но я стал всем направо и налево задавать один вопрос: каким я был раньше?
   Продолжалось это долго, и толком мне никто ничего не отвечал, а может, я просто не помню... Пока, наконец, один не осадил меня: "Ты достал меня с этим вопросом. Третий раз пристаешь с ножом к горлу, а я тебя раньше не знал. Понятия о тебе не имел. Молчи, дурак, сцепи зубы и терпи, это болезнь".
   Я замолчал. Терпел какое-то время, потом решил ехать. Собирался недолго, можно сказать, не собирался совсем, из вещей взял один рюкзак, маленький, но вместительный. С пустыми руками сел в вагон.
   Еду.
   Поезд старый-престарый, дрожит, как параноик, стонет, взвизгивает, колеса стучат, нервы у меня натянуты до предела, как струны, в голове туман, а в тумане блуждает один вопрос... Я зубы сцепил, глаза закрыл и заснул. Темнота.
   Просыпаюсь. Подъезжаем. Выхожу. Иду. Подхожу к дому. Поднимаюсь.
   Звоню. _ ОНА. Кто там?
   ОН. Я.
   ОНА. Кто такой "я"?
   ОН (Молчу.)
   ОНА. Вы к кому?
   ОН. К вам. _ Пауза. _ ОНА. Вы от него?
   ОН. Да. (Почему я сказал "да", - не знаю, но сказал и очень уверенно, даже нагло.) Да!
   ОНА. Заходите.
   ОН. Спасибо.
   ОНА. Дождь на дворе?
   ОН. Да, слякоть... Мерзость...
   ОНА. Раздевайтесь. Снимайте обувь. Вот его туфли. Одевайте.
   ОН (Одеваю. Хорошие такие, кожаные, черные, с узором, на восточный манер, очень удобные.)
   ОНА. Потом заберете.
   ОН. Что?
   ОНА. Туфли. Я в прошлый раз хотела отдать, но забыла. Голова дырявая стала многое забываю.
   ОН. А вы записывайте, что хотите сделать. И оставляйте на видном месте запись. Я лично просто прикрепляю к стенке...
   ОНА. Проходите.
   ОН. Куда?
   ОНА. Вперед.
   ОН. Лучше я за вами пойду.
   ОНА. Вы что, боитесь меня?
   ОН. Я вас? Чего это вдруг?
   ОНА. Не знаю... Может, рассказали вам обо мне, что я кусаюсь, на людей бросаюсь и прочие ужасы...
   ОН. Нет, мне никто о вас не говорил ничего. Я в полном, так сказать, неведении.
   ОНА. Ну, это, положим, неправда. Что-нибудь непременно рассказали, потому что вы, безусловно, спросили, прежде, чем идти...
   ОН. Клянусь!
   ОНА. Не трудитесь. Я мужским клятвам не верю.
   ОН. Да вы сами, наверное, меня боитесь?
   ОНА. Ни капельки. Я устала бояться. А когда устаешь, в душе просыпается необыкновенная храбрость.
   ОН (Тут я струхнул маленько, поскольку сильно храбрых женщин обычно стараюсь избегать). Даму джентльмены всегда пропускают вперед, насколько я знаю.
   ОНА. Мало знаете. Далеко не всегда.
   ОН (Ладно, думаю, черт с тобой: вперед так вперед.)
   ОНА. Рюкзак вы можете оставить здесь. Его никто не тронет.
   ОН (Оставляю. Идем. Заходим. Садимся. Молчим. Она постукивает пальчиками по столу. А я терплю.) _ Пауза. _ ОНА. Как он поживает?
   ОН. Нормально.
   ОНА. Простите, что поставила вас в затруднение своим вопросом. Вы сейчас не знаете, что можно говорить, а чего нельзя. Я правильно вас понимаю?
   ОН (Я действительно не знал, но как-то так неопределенно крайне пожал плечами: дескать, дело тонкое...)
   ОНА. Я не хотела спрашивать, но вопрос сам выскочил из меня, помимо моей воли.
   ОН. Ничего. Вопрос как вопрос.
