Николс Стэн. Магия цвета крови

   Надежда оказалась ложной. Пожизненное рабство на галере равносильно смертному приговору. Единственная разница состоит в том, что гребец на галере умирает дольше и мучительней, чем тот, чью жизнь оборвалась на виселице или плахе.
   — Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно. Увести пленника.
   Когда Кинзела тащили из зала заседаний, он, проходя мимо паладинов и Лаффона, заметил, что все трое пребывали в отличном расположении духа.

21

   — МЫ ЧЕРТОВСКИ рискуем, — прошептал Кэлдасон.
   — Ради Тан я готова рисковать, — ответила Серра. — Скорее всего, это для нее последняя возможность хотя бы мельком увидеть его.
   Вдоль улицы стояли люди. Не в шесть рядов, как в случае проезда какого-нибудь выдающегося сановника или в праздничный день, и все же толпа была достаточно велика, чтобы те, кто не хотел привлекать к себе внимания, могли затеряться в ней.
   Рит и Серра кутались в плащи с опущенными капюшонами, Таналвах и Куч тоже оделись в неброскую одежду. Вокруг, смешавшись с толпой, находились еще примерно два десятка людей из Сопротивления, добровольно вызвавшихся выступить в роли телохранителей — если возникнет такая необходимость.
   — Теперь, наверно, уже скоро, — заметила Серра. — Но я все никак не пойму, почему мы решили не устраивать засаду.
   — Оглянись и увидишь: здесь полным-полно не только солдат и ополченцев. Спорю, среди горожан множество переодетых агентов. И, хорошо представляя себе их методы, рискну предположить, что в фургоне с Кинзелом сидит кто-то, готовый при первых признаках беспокойства перерезать ему горло.
   — Эти ублюдки способны и на такое, правда? Я испытываю ужасное чувство беспомощности, Рит.
   — Таналвах сейчас очень трудно. Может, тебе стоит пойти к ней.
   — Да, у меня только что мелькнула та же мысль. Я пришлю сюда Куча.
   Кэлдасон кивнул, и Серра направилась к подруге. Остановившись рядом, она сказала одними губами:
   — Куч, ступай к Риту.
   — Зачем, Серра? Я и тут…
   — Куч!
   — Ох! Ладно. Увидимся позже, Таналвах. — Женщина мягко улыбнулась ему, и парнишка растворился в толпе.
   — Глупо, конечно, спрашивать об этом, Тан, но как ты?
   — В это трудно поверить, но я как бы перешагнула за грань ярости, отчаяния и всего такого… Внутри меня словно все заледенело.
   — Может, это была и не такая уж разумная идея — прийти сюда.
   — Нет-нет, я хочу быть здесь. Я должна. Ты понимаешь меня, правда? Ты ведь не уведешь меня отсюда?
   — Конечно нет. Ради чего, по-твоему, мы все здесь собрались?
   — Знаешь, я ужасно горжусь Кинзелом.
   — Естественно. Я тебя понимаю.
   — В смысле, я в особенности горжусь тем, что он не сломался под… пытками.
   Чувствовалось, как Таналвах трудно далось произнести последнее слово.
   — Нам точно неизвестно, пытали его или нет, Тан.
   — Пожалуйста, Серра; я не настолько наивна. Хорошо, что ты пытаешься оградить меня, но я знаю, на что способны эти люди. Я достаточно много сталкивалась с ними, когда была шлюхой в Ринтарахе.
   — Прости.
   — Это очень важно — что Кинзел не назвал никаких имен. Что никто не пострадал по его вине.
   — Он очень мужественный человек.
   — Да. Но не все верили в это, правда? Кое-кто говорил, что он не выдержит и поставит под удар множество людей.
   — Так считали далеко не все.
   — Возможно. Однако некоторые опасались этого так сильно, что даже возникла идея убить Кинзел а, чтобы заткнуть ему рот.
   — О-о! Ты, значит, знала об этом?
