Норман Джон. Король

   Вассалы принялись швырять свое оружие на пол зала.
   — Бей! — пронзительно закричал Валдемар.
   Но великан переступил через его тело и поднялся на дальнюю кромку очага.
   Вассалы Валдемара быстро вытащили своего повелителя из костра, закрывая его тело собственными телами и пытаясь потушить тлеющие одежды. Потом так же быстро из ямы извлекли тела еще двух воинов и отрубленную ногу одного из них. Меховые одежды воинов почти полностью сгорели.
   Сероватый, дурно пахнущий дым вился над углями.
   По залу быстро расплылась отвратительная вонь паленого мяса, кожи, мышц и жира.
   Левая половина лица Валдемара обгорела до костей.
   Великан обошел яму и встал над Валдемаром, пристально глядя на него.
   Люди отунга отшатнулись.
   Валдемар поднял глаза и, не мигая, уставился на великана. Его правое веко тоже сгорело и не опускалось.
   — Ты отунг, — прошептал он.
   — Я не знаю, — ответил великан и небрежно вытер о свое бедро длинный меч.
   Тишину прорезал пронзительный крик.
   Одновременно взвизгнула рабыня, и великан моментально отскочил в сторону.
   Меч Ролофа опустился на толстый железный вертел, лежащий на подставке.
   Вокруг разлетелись искры.
   — Предательский удар! — закричал один из воинов.
   — Свинья! — подхватывал другой.
   Неожиданно пошатнувшись, великан выпустил из рук меч, и тут же последовал второй удар, опять выбивший искры из вертела..
   — Ты больше не будешь первым воином клана Гри! — вопил рассерженный! вассал.
   Ролоф грубо расхохотался и наступил ногой на лезвие огромного меча, держа свой собственный меч наготове.
   — Свинья! — дружно возмущались воины.
   С боков знатного воина прикрывали двое вассалов.
   Великан склонился позади тяжелого железного вертела, лежащего на подставке, в футе над землей. На металле вертела остались две зарубки от меча Ролофа.
   Перед великаном стоял знатный отунг и двое его вассалов с обнаженными мечами.
   — Убери свой меч! — потребовал у Ролофа Урта.
   — Я буду убирать меч, когда захочу, — дерзко ответил тот. — Я король!
   Великан не отводил глаз от стали, его взгляд был ужасен. Из его горла вырывалось сдержанное, хриплое ворчание.
   Мощные руки ощутили длинный, прочный, толстый еще теплый вертел.
   Перед ним стоял Ролоф и рядом — двое воинов из клана Гри, ярко освещенные отблеском углей из ямы. Великан стоял так близко от нее, что пламя свирепо обжигало его спину и ноги.
   Руки великана сомкнулись на вертеле. Совсем недавно не прогнувшись, вертел выдержал вес огромного кабана, который достигал более четырехсот футов. На козлах вертел с трудом поворачивали двое мужчин. Ролоф поднял меч.
   С криком ярости великан вскочил, срывая с подставки вертел и отбрасывая ненужную деревяшку.
   Человек, стоящий справа от великана, не успел даже крикнуть, ибо вертел вонзился пониже его левого уха, пробив шею и почти оторвав голову от тела. Удар задел Ролофа и его второго вассала, и они покатились по полу. Великан отшвырнул в сторону остатки подставки. Ролофу удалось подняться на ноги. Человек, стоящий слева от великана, был ранен при втором ударе вертела, и его рука с размозженным локтем и струящейся по ней кровью, повисла вдоль бока, как плеть. Он поднял левую руку, прикрываясь от следующего удара, но крюк на рукоятке вертела, разрывая пальцы, ударил его в горло, круша и ломая хрящ. Ролоф тянулся за своим выпущенным мечом. Великан поднял и дважды опустил рукоятку вертела, около двух футов длиной, разбивая челюсть противника, а затем со страшной силой ткнул ее вперед, ломая зубы и кость, раздирая мясо, и наконец, выхватив ее, вонзил противнику в лоб на несколько дюймов, так, что острие вошло в земляной пол зала. Теперь Ролоф подобрал меч, но сразу был отброшен великаном. Он с ужасом разглядывал в его руке огромный высвобожденный вертел, длиной превышающей самый большой меч. Великан держал его так, как мог бы держать свое оружие — дубину — крестьянин: одной рукой за середину, другой чуть пониже.