   ОНА. Слабый характер. Уговариваюсь с собой, даю себе слово, что именно ЭТОГО делать не буду, а потом делаю именно ЭТО.
   ОН. А вы договаривайтесь наоборот.
   ОНА. Как?
   ОН. Что изменено ЭТО непременно, обязательно, кровь из носа, будете делать, а потом не делайте.
   ОНА. Остроумный ход.
   ОН. Или плюньте, пусть идет, как идет. Так даже интересней.
   ОНА. Мне ближе первое, второго я боюсь.
   ОН. А где же ваша необыкновенная храбрость? (Надулась и пальчиками перестала стучать. Бабы... То есть, женщины, я хотел сказать, не любят, когда их ловят на слове.)
   ОНА. Говорят, бывает так: нет ноги, отрезана, а все равно болит.
   ОН. Да. Я слышал о таком причудливом явлении. Забыл, как оно называется...
   ОНА. Это неважно. Важно само явление. У меня оно имеет место.
   ОН. То есть, отсутствует нога?
   ОНА. Ай, бросьте. Вы понимаете отлично, о чем я говорю.
   ОН (Бросаю.) _ Пауза. _ ОНА. Хотите чаю?
   ОН. Боже упаси! Не хочу. (У меня пересохло в горле и если я чего-то действительно хотел в данный момент, то именно чашку горячего чаю. Молчим.)
   ОНА. Я рада, что он, наконец, живет нормально, раньше он обычно предпочитал жить совершенно ненормально.
   ОН. Почему?
   ОНА. Желал быть оригинальным. А так как нормальное сейчас совершенно ненормально, значит, он остался верен себе.
   ОН. Это важно.
   ОНА. Более чем. Я в свое время себе изменила и до сих пор простить себя не могу. Он на работу устроился?
   ОН. Да...
   ОНА. Это хорошо. Я тоже работаю вовсю. С головой ушла. Вы скажите ему, чтобы держался руками и ногами за то, что имеет. Смешно и стыдно скакать, как молодой козел, когда ты уже давно пожилой мужчина.
   ОН. Пожилой?
   ОНА. Более чем. Он не видит себя со стороны. А если посмотреть правде в глаза, то его вполне уже можно назвать стариком. Скажите ему, что в его возрасте лошади уже дохнут. Причем давно.
   ОН. Скажу.
   ОНА. Я все-таки поставлю чайник.
   ОНА выходит, Он встает, бродит по комнате. _ Пауза. _ ОН (Развал... Разруха... Розетка вырвана из стенки, висит на честном слове... Пыль всюду... На зеркале можно писать... Не смотрит она на себя, что ли? Внизу обои обглоданы... Интересно, кто же их глодал? Собаки вроде нет... Кота тоже...) _ Входит Она. _ ОНА. Что вы ищите?
   ОН. Ничего.
   ОНА. Лучше скажите честно, что вам нужно, я сама покажу.
   ОН. Я смотрю... Вот розетка у вас в опасном положении. Ежели бы вы дали мне отверточку и винтики... Инструменты есть в этом доме?
   ОНА. Сейчас принесу. _ Уходит. _ ОН. (Когда я был пацаном, мне в голову приходили всякие неординарные идеи, которые я тут же пытался реализовать, не допуская никаких сомнений. Когда я еще не позволял МЫСЛИ сделать меня трусом, я вошел однажды в отношения с испорченной розеткой и оторваться от нее уже сам не смог. По всему моему маленькому телу пошли ужасные конвульсии, и я не знаю, что бы я представлял из себя в данный момент, если бы не оттащила меня мама. С тех пор у меня с розетками странные отношения: если вдруг бросается в глаза какая-нибудь... старенькая, жалкая, да еще и вырванная насильно с насиженного места... сердце сжимается и так и тянет к ней... так и тянет...) _ Входит Она с ящиком. _ ОНА. Привычка - страшная вещь. По привычке может тянуть туда, куда совсем не нужно. Ищите сами.
   ОН (Ищу. Какое богатство! Сколько нужных, прекрасных вещей... Винтики, гаечки, гвоздики...)
   ОНА. Скажите, что возврата нет.
