О`Бэньон Констанс. Невеста врага

   Уоррик бросил на мостовую несколько монет и, пока счастливые малыши их подбирали, напустил на себя немалую строгость.
   — После школы можете купить себе в лавке по леденцу, а пока что — марш в класс!
   Очень скоро последняя монетка скрылась в ребячьем кармане, и школьники, довольно улыбаясь, побежали обратно в класс.
   — Маленькие шалопаи! Они не понимают, как трудно было заманить к ним в деревню школьного учителя: никто не соглашался ехать так далеко на север.
   — Значит, жалованье учителю платите вы?
   — Люди и без того еле-еле перебиваются, где уж им осилить учительское жалованье. Когда рыбы нет, многие и вовсе бедствуют; они ведь живут рыбной ловлей, как их отцы и деды, в море выходят совсем еще мальчишками. Единственное, на чем мне удалось настоять, — это чтобы каждый проучился в школе не менее двух лет и освоил хотя бы грамоту и счет.
   — Я вижу, вы заботитесь о своих людях, Уоррик.
   Он смерил ее удивленным взглядом.
   — А кто же еще будет о них заботиться? Они ведь как дети малые — многие без моего указания не сделают и шагу.
   — Зато, я слышала, все они относятся к вам с величайшей преданностью и уважением.
   — Да, но отнюдь не потому, что я владелец Гленкарина, а потому, что я вождь их клана. Эта преданность давняя, она передается по наследству из поколения в поколение.
   — То же самое говорила мне тетушка Мэри.
   — Видите ли, Арриан, здешний народ привык мерить время приливами и ветрами, а с такими часами едва ли стоит ждать быстрых перемен. Предки этих селян жили здесь столетиями и даже не задумывались о том, нужно ли слушаться своего вождя.
   — У нас в Равенуорте все иначе. Моего отца крестьяне тоже любят и уважают, но отнюдь не живут по его указке.
   Он нахмурился:
   — В Англии многое устроено иначе, чем в Шотландии.
   Арриан сочла благоразумным переменить тему:
   — Какой странный запах! Что это?
   — Это запах горящего торфа. На наших скалах деревьев, как сами видите, маловато, поэтому люди собирают торф и иногда перемешивают его с вереском. Горит прекрасно.
   При виде своего вождя люди торопливо выходили из домов, так что всадники скоро оказались в плотном кольце. Все — и Уоррик в том числе — говорили по-гаэльски, и Арриан, как ни вслушивалась, не смогла разобрать ни слова.
   Составлявшие толпу женщины и старики — остальные, по-видимому, находились в море или на пастбище — оглядывали Арриан с изрядным любопытством. Лишь после того как Уоррик сказал им что-то по-гаэльски, они успокоились.
   — Я сказал им, что вы моя жена, — пояснил он Арриан, и она вдруг почувствовала, что все больше становится частью его уклада, из которого потом не так-то просто будет вырваться.
   Наконец селяне расступились. Уоррик, жестом пригласив Арриан следовать за собой, поехал дальше, и вскоре деревня осталась позади. Какое-то время они ехали, как казалось Арриан, к морю, однако около ручья Уоррик вдруг свернул в сторону.
   Пока лошади шли вдоль шумящего потока, солнце то скрывалось за легкими белыми облачками, то появлялось вновь, освещая остроконечные, как шпили колоколен, горы. Снег стаял уже повсюду, кроме дальних вершин, но вечнозеленый вереск на склонах еще не вспыхнул летним лиловым огнем.
   Придержав поводья, Уоррик кивнул на вершины, окутанные облачной дымкой.
   — Когда я смотрю на них, я чувствую, что прекраснее моей земли быть не может… А вам она нравится, Арриан?
   — Да, она прекрасна, — сказала Арриан вслух, про себя же подумала: «Но нрав у нее, кажется, не мягче, чем у ее вождя».
   — А как вам моя деревня?
