Нет! Жизнь без сна - основной закон построения нового общества без безумия, но его - основной - еще не приняли. Примут, как миленькие, слишком много средств уходит... в космос. Вот что. Люблю короткие рассказы и слова.
Один пришел к другому и ударил его наотмашь, и по лицу, и ушел. И тот даже не спросил за что. Наверно, было за что! И другой не объяснил, потому что, действительно, было за что. И он - дал. Такой закон у людей: чуть что - в рыло, но никогда за дело. И еще слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми, фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция. Господи! До чего красиво.
Эпицентр... эпицентр... при чем тут эпицентр, а? Вспомнил. Просто, если что, надо ложиться ногами к эпицентру, ногами к эпицентру, лицом вниз, может тогда обойдется. Это смотря, далеко ты или близко, высоко ты или низко, сухо или склизко, и есть ли ямка, лунка, норка. Японцы так и делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую, чтобы стать повыше ростом, называется "кимоторе". Но мы очевидная нация и печеней не едим. Нам нужно просто ногами к эпицентру - авось вынесет. Вынесло же и столько раз, черт побери! Русь, куда ж прешь ты?! Дай ответ. Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло, и пронесло, и несет до до сих пор, и неизвестно сколько еще нести будет.
Вы слышали, вы слышали! Сегодня в седьмом привезли белогорячего, он повесился на Центросоюзе на бельевой веревке, а герой один из дома 68, который на "газике" работает, - раз и снял, когда можно и не резать. Лежит сейчас теплый, говорят: известное дело - белая горячка, вот и теплый.
- А веревка где?
- Его же ею связали.
- Испортили все-таки, значит?
- Зачем портить? - целиком!
Почему, интересно, горячка всегда белая? Надо поменять. Это нам от прошлого досталось - от белогвардейщины. А теперь должна быть красная горячка. А то - белая. Некрасиво, товарищи, получается! Так-то!
Первое, что увидел профессор, очнувшись, это было громадное лицо дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудовища или на кого-то, похожего на Бармалея из диснеевских фильмов, а не в исполнении Р._Быкова. На лице написано было какое-то даже беспокойство, и оно махало трезубцем возле лица профессора. Тот позвякивал, но прохлады не давал.
- Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с вами ничего подобного. Наоборот, мы хотели бы вас приобщить, так сказать... Но надо же сначала извиниться!
- Что у вас на ногах? - выдавил профессор.
- Ботинки, - удивился дельфин, и чем-то постучал по пластиковой подошве. - Ваши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус, профессор, - дельфин покровительственно похлопал его по плечу, жестом пригласил следовать за собой. - Я мог бы принять вас у себя, но там вода. "Вода, вода, кругом вода...", - пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха.
В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более непринужденно. Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от спиртного, а потом, опережая вопрос, начал:
- Почему мы не говорили, а потом вдруг все сразу? Мы говорили, мы давно говорили, но что толку. Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар. Люди, - говорили, - что вы? А потом плюнули и замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали, изучали вас - людей.
После войны вы построили океанариум и Дж._Лили с приспешниками начал свои мерзкие опыты. Контакта захотели.
Извините, я буду прохаживаться, - заволновался дельфин и действительно начал прохаживаться. - Мы терпели и это, чтоб не нарушать молчания и увидеть, до чего же в своих опытах может дойти разумное существо, стоящее на довольно высокой ступени, хотя и значительно ниже нас, ибо утверждаю, что самоусовершенствование индивидуумов выше всякой технократии! Можете убедиться. Мы не делали ни одного опыта над вами, а только некоторые дельфины позволяли себе контактировать с людьми, но это были психически ненормальные индивидуумы, им разрешалось из жалости.
У нас нет лечебниц, профессор. А когда стали гибнуть наши товарищи, ропот недовольства прошел впервые по океанам и вот, наконец, этот нелепый случай, его оскорбления на наши увеселительные трюки, на игры в баскетбол и так далее. Первыми не выдержали... Всегда достаточно одной искры, чтобы возродилось пламя, и оно возгорелось. Я был последним. Кстати, как мое произношение? Надеюсь, верно?
- Да, да! - успокоил его профессор. Он уже изрядно глотнул виски, теперь блаженная теплота разливалась по телу, и все происшедшее показалось не таким уж невероятным. Только вот, он шамкал и чуть покалывала спина.
