Носсак Ганс Эрих. Спираль

на близость. И предотвратить это невозможно. Правильно, все было как во
сне. Он просит у суда прощения, но, разумеется, это могло произойти и
совсем иначе, точно не определишь. То, что случилось тогда ночью, могло
случиться в предыдущую ночь или ровно через год, а при известных
обстоятельствах вовсе не случиться; и как раз в этом - самое тревожное.
Господин председатель суда назвал это кризисом, да, по-видимому, его жена
решила сама разрубить гордиев узел. Ибо больше не в силах была ждать того,
что могло произойти каждую секунду или же не произойти целую вечность. Это
было, наверно, ужасным решением для его жены, таким ужасным, что он,
подсудимый, дрожит, думая о нем, чувствуя себя виноватым в том, что не
разделил его по крайней мере.
- Да, очевидно, я потому-то и стою здесь.
Однако, как уже сказано, все не обязательно походило на его описание. И
прежде всего вводит в заблуждение само слово "решение", скорее речь идет
об "устранении" или о том, что ты даешь подхватить себя и унести.
- Иными словами, вы с женой ни разу не говорили об этом прямо?
Нет, да это и невозможно.
- Но теперь вы считаете, что ваша жена уже долгое время готовилась к
этому?
Да, наверняка. С первого дня.
- Повторяю еще раз: вы считаете, стало быть, не случайным тот факт, что
ваша жена не легла спать, как обычно. По-вашему, она знала о
непосредственно предстоящем ей отправлении в "то, от чего никто не
застрахован"?
Подсудимый засмеялся. А когда его спросили о причине смеха, ответил:
его поразило странное выражение судьи.
- Это не наша вина, - одернул его председатель суда. - Дайте нам
возможность точно определить ваш случай, тогда мы перестанем быть
посмешищем.
Подсудимый извинился. Его насмешило слово "отправление". Будто туда
отправляются как на прогулку или в кругосветное путешествие. Внезапно
человек оказывается там; то есть он, подсудимый, хочет сказать, что
человек внезапно узнает: он там находится и всегда там находился; "то, от
чего никто не застрахован", повсюду вокруг него, там, где он пребывает или
пытается пребывать, к примеру здесь, в этом зале суда, так же как в
замурованном склепе или на свежем воздухе, безразлично где; и человек
удивляется, почему он до сих пор старался отрицать очевидное.
- Давайте оставим пока эту тему, - сказал председатель суда. - Вернемся
лучше к тому часу или к тем двум часам, когда произошло разбираемое
событие, и займемся этими часами досконально. Что вы делали после того,
как ваша жена поднялась, чтобы лечь спать - предположим, это было именно
так, - и после того, как вы закрыли за собой дверь гостиной? Можете ли вы
рассказать об этом сейчас?
Почему бы нет? Он сел за стол.
Хорошо. С какой целью?
Он не знает. Сел, чтобы сидеть за столом.
- Прошу прекратить смех! - крикнул председатель суда в зал.
Ну и что он делал, сидя там за столом?
Ничего.
Значит ли это, что он просидел приблизительно два часа, не пошевелив
пальцем?
Кажется, он курил.
Много ли он выкурил сигарет?
Нет, навряд ли много. Наверно, три или четыре. Иногда он вообще забывал
о курении.
Однако в пепельнице не было найдено окурков. Как он объясняет это?
Он вытряхнул пепельницу.
Как? Очень странно. А зачем?
Нет, это вовсе не странно. У него выработалась привычка каждый вечер
перед сном вытряхивать пепельницу в помойное ведро на кухне. Много лет
назад жена попросила его не оставлять окурков, чтобы в комнатах не пахло
дымом. Сам он никогда не догадался бы, что правда, то правда.
Ладно. Отсюда следует, что подсудимый в ту ночь тоже пошел на кухню с
полной пепельницей в руках и вытряхнул ее. Не так ли?
