Страница:
– Пожалуйста, отпустите меня, - его первые связные слова.
Врата перед ним растворились.
Он очутился в другом мире, в подземном королевстве фагоров. Сам воздух здесь был другим, не тем, что на поверхности, звуки и запахи казались чуждыми. Где-то плескалась вода. Пропорции сооружений изменились: проходы расширились, стали выше и зияли словно пещеры. Дорога пошла ровная и даже начала забирать вверх. Впечатление было такое, словно Билли вели в пасть мертвого чудовища.
На Аверне Билли никогда и вообразить не мог ничего подобного тому, что происходило с ним теперь. Несколько раз его подводили к скопищам фагоров, словно для того, чтобы специально продемонстрировать - двурогие лезли к нему своими коровьими харями. В конце концов его оставили в покое - отпустили, поставив перед несколькими сидящими анципиталами, сталлунами и гиллотами, - Советом. В нишах вдоль стен были выставлены племенные тотемы, древние фагоры, погружающиеся все глубже и глубже к предкам; самый древний тотем напоминал маленькую черную куклу, почти полностью затянутую кератином. Возглавлял совет молодой кзаххн, Гххт-Йронц Зарл.
Гххт-Йронц Зарл был всего лишь креахтом. В густой белой шерсти на его плечах еще виднелись пурпурные пряди. Острые длинные рога кзаххна украшал спиральный рисунок, и свою широколобую голову он по большей части держал набыченной, что придавало ему весьма драчливый вид. На самом деле причина была в том, что молодой глава совета боялся задеть своими длинными рогами низкий потолок зала и повредить их великолепные острия.
Что касается самого зала, то потолок его был высечен грубо и не отделан, а стены представляли собой приблизительный круг. По сути зал служил аудиторией - если только подобный термин вообще применим к помещению для собрания нечеловеков - и должен был повторять форму колеса. Глава совета, Гххт-Йронц Зарл, выпятив грудь, стоял на самой ступице этого колеса.
Места для слушателей расходились от ступицы подобно спицам. Большая часть пола была разделена на места минимально необходимой для стояния величины - стойла. Там, застыв в молчаливой неподвижности и едва поводя время от времени ухом или носом, стояли члены совета. У каждого стойла имелась поилка и висел вмурованный в камень кусок цепи. Желоба для мочи и воды тянулись от стойл, образуя стоки по периметру колеса.
Казалось, туман сумел пробраться даже сюда, или, может быть, виной тому было тяжкое дыхание двурогих и синие отсветы факелов. Выхватывая из окружающего что удавалось, пока грубые руки мяли и ощупывали его, Билли заметил рампы, уходящие вверх и негостеприимно спускающиеся куда-то в недра земли.
Неожиданная догадка поразила его: здесь, в этих пещерах, фагоры намеревались пережидать жару; через некоторое время, когда грянут холода Великой Зимы, место двурогих займут люди, спасающиеся от воцарившейся на поверхности стужи. Тем временем в наружном мире будут властвовать фагоры.
Председательствующий призвал к порядку и начал допрос. Уже после нескольких фраз Гххт-Йронц не осталось никаких сомнений в том, что Лекс, тщательно прислушивающийся и запомнивший кое-что из разговора советника короля с Билли, донес до своего скрытого предводителя некоторые подробности этой беседы.
Рядом с кзаххном сидела обычная женщина, средних лет, в бесформенной одежде; ее обязанностью было переводить речь кзаххна с родного на алонецкий. Вопросы по преимуществу касались прибытия Билли с Фреира - об Аверне фагоры ничего не знали. Если Билли и суждено было откуда-то прибыть, то, по мнению фагоров, только с Фреира и ниоткуда больше, ибо оттуда исходило все зло.
Смысл вопросов, которые задавали ему двурогие, доходил до него с трудом, а двурогие с трудом понимали его ответы. Он испытывал в общении с придворным советником некоторые трудности; здесь же культурные различия были несравненно более существенными - можно было бы сказать, непреодолимыми, если бы время от времени Билли все же не удавалось донести до сознания анципиталов суть сказанного им. К примеру, эти, словно вышедшие из кошмарных снов, создания без сомнения приняли тот факт, что теперешняя изнурительная жара на Гелликонии спадет примерно через три человеческих жизни и на смену ей придет длительный климатический сдвиг в сторону зимы и холодов.
Тут вопросы неожиданно прекратились, и кзаххн, погрузившись в транс, принялся совещаться с предками по поводу сказанного Билли. Человек-раб принес Билли немного ароматной воды напиться. Билли воззвал к сородичу, умоляя скорее вернуть его во дворец, но добиться ничего не успел, так как вскоре расспросы продолжились.
Любопытно было и то, что фагоры поняли часть рассказа Билли, посвященную его полету в космосе, чего СарториИрвраш уразуметь, по-видимому, так и не смог, тем более что в родном языке анципиталов понятие «космос» существовало, хотя и состояло из сложного набора фраз и было малопереводимым. «Космос» на их родном приблизительно означал «бесконечная тропа превращения пространств и лет». Иногда, стремясь сократить свою речь, двурогие обозначали понятие «космос» более простой конструкцией вроде «Путь Аганипа».
Часы, которые продемонстрировал им Билли, фагоры рассмотрели, но прикасаться к ним не захотели. Когда разговор зашел о часах, Билли долгое время обходил двурогих одного за другим, пока все желающие не рассмотрели его браслет с цифрами. Объяснения по поводу того, что три группы цифр означают время Гелликонии, Земли и Аверна, не произвело на фагоров никакого впечатления. Как и фагоры, встреченные им в лесу под Матрассилом, подземные обитатели не пытались забрать у него прибор, и уже очень скоро разговор зашел совершенно о другом.
Глаза Билли слезились, из носа не переставая текло - у него открылась аллергия на шкуры двурогих, о которые ему пришлось долгое время тереться лицом.
Постоянно чихая, Билли пересказал своим похитителям все, что ему было известно о текущем положении дел на Гелликонии. Страх заставлял его выкладывать все что можно. Как только в словах Билли встречалось что-либо понятное двурогим, те немедленно проявляли интерес и задавали вопросы. Получив в той или иной степени исчерпывающий ответ, кзаххн снова уходил в себя, чтобы рассказать об узнанном своим кератиновым предкам, которые, очевидно, были чем-то вроде хранителей родовых знаний - в этом Билли был не слишком силен, так как на Аверне фагоры не были его специализацией.