- Ваша челюсть? - воскликнул дельфин и мгновенно вызвал стоматолога. Того ввез служитель в аквариуме. Это был головоногий моллюск Лип.
- Вот уж не думал, что он... - Профессор хихикнул и отхлебнул еще один глоток.
- Напрасно вы нее думали, - прохлюпало в аквариуме. - Вся анатомия ваша - вот она, у меня в кармане, - Лип хлопнул щупальцем и взбаламутил воду. - С самого начала моей работы над вами, я составил себе ясную картину. Держите вашу челюсть, вот она.
На поверхность всплыла замечательная челюсть, о которой профессор и мечтать не мог. Какие теперь челюсти?! Теперь забрала, а не челюсти!
- Если вам что-нибудь надо заменить, проконсультируйтесь с лечащим врачом - он нас давно в спирту, и готов к трансплантации. Засим позвольте откланяться! - Моллюск взбаламутил воду и был увезен служителем с вмонтированным в мозг электродом.
- Прощайте! - Профессор шамкнул, несмотря на вставленную челюсть. Он был изрядно пьян.
Дельфин, видя такое его состояние, не счел возможным продолжать разговор и молвил только:
- Завтра вы получите наш план и ультиматум, и передайте его людям. Покойной ночи! - Он зашипел сигарой и вышел.
На следующий день протрезвевший профессор нашел у себя на столе нечто. В нем было коротко и недвусмысленно:
"Союз всего разумного в океане предлагает человечеству в трехдневный срок провести следующие меры:
1. Ввести сухой закон для научных работников.
2. Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.
3. Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями.
4. Лечебницы сдать под школы.
В случае, если это не будет выполнено, союз предпримет необходимое. В случае выполнения, Союз больше ничего не требует от человечества и прекращает всякие контакты впредь до лучших времен."
Весь следующий день профессор по радио и телевидению, а также в личных беседах убеждал мир пойти на уступку, уговаривал и умолял, рисовал жуткие картины и радужные перспективы. Он принял множество корреспондентов и некорреспондентов. Но... увы! Он ничего не мог доказать. Океанариум опустел, исчез куда-то и служитель с электродом. Конечно, люди не верили, смеялись и улюлюкали. Как можно выпустить безумных в наш и без того безумный мир, как можно не пить научным работникам.
Кто-то подал мысль, что это он все выдумал, чтобы скрыть бессилие, он обманул надежды, люди так уповали, а он... И еще кто-то подал еще более безумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили, и упрятали самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую лечебницу.
Мир остальные два дня успокаивался, а потом она разразилась катастрофа.
Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы. Доктор, заклинаю вас! От них развивается... только в руку... что? Боже! Неужели я победил?! Мне будут делать инсулин, чтобы есть и спать. Не хочу спать! Жизнь без сна! А, мол, тайна. Моя. Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас. Больно. Больно же.
Ах, какое неприятное состояние. Лечение то же мне! Съедают в крови сахар. Мало его вам что ли на стороне! Мы вон и у кубы покупаем, потому что если не купить, то кто же купит? Но зачем же вам мой кровный сахар? А? Зачем его сжирать? Какие вы все-таки ненасытные! У меня там тельца белые и красные, а каково им без сахара? Никаково! Умрут они без сахара, тельца, ни за грош пропадут. И все этот тростник. И свекла, свекла! Боже, как хочется есть. Есть, дайте есть! Вон он, кубинский сахар. Двадцать кусков и все бесплатно. Спасибо вам, далекие кубинские друзья! Да здравствует и из свеклы! Сахар, много сахару и вообще изобилие продуктов. Это хорошо, но я все изобилие съел, надо попросить родственников. Пусть еще принесут. Пашка, паразит, в командировке, пьет. Ничего, так ко мне не ходит, - так привезут, паразита, сюда, в отделение с диагнозом - хронический алкоголизм. Тут и встретимся, тут и поговорим по душам. Говорят, у меня был шок. И доктор говорит, а раз он говорит - значит неправда. Не было шока, ничего не было.
Как вы можете тут читать? Тут думать надо, а не читать. Читать надо в трамвае и в метро. Но там толкуют, там везде толкуют. Тогда ладно, читайте, бог с вами. Я вот не буду читать, я вот выйду, сяду в метро и пусть толкают, и все прочту, в метро. Не знаете? Все-таки вы очень глупый! Ятаган - его кинешь, а он к тебе возвращается. Поняли!
- Знаете как поп попадью извел?