   Внезапно Ролоф пронзительно крикнул, отшвырнул свое оружие и побежал к выходу из зала.
   Великан в ярости погнался за ним, подняв над головой и держа его острым концом вперед.
   Ролоф спешил вверх по лестнице, к деревянной прочной двери зала, оба тяжелых засова двери уже давно были задвинуты в петли.
   Ролоф повернулся, прижавшись спиной к двери, отлично понимая, что у него не хватит времени поднять два тяжелых бруса из петель.
   Он стоял, отчаянно озираясь и непрерывно крича.
   Люди в зале ахнули, женщины завизжали.
   Великан вытащил вертел из досок двери, куда он вонзился, пробив насквозь Ролофа. Освобожденное тело вяло скатилось с лестницы и остановилось рядом с очагом.
   Зал безмолвствовал.
   Великан встал у края очага, поставив вертел на тело Ролофа, на которое падал красноватый отблеск углей.
   Один из вассалов клана Тири опустился на колени рядом с трупом, некоторое время всматривался в лицо Валдемара, затем тяжело поднялся.
   — Господин Валдемар мертв, — сказал он.
   — Он умер как первый воин клана Тири, — добавил другой.
   — Да, — подтвердил первый.
   Великан отшвырнул ногой труп Ролофа и отбросил вертел.
   Возле очага он подобрал свой большой меч.
   Оглядев зал, он задержал взгляд на лицах Ульриха, Гундара, Гартнара, Гелериха, Астаракса и других.
   Затем повернулся к Урте, Создателю Королей.
   — Кто король? — спросил великан.
   — Ты король, — покорно ответил Урта.
   — Давайте есть, — предложил великан. — Я голоден.

Глава 33

   Следует рассказать еще немного о том событии, потому что, будучи началом великих дел, тогда оно не считалось таковым.
   Зимней ночью после пиршества, снаружи, возле зала — ибо такое всегда происходило вне жилищ — при свете звезд великана подняли на щиты отунгов.
   К тому времени его происхождение оставалось не более известным, чем его дальнейшая судьба.
   Он отказался сесть на пустой трон, стоящий на помосте, поскольку, на его взгляд, к этому времени еще не заслужил такого права. Кроме того, медальон и цепь, которые были знаками отунгских королей, передавались по наследству и свидетельствовали о праве на престол, были теперь утрачены. Именно на них главы кланов давным-давно приносили клятву королю, задолго до времен Гензерикса. Отунги не питали надежды, что медальон когда-нибудь найдется, и еще меньше надеялись, что впредь отунги станут почитать короля — таково было их тщеславие.
   Старик Фулдан, за которым отправились, чтобы дать ему посмотреть на чужака, чья внешность заинтриговала нескольких пожилых отунгов зала, ушел из своей хижины еще задолго до Времени Смерти. Плача и стеная, скорбя о падении отунгов, вместе с десятью приверженцами, которые несли его закутанное в меха тело на носилках, он ушел в лес.
   — Они больше не племя, они уже не отунги, — говорил старик.
   К счастью, он не знал о том, что отунги выбрали королем чужака — это могло бы вызвать у него еще большую скорбь.
   Урта, Создатель Королей, позже втихомолку улизнул, чтобы сообщить герулам о случившемся.
   Вожди герулов были совсем не рады узнать о том, что отунги подняли чужака на щитах, ибо на щитах поднимали не годовых королей, а только постоянных вожаков — глав кланов, вождей, командиров боевых отрядов и, конечно, настоящих королей.
   Кроме того, герулов обеспокоила весть о том, что чужак принес в зал шкуру белого викота: подобное было непозволительно для годовых королей.
   Разумеется, у человека, поднятого на щитах, не было медальона и цепи, которые, по-видимому, потерялись безвозвратно.