   — Она показалась мне очень уединенной, но, по-моему, это даже хорошо. Знаете, из-за равенуортского фарфора отцовская деревня постепенно превращается в большой базар, и мне это совсем не нравится. Я часто пытаюсь представить, какой она была до нашествия такого количества людей.
   — Да, вашим крестьянам, наверное, не доводилось помногу дней подряд засыпать и просыпаться с мечтой о куске хлеба.
   — Напротив, мне говорили, что до маминого приезда в Равенуорт им пришлось немало выстрадать. Отец как раз воевал под началом лорда Веллингтона во Франции, а, вернувшись, узнал, что его дядя и кузен умерли и что титул герцога Равенуортского перешел к нему, однако его новое герцогство находилось в крайне плачевном состоянии.
   — И ваша матушка решила поиграть в щедрую благодетельницу? — усмехнулся Уоррик. — То-то она, верно, потешила свою душеньку, спасаючи несчастных от голодной смерти… хотя ни ей, ни вам неведомо, что такое голод.
   Арриан почувствовала себе оскорбленной до глубины души.
   — Милорд, вы можете говорить что угодно обо мне, но утверждать, что моя мама помогала беднякам из низменных побуждений — просто кощунственно. Знай вы, какие страдания ей пришлось перенести, вы поспешили бы забрать свои слова обратно! Несколько месяцев подряд ее держали… взаперти, на одной баланде и воде, так что она едва не умерла. А крестьянам она помогала и помогает потому, что любит их, и они любят ее. Что касается меня, милорд, то мне действительно не довелось голодать. Жаль, конечно, что вследствие этого я не могу рассчитывать на ваше уважение, но постараюсь как-нибудь с этим смириться.
   — Простите, Арриан, я, кажется, действительно не могу избавиться от предвзятости, как только речь заходит о вашей родне. Забудем об этом, мне бы хотелось, чтобы от сегодняшнего дня у вас остались приятные воспоминания.
   Это было, пожалуй, первое извинение, которое Арриан довелось услышать за все время из уст вождя Драммондов, но обида все еще кипела в ней.
   — Признаться, я не заметила в ваших селянах признаков истощения.
   — Да, теперь они уже не голодают. С тех пор как в долине появились овцы, у них всегда есть мясо для стола и шерсть для продажи.
   Уоррик направил свою лошадь на боковую тропу, и Арриан ничего не оставалось, как последовать за ним. Вскоре между деревьями показался знакомый охотничий домик. Уоррик спешился и обернулся к своей спутнице.
   К этому времени Арриан уже несколько остыла, но еще не простила его.
   — Зачем мы сюда приехали? Взгляд его глаз был непроницаем.
   — Чтобы немного побыть вдвоем. По волнению, шевельнувшемуся в груди, Арриан поняла, что ей не следует здесь оставаться.
   — У меня нет желания быть с вами вдвоем, — с трудом выдавила из себя она.
   — Просто я хотел побеседовать с вами без помех.
   Поразмыслив немного, она решила, что он пока что не давал ей поводов к недоверию.
   — Хорошо. — Опираясь на его плечи, она спрыгнула на землю. — Только недолго.
   Пока Уоррик отводил лошадей в загон, Арриан с любопытством озиралась: однажды она уже была здесь, но от того раза ей мало что запомнилось. Охотничий домик расположился на склоне живописнейшей долины, разделенной надвое шумящим внизу ручьем. Хотя был еще день, на большую часть долины уже легла тень от соседней горы. Судя по всему, солнце здесь садилось очень рано.
   Они подошли к двери, и Уоррик пропустил Арриан вперед. К ее удивлению, в очаге горел жаркий огонь, а на столе стоял горячий ужин.
   — Это Мактавиш, — улыбнулся Уоррик, отвечая на не заданный ею вопрос. — Он только что был тут, но уже уехал.
   — Значит, у вас все спланировано заранее? — Арриан почувствовала легкое беспокойство.
   — Я всего лишь пекусь о ваших удобствах, — невинным тоном отвечал он.
   — А это что? — Стоя над столом, Арриан с интересом разглядывала куски мяса в желтоватом соусе.