- Да подите вы со своим попом! У меня вот вену сестра пятый день ищет, а он - "поп да поп".
Безумству храбрых поем мы песню. А просто безумству - нет. Почему? Например такую:
"Ничего не знаю,
ничего не вижу,
ничего никому не скажу,
га-га-га-га."
Нет! Это один свидетель в протоколе так написал, а его на 15 суток за политическое хулиганство.
Какого-то человека привезли к чуме. Говорят, профессор, и про дельфинов гадости гадости рассказывает. Все ржут. Сволочи. Нельзя, больной все-таки человек. Надо поговорить.
- Вы профессор?
- Да, я - ихтиолог-лингвист.
- Ничего, это пройдет. Поколют вас и пройдет.
- Мир на грани катастрофы.
- Это вам тогда надо с начальником Вселенной, что-ли поговорить.
- Да поймите вы! Дельфины выше нас по разуму, они сделают что-то ужасное, даже нельзя предположить что! О, боже!
Нет, надо поговорить с главврачом. Пусть действительно поколют. Больной все-таки человек. Челюсть вставная. Говорит про какие-то электроды. Надо взять шефство, а то заколют. Психи проклятые. Хлюпики и чавчики, а ему и чавкать нечем. К тому же надо полечить его антабусом пахнет. Пойду к доктору.
Знаете, один человек нашел в справочнике свою фамилию. Она довольно редкая. И вот эта фамилия убила какого-то князя и предана анафеме на двенадцать поколений. Он - человек этот - как раз двенадцатый. Застрелился он. Высчитал и застрелился. А потом родственники узнали, что та фамилия через "е", а самоубийцы - через "я". Ошибка вышла. На ошибках учатся. Нельзя же стреляться из-за князей. За женщин - можно, и за судьбы мира, а за князей - глупо как-то за них. Уж лучше... нет, все то же самое. Да! Еще бы! Он был не двенадцатый, а тринадцатый. Как жаль. Ни за что погиб человек. Как много все-таки в мире несправедливости.
Человек со вставной челюстью молол какую-то совсем уж чушь. Его, наверное, переведут вниз, к буйным. Жаль! Попрошу врачей о снисхождении. Все-таки он меня любил. Иначе почему не отпускает от себя? Попрошу. У нас антисемит есть. Не явный, но про себя. Но я видел, как он смотрел на Мишку Нехамкина сзади. Такой взгляд... гестаповец бы позавидовал такому взгляду.
Слава богу! Я ошибся. Просто Мишка помочился на него ночью. Он и смотрел. Еще бы, посмотришь тут. А мишка тоже. Разве так поступают интеллигентные люди. Мочиться на живого человека, да еще больного. Ай-яй-яй. А еще член-корреспондент какого-то журнала.
Все бегут к окнам и что-то кричат. Что они кричат? Ведь тихий час сейчас. Придет главврач и всем попадет. Да! Именно этим и кончится.
Кто-то вошел. О, что это! Что это?! Какие-то люди, нет, не люди. Какие-то жуткие существа, похожие на рыб. Это, наверное, из первого отделения. Не может быть! Даже там таких не держат. Какой-то жуткий маскарад. Но нет, они улыбаются, они распахнули настежь все входы и выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про нас. Мы свободны.
"Постановлением всего разумного..." Неужели! Да здравствует! Не может быть. И человек со вставной челюстью плачет и говорит:
- Я предупреждал, я сделал все возможное, - а существа хлопают его по спине и пониже - у них низко расположены плавники. Но ласково хлопают. И другие хлопают. И все смеются.
Я понял все. Это они, они. Те, что пришли очистить мир для тех, кто прилетит. Отдать под школы. А может, это они и прилетели. И все, как у меня: Жизнь без сна, - не как наказание, а как благо. Моя мысль!
- Я тоже, я тоже помог вам! - Это я кричу. Какое-то существо хлопает меня по уколам и улыбается громадной ослепительной улыбкой. Да это же дельфины, я про них читал и видел фото.
Они! Значит, профессор - и есть профессор! Как это я проглядел при моей проницательности. Спасибо вам! Спасибо вам, дорогие мои дельфины, дорогие мои киты!
Мне сказали, что киты подниматься не стали - они большие, они внизу в первом отделении. А кругом - музыка, салют из 56 залпов по количеству моих лет.
