Николс Стэн. Магия цвета крови

   Серру услышанное явно огорчило.
   — Не можем же мы просто отступиться от него!
   — Никто этого и не предлагает. Вопрос лишь в том, что мы в состоянии сделать.
   — Многое, было бы желание, — заметил квалочианец.
   В этот момент мимо проходил Феникс, и Дислейрио окликнул его.
   — Скажи им то, о чем ты говорил мне раньше.
   — Что ты имеешь в виду? — Феникс озадаченно уставился на него. — А-а, это! Здесь не место для подобных разговоров, Куинн.
   — О чем вы? — У Серры разыгралось любопытство.
   Чародей молчал, поэтому заговорил Дислейрио.
   — Фениксу скоро исполнится сто лет. Получается, вы с ним ровесники, Рит?
   Квалочианец с каменным выражением лица смотрел на Дислейрио.
   — Мои поздравления, Феникс, — сказала Серра.
   — Спасибо. Теперь прошу извинить, мне еще со многими надо поговорить. — И он поспешил дальше.
   — Слушайте, а ведь он смутился, — заметил Дислейрио. — Хочу заметить, Рит, ты сохранился гораздо лучше его.
   Это, видимо, должно было прозвучать как дружеская шутка, но, судя по выражению лица Кэлдасона, он воспринял сказанное иначе. Так, по крайней мере, показалось Серре.
   Однако ей не было нужды волноваться по этому поводу. Охранник ввел в комнату посланца, и тот направился прямо к Куинну. Они пошептались, после чего Дислейрио отпустил его.
   — Ну, у нас есть новости, — обратился он к Кэлдасону и Серре. — Только что прибыл высокопоставленный представитель Гэт Тампура.
   — Кто? — спросила Серра.
   — Мы пока не знаем. Но его доставил специально зафрахтованный быстрый корабль, а в штаб-квартиру паладинов сопроводил очень внушительный эскорт.
   — Ты считаешь, это имеет отношение к Кинзелу?
   — Почему нет? Сначала происходит привлекающий всеобщее внимание арест, и тут же появляется официальное лицо высокого ранга. И до нас не доходило никаких слухов о предстоящем официальном визите.
   — Есть какие-нибудь предположения? — спросил Кэлдасон.
   — Только то, что дело обстоит даже хуже, чем мы думали.
   — Почему?
   — А что, если они вызвали по-настоящему опытного дознавателя или мастера пыточного дела?
   — Мне казалось, у них здесь и своих хватает. Знаете, что я думаю? Я думаю, что Карр недооценивает ущерб, который может причинить нам Руканис. Он знает о нашей деятельности достаточно много, и если… когда он заговорит, все может пойти прахом. Нужно сделать все, чтобы предотвратить это.
   — Что у тебя на уме, Дислейрио?
   — Он внес ценный вклад в наше дело, но теперь судьба или предательство превратили его в препятствие на нашем пути. Не хочу показаться жестокосердным, но если нам не удастся спасти Руканиса…
   — Продолжай.
   — … то предлагаю его убить.

15

   ТО, ЧТО ни одному пленнику никогда не удавалось сбежать из штаб-квартиры паладинов в Валдарре, было предметом их гордости. Хотя попытки как сбежать из тюрьмы, так и прорваться внутрь предпринимались. Однако они неизменно заканчивались неудачей и гибелью всех, кто принимал в них участие.
   Вопреки ожиданиям, важных пленников не содержали в плохо освещенных темницах глубоко в недрах крепости. Напротив, они все время находились на виду. Во дворе была расчищена большая площадка, на которой не осталось ни камня, ни дерева, ни травинки. Денно и нощно ее охраняли стражники с целой сворой псов, натасканных рвать жертву на части. Вторая линия защиты тоже не оставляла надежды: специальные заклинания самого высокого качества; фантомы, предназначенные для того, чтобы издавать оглушительные крики, а также калечить и убивать при любом намеке на несанкционированное вторжение.
