Норман Джон. Король

   Она резко заворочалась на земляном полу.
   — Почему меня раздели и связали? — крикнула она.
   Она пыталась встать на ноги, но мужская рука заставила ее остаться на коленях.
   Она подняла связанные запястья, обращаясь к Урте.
   — Почему меня раздели и связали? — спросила она.
   Урта посмотрел на нее, но не ответил. Его лицо было непроницаемым.
   — Я Гортанс, дочь Турона! — крикнула она. — Я знатная женщина. Немедленно отпустите меня!
   — Разве тебе не снилось, что ты стала связанной и раздетой рабыней? — спросил мужчина.
   — Может быть, — испуганно ответила она.
   — Значит, сон стал явью.
   — Нет! — воскликнула она.
   — Наверняка тебе и прежде снились такие сны, — добавил другой мужчина.
   — Да, — неохотно призналась она.
   — И теперь все они стали явью, — подтвердил мужчина.
   — Нет! Нет! — выкрикнула она и дико огляделась. — Я и сейчас вижу сон!
   — Нет, — покачал головой мужчина. — Теперь ты совсем проснулась. Ты теперь та, кем и должна была быть всегда — рабыня.
   — Не понимаю, — произнесла она. — Как это могло случится?
   — Во всяком случае, теперь это твоя реальность.
   — И ее справедливость открыл напиток истины, — добавил второй мужчина.
   Рабыня огляделась, и не в силах сдержаться, рухнула на пол зала.
   Великан осторожно прикоснулся к ней носком сапога.
   — Встань на колени, — негромко произнес он, — рабыня Ята.
   Она с трудом встала на колени, дрожащая, окруженная толпой мужчин и женщин.
   — Опусти голову, — добавил великан. Рабыня опустила голову.
   — Она лживая рабыня, к тому же беглая, — проговорил Урта.
   — Верно, — кивнул великан.
   Урта взял плеть из рук отунга и протянул ее великану.
   — Ее надо как следует наказать, — сказал Китерикс.
   — Подними голову, — приказал великан. Рабыня быстро взглянула на него.
   Великан протянул к ней плеть, и рабыня поспешно прижалась к ней губами, покрывая поцелуями.
   — Рабыня! — фыркнула одна из женщин. Негромкие возгласы удовлетворения вырвались у нескольких других женщин.
   — Я дам тебе за нее десять овец, — возбужденно предложил Китерикс.
   — Не продавайте меня ему, господин! — воскликнула рабыня. — Он простолюдин.
   Среди свободных людей послышался откровенный смех.
   — Или когда-то был ниже меня, — упавшим голосом добавила рабыня.
   — Вот так-то лучше, — заметил великан.
   — Он хотел меня несколько лет, — продолжала она, — но я была слишком хороша для него, господин. Я отвергала его сватов. Я относилась к нему насмешливо, но снисходительно. Я изводила его своим высокомерием, постоянно унижала его. Я высмеивала его при людях. Как я презирала его! Просто не могла его видеть! Стоило взглянуть на него, и меня била дрожь! Умоляю, господин, не позволяйте ему домогаться меня!
   — Домогаться рабыни? — усмехнулся великан.
   — Простите меня, господин! — воскликнула она. — Только не продавайте меня ему, прошу вас!
   — Я дам за нее одиннадцать овец, — сказал Китерикс.
   — Неужели тебе нужна лживая беглая рабыня? — удивился великан.
   — Накажи ее как следует, — усмехнулся Китерикс, — и она вскоре будет послушной.
   — Не продавайте меня ему, господин! — плакала девушка.
   — Двенадцать овец, — предложил Китерикс.
   — Знаешь, это хорошая цена за рабыню, — сказал великан девушке.
   — Но она недурно сложена, — возразил стоящий рядом мужчина.
   — Прошу вас, не продавайте меня ему, господин! — молила девушка.
   — Пятнадцать овец! — выпалил Китерикс.
