- Ввиду истечения срока давности... - сказал старик, обеими руками передавая папку Борменталю.
- Маринка, смотри! Колоссальная удача!.. Да иди же сюда быстрей! Борменталь торжествующе бросил папку на стол.
Жена оторвалась от газеты, недоверчиво посмотрела на Митю, затем нехотя подошла к столу.
Борменталь, волнуясь, развязал тесемки папки и раскрыл ее. С первого листа смотрела на них фотография Ивана Арнольдовича Борменталя с усиками, в сюртуке и жилетке покроя начала века, с галстуком в виде банта.
- Смотри! Это мой дед! - провозгласил Борменталь. - Я же его не видел никогда. Даже не представлял - какой он. А он здесь работал, оперировал...
Дмитрий выложил на стол кучу документов из папки, стал перебирать. Марина смотрела без особого интереса.
- А вот профессор Преображенский, - Борменталь поднял со стола фотографию. - Тот, что на памятнике... Между прочим, гениальный хирург!
- Митя, где ты это взял? - спросила жена.
- Это мне Швондер дал. Чудный старик. Немного в маразме, но все помнит...
- Дарья Степановна говорит - он тут дров наломал, - сказала Марина.
- Знаю, - кивнул Борменталь. - Время было такое. Одни оперировали, другие... сажали...
- Не понимаю! - Марина дернула плечом и отошла от стола.
Борменталь извлек из бумаг тонкую тетрадку.
- Господи! Дневник деда... - Борменталь уселся за стол, в волнении раскрыл тетрадь и начал читать вслух: - "История болезни. Лабораторная собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода - дворняжка. Кличка - Шарик..."
- Очень интересно! - иронически пожала плечами Марина, снова погружаясь в газету.
Борменталь заскользил глазами по строчкам.
- Чудеса в решете! Слушай!.. "23 декабря. В 8.30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яички Шарика и вместо них пересажены мужские яички с придатками и семенными канатиками..."
- Чем? - поморщилась Марина. - Митя, пощади!
Борменталь обиженно засопел, но чтение вслух прекратил. Однако, про себя читал с возрастающим интересом, постепенно приходя во все большее и большее изумление.
Наконец он вскочил со стула и обеими руками взъерошил себе волосы.
- Невероятно! Оказывается, это никакая не легенда! - он кинулся в кухню, схватил чашку, быстро налил себе половником компота из кастрюли, отхлебнул.
Марина с тревогой следила за ним.
- Была такая операция! Собака стала человеком! - провозгласил Борменталь. - Это потрясающе!
- Да что же в этом потрясающего, Митя? Собака стала человеком. Ты подумай. Кому это нужно? - возразила жена.
- Ты ничего не понимаешь в науке! - запальчиво воскликнул Борменталь. - Необыкновенная, потрясающая удача!
- Не понимаю, чему ты радуешься. Встретил мерзавца, который ухлопал твоего дедушку - и радуешься!
- Радуюсь победе разума! И тому, что деда нашел. Я же не знал о нем ничего... - борменталь подошел к клавесину, откинул крышку. - Ничего не осталось, кроме вот этого! - он ткнул пальцем в клавишу. - Представь себе: были Борментали. Много Борменталей. Несколько веков! И вдруг одного изъяли. Будто его и не было. А?! Что это означает?
Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".
- А... что это означает? - не поняла Марина.
- А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже сыграть на этой штуке не могу! - внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул крышку. - Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.
Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.
- Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.
- Об кого? - деловито спросил Борменталь.
- Об Генку Ерофеева.
- Сейчас приду. Обезболь пока.
- Да чего его обезболивать? Он уже с утра обезболенный, - Катя скрылась.
Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел в потолок.
- Эх, показать бы им всем...
- Кому? Алкашам? - не поняла Марина.
- Мещерякову и всем этим... нейрохирургам. Они еще услышат о Борментале!
И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.
- Мам, зачем мы из Воронежа уехали? - уныло спросила появившаяся из своей комнаты Алена.
Швондер сидел в пионерской комнате на фоне горнов, барабанов и знамен. Был он при орденах, гладко причесан и чисто выбрит. Перед ним сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.
- Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер. - Нынче на ошибки валят. Ошибки были. Но все делалось правильно. Потому что люди были правильные... Взять, к примеру, товарища Полиграфа Шарикова. Я с ним познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?.. Беспощадное классовое чутье. Полиграф прожил короткую и яркую жизнь. Был героем гражданской войны, о нем легенды складывались...
Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.