   В центре площадки стоял каменный дом, одноэтажный, без окон, с плоской крышей и одной-единственной прочной дверью. Никаких попыток хоть как-то украсить внешний вид унылого серого здания не предпринималось. Внутри имелось всего шесть помещений: четыре из них представляли собой камеры, а два, мягко говоря, можно было назвать “комнатами для уговоров”.
   В данный момент в здании находился лишь один обитатель — Кинзел Руканис, лишенный воды, пищи и, что было ужаснее всего, сна. Обращались с ним без уважения, даже применяли насилие, хотя это скорее было проявлением грубости, чем жестокости. Главным образом от него добивались имен тех, кого он знал по Сопротивлению, и подробностей, касающихся этой организации. Пока он отказывался отвечать на все вопросы.
   Последние часа два он провел в неудобной позе на жестком деревянном стуле, со связанными запястьями, лицом к лицу со все более раздраженным Девлором Басторраном.
   — … Ты что, не понимаешь, что твое молчание тебя не спасет? — спросил паладин.
   — Я готов ответить на ваши вопросы.
   — Но пока не ответил ни на один!
   — Я не могу отвечать на вопросы о том, чего не знаю. Если вы и дальше будете спрашивать меня о…
   — Брось, Руканис! Мы оба прекрасно знаем, что ты связался с мятежниками.
   — Я отвергаю это обвинение! — гневно воскликнул певец. — Насилие противоречит всем моим…
   — У нас есть доказательства и свидетели.
   — Так представьте их. Предъявите мне обвинение, передайте мое дело в суд. Как гражданин империи, я имею на это право.
   — В условиях чрезвычайного положения степень ограничения прав граждан передается на усмотрение законных властей, — заявил Басторран.
   — Как же мне в таких условиях доказать свою невиновность?
   — Ну, что касается нас, то вопрос твоей невиновности или вины уже решен.
   — Тогда с какой стати мне с вами сотрудничать?
   — С такой, что в этом случае тебе придется легче.
   — Скажите, какой закон я нарушил. Приведите хотя бы один пример того…
   — Дело не в том, что сделал лично ты. Дело в твоих друзьях из так называемого Сопротивления. Нас интересует их деятельность. Расскажи о ней, и мы отнесемся к тебе гораздо терпимее. Но если и дальше будешь отмалчиваться… — В воздухе повисла угроза.
   — Боюсь, не смогу ничем помочь вам.
   — Боишься? Ты понятия не имеешь об истинном смысле этого…
   В дверь камеры негромко постучали. Басторран, явно рассерженный этим вмешательством, открыл ее и увидел своего помощника, Лахона Микина.
   — Ну, что еще?
   — Прошу прощения, мой господин, но вы просили сообщить, когда гость будет готов встретиться с пленником.
   — А-а, ну да. — Басторран повернулся к Руканису. — Подожди немного.
   Он вышел вместе с помощником, громко хлопнув дверью.
   Кинзел обмяк на стуле. Он понятия не имел, сколько еще продержится, а ведь по всему было ясно, что они пока даже не начали разминать мускулы. И теперь, по-видимому, появился какой-то новый персонаж, хотя будь он проклят, если мог хотя бы предположить, кто именно.
   Его раздумья прервал звук открывающейся двери.
   Девлор Басторран вернулся в сопровождении тощего человека — почти скелета, обтянутого кожей, — лет под шестьдесят. Он был совершенно лыс и чисто выбрит, с губами, напоминающими щель, и пронзительными ярко-голубыми глазами. Неброская, хотя и явно дорогая одежда ассоциировалась с богатством и властью. Человек показался Кинзелу смутно знакомым, но он не мог припомнить, чтобы когда-то встречался с ним.
   — У нас гость, — сообщил Басторран, словно представляя вновь прибывшего на каком-нибудь приеме. — Это комиссар Совета внутренней безопасности Лаффон.