   Серре как-то не пришло в голову спросить откуда.
   — Да. И мне кажется, я догадываюсь, кто предложил. Мне было ужасно больно, когда я услышала об этом. Но я не упрекаю его.
   — Очень великодушно с твоей стороны.
   — Это ведь сродни тому, что говорил Кинзел: нужно думать о максимальном благе для максимального количества людей. Он так часто повторял это, что я начала думать, будто наша маленькая семья не является частью этого максимального количества людей. Он прежде всего заботился о других, а уж потом о себе и, возможно, о тех, кто ему близок.
   — Тан…
   — Нет. Он такой, какой есть, и в этом одна из причин, почему я люблю его.
   — Я уверена… Я знаю, что он любил тебя и детей больше всего на свете.
   — Да. И в этом я нахожу утешение. Но, знаешь, у меня такое чувство, что все закончится хорошо.
   — Правда?
   — Правда. Я верю, что придет время, когда мы будем вспоминать сегодняшние ужасные события просто как дурной сон. И снова будем вместе.
   — Тан, не стоит рассчитывать на чудо. Жизнь не похожа на сказки и любовные баллады.
   — Так будет. Я думаю, люди заслуживают счастья.
   — Если кто и заслуживает, то это ты.
   — И я сделаю все от меня зависящее, чтобы оно к нам вернулось.
   Серра почувствовала растущее беспокойство.
   — И что, по-твоему, ты можешь сделать?
   — Есть способы, Серра. Дорогу осилит идущий, верно? Так учит Ипарратер.
   — А-а, понимаю.
   И все же у Серры возникло чувство, что рассуждения Таналвах имеют отношение не только к богине.
   Стоя неподалеку, Рит и Куч исподтишка бросали взгляды на женщин.
   — Рит, как, по-твоему, Тан справится?
   — Трудно сказать. Ей нанесен ужасный удар. Однако до сих пор она вела себя как сильная женщина.
   — И, опять же, дети… Серра говорит, что необходимость заботиться о Теге и Лиррин должна помочь Тан выстоять.
   — Думаю, она права.
   — Люди готовы многим пожертвовать ради своих детей, правда?
   — Да. Иногда и всем.
   — Я почти не помню свою мать, — признался Куч. — Но все равно благодарен ей.
   — Она же продала тебя!
   — Ну да. Только, по-моему, отдавая меня господину Домексу, она думала, что обеспечивает мне лучшее будущее. Что-то вроде того, что сделал мой брат, уйдя в армию. Не знаю, хотел он на самом деле служить в армии или нет. Думаю, он просто надеялся, что маме станет легче, если у нее будет одним ртом меньше.
   — Ты скучаешь по брату?
   — Мне хотелось бы увидеться с ним. Я часто спрашиваю себя, как сложилась его жизнь.
   — К чему ты завел этот разговор, Куч? Обычно ты не слишком откровенен в том, что касается твоей семьи.
   — Жаль Кинзела и Тан. Они стали одной семьей, а теперь их снова разлучили. По-моему, это несправедливо.
   — Жизнь далеко не всегда справедлива. Пора бы тебе уже понять это. Нет закона, согласно которому добро всегда побеждает.
   Куч замолчал, обдумывая слова своего приятеля. Наконец он спросил:
   — Как думаешь, что будет с Кинзелом?
   — Что будет с ним? Боюсь, ничего хорошего.
   — Ну, ведь ему не вынесли смертного приговора.
   — Именно это они и сделали. Приговорили его к медленной, мучительной смерти. С галер никто не возвращается, Куч. Кому повезет, того ждет быстрый конец. Несчастный случай или что-нибудь в этом роде. Это не такая уж редкость. Иначе…
   — Ох! Как думаешь, Тан это понимает?
   — Конечно.
   — Тогда, мне кажется, она воспринимает все на удивление спокойно.
   — Она мужественная. Или просто в шоке. А может, и то и другое. — Квалочианец наклонил голову. — Слышишь?