Скажут ли ему когда-нибудь о том, что эти священные пещеры под холмом Матрассильского дворца занимают в зависимости от сезона года то фагоры, то сыны Фреира (например, в ту минуту, когда он, с огромным трудом стараясь подстраиваться под стиль речи двурогих, вел рассказ о том, как и каким образом происходит смена времен года)? Когда-то давно, в другой жизни, он сварливо хвастал, что на Аверне ему не хватает в противники существа иной природы; теперь же, оказавшись в одиночестве среди сотен этих иных существ, с которыми когда-то жаждал встречи, он сходил с ума, чувствуя, как голова пухнет от необходимости изъясняться одновременно и на хурдху, и на родном, и на вневременном, переходя от точной науки к отвлеченным понятиям.
Прислушиваясь к речи фагоров, Билли иногда ловил себя на том, что потрясен и озадачен, как ребенок, внезапно открывший, что его домашний зверек умеет разговаривать.
– Нет никаких оснований предполагать, что негармонично-диаметральные и ужасающе сильные колебания климата, происходящие со сменой времен Великого Года, это мстительные проделки сынов Фреира. Выживание, и только оно, - наша единственная задача. Внимание к тому, что может случиться в любой момент, не дает нам заняться ничем другим. Смертоносный Фреир безжалостно полыхает в небе. Кзаххн ЯндолАнганол в Борлиене стоит на стороне фагоров, и защита в борлиенских пределах нам обеспечена. В свою очередь народ двурогих, сознавая свой долг перед кзаххном Борлиена, считает себя обязанным поставлять вооруженные отряды для поддержки его военных начинаний. Таков наш путь к выживанию в нынешнее неблагоприятное время Года. Тебе, Билли, наш совет проявлять в общении с кзаххном ЯндолАнганолом, во всем предпочитающим потакать своим порывам, особую осторожность, дабы избежать напрасных мучений. Внял ли ты нашим речам верно?
Путаясь в предложениях, переполненных именами существительными, Билли попытался донести до сознания двурогих свою невиновность. Однако вопросы вины и понятие «невиновность» находилось вне пределов «умвелта» двурогих. Билли все больше запутывался, волнуясь и запинаясь, и недоумение росло, а атмосфера наполнялась враждебностью.
За враждебностью двурогих крылся страх - страх особого, неличностного характера. Фагоры видели, что король ЯндолАнганол слаб и слабость эта способна подтолкнуть короля к союзу с Олдорандо, скрепленному династическим браком, и страшились этого. Как только дочь двора Олдорандо станет женой короля Борлиена, в обоих государствах фагоров объявят вне закона. Ненависть, которую питала к двурогим столица Олдорандо, была давным-давно известна всем и каждому, и менее известной, хотя и не менее сильной была ненависть фагоров к этой столице, называемой ими на вневременном Хррм-Бххрд Йдохк.
В то время как собственные дела анципиталов оставались для людей полнейшей тайной - да попросту белым пятном, - двурогие были осведомлены в делах людей очень хорошо. Люди, высокомерно пренебрегая фагорами, вовсе не замечали их рядом с собой, и двурогим часто удавалось присутствовать на совещаниях секретных и государственной важности. При этом самый неуклюжий рунт мог быть отличным шпионом.
Поначалу, представ перед неподвижными величественными фигурами двурогих, Билли решил, что его взяли в заложники в надежде получить выкуп и, быть может, заставить короля изменить решение жениться на принцессе-олдорандке; но постепенно до него дошло, что король вряд ли знает или оповещен о его существовании.
Едва смолкнув, он сразу смекнул, какая новая опасность угрожает ему. Если фагорам известно, что присутствие Билли во дворце - личная тайна советника СарториИрвраша, они могут оставить его здесь, в тюрьме еще более страшной, чем предыдущая. Додумать эту мысль ему не дали косматые представители совета, чьи вопросы вдруг неожиданно вернулись к проблемам пленения Фреиром Беталикса, как казалось, обостренно их интересовавшим.
Если он прибыл не с Фреира, тогда, может, с Т'Сехн-Хрр? На этот вопрос он не сумел ответить. Что они понимали под Т'Сехн-Хрр - Аверн-Кайдау? Как выяснилось - нет. Фагоры попробовали объясниться - безрезультатно; потом прояснить истину попытался сам Билли. Т'Сехн-Хрр так и остался тайной. Не в силах что-либо понять, Билли словно остался один на один с торчащими вдоль стен кератиновыми фигурами, обреченный раз за разом твердить одну и ту же фразу медленно затихающим голосом. Разговор с фагорами напоминал потуги постичь вечность. Совет снова приказал подручным провести пленника между рядами фагоров - Билли останавливали тут, заставляли поворачиваться на месте там. Его снова попросили показать присутствующим наручные часы с тремя рядками мигающих знаков. Ни один из двурогих даже не попытался прикоснуться к часам Билли или, тем более, забрать их у него, словно страшась разрушительной силы этого прибора.
Все еще мучительно подыскивая слова для объяснения, Билли вдруг обнаружил, что совет во главе с кзаххном собирается уходить. В его голове опять заклубился туман. Очнувшись через некоторое время, он обнаружил, что снова сидит на знакомом скрипучем стуле за обшарпанным столом. Вздохнув, он опустил голову на скрещенные руки, как когда-то недавно. Гиллота вернула его в темницу советника. За узким окошком занимался бледный рассвет.
Лекс уже снова был здесь, обезроженный, выхолощенный, верный и почти покорный.
– Тебе следует лечь в постель на период сна, - участливо подсказал он Билли.
Билли разрыдался. И заснул в слезах.
Растекшись во всю возможную ширь и длину, туман повернул к реке Валворал, чтобы мягко опуститься на оплетающие оба ее берега джунгли. Ничего не ведая о национальных распрях, туман свободно проник на территорию Олдорандо. Здесь, устремляясь далее, туман встретил на своем пути «Лордриардрийскую деву», идущую на юго-восток, к Матрассилу, и дальше, вниз по течению, к морскому простору.