Да, почему бы ему не вытряхнуть пепельницу и в ту ночь тоже? Как раз
когда он находился на кухне, все и началось.
- Стоп! К этому мы еще вернемся. А сейчас давайте побудем еще некоторое
время с вами в гостиной. Не было ли у вас в ту ночь гостя?
- Гостя?
- Конечно. Ведь это вполне вероятно.
- У меня никогда не было гостей. Да и кто пришел бы ко мне в гости?
- Но, быть может, именно в ту ночь к вам явились гости? Комната, в
которой вы, согласно вашим показаниям, сидели, находится на первом этаже.
Стало быть, можно без труда впустить визитера в окно, не надо открывать ни
парадную дверь, ни дверь черного хода, никто в доме ничего не заметил бы.
- Зачем мне было впускать гостя в окно?
- Суд должен взвесить все возможности. Впрочем, ни во дворе, ни на окне
не обнаружено отпечатков пальцев. Единственные отпечатки пальцев
незнакомого человека, которые найдены в доме и именно в ванной,
принадлежат слесарю-водопроводчику чинившему кран.
- Все это, ей-богу, похоже на детектив, - сказал подсудимый с
удивлением.
- У вас еще хватит времени осознать, что такие дела, как ваше,
описываются в детективах. Да, хватит времени, ведь суд еще не вынес вам
оправдательного приговора, - сказал председатель суда. - Итак, гостей у
вас не было. Звонил ли вам кто-нибудь по телефону?
- Нет, это было совершенно невозможно.
- Почему, собственно? У вас же не отключили телефон.
- Когда жена идет спать, она всегда забирает с собой аппарат.
- Этого вы нам раньше не рассказывали.
- Я просто забыл, но так бывало всегда, во венком случае с тех пор, как
нам поставили в спальне розетку.
- Прекрасно. А почему ваша жена забирала с собой телефон?
- Чтобы мне не мешали звонки. Я не люблю телефонных звонков, каждый раз
пугаешься. В спальне, однако, пришлось поставить розетку, ведь иногда
какой-нибудь не в меру трусливый клиент хочет застраховать что-то, не
дожидаясь утра. Само собой разумеется, я же имел от страховой компании
полномочия и в таких экстренных случаях мог заключить сделку, имеющую
законную юридическую силу. Однако такие звонки бывали не так уж часто.
- А если звонили, пока вы еще сидели внизу? Что бывало тогда? Звала ли
жена вас к телефону?
- Да, конечно, она звала меня наверх. Впрочем, как я уже говорил, это
случалось довольно редко.
- Стало быть, жена не вела деловых разговоров, с тем чтобы постфактум
поставить вас в известность?
- Нет, клиенты чувствовали себя спокойней, если они разговаривали лично
со мной. В служебных отношениях надо учитывать и такие нюансы.
- Гм, это понятно. Скажите, внизу слышен телефонный звонок, когда
аппарат стоит в спальне?
- Нет, если двери закрыты, то не слышен. Хотя моя жена, как ни странно,
слышала звонки.
- Как так? Я думал, что ваша жена обычно была наверху.
- Я хочу сказать, жена слышала звонки, если мы случайно забывали
аппарат наверху. Внезапно она говорила: "Телефон!" - и поднималась наверх.
Я каждый раз поражался. У нее, видно, куда более острый слух, чем у меня.
- Вашей жене часто звонили по телефону?
- Да нет же. Кто мог ей звонить? Хотя время от времени, конечно,
звонили, и, когда это случалось днем, она мне рассказывала о звонке
вечером. За ужином мы всегда рассказывали друг другу, что было с нами
днем. Ничего примечательного. Ибо что с нами могло стрястись? Поэтому мы
делились каждой мелочью. Другие люди вообще не обращают внимания на такие
мелочи. У нас не было секретов друг от друга. Иногда трудно было найти
тему для разговора - ведь ничего особенного не происходило. Поэтому по
дороге мы наблюдали за всем: за попутчиками в электричке или за собакой. И
вечером дома рассказывали обо всем, что заприметили.
