Николс Стэн. Воины Бури

   Страйк шутку не принял:
   — Орки не…
   У самого его уха просвистела стрела. Лошадь попыталась встать на дыбы, он, натянув поводья, с трудом удержал ее.
   — Сзади! — проревел Джап.
   Орки, извлекая из ножен оружие, развернулись.
   К ним скакала группа всадников на карликовых яках, косматые и со злобными глазами. Каждый был примерно в треть орка ростом, коренастого сложения. Неестественные, сферические головы непропорционально большие, уши торчком, глаза запавшие, с мясистыми веками. Существа были совершенно безволосыми — если не считать кустистых бакенбард, — а шкура у них отливала зеленым.
   — Гремлины? — удивленно воскликнул Хаскер. — Этим-то мы на какую мозоль наступили?
   — Хочешь пойти и спросить? — резко ответил Страйк.
   — Они атакуют! — предостерег Элфрей. У некоторых гремлинов были миниатюрные луки. Приближаясь к оркам, лучники выпускали стрелы. Несколько стрел просвистело у Росомах над самой головой. Одна вонзилась Хаскеру в седло, другая — в руку одного из рядовых. Пара Росомах ответили тем же самым.
   — К черту! — прорычал Страйк. — Вперед!
   Пришпорив коня, он возглавил атаку, отряд последовал за ним. По уши в грязи, поливаемые потоками дождя, они ринулись на неприятеля. Гремлины тоже продолжали движение. Стороны бросились друг на друга, как две волны. Послышались воинственные кличи, зазвенела сталь. Началась лютая потасовка. Свистели в воздухе мечи, рубили топоры, копья погружались в плоть.
   С первым гремлином Страйк разделался по-быстрому. Отклонив плохо рассчитанный удар противника, он проткнул ему грудь. Тот полетел на землю. Следующий скрестил свой меч с мечом Страйка с поразительной яростью. Они делали выпады и блокировали удары неприятеля. Сталь ударялась о сталь, выбивая примитивный ритм. Благодаря жестокому напору, Страйк прорвал оборону противника. Завершающим ударом он проткнул гремлину легкое. Следующая дуэль началась без перерыва…
   На полном скаку, находясь между двух врагов, Элфрей развернул древко знамени поперек движения. Древко ударило по обоим противникам, достаточно сильно, чтобы вышибить их из седел. Удержав оружие, Элфрей перевел его в оборонительную позицию, и вовремя, потому что подоспел третий враг. Уклонившись от его меча, Элфрей вонзил наконечник древка противнику в живот. С развороченными кишками тот полетел на землю…
   Коилла, метнув дротик, попала другому гремлину прямо в глаз. Тот, вопя, рухнул. Коилла тут же нашла новую цель и уже собралась метнуть нож, когда на нее сбоку налетел еще один неприятель. Его меч уже был в замахе и просвистел у самого ее носа. Она мертвой хваткой вцепилась врагу в запястье и принялась колоть ножом. После трех ударов, быстрых и глубоких, противник осел на землю.
   Один из товарищей погибшего тут же бросился на Коиллу. Его ятаган свистел в воздухе. Откинувшись в седле, она ногой вышибла гремлина из седла. Тот свалился на землю, на милость лошадиных копыт. Не успела Коилла выпрямиться, как на рандеву к ней прибыл еще один гремлин. Она обнажила меч…
   Меч Хаскера завяз в животе жертвы. Через несколько секунд сержант по той же причине остался без кинжала. Теперь он нырял среди сражающихся, выискивая себе оружие.
   Шанс появился быстро — он увидел гремлина, скрестившего меч с одним из орков. Хаскер поскакал параллельно с гремлином. Тот ничего не замечал и поэтому стал легкой жертвой для остервеневшего сержанта. Хаскер изогнулся, мощным рывком выдернул гремлина из седла и перетащил к себе. Тот пытался брыкаться, но толку от этого не было. Сержант с размаху грохнул его спиной о луку седла. Хрустнул позвоночник. Выдернув меч из слабеющих пальцев, Хаскер швырнул тело на землю.