Выгодно распродав свой ледяной груз в Олдорандо, плоскодонное судно держало курс на столицу Борлиена и Оттассол: на борту оно несло соль, шелк, узорчатые коврики и гобеленовые ткани всевозможных расцветок, голубой гаут из озера Дорзин в бочках с колотым лордриардрийским льдом, резные безделушки из кости и дерева, часы, кость, рог и множество сортов шерсти. Плывущие вместе со своим товаром купцы размещались в небольших каютах на верхней палубе. Один странствовал вместе с попугаем, другой - с новой любовницей. Самую лучшую каюту занимали владелец судна, Криллио Мунтрас, знаменитый ледяной капитан из Димариама, и его сын, Див. Див, молодой человек с безвольным подбородком, к огромному сожалению отца неспособный унаследовать его энергию и успех в жизни, несмотря на все попытки ледяного капитана воодушевить его и подвигнуть к занятиям семейным делом, сидел, рассматривая медленно проплывающую мимо смутную линию берега. Расположился он прямо на влажной от ночного тумана палубе, не обращая внимания на подмокшие штаны. Отец Дива сидел неподалеку на плетеном стуле из пенькового каната, наигрывая на двухструнной клосе - он извлекал из инструмента намеренно сентиментальные мелодии, поскольку это плавание было для него последним перед уходом на покой. Аккомпанируя себе на клосе, Мунтрас тихо запел приятным тенором.
На палубе, помимо слоняющихся пассажиров, находился и один аранг, предназначенный на ужин мореходам. Все пассажиры, кроме, естественно, аранга, по мнению ледяного капитана, были людьми уважаемыми и честными торговцами.
Туман, стлавшийся над Валворалом, полностью скрывал воду, и казалось, что корабль движется по реке из молочной дымки. У крутых скальных утесов Кахчаззерх туман немного рассеялся, и в разрывах проглянула вода, удивительно темная, зыбко отражающая вздымающийся над ней камень. Сам утес, напоминающий издали скомканную и брошенную накрахмаленную льняную скатерть, в трех сотнях футов от подножия был густо покрыт растительностью, столь обильной и пышной, что как будто бы ничто не удерживало эту зеленую шапку от сползания вниз, кроме плотного кустарникового подлеска и хитросплетения лиан. На утесе Кахчаззерх селились ласточки и птицы-плакальщики. Последние, наиболее любопытные, стремительно пикировали с высоты и с меланхолическими криками кружили около парусов готовой пристать к берегу «Лордриардрийской девы», изучая пришелицу со всех сторон.
Городок Кахчаззерх не был примечателен ничем, кроме своего местоположения между утесами и рекой и очевидного безразличия к лавинам с одной стороны и паводкам с другой. Сама река обнаруживала мало следов цивилизации: пристань да несколько деревянных складов, на одном из которых красовалась порядком проржавевшая вывеска Лордриардрийской ледоторговой компании. От пристани в гору, к бестолково разбросанным вплоть до самой вершины домам, вела дорога. Этот городок, а точнее его рынок, был последней целью Мунтраса перед Матрассилом и выходом в море.
Когда, повернувшись бортом к мелькающим в тумане на причале ловким рукам, судно начало причаливать, из мглистого марева торопливо вынырнули босоногие полуголые мальчишки, неизменные обитатели подобных мест. Отложив музыкальный инструмент, капитан Мунтрас поднялся и, величественно став на носу, принялся обозревать берег, оценивая рабочие ресурсы - людей, каждого из которых он знал по имени.
С борта «Девы» на причал были переброшены сходни. Сойдя на берег, путешественники принялись бродить между торговцами фруктами, прицениваясь к товару. Купцы, плывшие в Кахчаззерх, следили за тем, чтобы матросы, сгружая на берег их товар, чего-нибудь не испортили. Мальчишки лихо ныряли за брошенными в воду монетами.
Самым неуместным в этой молочно-сонной утренней сцене были кипы пестрых тканей, аккуратно сложенных на столе у дверей лордриардрийского склада под надзором одетого во все белое приказчика. Едва борт судна нежно коснулся причала, стоящий наготове тут же неподалеку от стола квартет музыкантов бодро заиграл гимн «Да здравствует хозяин наш!». Так по традиции местный персонал компании всякий раз приветствовал ее главу. Всего местных представителей ледоторговой компании было трое. Выйдя вперед с традиционными же улыбками, троица ледоторговцев проводила Криллио Мунтраса и его сына Дива к ожидающим их на берегу креслам.
Младшего из троицы клерков, долговязого неуклюжего парня, приняли на службу совсем недавно и он еще не пришел в себя от потрясения от нежданно-негаданно выпавшей ему чести и осознания своей ответственности; оба других клерка, убеленные сединами, были старше своего хозяина, которому служили верно и преданно уже несколько десятков лет. Пожилые люди украдкой смахивали с ресниц слезинки, исподтишка рассматривая молодого хозяина, Дива, стараясь оценить его способности и установить, какие трудности, связанные с такой разительной переменой руководства, ожидают их впереди.
Пожав каждому клерку руку, Мунтрас опустился в предложенное кресло. Ему подали бокал с вином, куда он всыпал горсть собственного блестящего колотого льда. Пригубив вино, он устремил взгляд на медленно текущую реку. Из-за тумана противоположный берег проступал едва различимой, неясной полосой. Когда слуга подал печенье, вокруг хозяина и его сына уже вовсю шел разговор известного сорта, когда большая часть предложений начинается словами: «А помните, когда…», а заканчивается обычно дружным смехом.
Обитающие в скалах птицы по-прежнему кружили над головами, и их протяжные тоскливые крики иногда врывались в шум речного порта, громкие голоса матросов и грузчиков, лай собак. Заметив через некоторое время, что птицы не унимаются, хотя его корабль давно пристал и времени прошло много, капитан Мунтрас пожелал узнать, в чем дело.
Ответом молодого клерка был короткий смешок, на лицах же обоих его пожилых товарищей отобразилось беспокойство.
– В деревне объявлен крестовый поход, капитан, - один из стариков ткнул большим пальцем вверх, в вершину утеса. - Решили разобраться с фагами.
– В Олдорандо покоя нет от походов против чужеродцев, - отозвался Мунтрас. - Под шумок святоши заодно с фагорами часто режут и людей, так называемых еретиков. Ох уж эта мне религия! М-да!
Разговор вернулся в проторенную колею - хозяин и работники предались воспоминаниям о том, как те когда-то работали еще на отца Мунтраса, человека деспотического, крутого нрава - при нем торговля шла ни шатко ни валко, лишь бы свести концы с концами.
– Вам с отцом повезло, хозяин Див, - внезапно заметил один из стариков-клерков.
Див неопределенно кивнул, словно был не совсем уверен в справедливости такого заявления, и выбрался из кресла. Пройдя к берегу реки, он задрал голову и принялся глядеть на кручу утеса, откуда доносились приглушенные расстоянием крики.
Через минуту, вернувшись к отцу, он с жаром сообщил:
– Там фагоры.
Никто, ни клерки, ни капитан, не откликнулся, и разговор, на мгновение прерванный очевидным для всех сообщением Дива, продолжился.