   В этом смысле такой король был менее опасен, чем тот, который имел бы и мантию из шкуры белого викота, и древний медальон отунгов с цепью. Медальон и цепь могли бы объединить не только кланы отунгов, но и все племена народа вандалов.
   Урта, кланяясь, ушел с совета герулов. Они не только решили не умертвлять его, но наградили золотыми даринами из Вениции.
   Старый воин-герул по имени Гунлаки, один из неутомимых всадников и умелых бойцов этого воинственного кочевого народа, мог бы при желании рассказать о возможной судьбе медальона и цепи, но он не присутствовал на совете знатных герулов и не знал, да и не мог знать важности предмета, который некогда держал в руках, даже теперь, спустя много лет после битвы с базунгами. Совет герулов знал значение медальона, а Гунлаки — нет. С другой стороны, Гунлаки обладал даром предчувствия, которым не обладали ни совет, ни отунги. Разумеется, память бывает слабой и случайной, тем более в отношении событий давно минувших времен.
   Герулам было совершенно ясно, что отунги выбрали не годового короля, а опять, против желания и конкретного приказа герулов, нашли себе настоящего, пусть даже без медальона и цепи. Поэтому, герулы решили выступить против отунгов в поход. Нам не известно точно, почему чужак взял долю героя на пиршестве выбора короля.
   Он мог взять себе долю героя, чтобы разрешить спор среди отунгов, чтобы прекратить между ними раздоры и уничтожить причину их соперничества, или, по крайней мере, уничтожить ее на время. Кроме того, он мог предпринять этот шаг, чтобы иметь законное право для набора людей в свой отряд варваров-наемников. Очевидно, по крайней мере, здесь сыграло свою роль его намерение сблизиться с отунгами. Кое-кто усматривает в этом поступке некие туманные причины, чувство справедливости, зов крови или инстинкт, таким образом заключая, что он не столько воспользовался возможностью, смутой и хаосом, чтобы завладеть властью, сколько считал себя вправе сделать это, поскольку в некоем отношении власть могла принадлежать только ему. Разумеется, такие объяснения слишком неясны и туманны, чтобы принять их хотя бы гипотетически. Другие же усматривают в поступке великана некое воодушевление воина, краткое, ужасное и победное, чувство сродни азарту, — не более, чем минутный жест, игра крови и стали, — и даже намекают на то, что причиной поступка его был действительно голод, который великан решил утолить в своей странной грубоватой манере, что потом привело к другим событиям. Мы не знаем правды. Вероятно, справедливых оправданий его поступка было несколько, и они переплелись между собой, как бы соткав ковер событий, состоящий из почти невесомых, тонких, ярких и темных нитей реальности. В ходе исторических исследований часто бывает трудно пробиться назад, сквозь завесу времени, чтобы разобраться в людских поступках, и еще труднее заглянуть в их души. Кроме того, следует постоянно вспоминать отрезвляющее суждение о том, что эти души могут совершенно отличаться от наших. Наши убеждения, ценности, наша реальность могут быть несопоставимы с убеждениями, ценностями и реальностью прежних людей. Несомненно, мы обнаружим, что нам трудно также постичь восприятие и опыт змея, волка, ястреба, викота. Вероятно, не менее трудно нам будет постичь восприятие наших современников, отличающихся от нас самих, причем их восприятие будет более напоминать змеиное, ястребиное или волчье, нежели наше. Несомненно, даже в этом случае между нами можно отыскать сходство. Вероятно, ничто человеческое не может быть совершенно чуждым нам. Каждый из нас несет в душе целый мир. При изучении истории иногда бывает возможно раскрыть настоящее в нас самих.
   Вскоре после того, как великан прыгнул в снег со щитов, послышался шум и лязг оружия, и молодой воин отделился от толпы, повернувшись лицом к остальным.
   — Пусть посмеется сталь! — крикнул он со слезами на глазах.