   Кинзел не знал, что сказать. Перед ним была очень важная персона; и если все, что он о нем слышал, правда, — человек с, мягко говоря, небезгрешной репутацией.
   — Благодарю, генерал, это все, — сказал Лаффон Басторрану.
   — Паладина, похоже, задело, что его отсылают, точно какого-нибудь лакея.
   — Может, желаете, чтобы кто-то присутствовал при вашем разговоре с пленником? — спросил он.
   — Уверен, в этом нет необходимости. — Басторран коротко кивнул и вышел, оставив дверь полуоткрытой. Комиссар подтолкнул ее, так что осталась лишь небольшая щель, широко улыбнулся Кинзелу, подошел к нему и пожал связанные руки.
   — Мне так приятно встретиться с вами. — Кинзел невольно отпрянул.
   — Приятно?
   — О да. Я большой почитатель вашего пения, вашего таланта. Не раз слушал вас в Меракасе. — Лаффон опустился в кресло, которое недавно занимал Басторран. — Ну, как вы?
   Вопрос показался Кинзелу настолько абсурдным, что он не знал, что ответить.
   — Я…
   — Огорчены, без сомнения. Рассержены и оскорблены тем, что с вами так обходятся. Вполне понятно. Мы должны исправить эту ужасную ошибку.
   — Ошибку?
   — Да, конечно. Ведь это ошибка, не правда ли? Я имею в виду, что такой уважаемый человек, как вы, человек вашего положения, никак не может быть связан со столь недостойными людьми.
   — Могу сказать со всей откровенностью, господин специальный уполномоченный, что с такими я не общаюсь.
   — Именно. Уверен, это ужасное недоразумение. Хотя бы потому, что вы известный пацифист.
   — Я никогда не делал секрета из того факта, что являюсь противником насилия.
   — И это меня в вас восхищает, поверьте. Хотелось бы и мне иметь такие убеждения. Это нечто… Но, к прискорбию, не все имеют возможность их придерживаться. Увы, таков мир, в котором мы живем.
   — Какое отношение это имеет ко мне? Обвинения против вас основаны, главным образом, на том, что вы общаетесь с очень большим кругом лиц. Вы говорите, что никак не преступали закон, и, безусловно, я верю этому. Однако разве нельзя допустить, что кое-кто из людей, с которыми вы поддерживаете отношения, воспользовался преимуществом вашего… скажем так, неведения?
   — Нет. В смысле… как такое возможно?
   — Не стоит недооценивать собственную значимость. Вы имеете доступ в такие общественные круги, куда большинству людей вход воспрещен. Вы не допускаете возможности, что могли случайно, по неосторожности, обронить слово о том, что видели и слышали? Или, может быть, вас просили выполнить какое-нибудь маленькое поручение, просто так, по-дружески?
   — Я певец, а не политик. И конечно, я не доставляю сообщений и не выполняю никаких странных поручений.
   — Вот как. Сообщений.
   — Прошу прощения?
   — Вы только что сказали, что не доставляли сообщений. Вы сказали, не я. Интересно почему.
   — Ну, с ваших слов. Кажется естественным предположить…
   — Видите, как это легко?
   — Что вы имеете в виду? Что легко?
   — Забывать всякие мелочи в круговороте жизни. Я спросил, не брали ли вы на себя выполнение каких-либо поручений, а вы упомянули о доставке сообщений.
   — Нет, я ничего такого не имел в виду. В ваших устах это звучит так, словно я делал нечто постыдное, но это не соответствует действительности.
   — Тогда вы ничего не потеряете, сообщив нам некоторые имена, — с торжествующим видом сказал Лаффон.
   — Вы искажаете мои слова, делаете из меня преступника.
   Комиссара как будто напугало это предположение.
   — Мне и в голову не приходило ничего подобного. Уверен, вы никогда не делали ничего представляющего собой угрозу для государства… сознательно.
