Норман Джон. Король

   — Живее! — прикрикнул офицер у люка.
   Одна из рабынь, блондинка, направилась к трапу у пассажирского входа, поднялась на три ступени, но тут же вскрикнула от боли — ниже подола короткой белой юбки ее ноги ожег удар плети одного из двух офицеров, которые пригнали на причал рабынь — по-видимому, он был самым суровым из надсмотрщиков.
   — Что это ты делаешь? — сердито поинтересовался он.
   — Поднимаюсь на борт, — ответила женщина. На причале поднялся смех.
   — Ступай туда, где стояла, — сурово приказал офицер, указывая плетью на толпу полуобнаженных красавиц, стоящих у решетчатого ската.
   На мгновение она застыла на ступеньке трапа, но когда офицер вновь поднял плеть, быстро спустилась вниз и встала с рабынями.
   Смех на причале не утихал.
   — Простите ее, господин, — обратился белобрысый офицер к Юлиану. — Эта женщина с Майрона-VII, она так погрязла в долгах, что была продана в рабство, и пока еще плохо понимает, что значит быть рабыней.
   Юлиан внимательно разглядывал белокурую рабыню.
   — Она еще научится! — засмеялись одни грузчики.
   — Да! — подхватили другие, и смех вспыхнул с новой силой.
   — Отойдите в сторону! — вдруг крикнул офицер.
   Мимо прогнали небольшое стадо свиней — всего около дюжины, им управляли двое мужчин с палками. Стадо загнали в нижний люк, куда заносили грузы.
   — Сюда! — донесся из люка голос матроса.
   — Тебя погрузят туда, крошка, — сообщил старший офицер блондинке, указывая на нижний люк, — вместе с другой скотиной.
   Рабыня согнулась и, похоже, с отчаянием и испугом попыталась сорвать со щиколотки браслет.
   Из двадцати рабынь или тех, кого принимали за рабынь, десять были брюнетками, десять — блондинками.
   — А они недурны, — заметил один из мужчин.
   — Да, — отозвался другой.
   — Интересно, зачем их везут на Тангару, — произнес первый.
   — Нас поселят в тавернах Вениции, — объяснила одна из рабынь.
   — Думаю, у меня найдется дело в Вениции, — многозначительно сказал мужчина.
   — Вряд ли, — рассмеялся другой, — это же настоящая глухомань.
   «Ив такое место увезли отунгов», — с досадой отметил про себя Отто.
   — Думаю, меня купят для' богатого дома, наверное, самого лучшего, — горделиво сказала рабыня.
   — Ив твои обязанности будет входить уборка, а также чистка серебра, — уточнил мужчина.
   Красавица-брюнетка вздернула подбородок и отвернулась.
   — Вы получили разрешение говорить? — осведомился белобрысый офицер, один из двух, которые присматривали за рабынями.
   — Нет, господин, — откликнулось сразу несколько голосов, и все рабыни сжались, опустив головы.
   — Наглые твари, — процедил второй офицер, более строгий.
   — Они быстро научатся всему, — крикнул кто-то из толпы.
   — Их надо только наказать, заклеймить и надеть ошейники, — добавил другой голос.
   Несколько женщин беспокойно переминались с ноги на ногу. Такое часто случалось с ними — ведь они были рабынями. Мало кто из них осмеливался взглянуть на зрителей.
   Блондинка подняла голову, прекратив дергать ножной браслет со своими опознавательными знаками, когда на нее надвинулась большая тень. Рядом стоял Юлиан.
   — Да, я именно к тебе, — произнес Юлиан, и рабыня раздраженно встала. — Выпрямись, — приказал он.
   Она нехотя подчинилась.
   — Разве мы не знакомы? — вдруг спросил он.
   — Вряд ли, господин, — со странным испугом ответила она.
   — Я где-то тебя уже видел, — продолжал он.
   — Не может быть, — отказывалась рабыня.
   — Действительно, такое вряд ли возможно, господин, — вмешался белобрысый офицер. — Ведь ее привезли с Майрона-VII.
   Эта планета находилась слишком далеко от Инеза-IV.