- Михаил Михайлович, вопрос разрешите? - предупредительно встряла пионервожатая.
- А? - Швондер приложил ладонь к уху.
- У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили, устроили вечер памяти! - громко прокричала пионервожатая к явному неудовольствию пионеров.
Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.
- Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!
Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял вопроса, принялась строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.
- Врагов много было. Всех не передушишь, хотя старались. Сделали много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?
Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.
- Были дети у Полиграфа. Три сына и дочь... Хотя носили другие фамилии по законам военного коммунизма.
Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".
По коридору больницы двое санитаров в халатах быстрым шагом несли носилки с лежащим на них и накрытым простыней телом. За ними спешила медсестра Катя и ходячие больные. У всех были встревоженные любопытством лица.
Носилки внесли в операционную, двери закрылись.
Через минуту послышался топот сапог - это к операционной приближался местный участковый Заведеев. Он попытался проникнуть внутрь, но Катя его выперла.
- Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.
- Как он? - спросил участковый.
- Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?
- Если б знать! - воскликнул участковый. - Подобрали на шоссе. Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься личность устанавливать...
Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
- Поздно, - сказал он. - Катя, вызывайте паталогоанатома... Впрочем, на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть срочная работа.
И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося на что-то важное.
"...Эксперимент, Дружище, - вещь необходимая. Мы ведь страна экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют. Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор... Немного потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь. Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и вот оно, светлое будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты хвостом! Не гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...
Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет. Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление, поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.
...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком...
Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя гражданской, а мы тебе поможем!
А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"
Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське одинокую пачку турецкого чая.
Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных и голодных бродячих собак.
- Дарья Степановна! Погодите!
Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер - запыхавшийся, всклоченный, с безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.
Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.
- Чего вам? - не слишком любезно спросила она.
- Дарья Степановна, я слышал... Борменталь произвел операцию?
- Ну, произвел. Вам-то что?
- Говорят, результаты странные... - тяжело дыша проговорил Швондер.
- Да вы слушайте больше, что говорят, - Дарья повернулась и пошла дальше.
Швондер поковылял следом.
- Но это правда? Получился человек? У него получился человек? канючил он сзади.
- Да какой человек? Одна видимость, - Дарья даже не оборачивалась.
- Но расскажите же! Я знать должен, - горестно возопил Швондер, вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.
Дарья повернулась, уперла руки в бока.
- Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! - прокричала она в лицо Швондеру. - Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович - золотой человек. Мало тебе загубленных?!
- Молчать! - взвизгнул Швондер. - Именем революции!
- Да какой революции! Тьфу! - Дарья сплюнула под ноги Швондеру и отправилась дальше, качая головой. - Совсем из ума выжил, ей-Богу!
- Дарья Степановна, кто старое помянет... - залепетал Швондер. - Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось...
- У-у, паразит! - простонала Дарья.
- Вы мне только скажите: шерсть выпала? - с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.
- Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.
- И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
- Везде выпала, - сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.
Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
- Полиграф... Это Полиграф... - бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.
Борменталь выглянул из комнаты дочери.
- Мариша, трусы! Быстро!
- Какие? - испуганно спросила жена.
Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
- Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! - яростно разъяснил Борменталь.
Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.
Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: "Так, а теперь правую... Не дрейфь, Дружок! Молодец..."
Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.
- Нервных просят не смотреть! - молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.
На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.
- Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! - произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.
Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
- Нет-нет, привыкай... Ты теперь прямоходящее... - ласково сказал Дмитрий.
Существо бессмысленно уставилось на Алену.
- Мама, я боюсь... - прошептала она.
- Ничего не бойся, - храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.
В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
- Ласковый... - сказал Борменталь.
- Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович... - вздохнула Катя.
- Что значит - испортили? - возмутился Борменталь. - Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?
- Гав! - утвердительно отозвалось существо.
- А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться...
- Митя! - поморщилась Марина.
- Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, - с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
- Одежду ему надо... Костюм, что ли, купить? - неуверенно произнесла Марина.
- Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, - сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: "Отлично! Видишь, ничего страшного!"
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.
- А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
- Не тратьте нервы, Дмитрий, - посоветовал Самсонов. - Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.
- Что вы имеете в виду? - насторожился Борменталь.
- Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.
- Очеловечивать - негуманно? - изумился Борменталь.
- Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак негуманно. Людей сначала очеловечьте, - терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
- Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! - плачущим голосом обратился он к санитарке.
- Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей... Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
- Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, - посоветовала Дарья.
- Кого? - не понял доктор.
- Пса.
- Он уже не пес, Дарья Степановна, - заметил Борменталь.