   — Граус — шотландский тетерев. Думаю, вам понравится.
   Арриан опустилась в кресло и сняла перчатки.
   — Хорошо, побеседуем за ужином и вернемся в замок. Нам с вами неприлично долго оставаться наедине.
   Уоррик улыбнулся и сел напротив.
   — Я забыл, что ваши соотечественницы ставят превыше всего приличия.
   — Уоррик, по-моему, воспитанная шотландская девушка повела бы себя на моем месте точно так же.
   — Возможно, вы правы. Но не забывайте, Арриан: мы с вами законные муж и жена!
   — Ах, вы ведь прекрасно знаете, что наша с вами свадьба не более чем обман.
   — И все же — советую вам хоть на один день забыть о приличиях и насладиться жизнью.
   — Вряд ли я смогу это сделать.
   Не сводя с нее глаз, Уоррик рассмеялся низким грудным смехом.
   — Так вы полагаете, что я привел вас сюда с некой тайной целью?
   — Я ничего не полагаю, милорд, просто чувствую исходящую от вас опасность, а потому не считаю разумным полагаться на ваше слово.
   Глаза Уоррика снова холодно блеснули.
   — Правильно, остерегайтесь меня, Арриан. При виде вас я всегда стараюсь заглушить в себе голос совести, а это и впрямь может оказаться для вас небезопасно.
   Арриан, которой все-таки хотелось быть понятой до конца, дотронулась до его руки.
   — Но, Уоррик, не имя и не место, где мы родились, делает нас тем, что мы есть. Доброта к окружающим, гордость и честь — вот что кажется мне самым главным… Впрочем, даже это не имеет значения, если у человека нет любящего сердца. Он взял ее руку и приложил к своей груди.
   — Вы чувствуете, как бьется мое сердце? Она затаила дыхание.
   — Да.
   — Это бьется сердце шотландца, Арриан! Это сердце Драммонда!
   С тревогой вглядываясь в его глаза, Арриан высвободила руку.
   — Странно, что оно вообще у вас есть.
   — Вы считаете меня человеком бессердечным и бесчестным, Арриан?
   — Если судить по тому, как вы поступили со мной, ваше собственное определение весьма близко к истине — хотя в каком-то смысле двигавшие вами чувства и можно понять.
   Уоррик встал и потянул ее за руки.
   — А что, если именно вы поможете мне осознать мои ошибки, Арриан? Вы можете попробовать сделать меня таким, каким хотели бы меня видеть…
   — О нет, я не возьму на себя такую ответственность. И потом, вы, кажется, забыли об Йене? Уоррик сильнее сжал ее руки.
   — Я ни на минуту не забываю о нем: он всегда незримо стоит между нами. Но я хочу, — он медленно притянул ее к себе, — я хочу, чтобы вы забыли его — и я добьюсь этого, клянусь!
   — Нет, ни за…
   Жесткие губы накрыли ее рот. Она попыталась вырваться, изо всех сил упираясь руками, но пальцы нечаянно попали под застежку его рубахи и скользнули по волосам на груди. От неожиданности она отпрянула.
   Уоррик улыбнулся:
   — Я вижу, вам не нравятся мои поцелуи. Интересно, полюбите ли вы их… когда-нибудь? Она, наконец, вырвалась от него.
   — Уверяю вас, милорд, что этого не случится. Улыбнувшись еще раз, он подвел ее поближе к огню.
   — Ваши руки совсем ледяные. Позвольте, я их согрею. — Он поместил ее пальцы между своими ладонями. — Скажите, я вам очень неприятен?
   — Дело не в том, что вы мне неприятны. Но иногда вы мне… не очень приятны.
   Он положил ей руку на плечо, и она уже хотела отступить на шаг, когда над самым ее ухом раздался шепот:
   — Я только хочу вас согреть.
   Она в смятении застыла на месте. Страх ее, неизвестно почему, прошел, и все же она не знала, чего ждать дальше.
   Пальцы Уоррика незаметно подобрались к застежке ее плаща. Расстегнув, он бросил его на спинку кресла. Арриан приготовилась к отпору, но он лишь слегка пододвинул ее к себе.