   Юлиан схватил блондинку за волосы, оттянул назад ее голову, всматриваясь в лицо.
   — Я уверен, что где-то тебя видел, — настойчиво повторил он.
   — Откладывать вылет больше нельзя, — перебил его старший офицер.
   — На каком-то празднике., или на ужине, а может, во время регаты, — размышлял Юлиан.
   — У нее обычное лицо, хотя недурное на вид, — возразил суровый офицер, тот, что ударил рабыню хлыстом. — В галактике есть миллионы женщин, похожих на нее.
   Женщина издала негромкое, протестующее восклицание, но не смогла пошевелиться — Юлиан не отпускал пряди ее волос.
   — Вероятно, она прислуживала во время этих событий, — предположил белобрысый офицер.
   — Может быть.
   — Или вы встречались с ней, пока она была свободной, — заметил один из грузчиков.
   Юлиан задумчиво кивнул.
   — Только тогда она была одета совсем иначе, — со смехом добавил грузчик.
   — Да, — согласился Юлиан.
   Грубо потянув за волосы, он заставил рабыню встать на колени.
   — Не смей поднимать руки, — предупредил он, когда рабыня попыталась высвободить волосы. — Встань на четвереньки.
   Рабыня повиновалась.
   — Видишь его? — спросил Юлиан, указывая на Отто.
   Рабыня кивнула.
   — Ползи к его ногам и целуй их, — приказал Юлиан, отпуская волосы женщины.
   На мгновение она смутилась, затем поползла к Отто, стоящему неподалеку, но у его ног опять слегка замешкалась и только потом наклонила голову и поцеловала его ступни. Проделав это, женщина подняла голову и посмотрела в глаза Отто. Он спокойно встретил ее взгляд, и женщина потупилась.
   — Можешь вернуться на место, — сказал Юлиан. Женщина быстро поднялась и бросилась к толпе женщин.
   — Все — на четвереньки! — крикнул старший офицер.
   Красавицы засуетились, опускаясь на решетку.
   — Накройте и погрузите их, — приказал старший офицер.
   На рабынь вновь набросили покрывала и поспешно повели к люку. Внутри их ждали матросы с хлыстами.
   Рабыням предстояло пройти таким нестройным, закутанным в покрывала стадом по всем коридорам корабля.
   — Надеюсь, вы согласны, что это неплохие подарки? — осведомился старший офицер.
   — Да, — кивнул Юлиан. — Кто-то сделал отличный выбор.
   — Рабыни уверены, что мы везем их в Веницию для продажи хозяевам таверн, частных домов или что-то в этом роде.
   — Хорошо, — согласился Юлиан.
   — Вероятно, не стоит заранее сообщать рабыням, что они предназначены для подарков варварам.
   — Нет, — усмехнулся Юлиан, — они всегда успеют узнать это и перепугаться.
   Люк захлопнулся.
   — Надеюсь, в клетках их не будут слишком роскошно одевать, — заметил Юлиан.
   — Конечно, господин, — подтвердил старший офицер.
   — Вероятно, за время полета их можно успеть чему-нибудь научить, — продолжал Юлиан. — Даже если варвары пожелают обучить их по собственному вкусу, мне бы не хотелось, чтобы этих рабынь умертвили после первой же ночи.
   — Понимаю, господин, — отозвался офицер.
   — Пора идти на корабль, — торопливо обратился к Юлиану младший из офицеров.
   — Я полечу другим кораблем, — объяснил Юлиан.
   — Сейчас лечу только я, — добавил Отто.
   — Дождись меня в Веющий, — еще раз попросил Юлиан.
   — Нет.
   — Ладно, по крайней мере у тебя теперь есть подарки, — вздохнул Юлиан.
   Отто кивнул.
   — Это значительно облегчит твою задачу.
   — Может быть, — неохотно ответил Отто.
   — Ну, прощай!
   — Ты в самом деле считаешь, что эта рабыня тебе знакома? — вдруг спросил Отто.
   — Мне показалось это в какой-то момент, — ответил Юлиан. — Но вряд ли такое возможно. Теперь мне кажется, что я с кем-то ее спутал.