   — Думаю, сейчас я не стану продавать ее, — произнес великан.
   Рабыня облегченно вздохнула.
   — У тебя плеть, — сердито сказал Китерикс великану. — Она у твоих ног. Она твоя рабыня — беглая и лживая рабыня. Накажи ее!
   Великан взглянул на Китерикса.
   — Или у тебя не хватает сил? — настаивал тот. Вокруг них мужчины начали расступаться. Великан протянул плеть Китериксу.
   — Наверное, тебе хочется самому наказать ее? — спросил он.
   Китерикс сердито отступил.
   — Я не надсмотрщик над рабынями, — возразил он.
   — Наклонись вперед, Ята, — велел великан. Дрожа, она склонилась, коснувшись головой пола.
   — Не вздумай считать, — сказал великан рабыне, — что я слишком мягкий или снисходительный хозяин. Если ты останешься у меня, то узнаешь, что у меня суровые требования и что я часто бываю нетерпеливым.
   — Да, господин, — с дрожью прошептала она.
   — Смотри, — обратился великан к Китериксу, — один удар — за ее ложь и тысячу других провинностей, а второй — за побег.
   Мужчины ахнули.
   Ибо великан лишь едва прикоснулся дважды к спине испуганной, коленопреклоненной, сжавшейся рабыни, — даже не поднимая плеть, а просто кладя ее на спину.
   Китерикс был слишком изумлен, чтобы что-то сказать, чтобы выразить свое недовольство или пренебрежение.
   Так великан хотел доказать всем присутствующим в зале, что рабыня принадлежит ему и что он может делать с ней то, что пожелает, по своей воле, как ему заблагорассудится, а не как захотят другие. Рабыня поняла, к своему мгновенному облегчению и благодарности, которые сразу же сменились ужасом, что ее хозяин не поддается чужому влиянию и не обращает внимания на насмешки, но решает все сам, так, как считает нужным и как он привык. Она сразу же поняла, что ее судьба находится полностью в его руках, что она всецело принадлежит этому человеку. Такой урок давали каждой рабыне в положенное время и положенным образом.
   Девушка подняла голову, и гордо взглянула на Китерикса. Ее прелестное лицо осветила торжествующая улыбка.
   Ей было нечего бояться.
   Она была уверена, что своей красотой завоюет доброту хозяина.
   — Ступай прочь, Китерикс, — произнесла она.
   С криком ярости великан схватил ее левой рукой за волосы и поднял на колени, а затем оттянул ее голову назад, чтобы она смотрела ему в лицо. Ее глаза расширились от боли и ужаса.
   — Ничтожная, презренная тварь! — произнес он.
   — Нет, господин, — заплакала она.
   Он бросил ее на живот перед собой так, что связанные руки вытянулись над головой, и ударил плетью дважды, а затем, взяв плеть в зубы, подтащил рабыню к одной из деревянных колонн и привязал к ней, поставив на колени. Ее длинные белокурые косы были обмотаны вокруг столба и завязаны позади него. Затем великан начал наносить хлесткие удары плетью, достойные ее проступка, ее глупости и высокомерия.
   — Бей как следует! — крикнул один из отунгов.
   — Пусть узнает, кто она такая, — добавил второй. Рабыня отчаянно кричала, ее слезы лились на пол, покрывали собой деревянное основание колонны.
   — Она развратная тварь, рабыня! — злобно сказала женщина. — Пусть будет наказана!
   — Накажи рабыню, эту бесстыдную тварь! — добавила другая женщина.
   — Бей сильнее! — подхватили другие.
   — Да! — присоединялись к крикам толпы молодая женщина с дрожащим от возбуждения голосом.
   — Бей! — яростно кричала другая.
   — Какая дерзость — называть себя свободной женщиной!
   — Она оскорбила всех свободных женщин!
   — Накажи ее! — хором кричали женщины.
   — Она развратна, так пусть будет рабыней!