   Очередной противник ринулся на него с копьем наперевес. Хаскер вильнул вбок и обрушил меч на древко, разрубив его пополам. Быстро повернувшись, он нанес второй удар, по жилистой шее гремлина. Тот упал на землю. Подоспели еще двое врагов. Издав боевой клич, он ринулся на них…
   Страйк едва успевал оценивать обстановку. По его расчетам, Росомахи положили уже около половины нападавших. Рядовые держались молодцом, и, похоже, никто из отряда не был серьезно ранен. Еще чуть поднатужиться, и они победят. Бросившись в гущу битвы, он опять принялся рубить направо и налево.
   Все решили последующие десять минут яростной схватки. Те из гремлинов, кто был способен на это, начали отступать, оставляя позади, в грязи, тела погибших товарищей и мертвых яков.
   Коилла поразила одного из отступающих. Дротик вонзился ему между ключицами.
   Страйк галопом подскакал к ней.
   — Будем преследовать? — спросила она. Вглядываясь в дождевые полотнища, он посмотрел на удаляющихся всадников.
   — Нет. У нас нет времени на игры. — И, сложив ладони рупором, прокричал: — Не преследовать! Возвращаться!
   Несколько рядовых, успевших было броситься в погоню, остановились и, разбрызгивая грязь, резко развернулись. Остальные принялись обыскивать трупы врагов.
   Джап, Элфрей и чуть позже Хаскер присоединились к Страйку и Коилле.
   — Какого дьявола им от нас было надо? — спросил Элфрей.
   Страйк покачал головой:
   — Одним богам известно. Есть потери?
   — Вроде бы ничего серьезного. Займусь ранами.
   — Наверное, они хотели получить обещанную за нас награду, — предположила Коилла.
   — А может, их подослала Дженнеста, — почесал в затылке Джап.
   — Для таких дел гремлинов не нанимают, — покачал головой Страйк. — Скорее всего, хотели получить награду.
   Их окликнул рядовой.
   — Что такое, Хистикк? — рявкнул в ответ Страйк.
   — Здесь один живой, капитан!
   Спешившись и разбрызгивая грязь, офицеры подошли посмотреть. Элфрей был уже там. Он опустился в грязь рядом с гремлином, который вполне мог быть молодым, хотя таковым, как и все представители его народа, не выглядел. У него была глубокая рана в груди. Кровь смешивалась с дождем, окрашивая одежду гремлина в алый цвет.
   Раненый хватал ртом воздух. Глаза у него были открыты, и он беспрерывно облизывал губы.
   Джап наклонился и сразу перешел к делу.
   — Чего вы так старались? Из-за награды?
   Гремлин сфокусировал взгляд, но, по-видимому, не понял вопроса.
   — Из-за награды? — повторил Джап. — Зачем вы напали на нас?
   Элфрей возился с раной. Гремлин закашлялся. Из уголка рта у него потекла алая струйка. Но он заговорил.
   — Расплата, — прошептал он. Страйк не понял:
   — Ты о чем?
   — Вендетта… месть.
   — За что? Чем мы вас обидели?
   — Убийство… сородича…
   — Ты хочешь сказать, что мы убили вашего сородича?
   — Мы убивали прежде каких-нибудь гремлинов? — громко, обращаясь ко всем, спросил Хаскер.
   Коилла зашикала на него.
   — Кого же мы, по-вашему, убили? — тщательно подбирая слова, спросил Страйк.
   — Мой клан… дядя… — задыхаясь, проговорил гремлин. — Он был всего лишь… старым, безвредным… ученым. Он не… заслуживал такого конца.
   В животе у Страйка возникло неприятное чувство.
   — Его имя?
   Гремлин некоторое время молча смотрел на него, потом проговорил:
   — Моббс.
   В сознании Страйка мелькнули образы из сна о преисподней. Сердце у него заколотилось, он остолбенел.