- Не знаете ли вы случайно, звонили по телефону вашей жене в ту ночь?
- В ту ночь?
- Да, тогда, когда вы еще сидели внизу?
- Но ведь если бы ей звонили, она бы мне сказала.
- Ваша жена могла забыть о звонке. Или потом ей уже пс представилось
случая.
- Она позвала бы меня наверх.
- Может, у нее была причина не звать вас.
- Какая же причина?
- Звонили ведь не обязательно вам.
- Не мне? Значит, звонили ей? Разве ей звонили?
- Это мы у вас спрашиваем.
- Кто мог ей звонить? И к тому еще так поздно?
- Не так уж это было поздно, в сущности.
- Нет, это исключено.
- Почему вы считаете звонок жене исключенным? Ведь вы только что сами
сказали, что, сидя внизу, вы не слышите телефона. К тому же не обязательно
должен был раздаться звонок. С тем же успехом ваша жена могла сама
позвонить кому-нибудь.
- Моя жена звонила?.. Но кому же? Вам что-нибудь известно на этот счет?
- Задавать вопросы имеет право только суд.
- Нет, нет. Я хочу сказать только, что в данном конкретном случае,
господин председатель суда, должно быть сделано исключение. Нельзя слепо
следовать глупым предписаниям. Ведь все это слишком серьезно. Речь идет о
моей жене. И если вам что-нибудь известно, вы не должны скрывать это от
меня. Ближе меня у нее никого нет. Для вас, для суда, это имеет только
профессиональный интерес, для вас это своего рода игра или теория, а для
меня... Нет, это трудно себе представить.
Подсудимый воздел руки к небу, словно заклиная суд.
- Успокойтесь, пожалуйста, - сказал председатель. - Хотя, кстати
сказать, я не совсем понимаю, почему вас так взволновало само
предположение о том, что вашей жене могли позвонить без вашего ведома.
- Но представьте себе: у нее в комнате вдруг раздается звонок, гром
среди ясного неба, да еще поздно вечером, - прокричал подсудимый хриплым
голосом. - К тому же ей звонят по телефону... Нет, это немыслимо. Такого
не должно быть. Только не по телефону! Что такое вообще телефон? Провода,
слабые токи, мембрана. Это было бы ужасно. Мы все почувствовали бы себя
еще более беспомощными, чем мы есть? Как? Вы и впрямь думаете, что моей
жене звонили по телефону?
- Еще раз прошу вас успокоиться, - воззвал председатель к подсудимому.
- Мы обязаны рассмотреть все возможности той ночи. Стало быть, обязаны
заняться и телефоном тоже.
- Нет, телефон здесь ни при чем. С телефоном я не могу согласиться.
- Ну хорошо, оставим это. Скажите, знакомы ли вы с человеком по фамилии
Грудиц?
- Грудиц? При чем здесь Грудиц? Он... ему принадлежит строительная
фирма. Хороший клиент. Что случилось с Грудицем?
- В блокноте, который лежал рядом с телефоном на ночном столике вашей
жены, ее почерком записано: "Грудиц - страхов. машины". Ниже стояла дата
той ночи.
- Тогда, значит, звонил Грудиц? Почему же вы его не допрашиваете?
- Господин Грудиц будет вызван в суд в качестве свидетеля позже.
- Грудиц в качестве свидетеля? Но почему не сейчас? Ведь это могло бы
все объяснить.
- Я не намерен из-за вас менять порядок судопроизводства. Впрочем, если
вас это может успокоить, сообщаю: согласно протоколам предварительного
следствия, господин Грудиц действительно позвонил вам домой приблизительно
без четверти одиннадцать.
- Вот как? И что он сказал ей? Он должен был сказать какие-то решающие
слова? Неужели? И почему именно он? Ведь моя жена вообще с ним незнакома.