- А кто же?
- Посмотрим... - загадочно улыбнулся Борменталь.
- Тот-то, прежний, дружок Швондера... Он ведь хуже пса был, почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.
- Молодец! Правильный мужик, - сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.
- Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! - крикнула она Дружку.
Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:
- Что ты мелешь?! Здесь люди!
И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
- Пошли домой, дружище... Потом доделаем.
Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
- Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.
В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:
- Извинись.
- Перед кем? - оторопела Марина.
- Перед ним, - ткнул он пальцем в грудь Дружка.
- За что?
- Ты обратилась к нему, как к собаке.
Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.
- Почему, как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал... Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! - Марина с шумом потрясла газетой.
- Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!
Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.
- Извини, Дружок, - с милой улыбкой произнесла она.
- На "вы"! - потребовал Борменталь. - Ты с ним не училась.
- Это уж точно! - рассмеялась она. - А сам, Митенька! Ты же зовешь его на "ты".
- Мне можно. Я, так сказать, его отец.
- А я его кормлю, - не сдавалась Марина.
- Кстати, чем? - осведомился Борменталь, сбавляя тон. - Я хочу знать: что он сегодня ел на обед?
- В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку... А талоны на него дадут?
Дружок переводил взгляд с Борменталя на Марину, мимикой помогая обоим. Наконец не выдержала Алена.
- Хватит вам! Все о'кей. Помогите мне лучше...
- Да вынь же ты гвозди изо рта! - внезапно закричал на Дружка Борменталь, давая себе разрядку.
Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился на хозяина: какие еще будут приказания?
- Видишь! - ехидно сказала Марина. - Не себя посмотри. У нас с ним полное взаимопонимание. Правда, Дружок?.. Он уже говорить учится. Дружок, скажи!
Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:
- Демократия. Гласность.
Подумав, он добавил:
- Перестройка - это клево!
- Алена, твоя работа? - грозно спросил Борменталь. - Вы мне человека не увечьте политикой. Бред какой-то! Он должен стать человеком естественным!
- Человек человеку - друг, товарищ и брат, - сказал Дружок.
У Швондера тоже стояла елка, украшенная пятиконечной звездой и увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими и прочими значками, коих за долгую жизнь у Михаила Михайловича накопилось достаточно.
Старенький телевизор в углу передавал что-то предновогоднее, развлекательное, глубоко чуждое. Швондер на него и не смотрел. Он перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов. Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось: "Шариков П.П. Материалы к биографии", и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.
Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно провел ладонью по лезвию.
Швондер накинул шинель и с шашкой в руке направился в кладовку. Он включил там свет, лампочка осветила связанные в стопки дела, полки со старым заржавленным инструментом, листы железа, деревянные чурки. На верстаке стоял точильный круг. Швондер щелкнул выключателем, и круг начал медленно и тряско раскручиваться.
Швондер взялся за шашку обеими руками и прикоснулся лезвием к вертящемуся точильному камню. Из-под лезвия брызнул сноп искр.
Борментали готовились к новогоднему застолью. В наспех прибранной гостиной, между елкой и клавесином, под старым абажуром был накрыт стол с небогатой снедью, стояли бутылки сухого вина и шампанского и бутылка водки. Марина с Аленой хлопотали на кухне, нарезая овощи для салатов, Борменталь с Дружком, одетым в трикотажный спортивный костюм доктора, носили тарелки к столу.
- Дружок, голубчик, захвати мне глубокое блюдо из серванта! крикнула Марина.
Дружок появился в кухне с блюдом. Вид у него был насупленный.
- Что хмуришься? - спросила Марина.
- Что вы все - Дружок да Дружок... Человеческое имя хочу, - сказал он с обидой.
- Он совершенно прав! - сказал Борменталь, появляясь в кухне. - Я об этом думал. Нужно дать имя и фамилию, и чтобы никаких Дружков!
- Ну, и какое же ты хочешь имя? - спросила Марина.
- Человеческое, - потупился Дружок.
- Предлагаю - Борисом. В честь Ельцина, - сказала Марина.
- При чем тут Ельцин? - поморщился Борменталь.
- Дружок, хочешь американское имя? - предложила Алена. - Мне нравится Грегори.
- Не хочу Грегори. Хочу Василием, - сказал Дружок.
- И прекрасно! - воскликнул Борменталь. - Василий - замечательное русское имя.
- А фамилия? - спросила Марина.
В кухне наступила пауза. Дать Дружку фамилию было нелегко.
- Бери нашу... Борменталь, - неуверенно предложил Дмитрий.