   — Это тот книжный червь? — переспросил Хаскер.
   Коилла склонилась над гремлином:
   — Ты ошибаешься. Мы встречались с Моббсом, но это и все. Когда мы с ним расстались, он находился в добром здравии, — Она не знала, доходят ли до гремлина ее слова.
   Хлопоча над раной, Элфрей заторопился. Кровь не останавливалась. Тканью он промокнул лицо раненого, чтобы убрать воду.
   Страйк пришел в себя:
   — Известие о смерти Моббса для меня очень печально. Мы все огорчены. Он не был нам врагом. В каком-то смысле, у нас даже есть причины благодарить его.
   Хаскер, хотя и не очень громко, но фыркнул.
   — Почему вы решили, что это сделали мы? — продолжал Страйк.
   Дыхание гремлина опять стало поверхностным.
   — Один из наших… нашел его. Повсюду были… группы орков. Черные Скалы. — Несмотря на боль, раненый сумел придать лицу презрительное выражение. — Ты прекрасно… знаешь это.
   — Нет! — воскликнула Коилла. — Все было наоборот, мы спасли его!
   — И вы все время шли за нами по пятам? — удивился Страйк. — Ваши усилия были напрасны, мой друг.
   — Это Деллоран, — сказала Коилла.
   — Разумеется. Кто же еще? — Страйк вздохнул. — И бьюсь об заклад, Дженнеста поспособствовала распространению этой истории, чтобы дополнительно облить нас грязью. — Он опять навис над гремлином. — Это были не мы, поверь мне.
   Раненый, по-видимому, не слышал.
   — У вас много… врагов, — прошептал он. — Ваши дни… сочтены.
   — Зря вы положили столько жизней, — сказал Страйк. — Разве не хватает убийств вокруг, зачем еще добавлять?
   — Болтаешь много… орк.
   — Мы вовсе не обезумевшие животные. Но если нападаешь на нас, то нужно ожидать, что мы дадим сдачи. Это мы и сделали. Что же касается Моббса, то говорю тебе…
   Элфрей положил Страйку руку на плечо и медленно покачал головой. Потом наклонился и осторожно закрыл глаза гремлина.
   Страйк поднялся:
   — Черт! Мы только несем с собой смерть и страдание!
   — И на нас валят все, — добавил Джап.
   — Бедный Моббс, — прошептала Коилла.
   — Мы действительно ответственны за его гибель, — сказал ей Страйк. — Пусть косвенно, но все равно ответственны.
   — Это не так.
   — Почему не так?
   Она не ответила. И никто не ответил.
   На долю секунды Страйку показалось, что Деллоран, по крайней мере, заплатил за все. Потом до него дошло, что этого в своем видении он не узнал. Или все-таки узнал?..
   Дождь усиливался.

8

   Дождь стучал по парусине палатки. Дженнеста ходила туда и обратно. Терпение не входило в число ее достоинств, и она не видела особого смысла его в себе культивировать. Она придерживалась убеждения, что ждут слабые, а сильные приходят и берут. Если хочешь чего-то добиться, хватай желаемое. Но нынешний предмет ее желаний находился вне пределов досягаемости.
   Она думала и об истощении земной магии. Ведь именно из-за этого ее волшебство стало таким спорадическим, и требуются огромные усилия, чтобы восстанавливать затраченные силы.
   Разочарование и неуверенность сделали ее опасной более обычного. А в случае с Дженнестой это много значило.
   Она раздумывала над идеей отдать какой-нибудь взбалмошный приказ. Но чего она этим добьется? Кто-то погибнет напрасно, а она получит удовольствие от запаха крови…
   Тут полог раздвинулся, и показался почтительный Мерсадион. Он поклонился и собрался заговорить.
   — Мы готовы выступать? — пренебрегая формальностями, спросила Дженнеста.
   — Почти, ваше величество.
   — Ненавижу зря терять время.
   — Армия нуждалась в отдыхе, мэм, и животных надо было накормить.