   Его тут же схватили стоящие рядом и заставили встать спокойно. К его сердцу юный Вандар приставил свой меч. Вандар был в числе первых отунгов, которые схватили лежащее перед ними на столе горячее мясо и съели его, не спуская глаз со своего повелителя Отто, только что объявленного Уртой королем отунгов.
   Отто жестом приказал Вандару опустить оружие, а воинам освободить юношу.
   — Пусть посмеется сталь, — упрямо повторил тот, обращаясь к Отто, королю отунгов.
   Мужчины закричали от ярости, слыша вызов своему повелителю. Если бы Отто не поднял руку, заставляя их замолчать, на бедном парне разорвали бы одежду, и сотня ножей заставила бы его поплатиться за дерзкие слова.
   — Я буду биться с ним! — предложил Вандар.
   — Нет, я! — наперебой закричали остальные.
   Мужчины сердито переглядывались.
   Каждому хотелось воспользоваться такой возможностью, чтобы защитить жизнь вновь обретенного повелителя.
   — Почему ты так говоришь со своим королем? — обратился Отто к дерзкому парню.
   — Я хочу получить эту рабыню, — ответил Китерикс, а это был он.
   Откуда-то сбоку послышался негромкий, изумленный возглас, где дрожа и сжавшись, обхватив себя руками, стояла белокурая Ята, рабыня Отто. Она выползла из зала совершенно незамеченной. Видя, как на нее устремилось множество глаз, она упала на колени в снег, прижавшись к нему головой.
   — Я дам тебе тысячу овец и тысячу свиней за нее, — предложил Китерикс.
   Мужчины изумленно ахнули от такого щедрого предложения.
   — Она не продается, — возразил Отто.
   — Тогда пусть посмеется сталь, — настаивал Китерикс.
   — Должно быть, ты слишком сильно хочешь ее, — произнес Отто.
   — Она должна быть моей, — упрямо заявил Китеркс.
   — Но она не твоя.
   — Я получу ее или умру.
   — Не понимаю, — покачал головой великан.
   — Я люблю ее, — сердито признался Китерикс.
   Рабыня вновь негромко и удивленно вскрикнула. По толпе мужчин и женщин, вышедших из зала, пронесся грубый смех.
   — Он любит рабыню!
   — Ничтожную рабыню!
   — Он просто дурень!
   — Еще бы!
   И смех разгорелся с новой силой.
   — Я получу ее или умру, — повторил Китерикс.
   — Как хочешь, — вздохнул Отто. — Принеси мой меч, — обратился он к Вандару.
   Вскоре огромный меч был вложен ему в руки.
   — Неужели ты надеешься победить меня? — спросил великан.
   — Нет, — признался Китерикс.
   — И все равно вызываешь меня на поединок?
   — Да.
   Мужчины расступились, давая им место на снегу. Образованный круг достигал пятнадцати футов в диаметре.
   — Прошу вас, не надо, господин! — вскрикнула рабыня.
   — Успокойте ее, — приказал Отто.
   Ближайший из воинов ударом свалил рабыню в снег. Она лежала, сотрясаясь от рыданий.
   — Принесите ему щит, — приказал Отто, и щит тут же протянули Китериксу.
   Луна вышла из-за тучи и ярко осветила заснеженную поляну с неутоптанным по краям снегом, где он блестел вдали от зала и толпы.
   Огромный меч взметнулся, отсекая верхнюю часть щита.
   Китерикс отступил назад, скользя по снегу. При втором ударе левая половина щита разлетелась в щепки. Китерикс отбросил бесполезный щит, двумя руками схватился за меч и безнадежно попытался прикрыться им от большого меча, который удар за ударом обрушивался на него, звеня, высекая искры и постепенно и безжалостно придавливая свои весом. Наконец, Китерикс был вынужден встать на колени, — каждый удар пригибал его меч к земле, заставляя держать его все ближе к себе, к голове и телу. Китерикс упал, великан подступил к нему и вновь занес меч. Руки Китерикса дрожали и ныли от ударов. Рукоятка его меча жгла ладони с содранной кожей. С последним ударом меч великана повернулся, не нанося смертельного поражения, подхватил оружие Китерикса под гарду и легким движением, дождавшись, пока захват ослабеет, когда Китерикс будет перехватывать меч и изготовится отражать удар, выдернул его из ладоней, отбросив вверх и в сторону. Меч пролетел над головами людей и вонзился в снег на расстоянии нескольких ярдов. Китерикс понурился, понимая, что всем его намерениям пришел конец.