   — Прощай, — проговорил Отто.
   Мужчины обменялись короткими рукопожатиями.
   Отто быстро поднялся по трапу и скрылся на корабле.
   Как только он вошел, офицер захлопнул за ним дверь.
   Через несколько минут в клубах пламени и дыма, обдавая все вокруг жаром, имперский грузовой корабль взмыл в небо и вначале медленно, а потом все быстрее начал удаляться от планеты.
   Рев улетающего корабля был слышен даже в Лисле, на расстоянии девяти миль — в этом городе находился один из императорских дворцов.
   Разумеется, сейчас в этой резиденции не было императорской семьи.

Глава 5

   — Уже пора, время пришло, господин, — повторил писец, вставая за спиной Аброгастеса.
   — Еще нет, — ответил Аброгастес, оглядывая пирующих, которые теперь стали шуметь громче; он замечал, как спешат, прислуживая им, бывшие гражданки Империи под присмотром юношей с хлыстами.
   — Вон та, смотри, — обратился Аброгастес к своему оруженосцу, указывая на одну из бывших гражданок Империи, которая стояла в дальнем конце зала с горячим деревянным подносом жареного мяса. Эта была изумительно красивая блондинка, изящно сложенная, формы которой были доведены до совершенства безжалостной диетой и упражнениями под надзором стражников. Женщина считалась рабыней для показа. Некогда она была свободной, гордой, богатой аристократкой из Империи. К несчастью, ее угораздило оказаться на борту «Аларии», когда этот корабль атаковал флот ортунгов, спешивших на помощь Ортогу, королю ортунгов, принцу Дризриакскому. Ортунги настигли «Аларию» и после короткого, но яростного боя взяли на абордаж. Вместе с другими пассажирами, которые не сумели спастись в капсулах, женщина, к собственному ужасу, обнаружила, что стала добычей варваров, пощаженной только при условии плети и ошейника. Вместе с другими рабынями она принадлежала Ортогу, королю ортунгов. Ее и еще двух блондинок Ортог выставлял напоказ — это и впрямь была прелестная группа, которая вместе с другими ценностями, сундуками монет, мешками драгоценных камней и всем прочим свидетельствовала о роскоши его двора, богатстве его дома. После поражения ортунгов рабыни перешли в собственность Аброгастеса — это случилось во время похода на Тенгутаксихай. Аброгастес счел это трио подходящим для показа, несмотря на то, что в его распоряжении было множество рабынь.
   — Вон та, господин? — переспросил оруженосец, указывая рукой на рабыню.
   — Да, — кивнул Аброгастес.
   Женщина избегала подходить близко к помосту напротив огромной двустворчатой двери, где располагалась скамья Аброгастеса. Действительно, мало кто из прелестных прислужниц осмеливался приближаться к тому концу зала, где находились столы знати, и причиной их нежелания вовсе не были проворные плети в руках надсмотрщиков. Такое поведение было необычным, ибо часто на пирах рабыни стремились услужить высокопоставленным гостям, сидящими ближе к хозяину пира, надеясь привлечь к себе внимание пирующих, чтобы их позвали позднее развлечь гостей на ложе из шкур. Разумеется, уж лучше быть прикованной в изножье постели знатного мужчины в зале дома с тремя крыльями, отчаянно рискуя всем, чтобы угодить хозяину, чем ворочаться в тесных клетушках, быть прикованными в конюшне, чулане или лежать в ошейнике в грязи свиного хлева. Но сегодня мало кто из женщин без призыва их развязных надсмотрщиков осмеливался приблизиться к лучшим столам, стоящим в конце зала, неподалеку от скамьи самого Аброгастеса. Справа от Аброгастеса лежал огромный настороженный пес с вздыбившейся на загривке шерстью. Такие псы часто помогали наводить идеальный порядок среди домашних животных — овец и всех прочих.
   Оруженосец подал знак одному из надсмотрщиков в ярком плаще и вопросительно указал на женщину.
   Надсмотрщик не побеспокоился узнать, в чем дело — он внезапно и резко ударил женщину, толкая ее в сторону дальнего конца зала.