– Там привели фагоров, отец, - не унимался Див. - Какие-то люди собираются сбросить их со скалы в воду.
Див энергично ткнул рукой куда-то наверх. В сторону скалы уже смотрели очень многие из стоящих на берегу и плывущих по реке в лодках - люди вытягивали шеи и показывали пальцами.
Вдалеке на горе протрубили в рог, и оттуда донесся звонкий лай гончих.
– В Олдорандо нет покоя от крестовых походов, - снова повторил Мунтрас, тяжело поднимаясь, чтобы присоединиться к сыну, который замер на берегу, разинув рот.
– Такова государственная политика, сударь, - осмелился сказать один из клерков, кланяясь и заглядывая снизу вверх в лицо капитану. - Люди убивают фагоров и отбирают их земли.
– Эти земли не под силу поднять обычному человеку, - холодно отозвался ледяной капитан. - Почему они не оставят этих бедняг в покое? Они же безвредные, эти фагоры.
Хриплые крики фагоров доносились со скалы довольно явственно, но разглядеть удавалось мало. Через некоторое время воздух огласили торжествующие крики людей, и зеленая шапка растительности на вершине утеса ожила и заволновалась. Посыпались камни, полетели обломанные ветви, и вынырнувшая наконец из зелени фигура закувыркалась в воздухе, ударилась о камни утеса, снова закувыркалась, ужасно растревожив птиц-плакальщиков. Упав на береговые камни, фигура села и попыталась подняться, потом повалилась головой в воду и поплыла по течению. Над водой поднялась трехпалая рука, потом все скрылось - фагор утонул.
Див рассмеялся, но смех его звучал по-дурацки.
– Вы видели? - воскликнул он.
Другой фагор, пытаясь ускользнуть от своих мучителей, помчался с утеса сам, начав как нельзя лучше. Но уже через секунду двурогий сорвался и, прокатившись по уступам вниз, сильно ударился о камни берега и тоже был унесен водой. За первой парой взрослых фагоров последовали другие - такие же рослые и поменьше, дети-рунты. На глазах застывших у реки людей белесые фигуры словно в сказочном сне сыпались в воду с утеса. С высоты утеса, там, где обрыв был самый крутой, два фагора прыгнули вниз, держась за руки. Проломившись сквозь сучья, эта пара счастливо миновала острые выступы и с плеском упала в воду. Разъяренные псы понеслись следом и, круша ветви, вскоре попадали на берег.
– Нам следует держаться подальше, - сказал старый Мунтрас. - По мне, так нам до этого дела нет. Эй, ребята, готовьтесь поднимать сходни! Все, кто плывет с нами, - на борт! Живей!
Наскоро пожав руки клеркам, ледяной капитан торопливо зашагал к «Деве», чтобы проследить за точным исполнением своего приказа.
Один из купцов-олдорандцев сказал:
– Отрадно видеть, что даже в этом отсталом краю жители стремятся избавиться от мохнатой нечисти.
– От фагоров нет никакого вреда, - быстро отозвался Мунтрас, не замедляя шаг и набычив крепкую голову.
– А вот и нет, сударь. Эти бестии - древнейшие враги человека; во время Ледяных Веков они вырезали людей почти под корень.
– Это было давно и неправда. Нынче времена изменились. Давайте-ка на борт. Пора отчаливать от этого пристанища варваров.
По преимуществу команду «Лордриардрийской девы» составляли выходцы из Геспагората. К ним принадлежал и капитан. Без лишних разговоров матросы затащили на борт сходни и отдали швартовы. Вскоре судно шло своим курсом вниз по реке.
Как только «Дева» вышла на середину реки, ее пассажиры заметили на воде за бортом трупы анципиталов, распространяющих облака желтой крови. Неожиданно один из членов команды издал предупреждающий крик. Впереди корабля, неуклюже пытаясь плыть, качался на мелкой волне живой фагор.
Мгновенно принесенный шест был спущен за борт. «Дева» шла без парусов, и ветра не было, однако сильное течение несло судно очень быстро. «Дева» стремительно приближалась к несчастному двурогому, но тот быстро сумел сориентироваться. Отчаянно рванувшись вперед и вверх, он обеими лапами схватился за шест. Течение с силой ударило его о борт корабля, но он удержался и вскоре уже выбирался на палубу.
– Зря вытащили, - сухо заметил капитану купец-олдорандец. - Фаги смертельно боятся воды - прошли бы мимо, он бы и утонул.
– Это мой корабль, и мое слово здесь закон, - резко отозвался Мунтрас, мрачно взглянув на купца. - Если вам не по нраву то, что здесь происходит, я вас не неволю - можете сойти на берег в любой момент.
Упав на палубу без сил, сталлун некоторое время лежал в луже стекающей с его шерсти воды. Из раны на его голове сочилась сукровица.
– Дайте ему глоток «Огнедышащего», - приказал капитан. - Он парень здоровый - выдюжит.
Проследив за тем, как матросы вынесли из каюты бутыль с крепчайшим димариамским напитком, Мунтрас отвернулся и ушел к себе.
«Доживая свой век, - думал он, - я с сожалением вижу, как меняется людская природа, как ожесточается, злобится, копит ненависть человек, становясь мстительным и ничего не прощающим. Может быть, и тут всему виной жара. Может быть, мы просто чувствуем, что наш мир обречен гореть в огне». Ну что ж, что бы ни принесли ближайшие годы, он встретит будущее в родном Лордриардри, в своем крепком добротном доме, откуда открывается замечательный вид на морской простор. В Димариаме всегда было прохладней, чем в Кампаннлате. Люди там всегда были терпимей.
В Матрассиле он попросит аудиенции у короля ЯндолАнганола, по той самой причине, по которой мудрые люди всегда обращаются к своим знакомым могущественным суверенам. Королева отправилась в изгнание, а вместе с ней уплыло и кольцо, которое он когда-то давно ей продал; добравшись до Оттассола, он должен будет позаботиться о том, чтобы отправить по назначению известное письмо. Тем временем он, возможно, уже получит первые известия о судьбе несчастной королевы королев. И, может быть, он заглянет к Мэтти; ведь другая оказия увидеться с ней ему вряд ли представится. Ощущая внизу живота знакомое посасывание, он с улыбкой думал об отлично выполняющем свое назначение доме терпимости Мэтти, где дело было поставлено гораздо лучше, чем в убогих оттассольских притонах. Спору нет, Мэтти хороша, хоть и не перестает ходить в церковь и усердно молиться с тех пор, как заслужила личную благодарность короля ЯндолАнганола, раненного при Косгатте и спасенного лично ей.