   Великан занес над головой меч.
   — Нет! — крикнул тонкий голос, и маленькая фигурка бросилась к Китериксу, распростерлась над ним, прикрывая собой от удара. — Прошу вас, не надо, господин! — умоляла рабыня. — Убейте меня вместо него!
   Изумленный Отто опустил меч.
   Разумеется, меч способный ударом срубить небольшое дерево и снести голову коню, в руках великана смог бы разрубить оба тела и глубоко увязнуть в мерзлой земле. Но великан сдержал меч.
   — На колени, — приказал он рабыне, которая в ужасе отпрянула от Китерикса и опустилась на утоптанный снег. Одной рукой великан пригнул ее голову вперед и отбросил волосы, обнажая тонкую стройную шейку, которую он мог бы сломать одной рукой.
   — Ладно, — произнес он, — ее жизнь будет взята в уплату за твою.
   Примерив меч к шее рабыни, великан занес его для удара.
   — Нет! — выкрикнул Китерикс, протягивая руку и поднявшись. — Нет!
   Он проворно подполз к рабыне, встав на колени, обхватил ее руками и заслонил своим телом от смертоносного меча.
   — Пусть она живет, — попросил он. — Это моя вина. Это я осмелился поднять оружие на своего короля. Такое предательство карается смертью.
   — Верно, господин, — подтвердил Ульрих.
   — Король может казнить, — произнес Отто. — Король может миловать. Король поступает так, как ему угодно.
   — И это верно, господин, — кивнул Ульрих. Среди воинов поднялся ропот.
   — Я прощаю тебя, — обратился Отто к Китериксу. — Встань, будь настоящим отунгом.
   Китерикс неуверенно поднялся на ноги.
   — Почему вы пощадили меня, господин? — спросил он.
   — Мне нужны люди, достаточно смелые, чтобы вызывать на поединки королей, — объяснил Отто.
   Мужчины переглянулись.
   — Только для таких людей я могу быть королем! — продолжал Отто.
   — А что будет с рабыней? — напомнил Ульрих.
   Отто посмотрел на рабыню, которая дрожала, опустив голову.
   — Иногда, — произнес Отто, обращаясь к девушке, — рабынь приходится долго учить в цепях и веревках, чтобы они знали, кто их господин.
   — Да, господин, — прошептала она.
   Отто повернулся к Китериксу.
   — Как ты думаешь, ты сможешь научить ее?
   — Что, господин? — удивился Китерикс.
   — Похоже, она больше твоя рабыня, чем моя, — объяснил Отто.
   — Моя рабыня? — изумленно проговорил Китерикс.
   Он взглянул на девушку, которая в этот момент подняла голову. В ее глазах блестели слезы. Она улыбнулась и кивнула, сделав легкое, почти незаметное движение головой, такое слабое, что казалось, будто она боится его.
   — Я мог бы отдать ее тебе, — продолжал Отто, — но лучше продам.
   — Как вам угодно! — воскликнул Китерикс.
   — За одну свинью, — пояснил Отто, — я хочу, чтобы она понимала, чего стоит.
   — Решено, господин! — обрадовался Китерикс.
   — Ступай к нему, рабыня, — приказал Отто.
   Ята поспешила подползти к Китериксу и с плачем и смехом выразила ему покорность, а затем, распростершись на животе и придвинувшись к его ногам, покрыла поцелуями сапоги своего господина.
   — Я думал, ты ненавидишь меня, — растерянно произнес Китерикс.