   Дженнесте все это было прекрасно известно, так что она лишь досадливо махнула рукой.
   — Если ты пришел не затем, чтобы доложить о готовности к выступлению, то зачем?
   Прежде чем отвечать, он поколебался.
   — Есть новости, мэм.
   — И судя по выражению твоего лица, не слишком хорошие.
   — Дело касается вашей хозяйки драконов, Глозеллан.
   — Ее имя мне известно, генерал. Так что с нею?
   Он подыскивал слова.
   — Она… и еще двое других, вместе с драконами… они… покинули службу в ваших войсках, ваше величество.
   Дженнеста выслушала. В ее глазах начали разгораться две крохотных сверхновых звезды.
   — Покинули службу в моих войсках, — медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнесла она. — Под этим ты подразумеваешь дезертирство, верно?
   Она показалась генералу свернувшейся в кольца гадюкой, в любой момент готовой ужалить. Не доверяя своему голосу, он кивнул.
   — Ты уверен? — она осеклась. — Ну конечно, уверен. Иначе бы не рискнул сообщить мне подобное.
   Кому, как не Мерсадиону, было знать, что так оно и есть.
   — Но у нас нет никаких причин сомневаться в преданности других наездников, — осмелился сказать он.
   — Точно так же, как у нас не было причин сомневаться в преданности Глозеллан. — Дженнеста кипела; казалось — вот-вот, и взорвется.
   Генерал попытался умиротворить ее.
   — Если у вас имеются подозрения, можно заменить наездников. И у нас по-прежнему достаточно драконов, мэм. Что касается новой хозяйки, то есть несколько кандидаток на повышение, которые…
   — Все наездники — шоколадки. Разве хоть одной из них можно доверять? В этих эскадронах надо провести большую чистку.
   — Ваше величество…
   — Сперва Росомахи, потом наемники, которых я послала за ними; теперь мое дело предала и хозяйка драконов. — Королева пригвоздила генерала к месту ледяным взглядом. — И все это время идет постоянный отток из армии. Как получилось, что меня окружают трусы и предатели?
   На этот вопрос он бы никогда не решился ответить. Он стал лихорадочно обдумывать, как уйти от ответа.
   — Вы можете рассматривать это как процесс самоочищения войск, мэм. Останутся лишь самые верные вашему величеству.
   Она расхохоталась. Откинув голову, мотая черными, как вороново крыло, волосами. Сверкнули белые острые зубы. В глазах заплясали веселые искорки.
   Мерсадион нервно изобразил полуулыбку.
   Дженнеста разом совладала с собой и, все еще улыбаясь, сказала:
   — Не думай, что я нашла в твоем высказывании что-то остроумное, я смеялась от презрения.
   Его лицо приняло прежнее настороженное выражение.
   — Ты умеешь высказываться дипломатично. Ты пытаешься убедить меня, что флакон наполовину полон. — Она наклонилась к нему, от ее смеха осталось лишь быстро исчезающее воспоминание. — Но ты всего лишь орк. Когда дело доходит до необходимости думать, это вызывает у тебя перенапряжение. Давай я тебе объясню, почему предательство разлагает войска. Потому что офицеры недостаточно суровы, из-за чего хромает дисциплина. А командная цепочка завершается у твоего порога.
   «Только тогда, когда дела идут плохо», — подумал Мерсадион.
   Дженнеста резко отодвинулась:
   — Я не потерплю разболтанности. Это твое последнее предупреждение.
   Он ожидал чего угодно, но только не того, что последовало за этими словами.
   Королева плюнула в генерала.
   Слюна попала ему на правую щеку, под глаз и до самого уха. Этот поступок шокировал его, он растерялся и не знал, как реагировать.
   Потом он почувствовал тепло. По всей правой стороне лица распространялся колючий жар.
   Мерсадион дернулся и поднял руку, но прикосновение к пораженной области лишь усугубило ситуацию. Через несколько секунд жар усилился, в кожу как будто вонзались мириады раскаленных игл.
