Страница:
Рог протрубил «все наверх». Три корабля сошлись борт к борту. Были прочитаны молитвы, играла священная музыка, все присутствующие молились молча, прижав указательные пальцы ко лбу.
Из абрикосового сияния внезапно родился парус. Благодаря преломлению света, появившись, парус растворился, как мираж. Над мачтами неизвестного судна вились птицы - невиданное дело вдали от суши.
Корабль был сплошь белый, и паруса и свежевыкрашенные борта. Когда судно подошло ближе, из его пушек дали приветственный залп, и сиборнальцы увидели, что корабль этот не больше каравеллы «Добрая надежда»; на парусах неизвестного красовалась идеограмма Колеса - его внешний и внутренний круги, соединенные волнистыми спицами. Это был «Жрец Ваджабхара», названный по имени главного порта.
Четыре корабля сошлись вместе - так голубки тесно рассаживаются на ветке. Адмирал воинов-священников прокричала приказы своей небольшой флотилии. Заскрипел такелаж, и паруса снова были подняты. Флотилия продолжила плавание.
Цвет воды изменился на темно-голубой - глубина под килем увеличилась. В кильватерной колонне корабли покинули Панновальское море и вышли в северную окраину океана Климента. Тотчас поменялись погода и ветер. Шторм налетал за штормом, водяные валы вздымались до самого неба, выл неутихающий ветер. Стихия швыряла сиборнальские корабли как скорлупки. Днем мореплаватели не видели солнца.
Когда наконец они вышли в спокойные воды, Фреир висел в небе гораздо ниже, в то время как Беталикс поднимался выше, чем прежде. По левому борту лежали утесы Кампаннлата, его западный редут, мыс Финдовил. Обогнув мыс, корабли сиборнальцев подошли к берегу тропического континента и сразу же встали на якорь, на двухдневный отдых. Плотники принялись за устранение повреждений, причиненных штормами, воины-священники морской гильдии штопали паруса или купались в теплой воде лагуны. Мужчины и женщины купались нагими, в чем мать родила, - удивляя ярых пуритан-сиборнальцев - и, не выдержав, СарториИрвраш, оставшись лишь в шелковых подштанниках, тоже бросился с борта в воду.
Доплыв до пляжа, он улегся на песке отдохнуть в тенечке, где его не могло достать ни одно, ни другое солнце и, прищурив глаза, принялся рассматривать выбирающихся на берег из воды, один за другим, членов команд всех трех судов. Большинство команды «Доброй надежды» составляли женщины, крепкие и атлетически сложенные, как на подбор. Жаль, что я уже не молод, вздохнул про себя советник. Рядом с ним улегся Ио Пашаратид и замогильным шепотом заметил:
– Вот если бы королева королев была здесь, да?
– И что тогда? - лениво поинтересовался СарториИрвраш, не сводя глаз с купающихся в надежде на то, что голая Оди тоже покажется.
Ио Пашаратид совсем не по-сиборнальски ткнул его кулаком в ребра.
– Что тогда, вы спрашиваете? Тогда этот практически райский уголок превратился бы в настоящий рай.
– По-вашему, сил на наших судах хватит, чтобы завоевать весь Борлиен?
– Если считать, что на войне более половины успеха определяет чистой воды удача, то да, считаю, хватит, да что там - уверен. Мы организованы и хорошо вооружены, орды ЯндолАнганола нам в подметки не годятся.
– Ну что ж, тогда вы вправе рассчитывать, что рано или поздно королева королев действительно может оказаться под вашей опекой.
– Льщу себя подобной надеждой. Иначе зачем бы мне, по-вашему, рваться в самые горячие точки, на опасный фронт новой войны? Оттассол мне нужен как собаке пятая нога. Королева МирдемИнггала - вот о ком я мечтаю. И она будет моей, помяните мое слово.
Глава 15
Человек шел, закинув за плечи мешок. Его одежда - останки военной формы - превратилась в лохмотья. Зной обоих солнц ожигал его нещадно. Пот обильно стекал за воротник туники, пропитывая ткань. Человек шел вслепую, почти не отрывая от дороги глаз.
Путь его лежал через вырубленные и выжженные джунгли Чвартской возвышенности восточного Рандонана. Со всех сторон, насколько хватал глаз, путника окружали черная гарь, зола и пепел, горелые пни и поваленные остатки деревьев, многие из которых еще тлели. Оглядываясь иногда по сторонам, он видел одну и ту же картину: тропа впереди и следы бушевавших вокруг пожаров. Вдалеке в небо поднимались облака темного дыма. Причина пожара была ему неизвестна, огонь мог вспыхнуть просто от нестерпимой жары. Или от выстрела из фитильного ружья, в результате погубившего миллионы деревьев. Много теннеров подряд здесь шли ожесточенные бои. Теперь вместе с уничтоженными огнем деревьями исчезли и солдаты, а с ними ружья.
Все в осанке мужчины выдавало невероятную усталость и упадок духа. Однако сдаваться он был не намерен и продолжал упрямо шагать вперед. Раз он остановился, заметив перемену - одна из двух его теней сначала сделалась менее четкой, а потом исчезла совсем. Черные облака, проплывающие над головой, заслонили Фреир. Несколько мгновений спустя Беталикс тоже поглотила клубящаяся тьма. Закапал, а потом хлынул сплошным потоком дождь. Человек кивнул и зашагал дальше. Укрыться от дождя было негде, и ему ничего не оставалось делать, как только идти вперед, сдавшись на милость природы.
Ливень быстро набрал силу и яростно заколотил по земле бесчисленными мириадами крошечных кулачков. Зола зашипела и растеклась. Небеса изливали на останки пожарища все накопленные за долгие дни запасы влаги, бросив их в последний решительный бой.
Следующим видом использованного ими оружия стал обстрел градом. Игольные уколы градин заставили человека перейти на бег. Заметив толстый поваленный ствол, он худо-бедно укрылся под ним. Привалившись спиной к корявому дереву, он сорвал кору, обнажив небольшое королевство улиточников. Лишившиеся укрытия насекомые принялись карабкаться через полноводные такиссы стекающей золы, с удивлением поводя в сторону пришельца усиками.