   — Она и так рабыня! Бей ее как рабыню! — подхватывали со всех сторон.
   — Пусть знает свое место, тварь! — визжали свободные женщины, и их крики смешивались с воплями рабыни.
   — Ты рабыня, и тебя наказывает хозяин! — с удовлетворением сказала старшая из женщин.
   — Да, госпожа! — ответила рабыня. — Ой!
   — Говори! Не смей молчать! — потребовала свободная женщина.
   — Я рабыня, меня наказывает мой хозяин! — с плачем повторила рабыня.
   — Ты безнадежно развратна, — добавила свободная женщина. — Это было видно, когда тебе дали напиток истины.
   — Да, госпожа, — ответила рабыня.
   — Значит, ты должна быть рабыней!
   — Да, госпожа!
   — Ты будешь принадлежать мужчинам! — злобно продолжала свободная женщина.
   — Да, госпожа! — вскрикивала рабыня.
   — Говори!
   — Это правда! — зарыдала рабыня. — Я — рабыня. Я принадлежу мужчинам!
   — Она принадлежит мужчинам! — с трепетом воскликнула молодая женщина.
   — Да, — с ужасом произнесла другая.
   — Смотри! — крикнула молодая, поворачиваясь к другой. — Ее наказывает ее хозяин!
   — И тебя бы могли наказать, будь ты рабыней, — ответила ее соседка.
   — Тебя тоже, — фыркнула молодая женщина.
   — Да, — согласилась вторая.
   — Кто ты? — спросила требовательным голосом свободная женщина, склонившись к рабыне.
   — Я рабыня! — воскликнула Ята. — Рабыня!
   — Кто еще?
   — Только рабыня и никто больше! Я ничтожная рабыня! — рыдала Ята.
   Варвар опустил плеть.
   — Ты усвоила урок? — усмехнулась свободная женщина, глядя на рабыню.
   — Да, госпожа, — пробормотала рабыня. Варвар отшвырнул плеть и ножом герулов отрезал косы рабыни, привязанные к колонне.
   — К нему! — приказал он, указывая на Китерикса.
   Избитая рабыня с залитым слезами лицом, разметавшимися белокурыми волосами, которые были обрезаны грубо и косо, на коленях неуклюже и неуверенно, опираясь на левую ладонь, подползла к ногам Китерикса, легла возле него на живот и усердно прижалась губами к его сапогам, целуя их.
   — Простите меня, господин! — умоляла она. — Ничтожная, низкая рабыня, которая теперь сознает свою вину, просит прощения у господина!
   — Смотри, как она лежит у его ног! — прошептала молодая женщина.
   — Как она развратна! — фыркнула другая.
   — Она рабыня, — возразила молодая. Китерикс поднял глаза от распростертой, наказанной рабыни у его ног.
   — Тысячу овец, — предложил он великану-варвару.
   — Надо ли продать тебя? — спросил великан у дрожащей рабыни.
   — Господин может сделать со мной то, что он пожелает, — прошептала она.
   — Хороший ответ, — похвалил Отто. Осторожно подняв ее на руки, он отнес рабыню поближе к очагу, положил на правый бок, вытянув ей ноги, рядом с раскаляющимся в огне клеймом. Кузнец, или мастеровой по знаку Отто протянул ему плотные рукавицы. Отто сам выхватил клеймо из огня. Ята не отрываясь, следила за тем, кому она принадлежала — за своим хозяином.
   — Подержите ее, — попросил великан. Рабыню схватили трое сильных мужчин. Она не могла пошевелиться.
   Железный наконечник клейма был раскален добела. Варвар одобрительно взглянул на него.
   Через мгновение он оставил на теле девушки крохотное, красивое стилизованное изображение розы — клеймо, которое узнавали во множестве галактик.
   Теперь Ята была заклеймена.

Глава 28

   — Ложись на спину, на стол, Филена, — приказал суровый офицер Ронисий.
