Ненацки Збигнев. Раз в год в Скиролавках

О том, что только с виду легко отличить женщину от мужчины

   Большой страх сопровождал Порваша по дороге в «Новотель», где они договорились встретиться с доктором Негловичем. Но едва он увидел сияющую в майском солнце белую коробку отеля с обширным паркингом, бассейном, широкими окнами ресторана и красной надписью «Гриль», он тут же представил себе чудесную мягкость гостиничного дивана, вкус хорошо прожаренного бифштекса, красивых девушек у стойки бара — и страх бесповоротно исчез, он даже почувствовал радостное возбуждение. У Порваша было при себе шесть тысяч злотых, которые он получил от доктора за картину с Клобуком (шесть — число совершенное), в отеле он собирался провести с доктором день или два, и не в работе, в размышлениях или диспутах о жизни и о мире, а в удовольствиях, и у него возникло впечатление, что страх и беспокойство, которые были его уделом в Скиролавках, сейчас исчезли, как плохой сон. Прав был Неглович, установив у него сельскую депрессию, раз достаточно было выехать из окутанной туманами деревни, высунуть нос из дремучих лесов, и возвращалась радость и желание жить.
   «Новотель» находился в трех километрах от города, между озером и высокой насыпью железной дороги. Рядом пробегало оживленное шоссе. Порваш не собирался делать никаких покупок в городе и крутиться по улицам, раз и здесь — из-за большого количества проезжающих автомобилей и поездов, из-за присутствия многочисленных постояльцев отеля — он мог подвергнуться целительной терапии. С удовольствием он убедился в том, что «газик» Негловича уже стоит на паркинге перед отелем, так как доктор выехал несколько раньше, чтобы кое-что купить в городе. «А может, он уже флиртует с какой-нибудь девушкой», — подумал Порваш ревниво и даже с чуточкой отвращения, потому что, как каждый мужчина из Скиролавок, даже если он и расстался с большими амбициями, он не без зависти относился к легенде, которая окружала доктора в связи с его легкостью общения с женщинами.
   Шло уже к вечеру. Сутки пребывания в отеле стоили дорого, время, проведенное здесь, капало деньгами, как плохо закрученный кран. Порваш быстро запарковал свою машину возле автомобиля доктора и с маленьким баульчиком в руке поспешил к стеклянным дверям, которые услужливо открыл перед ним швейцар в коричневой ливрее. Богумил Порваш умел вести себя в таких ситуациях, поэтому швейцара он едва удостоил взглядом, зато более внимательно посмотрел в сторону бара и кафе, убеждаясь в том, что красивых женщин там не видно. Он не показал, однако, своего разочарования, смелым жестом положил баульчик на конторку администратора и попросил номер.
   — Вы хотите с видом на озеро или на железнодорожную насыпь? — спросила крашеная молодая женщина в коричневой униформе.
   Туристический сезон еще не начался, в отеле было много свободных комнат, и ей доставляла удовольствие возможность быть любезной.
   — С видом на озеро? Никогда! Ни в коем случае! — Порваш не сумел справиться с раздражением.
   — Вид в самом деле очень красивый. Возле берега колышутся тростники, — соблазняла она.
   — Никогда! Вы слышите? — все больше злился Порваш. — Никаких озер, никаких тростников. Я хочу видеть проезжающие поезда. Много поездов. Как можно больше. Пусть стучат колесами, свистят, бренчат, грохочут. Хочу видеть шоссе с сотнями автомашин. Я должен вдыхать выхлопные газы.
   Он замолчал и поборол свое раздражение. Она могла принять его за сумасшедшего и вообще не дать ему номер. Развязно облокотившись локтем о конторку, он объяснил, обращая в шутку свои ранее сказанные слова:
   — В Париже я жил на чердаке и три месяца, видел из окна только глухую стену соседнего дома с потеками влаги. Этот вид я потом перенес на полотно, потому что я — художник. За это полотно я получил множество денег. Теперь, к сожалению, я живу в деревне. Прошу извинить меня, что я так повысил голос, но люди из деревни страдают неврозами. Тишина, одиночество, оторванность от мира, вид озера и колышущихся тростников очень плохо действуют на нервную систему. Впрочем, мой друг, доктор Неглович, объяснит вам это лучше. Кажется, он тоже тут остановился. В каком номере?
   — Ах, пан доктор Неглович, — улыбнулась она лукаво. — Я его знаю. Он часто у нас бывает в зимний сезон. Но он не нервный, хоть и живет в деревне.