Не ведая об учиненном им разоре, человек уставился из-под полей изорванной соломенной шляпы вдаль, часто дыша после стремительной пробежки. Из сумерек вынырнули несколько сгорбленных фигур. То были остатки его воинства, некогда прославленной Второй Борлиенской армии. Один из солдат прошел всего в дюйме от поваленного дерева, под которым прятался человек, и тот вздохнул с облегчением от того, что эта встреча не состоялась. На груди солдата зияла широкая, еще свежая кровоточащая рана, в которую нещадно били градины. Укрывшийся под деревом от бури мужчина разрыдался. Сам он отделался легко, шишкой на голове. По сути, у него не было права уходить с поля битвы живым. Не было.
Как безутешное дитя, наплакавшись, он от усталости уснул; ничто не могло потревожить его сон, даже град.
Сон его был полон видений, в половине которых принимал участие град. Почувствовав, что градины продолжают бить его по щекам, и пребольно, он проснулся и увидел, что небеса очистились. Он вопросительно задрал голову и ничего не увидел, но град снова уколол его, на этот раз в лоб и шею. Он раздосадованно зевнул, и градины залетели ему в рот. Человек пораженно выплюнул твердые шарики на ладонь.
Искривленные хилые растения неподалеку от него были до черноты обожжены огнем. Жар закалил семенные коробочки растений, начавшие теперь лопаться одна за другой, лишь только после дождя вновь пригрело солнце. Лопаясь, коробочки производили тихий короткий звук, какой издают, разделяясь, влажные губы. Семена из них разлетались во все стороны. Обильно усыпающая землю зола будет для молодых ростков отличным удобрением.
Человек рассмеялся, внезапно почувствовав себя вполне сносно. Какую бы глупость ни вытворило полоумное человечество, природа все равно найдет выход, всякий раз новый и наверняка единственно верный. Ему тоже следует идти - своей дорогой. Проверив меч, он поправил шляпу, закинул на спину мешок и двинулся на юг.
Из зоны пожарищ он вышел к полудню. Дорога, а точнее широкая тропа, извивалась между кустами шоатапракси. В течение нескольких веков дорога, по которой совсем недавно маршировали полки, была поочередно рекой, пересохшим руслом, ложем ледника, звериной тропой, и, наконец, стала военной дорогой. Семена скромных цветов, выросших по ее обочинам, попали сюда на сапогах воинов из дальних мест. Склоны по обеим сторонам дороги вздымались почти на высоту человеческого роста. Шатаясь, человек с трудом продвигался вперед, спотыкаясь, увязая в гравии под ногами. Наконец путь по дну выемки кончился, и дорога забралась на гребень холма, с высоты которого человек увидел впереди поле с несколькими убогими хижинами.
Увидев хижины, он совсем им не обрадовался.
Поля, заросшие сорной травой, без сомнения, давно не знали руки крестьянина. Хижины тоже стояли заброшенные. У многих домов провалились крыши, и коричневые печные трубы торчали из развалин, словно грозящие небу иссохшие кулаки. Живые изгороди по обочинам дороги сгибались под тяжестью запорошившей их пыли. Пыль и прах покрывали все - поля по сторонам от дороги, хижины, дворовые постройки и выброшенный через окна мародерами нищенский скарб. Все и вся было окрашено в одинаковые серые тона, словно изготовленное из одного материала.
Такое невероятное количество пыли могли поднять только ноги солдат огромной армии, подумал человек с мешком за спиной. Эта армия была когда-то его армией. Здесь, направляясь к полю брани, совсем недавно прошла Вторая армия. Навстречу поражению. Он проиграл сражение и стал обычным беглецом, трусливо старающимся держаться в тени.
Ступая как можно тише, генерал Ханра ТолрамКетинет двинулся по главной улице деревушки. Один или два раза ему показалось, что в руинах он заметил красные глаза фагоров, тайком рассматривающих его. Глаза анципиталов взирали на него без всякого выражения, их лица-маски были непроницаемы. Он силился вспомнить эту деревню, но не смог; по пути к месту сражения его армия прошла через множество деревень, и эта была просто «еще одной деревней», через которую они прошли, изнемогая от жары. Добравшись до конца улицы, отмеченной каменным столбом, означающим местную земляную октаву, он заметил труп - убитого его разведчиками крестьянина, принятого ими за вражеского лазутчика. Если он не ошибается, недалеко отсюда должен стоять большой фермерский дом, рядом с которым был разбит лагерь и где он несколько часов спал.
Фермерский дом стоял на прежнем месте, в целости и сохранности. Он уцелел, хотя окружающие постройки почти полностью были уничтожены огнем.
Остановившись в воротах, ТолрамКетинет осмотрелся. Двор и дом стояли тихие и пустые, изнутри строения не доносилось ни звука, кроме размеренного жужжания мух. Сжав в руке меч, он двинулся вперед. В распахнутых настежь воротах стойла он увидел двух зарубленных хоксни, сплошь облепленных мухами. Гнилостная вонь достигла его ноздрей.
Фреир стоял высоко, но Беталикс уже клонился к западу. Генерал двинулся к дому; тени разной густоты, которые тот отбрасывал, придавали ему вид скучный и невзрачный. Окна заросли пылью. Когда-то, в прежней жизни, в этом доме жила женщина, жена фермера, с четырьмя детишками. И никаких мужчин. Теперь дом наполнял только высокий звон тишины.
Сбросив с плеча мешок, он поставил его у порога и пинком распахнул дверь.
– Здесь есть кто-нибудь? - крикнул он на тот случай, если в доме остановился передохнуть кто-то из его людей.
Никакого ответа. И тем не менее обострившееся чутье подсказывало ему, что в доме есть что-то живое, какое-то существо, возможно несколько существ. В выложенной камнем прихожей он помедлил. Напротив входной двери, у стены, стояли высокие часы с длинным маятником и двадцатью пятью светящимися цифрами. В остальном впечатление было обычным - обнищание военного времени, всюду разной степени, но везде по сути одинаковое, узнаваемое. Внутри дома за пределами прихожей ничего не было видно, всюду лежал густой сумрак.
Он сделал шаг вперед, за ним второй и целеустремленно зашагал по темному коридору к кухне с низким потолком.
Они стояли в кухне. Шестеро фагоров - они как будто специально ждали его там. Во мраке их глаза светились глубоким розовым светом. Позади двурогих в окне виден был цветник; яркие желтые головки цветов покачивались на ветру. Солнце падало прямо на цветы; на фоне ярких бутонов белесые шкуры фагоров были почти незаметны. Желтые блики лежали на ссутуленных спинах, на удлиненных скулах. У одного из анципиталов имелись рога.