   Женщина судорожно вцепилась в поднос, но ни один из кусков мяса не упал с него на грязный, усыпанный тростником пол.
   За такую неосторожность ее бы ждало суровое наказание. Женщина перепугалась.
   Оруженосец кивнул в знак того, что указывал именно на эту женщину, и показал, чтобы она подошла ближе.
   Плеть ожгла кожу женщины повыше колен, заставляя поспешить вперед под перезвон колокольчиков на ножных браслетах, прямо к скамье Аброгастеса.
   Приближаясь, она робко замедлила шаг. Пес, лежащий рядом с Аброгастесом, заворчал и приподнялся на передних лапах. Его загривок, узел мускулов пониже шеи, напрягся, глаза налились кровью, уши встали торчком.
   — Спокойно, старина, — примиряюще сказал Аброгастес.
   Женщина остановилась в нескольких футах от Аброгастеса, в страхе от явной угрозы зверя.
   Она тут же вскрикнула от боли — надсмотрщик резко хлестнул ее плетью по ногам.
   Со слезами на глазах она прошла вперед, поднялась на помост и опустилась на колени перед Аброгастесом, поскольку перед его скамьей не стоял стол. Склонив голову, она подняла поднос, протягивая его вперед.
   Аброгастес разглядывал ее — в такой позе женщина выглядела великолепно.
   Она была обнаженной, как и все бывшие гражданки Империи, прислуживающие на пиру.
   Женщина носила металлические ножные браслеты с подвешенными колокольчиками, которые звенели от малейшего движения.
   Под белокурыми волосами женщины Аброгастес различил блеск ошейника.
   На ее левом бедре, высоко, почти у талии, выделялось клеймо — не знак дризриаков, а обычное простое клеймо, известное купцам всех галактик. Такое клеймо позволяло продать рабыню на торгах почти любой планеты, не вызывая вопросов.
   — Не хочешь покормить моего любимца? — спросил Аброгастес, указывая на встревоженного, приподнявшегося зверя справа от скамьи.
   Рабыня в испуге замотала головой.
   Зверь взглянул на нее и заворчал сильнее.
   — Тогда зачем же ты пришла сюда? — удивился Аброгастес.
   — Чтобы служить моим хозяевам незамедлительно, не задавая вопросов, покорно и усердно, — внятно произнесла рабыня.
   — Ты знаешь, что будет, если ты попытаешься накормить его? — поинтересовался Аброгастес.
   — Нет, господин…
   — Он оторвет тебе руку до плеча, — хладнокровно объяснил Аброгастес.
   — Да, господин! — в ужасе повторила рабыня. Таких псов учили принимать еду только из рук хозяина и одного из надсмотрщиков, которого они хорошо знали. Псы нападали на всякого, кто пытался предложить им пищу — это было немаловажно, так как еда у чужих могла оказаться отравленной. Если же ни хозяин, ни надсмотрщик не кормили пса больше двух суток, он начинал охотиться сам, и тогда становился особенно опасен.
   Аброгастес взял правой рукой с подноса три ломтя горячего, жирного мяса.
   — Можешь идти, — сказал он рабыне.
   — Да, господин, — рабыня поднялась на ноги и быстро сбежала с помоста.
   В зале засмеялись.
   Отбежав в сторону, рабыня обернулась к Аброгастесу. Она дрожала. Теперь она боялась Аброгастеса даже сильнее, чем когда свирепый зверь был совсем рядом. Женщина каждой частицей своего тела чувствовала, что она живое существо. Она дрожала, колокольчики издавали быстрый перезвон. Мужчины хохотали. Глядя на Аброгастеса, женщина почувствовала нарастающее возбуждение. Он был ее хозяином, она принадлежала ему. Она должна была повиноваться ему — незамедлительно, без вопросов, со всем усердием, всегда и во всем. Она застонала от желания, едва держалась на ногах. Колокольчики зазвенели сильнее, когда она попыталась сохранить равновесие. Женщина боялась упасть. Она никогда не думала, что ее хозяевами будут такие мужчины, как Аброгастес!