Врата перед ним растворились.
Он очутился в другом мире, в подземном королевстве фагоров. Сам воздух здесь был другим, не тем, что на поверхности, звуки и запахи казались чуждыми. Где-то плескалась вода. Пропорции сооружений изменились: проходы расширились, стали выше и зияли словно пещеры. Дорога пошла ровная и даже начала забирать вверх. Впечатление было такое, словно Билли вели в пасть мертвого чудовища.
На Аверне Билли никогда и вообразить не мог ничего подобного тому, что происходило с ним теперь. Несколько раз его подводили к скопищам фагоров, словно для того, чтобы специально продемонстрировать - двурогие лезли к нему своими коровьими харями. В конце концов его оставили в покое - отпустили, поставив перед несколькими сидящими анципиталами, сталлунами и гиллотами, - Советом. В нишах вдоль стен были выставлены племенные тотемы, древние фагоры, погружающиеся все глубже и глубже к предкам; самый древний тотем напоминал маленькую черную куклу, почти полностью затянутую кератином. Возглавлял совет молодой кзаххн, Гххт-Йронц Зарл.
Гххт-Йронц Зарл был всего лишь креахтом. В густой белой шерсти на его плечах еще виднелись пурпурные пряди. Острые длинные рога кзаххна украшал спиральный рисунок, и свою широколобую голову он по большей части держал набыченной, что придавало ему весьма драчливый вид. На самом деле причина была в том, что молодой глава совета боялся задеть своими длинными рогами низкий потолок зала и повредить их великолепные острия.
Что касается самого зала, то потолок его был высечен грубо и не отделан, а стены представляли собой приблизительный круг. По сути зал служил аудиторией - если только подобный термин вообще применим к помещению для собрания нечеловеков - и должен был повторять форму колеса. Глава совета, Гххт-Йронц Зарл, выпятив грудь, стоял на самой ступице этого колеса.
Места для слушателей расходились от ступицы подобно спицам. Большая часть пола была разделена на места минимально необходимой для стояния величины - стойла. Там, застыв в молчаливой неподвижности и едва поводя время от времени ухом или носом, стояли члены совета. У каждого стойла имелась поилка и висел вмурованный в камень кусок цепи. Желоба для мочи и воды тянулись от стойл, образуя стоки по периметру колеса.
Казалось, туман сумел пробраться даже сюда, или, может быть, виной тому было тяжкое дыхание двурогих и синие отсветы факелов. Выхватывая из окружающего что удавалось, пока грубые руки мяли и ощупывали его, Билли заметил рампы, уходящие вверх и негостеприимно спускающиеся куда-то в недра земли.
Неожиданная догадка поразила его: здесь, в этих пещерах, фагоры намеревались пережидать жару; через некоторое время, когда грянут холода Великой Зимы, место двурогих займут люди, спасающиеся от воцарившейся на поверхности стужи. Тем временем в наружном мире будут властвовать фагоры.
Председательствующий призвал к порядку и начал допрос. Уже после нескольких фраз Гххт-Йронц не осталось никаких сомнений в том, что Лекс, тщательно прислушивающийся и запомнивший кое-что из разговора советника короля с Билли, донес до своего скрытого предводителя некоторые подробности этой беседы.
Рядом с кзаххном сидела обычная женщина, средних лет, в бесформенной одежде; ее обязанностью было переводить речь кзаххна с родного на алонецкий. Вопросы по преимуществу касались прибытия Билли с Фреира - об Аверне фагоры ничего не знали. Если Билли и суждено было откуда-то прибыть, то, по мнению фагоров, только с Фреира и ниоткуда больше, ибо оттуда исходило все зло.
Смысл вопросов, которые задавали ему двурогие, доходил до него с трудом, а двурогие с трудом понимали его ответы. Он испытывал в общении с придворным советником некоторые трудности; здесь же культурные различия были несравненно более существенными - можно было бы сказать, непреодолимыми, если бы время от времени Билли все же не удавалось донести до сознания анципиталов суть сказанного им. К примеру, эти, словно вышедшие из кошмарных снов, создания без сомнения приняли тот факт, что теперешняя изнурительная жара на Гелликонии спадет примерно через три человеческих жизни и на смену ей придет длительный климатический сдвиг в сторону зимы и холодов.
Тут вопросы неожиданно прекратились, и кзаххн, погрузившись в транс, принялся совещаться с предками по поводу сказанного Билли. Человек-раб принес Билли немного ароматной воды напиться. Билли воззвал к сородичу, умоляя скорее вернуть его во дворец, но добиться ничего не успел, так как вскоре расспросы продолжились.
Любопытно было и то, что фагоры поняли часть рассказа Билли, посвященную его полету в космосе, чего СарториИрвраш уразуметь, по-видимому, так и не смог, тем более что в родном языке анципиталов понятие «космос» существовало, хотя и состояло из сложного набора фраз и было малопереводимым. «Космос» на их родном приблизительно означал «бесконечная тропа превращения пространств и лет». Иногда, стремясь сократить свою речь, двурогие обозначали понятие «космос» более простой конструкцией вроде «Путь Аганипа».
Часы, которые продемонстрировал им Билли, фагоры рассмотрели, но прикасаться к ним не захотели. Когда разговор зашел о часах, Билли долгое время обходил двурогих одного за другим, пока все желающие не рассмотрели его браслет с цифрами. Объяснения по поводу того, что три группы цифр означают время Гелликонии, Земли и Аверна, не произвело на фагоров никакого впечатления. Как и фагоры, встреченные им в лесу под Матрассилом, подземные обитатели не пытались забрать у него прибор, и уже очень скоро разговор зашел совершенно о другом.
Глаза Билли слезились, из носа не переставая текло - у него открылась аллергия на шкуры двурогих, о которые ему пришлось долгое время тереться лицом.
Постоянно чихая, Билли пересказал своим похитителям все, что ему было известно о текущем положении дел на Гелликонии. Страх заставлял его выкладывать все что можно. Как только в словах Билли встречалось что-либо понятное двурогим, те немедленно проявляли интерес и задавали вопросы. Получив в той или иной степени исчерпывающий ответ, кзаххн снова уходил в себя, чтобы рассказать об узнанном своим кератиновым предкам, которые, очевидно, были чем-то вроде хранителей родовых знаний - в этом Билли был не слишком силен, так как на Аверне фагоры не были его специализацией.