Когда фагоры двинулись на него, ТолрамКетинет не растерялся. Дух анципиталов он почуял еще в прихожей. У двурогих были копья, но он был отличным фехтовальщиком, одним из лучших в своем классе, а теперь еще и приобрел богатый опыт. Фагоры двигались быстро, но их было слишком много - торопясь первым добраться до человека, один мешал другому. Споро орудуя мечом, он вонзал лезвие двурогим под ребра, сверху вниз, туда, где, как он знал, у них располагалось средоточие жизни. Воспользоваться копьем успел только один из анципиталов. Когда фагор сделал выпад, человек единственным ударом почти напрочь отрубил ему руку. Брызнула золотистая кровь. Несколько минут кухню оглашали только звуки ударов, стоны и тяжелое хриплое дыхание. Двурогие умирали без единого звука.
Когда последний фагор упал на пол бездыханным, по их перевязям генерал разглядел, что все это отборные солдаты его гвардии. Увидев, что сыны Фреира разбиты, двурогие забыли о союзничестве, объединившись по расовой принадлежности. Менее осторожный боец пал бы жертвой их засады. И судя по всему, недавно так и случилось. На дальнем конце просторного кухонного стола лежал труп борлиенского капрала с почти начисто выгрызенным горлом.
Торопливо выбравшись во двор, генерал ТолрамКетинет прислонился к теплому от солнца сложенному из песчаника забору. Так он стоял, глубоко дыша, неизвестно сколько времени, возможно очень долго, пока невыносимый дух разложения, который он наконец почуял, не заставил его убраться вон со двора.
Он рассчитывал остановиться там на отдых, но теперь это было невозможно. Почувствовав новый прилив сил, он забросил на спину свой мешок и снова зашагал по дороге, ведущей к побережью. Он шел к морю, к морю и человеческим голосам.
Он вошел в джунгли, и деревья обступили его. Дорога на юг шла между изогнутыми раздваивающимися стволами спиракса. Дорога превратилась в тенистую аллею, и генерал ТолрамКетинет зашагал веселее. Это были еще не джунгли - их непролазные заросли лежали много дальше. У подножия деревьев лежали солнечные пятна, ибо лишь малой толике солнечного света удавалось проникнуть на самое дно леса. Он шел словно по величественному зданию, с колоннами и столбами невероятной сложности и разнообразия.
Следующая полоса леса была размытой границей между Рандонаном и Борлиеном. Там начинался густой кустарник, сквозь который где-то вдалеке иногда проламывались неведомые мощные, крупные звери. Наверху другие представители животного мира, занимающие эту зону обитания, качались на ветвях и прыгали между деревьями, изредка соскакивая вниз, чтобы подхватить гриб или другое съестное и быстро забраться по ветвям обратно, в безопасную недосягаемость для наземных созданий. Самый верх, не видная сейчас ТолрамКетинету крыша, была усыпана неизвестными ему цветами; меж ними летали птицы, которых он тоже не мог видеть, но слышал все время. Самые высокие места крыши, особого рода насесты, которыми служили самые высокие деревья, торчащие над лесным пологом, облюбовали хищные птицы, не поющие песен, зато день за днем обозревающие окрестности в поисках добычи.
Торжественность дождевого леса заключалась в том, что он представлялся вошедшему в него чем-то гораздо более вековечным, чем саванна или, скажем, пустыня. На самом же деле это было не так. За 1825 малых лет Гелликонии, составляющих один ее Великий Год, сложный организм джунглей мог поддерживать свое существование в течение лишь половины этого срока. При ближайшем рассмотрении у каждого дерева в корнях, в ветвях, листве и семенных коробочках или плодах можно было обнаружить особые приспособления, сейчас не задействованные, но способные, если понадобится, в случае перемены климата к худшему поддержать существование растения в бесплодной пустоши и даже (в состоянии спячки) на морозе под снегом.
Сам этот биоценоз взирал на условия своего бытия как на нечто неизменное. Истина же заключалась в том, что все творения природы - любое из них было гораздо более сложным и чудесным, чем все, что человек мог надеяться создать - возникли всего несколько веков назад по велению механизмов выживания, сохранившемуся в упавших в землю семенах и орехах и воспрянувшему по мановению теплого солнечного луча, словно волшебной палочки.
В иерархии леса растения, деревья и травы, располагались в строгом порядке, представляющемся случайным только неподготовленному. Все - и растения, и любые животные, и насекомые - все знали то место, которое могли бы назвать своим. В этом своде законов лишь другие были редким исключением из правил. В лесу обитали фагоры, они строили свои хижины в просторных промежутках между корнями самых высоких деревьев, и другие оказывались в компании двурогих нередкими гостями, играя роль чего-то среднего между домашними зверьками и рабами.
Очень часто фагоры устраивали поселок, состоящий из десяти-двенадцати хижин, у подножия большого старого дерева. Такие места ТолрамКетинет предусмотрительно обходил стороной, делая широкий круг. После происшествия в фермерском доме он больше не доверял фагорам и старался держаться подальше от их жилищ, вокруг которых, высматривая чужаков, по ветвям носились «сторожевые псы», ловко перепрыгивая с дерева на дерево.
Иногда в таких поселениях можно было встретить даже людей. Их крохотные жилища ютились возле хижин фагоров. Этих людей, как правило жалких полунагих и полуголодных созданий, фагоры принимали в племена на правах, несколько отличных от прав других. Впечатление было такое, словно закадычные друзья фагоров, другие, замолвили перед двурогими словечко за своих отдаленных родственников и с тех пор жили с ними в мире и согласии.
Большинство этих человеческих ничтожеств были дезертирами из Второй армии. С некоторыми из них генерал ТолрамКетинет тайком вел переговоры, надеясь склонить идти с ним. Некоторых удавалось уговорить, но таких было немного. Другие кидали им вслед с деревьев палки. Те, кто пошел с генералом, говорили, что по горло сыты войной, но идут со своим прежним командиром потому, что и джунгли, полные чужих звуков, запахов, дающие крайне скудную и однообразную пищу, им надоели хуже некуда.