- Если вы перестанете понапрасну волноваться и постараетесь выслушать
меня... Одним словом, господин Грудиц позвонил вам из кафе в городе. Он
вдруг вспомнил, что не застраховал новую машину, которую купил днем.
Внезапно господин Грудиц перепугался и решил, что лучше позвонить хотя бы
поздно вечером...
- И чем все это кончилось? Как странно, что жена ничего не сказала о
его звонке.
- Насчет самой страховки можете уже не беспокоиться. На всякий случай
из фирмы Грудица на следующее утро позвонили к вам в контору, и ваш
доверенный отметил взнос. А в ту ночь с новой машиной никаких
неприятностей не произошло.
- Какое счастье! - воскликнул подсудимый с явным облегчением. - Очень
часто именно в такие часы и случается что-нибудь скверное.
- Удивительно, что урегулирование этого, в сущности, чисто служебного
дела, к тому же довольно второстепенного, вызывает в вас такое ликование.
- Прошу покорно... - Но тут подсудимый неожиданно рассмеялся. - Да,
извините, это действительно странно. Старая привычка, она укоренилась во
мне еще в то время, когда я был таким положительным... Ох уж этот Грудиц!
Однако что нам до Грудица? Милый человек, типичный подрядчик, глава фирмы,
что ему еще нужно? И все же хорошо, что эта история так просто
разрешилась. Теперь вы сами видите, что напрасно ломали себе голову насчет
телефона.
- Быть может, вы позволите в дальнейшем вести допрос мне, я бы очень
просил вас об этом, - сказал председатель суда. - И напрасно вы считаете,
что все это так уж просто. Если господин Грудиц говорил с вашей женой по
телефону, а вы, видимо, об этом не подозревали, если ваша жена не сообщила
вам о звонке Грудица, то, стало быть, не исключено, что она говорила по
телефону и с другими лицами, тоже не ставя вас об этом в известность. Не
прерывайте меня, пожалуйста. Во всяком случае, такая возможность
существует, хотя суд ничего определенного о разговорах вашей жены с
другими лицами не знает. Для нас звонок Грудица важен и по другой причине:
благодаря ему мы уточняем время. Без четверти одиннадцать кто-то в вашей
квартире снял трубку, какая-то женщина. Я говорю "какая-то женщина"
постольку, поскольку господин Грудиц не был знаком с вашей женой и,
значит, не знал ее голоса, таким образом, это могла быть не ваша жена, а
любая другая женщина.
- А какой у нее был голос?
- Подсудимый, суд предоставит вам слово только после того, как вас о
чем-то спросят... Давайте предположим все-таки, что трубку сняла жена
подсудимого, ведь уголовной полиции не удалось установить каких-либо
фактов, противоречащих этому. Таким образом, господин Грудиц был тем
последним человеком, который общался с женой подсудимого, правда, общался
только по телефону... А теперь я хочу спросить вас, подсудимый, вот о
чем... Только вникните хорошенько. Чем вы объясняете, что ваша жена
вопреки обыкновению не подозвала вас к телефону, хотя господин Грудиц
настоятельно просил об этом, хотел поговорить с вами лично?
- Это... это я тоже не понимаю. Может быть...
- Что?
- Может быть, она тогда плакала и не хотела, чтобы я увидел ее слезы.
- Пусть, звучит убедительно. Насколько нам известно, ваша жена
ответила: "К сожалению, мой муж не может подойти к телефону". Или же:
"Моего мужа, к сожалению, сейчас нет дома". Господин Грудиц не сумел
дословно воспроизвести ее ответ. Он не исключает даже, что ему сказали:
"Моего мужа, к сожалению, больше никогда не будет".
- Да нет же, господин Грудиц, наверно, просто неправильно понял ее. Я
ведь был, сидел внизу, и жена это знала. Если бы я только услышал ее
голос, я бы сразу понял... Ведь по голосу все понятно.