   — Не знаю, как он ухитряется не быть нервным, — пожал плечами художник Порваш. Она дала ему ключ от комнаты 223 и сообщила, что доктор занимает комнату 319.
   В небольшом помещении с белой мебелью Порваш небрежно бросил на большой диван свой баульчик и, подойдя к окну, с удовольствием убедился в том, что видит высокую, покрытую травой железнодорожную насыпь, по которой в тот момент проезжал окутанный дымом локомотив с несколькими товарными вагонами. Стук колес музыкой зазвучал в ушах Порваша, а вид движущихся вагонов приковал все его внимание. Он захотел, чтобы локомотив пронзительно свистнул или хотя бы затрубил басом, но ничего такого не произошло. С неподдельным огорчением он наблюдал, как грязные вагоны исчезают за рамой окна и над насыпью остается только пустое небо.
   Он вошел в ванную и задержался перед огромным зеркалом над умывальником. Сначала ополоснул руки, потом влажной ладонью пригладил свои буйные черные волосы. Он оценил себя внимательным взглядом и пришел к выводу, что выглядит великолепно. Как обычно, он был одет в черную облегающую рубашку, отстроченную белыми нитками, на бедрах его был широкий пояс с блестящей пряжкой. Черные бархатные брюки плотно охватывали его бедра, даже малонаблюдательная женщина должна была заметить, в которой штанине он держит свою мужественность. Он только еще расстегнул три верхние пуговицы на рубашке, чтобы увидели свет черные завитки его волос, и, подготовленный таким образом, направился этажом выше, в комнату доктора. Но на площадке, где стояла никелированная пепельница на высокой ножке, а с полки на стене свисал из горшочка вечнозеленый плющ, он остановился, пораженный внезапным возвращением чувства страха. Он вдруг представил себе, что через час или два познакомится с какой-нибудь девушкой и дело дойдет до тех движений, которые он должен будет выполнять, чтобы достичь наслаждения. Он почти чувствовал на своих губах губы той девушки. Неизвестно почему,.это показалось ему отвратительным, как прикосновение большого, голого слизняка. Но одновременно мысль об этом моменте вызвала болезненное пульсирование в штанине, потому что месяц уже прошел с того дня, когда он простился с Альдоной, и с тех пор у него не было никакой женщины. И страх прошел так же внезапно, как появился. Доктор сидел в кресле и читал газету. — Вы тоже взяли комнату с видом на железнодорожную насыпь, — с удовлетворением заметил Богумил Порваш, подходя к окну.
   — Она дешевле, чем комната с видом на озеро, — объяснил доктор. — В нашей деревне ходят легенды о моем богатстве, но я, наверно, не должен скрывать от вас, что я почти так же беден, как писатель Любиньски.
   — Ах, так? — опечалился Порваш. — В таком случае мы тут не много совершим. Отель чертовски дорог. И все здесь, наверное, дорого стоит. Даже девушки.
   — Но вы же не думаете, что меня интересует любовь за деньги? — изумился доктор.
   — Это только так говорится, — махнул рукой Порваш и начал нервно ходить по комнате. — У меня в жизни было много женщин, доктор. В Лондоне я жил даже с мулаткой. Поэтому поверьте моему опыту: из всех категорий женщин лучше те, кто берет деньги. Я рад, что послушался вашего совета и приехал сюда. Я чувствую прилив жизненных сил, и меня охватила радость жизни. Как жаль, что у нас так мало денег!
   Доктор сложил газету и встал с кресла, заметив с шутливой серьезностью:
   — У меня такое впечатление, что вы в последнее время слишком много работали и слишком мало ели. Не соблазняет ли вас тарелка хорошего супа, жареный шницелек, немного шампиньонов? Я вам должен напомнить, что не только склонял вас к выезду из деревни, но прежде всего рекомендовал вам занять позицию смирения по отношению к жизни и миру. Что же мы получим от витальных сил и от радости жизни, если будем тратить их вместе с деньгами? Воздержание иногда бывает лучше, чем действие, голодному обед вкуснее. Тот, кто слишком жадно ест и плохо пережевывает пищу, через какое-то время получает язву желудка. Больше смирения, дружище.
   Говоря все это, доктор надел на себя мохеровый свитер с вырезом в виде сердечка. Поправил воротничок белой рубашки. И так они оба сошли по мягкой дорожке в холл, миновали его и оказались в той части, где был кофейный бар и гриль, а за стеклянной стеной виднелась голубая ширь озера. Художник почти с отвращением отвел от него взгляд и направил его на бар, где с потолка стекал желтый свет круглых ламп и мигали разноцветные рекламы заграничных сигарет.