После целого дня путешествия маленького отряда по почти непроходимому лесу под проливным дождем военная наука быстро вспомнилась, и командование генерала было восстановлено, словно дисциплина была единственным средством унять душевное беспокойство, порожденное неопределенностью существования. ТолрамКетинет тоже преобразился. Ничто в его осанке больше не напоминало беженца с передовой, не говорило о недавно пережитом поражении. Расправив плечи, он вновь выступал быстро и решительно, но уже с уверенностью облеченного властью человека. Все его черты застыли и заострились; из старика он в считанные часы вновь превратился в молодого, полного энергии человека. Чем больше исполнителей приказов собиралось под его началом, тем с большей легкостью он эти приказы отдавал и тем более правильными и своевременными они казались. Благодаря переменчивой людской природе он стал тем, кем люди хотели его считать.
Так маленький отряд вышел к берегу реки Касол.
Ободренные переходом и воодушевленные, борлиенцы с ходу напали на крохотный речной городок Орделей и захватили его. После такой легкой победы отряд еще больше воспрял духом.
Среди кораблей у орделейской пристани был и ледовоз, несущий флаг лордриардрийской ледоторговой компании. Когда город был взят, ледовоз, «Лордриардрийский увалень», отчалив, попытался улизнуть вниз по реке, но ТолрамКетинет со своими бойцами пресек это бегство.
Насмерть перепуганный капитан лепетал что-то о своем нейтралитете и дипломатической неприкосновенности. В Орделее он был по торговому делу, но не только - ему было велено разыскать генерала ТолрамКетинета и вручить ему письмо в собственные руки.
– Где же ты собираешься искать генерала? - грозно спросил ТолрамКетинет.
– Генерал где-то в джунглях, бьется за своего короля, хотя война уже давно проиграна.
Когда к его горлу приставили меч, капитан признался, что уже послал платного гонца с письмом к генералу; по его мнению, на этом его обязательства кончались. Действовал он по инструкциям, полученным от капитана Криллио Мунтраса.
– О чем говорилось в этом письме? - потребовал ответа ТолрамКетинет.
Капитан поклялся, что понятия не имеет. Кожаный кошель, в котором находилось письмо, был скреплен личной печатью королевы королев, МирдемИнггалы. Кто рискнет вмешиваться в дела царственных особ?
– Но ты-то, прохвост, верно, уснуть не мог, пока не разнюхал, о чем говорится в письме? Отвечай, слизняк!
Чтобы добиться ответа, над капитаном пришлось потрудиться. Прижатый к полу перевернутым столом, капитан признался, что действительно прочитал письмо, но не вскрывал его специально, а оно раскрылось само, случайно. Таким вот образом, сам того не желая, он узнал, что королева королев отправлена королем ЯндолАнганолом в ссылку на северное побережье моря Орла, в некое местечко, именуемое Гравабагалинен; что королева опасается за свою жизнь и она надеется, что ее далекий друг, генерал, сражающийся на Западной войне, все же сумеет благополучно добраться к ней. Королева молится за него Акханабе и просит бога защитить ее друга от всех напастей.
Услышав такое, генерал ТолрамКетинет побледнел. После чего, повернувшись, вышел из капитанской каюты на воздух и долго стоял на палубе и смотрел на темную воду, возможно, затем, чтобы солдаты не могли видеть его лица. Надежда, страх, желание - вот что проснулось в нем. Едва слышно он пробормотал молитву, попросив бога ниспослать ему удачу в любви - большую, чем была отпущена ему на поле брани.
По приказу генерала его воины выбросили помятого капитана на берег, после чего «Увалень» был объявлен борлиенским судном. Прочесав амбары городишка, они запаслись провизией и на рассвете следующего дня отплыли, взяв курс на далекий океан.
Высоко над джунглями тихо плыл по своей орбите Аверн. Среди обитателей станции наблюдения были и такие, кто, будучи лишь поверхностно знаком с разнообразием тактики и военных обычаев простирающегося внизу мира, не мог взять в толк, под ударами какой силы пала Вторая армия Борлиена. Подобного рода любопытствующие тщетно пытались найти среди рандонанцев сплоченный организованный блок сопротивления, так сказать борцов за независимость и патриотов, кровно обиженных вторжением на земли своей отчизны чужеземцев.
Ничего подобного на территории Рандонана обнаружить им не удавалось, да там и не было такой силы, о которой стоило бы говорить. Рандонанцы, по большей части полудикие кочевники, живущие племенным строем, существовали в полной гармонии со своими местами обитания. Некоторые из племен занимались примитивным сельским хозяйством, обрабатывая полоски земли. По улицам рандонанских деревень свободно бродили собаки и свиньи, а матери с малолетними детьми могли походя покормить вместе со своими малышами и щенка и поросенка, что считалось в порядке вещей. Рандонанцы никогда не убивали больше, чем требовалось, чтобы прокормиться семье, охота никогда не становилась забавой. Многие племена поклонялись другим как богам, при этом не упуская случая подстрелить из лука свое божество, коль скоро оно попадалось на глаза, когда легкомысленно болталось на ветвях своего просторного лесного дома. Люди своеобразного душевного настроя, рандонанцы обожествляли рыб, или деревья, или женские менструации, духов, а то и раздвоенные полуденные тени.
Разобщенным и слабым рандонанцам приходилось терпеть общины фагоров, созданий вялых и незлобливых, обитавших по большей части в малопригодных для жизни лесах, охотно соглашавшихся быть проводниками и за бесценок предлагавших на обмен сытные грибы. В свою очередь фагоры проявляли мало интереса к племенам людей, хотя среди рандонанцев и ходили легенды об обычаях сталлунов в брачный период воровать в деревнях женщин.
Фагоры готовили по собственному рецепту пьянящее зелье, сброженный напиток под названием «раффел». Иногда фагоры варили и другой дурманящий состав - рандонанцы называли его «вулумунвум» - он, по общему мнению, изготавливался из отвара коры дерева вулу и особого сорта грибов. Сами рандонанцы варить хороший вулумунвум не умели и потому охотно выменивали его у фагоров. Когда в деревне появлялся вулумунвум, пиршество затягивалось далеко за полночь.
После употребления внутрь горячительного вулумунвума с пирующими иногда случались разные любопытные вещи, вроде бесед с духами умерших предков. Духи советовали рандонанцам не сидеть на месте, а идти в Пустыню и предаваться там игрищам.
Тогда племя ловило своих богов, других, привязывало их к бамбуковым тронам и на плечах несло через переплетение джунглей. В таких процессиях обычно участвовало все племя, мужчины и женщины, дети, собаки и свиньи, домашние попугаи, кошки, и прочая и прочая. Добравшись до Касола, официальной границы, племя вброд переходило реку и углублялось в земли Борлиена, вытаптывало возделанные нивы и вело себя крайне непристойно.