Скажут ли ему когда-нибудь о том, что эти священные пещеры под холмом Матрассильского дворца занимают в зависимости от сезона года то фагоры, то сыны Фреира (например, в ту минуту, когда он, с огромным трудом стараясь подстраиваться под стиль речи двурогих, вел рассказ о том, как и каким образом происходит смена времен года)? Когда-то давно, в другой жизни, он сварливо хвастал, что на Аверне ему не хватает в противники существа иной природы; теперь же, оказавшись в одиночестве среди сотен этих иных существ, с которыми когда-то жаждал встречи, он сходил с ума, чувствуя, как голова пухнет от необходимости изъясняться одновременно и на хурдху, и на родном, и на вневременном, переходя от точной науки к отвлеченным понятиям.
Прислушиваясь к речи фагоров, Билли иногда ловил себя на том, что потрясен и озадачен, как ребенок, внезапно открывший, что его домашний зверек умеет разговаривать.
– Нет никаких оснований предполагать, что негармонично-диаметральные и ужасающе сильные колебания климата, происходящие со сменой времен Великого Года, это мстительные проделки сынов Фреира. Выживание, и только оно, - наша единственная задача. Внимание к тому, что может случиться в любой момент, не дает нам заняться ничем другим. Смертоносный Фреир безжалостно полыхает в небе. Кзаххн ЯндолАнганол в Борлиене стоит на стороне фагоров, и защита в борлиенских пределах нам обеспечена. В свою очередь народ двурогих, сознавая свой долг перед кзаххном Борлиена, считает себя обязанным поставлять вооруженные отряды для поддержки его военных начинаний. Таков наш путь к выживанию в нынешнее неблагоприятное время Года. Тебе, Билли, наш совет проявлять в общении с кзаххном ЯндолАнганолом, во всем предпочитающим потакать своим порывам, особую осторожность, дабы избежать напрасных мучений. Внял ли ты нашим речам верно?
Путаясь в предложениях, переполненных именами существительными, Билли попытался донести до сознания двурогих свою невиновность. Однако вопросы вины и понятие «невиновность» находилось вне пределов «умвелта» двурогих. Билли все больше запутывался, волнуясь и запинаясь, и недоумение росло, а атмосфера наполнялась враждебностью.
За враждебностью двурогих крылся страх - страх особого, неличностного характера. Фагоры видели, что король ЯндолАнганол слаб и слабость эта способна подтолкнуть короля к союзу с Олдорандо, скрепленному династическим браком, и страшились этого. Как только дочь двора Олдорандо станет женой короля Борлиена, в обоих государствах фагоров объявят вне закона. Ненависть, которую питала к двурогим столица Олдорандо, была давным-давно известна всем и каждому, и менее известной, хотя и не менее сильной была ненависть фагоров к этой столице, называемой ими на вневременном Хррм-Бххрд Йдохк.
В то время как собственные дела анципиталов оставались для людей полнейшей тайной - да попросту белым пятном, - двурогие были осведомлены в делах людей очень хорошо. Люди, высокомерно пренебрегая фагорами, вовсе не замечали их рядом с собой, и двурогим часто удавалось присутствовать на совещаниях секретных и государственной важности. При этом самый неуклюжий рунт мог быть отличным шпионом.
Поначалу, представ перед неподвижными величественными фигурами двурогих, Билли решил, что его взяли в заложники в надежде получить выкуп и, быть может, заставить короля изменить решение жениться на принцессе-олдорандке; но постепенно до него дошло, что король вряд ли знает или оповещен о его существовании.
Едва смолкнув, он сразу смекнул, какая новая опасность угрожает ему. Если фагорам известно, что присутствие Билли во дворце - личная тайна советника СарториИрвраша, они могут оставить его здесь, в тюрьме еще более страшной, чем предыдущая. Додумать эту мысль ему не дали косматые представители совета, чьи вопросы вдруг неожиданно вернулись к проблемам пленения Фреиром Беталикса, как казалось, обостренно их интересовавшим.
Если он прибыл не с Фреира, тогда, может, с Т'Сехн-Хрр? На этот вопрос он не сумел ответить. Что они понимали под Т'Сехн-Хрр - Аверн-Кайдау? Как выяснилось - нет. Фагоры попробовали объясниться - безрезультатно; потом прояснить истину попытался сам Билли. Т'Сехн-Хрр так и остался тайной. Не в силах что-либо понять, Билли словно остался один на один с торчащими вдоль стен кератиновыми фигурами, обреченный раз за разом твердить одну и ту же фразу медленно затихающим голосом. Разговор с фагорами напоминал потуги постичь вечность. Совет снова приказал подручным провести пленника между рядами фагоров - Билли останавливали тут, заставляли поворачиваться на месте там. Его снова попросили показать присутствующим наручные часы с тремя рядками мигающих знаков. Ни один из двурогих даже не попытался прикоснуться к часам Билли или, тем более, забрать их у него, словно страшась разрушительной силы этого прибора.
Все еще мучительно подыскивая слова для объяснения, Билли вдруг обнаружил, что совет во главе с кзаххном собирается уходить. В его голове опять заклубился туман. Очнувшись через некоторое время, он обнаружил, что снова сидит на знакомом скрипучем стуле за обшарпанным столом. Вздохнув, он опустил голову на скрещенные руки, как когда-то недавно. Гиллота вернула его в темницу советника. За узким окошком занимался бледный рассвет.
Лекс уже снова был здесь, обезроженный, выхолощенный, верный и почти покорный.
– Тебе следует лечь в постель на период сна, - участливо подсказал он Билли.
Билли разрыдался. И заснул в слезах.
Растекшись во всю возможную ширь и длину, туман повернул к реке Валворал, чтобы мягко опуститься на оплетающие оба ее берега джунгли. Ничего не ведая о национальных распрях, туман свободно проник на территорию Олдорандо. Здесь, устремляясь далее, туман встретил на своем пути «Лордриардрийскую деву», идущую на юго-восток, к Матрассилу, и дальше, вниз по течению, к морскому простору.