   — Что это значит?
   — Никогда нельзя быть уверенным в том, каковы намерения других. Когда дело касается безопасности государства, этим должны заниматься профессионалы. Все, что от вас требуется, — это назвать имена…
   — Зачем мне способствовать тому, чтобы другие люди оказались в такой же ситуации, как я?
   — Значит, другие люди существуют?
   — Я рассуждал чисто гипотетически.
   — Полагаю, у этих гипотетических людей есть имена?
   — Ничем не могу помочь вам, комиссар.
   — Возможно, вам кажется, что некоторые люди невиновны, и, возможно, так оно и есть, но необходимо провести соответствующее расследование.
   — Любое имя, которое я предположительно назову, станет результатом давления в чистом виде. На самом деле нет никого, заслуживающего вашего внимания.
   — Предоставьте нам судить об этом.
   — Я настаиваю на присутствии адвоката, прежде чем произнесу еще хотя бы слово.
   — Невозможно. — Лаффон вздохнул. — Послушайте, Руканис, в этом мире множество жестоких, склонных к насилию людей.
   — Это очевидная истина, не так ли, комиссар?
   — Зато для вас, по-видимому, не очевидно то, что их немало среди паладинов, и в данный момент вы находитесь как раз в их руках. Есть предел моего возможного влияния в этом деле.
   — Насколько я понимаю, паладины — это наемники. Вы для них высшая власть.
   — В конечном счете — да. Однако с учетом того обстоятельства, что это всего лишь протекторат, не сама Гэт Тампур… ну, возможно, понадобится некоторое время, чтобы стало ясно, кому на самом деле принадлежит высшая власть. А пока это будет происходить, вы останетесь у них под стражей. С другой стороны, если сейчас вы начнете со мной сотрудничать, я могу добиться, чтобы вас перевели под опеку Совета. Уверен, мое ведомство покажется вам гораздо более… вменяемым.
   — Прошу прощения, но позвольте мне усомниться в этом.
   На лице Лаффона возникло раздраженное выражение.
   — Вы никак не поймете, насколько серьезно ваше положение, Руканис. Вы понятия не имеете, как много нам известно о вашей деятельности.
   — А мне показалось, будто вы сказали, что это ошибка.
   — Не понимаете, да? Это не вопрос вашей невиновности, вины или даже наивности. Вы просто должны делать то, что мы вам говорим.
   — Совесть не позволяет.
   — В наши беспокойные времена немногие могут позволить себе такую роскошь, как совесть. Говорите. Сообщите мне все, что знаете, и избегнете многих неприятностей.
   — Я ведь уже сказал…
   — Прекрасно, — жестко оборвал Кинзела Лаффон и встал. — В таком случае я умываю руки.
   Он подошел к двери и дважды ударил по ней кулаком. Дверь открылась.
   На пороге стоял высокий мускулистый человек в традиционном черном одеянии и маске пыточных дел мастера.
 
   Таналвах вздрогнула.
   Что с тобой? — спросила Серра. Озноб пробежал по спине.
   — Ну, становится холоднее.
   — Нет, это что-то другое.
   Они сидели на попоне, разложенной на вершине холма.
   — Ты не одинока в своем горе, Тан. Мы все здесь, чтобы поддержать тебя. Хотелось бы мне, чтобы ты понимала это.
   — Я понимаю и очень благодарна вам за это. Но ведь нельзя то же самое сказать о Кинзеле, верно? Я все время думаю, как он там. Один, и, кто знает, что ему приходится… — договорить у Таналвах не хватило сил.
   Подруга попыталась отвлечь ее.
   — По крайней мере у тебя есть дети, и они в безопасности.
   Она кивнула на играющих с Кучем Тега и Лиррин. Чуть поодаль стоял Кэлдасон, глядя на город. Сгущались сумерки, и столица начинала мерцать магической энергией. Скоро им предстояло вернуться туда.