Из абрикосового сияния внезапно родился парус. Благодаря преломлению света, появившись, парус растворился, как мираж. Над мачтами неизвестного судна вились птицы - невиданное дело вдали от суши.
Корабль был сплошь белый, и паруса и свежевыкрашенные борта. Когда судно подошло ближе, из его пушек дали приветственный залп, и сиборнальцы увидели, что корабль этот не больше каравеллы «Добрая надежда»; на парусах неизвестного красовалась идеограмма Колеса - его внешний и внутренний круги, соединенные волнистыми спицами. Это был «Жрец Ваджабхара», названный по имени главного порта.
Четыре корабля сошлись вместе - так голубки тесно рассаживаются на ветке. Адмирал воинов-священников прокричала приказы своей небольшой флотилии. Заскрипел такелаж, и паруса снова были подняты. Флотилия продолжила плавание.
Цвет воды изменился на темно-голубой - глубина под килем увеличилась. В кильватерной колонне корабли покинули Панновальское море и вышли в северную окраину океана Климента. Тотчас поменялись погода и ветер. Шторм налетал за штормом, водяные валы вздымались до самого неба, выл неутихающий ветер. Стихия швыряла сиборнальские корабли как скорлупки. Днем мореплаватели не видели солнца.
Когда наконец они вышли в спокойные воды, Фреир висел в небе гораздо ниже, в то время как Беталикс поднимался выше, чем прежде. По левому борту лежали утесы Кампаннлата, его западный редут, мыс Финдовил. Обогнув мыс, корабли сиборнальцев подошли к берегу тропического континента и сразу же встали на якорь, на двухдневный отдых. Плотники принялись за устранение повреждений, причиненных штормами, воины-священники морской гильдии штопали паруса или купались в теплой воде лагуны. Мужчины и женщины купались нагими, в чем мать родила, - удивляя ярых пуритан-сиборнальцев - и, не выдержав, СарториИрвраш, оставшись лишь в шелковых подштанниках, тоже бросился с борта в воду.
Доплыв до пляжа, он улегся на песке отдохнуть в тенечке, где его не могло достать ни одно, ни другое солнце и, прищурив глаза, принялся рассматривать выбирающихся на берег из воды, один за другим, членов команд всех трех судов. Большинство команды «Доброй надежды» составляли женщины, крепкие и атлетически сложенные, как на подбор. Жаль, что я уже не молод, вздохнул про себя советник. Рядом с ним улегся Ио Пашаратид и замогильным шепотом заметил:
– Вот если бы королева королев была здесь, да?
– И что тогда? - лениво поинтересовался СарториИрвраш, не сводя глаз с купающихся в надежде на то, что голая Оди тоже покажется.
Ио Пашаратид совсем не по-сиборнальски ткнул его кулаком в ребра.
– Что тогда, вы спрашиваете? Тогда этот практически райский уголок превратился бы в настоящий рай.
– По-вашему, сил на наших судах хватит, чтобы завоевать весь Борлиен?
– Если считать, что на войне более половины успеха определяет чистой воды удача, то да, считаю, хватит, да что там - уверен. Мы организованы и хорошо вооружены, орды ЯндолАнганола нам в подметки не годятся.
– Ну что ж, тогда вы вправе рассчитывать, что рано или поздно королева королев действительно может оказаться под вашей опекой.
– Льщу себя подобной надеждой. Иначе зачем бы мне, по-вашему, рваться в самые горячие точки, на опасный фронт новой войны? Оттассол мне нужен как собаке пятая нога. Королева МирдемИнггала - вот о ком я мечтаю. И она будет моей, помяните мое слово.
Глава 15
Пленники и добыча
Человек шел, закинув за плечи мешок. Его одежда - останки военной формы - превратилась в лохмотья. Зной обоих солнц ожигал его нещадно. Пот обильно стекал за воротник туники, пропитывая ткань. Человек шел вслепую, почти не отрывая от дороги глаз.
Путь его лежал через вырубленные и выжженные джунгли Чвартской возвышенности восточного Рандонана. Со всех сторон, насколько хватал глаз, путника окружали черная гарь, зола и пепел, горелые пни и поваленные остатки деревьев, многие из которых еще тлели. Оглядываясь иногда по сторонам, он видел одну и ту же картину: тропа впереди и следы бушевавших вокруг пожаров. Вдалеке в небо поднимались облака темного дыма. Причина пожара была ему неизвестна, огонь мог вспыхнуть просто от нестерпимой жары. Или от выстрела из фитильного ружья, в результате погубившего миллионы деревьев. Много теннеров подряд здесь шли ожесточенные бои. Теперь вместе с уничтоженными огнем деревьями исчезли и солдаты, а с ними ружья.
Все в осанке мужчины выдавало невероятную усталость и упадок духа. Однако сдаваться он был не намерен и продолжал упрямо шагать вперед. Раз он остановился, заметив перемену - одна из двух его теней сначала сделалась менее четкой, а потом исчезла совсем. Черные облака, проплывающие над головой, заслонили Фреир. Несколько мгновений спустя Беталикс тоже поглотила клубящаяся тьма. Закапал, а потом хлынул сплошным потоком дождь. Человек кивнул и зашагал дальше. Укрыться от дождя было негде, и ему ничего не оставалось делать, как только идти вперед, сдавшись на милость природы.
Ливень быстро набрал силу и яростно заколотил по земле бесчисленными мириадами крошечных кулачков. Зола зашипела и растеклась. Небеса изливали на останки пожарища все накопленные за долгие дни запасы влаги, бросив их в последний решительный бой.
Следующим видом использованного ими оружия стал обстрел градом. Игольные уколы градин заставили человека перейти на бег. Заметив толстый поваленный ствол, он худо-бедно укрылся под ним. Привалившись спиной к корявому дереву, он сорвал кору, обнажив небольшое королевство улиточников. Лишившиеся укрытия насекомые принялись карабкаться через полноводные такиссы стекающей золы, с удивлением поводя в сторону пришельца усиками.