   Дженнеста стояла с презрительным выражением лица. Хотя видно было, что сцена ее слегка забавит.
   Ощущение усиливалось. Казалось, Мерсадиона облили кислотой. Не выдержав, он закричал. Лицо у него покрылось волдырями. Он почувствовал запах горящей плоти. Боль превратилась в пытку и продолжала усиливаться. Он уже вопил без остановки.
   — Последнее предупреждение, — взвешивая каждое слово, произнесла Дженнеста. — Подумай об этом. — Небрежным жестом она отпустила его.
   Охваченный болью, с искаженным лицом, источающим миазмы, Мерсадион на ощупь бросился из палатки. Налетевший порыв ветра откинул полог, и Дженнеста увидела, как орк, спотыкаясь, добрел до бадьи с водой и окунул в нее голову.
   Собственная выходка выразила лишь малую толику ярости, которую у королевы вызвали новости. Она по горло сыта этими предательствами, и если генерал еще раз принесет ей такие новости, то заплатит за это жизнью. Но сейчас она удовлетворилась тем, что поставила на нем клеймо неудачника. В буквальном смысле слова.
   Она принялась обдумывать происходящее. Время словно растянулось в бесконечность. Но ему пришел конец, когда явились несколько орков-телохранителей, неуклюже демонстрируя подобострастие. Они привели пленницу в цепях — жертвоприношение, призванное восполнить силы королевы, хоть и временно. Несмотря на дурное настроение, вид «сосуда» возбудил любопытство Дженнесты.
   Так много рас, такой зверский аппетит, так мало времени…
   Прежде она никогда не пробовала нэппи. Нимфы пастбищ и лесов, они были редкой, исчезающей расой и отличались робостью. Их не часто можно было увидеть.
   Эта была замечательным экземпляром. Довольно высокая для своей расы — фута в три высотой. Стройная, со сверкающей, словно светящейся, кожей. Ее отличала тонкая красота.
   Некоторые утверждают, что у нэппи два сердца. Ну что ж, проверим… Это на некоторое время отвлечет Дженнесту от неприятных мыслей.
 
   Дождь наконец прекратился.
   Страйк разрешил сделать короткий привал на отдых. Отряд расположился в месте, где береговая линия Норантеллиа изгибалась в небольшую бухточку. Сгущались сумерки. Над черным, колышущимся под ветром океаном неслись хмурые облака.
   После еды Коилла и Страйк удалились от остальных. Сидя на лошадиной попоне и потягивая вино — подарок кентавров, — они некоторое время говорили о нападении гремлинов. Но усталость, тепло, вызванное алкоголем, и, превыше всего, желание поделиться тревогой сделали свое дело. Страйк заговорил о загадочных видениях. Вскоре Коилла уже знала все.
   — Ты уверен, что место, которое ты видишь в снах, тебе незнакомо? — спросила она. — Я имею в виду, по… реальному миру.
   — Нет. Один климат чего стоит. Мы когда-нибудь видели Марас-Дантию в ее исходном виде?
   — Тогда, может, ты просто все придумал? — осмелилась предположить Коилла. — Твое сознание каким-то образом создало мир, каким ты хочешь его видеть.
   — То есть, ты просто говоришь в вежливой форме, что я сошел с ума.
   — Нет! Я не это имела в виду. Ты не сумасшедший, Страйк. Но когда мир катится в тартарары, естественно хотеть…
   — Не думаю, что дело в этом. Как я уже говорил, сны, или что там они из себя представляют, так же реальны, как и все, что мы видим вокруг. Ну почти так же реальны…
   — И ты каждый раз видишь одну и ту же женщину?
   — Да. И не только вижу. Я… встречаюсь с ней, разговариваю с ней, точно так же, как я это делал бы, находясь в состоянии бодрствования. С той лишь разницей, что все ее речи очень разумны.
   Коилла нахмурилась:
   — Необычно для снов. Она не похожа на кого-то из твоих знакомых?