   — Я согрею вас так, как никто и никогда вас не согревал, Арриан.
   Арриан не очень понимала, почему ей так не хочется отодвигаться от него, от рук, тихонько поглаживающих ее спину. Она долго с тревогой вглядывалась в его лицо, но так и не увидела ни усмешки, ни победного блеска в его глазах. Наконец она прислонилась лбом к его плечу.
   — Наверное, многие мужчины говорили вам о том, как вы прекрасны, Арриан.
   — Мне не приходилось бывать наедине со многими мужчинами.
   — Ах, да, вы ведь жили в деревне.
   Мало-помалу подвигаясь наверх, рука Уоррика добралась до выреза ее платья и продолжала ласкать шею до тех пор, пока напряженные мышцы не расслабились под его пальцами.
   Пытаясь не думать о завораживающе-медленных движениях этих рук, Арриан подыскивала, что бы сказать, но на ум приходила только мамина улыбка.
   — Если бы вы видели, какими глазами мужчины встречают и провожают мою маму! Но когда кто-нибудь, увлекшись, начинает с нею любезничать, это не очень нравится папе… и редко кто из них осмеливается потом снова с нею заговаривать.
   — Ваш отец ревнив?
   — Да, хоть у него и нет для этого никаких оснований: она любит его одного.
   Уоррик подумал, что если жена герцога Равенуортского так же красива, как и дочь, то, пожалуй, его вполне можно понять. Ведь его самого одно только воспоминание об Йене Макайворсе приводит в холодную ярость, и сейчас всплывшее в памяти ненавистное имя укрепило его решимость довести свой план до конца: он отпустит ее к Йену, но не раньше, чем его образ и его ласки навсегда запечатлятся в ее памяти.
   — Ах, Арриан, какие муки мне приходится терпеть со дня нашей с вами свадьбы! Ведь по закону вы моя жена, а я не смею даже прикоснуться к вам.
   — Вы обещали мне это, — напомнила она, — и я надеюсь, что вы сдержите слово.
   — Что же, вы запрещаете мне даже обнимать вас?
   Она молчала. Ей хотелось, чтобы он обнимал ее, хотелось чувствовать его губы, но не слишком ли это опасно?
   Отведя назад ее шелковистые волосы, Уоррик низко нагнул голову, и его теплое дыхание коснулось ее затылка. Сладкая дрожь пробежала по ее телу.
   Он тронул губами мочку ее уха.
   — Я так хочу, чтобы у меня осталось хоть что-то на память о вас. — Подняв голову, он заглянул в голубые встревоженные глаза. — Хотя бы один последний поцелуй Арриан?
   Позволить ему поцеловать себя или нет? При мысли о том, как его губы сольются сейчас с ее губами, ее бросило в жар. Наконец она решила, что от одного поцелуя вреда не будет, и, закрыв глаза, по-детски подставила губы.
   Этот трогательный жест заставил Уоррика улыбнуться. Держа ее за плечи, он медленно наклонился над ней и приник губами к ее губам. Пальцы его скользнули к вороту ее платья и расстегнули верхний крючок. Арриан хотела отшатнуться, но не смогла, потому что в этот момент ее вдруг пронзило сильнейшее блаженство. Она не знала, что поцелуй может дарить столь острое наслаждение и вызывать к жизни столь сильные, хотя и неясные, желания.
   Охваченная впервые этой неумолимой волной, Арриан даже не заметила, когда пальцы Уоррика успели расстегнуть остальные крючки, и ее платье, соскользнув с плеч, упало на пол. Она с тревогой ощутила рядом с собой горячее бедро Уоррика, но безжалостно терзающие ее губы не позволяли ей возражать.
   Не прерывая поцелуя, он поднял ее на руки и понес к кровати. Он знал, что поступает дурно, но это не останавливало его.
   Арриан безуспешно пыталась бороться со своим вероломным телом: каждая его частичка, казалось, ждала новых ласк, а получив, требовала еще и еще.