Не ведая об учиненном им разоре, человек уставился из-под полей изорванной соломенной шляпы вдаль, часто дыша после стремительной пробежки. Из сумерек вынырнули несколько сгорбленных фигур. То были остатки его воинства, некогда прославленной Второй Борлиенской армии. Один из солдат прошел всего в дюйме от поваленного дерева, под которым прятался человек, и тот вздохнул с облегчением от того, что эта встреча не состоялась. На груди солдата зияла широкая, еще свежая кровоточащая рана, в которую нещадно били градины. Укрывшийся под деревом от бури мужчина разрыдался. Сам он отделался легко, шишкой на голове. По сути, у него не было права уходить с поля битвы живым. Не было.
Как безутешное дитя, наплакавшись, он от усталости уснул; ничто не могло потревожить его сон, даже град.
Сон его был полон видений, в половине которых принимал участие град. Почувствовав, что градины продолжают бить его по щекам, и пребольно, он проснулся и увидел, что небеса очистились. Он вопросительно задрал голову и ничего не увидел, но град снова уколол его, на этот раз в лоб и шею. Он раздосадованно зевнул, и градины залетели ему в рот. Человек пораженно выплюнул твердые шарики на ладонь.
Искривленные хилые растения неподалеку от него были до черноты обожжены огнем. Жар закалил семенные коробочки растений, начавшие теперь лопаться одна за другой, лишь только после дождя вновь пригрело солнце. Лопаясь, коробочки производили тихий короткий звук, какой издают, разделяясь, влажные губы. Семена из них разлетались во все стороны. Обильно усыпающая землю зола будет для молодых ростков отличным удобрением.
Человек рассмеялся, внезапно почувствовав себя вполне сносно. Какую бы глупость ни вытворило полоумное человечество, природа все равно найдет выход, всякий раз новый и наверняка единственно верный. Ему тоже следует идти - своей дорогой. Проверив меч, он поправил шляпу, закинул на спину мешок и двинулся на юг.
Из зоны пожарищ он вышел к полудню. Дорога, а точнее широкая тропа, извивалась между кустами шоатапракси. В течение нескольких веков дорога, по которой совсем недавно маршировали полки, была поочередно рекой, пересохшим руслом, ложем ледника, звериной тропой, и, наконец, стала военной дорогой. Семена скромных цветов, выросших по ее обочинам, попали сюда на сапогах воинов из дальних мест. Склоны по обеим сторонам дороги вздымались почти на высоту человеческого роста. Шатаясь, человек с трудом продвигался вперед, спотыкаясь, увязая в гравии под ногами. Наконец путь по дну выемки кончился, и дорога забралась на гребень холма, с высоты которого человек увидел впереди поле с несколькими убогими хижинами.
Увидев хижины, он совсем им не обрадовался.
Поля, заросшие сорной травой, без сомнения, давно не знали руки крестьянина. Хижины тоже стояли заброшенные. У многих домов провалились крыши, и коричневые печные трубы торчали из развалин, словно грозящие небу иссохшие кулаки. Живые изгороди по обочинам дороги сгибались под тяжестью запорошившей их пыли. Пыль и прах покрывали все - поля по сторонам от дороги, хижины, дворовые постройки и выброшенный через окна мародерами нищенский скарб. Все и вся было окрашено в одинаковые серые тона, словно изготовленное из одного материала.
Такое невероятное количество пыли могли поднять только ноги солдат огромной армии, подумал человек с мешком за спиной. Эта армия была когда-то его армией. Здесь, направляясь к полю брани, совсем недавно прошла Вторая армия. Навстречу поражению. Он проиграл сражение и стал обычным беглецом, трусливо старающимся держаться в тени.
Ступая как можно тише, генерал Ханра ТолрамКетинет двинулся по главной улице деревушки. Один или два раза ему показалось, что в руинах он заметил красные глаза фагоров, тайком рассматривающих его. Глаза анципиталов взирали на него без всякого выражения, их лица-маски были непроницаемы. Он силился вспомнить эту деревню, но не смог; по пути к месту сражения его армия прошла через множество деревень, и эта была просто «еще одной деревней», через которую они прошли, изнемогая от жары. Добравшись до конца улицы, отмеченной каменным столбом, означающим местную земляную октаву, он заметил труп - убитого его разведчиками крестьянина, принятого ими за вражеского лазутчика. Если он не ошибается, недалеко отсюда должен стоять большой фермерский дом, рядом с которым был разбит лагерь и где он несколько часов спал.
Фермерский дом стоял на прежнем месте, в целости и сохранности. Он уцелел, хотя окружающие постройки почти полностью были уничтожены огнем.
Остановившись в воротах, ТолрамКетинет осмотрелся. Двор и дом стояли тихие и пустые, изнутри строения не доносилось ни звука, кроме размеренного жужжания мух. Сжав в руке меч, он двинулся вперед. В распахнутых настежь воротах стойла он увидел двух зарубленных хоксни, сплошь облепленных мухами. Гнилостная вонь достигла его ноздрей.
Фреир стоял высоко, но Беталикс уже клонился к западу. Генерал двинулся к дому; тени разной густоты, которые тот отбрасывал, придавали ему вид скучный и невзрачный. Окна заросли пылью. Когда-то, в прежней жизни, в этом доме жила женщина, жена фермера, с четырьмя детишками. И никаких мужчин. Теперь дом наполнял только высокий звон тишины.
Сбросив с плеча мешок, он поставил его у порога и пинком распахнул дверь.
– Здесь есть кто-нибудь? - крикнул он на тот случай, если в доме остановился передохнуть кто-то из его людей.
Никакого ответа. И тем не менее обострившееся чутье подсказывало ему, что в доме есть что-то живое, какое-то существо, возможно несколько существ. В выложенной камнем прихожей он помедлил. Напротив входной двери, у стены, стояли высокие часы с длинным маятником и двадцатью пятью светящимися цифрами. В остальном впечатление было обычным - обнищание военного времени, всюду разной степени, но везде по сути одинаковое, узнаваемое. Внутри дома за пределами прихожей ничего не было видно, всюду лежал густой сумрак.
Он сделал шаг вперед, за ним второй и целеустремленно зашагал по темному коридору к кухне с низким потолком.
Они стояли в кухне. Шестеро фагоров - они как будто специально ждали его там. Во мраке их глаза светились глубоким розовым светом. Позади двурогих в окне виден был цветник; яркие желтые головки цветов покачивались на ветру. Солнце падало прямо на цветы; на фоне ярких бутонов белесые шкуры фагоров были почти незаметны. Желтые блики лежали на ссутуленных спинах, на удлиненных скулах. У одного из анципиталов имелись рога.