   — Я бы вспомнил, поверь мне.
   — Ты говоришь о ней так, будто она реальна. Но это всего лишь сны, Страйк.
   — А может, нет?.. Я называю их снами только потому, что не могу подобрать другого слова.
   — Все это происходит, когда ты засыпаешь, верно? Следовательно, это не может быть ничем иным, кроме сна.
   — У меня возникает такое чувство…— Расстроенный своей неспособностью подобрать нужные слова, Страйк затряс головой. — Я не могу от него отделаться. Этого не поймешь, пока не испытаешь на себе.
   — Давай проясним вопрос, — как будто говоря о самом обыкновенном деле, сказала Коилла. — Если не сны, то что это, по-твоему, такое? Что с тобой происходит?
   — Как будто… как будто, когда я засыпаю, моя внутренняя защита ослабевает, и что-то входит внутрь.
   — Послушай сам себя. Это ерунда.
   — Ерунда?.. Но дело доходит до того, что я не хочу засыпать.
   — Эти… сны ты видишь каждый раз, когда засыпаешь?
   — Нет, не каждый. Но с каждым разом становится вроде как хуже. Каждый раз, когда мне хочется спать, я как будто бросаю монету и не знаю, что выпадет: орел или решка.
   Прежде чем заговорить, Коилла тщательно взвесила каждое слово.
   — Если это не сны, то существует еще одна возможность, которую стоит обдумать. Может, это магическое нападение?
   — Со стороны Дженнесты, ты имеешь в виду? Коилла кивнула.
   — Я думал об этом, конечно. Ты полагаешь, она такое может?
   — Кто знает?
   — Но зачем ей? То есть, какой в этом смысл?
   — Чтобы заставить тебя думать, что ты сошел с ума. Чтобы посеять в тебе сомнения и со всех сторон осадить твое сознание.
   — Мне это тоже приходило в голову, но почему-то я в такое объяснение не верю. Как я уже говорил, эти сны во многом… приятны. Пару раз они даже добавляли мне уверенности. Разве это на руку Дженнесте?
   — Я не утверждаю, что это именно она. Просто мне кажется, что такая возможность не исключена. И кто знает, как работает ее искаженная логика?
   — Тут ты права. Хотя я все равно думаю, что она станет действовать менее окольными путями. — Страйк некоторое время изучал лицо Коиллы. И в конце концов решился выложить все карты. — Это еще не все.
   — То есть?
   — Сны — это не единственная странность. Есть кое-что еще.
   Вид у Коиллы стал озадаченный и встревоженный.
   — О чем ты?
   Страйк набрал в грудь побольше воздуха:
   — Все эти дела с Хаскером и звездами… Помнишь, он говорил, что они… пели ему.
   — У Хаскера была лихорадка.
   — У меня ее не было.
   Коилле потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Наконец она произнесла:
   — Так ты тоже? — судя по ее тону, она не верила своим ушам.
   — Тоже.
   — Боги!.. Да ты, я смотрю, о многом умалчивал!
   — Ты по-прежнему считаешь, что я в своем уме?
   — Если ты спятил, то вместе с Хаскером. Не забывай…
   Они обменялись сдержанными улыбками.
   — Что ты имеешь в виду, когда говоришь об их пении? — спросила Коилла. — Ты можешь выразиться точнее Хаскера?
   — Пожалуй, нет. Это как с видениями, объяснить трудно. Но слово «поют» не хуже любого другого.
   Его рука потянулась к мешку на поясе. Этот жест стал бессознательным, вроде как потребность фетишиста прикоснуться к фетишу. Если бы его спросили, зачем он это делает, он бы объяснил страхом потерять…
   — Я обязана извиниться перед Хаскером, — сказала Коилла. — Я сомневалась в нем. Мы все сомневались.
   — Теперь я тоже иначе смотрю на его поступки, — признался Страйк. — Но ему ни слова. И вообще, никому ничего не рассказывай.
   — Почему?
