Страница:
Как только Оттассол прочно окажется в наших руках, наши корабли с войсками на борту начнут подниматься/поднимутся по реке к столице, Матрассилу. Из донесений моих агентов следует, что в столице мы найдем дружественную поддержку в лице отца королевы королев и сплотившейся вокруг него оппозиционной коалиции. Шаткому правлению короля ЯндолАнганола будет без помех положен конец. Он будет выведен из игры путем физического устранения. Мир ничего не потеряет, оставшись без этого приспешника фагоров.
Когда Борлиен окажется в нашей власти, мы сразу же нанесем разящий удар на север, через весь Дикий Континент, из Оттассола прямо на Рангобандриаскош.
Собравшиеся здесь мои друзья, все вы так или иначе исполните ведущую роль в будущих действиях. Предавайтесь же отдыху - впереди ждет тяжелая, но достойная работа, а кроме того, всемирная слава. По нашему плану, если будет на то воля Божья, основная часть флота сможет выйти/выйдет/должна будет выйти из порта с восходом Фреира через два дня.
Перед нами алеет/будет алеть заря великого будущего, друзья.
На этот раз аплодисменты были подобны грохоту горного обвала.
Глава 12
– Всюду неизменные грубость и невежество… Ежедневный рабский труд нисколько не улучшает удел людей. Но те, у кого нет работы и кому нечем заработать на жизнь, находятся в еще более тяжком положении. И выхода нет. Крестьян ничуть не интересует происходящее за пределами их деревни, и более того, их вообще не интересует то, что не связано с процессом набивания брюха дешевой едой. Посмотри на этот ленивый сброд! Если бы у меня было столько же ума, сколько у них, я по-прежнему попрошайничал бы в городском парке Олдорандо…
Разглагольствующий философ раскинулся на мягких подушках: одна была удобно подложена под голову, на другой покоились его босые ноги. В правой руке он держал бокал своего любимого «Огнедышащего» с лимоном и колотым льдом, а его левая рука обвивала стан молодой женщины, чью левую грудь он небрежно ласкал.
Публика, к которой философ обращался, состояла всего из двух слушателей, - не считая молодой женщины, сидевшей с закрытыми глазами. Сын философа, полуопустив веки и приоткрыв рот, привалился к мачте судна, тихо скользящего по реке. Сбоку от молодого человека на бочке стояло блюдо с желто-голубыми ягодами гвинг-гвинг, которые он время от времени отправлял в рот, чтобы потом плюнуть косточкой в проплывающие мимо разнокалиберные лодки.
Прислонившись головой к мачте, под парусиновым тентом, защищающим его от лучей палящего солнца, лежал другой молодой человек, очень бледный, обильно потеющий и захлебывающийся собственным невнятным приглушенным бормотанием. Ноги юноши постоянно беспокойно двигались под полосатым одеялом; с той поры как судно-ледовоз покинуло Матрассил и направилось на юг, молодого человека трепала лихорадка. Минуты просветления редко выпадали бедняге, и потому пожилой философ мог считать его еще менее благодарным слушателем, чем едока гвинг-гвинг.
Но пожилого человека подобные трудности не обескураживали.
– Например, во время нашей последней остановки я подошел к одному местному полудурку, довольно почтенному на вид старцу, который стоял, прислонившись спиной к дереву, и спросил его, не кажется ли ему, что с каждым годом жара становится все сильнее и сильнее. И знаете, что он ответил? «Жара, капитан, - сказал он, - была всегда, с самого первого дня сотворения мира». «И что же это был за день?» - спросил тогда я. «Точно не знаю, - ответил мне этот деревенский мешок с мусором, - но, говорят, было это в Века Льдов». Можете себе представить: в Века Льдов! Нет, эти парни - настоящие идиоты, у них в голове пусто. До них не докричишься. Взять хотя бы религию. Моя родина - правоверная страна, но в Акханабу мы не верим. Я тоже не верю в Акханабу, но не потому что так повелось, а по веским причинам. Но возьмите этих деревенских тупиц - на поверку окажется, что ни в какого Акханабу они тоже не верят, и не по каким-нибудь причинам, а потому, что мозгов нет…
Оратор прервался, чтобы покрепче ухватиться за грудь молодки и как следует хлебнуть «Огнедышащего».