   В баре было пустовато. Только столик на двоих возле стеклянной стены занимали женщина в годах и молодая девушка, сидящая спиной ко входу.
   — Сядем здесь, — решил Порваш, указывая на столик, откуда можно было видеть обеих женщин.
   Спустя секунду появился официант в черном фраке, с черной бабочкой под шеей и подал им два меню. Порваш заглянул в свое — и тогда в первый раз почувствовал колотье в висках. Потому что он не нашел блюда, более дешевого, чем несколько тюбиков хорошей краски.
   Доктор заказал бифштекс на решетке, хорошо прожаренный, с картофелем фри и салатом из квашеной капусты — белой и красной. А Порваш — зразы по-охотничьи с гречневой кашей, потому что они были немного дешевле бифштекса. Порваша все огорчал вид пустых столиков и табуретов у бара. Ему не хватало гортанного смеха возбужденных девушек, тишина, как молотом, била ему в виски. Казалось, что из-за стеклянной стены до него доносится шелест тростников, колышущихся над берегом озера. Ел он, не чувствуя вкуса, не сводя глаз с тех двух женщин у окна, а потом, когда те заплатили по счету и встали со стульев, почти приклеил взгляд к их ягодицам.
   Это скорее всего были мать с дочерью, так явно было сходство в их чертах — у молодой четких, а у старшей как бы немного размягченных жиром на щеках. Старшая была низенькой, с огромным бюстом, подчеркнутым обтягивающим свитерком-блузочкой, младшая же, похоже, семнадцатилетка, казалось, достает до потолка своей маленькой головкой. Свободный свитер спадал с нее складками, не скрывая, однако, что в нем содержится плоская грудная клетка. Ноги у нее были худые и длинные в потертых джинсах, которые врезались между маленьких ягодиц.
   К радости Порваша, они не ушли из ресторана, а перебрались на высокие табуреты возле стойки бара, заказав кофе.
   — Эта младшая действительно хороша, — отметил художник. Доктор же, казалось, был занят исключительно прожевыванием своего бифштекса. «Обжора», — с презрением подумал о нем художник Порваш. У него уже прошла охота есть. Он представил себе, что эта молодая девушка голая под свитером, глаз художника видел ее ребра на хилой грудной клетке, маленькие груди с малюсенькими малинками сосков. Он представил нагие длинные девичьи ноги, по которым можно часами водить ладонью от лодыжек до паха. Его почти охватил запах пота молодого тела. А когда девушка оперлась локтями о бар, выгнула спину колесом и высунула за краешек табурета маленький задик, Порваш вздохнул:
   — У меня было в жизни множество женщин. Помню в Лондоне одну мулатку, которая отличалась очень низким голосом и пела в достаточно элегантном ресторане на Пикадилли Циркус. Больше всего меня возбуждали ее сильно заросшие волосами ягодицы и интимные моменты, когда она говорила: «Ложись, мой маленький, и я сделаю тебе приятное».
   — Да, да, — покивал седеющей головой доктор Неглович. — Медицина знает разные случаи. — Что вы имеете в виду?
   — Многие мужчины рассказывают, что у них было много женщин, но если по правде, мало кто может отличить женщину от мужчины.
   — Что вы такое говорите, доктор? — рассердился Порваш. — Что касается меня, то я уже с первого взгляда отличаю женщину от мужчины. И поверьте мне, у меня было их в жизни великое множество.
   — Я верю вам, пане Порваш. Но ведь вы не представляете мне никаких доказательств этого. Если я не ошибаюсь, целью вашего приезда сюда была своеобразная душевная терапия. Я рекомендовал вам больше смирения по отношению к жизни и миру.
   — У меня было множество женщин, — упрямо повторил художник. — Это были женщины белые, черные, мулатки. Одна из них, та самая, с волосатыми ягодицами, говорила мне: «Ложись, маленький, я сделаю тебе приятное».