   Уоррик, в свою очередь, не ожидал, что его пленница внушит ему столь сильные чувства. По правде сказать, он и сам не мог бы сейчас сказать, движет ли им стремление отомстить врагу или же его собственное непреодолимое желание. О, как ему хотелось разжечь огонь страсти в этих небесно-голубых глазах!
   Он и никто другой первым даст почувствовать Арриан сладость мужских объятий. Он не станет овладевать ею вполне — нет, он лишь дойдет до последней грани и остановится…
   Но, вглядываясь снова в затуманенные голубые глаза, он ощутил в себе желание, столь острое и пронзительное, что противиться ему едва ли было возможно. «Сможет ли он остановиться, не овладев ею до конца?» — впервые подумал он.
   Арриан тем временем запрокинула голову, подставляя шею его горячим губам.
   Он перекатился вместе с нею на подушку, так что она оказалась наверху. Желание горячим ключом пульсировало в его крови. Когда ее нежные губы раздвинулись под его языком, он вздрогнул.
   Победа была уже близка. Скоро она будет принадлежать ему вся, целиком.

Глава 15

   Тело Уоррика все сильнее жгло Арриан сквозь сорочку, и она все яснее понимала, что поступает нехорошо. Упираясь руками в кровать, она с трудом высвободилась из его объятий и встала. Ноги ее дрожали.
   — Вы не должны нарушать своего слова, Уоррик. Я не дам вам того, чего вы хотите.
   В ту же секунду он оказался рядом с ней и приподнял пальцем ее подбородок.
   — Но, Арриан, вам надо только сказать «да», и мне не придется его нарушать. — Он перевел взгляд на две выпуклости, вырисовывающиеся под тонкой тканью ее сорочки. — Я могу сделать так, что вы сами запросите меня об этом. Хотите?
   — Н-нет…
   Его рука не спеша двинулась вниз, к шнуровке, стягивающей лиф ее сорочки. Глаза их встретились, и слова, готовые уже сорваться с ее уст, так и остались невысказанными.
   Он медленно потянул за шнурок, и половинки лифа разъехались в стороны, обнажив упругие девичьи груди. Арриан со стоном запрокинула голову, и губы Уоррика двинулись от ее шеи вниз, покрывая поцелуями одну, потом другую грудь.
   Арриан хотела было сказать, что этого делать нельзя, но его губы снова впились в ее рот, и она перестала сопротивляться.
   Он опять поднял ее на руки и отнес на кровать. Слабеющий голос внутри ее шептал ей о какой-то опасности, но это уже не имело значения: ничто не имело значения, кроме горячего жадного рта, превращавшего ее в добровольную пленницу его желания.
   Арриан не подозревала, что тело мужчины может быть твердым, как камень, как не подозревала, что она сама так быстро научится примериваться к чужому дыханию.
   Уоррик стянул с нее сорочку и провел снизу вверх по ее ногам. Когда его ладони легли на ее округлые ягодицы, он притянул ее к себе и начал плавно двигать вверх-вниз, все сильнее прижимая нижнюю часть ее тела к пульсирующему стволу своего желания.
   — Уоррик, — задыхаясь, вымолвила она. — Перестаньте! То, что мы делаем, очень дурно. И вы… не услышите моего согласия.
   — Конечно, — шепнул он в самые ее губы. — Еще рано.
   — Я думаю сейчас не о вас, — борясь с собою, пробормортала она. — Я думаю об Йене, только о нем. — На самом деле в эту минуту она даже не помнила, как выглядит Йен, потому что бездонные серебристые глаза заслонили для нее все.
   При звуке ненавистного имени Уоррик издал короткий возглас и пронзил ее таким взглядом, от которого ей захотелось поскорее спрятаться, но прятаться было некуда. Вскочив с кровати, он начал срывать с себя одежду. Когда Арриан в смущении отвела глаза, он расхохотался.
   Раздевшись донага, он лег с нею рядом и прижал ее руку к своей груди. Арриан пыталась вырваться, но он держал крепко.