- Итак, напрашивается вопрос - допустим, мы правильно истолковали слова
подсудимого, - напрашивается вопрос, что произошло наверху в спальне с
десяти до приблизительно без четверти одиннадцать? Иными словами, что
могла предпринять за эти сорок пять минут жена подсудимого? Что побудило
ее в корне изменить свое поведение? И что, наконец, заставило со
заплакать? Можно предположить, конечно, что все это случилось и позже.
Итак, остается еще возможность другого телефонного разговора, который и
дал последний толчок. Звонок Грудица, как бы то ни было, доказывает, что
подсудимый вполне мог не услышать ни предыдущего звонка, ни последующего.
Прислуга тоже не слышала телефонных звонков, она от них не проснулась...
Прошу вас, господин прокурор...
Прокурор сказал, что он, так же как и господин судья, не хочет
подвергать сомнению показания подсудимого, он обращает внимание, однако,
на то, что совершенно не учтена еще одна возможность. А именно! За этот
промежуток времени жена могла спуститься по лестнице...
Подсудимый возразил, что это он наверняка услышал бы.
Суд далеко не убежден. Раньше, когда речь шла о телефонных звонках,
подсудимый признался, что не обладает столь острым слухом, как его
супруга. Кроме того, жена подсудимого могла нарочно спускаться очень тихо,
быть может, даже сняв туфли. И не исключено, что она, стоя под дверью
гостиной, прислушивалась к происходящему внутри...
К происходящему внутри?.. Что же там внутри могло происходить?
Именно этот вопрос следует выяснить. Во всяком случае, его жена могла
услышать в гостиной нечто такое, что довело ее до слез.
Его жена не подслушивает под дверями, с возмущением крикнул подсудимый.
И не спускается по лестнице, сняв туфли. Какое чудовищное предположение! К
тому же жене не к чему было прислушиваться.
Не имеет ли подсудимый привычки говорить вслух сам с собой?
Сам с собой? Громко?
Да, в этом нет ничего из ряда вон выходящего, сказал прокурор. Эта
привычка часто встречается у людей, непомерно запятых собой.
Может быть, он говорит во сне, это не поддается контролю, но он не
спал, он бодрствовал и владел всеми своими чувствами.
Владел всеми чувствами? Прокурора явно заинтересовало это определение.
Почему он так подчеркивает свое состояние?
Подсудимый ответил: потому что эти часы перед сном для него самые
важные. Именно в эти часы, как ни в какие другие, он владеет всеми
чувствами. Часто он с трудом прерывал свое вечернее бдение, только мысль о
следующем дне, о работе заставляла его идти спать. И конечно, он не хотел
волновать жену, которая считала, что долгое бодрствование по вечерам
подрывает здоровье. И все же каждый раз это казалось ему чем-то вроде
предательства.
Предательства?
Не совсем предательства. Скорее чем-то похожим на предательство. Такое
ощущение бывает у человека, когда он не делает чего-то, что обязательно
должен сделать и к чему представилась возможность. Но он сам эту
возможность упустил.
Знала ли жена подсудимого о его настроениях?
Его жена знала о нем решительно все, даже если они случайно находились
на разных этажах. Тогда она, наверно, улавливала его состояние еще более
точно, нежели в то время, когда они сидели рядышком. Тут подсудимый вдруг
запнулся и на вопрос прокурора, почему он замолчал, ответил, помедлив
немного: он внезапно вспомнил одну сценку. Однажды вечером - это случилось
сравнительно недавно - они с женой еще сидели вместе внизу, она вдруг
сказала ему: "Мне тебя жаль". Без всякого повода: до этого они долго
молчали, а еще раньше говорили о разных пустяках. Стало быть, она не имела
в виду ничего определенного, да и слова ее звучали как будто издалека,
словно доносились из отдаленной комнаты, в которой не видно говорящего,
или же шли откуда-то, где бушевала снежная буря. И в ее словах был оттенок
презрения; впрочем, все это могло ему показаться. Но во всяком случае, он
сразу ощутил в словах жены что-то опасное.