– …в Акханабу они не верят потому, что ума не хватает. Зато поклоняются каким угодно демонам, другим, номадам, драконам. Представляете, они до сих пор верят в драконов… И готовы обожествить МирдемИнггалу. Я попросил своего управляющего поводить меня по деревне. И почитай в каждой хижине на стене висит портрет МирдемИнггалы. Но самое интересное, что и ее они на самом деле не любят, просто так положено… Потому что, как я уже говорил, их не интересует ничего, только как, когда и чем набить брюхо.
– Сиську больно, - вдруг подала голос девица.
Философ зевнул, прикрыв рот правой рукой, и спросил себя, почему он предпочитает компанию первых встречных обществу собственной семьи - а ведь речь шла не только о недоумке-сыне, но и о жене, даме еще небезынтересной, и о взрослой дочери. Но нет, ему было больше по душе плыть по реке, бесконечно плыть по этой длиннющей дороге в компании молодой шлюхи и больного парня, вероятнее всего чокнутого, поскольку по его словам выходило, что он совсем недавно прибыл из другого мира.
– Плеск воды лучше всякого успокоительного. По мне, так ничего другого и не надо. Пора на покой, но как я смогу уснуть без плеска мелкой волны за бортом? Есть ли объективное доказательство того, что Акханаба не существует? Конечно есть. Создать такой сложный мир, как наш, с постоянным круговоротом жизни, с людьми, приходящими в этот мир и в свой срок уходящими из него, подобно бесконечному притоку из земных недр драгоценных камней, которые нужно гранить и полировать, прежде чем высыпать перед покупателем, - нет, для этого нужно быть по-настоящему головастым, Бог ты или не Бог. Верно я говорю? Верно?
Не дождавшись ответа, он указательным и большим пальцем ущипнул девку за грудь, отчего бедняжка вскрикнула и торопливо отозвалась:
– Верно, верно, как изволите.
– То-то. Верно, я говорю. Так вот, если уж ты такой умный, так что тебе за радость сидеть и таращиться сверху на глупость своих подданных? Все повторяется из года в год, из века в век, из поколения в поколение, и ничего, нигде и никогда не становится лучше - от такого однообразия можно сбрендить. «В Века Льдов…» - Всемогущего ради…
Зевнув, философ смежил веки.
Девица толкнула его в бок.
– Ладно. Если уж вы такой умный, тогда скажите, кто создал мир? Если не Акханаба, тогда кто?
– Поменьше болтай, - буркнул философ.
Ледяной капитан Мунтрас заснул. Проснулся он только тогда, когда «Лордриардрийская дева» готовилась стать до утра на якорь в Осоилима, где ему предстояло познать гостеприимство местного отделения «Лордриардрийской ледоторговой компании». Ледяной капитан гостил во всех без исключения своих представительствах по очереди, отчего на сей раз его плавание вниз по реке из Матрассила затянулось дольше обычного и почти сравнялось с плаванием вверх по реке, когда его груженные льдом суда тянули против течения упряжки хоксни.
Дом компании в Осоилима был устроен пройдохой-капитаном еще в молодые годы - по некой причине, о которой он вспоминал каждый раз, причаливая здесь. Думал он об этом и сейчас, наблюдая, как матросы бросают с борта «Девы» концы на берег. Упомянутая причина вздымалась над ним на три сотни футов из пышной рощи брассимпса, очень хорошо разрастающегося в этих краях. Причина господствовала над джунглями, была главной темой речного пейзажа, отражалась в воде. А кроме всего прочего, причина влекла пилигримов со всего Кампаннлата, жаждая преклонения - и… льда. Причина именовалась Осоилимской скалой.
Местный управляющий компании, седовласый мужчина с явственным димариамским акцентом, по имени Грендо Паллос, поднявшись на борт «Девы», горячо пожал своему хозяину руку и принялся помогать Диву Мунтрасу, руководившему высадкой пассажиров. Когда последний из фагоров, занятых выгрузкой тюков и ящиков с товарами, помеченных надписями «ОСОИЛИМА», сошел на берег, Паллос вернулся к ледяному капитану.
– Маловато у вас пассажиров - всего трое.
– Это пилигримы. Как идет торговля?
– Не слишком. Вы ничего мне не привезли?
– Ничего. Там, в Матрассиле, они совсем обленились. Во дворце сплошные перевороты. Не лучшее время для торговли.