   — Вряд ли это поднимет боевой дух. Когда Росомахи узнают, что у их капитана галлюцинации, а звезды ему поют…
   — Но ты рассказал мне. Почему?
   — Потому что уверен: ты меня поймешь. В придачу, если бы ты пришла к выводу, что я спятил, то не стала бы этого от меня скрывать.
   — Нет, я не думаю, что ты спятил. Что-то с тобой происходит, это ясно, но мне оно не кажется безумием.
   — Надеюсь, ты права, — вздохнул Страйк. — Так ты никому не скажешь? Ради сохранения дисциплины в отряде…
   — Если ты так хочешь, не скажу. Но мне кажется, они бы поняли. По крайней мере, офицеры. Даже Хаскер. Впрочем, Хаскер бы понял в первую очередь! И знаешь, такие вещи нельзя скрывать вечно.
   — Если это начнет мешать мне командовать Росомахами, я им скажу.
   — А потом что?
   — Тогда и увидим.
   Коилла не стала настаивать на более четком ответе.
   — Если опять захочешь поговорить, — предложила она, — то я всегда рядом.
   — Спасибо, Коилла.
   Сняв бремя, Страйк испытал облегчение. В то же время ему было немного стыдно — ведь он признался в том, что считал слабостью. С другой стороны, поскольку Коилла не восприняла происходящее с ним за слабость, чувство стыда было не слишком острым.
   Росомахи грузили пожитки и сворачивали одеяла. Кое-кто, ожидая приказаний, смотрел в сторону Страйка.
   Он передал флягу Коилле:
   — На-ка, согрейся. Нам пора выступать. Сделав хороший глоток, она вернула ему флягу. А когда оба встали, спросила:
   — Как думаешь, у нас есть шансы в Рафетвью?
   Вполне вероятно. По крайней мере, так мне кажется.
   — До сих пор твои предчувствия сбывались. Ты их выкладываешь нам в самых сложных обстоятельствах. Может быть, Джап прав насчет развивающейся способности к ясновидению?..
   Она сказала это в шутку. Оба знали, что орки никогда не обладали магическими способностями. Однако эти ее слова наводили на мысль, что за фасадом событий скрывается нечто еще, более сложное и таинственное, и вряд ли слишком забавное.
   — Отправляемся, — сказал Страйк.
   Они ехали весь вечер, постоянно находясь в готовности к любой атаке.
   Коилла ехала в хвосте колонны, сзади нее находились лишь тыловые патрули. В какой-то момент к ней присоединился Элфрей.
   После того как они обменялись несколькими общими фразами, он бросил быстрый взгляд вперед, потом оглянулся и, убедившись, что никто их не слышит, произнес:
   — Меня беспокоит Страйк.
   Сразу вспомнив недавний разговор со Страйком, Коилла опешила. Но ничем не выдала своего состояния и просто спросила:
   — Почему?
   — Ты, наверное, и сама замечала, что он постоянно погружен в себя.
   — Да, временами он становится каким-то далеким, — согласилась она.
   Элфрей посмотрел на нее скептически:
   — Я бы сказал, более чем далеким.
   — Ты ведь знаешь, он в состоянии постоянного напряжения. И потом, это же не мешает ему руководить отрядом, верно?
   — В наших рядах есть те, кто не согласится с таким утверждением. — Элфрей бросил на Коиллу быстрый взгляд. — Ты знаешь, что я к их числу не принадлежу. На своем веку я перевидал всяких капитанов, — добавил он. — Страйк — самый лучший.
   Она кивком выразила свое согласие, хотя ее собственный опыт был невелик. И в эту секунду она осознала, как стар Элфрей. По крайней мере, как он стар по сравнению с остальными Росомахами. Сей факт она всегда принимала как нечто само собой разумеющееся. И сейчас ее поразило, что это внезапное осознание подействовало на нее с силой, которая была совершенно неадекватна ничтожности наблюдения. Опасность сблизила их, и они впервые за все время по-настоящему вгляделись друг в друга.