   — Что это?
   — Они приближаются.
   Издалека донеслись голоса, которые постепенно становились громче. Чем ближе подходила процессия, тем очевиднее становилось, что собравшиеся на улице люди ведут себя очень по-разному.
   — Почему шум такой странный? — удивился Куч.
   — Потому что он не единообразный. Некоторые приветствуют Кинзела, другие оскорбляют его.
   — Почему они действуют таким образом, Рит? — спросил Куч. — В смысле, везут его по улицам. Они же могли доставить его в порт по-тихому, верно?
   — Демонстрируют свой трофей и одновременно предупреждают. Не важно, как высоко ты стоишь или какой любовью в народе пользуешься, — от их мести ты все равно не защищен. С целью предостеречь тех, кто готов сбиться с пути истинного и примкнуть к Сопротивлению. Однако я не уверен, что их расчет оправдался. Прислушайся к толпе.
   Теперь не вызывало никаких сомнений, что зрители раскололись на два лагеря. Крики одобрения и осуждения звучали примерно с одинаковой интенсивностью, и судя по тому, как вела себя значительная часть толпы, Кинзел не утратил своей популярности. Некоторые свистели, плевались и даже швырялись тем, что под руку подвернется, но большинство просто молча стояли с мрачным выражением на лицах. В поле зрения Рита попадались люди, которые махали руками, хлопали в ладоши, однако квалочианцу не показалось, что таким образом они выражали одобрение действиям властей.
   Появилась повозка в сопровождении паладинов; внутри взгроможденной на нее клетки, вцепившись руками в прутья, стоял Кинзел. Его лицо сохраняло бесстрастное выражение.
   Миг — и процессия миновала Куча и Кэлдасона.
   Толпа, странно притихшая, начала рассеиваться. Рит и Куч подошли к Серре и Таналвах.
   — Давайте не будем тут задерживаться, — предложил квалочианец.
   — По-моему, он видел меня! — Глаза Таналвах сияли.
   — Наверняка. — Серра обхватила женщину за плечи. — Однако сейчас нужно уходить; на улицах небезопасно.
   Появились двое из Сопротивления и сообщили, что неподалеку ждет экипаж.
   — Таналвах, езжай с Кучем, — велела ее подруга. — Мы с Ритом скоро к вам присоединимся.
   Когда улица опустела и донесся стук колес отъезжавшего экипажа, Серра покачала головой.
   — Не нравится мне, как она себя ведет. Это неестественно.
   — А что, по-твоему, естественно в такой ситуации? Она в шоке.
   — Я и сама так подумала, но… Не знаю. Нет, это что-то другое.
   — Не пойму, о чем ты.
   — Рит, она напоминает… ну, меня. Какой я была пару месяцев назад.
   — Думаешь, она может попытаться что-то сделать с собой?
   — Не исключено. С другой стороны, дети. Думаю, забота о них поможет ей прийти в себя. Если же нет…
   — Ты что, опасаешься, что она может причинить вред им?
   — Маловероятно. Очень маловероятно. Хотя кто может быть уверен, что сделает или чего не сделает человек? Поверь, я говорю, основываясь на личном опыте.
   — В таком случае тебе нужно как можно больше времени проводить с ней.
   — Я тоже так считаю. Проклятье, Рит! Почему ты должен именно завтра отплыть с этим золотом?
   — После того как ты сама долго убеждала меня, а Карр расстарался и организовал все так быстро, теперь я вряд ли в состоянии отложить это дело.
   — Нет, конечно нет. Просто все так сошлось. И…
   — Да?
   — Просто я очень хочу быть рядом с тобой.
 
   Миновав наиболее многолюдные кварталы города, процессия прибавила скорость. Почему бы и нет? Дорога впереди была расчищена, на каждом углу стояли патрульные.
   И вот колеса повозки загрохотали по мостовой порта. Это была та самая пристань, где, как теперь казалось, таким далеким, далеким летом Кинзел впервые увидел Таналвах и детей.