   Корелий, молодой белобрысый офицер, стоял рядом.
   Блондинка быстро поднялась на ноги со своего места в шеренге рабынь, стоящих на коленях, и заняла место на столе, как ей и приказали.
   Она мельком взглянула на Корелия.
   Она гадала, испытывает ли он ревность при виде того, как быстро она повинуется Ронисию.
   Она обнаружила, что ей нравится повиноваться, по крайней мере таким мужчинам, как Ронисий. Кроме того, чем более суров был хозяин, тем приятнее ему повиноваться. Рабыне не хотелось испытывать прикосновение его арапника. В конце концов, она была животным особого вида, отличающимся от лошадей или свиней, и заслуживала иного обращения. Разумеется, и ее, и всех других рабынь Ронисий считал не более, чем домашним скотом, и не давал им ни на минуту усомниться в том, кто они такие и кто их хозяева. Рабыне нравилось замечать, как Корелий завидует Ронисию при виде ее послушания. Рабыня точно знала, несмотря на то, что предпочитала не высказывать этого вслух, что она презирает Корелия за слабость.
   — Наклони голову вниз, с края стола, — потребовал Ронисий.
   Она повиновалась.
   Корелий, стоящий рядом, казался раздраженным. Вероятно, думала она, он так вежлив, мягок, приветлив, ласков со мной, относится ко мне с таким пониманием и деликатностью потому, что знает, что я свободна? Значит, он мой связной, агент, который должен передать мне нож?
   Но если он считает меня рабыней, почему не относится ко мне так, как положено относиться к рабыне?
   Неужели он настолько слаб, удивлялась она.
   Она почувствовала, как легкая цепь в кожаном чехле грубо и плотно охватила ее шею и с громким звуком замкнулась.
   Она вздрогнула. В первый раз на нее надели ошейник, отдельный от цепи, которым ее удерживали на месте.
   К ошейнику был прикреплен металлический диск, на котором на трех языках, в том числе и пиктограммой герулов, указывалось, что она собственность телнарианской Империи и что при обнаружении ее следует возвратить уполномоченному губернатора Вениции.
   — Ты прекрасно выглядишь в ошейнике, Филена, — произнес Лисис, старший офицер.
   — Спасибо, господин, — ответила она.
   С какой легкостью и естественностью она стала называть мужчин «господами» — она даже представить не могла себе, что к ним можно обращаться иначе, и это ее пугало.
   Наклонив голову, она видела пол комнаты для приготовления рабынь, расположенной в том же бараке.
   Она поняла, что не сможет снять ошейник — он подходил ей по размеру.
   Она была обнажена.
   Она почувствовала, как двое людей губернатора набрасывают на нее меховой мешок, начиная с ног и поднимая его вверх по телу. Завязки мехового капюшона были затянуты вокруг ее шеи.
   Она знала, что ее вместе с другими девушками увезут из Вениции на санях, по зимней равнине, и что ошейники необходимы для их защиты и опознания за пределами города.
   Тяжелый меховой мешок плотно окутал ее, завязки затянулись вокруг шеи. Ей примерили капюшон, подогнали его и завязали у подбородка. Металлический диск на цепи тихонько стал позванивать, когда его вытащили и положили поверх меха.