– Да, я тоже слышал об этом. Копья и деньги редко дружат. Жаль, что так вышло с королевой. Хотя если союз с Олдорандо действительно будет заключен, пилигримов здесь должно прибавиться. А вот когда даже самые набожные начнут говорить, что солнце припекает слишком сильно для паломничества, наступят по-настоящему трудные времена, Криллио, по-настоящему трудные. Когда все это кончится, вот что мне хотелось бы знать. Правильно вы решили, сейчас самое время уйти на покой.
Подняв бровь, ледяной капитан отвел Паллоса в сторону.
– У меня на борту есть один паренек, странный малый. Вот не знаю, что с ним делать. Его имя - БиллишОвпин. По его словам, он спустился к нам из другого мира. Я допускаю, что он просто мог спятить, но то, что он болтает, иной раз весьма занятно. Кроме того, он считает, что умирает от неизлечимой болезни. По-моему, он просто подцепил лихорадку, когда ему пришлось посидеть в застенке матрассильского дворца. Я хотел бы попросить твою жену посмотреть за ним. Сделай это для меня.
– Запросто. Завтра поговорим о том, сколько пойдет на его содержание.
Так Билли Сяо Пин сошел в Осоилима на берег. Вместе с ним сошла молодая леди по имени АбазВасидол, воспользовавшаяся случаем бесплатно добраться до Оттассола. Мать Абаз, старая знакомая капитана Мунтраса МэттиВасидол, была хозяйкой одного из веселых домов на окраине Матрассила.
Распив по бокалу вина, капитан и его управляющий пошли посмотреть Билли, уже устроенного в скромной, но чистой комнатке, где хлопотала жена Паллоса.
В кровати на чистых простынях Билли сразу полегчало. По указанию капитана ему было прописано «натирание позвоночника куском льда», по мнению Мунтраса помогающее от всех хворей. Лихорадка прошла, Билли больше не чихал и не кашлял - едва Матрассил остался позади, аллергию как рукой сняло. Улыбнувшись Билли, капитан заметил, что помирать ему рановато.
– Я скоро умру, капитан, и знаю это точно, - упрямо ответил Билли, - но все равно, спасибо за заботу и вообще за все.
После ужасов Матрассильского дворца общество гостеприимного капитана поистине было подобно благословенному чуду.
– Ты не умрешь. Во всем виноват ядовитый вулкан, извергающаяся гора Растиджойник - от ее зловония спасу нет. В Матрассиле заболел не только ты; весь город кашляет и чихает. Симптомы у всех одинаковые - из глаз льет, боль в горле. Скоро ты окончательно придешь в себя, поднимешься на ноги и все будет хорошо. Никогда не сдавайся, в особенности раньше срока.
Билли слабо закашлялся.
– Может быть, вы и правы. Возможно, простуда отдалила развитие моей другой, смертельной болезни. Вирус «геллико» уже сидит во мне, и от него нет спасения, потому что иммунитета у меня нет, хотя вулканические газы могли оттянуть развязку на неделю-другую. Так что, можно сказать, эти две недели свободы и настоящей жизни мне подарила судьба. Пожалуйста, помогите мне встать.
Размяв ноги, он через минуту уже ходил по комнате сам, потирая руки и смеясь.
Мунтрас, управляющий и его жена стояли у двери и улыбались, глядя на Билли.
– Да, мне полегчало! - восклицал тот. - Сильно полегчало! Знаете, капитан, а ведь я начинал ненавидеть ваш мир. Я думал, что свою смерть мне так и придется встретить в Матрассиле.
– Наш мир совсем не так уж плох, стоит только узнать его получше.
– Но сколько здесь религии!
– В нашем мире, где фагоры и люди живут бок о бок, без религии не обойтись, - ответил Мунтрас. - Столкновение двух чужеродных культур не могло не привести к возникновению веры.
Пораженный глубиной и мудростью этого замечания, Билли застыл в задумчивости, чем и воспользовалась госпожа Паллос. Не уделив словам капитана особого внимания, она крепко взяла молодого гостя за локоть.
– Вот вам и лучше, - сказала она. - Отведу вас умыться, и снова будете как новенький. А после этого накормлю вас ужином, у меня отличный скофф, это именно то, что вам нужно.
– Вот-вот, - поддержал хозяйку капитан Мунтрас, - а кроме того, у меня, Билли, есть для тебя другое средство, не хуже доброго ужина. Уверен, ты уже обратил внимание на эту молодую девицу, Абаз, - так вот, я пришлю ее к тебе. Ее мать мой старый друг. Дочка хороша собой и умна, очень многообещающая девушка. Полчасика, проведенные в ее обществе, несомненно пойдут тебе на пользу.