   Повозка остановилась около большого здания с зарешеченными окнами. Клетку отперли, и Кин-зел, едва передвигая ноги в тяжелых кандалах, направился туда в сопровождении двух стражников.
   Ему предстояла встреча с товарищами по несчастью — на нескольких скамьях съежились пятьдесят — шестьдесят осужденных, все — в ручных кандалах с пропущенными сквозь них длинными цепями. Руканиса толкнули к ближайшей скамье. Охранник буркнул что-то, и сидевший на ней заключенный подвинулся, освобождая место.
   А потом рядом с ним на колени опустился кузнец и, повозившись с кандалами, присоединил певца к группе каторжников, скованных общей цепью.
   Стояла тишина, прерываемая лишь звоном цепей и покашливанием. В воздухе повисло напряженное ожидание, и спустя полчаса ситуация прояснилась.
   С важным видом вошел мускулистый, но с огромным животом мужчина; он был лыс, как колено, и смугл, с черными щетинистыми усами. На нем были кожаные штаны и жилет, тоже кожаный, расстегнутый, несмотря на холод, на безволосой груди. На верхнем правом предплечье был вытатуирован дракон — эмблема Гэт Тампура. Весьма запоминающийся облик довершали тяжелые сапоги на толстой подошве и ремень с большой золотой пряжкой, на бедре болтался кривой меч в ножнах. В руке мужчина держал усеянный шипами хлыст.
   — Усвойте главное, из чего будет состоять ваша новая жизнь, — скрипучим голосом неторопливо заговорил он. — Я ваш надзиратель. Вы дерьмо. Вы называете меня господином или богом, а еще лучше не называете никак. Мое слово для вас закон; ваша жизнь не стоит и крупинки соли. Если я скажу “прыгай”, вы прыгнете. Работать будете, пока я не скажу “хватит”, что бывает нечасто. Если я велю задом проковырять дыру в киле, вы так и сделаете. А тот, кто затеет драку, дорого заплатит за это. Может, даже и своей жизнью — если я назначу такую цену.
   Надзиратель пошел вдоль ряда, вглядываясь в лица своих подопечных. Мало кто осмеливался встретиться с ним взглядом.
   — Все на борту, кто без кандалов, выше вас, так что повиноваться им следует без вопросов. Однако прежде всего господин для вас я. Если посмеете огорчить меня так или иначе или будете повиноваться недостаточно быстро, вас ждет наказание, начиная от того, что вас выпорют, и кончая тем, что лишитесь ноги; начиная от того, что вам выжгут глаз каленым железом, и кончая тем, что отправитесь на корм акулам. Куда мы плывем, вас не касается. Чем мы занимаемся, тоже. — Он дошел до Кинзела и, по всей видимости, узнал его, так как его темные глаза презрительно сузились. — У нас тут любимчиков нет. Никого не интересует, кем вы были в прежней жизни, которая с этого мгновения закончена, осталась в прошлом, забыта. Высокого вы происхождения или низкого — для меня все равно, вот так-то. — Он поднял хлыст. — Да, и если вы сумеете прожить еще тридцать лет, императрица вас помилует. Не слишком обольщайтесь: это еще никому не удалось.
   Мужчина зашагал дальше, и до опального певца донеслись его слова:
   Думаю, вы обрадуетесь, узнав, что мы выходим с отливом. Ваша морская прогулка начинается через час. Надеюсь, она доставит вам не меньше удовольствия, чем мне. Вот только я знаю, что это не так.
   Едва смуглолицый покинул помещение, как туда вошли стражники с корзинами. Они шли вдоль ряда, раздавая кружки с мерзкой на вкус водой и маленькие ломти черствого черного хлеба.
   Десять минут спустя вереница скованных цепью каторжников покинула барак, подбадриваемая щелканьем бичей помощников надзирателя. По трапу их загнали на корабль, а потом — на нижнюю палубу.