   — Я всегда любила вас, господин, — произнесла рабыня. — Я всегда хотела принадлежать вам — полностью, безраздельно, как может принадлежать только рабыня. Я всегда хотела быть вашей, не иметь выбора, повиноваться вам совершенно, беспомощно, безвольно, во всем, что бы вы ни захотели. Вот так сильно я люблю вас! Так страстно я хочу быть вашей рабыней! Я должна быть вашей рабыней! Я могу принадлежать только вам! Я всегда хотела быть вашей рабыней, я всегда мечтала об этом — даже тогда, когда была еще девочкой, а вы — мальчиком. Я надеялась, что не только вы будете считать меня вашей рабыней, но и я сама пойму, что я ваша, так, как вы пожелаете, и не просто рабыня, а любимая рабыня! Неважно, будете ли вы презирать меня или пренебрегать мною, господин, я не могу желать ничего иного, кроме как стать вашей беспомощной любящей рабыней!
   — Разумеется, ты будешь моей рабыней, — ответил Китерикс.
   — Да, господин!
   — Только рабыней.
   — Если бы мне было позволено иметь свои желания, я не захотела бы ничего иного, господин.
   Она дрожала на снегу.
   — Простите меня, господин, — испуганно произнесла она.
   — Ты Гортанс, — произнес Китерикс, давая ей имя.
   — Я — Гортанс, — повторила она. Это имя должно было служить напоминанием, что рабыня некогда звалась Гортанс, хотя теперь это имя принадлежало рабыне и являлось всего-навсего кличкой — такой же, как у свиньи или собаки, которую пожелал назвать так хозяин.
   — Много раз мне снилось, что мне принадлежит гордая, надменная Гортанс, — произнес он.
   — Теперь она ваша, — ответила рабыня. Склонившись над ней, Китерикс завернул ее в свой плащ и поднял на руки.
   — Я отнесу тебя в зал, — сказал он, — и согрею у очага, а потом ты будешь прислуживать мне у моего места за столом.
   — Да, господин! — ответила она. Она плакала от радости, целуя его.
   — Как долго я ждал, пока ты будешь принадлежать мне! — произнес он.
   — Как долго я ждала, пока буду принадлежать вам! — воскликнула она.
   Китерикс еще сильнее прижал к себе рабыню.
   — Как я должен относиться к тебе? — спросил он.
   — Помните, что за меня вы заплатили всего одну свинью, господин, — сказала она.
   — Хорошо, — кивнул Китерикс. Он повернулся и понес ее в зал.
   — Теперь Китерикс готов умереть за тебя, — заметил Ульрих.
   Великан огляделся.
   — Я бы не отказался от женщины, — сказал он. — Где же рабыни отунгов?
   Мужчины смущенно переглядывались.
   — Единственная рабыня среди отунгов, — произнес один из них, — это рабыня Китерикса.
   — Герулы не позволяют нам иметь рабынь, — добавил другой.
   — Это их решение, — продолжил третий, — им нравится насмехаться над нами и унижать нас, считать нас слабыми, отказывать нам в праве повелевать и обладать, в праве проявлять мужество.
   — Теперь все будет по-другому, — сказал Отто. — Мужчинам нужны рабыни.
   — Рабыням тоже нужны хозяева, господин, — почти неслышно проговорила какая-то женщина.
   — В Империи есть множество женщин, — продолжал Отто, — которым нужны сильные господа.
   — И не только в Империи, — отозвалась женщина.
   — Не смей возбуждаться по примеру ничтожной рабыни, — сердито предупредил ее мужчина.
   — Нет, нет, — поспешно ответила женщина.
   — Они другие, — объяснил мужчина, — не такие, как вы!
   — Конечно! — воскликнула женщина.
   — Вы совсем другие.
   — Да, да, — торопливо согласилась она.
   — Вы горды, благородны и свободны.
   — Да, — кивала женщина. — Да.
   Великан повернулся к ней, мгновенно охватив взглядом, характерным для мужчины, который умеет обращаться с женщинами. Он решил, что в цепях она будет выглядеть недурно. Она будет усердно целовать и лизать его ноги, стоит один раз поучить ее плетью.
   — Думаю, среди вас вскоре будут женщины, — заметил великан. В то время он был уверен, что рабыни с корабля ждут его в Вениции — несколько дней назад они и вправду были еще там.