   Скотник по имени Квалий снизу потянул мешок на себя. Он придавил колени рабыни, и она выпрямила ноги. Теперь они не доставали нескольких дюймов до дна мешка. Обычно такие мешки шили одного размера. Рабыня была невысока, но хорошо обучена, ее тело было способно свести мужчин с ума от желания, ее было бы легко продать на невольничьих торгах. Она прикрыла глаза, чувствуя, как руки Квалия касаются ее тела через мешок. Неужели он считает ее рабыней? Филена еле сдержалась, чтобы не напрячься в ответ на его прикосновения. Она открыла глаза только тогда, когда он принялся проверять узлы у ее горла и под подбородком. Казалось, что по его губам скользит насмешливая улыбка. Неужели он почувствовал ее легкие движения внутри мешка? Она так надеялась, что ей удалось казаться спокойной! Она быстро повернула голову внутри капюшона, отворачиваясь от него. И тут же обнаружила, что ее неудержимо тянет прижаться щекой к колену Ронисия! Однажды утром, когда варвар привязал ее в изножье собственной кровати на «Нарконе», заклеив рот лентой, рабыня дрожала, испытывая странные ощущения, она ерзала и постанывала, пытаясь разбудить его и в то же время боясь его пробуждения. Она не знала, что случилось с ней. Она была так взволнована, чувствовала себя такой трепещущей и жаждущей, что ей приходилось постоянно отгонять мысль об этом.
   Это они привели ее в такое ужасное состояние! «Почему я испытываю такие ощущения, — спрашивала она себя. — Что же теперь со мной будет? Кто я такая?»
   «Я стала совершенно другой, и это мое истинное „Я“!
   «Нет-нет, — тут же чуть не заплакала она, — нельзя об этом думать! О, только бы мне поскорее передали кинжал, только бы дали побыстрее исполнить поручение! Где же этот неизвестный связной?» Перевернув рабыню, Квалий легко поднял ее, взвалил себе на плечо, так что голова свесилась ему на спину, и понес из барака. Она почувствовала холодный, чистый воздух тангарской зимы. Падал мелкий снег.
   Ее положили на широкие сани, прислонив к задней спинке, в ряд с пятью другими рабынями, находящимися в санях. В них уже была впряжена лошадь. Возница, житель Вениции, дождавшись, пока посадят последнюю рабыню, натянул широкие кожаные полосы, прикрепленные к правому борту саней, и закрепил их на левом так, что рабыни оказались притянуты к саням. Эта процедура была традиционной мерой предосторожности для безопасности груза при перевозке и удобства самого возницы. Привязанный груз вряд ли мог вылететь из саней на неровной тропе. Разумеется, подобные меры предосторожности в разные времена года различались, но сейчас они считались достаточными — зима была слишком сурова, а рабынь перевозили без одежды. Кроме того, их бегство сдерживали без людность равнины, опасность появления диких зверей и прочие трудности. К тому же на шее каждой рабыни был ошейник и диск.
   — Мне страшно, — прошептала одна из девушек, когда возница ушел. — Они хотят увезти нас из города…
   — Они подарят нас или продадут! — заплакала рабыня, сидящая слева от блондинки.
   — Ничего не понимаю, — задумчиво покачала головой рабыня, к которой обратилась первая девушка.
   — Они сделают с нами то, что захотят, мы же рабыни, — вздохнула девушка, посаженная справа от блондинки.
   — Я не понимаю, — повторяла ее соседка.
   — Я тоже, — вздохнула другая рабыня.
   К удивлению блондинки, на грязном и заснеженном дворе появился Фидий, капитан «Нарконы».
   Во дворе стояло более двадцати саней, на нескольких из них рассадили рабынь, готовых для перевозки, одетых точно так же, как была одета блондинка. На остальных санях лежали коробки и тюки. Неподалеку стояли несколько лошадей, переминаясь в грязи. Два бронированных вездехода подогнали вплотную к воротам. С двух катеров снимали холщовые чехлы.
   — Шлюз подготовлен, — сообщил матрос Фидию.
   Тот кивнул.
   Несомненно, «Наркона» находилась где-то вверху, на орбите, неразличимая в утреннем небе.
   — Когда «Наркона» вернется на Инез-IV? — спросил один из людей губернатора у капитана.
   — Скоро, — коротко отозвался капитан.
   Блондинка дико взглянула на него и еле сдержалась, чтобы не позвать. Они не имели права улететь без нее!
   Наконец, на сани посадили последнюю из рабынь. Блондинку вынесли во двор одной из последних.
   Несколько мужчин садились верхом.