   — Потрогай меня, Арриан. Я сделан из плоти и крови. Посмотри на меня! Видишь, кто я? Я не Йен Макайворс. Я твой муж.
   — Нет! — с мукою в голосе выкрикнула она. — Нет!
   — Сейчас ты принадлежишь только мне, и этого ты уже никогда не забудешь, сколько бы лет ни прошло с этой минуты и сколько бы ты ни твердила о своей любви к Йену. — Перекатившись на кровати, он тяжело навалился на Арриан, отчего ее охватила дрожь. — Ощути мое тело, Арриан, и назови меня по имени!
   — Уоррик, — прошептала она, чувствуя, как неумолимый огонь желания пожирает ее тело. Она уже не думала ни о том, хорошо или дурно они поступают, ни об Йене. В ней осталась одна-единственная потребность: скорее войти в это пламя, сжигающее ее изнутри.
   Когда пальцы Уоррика легли на ее груди и слегка сжали их, ей показалось, что она сейчас умрет, — но каждая ее частичка дышала жизнью свободнее и полнее, чем когда-либо. Все его ласки и прикосновения были для нее источником новых, неведомых ощущений.
   Уоррик приник губами к ее груди, и она едва не лишилась чувств от наслаждения, пронзившего ее тело.
   По тому, как слюдяной блеск в его глазах сменился теплом живого огня, она поняла, что он испытывает то же, что и она.
   Неожиданно горячая рука скользнула по ее животу вниз и слегка раздвинула ее ноги. Арриан вздрогнула.
   — Вот теперь, Арриан, самое время меня остановить, — послышался шепот над ее ухом. — Если ты промедлишь еще минуту, я не смогу овладеть собою.
   — Я не хочу, чтобы ты останавливался, — выдохнула она.
   Привстав на локтях, он на какой-то миг замер, потом губы его медленно раскрылись, чтобы вобрать в себя ее губы.
   — Тогда освободи меня от моего слова, — хрипло сказал он. — Позволь мне отвести тебя в мир радости и наслаждения.
   — Да, — закрывая глаза, сказала она.
   Когда он вошел в нее, заполнив собою пустоту, о которой она даже не подозревала, она коротко вскрикнула и попыталась вырваться, но властный горячий рот снова прижал ее к кровати.
   Тонкая преграда, мешавшая вторжению, порвалась, невыносимое наслаждение смешалось с невыносимой болью, но он уже входил в нее снова — глубже, еще глубже.
   Меж тем ненасытный рот терзал губы Арриан, словно пытаясь высосать из них застывший крик, а сердце ее изнывало от сладостной боли и желания, уже охватившего ее всю без остатка.
   Рот Уоррика скользнул по ее подбородку и двинулся дальше вниз, к впадинке между ее грудями. Арриан запустила пальцы в густые черные пряди и застонала.
   Уоррик, охваченный трепетом всепоглощающей страсти, попытался все же на миг овладеть собою.
   — Скажи, кто я? — потребовал он, обхватив ладонями голову Арриан и глядя ей в глаза. При этом он как будто начал отдаляться от нее — отчего ее охватил невыразимый страх и она чуть не потеряла сознание, — но тут же опять приник всем телом к ее телу.
   — Ты Уоррик, — простонала она.
   — Всякий раз, отдаваясь Йену, ты будешь вспоминать меня.
   Арриан похолодела. О чем он? Но новый толчок мужской плоти внутри ее заставил ее забыть обо всем, кроме наслаждения.
   Уоррик уже перестал понимать, он ли овладевает Арриан или она им. Легчайшее, как пух, шелковое покрывало, казалось, окутало его с головы до ног. Тонкий аромат волос Арриан сводил его с ума, а исходившая от нее нежность проникала сквозь все его поры.
   Наслаждение становилось все острее, но он сдерживал себя, нарочно замедляя нарастание страсти: ему хотелось продлить волшебные минуты неутоленного желания.