   — Я вас понимаю, — согласно кивнул доктор. — А однако, как ваш терапевт, я должен обратить ваше внимание на то, что мужчина — как жаждущий путешественник в пустыне. Вокруг — фата-морганы и миражи, и нигде не видно источника, из которого можно было бы напиться воды. А как легко наткнуться на источник отравленный или высохший. Говорю вам правду, что тысячи опасностей подкарауливают мужчину, и иногда только его глупость, невежество или недостаток образования позволяют ему как-то брести по этой пустыне, которая зовется жизнью. Он напоминает слепца, который, не подозревая об опасности, беззаботно шагает над самой пропастью, и, диво, иногда может дойти до цели. Чаще, однако, он падает вниз и гибнет. Мир устлан скелетами мужчин, которые шли на зов своих страстей.
   — У меня в жизни было множество женщин… — повторил Порваш, но доктор перебил его пренебрежительным взмахом руки.
   — Только (виду женщину легко отличить от мужчины. А в самом деле, если углубиться в проблему, то иногда отличить ее от мужчины бывает необычайно трудно, я даже рискнул бы утверждать, что это невозможно. — Вы хотите мне внушить, что это не были женщины? — Да нет. Не ловите меня на слове. Я только говорю, что женщину только на вид легко отличить от мужчины, поэтому столько мужчин похваляются, что обладали множеством женщин. Для большинства людей, пане Порваш, — и это люди не какие попало, а разные литераторы, пишущие книжки, философы, профессора университетов, юристы — важно, что у данной человеческой особи записано в метрике или в удостоверении личности. А по существу, руководствуясь такими указаниями, мы совершаем фатальную ошибку. Откуда берется запись в метрике? Вот рождается новое человеческое существо, и акушерка информирует родителей: «Родилась девочка». Восхищенный папочка приподнимает пеленку своего новорожденного ребенка, видит чудесную щелочку между ногами и что есть духу бежит в загс, чтобы записать, что родился ребенок женского пола. — Так оно и есть, — поддакнул художник.
   — И это фатально, пане коллега. Потому что каждое человеческое существо обладает хромосомами. Вы слышали про них? — Учил в школе.
   — Ну вот. И эти хромосомы, когда чиновник в загсе записывает, что родилась особа женского пола, аж за животы держатся от смеха. Мало того, пане Порваш. У них нет не только животов, но нет и совести. И бывает так, что через два, три или четыре годика у этого существа, определенного, как «женского пола», няня или бабуся замечают маленький пенис, прорезывающийся из той чудесной щелки. Потому что хромосомы, пане Порваш, перестали хихикать и взялись за свою вредную работу. Полбеды, если что-то подобное заметят вовремя и побегут к врачу, хуже, если няня или бабуся никому не пикнут об этом ни слова. А еще хуже, пане Порваш, когда эти возмутительные хромосомы делают свою кротиную работу способом, невидимым для глаза. Врача, пане Порваш, мало интересует, какой пол записан в метрике человеческого существа. Для врача, пане Порваш, важен «пол хромосомный». А что вы можете сказать о хромосомном поле той мулатки с волосатыми ягодицами? Или что вы можете сказать мне о хромосомах тех двух пань, которые сидят в баре? Какой у них хромосомный пол?
   — Думаю, что соответствующий, — захихикал художник Порваш. — На это указывает бюстик у старшей и тонкие черты лица у младшей, хотя признаю, что жопка у нее, как у мужчины.
   — Эх, пане Порваш. Мужчина — как путешественник в пустыне, вокруг только миражи и фата-морганы. Я уже говорил вам, что эти хромосомы не имеют не только животов, но и совести. К сожалению, еще хуже с этой точки зрения бывают гонады, о которых вы, наверное, никогда и не слышали. — Правда, как-то не слышал, — признался Порваш. — Но они о вас слышали. Да, они слышали о каждом из нас. Скажу больше, — они живут в каждом из нас. А это ужасно изменчивая скотинка. Кто-то там записывает в загсе, что родилось дитя женского пола, а эти гонады аж корчатся от смеха, хоть вы их сатанинского смеха не услышите, потому что даже не знаете, что существуют какие-то там гонады. А это ни больше ни меньше очень специфические клетки, а скорее половые железы, которые влияют на выработку яйцеклеток у женщины и сперматозоидов у мужчины, и вообще решают, становится ли кто-то женщиной или мужчиной. И эти гонады, пане Порваш, иногда умудряются попадать в так называемую «дисгенезию», попросту спячивают. И тогда человеческое существо, записанное в загсе как «женского пола», не имеет менструаций, не хватает ему и вторичных, и третичных половых признаков. Поэтому мы, врачи, отличаем еще и «гонадальный пол». Но и это еще не все, коллега и приятель. Слышали ли вы о гормонах? Ну так, это хорошо. Это даже очень хорошо. Гормоны определяют развитие первичных, вторичных и третичных половых признаков человека. Но бывают гормоны мужские, и бывают гормоны женские. Человек должен их вырабатывать, чтобы стать мужчиной или женщиной. И вырабатывать в определенных пропорциях и в определенном возрасте. И вы думаете, что эти гормоны послушны записям, которые сделал чиновник загса? Они вообще понятия не имеют, что существует какой-то чиновник загса, и из заверенного круглой государственной печатью существа женского пола способны сделать мужчину. Мы, врачи, отличаем еще и «гормональный пол». Внимательно ли вы присмотрелись к этой молодой паненке в баре, к той, о которой вы соизволили заметить, что у нее маленькая жопка?