   — Королю нужна королева, — сказал Гартнар и вытолкнул вперед девушку. — Моя дочь, Гертруда, хорошенькая девчонка.
   Великан взял девушку за подбородок и взглянул в ее глаза, которые она внезапно отвела. Никогда еще на нее так не смотрели. Но ведь она не была рабыней, ее не выставили на продажу! И уж во всяком случае, она не была на торгах!
   — У меня есть племянница, — встрял Гелерих, — из рода Пертинакса, клан Орти.
   Вперед вытолкнули еще одну женщину.
   — Не надо Орти! — воскликнул Астаракс. — Возьми женщину из клана Ени, ее зовут Уна — из дома Фендаша, или другую, по имени Туза, или Гретхен, из дома Герцауфена. Уна, Туза, Гретхен, выходите вперед!
   — Дочери Гундара, Еса и Естрид, настоящие красавицы, — вмешался мужчина из клана Они.
   — Где только он их прячет? — рассмеялись мужчины.
   — Он не хочет, чтобы герулы узнали о них и обратили в рабство!
   — Наверное, они все равно станут рабынями, — решил кто-то.
   Великан полагал, что многие женщины должны быть рабынями, в том числе и женщины отунгов, которые ничем не отличались от других. Они могли бы быть достойными рабынями для продажи на далеких, богатых, чуждых планетах, быть закованными в цепи и служить строгим хозяевам.
   Но отунги тоже должны иметь женщин, думал он.
   — В клане Элби есть тоже немало хорошеньких женщин, — сказал Ульрих.
   Женщины сгрудились. Некоторых выталкивали вперед, других выводили или вызывали, остальные же выходили сами, даже торопясь и спотыкаясь.
   «Это зрелище напоминает показ на торгах, — думал великан, — в тех редких случаях, когда сильный человек, желанный хозяин или богатый покупатель хочет осмотреть сразу всех рабынь». Разумеется, женщины отунгов в отличие от рабынь не были облачены в шелковые короткие одежды или обнажены, не носили ошейников и не стояли на коленях.
   Внезапно в голову великану пришла мысль о Филене. Он помнил ее с той ночи, когда привязал к своей постели. Он слышал, когда она, считая его спящим, беспокойно и осторожно двигалась, еле слышно стонала.
   В Филене он заметил что-то странное, хотя и не был уверен в этом. Он полагал, что она еще просто не почувствовала свое рабство и не смирилась с ним. Вскоре это можно будет легко проверить. Она находится на Тангаре, в Вениции. Великан оглядел свободных женщин. Одна улыбалась, другая повернулась, показывая свою фигуру.
   «Они свободны и опасны, — думал великан. — Все они осознают власть своей свободы, власть обычаев, жестоких законов, защищающих их слабость, позволяющих им замышлять сотни уловок против мужчин, унижать и высмеивать, отвергать их, с помощью своих тел покупать то, что им понадобится, возбуждать мужчин, предлагать свою красоту в качестве взятки — и все это абсолютно безнаказанно. Как отличались от них рабыни, которые принадлежали и должны были угождать!»
   «Женщины — враги, — думал великан. — Почему мужчины, которые гораздо сильнее, не могут просто покорять их а затем предоставлять им возможность враждовать между собой, принадлежать и повиноваться? Так приятно укрощать женщин, делать их послушными, самоотверженными, страстными рабынями, приводить их в сексуальное возбуждение в тысячу раз сильнее того, какое способны испытать свободные женщины, приковывать их у изножья постелей, к полу, связывать им руки и ноги, заставляя умолять о прикосновении! Да, — думал великан, — женщинам положено быть рабынями: они созданы для ошейников и цепей. Странно, но и сами женщины мечтают иметь хозяина. Они жаждут цепей, как будто знают, что должны быть закованы в них, чувствуют, что это будет справедливо. Место женщин — у ног их хозяев, и в глубине души они знают это, хотя отрицают, боятся сказать об этом и сопротивляются.