   Никогда еще эти серебристые глаза не были так близко от Арриан, и никогда они не смотрели на нее с такой нежностью, как сейчас. Наконец он закрыл их, словно желая отгородиться от ее лица, и, не в силах более противиться нарастающей страсти, ринулся в нежную глубь ее лона.
   Арриан знала одно: она принадлежит этому человеку каждой клеточкой своего тела, и он волен делать с нею все, что угодно. Как ни мучили, как ни терзали ее эти жесткие губы, она льнула к ним все самозабвенней, словно боясь, что ее вот-вот отлучат от них.
   — Теперь ты стала моей, Арриан, — шепнул он, прижимая ее к своей груди, и она инстинктивно начала двигаться вместе с ним. Агония нестерпимого блаженства приближалась к ним обоим. — Ты стала моей или это я стал твоим?
   Тело Арриан содрогнулось и затрепетало помимо ее воли, и в тот же миг раздался стон Уоррика. Единая дрожь объяла их — и оставила лежать бездыханными.
   Еще долго, не разжимая объятий, они прислушивались к собственным ощущениям, одинаково новым и неожиданным для них обоих. Как объяснить родным, почему она решила остаться в Айронуорте навсегда? — лениво подумала Арриан, когда рука Уоррика скользнула по ее груди. Отныне он по-настоящему стал ее мужем, а она — его женой.
   Больше всего на свете ей хотелось сейчас услышать, что он чувствует то же, что и она, но она слишком стеснялась своей новообретенной любви и не смела ни о чем спрашивать.
   Уоррик, в котором снова зашевелилось желание, притянул ее к себе. На этот раз он взял ее тихо и медленно, словно стараясь запечатлеть в ее памяти драгоценные мгновения нежности.
   Прошел час, еще час, а он все ласкал и овладевал ею, и шептал ей на ухо нежные слова, и не мог оторваться от нее.
   Наконец стемнело, огонь в очаге погас, и в комнате заметно похолодало.
   — Пора возвращаться, — пробормотал Уоррик, но ей не хотелось покидать его объятий.
   — Я не догадывалась, что такое возможно между мужчиной и женщиной.
   Она вспомнила Йена, преданного ею, и на сердце у нее сделалось тоскливо. Как она скажет ему о том, что с нею произошло?
   Заметив слезинку на ее ресницах, Уоррик нежно привлек ее к себе.
   — Что случилось? Я сделал тебе больно?
   — Нет. Просто я подумала об Йене.
   До сих пор Уоррику хотелось лишь одного: держать ее в своих объятиях и никогда не отпускать; но ее слова вернули его к действительности. Она напомнила ему то, о чем он совсем забыл: ее сердце принадлежит не ему, а Йену Макайворсу. Что же, отныне он не будет так забывчив.
   Зажмурившись, он постарался вспомнить, с каким холодным сердцем он ехал сюда сегодня днем.
   — Йену следовало бы благодарить меня за те уроки, которые я преподал тебе сегодня, — наконец проговорил он.
   Арриан в страхе отпрянула. Почему он опять так жесток с нею? Чтобы не всхлипнут, ей пришлось зажать рот рукой. Удар ножом в сердце — и тот не причинил бы ей больше страданий, чем эти его слова.
   Не глядя на нее, Уоррик начал одеваться, потом, чтобы дать ей время прийти в себя, отошел к очагу и принялся снова разводить огонь. Сдавленный всхлип Арриан за спиной едва не заставил его вскочить и опрометью броситься к ней, но призрак Йена снова встал между ними. Сцепив зубы, Уоррик постарался вспомнить свою привычную ненависть к Макайворсам, а главное — вырвать с корнем непрошеную любовь, семена которой были заронены сегодня в его сердце.
   Арриан молча одевалась. О, как глупо она попалась в расставленные Уорриком сети! Он прекрасно знал, что ей говорить и как прикасаться, чтобы пробудить отклик в ее душе. Его новая жестокость причинила ей почти невыносимую боль, но она все же нашла в себе силы поднять голову и вытереть глаза. Она не доставит ему удовольствия видеть себя плачущей.