Выгодно распродав свой ледяной груз в Олдорандо, плоскодонное судно держало курс на столицу Борлиена и Оттассол: на борту оно несло соль, шелк, узорчатые коврики и гобеленовые ткани всевозможных расцветок, голубой гаут из озера Дорзин в бочках с колотым лордриардрийским льдом, резные безделушки из кости и дерева, часы, кость, рог и множество сортов шерсти. Плывущие вместе со своим товаром купцы размещались в небольших каютах на верхней палубе. Один странствовал вместе с попугаем, другой - с новой любовницей. Самую лучшую каюту занимали владелец судна, Криллио Мунтрас, знаменитый ледяной капитан из Димариама, и его сын, Див. Див, молодой человек с безвольным подбородком, к огромному сожалению отца неспособный унаследовать его энергию и успех в жизни, несмотря на все попытки ледяного капитана воодушевить его и подвигнуть к занятиям семейным делом, сидел, рассматривая медленно проплывающую мимо смутную линию берега. Расположился он прямо на влажной от ночного тумана палубе, не обращая внимания на подмокшие штаны. Отец Дива сидел неподалеку на плетеном стуле из пенькового каната, наигрывая на двухструнной клосе - он извлекал из инструмента намеренно сентиментальные мелодии, поскольку это плавание было для него последним перед уходом на покой. Аккомпанируя себе на клосе, Мунтрас тихо запел приятным тенором.
На палубе, помимо слоняющихся пассажиров, находился и один аранг, предназначенный на ужин мореходам. Все пассажиры, кроме, естественно, аранга, по мнению ледяного капитана, были людьми уважаемыми и честными торговцами.
Туман, стлавшийся над Валворалом, полностью скрывал воду, и казалось, что корабль движется по реке из молочной дымки. У крутых скальных утесов Кахчаззерх туман немного рассеялся, и в разрывах проглянула вода, удивительно темная, зыбко отражающая вздымающийся над ней камень. Сам утес, напоминающий издали скомканную и брошенную накрахмаленную льняную скатерть, в трех сотнях футов от подножия был густо покрыт растительностью, столь обильной и пышной, что как будто бы ничто не удерживало эту зеленую шапку от сползания вниз, кроме плотного кустарникового подлеска и хитросплетения лиан. На утесе Кахчаззерх селились ласточки и птицы-плакальщики. Последние, наиболее любопытные, стремительно пикировали с высоты и с меланхолическими криками кружили около парусов готовой пристать к берегу «Лордриардрийской девы», изучая пришелицу со всех сторон.
Городок Кахчаззерх не был примечателен ничем, кроме своего местоположения между утесами и рекой и очевидного безразличия к лавинам с одной стороны и паводкам с другой. Сама река обнаруживала мало следов цивилизации: пристань да несколько деревянных складов, на одном из которых красовалась порядком проржавевшая вывеска Лордриардрийской ледоторговой компании. От пристани в гору, к бестолково разбросанным вплоть до самой вершины домам, вела дорога. Этот городок, а точнее его рынок, был последней целью Мунтраса перед Матрассилом и выходом в море.
Когда, повернувшись бортом к мелькающим в тумане на причале ловким рукам, судно начало причаливать, из мглистого марева торопливо вынырнули босоногие полуголые мальчишки, неизменные обитатели подобных мест. Отложив музыкальный инструмент, капитан Мунтрас поднялся и, величественно став на носу, принялся обозревать берег, оценивая рабочие ресурсы - людей, каждого из которых он знал по имени.
С борта «Девы» на причал были переброшены сходни. Сойдя на берег, путешественники принялись бродить между торговцами фруктами, прицениваясь к товару. Купцы, плывшие в Кахчаззерх, следили за тем, чтобы матросы, сгружая на берег их товар, чего-нибудь не испортили. Мальчишки лихо ныряли за брошенными в воду монетами.
Самым неуместным в этой молочно-сонной утренней сцене были кипы пестрых тканей, аккуратно сложенных на столе у дверей лордриардрийского склада под надзором одетого во все белое приказчика. Едва борт судна нежно коснулся причала, стоящий наготове тут же неподалеку от стола квартет музыкантов бодро заиграл гимн «Да здравствует хозяин наш!». Так по традиции местный персонал компании всякий раз приветствовал ее главу. Всего местных представителей ледоторговой компании было трое. Выйдя вперед с традиционными же улыбками, троица ледоторговцев проводила Криллио Мунтраса и его сына Дива к ожидающим их на берегу креслам.
Младшего из троицы клерков, долговязого неуклюжего парня, приняли на службу совсем недавно и он еще не пришел в себя от потрясения от нежданно-негаданно выпавшей ему чести и осознания своей ответственности; оба других клерка, убеленные сединами, были старше своего хозяина, которому служили верно и преданно уже несколько десятков лет. Пожилые люди украдкой смахивали с ресниц слезинки, исподтишка рассматривая молодого хозяина, Дива, стараясь оценить его способности и установить, какие трудности, связанные с такой разительной переменой руководства, ожидают их впереди.
Пожав каждому клерку руку, Мунтрас опустился в предложенное кресло. Ему подали бокал с вином, куда он всыпал горсть собственного блестящего колотого льда. Пригубив вино, он устремил взгляд на медленно текущую реку. Из-за тумана противоположный берег проступал едва различимой, неясной полосой. Когда слуга подал печенье, вокруг хозяина и его сына уже вовсю шел разговор известного сорта, когда большая часть предложений начинается словами: «А помните, когда…», а заканчивается обычно дружным смехом.
Обитающие в скалах птицы по-прежнему кружили над головами, и их протяжные тоскливые крики иногда врывались в шум речного порта, громкие голоса матросов и грузчиков, лай собак. Заметив через некоторое время, что птицы не унимаются, хотя его корабль давно пристал и времени прошло много, капитан Мунтрас пожелал узнать, в чем дело.
Ответом молодого клерка был короткий смешок, на лицах же обоих его пожилых товарищей отобразилось беспокойство.
– В деревне объявлен крестовый поход, капитан, - один из стариков ткнул большим пальцем вверх, в вершину утеса. - Решили разобраться с фагами.
– В Олдорандо покоя нет от походов против чужеродцев, - отозвался Мунтрас. - Под шумок святоши заодно с фагорами часто режут и людей, так называемых еретиков. Ох уж эта мне религия! М-да!
Разговор вернулся в проторенную колею - хозяин и работники предались воспоминаниям о том, как те когда-то работали еще на отца Мунтраса, человека деспотического, крутого нрава - при нем торговля шла ни шатко ни валко, лишь бы свести концы с концами.
– Вам с отцом повезло, хозяин Див, - внезапно заметил один из стариков-клерков.
Див неопределенно кивнул, словно был не совсем уверен в справедливости такого заявления, и выбрался из кресла. Пройдя к берегу реки, он задрал голову и принялся глядеть на кручу утеса, откуда доносились приглушенные расстоянием крики.
Через минуту, вернувшись к отцу, он с жаром сообщил:
– Там фагоры.
Никто, ни клерки, ни капитан, не откликнулся, и разговор, на мгновение прерванный очевидным для всех сообщением Дива, продолжился.