Когда фагоры двинулись на него, ТолрамКетинет не растерялся. Дух анципиталов он почуял еще в прихожей. У двурогих были копья, но он был отличным фехтовальщиком, одним из лучших в своем классе, а теперь еще и приобрел богатый опыт. Фагоры двигались быстро, но их было слишком много - торопясь первым добраться до человека, один мешал другому. Споро орудуя мечом, он вонзал лезвие двурогим под ребра, сверху вниз, туда, где, как он знал, у них располагалось средоточие жизни. Воспользоваться копьем успел только один из анципиталов. Когда фагор сделал выпад, человек единственным ударом почти напрочь отрубил ему руку. Брызнула золотистая кровь. Несколько минут кухню оглашали только звуки ударов, стоны и тяжелое хриплое дыхание. Двурогие умирали без единого звука.
Когда последний фагор упал на пол бездыханным, по их перевязям генерал разглядел, что все это отборные солдаты его гвардии. Увидев, что сыны Фреира разбиты, двурогие забыли о союзничестве, объединившись по расовой принадлежности. Менее осторожный боец пал бы жертвой их засады. И судя по всему, недавно так и случилось. На дальнем конце просторного кухонного стола лежал труп борлиенского капрала с почти начисто выгрызенным горлом.
Торопливо выбравшись во двор, генерал ТолрамКетинет прислонился к теплому от солнца сложенному из песчаника забору. Так он стоял, глубоко дыша, неизвестно сколько времени, возможно очень долго, пока невыносимый дух разложения, который он наконец почуял, не заставил его убраться вон со двора.
Он рассчитывал остановиться там на отдых, но теперь это было невозможно. Почувствовав новый прилив сил, он забросил на спину свой мешок и снова зашагал по дороге, ведущей к побережью. Он шел к морю, к морю и человеческим голосам.
Он вошел в джунгли, и деревья обступили его. Дорога на юг шла между изогнутыми раздваивающимися стволами спиракса. Дорога превратилась в тенистую аллею, и генерал ТолрамКетинет зашагал веселее. Это были еще не джунгли - их непролазные заросли лежали много дальше. У подножия деревьев лежали солнечные пятна, ибо лишь малой толике солнечного света удавалось проникнуть на самое дно леса. Он шел словно по величественному зданию, с колоннами и столбами невероятной сложности и разнообразия.
Следующая полоса леса была размытой границей между Рандонаном и Борлиеном. Там начинался густой кустарник, сквозь который где-то вдалеке иногда проламывались неведомые мощные, крупные звери. Наверху другие представители животного мира, занимающие эту зону обитания, качались на ветвях и прыгали между деревьями, изредка соскакивая вниз, чтобы подхватить гриб или другое съестное и быстро забраться по ветвям обратно, в безопасную недосягаемость для наземных созданий. Самый верх, не видная сейчас ТолрамКетинету крыша, была усыпана неизвестными ему цветами; меж ними летали птицы, которых он тоже не мог видеть, но слышал все время. Самые высокие места крыши, особого рода насесты, которыми служили самые высокие деревья, торчащие над лесным пологом, облюбовали хищные птицы, не поющие песен, зато день за днем обозревающие окрестности в поисках добычи.
Торжественность дождевого леса заключалась в том, что он представлялся вошедшему в него чем-то гораздо более вековечным, чем саванна или, скажем, пустыня. На самом же деле это было не так. За 1825 малых лет Гелликонии, составляющих один ее Великий Год, сложный организм джунглей мог поддерживать свое существование в течение лишь половины этого срока. При ближайшем рассмотрении у каждого дерева в корнях, в ветвях, листве и семенных коробочках или плодах можно было обнаружить особые приспособления, сейчас не задействованные, но способные, если понадобится, в случае перемены климата к худшему поддержать существование растения в бесплодной пустоши и даже (в состоянии спячки) на морозе под снегом.
Сам этот биоценоз взирал на условия своего бытия как на нечто неизменное. Истина же заключалась в том, что все творения природы - любое из них было гораздо более сложным и чудесным, чем все, что человек мог надеяться создать - возникли всего несколько веков назад по велению механизмов выживания, сохранившемуся в упавших в землю семенах и орехах и воспрянувшему по мановению теплого солнечного луча, словно волшебной палочки.
В иерархии леса растения, деревья и травы, располагались в строгом порядке, представляющемся случайным только неподготовленному. Все - и растения, и любые животные, и насекомые - все знали то место, которое могли бы назвать своим. В этом своде законов лишь другие были редким исключением из правил. В лесу обитали фагоры, они строили свои хижины в просторных промежутках между корнями самых высоких деревьев, и другие оказывались в компании двурогих нередкими гостями, играя роль чего-то среднего между домашними зверьками и рабами.
Очень часто фагоры устраивали поселок, состоящий из десяти-двенадцати хижин, у подножия большого старого дерева. Такие места ТолрамКетинет предусмотрительно обходил стороной, делая широкий круг. После происшествия в фермерском доме он больше не доверял фагорам и старался держаться подальше от их жилищ, вокруг которых, высматривая чужаков, по ветвям носились «сторожевые псы», ловко перепрыгивая с дерева на дерево.
Иногда в таких поселениях можно было встретить даже людей. Их крохотные жилища ютились возле хижин фагоров. Этих людей, как правило жалких полунагих и полуголодных созданий, фагоры принимали в племена на правах, несколько отличных от прав других. Впечатление было такое, словно закадычные друзья фагоров, другие, замолвили перед двурогими словечко за своих отдаленных родственников и с тех пор жили с ними в мире и согласии.
Большинство этих человеческих ничтожеств были дезертирами из Второй армии. С некоторыми из них генерал ТолрамКетинет тайком вел переговоры, надеясь склонить идти с ним. Некоторых удавалось уговорить, но таких было немного. Другие кидали им вслед с деревьев палки. Те, кто пошел с генералом, говорили, что по горло сыты войной, но идут со своим прежним командиром потому, что и джунгли, полные чужих звуков, запахов, дающие крайне скудную и однообразную пищу, им надоели хуже некуда.
После целого дня путешествия маленького отряда по почти непроходимому лесу под проливным дождем военная наука быстро вспомнилась, и командование генерала было восстановлено, словно дисциплина была единственным средством унять душевное беспокойство, порожденное неопределенностью существования. ТолрамКетинет тоже преобразился. Ничто в его осанке больше не напоминало беженца с передовой, не говорило о недавно пережитом поражении. Расправив плечи, он вновь выступал быстро и решительно, но уже с уверенностью облеченного властью человека. Все его черты застыли и заострились; из старика он в считанные часы вновь превратился в молодого, полного энергии человека. Чем больше исполнителей приказов собиралось под его началом, тем с большей легкостью он эти приказы отдавал и тем более правильными и своевременными они казались. Благодаря переменчивой людской природе он стал тем, кем люди хотели его считать.