   Взревел двигатель первого вездехода, затем второго.
   Из барака в конце двора появились солдаты местной дивизии с винтовками. Возницы заканчивали запрягать лошадей. Катера разогревались, готовясь к взлету.
   Снег налипал на ресницы рабыни.
   Она моргала.
   Из барака для рабынь появился старший офицер Лисис, одетый в меховую куртку и сапоги. В центре двора снег был истоптан людьми и лошадями и превратился в вязкую грязь, но по краям он оставался чистым и ровным.
   — Это будет поездка к варварам, — недовольно проговорил один из возниц своим приятелям, которые собрались у его саней.
   — Не нравится мне это, — вздохнул другой.
   — У нас достаточно оружия и боеприпасов, чтобы защититься от герулов, — возразил третий.
   Лисис сел в первый из двух вездеходов, второй должен был замыкать караван. Открытые катера предназначались для разведки. Двое огромных саней, каждые из которых тащили четверо лошадей, должны были перевозить в безопасных местах катера в целях экономии топлива.
   — Госпожа, — тихо позвала блондинка девушку, сидящую слева. Та не была старшей рабыней, но после ссоры в бараке, в которой блондинка пообещала купить и продать всех рабынь, было решено, что она должна впредь быть рабыней для всех них, как для свободных женщин, что она должна служить им всем и обращаться, называя каждую «госпожа». Разумеется, сначала блондинка гордо отказалась выполнять их требования, но через день-другой, проголодавшись и замерзнув, подчинилась.
   — А ты получила позволение говорить? — ответила девушка.
   — Можно мне говорить, госпожа? — поспешно спросила блондинка. Как противно ей было обращаться так к ничтожной рабыне!
   — Ну что же…
   — Прошу вас!
   Рабыня огляделась. Их не могли застать за разговором друг с другом, никто не обращал на них внимания. Разумеется, сейчас рабыням никто не запрещал говорить, но с другой стороны, привилегия вести между собой беседы не сочеталась с их положением постоянно.
   — Ладно, — наконец произнесла рабыня.
   — Вы прислуживали за ужином вчера?
   — Да.
   — Скажите, варвар, тот большой мужчина, которого они называют Оттонием, еще не вернулся?
   — Вряд ли.
   — Тогда почему нас увозят?
   — Они ищут его на равнине — похоже, так и было задумано с самого начала. Подозревают, что он установил контакт с племенем варваров, отунгами. Таким образом, вероятно, с помощью местных жителей, герулов и всех других, его надеются разыскать и связаться с ним через отунгов.
   Блондинка в изнеможении откинулась на спинку саней.
   — Можешь поблагодарить меня за то, что я удостоила тебя разговором, — напомнила рабыня.
   — Спасибо, госпожа, — произнесла блондинка.
   Она не стала протестовать, поскольку стоял сильный мороз, на котором вскоре начинает чувствоваться голод, и ей придется просить, чтобы ее покормили. Поэтому она произнесла нужные слова, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучал не более, чем легчайший оттенок иронии. Однажды ее уже побили, и она не намеревалась повторять ошибки. Урок был хорошо усвоен.
   — Пожалуйста, — равнодушно откликнулась рабыня. Огромные стальные ворота двора распахнулись, и первый бронированный вездеход с Лисисом в его кабине выкатился из них. Два катера поднялись среди мягких падающих хлопьев снега на двадцать-тридцать футов в воздух, отлетели в сторону и направились на юг. Первые сани медленно двинулись вслед за вездеходом, колокольчики позвякивали на их упряжи. За ними последовали вторые, окруженные с боков стражниками с винтовками. Почти все возницы саней шли рядом с лошадьми, направляя их ременными арапниками, но кое-кто стоял на полозьях саней впереди или под тентом. По пути все больше возниц карабкались на полозья или на козлы, пользуясь хлыстами различной длины, с жесткими наконечниками, или просто длинными, гибкими прутьями.