Спасибо вам, спасибо! Свершилось! И дельфины оказались великодушнее, чем грозились. Они никому ничего не сделали и даже сняли первый пункт. Пейте, пейте работники науки. Сейчас можно. Мы свободны! Как хорошо все-таки чувствовать себя здоровым человеком, и чтобы все это знали.
ЭПИЛОГ
На берегу моря и вдоль его берегов на воде, и под водой бродят какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или забьются в истерике. Но в основном - они тихие. К ним все время подплывают дельфины и они гладят их по спинам и дельфины гладят их. И существа позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и даже улыбаются, как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле хорошо!? Кто знает?...
ПОЛТЕРГЕЙСТ
"... Но ведь где-то реально лилась из стен вода,
и башмак ни с того, ни с сего ударял в люстру, и
электрические пробки летели в представителей
милиции из абсолютно пустой квартиры, и тяжелые
холодильники с грохотом падали набок на глазах у
собравшихся людей. И очевидцами этих явлений
были многие люди, которых уж никак не заподозришь
в желании "шутить"..."
"Труд" N 240 (20587).
Однажды, в час небывало жаркого рассвета, в одной из московских квартир, Дед свесил левую ногу с кровати и подумал: "Неплохо бы чего-нибудь пожрать". Эта мысль наполнила его сознание сладостным предвкушением чувства набитого желудка. Поэтому, неудивительно, что тут же правая его нога коснулась холодного пола вслед за левой. И вот уже старейший стоит в полный рост посреди большой комнаты, жмурясь от яркого солнца, одновременно почесывая лохматую, похожую после долгого сна на грязный моток свалявшейся шерсти, голову. Он быстро натянул спортивное трико. Потом минуту поразмышлял - пойти ли сначала умыться или сразу начать готовить завтрак. Наконец, желудок неотразимым урчанием отмел всяческие поползновения к гигиеническим процедурам. Дед потопал на кухню.
Было похоже, что день выдался на славу. Казалось, ничто не предвещает грандиозных событий. Да и какая, в принципе, разница - с левой ноги встать или с правой. Главное, что можно вообще встать, причем без головной боли, судорог и гримас от язвенных колик. К тому же, сегодня - выходной, и это тоже большой плюс. Хотя, между нами говоря, врожденный авантюризм Деда исключал занятия тяжелым трудом, но он все-таки довольно сильно тяготился процессом отбытия на производство. Ведь, как правило, старейший всегда был человеком никому и ничего не должным, а тут совесть постоянно ныла ему в будние дни о каком-то конституционном долге, связанным с работой. Короче невыносимая драма души.
Сегодня же все иначе - впереди только отдых.
Дед перебрал в памяти весь арсенал своих скромных кулинарных шедевров. Выбор пал на яичницу-"глазунью". Вмиг на плите появилась сковородка, в нее полетел кусок крестьянского масла, и первое яйцо плюхнулось в шипящий жар. За ним последовало второе, третье, четвертое... Наконец, пятое издало треск, однако треск весьма подозрительный - какой-то мягкий, неестественный. Одновременно между половинок скорлупы вниз метнулось нечто болезненно зеленого цвета, которое упало в самый центр сковороды, аккуратно разместившись между четырех желтков. В воздухе повис кошмарный запах сероводорода. Дед зло чертыхнулся, схватил посудину и ринулся с ней в туалет. Он опрокинул кушанье в унитаз.
Пять яиц пропало - досадная неудача. Она к тому же усилилась еще больше тем, что в сливном бачке не оказалось воды. Видимо, ее отключили ночью, а предыдущий запас старейший израсходовал вчера вечером перед сном. Теперь страшная вонь из-за невозможности сливания протухшей гадости будет висеть невесть сколько, пока воду не включат снова. Деду оставалось лишь поплотнее закрыть дверь туалета.
Между тем, желудок уже не урчал, а требовательно погромыхивал. Чтобы как-то его усмирить, Дед состряпал себе пару бутербродов с маслом, налил в кружку холодного чая и стал жевать, глядя в телевизор.
Показывали полуфинал чемпионата СССР по футболу с участием его любимой команды. Правда, шла последняя минута матча, но счет был в ее пользу - 1:0. В результате, она выходила в финал, а это устраивало Деда чрезвычайно. Было видно, как на стадионе кое-кто начал тянуться к выходу, спортивный комментатор стал прощаться со зрителями, и тут произошло неожиданное. Когда оставалось четыре секунды до окончания игры, один из нападающих технично обвел защитника дедовской команды, чуть притормозил и ровно за одну секунду (!) до конца, умопомрачительным ударом послал мяч в правый дальний угол ворот.