Ну а дальше? - быстро спросил прокурор. Что сделал подсудимый, услышав
из уст жены эту фразу?
Ничего. Без сопротивления он проглотил ее, она ушла как в вату, не
пробудив ответного эха.
Что же было во всем этом опасного?
Соблазн страдания.
Соблазн?
Да, соблазн. Возможность чересчур легко отойти от реальности.
- Для меня это слишком высокая материя, - заметил прокурор. - Зачем вы
вообще рассказываете нам эту коротенькую сценку?
- Я вспомнил о ней, потому что здесь считают, будто ко мне кто-то
приходил, а моя жена подслушивала под дверью. Совершенно невероятное
предположение, построенное буквально на песке.
Прокурор сказал, что он хотел бы с разрешения господина председателя
суда еще раз вернуться к вопросу о пепельнице. Существование этой самой
пепельницы по крайней мере не вызывает сомнений. В грязной пепельнице был
обнаружен пепел, причем пепел от сигарет, но пепельницу, очевидно,
вытряхнули. Однако, к сожалению прислуга, еще до того, как следствие
занялось содержанием пепельницы, успела опорожнить помойное ведро,
выбросив его содержимое в мусорный контейнер, который стоит в палисаднике.
В противном случае суд, возможно, узнал бы сколько сигарет было выкурено в
тот вечер или, скорее, в те часы.
Две или три, самое большее - четыре, ведь он уже это сказал, прервал
прокурора подсудимый.
Весьма возможно, но доказательства отсутствуют. Когда, собственно,
подсудимый вытряхивал пепельницу в кухне? Перед решением - или как там
можно назвать это событие? - или же после него, так сказать, на основе
решения?
Но ведь он каждый вечер вытряхивал пепельницу. Никакого решения для
этого не требовалось. А вытряхивать пепельницу раньше времени было
бессмысленно, у него могло возникнуть желание закурить еще одну сигарету.
- Иначе говоря, вы собрались идти спать и потому отправились на кухню с
пепельницей?
Да, точно так же, как и каждый вечер. Все его движения были такие же,
как всегда, каждое движение уже давным-давно отрепетировано.
- Сперва я должен был поставить пепельницу на кухонный буфет, чтобы
поднять крышку помойного ведра обеими руками, ибо как-то раз, уже давно,
крышка выскользнула и ударилась об пол так громко, что жена проснулась.
Она решила, что в дом забрались воры. Ну вот, и именно в ту секунду, когда
я держал крышку - я имею в виду ту ночь, - мне почудилось, будто я слышу
какой-то шум наверху. Ручка двери в спальной слегка повернулась. Я
испугался до смерти. Это даже нельзя описать.
- Почему же?
- Тебе кажется, будто дома все идет своим чередом, тебе кажется, ты
бодрствуешь один, а внезапно...
- Крышку помойного ведра вы еще держали в руке?
- Да, наверно. Я прислушивался к тому, что творилось наверху.
- Вам показалось, что вас застигли врасплох?
- Да, примерно так.
- А что вы сделали с крышкой?
- Разве я могу это теперь вспомнить?
- Тем не менее вы вытряхнули пепельницу. Не правда ли?
- Да, возможно. Кто же думает о таких вещах, испугавшись не на шутку? И
мне уже ни к чему было стараться не шуметь, ведь моя жена спускалась по
лестнице.
- Если вы не возражаете, господин прокурор, - сказал председатель суда,
- мы пока что не будем касаться дальнейшего. Бог с ним. Я думаю,
правильней не торопиться и не нарушать последовательности событий.
Прокурор ответил, что и его живо интересует вопрос о том, что делал
подсудимый на протяжении двух часов в гостиной, это интересует его гораздо
больше, чем пепельница.
- Вы, стало быть, утверждаете, что все это время просидели за столом,
даже не двигаясь? - спросил он подсудимого.
Нет! Весьма возможно, что он иногда вставал и прохаживался по комнате
взад и вперед, и именно тогда, когда волнение становилось непереносимым.