   — Чудесная девушка. Высокая, длинноногая, — причмокнул губами художник Порваш, хотя в висках у него снова начало стучать, и на мгновение он почувствовал страх.
   — И снова эти миражи и фата-морганы, — Неглович печально покачал своей седеющей головой. — Надо знать, пане Порваш, что у женщины при недостатке эстрогенов, то есть женских гормонов, хрящи длинных костей поздно отвердевают, отсюда и высокий рост. Вы догадываетесь, что эта девушка выработала немного женских гормонов, а значит, с точки зрения гормонального пола она пока не является женщиной, так, чем-то на грани между женщиной и мужчиной, чем-то, что, наверное, станет женщиной, но еще не стало в полном смысле этого слова. Как я уже говорил, женщину от мужчины легко отличить только по виду, а по существу это проблема очень сложная. Надо вам.знать и то, что мы отличаем и «хроматиновый пол», который определяется наличием или отсутствием телец Барра в ядрах клеток. Хромосомный пол и хроматиновый составляют так называемый «генетический пол». Положа руку на сердце могли бы вы сказать мне: эти две дамы, сидящие на табуретах в баре, имеют тельца Барра в ядрах своих клеток?
   — Вздор, — буркнул художник Порваш. — Пусть бы мне позволили снять с этой старшей платье и колготки, а с младшей ее вытертые джинсы, и я бы уж знал, женщины это или мужчины.
   — Как же вы в себе уверены, пане Порваш! Сделав это, вы бы смогли самое большее определить «генитальный пол» обеих этих особ. А ведь о том, является ли кто-то мужчиной или женщиной, говорит вовсе не вид половых органов, а то, что мы называем «пол внутренних половых органов». Не упаковка важна, а содержимое посылки. Не капот автомобиля имеет наибольшее значение, а мотор, скрытый под капотом. Ну, а вдруг окажется, что у этой женщины слепой загиб влагалища? И что вы тогда с ней будете делать? У женщины может быть красивый, округлый задик, бюстик и все, как говорят, на своем месте, или, если применить врачебный язык, она представляет собой женский фенотип, но, на милость Божью, кто же может вам поручиться, что в ней не скрывается комплекс феминизирующих ядер? И по существу хоть она выглядит как женщина, но на самом деле не женщина.
   Доктор Неглович старательно отрезал себе кусочек бифштекса, жевал его минутку в молчании, потом проглотил и продолжил:
   — Мы забыли о самом важном, пане Порваш. О том, является ли кто-либо мужчиной или женщиной, прежде всего говорит «психический пол», а стало быть — психическое ощущение собственного пола. Это ощущение позволяет личности психосексуально ориентироваться. Другими словами, если вы когда-нибудь захотите заняться какой-нибудь женщиной, не надо судить ни по ее внешнему виду, ни по поведению, надо попросту подойти, вежливо поклониться и спросить: чувствуете ли вы себя женщиной, а что касается меня, то я чувствую себя мужчиной. И таким способом вы избежите множества разочарований.
   У художника Порваша все сильнее стучало в висках, а к тому же его начинало слегка подташнивать. Он знал, почему — всякая физиология, а в особенности физиология женщины, наполняла его отвращением. В юности его сестры достаточно бесцеремонно обходились со своим бельем во время менструаций, испятнанные трусы валялись по всем углам. В такие минуты маленький Порваш чувствовал омерзение, терял аппетит, у него болела голова. Потом, когда он стал взрослым, достаточно было, чтобы какая-нибудь близкая ему девушка сообщила ему, что у нее менструация, как он тут же отдалялся от нее, не в силах подавить отвращения. У него было слишком буйное воображение художника, чтобы оно не навязывало ему объемный и цветной вид этих хромосом, гонад, телец Барра, каких-то там хроматин, которые возникли перед ним, похожие на испятнанные трусики, разбросанные по всем углам квартиры.