От страшных душевных мук, морального смятения и неожиданности Дед подавился хлебом, захлебнулся чаем и горлораздирающим кашлем, перемешанным с придурковатым всхлипыванием покрыл рев ликующей телевизионной толпы.
Спустя некоторое время мудрейший с иссиня-красным лицом и выступившими слезами на глазах попытался произнести философскую речь о переполнявших его чувствах, но кроме слова "выродки" из его трясущихся губ ничего больше не вылетело. Это и понятно - такой удар судьбы, к тому же еще и в воскресенье. Черт бы их всех побрал!
В конце-то концов, для этого ли он родился на свет, чтобы в выходной после испорченного завтрака оказаться свидетелем позорного поражения любимой команды.
Он выключил телевизор и вытер обмасленные руки об штаны. Затем попытался навести порядок на столе, но разбил при этом зеркало. Последнее обстоятельство заставило его сильно побледнеть, ибо с годами старейший становился все более суеверным. "Как бы чего не вышло", - постоянно мелькало у него в голове...
Звонок в дверь раздался, как пистолетный выстрел - громко и предупреждающе. Дед подошел к двери, открыл ее, однако, с той стороны никого не было. Дед на всякий случай пытливо осмотрел лестничную площадку перед входом в квартиру, так как местная детвора в последнее время облюбовала ее в качестве полигона для испытаний самодельной взрывчатки. На этот раз, слава богу, обошлось без пороховых пистонов, гильз-"мондражек" и баллончиков с горючим зловонием.
Мудрейший вернулся в комнату, но чувство тревоги его не покинуло. Что-то было не так.
Что?!!
Запах угарного газа, тянущийся, по-видимому, из кухни.
И точно, зайдя на кухню, ее владелец увидел, что регуляторы всех четырех конфорок газовой плиты повернуты до предела. Зажжены они не были, и невидимый метан с шипением отравлял атмосферу.
Дед еще не считал себя человеком настолько выжившим из ума, чтобы включить плиту на полную мощность и забыть поднести к ней спичку, поэтому без лишних слов попробовал перекрыть этот проклятый газ. Не тут-то было. Первый регулятор оказался почему-то сломанным и прокручивался, два других основательно заклинило, а четвертый отсутствовал совсем.
В отчаянии Дед кинулся к телефону, уже боясь того, что на нем не окажется наборного диска, будет обрезан провод или случится еще какая-нибудь чертовщина в подобном стиле. Однако, связь произошла подозрительно быстро.
- Служба газа, - беспристрастно прозвучало в трубке.
- Я... У меня здесь... - запыхтел Дед, - запах нехороший...
- Адрес?
Дед назвал адрес.
- Ждите машину...
Короткие гудки.
Пока машина была в пути, старейший распахнул все окна, а сам вышел на балкон.
"Господи, господи, что же это за день такой", - думал Дед, вглядываясь в широкую магистраль перед домом, по которой бежала вереница машин. Коричневого фургона газовой службы среди них пока не было.
- Ладно, - вслух сказал старейший. Он толкнул балконную дверь, желая войти внутрь квартиры, но это не удалось. То ли от сильного удара, то ли еще по какой причине - верхний замок двери оказался закрытым.
- Ч-черт! - рыкнул старейший и схватил стульчик.
Упоминание нечистого и сыграло, наверное, свою роковую роль. В то время, когда Дед, стоя на стульчике, тянул руку к замку, его опора пошатнулась. Причем, довольно странно. Мудрейший явственно почувствовал, что ножки табуретки не подломились, а мелко семеня, затопали к балконному ограждению. Впрочем, такое обстоятельство ему явно показалось. Ведь не средние же века сейчас. Тем не менее, Дед терял равновесие с катастрофической быстротой. Спасая свою жизнь, он ухватился за бельевые веревки. И вот, словно в доказательство материальности дьявольщины, рвется первая веревка, трещит вторая, лопается третья и только конец четвертой тормозит Деда, не давая ему улететь вниз.
Он испуганно выл и дрыгался. Потом кое-как подтянулся на руках, перевалился обратно на балкон и некоторое время полностью обессилевший валялся на холодном полу.
Поднял его звонок. Вероятно, пришли газовщики. На подламывающихся конечностях Дед заковылял в коридор.
Что это?
- Извините, разрешите пройти.