   — Продолжай прислуживать! — приказал надсмотрщик, награждая ее хлестким и резким ударом пониже спины. Слезы брызнули из глаз рабыни. Она повернулась и поспешила к столу, чтобы вновь наполнить поднос мясом. Они должны позвать ее сегодня ночью, обязательно должны! Неужели они не знают, что она рабыня и вся охвачена желанием! Сжальтесь хоть кто-нибудь, в отчаянии думала она. Пожалейте бедную рабыню, будьте добры к ней!
   Аброгастес протянул псу кусок мяса.
   Огромная голова осторожно поднялась. Пес аккуратно взял мясо, положил его на помост, прижав лапой, и начал рвать белыми клыками.
   Аброгастес почувствовал, как к его сапогу вновь прижалось теплая щека.
   — Господин! — прошептал робкий голос. Цепи еле слышно звякнули по деревянному помосту.
   Аброгастес взглянул влево.
   — Приветствую тебя, крошка Гута, — ухмыльнулся он.
   Слева от него лежала хрупкая, обнаженная черноволосая женщина с темными глазами и высокими скулами. Ее сдерживала тяжелая цепь, прикрепленная к кольцу в помосте. Цепь была слишком прочной — она могла бы легко выдержать даже рогатого сорита. И ошейник на шее Гуты был необычно массивным и тяжелым для женщины, с огромным замком. Фигура Гуты заметно улучшилась из-за режима, установленного надсмотрщиками со времени ее пленения на Тенгутаксихай.
   — Я голодна, господин, — прошептала она.
   — Что? — переспросил Аброгастес.
   — Меня не кормили целый день…
   — Значит, ты хочешь есть?
   — Да, господин.
   Она умоляюще смотрела на Аброгастеса. Его лицо исказилось от гнева, и Гута опустила глаза.
   Некогда Гута была жрицей, священной девой, прислужницей обрядов тимбри.
   Некоторые считали, что именно под ее влиянием Ортог поддался искушению встать на путь мятежа и раскола. Как исторический факт такое толкование кажется излишне упрощенным, если учесть энергию и тщеславие самого Ортога. С другой стороны, не вызывает сомнений то, что предсказания Гуты, ее пророчества и явленные «знаки» сыграли свою роль, распалили тщеславие Ортога и побудили его порвать с дризриаками.
   Во время похода на Тенгутаксихай она попала в руки Аброгастеса.
   Гуте не удалось подчинить Аброгастеса своему влиянию — такие мужчины редко поддаются на это.
   Ее вина, двуличность и лживость стали явными.
   На Тенгутаксихай она прокляла своих богов. Только объявив себя рабыней, она ухитрилась избежать смерти, и то, вероятно, временно.
   Гута хорошо понимала, что ее жизнь висит на волоске, который держит в руках Аброгастес, считая ее виновной в отступничестве Ортога.
   Она страстно желала угодить хозяину — не только для того, чтобы остаться в живых, но и из-за странных ощущений внутри — глубокой беспомощности, незнакомых порывов, настойчивых желаний, усердия и мольбы, возбуждения, которое и теперь мало-помалу нарастало в ней, медленно и неумолимо, как поднимается вода во время прилива.
   — Ладно, я, может быть, брошу тебе кусок мяса на пол, — сказал Аброгастес, в руке которого еще оставалось два куска.
   Его голос напугал женщину.
   — Рабыня была бы благодарна за это, господин, — ответила она.
   — Не трогай его руками.
   — Да, господин.
   — Встань на четвереньки, — приказал он, указывая на помост перед своей скамьей. — Вот сюда.
   — Да, господин, — она приподнялась на четвереньки так, что цепь лязгнула по полу, и выступила перед скамьей.
   — Ты готова?
   — Да, господин.
   Он быстро бросил мясо на доски помоста.
   Рабыня попыталась наклонить голову, но тут же с воплем отшатнулась. Послышался громкий звон цепи, ворчание, скрежет когтей по дереву. Всего в дюймах от ее головы внезапно оказалась раскрытая чудовищная пасть свирепого пса Аброгастеса.
   Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.
   Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.
   Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.
   Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.
   Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.
   Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.
   Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.
   «Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!
   — Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.
   Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.
   Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.
   Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.
   — Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.
   — Да, господин.
   — Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.
   — Да, господин.
   — Тогда львы вновь выйдут из логовищ.
   Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».
   — Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.
   — Да, господин.
   — А теперь стала простой рабыней.
   — Да, господин.
   — Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?
   — Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.
   — Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.
   — Нет, господин… — умоляюще прошептала она.
   — Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?
   — Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.
   Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.
   — Так ты голодна? — спросил он.
   — Да, господин! — быстро ответила она.
   Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.
   Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.
   На глазах рабыни выступили слезы.
   — Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.
   — Да, господин, — прошептала она.
   — Тебе нравится клеймо?
   — Да, господин.
   На ее бедре стояло обычное клеймо, известное на всех рынках.
   — Клеймо тебе идет, — заметил Аброгастес.
   — Да, господин. — Гута склонила голову.
   — Потому что теперь ты — жалкая рабыня.
   — Да, господин.
   — Гордая, высокомерная Гута, — усмехнулся он, — теперь стала всего-навсего рабыней! — Помолчав, он добавил: — Вероятно, этой весной львы навестят планету тимбри.
   Она вздрогнула.
   — Наверное, я пошлю тебя вперед, — продолжал он, — подвидом свободной женщины, чтобы оценить вражеские земли, разведать, где враги прячут свои богатства, отметить подходящие места для приземления…
   — Прошу вас, не надо, господин…
   — Ты — безмозглая дура, — резко бросил он. — Неужели ты думала, что я доверю такое дело рабыне?
   Гута глядела на него и дрожала всем телом.
   — Неужели думаешь, что я дам тебе возможность ускользнуть от меня?
   — Я не знаю, господин, — прошептала она.
   — Нет, ты думала так!
   — Нет, нет!
   Ярость в глазах Аброгастеса перепугала ее. Сознание собственного унижения жгло, как огонь.
   — Разве ты не считала, что множество свободных женщин согласились бы на это за сундук монет или алмазный браслет, что их можно было бы купить так же легко, как рабынь, а потом низвести до положения этих тварей?
   Она не осмелилась ответить.
   — Разве ты сама когда-то не была такой?
   — Да, господин, — наконец проговорила она. — Простите, господин.
   Аброгастес с жадностью откусил еще мяса.
   — Меня не кормили целый день, господин, — напомнила она, — наверное, по недосмотру стражников…
   — Нет, — отрезал он, — таков был мой приказ.
   — Господину не надо сердиться на свою рабыню…
   — Ты недостойна того, чтобы сердиться на тебя.
   — Да, господин.
   — Знаешь, почему тебя привели на этот пир? — вдруг спросил он.
   — Нет, господин.
   — Это было с деланно намеренно, — ответил он. — Знаешь, почему тебя сегодня не кормили? Из-за того, чтобы понапрасну не тратить еду.
   — Господин? — непонимающе переспросила она.
   — Львы не пойдут охотиться в леса тимбри, — свирепо произнес он.
   Она молчала.
   — Добычу они найдут на других, богатых планетах.
   — Где? — не удержалась она.
   — Неужели свиньям позволено задавать вопросы хозяину? — нахмурился он.
   — Нет, господин! Не надо ненавидеть свою рабыню! Господин…
   — Да?
   — Почему вы сказали, что на меня не стоило понапрасну тратить еду?
   — Потому что вряд ли ты будешь живой завтра.
   — Господин!
   — Мне надо было убить тебя еще на Тенгутаксихай, — зло выговорил он.
   — Нет, господин!
   — Знаешь, почему я не сделал этого?
   — Не знаю, господин.
   — Ты неплохо разделась, и я проявил слабость. Знаешь, почему я не убил тебя на месте?
   — Господину хотелось наказать меня, обратить в рабство.
   — Верно, — кивнул он.
   — Думаю, господину было любопытно увидеть, как я буду вести себя в роли презренной рабыни. Это не слабость, — твердо сказала она. — Не более, чем слабость льва, крадущегося к газели.
   — И как же, по-твоему, ты вела себя в роли рабыни? — усмехнулся он.