   Вдоль бортов стояли скамьи, на каждой помещалось два человека. Когда каторжники расселись, их за запястья приковали к огромным веслам, торчащим наружу сквозь щели, прорезанные в корпусе корабля; ноги же за щиколотки пристегнули цепью к кольцам в полу. Соседом Кинзела оказался худощавый старик с разбитыми губами.
   Когда все приготовления были закончены, появился надзиратель.
   — Учитывая, что это ваше первое путешествие, — заявил он, — все пройдет легко и гладко. Руки на весла!
   Послышался ритмичный стук барабана.
   Кинзел сжал весло, чувствуя, как по щеке побежала слеза.

22

   НОЧЬ опустилась на город. В одном из ничем не примечательных жилых кварталов Валдарра в тени раскидистого дерева стоял экипаж. От подслушивания тех, кто скрывался в нем, защищали искусные чары, к тому же кучера отослали с каким-то поручением, требующим долгого отсутствия.
   За наглухо зашторенными окнами шла оживленная беседа.
   — Давай повторим еще раз, — настаивал Девлор Басторран.
   — Пожалуйста, если желаешь, — устало отозвалась Афри Корденза, — но трех раз, по-моему, больше чем достаточно. Знаешь ли, я не тупица. — Я должен быть уверен, что ты запомнила все детали. Это в высшей степени рискованная операция.
   — Нам не привыкать к рискованным ситуациям. Доверься мне.
   — Одна ошибка, и ты навредишь не только мне, но и себе самой — точнее, вам обоим. Сделай все как следует и получишь, что душа пожелает.
   — Ты заплатишь нам?
   — Сказал же, что да.
   — Скоро?
   — Да, да, да! Я же дал тебе слово. Теперь, может, будешь так любезна и повторишь все еще раз, идет? В какое время ты должна быть на месте?
   — Незадолго до полуночи.
   — Правильно. У тебя будет время, чтобы проникнуть внутрь, сделать, что требуется, и скрыться. Ты должна убраться оттуда до того, как пробьют часы. Понятно?
   — Что тут не понять?
   — В доме два входа. Главный пусть тебя не волнует, ты проникнешь внутрь через запасной — он находится с задней стороны здания. Там одна дверь, и снаружи стоит охранник.
   — Я должна убить его.
   — Да, и смотри, аккуратнее. Оставишь его в живых, и нам обоим конец. Потому что ты покажешь ему вот это. — Девлор поднял свиток пергамента с красным восковым оттиском. — Моя личная печать. Она заставит его заколебаться и подпустить тебя достаточно близко, чтобы ты могла прикончить его. Какие две вещи ты должна сделать потом?
   — Убить его просто мечом, без помощи магии, и унести с собой пергамент.
   — Это важно. Оставить его там означает смертный приговор для нас обоих. — Паладин сунул руку в карман. — С помощью вот этого ключа откроешь дверь, втащишь тело охранника внутрь и запрешь за собой дверь.
   — И в этот момент отделюсь от Африма.
   — Правильно. Оставишь его у двери на случай, если кто-нибудь неожиданно появится. Это очень маловероятно, потому что существуют лишь две копии этого ключа, но я хочу предусмотреть все возможности. Итак, ты в доме. Что дальше?
   — Поднимаюсь на один лестничный пролет. Там будет еще одна дверь.
   — Открываешь ее вот этим ключом. — Он покачал им перед глазами мелд. — Действуй тихо. Войдя внутрь, ты окажешься в его личном кабинете, сначала — в маленькой занавешенной нише. Скорее всего, он будет работать за письменным столом, спиной к нише. Подойдешь к нему незаметно — если, конечно, умеешь действовать именно так.
   Я очень хорошо умею действовать незаметно.
   — Если он окажется не за письменным столом, ты, по крайней мере, застанешь его врасплох. Однако, если он тебя увидит и завяжется схватка, не рассчитывай, что справиться с ним будет легко.