Так маленький отряд вышел к берегу реки Касол.
Ободренные переходом и воодушевленные, борлиенцы с ходу напали на крохотный речной городок Орделей и захватили его. После такой легкой победы отряд еще больше воспрял духом.
Среди кораблей у орделейской пристани был и ледовоз, несущий флаг лордриардрийской ледоторговой компании. Когда город был взят, ледовоз, «Лордриардрийский увалень», отчалив, попытался улизнуть вниз по реке, но ТолрамКетинет со своими бойцами пресек это бегство.
Насмерть перепуганный капитан лепетал что-то о своем нейтралитете и дипломатической неприкосновенности. В Орделее он был по торговому делу, но не только - ему было велено разыскать генерала ТолрамКетинета и вручить ему письмо в собственные руки.
– Где же ты собираешься искать генерала? - грозно спросил ТолрамКетинет.
– Генерал где-то в джунглях, бьется за своего короля, хотя война уже давно проиграна.
Когда к его горлу приставили меч, капитан признался, что уже послал платного гонца с письмом к генералу; по его мнению, на этом его обязательства кончались. Действовал он по инструкциям, полученным от капитана Криллио Мунтраса.
– О чем говорилось в этом письме? - потребовал ответа ТолрамКетинет.
Капитан поклялся, что понятия не имеет. Кожаный кошель, в котором находилось письмо, был скреплен личной печатью королевы королев, МирдемИнггалы. Кто рискнет вмешиваться в дела царственных особ?
– Но ты-то, прохвост, верно, уснуть не мог, пока не разнюхал, о чем говорится в письме? Отвечай, слизняк!
Чтобы добиться ответа, над капитаном пришлось потрудиться. Прижатый к полу перевернутым столом, капитан признался, что действительно прочитал письмо, но не вскрывал его специально, а оно раскрылось само, случайно. Таким вот образом, сам того не желая, он узнал, что королева королев отправлена королем ЯндолАнганолом в ссылку на северное побережье моря Орла, в некое местечко, именуемое Гравабагалинен; что королева опасается за свою жизнь и она надеется, что ее далекий друг, генерал, сражающийся на Западной войне, все же сумеет благополучно добраться к ней. Королева молится за него Акханабе и просит бога защитить ее друга от всех напастей.
Услышав такое, генерал ТолрамКетинет побледнел. После чего, повернувшись, вышел из капитанской каюты на воздух и долго стоял на палубе и смотрел на темную воду, возможно, затем, чтобы солдаты не могли видеть его лица. Надежда, страх, желание - вот что проснулось в нем. Едва слышно он пробормотал молитву, попросив бога ниспослать ему удачу в любви - большую, чем была отпущена ему на поле брани.
По приказу генерала его воины выбросили помятого капитана на берег, после чего «Увалень» был объявлен борлиенским судном. Прочесав амбары городишка, они запаслись провизией и на рассвете следующего дня отплыли, взяв курс на далекий океан.
Высоко над джунглями тихо плыл по своей орбите Аверн. Среди обитателей станции наблюдения были и такие, кто, будучи лишь поверхностно знаком с разнообразием тактики и военных обычаев простирающегося внизу мира, не мог взять в толк, под ударами какой силы пала Вторая армия Борлиена. Подобного рода любопытствующие тщетно пытались найти среди рандонанцев сплоченный организованный блок сопротивления, так сказать борцов за независимость и патриотов, кровно обиженных вторжением на земли своей отчизны чужеземцев.
Ничего подобного на территории Рандонана обнаружить им не удавалось, да там и не было такой силы, о которой стоило бы говорить. Рандонанцы, по большей части полудикие кочевники, живущие племенным строем, существовали в полной гармонии со своими местами обитания. Некоторые из племен занимались примитивным сельским хозяйством, обрабатывая полоски земли. По улицам рандонанских деревень свободно бродили собаки и свиньи, а матери с малолетними детьми могли походя покормить вместе со своими малышами и щенка и поросенка, что считалось в порядке вещей. Рандонанцы никогда не убивали больше, чем требовалось, чтобы прокормиться семье, охота никогда не становилась забавой. Многие племена поклонялись другим как богам, при этом не упуская случая подстрелить из лука свое божество, коль скоро оно попадалось на глаза, когда легкомысленно болталось на ветвях своего просторного лесного дома. Люди своеобразного душевного настроя, рандонанцы обожествляли рыб, или деревья, или женские менструации, духов, а то и раздвоенные полуденные тени.
Разобщенным и слабым рандонанцам приходилось терпеть общины фагоров, созданий вялых и незлобливых, обитавших по большей части в малопригодных для жизни лесах, охотно соглашавшихся быть проводниками и за бесценок предлагавших на обмен сытные грибы. В свою очередь фагоры проявляли мало интереса к племенам людей, хотя среди рандонанцев и ходили легенды об обычаях сталлунов в брачный период воровать в деревнях женщин.
Фагоры готовили по собственному рецепту пьянящее зелье, сброженный напиток под названием «раффел». Иногда фагоры варили и другой дурманящий состав - рандонанцы называли его «вулумунвум» - он, по общему мнению, изготавливался из отвара коры дерева вулу и особого сорта грибов. Сами рандонанцы варить хороший вулумунвум не умели и потому охотно выменивали его у фагоров. Когда в деревне появлялся вулумунвум, пиршество затягивалось далеко за полночь.
После употребления внутрь горячительного вулумунвума с пирующими иногда случались разные любопытные вещи, вроде бесед с духами умерших предков. Духи советовали рандонанцам не сидеть на месте, а идти в Пустыню и предаваться там игрищам.
Тогда племя ловило своих богов, других, привязывало их к бамбуковым тронам и на плечах несло через переплетение джунглей. В таких процессиях обычно участвовало все племя, мужчины и женщины, дети, собаки и свиньи, домашние попугаи, кошки, и прочая и прочая. Добравшись до Касола, официальной границы, племя вброд переходило реку и углублялось в земли Борлиена, вытаптывало возделанные нивы и вело себя крайне непристойно.