   — Ты права, — согласилась Таналвах, — а я настоящая эгоистка.
   — Почему?
   — У меня есть дети. Теперь они мои, и я люблю их, как своих собственных. А ты потеряла единственную дочь, и у тебя нет никого. Прости, что говорю об этом так прямо. Надеюсь, не слишком разбередила тягостные воспоминания. — Серра покачала головой, и Таналвах продолжила: — Я за говорила об этом только потому, что ты можешь понять, что я сейчас испытываю. Скажи, тебя мучила мысль, что все могло бы быть по-другому, если бы ты действовала иначе? Ты упрекала себя?
   — Конечно. Думаю, в подобной ситуации это происходит со всеми.
   — Тогда ты понимаешь мои чувства. Я кое в чем поступила неправильно, а некоторые вещи мне вообще делать не следовало. И теперь Кинзел расплачивается за это.
   — Меньше всего тебе стоит осуждать себя.
   — Ты не знаешь…
   — Расскажи, — мягко попросила подруга.
   — Не могу.
   — Ладно. Я всегда рядом, если у тебя возникнет желание поговорить. Одно скажу, Тан. Твоя ноша и так велика; не следует добавлять к ней еще и чувство вины. Поверь, я знаю, что говорю.
   Таналвах кивнула, хотя, казалось, была не слишком убеждена.
   К подругам подбежали Тег и Лиррин. Желая, чтобы Таналвах приняла участие в их играх, дети принялись тянуть ее за руки, пока она не встала и не подошла к Кучу.
   Некоторое время Серра наблюдала за ними. Потом рядом с ней сел Кэлдасон.
   — Посмотри на них, — сказала она. — Хотелось бы и мне быть ребенком. Все плохое для них осталось в прошлом, забыто, страница жизни перевернута. Как им это удается?
   — Не знаю; со мной такого никогда не бывало. Но это хорошо, что они могут. Как Таналвах?
   — Разве не очевидно, что с ней происходит?
   — Трудно составить какое бы то ни было мнение, если тебя избегают.
   — Не упрекай ее за это. Она очень переживает. А теперь, вдобавок, ее гложет чувство вины.
   — Что такого она сделала, чтобы испытывать это чувство?
   — Уверена, что ничего. Но она думает иначе.
   — Ты не говорила ей о заявлении Дислейрио насчет того, что Кинзела нужно убить?
   — Конечно нет! За кого ты меня принимаешь?
   — Прости, мне следовало знать, что ты этого не сделаешь.
   — Хотя я много думала о нем. В смысле о Дислейрио. И пришла к выводу, что мне трудно понять этого человека. Кажется, вот он, весь на ладони, а потом вдруг возьмет и выскажет что-нибудь… в таком духе.
   — Наверно, в этом нет ничего удивительного. Братство праведного клинка… ну, они, в некотором роде фанатики. Целиком сосредоточены на своей цели и, если понадобится, готовы смести любую возникшую на пути к ней преграду.
   — Это и придает им уникальность, не правда ли? Я знаю всего одного столь же одержимого человека.
   Рит вымученно улыбнулся.
   — Скверная у меня репутация, да? — Женщина улыбнулась в ответ.
   — Не расстраивайся, это можно сказать и обо мне.
   — Братство — патриоты. Для человека вроде Куинна смириться с необходимостью отказа от борьбы за свободу своей страны — горькое лекарство. Присоединиться к Карру в его стремлении обрести вторую родину… ну, это наверняка много для них значит.
   — Они, наверно, монархисты?
   — По моим представлениям, да. Они поклялись в верности короне.
   — Но это не делает их сторонниками Мелиобара?
   — Так оно и есть. Однако нетрудно понять, почему они махнули на него рукой и связались с Карром.
   Они снова обменялись улыбками. Потом Серра посерьезнела.
   — Нельзя сказать, что он выглядит лучше, да?