   Они презирают мужчин, не сумевших поставить их на колени. Они отвечают со всей полнотой своей чувственности только тем мужчинам, перед которыми должны пресмыкаться.
   Как великолепно тело Филены, — вспоминал великан. — И она осталась где-то в Вениции! Я должен отправиться туда вместе с мужчинами, должен появиться в Вениции».
   На следующий день после своего избрания и мучительной и беспокойной ночи великан узнал, что торговая экспедиция с вездеходами, товарами, палатками и всем прочим под командованием Лисиса пыталась следовать за ним и достигла края леса всего час назад.
   Герулы, по-видимому, одержимые любопытством, обошли экспедицию стороной. Кроме того, они не решались появляться в лесу.
   Назавтра великан вместе с десятью выбранными воинами, включая Вандара, вышел из лесу и увидел вдалеке лагерь, окруженный защитной решеткой и освещенный прожекторами.
   Отунги, бывшие с ним, никогда еще не видели такого лагеря. Он слишком отличался от скопища повозок герулов.
   Через некоторое время великан приблизился к лагерю и, не доходя нескольких ярдов до ограды, назвал себя.
   Сам Лисис и молодой белокурый офицер, удостоверившись, что ночной гость действительно Отто, вышли за ограду.
   Его приветствовали горячо и долго.
   — Мы так и думали, что встретим вас здесь, — говорил Лисис, старший офицер «Нарконы». — Почему вы так внезапно уехали из Вениции?
   — Мне было необходимо уехать одному и подготовить все, — объяснил Отто.
   — Разве телнарианцы — нежеланные гости в лесу? — удивился молодой белобрысый офицер Корелий.
   — Телнарианцев не слишком жалуют повсюду, — ответил Отто.
   — Ваша миссия прошла успешно? — поинтересовался Лисис.
   — Думаю, у нас есть все причины для радости, — сказал Отто.
   — Кто это с вами?
   — Отунги, — ответил Отто. — Я не советовал бы вам приближаться к ним, у двух есть луки.
   — Сколько их здесь? — спросил Лисис.
   — Десять.
   — Это не слишком много, — усмехнулся Корелий.
   — Пусть они войдут в лагерь, — предложил Лисис.
   — Телнарианцы и отунги — враги, — объяснил Отто. — Думаю, нам лучше не сводить вместе солдат и отунгов, пока и те, и другие не будут готовы к этой встрече.
   — Он прав, — кивнул Корелий. — Достаточно одного жеста или слова, вытянутого ножа или револьвера, и вся работа Оттония пропала.
   — Отряд наемников, который мне поручено создать, — продолжал Отто, — и который теперь начинает формироваться, будет совершенно самостоятельным подразделением, функционирующим независимо, подчиняющимся только высшему командованию. В идеальном варианте он должен как можно меньше входить в контакт с постоянными силами Телнарии, особенно войсками специального назначения.
   При этом великан взглянул в сторону солдат гарнизона, считающегося мобильным подразделением.
   — Значит, знакомство будет опасным? — заключил Лисис.
   — Лучше не держать медведя-арна и викота в одной клетке, — ответил Отто.
   Действительно, эти звери были естественными врагами, воинственными, агрессивными и яростно обороняющими свои территории.
   — Вероятно, вы должны вернуться к ним и попросить их подождать, пока мы не обсудим все полностью.
   — Я тоже так думаю, — согласился Отто.
   — Надеюсь, вы будете довольны нашим гостеприимством, — любезно сказал Лисис.
   — Надеюсь, — кивнул Отто.
   — Мы приготовили великолепный ужин.
   — Я вернусь через минуту, — предупредил Отто. Отойдя назад, он переговорил со своими людьми, приказал им возвращаться и сообщил, что присоединится к ним позднее.
   Отунги растворились во мраке леса. Вскоре Отто догнал Лисиса и Корелия.
   — Сегодня, — сказал Отто, — после беседы и ужина мне понадобится женщина.
   — Мы приготовили вам одну из рабынь, — ответил Лисис.
   — Которую? — поинтересовался Отто.
   — Филену, — сказал Корелий.
   — Отлично, — заключил Отто.