Волнение?
Волнение от ожидании.
От ожидания? Ожидания чего?
Ничего определенного он не ждал. Ждал, и все.
Почему же он не сидел в одном из их удобных глубоких кресел?
В кресле чувствуешь себя пойманным, весомым, из него трудно быстро
вскочить.
- Ах так? Вас, стало быть, не оставляла мысль, что вам придется быстро
вскакивать? Быть невесомым?
- Я ведь всегда жил как бы на весу, - сказал подсудимый, - в моем
положении лучше сидеть за столом.
- Странно, - заметил прокурор.
- От стола можно оттолкнуться и в то же время за край стола можно
уцепиться, если потеряешь самообладание.
- Разве вы считали, что вам это угрожает?
- Ни один человек не знает, что он может вынести. А если он говорит,
что вынесет все, то он хвастун.
- Позвольте мне задать еще один вопрос: вы теряли когда-нибудь
самообладание?
- Да, случалось.
- И в чем это выражалось?
- Словами такое не объяснишь.
- И в ту ночь тоже?
- И в ту ночь тоже.
Последний ответ был произнесен столь угрожающим тоном, что, казалось,
все в зале невольно согнулись. У одного из членов суда выскользнул из руд
карандаш, покатился по столу и упал с противоположной стороны столешницы.
В напряженной тишине звук, который произвел маленький карандаш, ударившись
об пол, показался прямо-таки громовым. Член суда покраснел до ушей и
смущенно покосился на председателя.
Прокурор перелистывал бумаги. И его, как видно, пронял ответ
подсудимого. Во всяком случае, он изменил тактику, которую сам же принял.
Обменявшись взглядом с председателем суда, прокурор словно бы начал
извиняться перед подсудимым. Впрочем, это могло быть всего лишь уловкой.
Он сказал, что не надо обижаться на него за то, что он с такой
назойливостью и, наверно, бестактно допытывается, чем занимался подсудимый
в те два часа.
- И не только в те два часа. Ведь, согласно вашему собственному
утверждению, вы уже давно вели такой образ жизни. Значит, вы вечер за
вечером просиживали по два часа за столом, ничего ровным счетом не делая?
- Иногда даже больше двух часов.
- И вам это не наскучило?
- Нет, господин прокурор.
- Но извините, в это трудно поверить. Наверно, у вас есть какое-то
хобби. Или, если хотите, за вами водится какой-то грешок. Вы собираете
марки? А может, вы решаете кроссворды?
По залу прокатилось что-то вроде смешка. Таким образом, прокурор
осуществил свое намерение - разрядил обстановку.
- Впрочем, подождите, вы, конечно, читаете. Я угадал? Это и впрямь
увлекательное занятие, от книги трудно оторваться. Вечером, после трудов
праведных, взять в руки книгу... Что может быть приятнее? Или вы сочиняете
стихи? Это, разумеется, могло бы многое объяснить. Ведь говорят, что поэт
с головой уходит в сочинительство и что при этом ему необходимо быть
одному.
Но тут взял слово адвокат. Он считает несовместимым с достоинством суда
тот факт, что в этом зале потешаются над его подзащитным.
- Как вам могла прийти в голову такая мысль, дорогой коллега, разве я
потешаюсь над вашим подзащитным? Я задаю вопросы, которые задал бы любой
нормальный человек. И никто из тех, кому их задают, не вправе обижаться. Я
ищу причину. И быть может, при этом обнаружатся благородные мотивы.
Неужели вы сомневаетесь, что мотивы, которые заставляли наших больших
поэтов писать стихи, не были благородными?
- Хватит, господин прокурор, - прервал прокурора председатель суда.
Прокурор отвесил поклон членам суда.
- Но почему вы не отвечаете, подсудимый? Почему вы упорно храните
молчание? Ведь в эти два часа должно было случиться что-то, что привело к
последующему событию или по крайней мере вызвало слезы у вашей жены.