   — Карр? Нет. Он, безусловно, вымотался, но этим дело не ограничивается. Тут кроется что-то еще. Болезнь, надо полагать.
   — Знаешь, ты ведь мог бы облегчить его ношу.
   — Попробую угадать. Ты имеешь в виду доставку золота.
   — Правильно, Рит.
   — Это ведь не он посоветовал тебе заговорить об этом? И не кто-нибудь из них?
   — Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы строить такие предположения. Просто мне пришло в голову, что это было бы правильно. Недавно мы с Тан разговаривали о переселении на остров, и она сказала, что дело должно двигаться, что Кинзел хотел этого. Он отдал нашему делу все, включая, возможно, и собственную жизнь. Мне кажется, мы должны выкладываться не меньше.
   — По правде говоря, я и сам рассуждаю примерно так же.
   — Ну, это было бы слишком легко! Я думала, ты станешь упираться.
   — Нет, я и правда начал подумывать о том, чтобы сделать это. Хотя предпочел бы искать клепсидру.
   — Карр говорит, что доставка золота на шаг приблизит нас к этому. И я верю ему. Сопротивление, и Соглашение в частности, похоже, не меньше тебя жаждет найти источник.
   — Если я все же поплыву на Дайамонд, хотелось бы, чтобы ты была со мной.
   — Нет, не думаю…
   — Послушай. Тебе гораздо лучше. Ты стала спокойнее, сильнее, хотя, конечно, еще не совсем оправилась…
   — Давай, давай, нахваливай.
   — Но ты ведь и вправду ценный помощник, и мне будет тебя очень не хватать. По-моему, мы отлично сработались.
   — Спасибо. Я тоже так думаю. Просто не уверена, что мне разрешат. Кроме того, после случившегося мне, наверное, нужно быть рядом с Тан.
   — За ней есть кому приглядывать.
   — Рит… — Серра перевела взгляд на Таналвах, чтобы убедиться, что та их не слышит. — Я собираюсь разболтать чужой секрет. Она носит дитя.
   — О! И чье? Кинзела?
   — Чье же еще? — На лице Ардакрис возникло выражение насмешливого презрения. — Ох уж эти мне мужчины! Теперь понимаешь? Если что-то случится с ним, а меня не будет рядом…
   — Понимаю.
   — Смотри не говори никому. Я обещала.
   — Но ты пересмотришь свое решение, если Кинзел выберется из этой заварухи?
   — Если это ему удастся… да, скорее всего. Но давай не будем морочить себе головы, Рит. Для этого ведь должно случиться чудо, правда?

16

   ГРАЖДАНЕ Джеселлама, столицы империи Ринтарах, жили весьма упорядоченной жизнью, многие аспекты которой управлялись сверху. Большинство это вполне устраивало — пока они не вступали в конфликт с волей государства, что было гораздо легче сделать, чем многие из них подозревали.
   Являясь частью жестко контролируемого общества, средний гражданин рассчитывал на государство в части обеспечения жильем, едой и защитой. Он надеялся, что его роль в управлении страной будет более чем номинальной и, если не будет переходить четко определенные границы дозволенного, в вопросах накопления благосостояния и магии его предоставят самому себе. И уж точно, обычный гражданин не питал надежд ни на какую, даже самую мимолетную встречу с власть предержащими.
   Если обычному человеку все же случалось — в виде исключения — получить доступ в окруженные высокими стенами владения своих правителей, он сталкивался там со многими вещами, казавшимися удивительными даже в мире, насквозь пронизанном магией.
   Одним из более-менее скромных примеров такого рода чудес был некий потрясающий сад, имевший целый ряд особенностей, которые и делали его совершенно невероятным. Во-первых, в нем росло огромное множество цветов, которые просто не могли цвести в одно и то же время года. Во-вторых, здесь были растения — экзотические, прекрасные, странные, — не знакомые большинству даже опытных садоводов. Еще одна особенность этого поражающего своим изобилием сада состояла в том, что он занимал четко очерченный круглый участок земли, за пределами невидимой разделительной линии которого все сохло и увядало, как и положено в это время года. Казалось, сад накрыт прозрачным куполом, внутри которого господствуют совершенно другие погодные условия.