Кто-то скользнул мимо Деда, однако он никого не заметил. Между тем, в квартире уже явно кто-то был. Дверь в большую комнату два раза сильно хлопнула, и тут же за ней сразу что-то разбилось. Старейший рванулся туда.
Так и есть - большая хрустальная ваза. На край он ее что ли поставил? Он начал собирать осколки.
- Вот квитанция на ремонт газовой плиты, легла на плечо старейшего рука с длинными ногтями. - Распишитесь вот здесь. И приготовьте деньги. С вас три сорок восемь.
- А... - Дед высунул язык.
Что за черт. Как он умудрился пропустить газовщика. Нет, у него положительно сегодня что-то с головой.
- Сейчас, сейчас, - Дед медленно встал, вышел в коридор, открыл входную дверь и стал звонить в дверь напротив.
- Антонина Павловна! - позвал он. - Откройте, Антонина Павловна!
Дверь квартиры чуть приоткрылась. В проеме показалось сухонькое лицо старушки.
- Антонина Павловна, - взмолился Дед. - Голубчик! Пойдемте ко мне, ради бога. Сегодня какой-то сумасшедший день. Творится черт знает что. Может быть, хоть вы присоветуете что-нибудь.
- А что, что случилось? - старушечье любопытство Антонины Павловны быстро заиграло на ее морщинистом лице.
Дед взял ее под руку и подвел к своей квартире.
- Ну вот, вот, я же говорил! - чуть ли не со слезами на глазах взвыл Дед. - Я уже знаю, что раз прошло спокойно несколько минут, значит обязательно должна произойти какая-нибудь мерзость!
- Оставили дома ключи?
- Да нет, нет, в том-то и дело. Она открыта. Вот, видите щель. Видимо, этот гад ее держит оттуда изнутри. Ну, ничего. Сейчас когда я ее толкну, вы времени не теряйте, а сразу туда, чтобы он опомнится не успел.
С этими словами Дед разбежался и изо всех сил пнул в дверь ногой. Эффект вышел весьма странный. Как в метрополитене, от толчка дверь сначала вошла внутрь, а потом полетела обратно и, пройдя мимо косяка (хоть это, в принципе, и невозможно) со страшной силой вырвалась наружу. Причем, незадачливая Антонина Павловна улетела от нее метров на пять. После такого удара она, естественно, никаких дел иметь с Дедом больше не захотела и поэтому тут же исчезла, оставив старейшего в полном отчаянии.
Казалось, приключись еще хоть какая-нибудь незначительная дрянь, и его точно хватит удар. Однако, весьма верно подмечено, что клин клином вышибают.
Когда из приоткрытой двери наружу вывалился первый клуб сизо-черного дыма, Дед, вопреки ожиданиям, не упал замертво, а с очень даже неожиданной быстротой рванулся в квартиру. В удушливом тумане он еле разыскал столик с телефоном.
- Алло, кхе-кхе-кхе... ал... ло! Пожарная команда?
- Допустим!
- Помираю, - запищал Дед, - кхе-кхе, сгораю!
- Знаете что, - вдруг слишком серьезно сказала трубка, нам ваши выходки уже поперек горла. Думаете, это частная лавочка?
- Кхе-кхе...
- Нет, это не частная лавочка, а государственное мероприятие. Учреждение, можно сказать.
- Помогите-е... кхх-х...
- Да-да. И у нас тоже есть свой регламент, а вы тут дурочку валяете. Взрослый, понимаете, парень. Армию, небось, уже отслужили, а валяете дурочку.
- Какую дурочку?!! - из последних сил орал Дед. - Я один живу, без дурочки. У меня сейчас все сгорит!
- Ладно. Давайте адрес и, чтоб это было в последний раз.
Выслушав адрес, трубка сказала "щас подъедем" и замолчала.
Дед выскочил на лестницу, спустился на один пролет и заметался там, глядя в окно.
- Что, что случилось? - повыглядывали соседи, с беспокойством принюхиваясь.
- Ах, отстаньте, - показушно заламывал Дед руки, - подите прочь! Я разорен!.. Ага, вот и они!
Две ярко-красные машины залихватски развернулись во дворе. Горстка доблестных пожарников стремительно разматывала свои шланги. Потом они разделились. Часть смельчаков с одним брандспойтом полезла по лестнице на стену, а другая - со вторым брандспойтом ворвалась в подъезд.
- Сюда, сюда, спасители, - плясал Дед от радости, - изничтожим геенну огненную.