   ОН. Куда?
   ОНА. Сюда.
   ОН. Кому сказать?
   ОНА. Ему.
   ОН. Скажу.
   ОНА. А когда человек знает, что возврата нет, он постепенно успокаивается. Спокойствие - это то, что нам всем сейчас нужно более всего. Вы согласны со мной?
   ОН. Да. (Я как-то органически буквально начал кое-то понимать. Со мной такое бывает иногда: не понимаю ни черта, в голове туман, а потом начну что-то делать руками, и ситуация проясняется. История банальная... Что-то похожее я где-то раньше уже слыхал. Главное сейчас как-то сбить ее с НЕГО и вставить свой вопрос.) Если возврата нет, так не стоит о НЕМ и говорить.
   ОНА. Я не хотела, само вышло.
   ОН. Плюнуть, растереть и забыть, если нет возврата.
   ОНА. Не надо меня провоцировать.
   ОН. На что я вас провоцирую?
   ОНА. Вы сами прекрасно знаете. _ Слышен свист чайника, Она выходит. _ ОН (Люблю я, грешник, чайник со свистком и часы с кукушкой.) _ Входит Она. _ ОНА. Он может плевать на меня, топтать, уничтожать, но я не буду делать ЭТОГО ни за что.
   ОН. Он не уничтожает вас.
   ОНА. Пытается уничтожить, я знаю. Я очень плохо чувствую себя вечерами и понимаю, что это его рук дело... То есть, головы, - он посылает мне злые мысли. Но я ни в коем случае не буду уподобляться ему. Вас не ударит током?
   ОН. Не ударит.
   ОНА. Я ни одной плохой мысли не допускаю о нем, и о женщине думаю только хорошо. Я каждый вечер, когда мне плохо, молюсь за нее: дай ей Боже силы, раньше я несла тяжкий крест, теперь несет она.
   ОН (Вот когда доходит дело до креста, я всегда обычно замолкаю.) _ Пауза. _ ОНА. Спасибо вам.
   ОН. Не стоит благодарности.
   ОНА. Стоит. Более чем. Я совершенно потеряна между этим всем: проводкой, трубами... Они прогнили все... Кран в ванной течет... Иногда хочется самой бежать, бежать отсюда, как можно дальше бежать и никогда не возвращаться. Но что делать? Кому-то надо и остаться.
   ОН (Сидим. Молчим. А где-то кто-то играет. Рядом совсем.) Кто это играет?
   ОНА. Не знаю. Наверное, сосед какой-то за стеной.
   ОН. Вы не общаетесь с соседями?
   ОНА. Почему? Общаюсь. С теми, кто напротив. Но за этой стеной я никого не знаю - она капитальная. Там уже другой подъезд.
   ОН. Тогда здесь коридор был общий туда. Длинный, на десять квартир, а туалет один...
   ОНА. Да. Я переставила все. Сразу, как только не стало здесь его. Я не могла оставить все по-прежнему...
   ОН. Здесь вообще не комната, а кухня была. А там, откуда мы вошли, - черный ход. Парадный был всегда закрыт. Там прямо перед ним жил один злодей... То есть, как я понимаю сейчас, никакой он был не злодей, просто комната его оказалась проходной. Кому приятно, если ходят через тебя. А изначально это был очевидно вестибюль...
   ОНА. Переставила один раз, потом другой, чувствую, легче становится, переставляю третий, и вдруг вижу, что все вернулось на прежние места, как было до перемен... Кое-чего, конечно, не хватает: кровать я продала, и кресло, и бюро...
   ОН. А зачем вы продали бюро?
   ОНА. Я так и знала, что вы спросите об этом. Признайтесь, вы пришли за ним?
   ОН. За кем?
   ОНА. За бюро?
   ОН. А что мне с ним делать? С бюро?
   ОНА. Не знаю... Может, он велел как-то переправить... Прошлый раз два подсвечника уже кто-то забрал. Он сказал, что будет периодически кого-то присылать. Я предполагала, что дело в конце концов дойдет и до бюро. Иначе и быть не могло.