   В веренице саней и машин сани, на которых сидела блондинка, оказались ближе к хвосту.
   После упругого толчка ее сани сдвинулись с места. Они проскользили по чавкающей под ногами и копытами грязи в центре двора, с резким скрипом, удивившим блондинку, переехали полосу гравия и вскоре уже были за воротами, плавно катя по снегу. Вскоре они достигли проволочной ограды, которая служила городской стеной Вениции.
   Корелий был капитаном одного катера, Ронисий — другого. Однако к этому времени катера уже скрылись из виду. Как только видимость ухудшится, они должны были присоединиться к колонне и опуститься на широкие, предназначенные для них сани. Скотник Квалий находился во втором вездеходе, замыкающим шеренгу.
   Снег повалил сильнее.
   Блондинка зашевелилась внутри мехового мешка. Он был мягким и теплым, в нем она чувствовала себя удобно, а снаружи, конечно, поскольку она была нагой и беспомощной, она вскоре испытала бы все ужасы тангарской зимы.
   «Кто же будет моим союзником, — думала блондинка. — Почему до сих пор он не связался со мной? Находится ли он вообще на этой планете, а если нет, какие последствия это может иметь для меня?
   Неужели произошла какая-то ужасная ошибка?
   Я не смогу доказать то, что я свободная женщина, аристократка и патрицианка. — волновалась она. — Меня все будут принимать за рабыню. Меня могут подарить на какую-нибудь провинциальную планету, а могут и оставить здесь, отдав варварам».
   Однако блондинка помнила: идеальным местом для выполнения ее поручения будет лагерь на безлюдной равнине, именно там, куда теперь везли ее.
   Должно быть, эта поездка входит в план, но что, если это просто совпадение?
   Разумеется, ее поручение нельзя было выполнить в Вениции, резиденции провинциального губернатора, где ее могли просто обвинить в убийстве и казнить, или же вернуть на Инез-IV с надежной охраной и сопроводительными документами, а там снять показания и опять-таки приговорить к казни. Нет, равнина — самое подходящее место для убийства, оттуда она сможет улизнуть без труда, вероятно, на одном из катеров или вездеходов, достичь шлюза, а уже оттуда попасть на «Наркону», находящуюся на орбите. А дальше — совсем просто: она достигнет цивилизованных планет, получит богатство, положение и власть.
   Она услышала позвякивание сбруи справа и увидела, что едущий рядом солдат на мгновение придержал лошадь, вглядываясь в ее лицо.
   Она подняла голову.
   Как откровенно мужчины смотрят на женщин, которых считают рабынями, думала она.
   Ее нежное, прелестное лицо было почти скрыто, окружено пышным мехом капюшона.
   Солдат оказался симпатичным парнем. За последние несколько недель мужская привлекательность стала иметь для блондинки большое значение.
   Она слегка заворочалась в мешке под двумя широкими кожаными ремнями — один из них проходил повыше ее колен, другой возле талии.
   Солдат пришпорил лошадь.
   — Ты быстро учишься, белобрысая тварь, — произнесла сидящая рядом девушка.
   Блондинка смутилась, но тут же почтительно ответила:
   — Да, госпожа.
   — Будь осторожна, рабыня, — продолжала соседка. — Ты рабыня, и мужчины могут захотеть подразнить тебя и сделать все, что они только пожелают.
   — Да, госпожа, — так же почтительно повторила блондинка.
   Она вновь заворочалась в меховом мешке. Повертела головой, пытаясь стряхнуть налипший на ресницы снег о края капюшона. Она чувствовала свою наготу внутри мешка, которая могла бы возбудить мужчин, но блондинка не желала признаться самой себе, что она испытывает все большее возбуждение, которое охватывает ее, как пламя — лист бумаги, что она становится совершенно беспомощной, а ее страсть так сильна и неукротима, что отрицать или стараться скрыть ее совершенно невозможно.