   За садом ухаживал долговязый старик с безупречной кожей и буйной растительностью на голове, хотя и то и другое выглядело неестественно. На коленях, с лопаткой в руке, он, казалось, был в своей стихии. Но горе тому, кто ошибочно принял бы его за слугу. Простая одежда садовника и грязь под ногтями — таков был самый могущественный человек в Ринтарахе, старейшина Фелдерт Джасинт, глава правящего Совета.
   Неподалеку от сада стоял флагшток, на котором развевался флаг с гербом Ринтараха: орел с распростертыми крыльями, в обрамлении скрещенных молний. Человек, направлявшийся в сторону удивительного сада, бросил взгляд на этот флаг.
   Едва он пересек невидимый барьер, на него обрушилась волна тепла и изысканных запахов.
   — Добрый день, брат. — Джасинт поднял взгляд.
   — А-а, Рилан. Нечасто я тебя здесь вижу.
   — А я думал, что ты, возможно, на встрече, где обсуждается наша стратегия.
   Правитель поднялся и стряхнул грязь с рук.
   — На подобных собраниях они прекрасно справляются и без меня, — ответил он. — Я предпочитаю проводить время здесь.
   — Никогда не понимал, что во всем этом привлекательного, Фелдерт. Ты, похоже, выращиваешь эти растения, даже не прибегая к магии. И не используешь помощь слуг.
   — Важно как раз то, что я все делаю сам. Это дает мне возможность подумать.
   — И отчасти утолить свою страсть к подлинному творчеству? Учитывая, что в значительной степени этот вид деятельности ушел для нас в область преданий.
   — И стал мечтой.
   — Пожалуй.
   — Еще одна причина, по которой я провожу так много времени здесь в трудах, состоит в том, что это в некотором роде сопереживание с теми, кого мы называем простыми людьми.
   — Зачем тебе это нужно? — Рилан удивленно смотрел на брата.
   — Потому что они сбились с пути. Или мы. Народ не ценит то, к чему привык. Некоторые осмеливаются даже поднять против нас оружие.
   — Как всегда, на такую наглость один ответ — сила.
   — Мы притесняем их сильнее, чем когда-либо, и постоянно ужесточаем наказания, но это, похоже, лишь еще больше воспламеняет их. И, как нам известно, Гэт Тампур действует точно так же, с тем же результатом.
   — Подумай, насколько хуже была бы ситуация, если бы мы этого не делали. Что ни говори, общество не рухнуло. У нас нет анархии.
   — Я все чаще ловлю себя на сочувствии тем, кто считает лучшим выходом просто уничтожить народ, который служит нам, и начать все заново. Именно так поступает природа, готовясь к будущей весне.
   Рилан перевел взгляд на сад.
   — В отличие от тебя. Здесь всегда одно и то же время года.
   — И это как раз то, что мы должны сделать со своими подданными.
   — Что ты имеешь в виду, брат?
   — В наших интересах впрячь их в ярмо так, чтобы им и вздохнуть было некогда, а не предоставлять, как мы делаем сейчас, все большую и большую свободу действий. Дело дошло до того, что они уже осмеливаются бросать нам вызов.
   — У них не хватит человеческих ресурсов, чтобы постоянно поддерживать пламя в топке своей борьбы. Мы выстоим.
   — Но это ведь еще не все, верно? Нам нечасто приходилось сталкиваться с таким количеством всяких вроде бы незначительных неприятностей одновременно. Мало все возрастающего сопротивления нашему правлению, существует еще военный вождь со своей экспансией. От посланной нами на север экспедиции пока никаких известий. Это тебя не волнует?