   ОН (Опять Он всплыл, теперь уже вместе с бюро.) Я понятия не имею ни о каком бюро. Если честно сказать, смутно представляю, что такое бюро.
   ОНА. О! Это замечательная штука из красного дерева. В нем есть много всяких ящичков и даже зеркало есть, за ним работать можно, а само оно у стенки стоит. То есть, раньше стояло.
   ОН. Раньше!
   ОНА. Бюро - его уязвимое место, ахиллесова пята. Он мне с первого дня постоянно твердил о нем: бюро, бюро, мое бюро... Я сначала тоже смутно представляла, что это за извращение такое... А потом привыкла и даже к нему привязалась...
   ОН (Кретин какой-то. Как он мне надоел! Не могу больше слышать о нем ни слова.) Послушайте! Я вам соврал. Зачем соврал - не знаю. Делайте со мной что хотите. Казните! Но я понятия не имею об этом обо всем.
   ОНА. Понимаю. Мне самой даже трудно осознать, что было со мной и как я это все так долго выносила...
   ОН. Со мной в последнее время случилось что-то. Я начал всем направо и налево задавать один вопрос...
   ОНА. Поверьте, я раньше была совсем другая!
   ОН. Вот! Именно это слово прицепилось как репейник к волосам, ни вынуть, ни отодрать, только отрезать, но в таком случае лишишься слова. Согласитесь, все-таки жаль.
   ОНА. Та прежняя не продала бы бюро ни за что. Зачем же любимое продавать, тем более чужое? Я понимаю степень его утраты. Я сама сначала страдала без него. Но жить было не на что.
   ОН. И это долго продолжалось! Ну вдувайтесь: если я спрашивал всех направо и налево, значит, отвечали мне что-то или вообще ни разу никто не ответил, кроме того?..
   ОНА. Повторите, пожалуйста, вопрос.
   ОН. Не могу. (Молчим.) _ Пауза. _ ОН. Вы одна живете?
   ОНА. Где?
   ОН. Здесь.
   ОНА. Передайте ему, что я одна. Я не хочу ничего придумывать. Я никому не нужна, не боюсь уже этого и смело в этом себе признаюсь. Если я умру в один прекрасный день как попугай, то, пожалуй, долго буду здесь лежать одна, и никто об этом не будет знать.
   ОН. Какой попугай?
   ОНА. Наш общий. Они очень любили друг друга. Напрасно я, конечно, его не отдала, но он и не собирался его брать. Куда же в новую жизнь со старым попугаем? Передайте, что попугай скончался. Мама пока жива...
   ОН. А моя умерла.
   ОНА. Знаю. Я же ее хоронила. Передайте, что теща его пока еще скрипит: стоит на паперти в Эстонии, с протянутой рукой. Я пишу, зову: приезжай, сделаю визу, будем вместе страдать... А может, и не будем, может, вскоре кончится и наше страдание - ведь все имеет конец. И зарплата теперь у меня уже есть, а у дочки японец, хоть это все еще вилами по воде, но чего только в жизни не бывает, возможно, и мы когда-то будем богаты...
   ОН (Чувствую - тону. Караул! Я знаю это чувство, когда теряешь дно - я раньше однажды тонул.) Так вот я про что, дорогая моя! Может, вы знаете, случайно, конечно, кого-нибудь, кто знает меня? Вы слышите?
   ОНА. Конечно.
   ОН. Я был тут раньше.
   ОНА. У нас в гостях?
   ОН. Нет. Я жил тут еще до всего. Намного раньше...
   ОНА. Вы изменились, наверное? _ Пауза. _ ОН (Безумная радость меня вдруг охватила. Не думал я никогда, чтоб из-за такой мелочи мог обрадоваться человек. И не из-за мелочи даже. Мелочи-то нет никакой. Если вдуматься, вообще нет ничего. Пустое место. А радость безумная. Просто поэма экстаза.) Так я про это именно и говорю. Возможно, вы сами родом отсюда, чья-то дочь из тех времен, и я вас просто не узнаю?
   ОНА. Дочь?
   ОН. Да. Маленькая девочка из нашего двора?