   — У меня в жизни было много женщин, — неизвестно, почему он упрямо возвращался к этой теме.
   — В этом нельзя быть уверенным на сто процентов, — серьезно ответил доктор. — Как я уже упоминал, женщину достаточно трудно отличить от мужчины. Для примера напомню вам о той мулатке, у которой был низкий голос, которая пела в ресторане на Пикадилли Циркус. Ягодицы у нее сильно заросли волосами, и она говорила вам: «Ложись, мой маленький, я тебе сделаю приятное». Эти оволосенные ягодицы тотчас же наводят врача на мысль: не имеем ли мы в этом случае дело с явлением, которое называется «хирсутизм». Припомните поточнее, может быть, и лоно у нее было сильно оволосенным, волосы доходили у нее до пупка, покрывали и ложбинку между грудями, она время от времени брилась, а вам говорила: «Ложись, моя маленькая, я тебе сделаю приятное»?
   — Нет, — решительно возразил художник. — Я уверен, что она говорила мне «Ложись, мой маленький».
   — На каком языке она вам это говорила? — спросил Неглович.
   — По-английски, конечно, — возмутился Порваш. — Я ведь говорил вам, что это было в Лондоне.
   — Вы ведь не знаете английского.
   — Не знаю, — согласился Порваш. — Но, черт возьми, даже не зная языка, я смогу отличить, то ли мне говорят «мой маленький», то ли «моя маленькая».
   — Ну что ж, — вздохнул доктор. — Может быть, вы и правы. Но я, однако, хочу вас предостеречь, чтобы вы не руководствовались исключительно метрикальным полом или внешним видом какого-нибудь человеческого существа. Сколько же женщин только с виду женщины, потому что страдают отсутствием влагалища и матки или недоразвитием матки. Бывают и такие, у которых существует перегородка между маткой и влагалищем, половые органы заросшие, и так далее, и тому подобное. Стоит вспомнить и о таких, у которых матка бывает двурогая или двойная, как встречается и двойное влагалище, но вы не думайте, пане Порваш, что с такой женщиной вы бы получили двойное удовольствие. Я уже несколько раз говорил, что мужчина — как одинокий путешественник в пустыне, он видит миражи и фата-морганы, и нигде нет источника, из которого можно было бы напиться чистой воды. Я помню, когда-то я воспылал страстью к одной женщине, которая, как мне казалось, была женщиной в полном смысле этого слова. Я пригласил ее на вечер, а когда нам пришлось танцевать оберек с подскоками, эта женщина вдруг остановилась и сообщила мне, что выронила вещи, которые и составляли предмет моей страсти. И не воображайте, пане Порваш, что женщина может выронить эти вещи так, как кто-то роняет монетку в двадцать злотых из дырявого кармана, хоть и некоторое сходство, конечно, есть. Тем не менее для меня это было неприятным сюрпризом. Виноваты в этом плохие акушерки, которые во время родов идут по легкому пути…
   На лбу художника Порваша выступил пот. Тошнота подкатилась к горлу, а боль в висках пульсировала все сильнее и быстрее.
   — Принесите, пожалуйста, немного минеральной, — велел доктор официанту, заметив бледность на лице Порваша и пот на его лбу. — У меня в жизни было много женщин, — снова начал Порваш. Доктор перебил его:
   — Необычайно захватывающим явлением, пане коллега, бывает проблема интерсексуальности. Пока женщина носит платье и рейтузы, все кажется в полном порядке. Еще лучше, если она носит брюки и коротко стриженые волосы, так как в этом случае разочарование у мужчин бывает меньшим. Но ведь всегда надо принимать во внимание вероятность встретить даму с аномалиями половых хромосом или приобретенными половыми расстройствами, особу, у которой произошло изменение психического пола или такую, у которой под влиянием гетеросексуальной деятельности гонад или надпочечников уже после рождения проявились вторичные половые признаки, присущие противоположному полу. Что же можно узнать о дамах, сидящих в кофейном баре на табуретах, если только посматривать на них незаметно и сбоку? Может быть, какая-то из них скрывает в себе как ткань яичников, так и ткань яичек? В таких случаях всегда гонадальный пол не совпадает с полом генитальным. И если вы захотите на минутку подойти к одной из этих дам, имейте в виду эти коварные гонады, дорогой приятель.