   — Я буду наготове.
   И снова то же условие: покончить с ним нужно без всякой магии. Сделав дело, устрой в кабинете небольшой беспорядок. Создай видимость, будто там произошла драка, — если предположить, что ее в самом деле не будет. Потом выбей дверь, через которую вошла. Все должно выглядеть так, словно кто-то проник внутрь, не используя ключ. Кабинет находится в удаленной части дома и обшит деревянными панелями. Поэтому можешь не опасаться небольшого шума, но не заходи слишком далеко. Да, и убедись, что замок заперт, когда будешь ломать дверь. Если увидят, что он в момент взлома был открыт, это может нас выдать. Расскажи, что произойдет дальше.
   — Спускаюсь по лестнице к Африму, и мы проделываем то же самое с наружной дверью.
   — Это самый опасный момент. Если кто-нибудь будет проходить мимо по переулку или, ломая дверь, вы привлечете к себе внимание…
   — Мы убьем их.
   — Да. Важно, чтобы впоследствии никто не смог дать твое описание. Это разрушило бы весь план. И снова — никакой магии.
   — Можешь не сомневаться.
   — Надеюсь. Не хотелось бы повторения вашей драки с Кэлдасоном и той женщиной.
   — Не мы ее затеяли. Они следили за нами.
   — Это меня и беспокоит. Если они преследовали тебя от штаб-квартиры паладинов, значит, подозревают, что мы с тобой как-то связаны.
   — Ну и что? Это им ничего не даст. Кто им поверит? Да и, что ни говори, вскоре у Кэлдасона будет много других хлопот.
   — Надеюсь. Держи. — Он вручил Афри ключи и пергамент с печатью. — И то и другое ты мне потом вернешь.
   — Конечно.
   — Еще одно. Если у тебя в голове шевелится мысль с помощью этих вещей шантажировать меня, забудь об этом. Ты не просто не получишь никакого вознаграждения; я направлю всех до одного паладинов разыскивать тебя. С приказом убить, как только ты будешь обнаружена.
   — Выкинь и ты эту мысль из головы. Едва дело будет сделано, мы с Афримом уберемся отсюда навсегда.
   Именно на это Девлор Басторран и рассчитывал.
 
   В городском доме Айвэка Басторрана шел прием. Гостей перед этим событием отбирали очень тщательно и встречали с радушием, которое было выше всех похвал. Присутствовали не только самые влиятельные семьи Беальфы, но и множество известных и состоятельных граждан Гэт Тампура.
   В бальном зале играл маленький оркестр, и одетые по последней имперской моде пары уже начали танцевать. В соседней комнате Айвэк и Девлор Басторраны, оба в форме, приветствовали гостей, ручеек которых все еще не иссяк, несмотря на поздний час.
   — Превосходная идея пришла тебе в голову, — сказал Айвэк. — Проявить таким образом уважение к Лаффону.
   — Я рассуждаю как политик, дядя. Теперь, когда Совет получил добро на операции за пределами Гэт Тампура, Лаффон становится еще более влиятельным человеком. Такое впечатление, что он пользуется особым расположением императрицы. Быть в хороших отношениях с ним никак не повредит паладинам.
   — Ну, я рад, что ты не упускаешь из виду такие вещи, Девлор. Я не силен во всех этих дипломатических тонкостях. Никогда не был силен.
   — Может, и так, дядя, но все равно хвала тебе и честь за то, что ты предоставил свой дом для сегодняшнего приема.
   — Уверен, придет день, и ты станешь одним из достойнейших руководителей кланов, мой мальчик.
   — Спасибо, дядя. С нетерпением жду этого. Только не слишком торопись, ладно? — Айвэк засмеялся.
   — Как скажешь, дядя. А вот и наш почетный гость!
   К ним подошел Лаффон, с хрустальным кубком, наполненным водой. Девлор подумал: “Как это типично для него — не пить ничего крепче этого напитка”.