– Там привели фагоров, отец, - не унимался Див. - Какие-то люди собираются сбросить их со скалы в воду.
Див энергично ткнул рукой куда-то наверх. В сторону скалы уже смотрели очень многие из стоящих на берегу и плывущих по реке в лодках - люди вытягивали шеи и показывали пальцами.
Вдалеке на горе протрубили в рог, и оттуда донесся звонкий лай гончих.
– В Олдорандо нет покоя от крестовых походов, - снова повторил Мунтрас, тяжело поднимаясь, чтобы присоединиться к сыну, который замер на берегу, разинув рот.
– Такова государственная политика, сударь, - осмелился сказать один из клерков, кланяясь и заглядывая снизу вверх в лицо капитану. - Люди убивают фагоров и отбирают их земли.
– Эти земли не под силу поднять обычному человеку, - холодно отозвался ледяной капитан. - Почему они не оставят этих бедняг в покое? Они же безвредные, эти фагоры.
Хриплые крики фагоров доносились со скалы довольно явственно, но разглядеть удавалось мало. Через некоторое время воздух огласили торжествующие крики людей, и зеленая шапка растительности на вершине утеса ожила и заволновалась. Посыпались камни, полетели обломанные ветви, и вынырнувшая наконец из зелени фигура закувыркалась в воздухе, ударилась о камни утеса, снова закувыркалась, ужасно растревожив птиц-плакальщиков. Упав на береговые камни, фигура села и попыталась подняться, потом повалилась головой в воду и поплыла по течению. Над водой поднялась трехпалая рука, потом все скрылось - фагор утонул.
Див рассмеялся, но смех его звучал по-дурацки.
– Вы видели? - воскликнул он.
Другой фагор, пытаясь ускользнуть от своих мучителей, помчался с утеса сам, начав как нельзя лучше. Но уже через секунду двурогий сорвался и, прокатившись по уступам вниз, сильно ударился о камни берега и тоже был унесен водой. За первой парой взрослых фагоров последовали другие - такие же рослые и поменьше, дети-рунты. На глазах застывших у реки людей белесые фигуры словно в сказочном сне сыпались в воду с утеса. С высоты утеса, там, где обрыв был самый крутой, два фагора прыгнули вниз, держась за руки. Проломившись сквозь сучья, эта пара счастливо миновала острые выступы и с плеском упала в воду. Разъяренные псы понеслись следом и, круша ветви, вскоре попадали на берег.
– Нам следует держаться подальше, - сказал старый Мунтрас. - По мне, так нам до этого дела нет. Эй, ребята, готовьтесь поднимать сходни! Все, кто плывет с нами, - на борт! Живей!
Наскоро пожав руки клеркам, ледяной капитан торопливо зашагал к «Деве», чтобы проследить за точным исполнением своего приказа.
Один из купцов-олдорандцев сказал:
– Отрадно видеть, что даже в этом отсталом краю жители стремятся избавиться от мохнатой нечисти.
– От фагоров нет никакого вреда, - быстро отозвался Мунтрас, не замедляя шаг и набычив крепкую голову.
– А вот и нет, сударь. Эти бестии - древнейшие враги человека; во время Ледяных Веков они вырезали людей почти под корень.
– Это было давно и неправда. Нынче времена изменились. Давайте-ка на борт. Пора отчаливать от этого пристанища варваров.
По преимуществу команду «Лордриардрийской девы» составляли выходцы из Геспагората. К ним принадлежал и капитан. Без лишних разговоров матросы затащили на борт сходни и отдали швартовы. Вскоре судно шло своим курсом вниз по реке.
Как только «Дева» вышла на середину реки, ее пассажиры заметили на воде за бортом трупы анципиталов, распространяющих облака желтой крови. Неожиданно один из членов команды издал предупреждающий крик. Впереди корабля, неуклюже пытаясь плыть, качался на мелкой волне живой фагор.
Мгновенно принесенный шест был спущен за борт. «Дева» шла без парусов, и ветра не было, однако сильное течение несло судно очень быстро. «Дева» стремительно приближалась к несчастному двурогому, но тот быстро сумел сориентироваться. Отчаянно рванувшись вперед и вверх, он обеими лапами схватился за шест. Течение с силой ударило его о борт корабля, но он удержался и вскоре уже выбирался на палубу.
– Зря вытащили, - сухо заметил капитану купец-олдорандец. - Фаги смертельно боятся воды - прошли бы мимо, он бы и утонул.
– Это мой корабль, и мое слово здесь закон, - резко отозвался Мунтрас, мрачно взглянув на купца. - Если вам не по нраву то, что здесь происходит, я вас не неволю - можете сойти на берег в любой момент.
Упав на палубу без сил, сталлун некоторое время лежал в луже стекающей с его шерсти воды. Из раны на его голове сочилась сукровица.
– Дайте ему глоток «Огнедышащего», - приказал капитан. - Он парень здоровый - выдюжит.
Проследив за тем, как матросы вынесли из каюты бутыль с крепчайшим димариамским напитком, Мунтрас отвернулся и ушел к себе.
«Доживая свой век, - думал он, - я с сожалением вижу, как меняется людская природа, как ожесточается, злобится, копит ненависть человек, становясь мстительным и ничего не прощающим. Может быть, и тут всему виной жара. Может быть, мы просто чувствуем, что наш мир обречен гореть в огне». Ну что ж, что бы ни принесли ближайшие годы, он встретит будущее в родном Лордриардри, в своем крепком добротном доме, откуда открывается замечательный вид на морской простор. В Димариаме всегда было прохладней, чем в Кампаннлате. Люди там всегда были терпимей.
В Матрассиле он попросит аудиенции у короля ЯндолАнганола, по той самой причине, по которой мудрые люди всегда обращаются к своим знакомым могущественным суверенам. Королева отправилась в изгнание, а вместе с ней уплыло и кольцо, которое он когда-то давно ей продал; добравшись до Оттассола, он должен будет позаботиться о том, чтобы отправить по назначению известное письмо. Тем временем он, возможно, уже получит первые известия о судьбе несчастной королевы королев. И, может быть, он заглянет к Мэтти; ведь другая оказия увидеться с ней ему вряд ли представится. Ощущая внизу живота знакомое посасывание, он с улыбкой думал об отлично выполняющем свое назначение доме терпимости Мэтти, где дело было поставлено гораздо лучше, чем в убогих оттассольских притонах. Спору нет, Мэтти хороша, хоть и не перестает ходить в церковь и усердно молиться с тех пор, как заслужила личную благодарность короля ЯндолАнганола, раненного при Косгатте и спасенного лично ей.