Новоявленный Василий отрицательно помотал головой. Борменталь обиженно засопел, смерил Василия взглядом.
- Почему так? - с вызовом спросил он.
- Еврейская... - совсем поникнув, отвечал Василий.
- Стыдно, Вася, - укоризненно сказала Марина.
- Вот уж не думал, что ты - антисемит, - с удивлением проговорил Борменталь. - Во-первых, если хочешь знать, фамилия Борменталь - не еврейская, а немецкая. Иван Арнольдович, дед мой, происходил из обрусевших немцев. А во-вторых, действительно стыдно... Антисемитизм у нас в семье не в почете.
- Не антисемит я... Просто с такой фамилией... трудно. Будто сами не знаете. Будь вы Сидоров, уже главврачом были бы... - сказал Василий.
- Возможно. Но тебе-то что? Ты собираешься делать карьеру? иронически спросил Борменталь.
- Собираюсь. Не на шее же у вас сидеть. Я взрослый пес... то есть, мужчина, - поправился Василий. - Я делом заниматься должен.
- Ну-ну... - удивился Борменталь. - Тогда сам выбирай.
- Дружков! - не вытерпела Алена.
- Во! - расцвел Василий. - Это то, что надо.
- Значит, в паспорте запишем "русский"? - саркастически осведомилась Марина.
Василий подумал, снова отрицательно помотал головой.
- Почему же? - спросила она.
- Сами мне читали, что у вас с национальным вопросом творится. То русских бьют, то русские кого-то бьют. А я собака... Хочу остаться собакой по национальности.
- В пятом пункте нельзя писать "собака", - сказал Борменталь.
- Почему? - искренно удивился Василий. - Чукча можно, еврей можно, а собака - нельзя?
Вопрос застал Борменталей врасплох своею логичностью. Чтобы проехать этот щекотливый момент, Марина погнала всех к столу. Борменталь хлопнул себя по лбу и скрылся. Через минуту он вернулся в гостиную с завязанным свертком в руках.
- Василий! - торжественно начал он. - Разреши преподнести тебе наш новогодний подарок. Здесь твой первый костюм, в котором ты сможешь появляться на публику...
- И-ууу! - счастливо взвыл Василий, пытаясь лизнуть Борменталя в руку.
- Прекрати! - доктор отдернул ладонь. - Иди лучше переоденься.
Когда через пять минут Василий вернулся к новогоднему столу, семья онемела. Перед Борменталями предстал молодой худощавый мужчина в темном костюме и при галстуке, с небольшими рыжими усиками и копной рыжих волос. И галстук был в тон шевелюре, так что Василий вплыл в гостиную, как ясное солнышко, ослепительно улыбаясь.
Опомнившись, Борментали дружно зааплодировали. А Василий, поклонившись вполне элегантно для дворовой собаки, уселся на свое место.
Борменталь разлил в бокалы сухого вина Марине и Алене, затем потянулся с бутылкой водки к рюмке Василия. Но тот прикрыл рюмку ладонью.
- Спасибо. Не пью.
- Вот как? - удивился Борменталь, наливая водки себе. - Почему же?
- Насмотрелся, - сказал Василий. - Если можно, я морсу.
Борменталь пожал плечами и поднял рюмку.
- Выпьем за уходящий год, - начал он, - который, как и все предыдущие, не принес нам обещанного счастья, но мы, слава Богу, живы и здоровы, да у нас еще прибавление в семействе. Так что грешно жаловаться. Пускай Новый год попробует стать лучше. С крещением твоим, Василий! чокнулся он с Дружковым.
Все выпили. Телевизор, дотоле показывавший нечто сумбурно-новогоднее, выдал на экране Кремлевскую башню, вслед за чем появилось лицо Президента.
Борменталь поднялся с места и выключил звук.
- Все, что он скажет, давно известно. Я могу сказать то же и даже лучше.
С этими словами Борменталь потянулся к бутылке шампанского и принялся откручивать проволоку. Президент на экране беззвучно шевелил губами.
- Включите Президента, - вдруг тихо потребовал Василий.
Борменталь с изумлением воззрился на Дружкова. Марина прищурила глаза, поставила бокал на стол.
- Ну, да... Вася его еще не видел. Это мы уже насмотрелись и накушались. Включи, Митя.
- Не в этом дело, - сказал Василий так же хмуро.
- А в чем? - спросил Борменталь, чуть прибавляя звук.
- В том, что он - Президент, - ответил Василий.
- Да что ты о нем знаешь?! - воскликнул Борменталь.