   — Замечательный прием, господа! — — Улыбка осветила лицо Лаффона. — Еще раз благодарю вас. Приятно встретить здесь своих единомышленников.
   — Мы планировали устроить этот прием с того самого момента, как услышали о вашем приезде, — соврал Девлор. — А теперь для него больше оснований, чем когда-либо, — после в высшей степени удачного завершения дела Руканиса, в котором вы сыграли столь важную роль.
   — Верно, верно, — закивал его дядя.
   — Вы преувеличиваете значение моей персоны в этом деле. — Лаффон поднес кубок к бледным губам.
   — Ну что вы! К тому же это, можно сказать, двойной праздник, — заявил генерал.
   — В каком смысле?
   — Мало того, что вина Руканиса была доказана. Нам следует отметить еще одну вашу победу, комиссар. А именно тот факт, что теперь в войне против мятежников Совету отводится более значительная роль.
   — Императрица, выразив нам свое доверие, оказала тем самым великую честь. И Совет сделает все, чтобы она не пожалела об этом.
   — Да благословят ее боги! — Айвэк большим глотком допил вино и поставил кубок на поднос проходившего мимо слуги.
   — Я абсолютно уверен, что вы лично и Совет не разочаруете императрицу, — заметил Девлор. — Не говоря уж о том, что паладины всегда будут рады взаимодействовать с вами.
   — Разумеется, — с той же степенью совершенно очевидного лицемерия ответил Лаффон. — Я очень рассчитываю на то, что и в дальнейшем мы будем работать в столь же тесном контакте, как в деле Руканиса.
   Подошедший к ним в этот момент Лахон Микин поклонился, попросил извинить его и коротко прошептал что-то на ухо младшему Басторрану, после чего тут же удалился.
   — Прошу простить меня, — обратился к своим собеседникам Девлор. — Возникла небольшая проблема, требующая моего внимания.
   — Конечно, мой мальчик. Дело прежде всего, не так ли? Защитники закона не знают покоя. Иди, я составлю компанию комиссару.
   Как и было оговорено заранее, Микин просто напомнил ему, что до полночи осталось немногим более четверти часа. А по традициям паладинов тост в честь почетного гостя провозглашали именно в полночь.
   Девлор покинул зал, где проходил прием, по дороге кивая и улыбаясь гостям. Вышел в коридор, затем ненадолго задержался у входной двери, сказал какой-то пустяк стражникам и вернулся в зал.
   Его дядя и Лаффон все еще беседовали.
   — Все в порядке, мой мальчик? — спросил Айвэк.
   — Конечно, дядя. Правда, тебе придется покинуть нашего гостя, совсем ненадолго. — Девлор перевел взгляд на Лаффона. — Нужно решить вопрос, какое вино подавать сейчас. Для хозяина дома это очень важная проблема.
   — Конечно, я понимаю.
   — Неужели ты сам не можешь разобраться с этим, Девлор? — Айвэк явно был не в восторге.
   Племянник вперил в него сердитый взгляд.
   — Будет лучше, дядя, если ты решишь сам.
   — А? Ну, ладно. Прошу прощения, комиссар.
   И старший Басторран позволил увести себя в другую комнату, где было гораздо меньше народу.
   — Дядя, у меня были серьезные основания срочно отвлечь тебя от комиссара.
   — Да? Ты и впрямь хочешь, чтобы я сам отобрал вино?
   — Нет! Вино тут совершенно ни при чем! Возникла проблема, которую, по моему мнению, лучше уладить вдали от любопытных глаз. Только что прибыл посыльный вот с этим. — Девлор слегка распахнул мундир, демонстрируя торчавший из внутреннего кармана конверт.
   — Что это?
   Молодой человек наклонился к нему и прошептал:
   — На конверте печать самой императрицы. — Брови Айвэка поползли вверх.
   — Послание имперского двора? — Девлор кивнул.
   — Я решил, что в данных обстоятельствах стоит действовать с особой предусмотрительностью.