Вопросительно взглянув на капитана, Билли залился краской.
– Я уже говорил и повторяю, что я рожден вне Гелликонии, в другом мире, и наши тела могут иметь сильные отличия, о которых я понятия не имею… Не знаю, выйдет ли у меня что-нибудь? Хотя ведь физически мы одинаковы… А эта девушка, она согласится?
Капитан Мунтрас от души рассмеялся.
– Сдается мне, ты ей понравился. По крайней мере больше меня. Я знаю, Биллиш, о чувствах, которые ты питаешь к королеве, но прошу тебя: взгляни на это как на профилактику. Пусть ничто не отвлекает тебя. Призови на помощь воображение, и уверяю тебя - Абаз покажется тебе ничем не хуже королевы.
Щеки Билли продолжали пылать.
– О Земля, что творится… Что же мне ей сказать? Да, пожалуйста, пускай она придет, хоть бы получилось, хоть бы…
Капитан и хозяева дома со смехом вышли из комнаты. Потирая руки, Паллос с улыбкой сказал:
– А парень определенно не лишен отваги и имеет склонность к исследованию нового. Вы хотите пристроить за него эту девицу? Или подзаработать на нем?
Зная о том, как сильна в управляющем коммерческая жилка, Мунтрас промолчал. Возможно, почувствовав недовольство хозяина, Паллос быстро проговорил:
– Эта его болтовня о смерти - вы верите в то, что он действительно мог спуститься из другого мира? Неужели такое возможно?
– Давай еще клюкнем, и я покажу тебе, что он мне дал.
Велев слуге позвать Абаз, капитан что-то прошептал девушке на ухо, чмокнул ее в щеку и отослал к Билли.
За окном сгущались мягкие сумерки. В западной части горизонта теплился Беталикс. Выйдя на веранду дома Паллоса, мужчины уселись в плетеные кресла, поставив бутылку и лампу между собой. Положив на стол тяжелый кулак, Мунтрас раскрыл ладонь.
На его ладони лежали заветные часы Билли с окошком с тремя рядами цифр, в каждом из которых последняя пара беспокойно мигала, быстро меняясь:
…
11: 49: 20 19: 00: 52 23: 15: 43
– Вот это да! Какая красота! Сколько же это может стоить? Он продал это вам? - заторопился с вопросами управляющий.
– Этой вещице нет цены - она единственная в своем роде, - ответил Мунтрас. - По словам Билли, штуковина эта показывает время Борлиена - вот эти цифры посередке, - а кроме того, время мира, с которого он спустился, и время какого-то другого мира, с которого он не спускался. Другими словами, он представил мне это в подтверждение своей немыслимой байки. Чтобы изготовить такие сложные часы, нужно быть отличным мастером, которых, возможно, в целом мире раз, два и обчелся. Скорее даже не мастером, а самим Богом. Слушая рассказы мальчишки, я постоянно ловлю себя на мысли о том, что парень сумасшедший, по-настоящему сумасшедший. К примеру, Билли поведал мне, что мир, с которого он спустился, летает у нас над головами, а его обитатели заняты тем, что глядят сверху на убогих жителей земли внизу. Эти люди, обитатели летающего мира, точно такие же, как я и ты, Паллос. И никаких тебе богов.
Глотнув «Огнедышащего», Паллос покачал головой.
– Надеюсь, хотя бы в мои деловые бумаги они не подсматривают.
От реки к веранде уже потянулся туман. Где-то в сумерках мать звала домой сына, пугая его грыбой, вылезающей в темноте из воды и глотающей маленьких детей в один присест.
– Эти славные часики уже успели побывать в руках короля ЯндолАнганола - мой парень предложил их ему в подарок. Но тот их не принял, усмотрев в них недобрый знак, знамение близящейся беды, так-то. Борлиен, Панновал и Олдорандо очень скоро объединятся, а их истерическая религия скрепит союз. Ступив на торную тропу религии, король не может сейчас позволить себе ничего, что могло бы пошатнуть его веру…
Капитан постучал по стеклу часов подушечкой пальца.
– В этой драгоценной безделице заключено столько сомнения, подрывающего любые основы веры, что и представить трудно. В ней можно видеть и повод к надежде, и причину бояться близкого будущего. Все зависит от того, кто ты и как смотреть.
Капитан похлопал себя по нагрудному карману куртки.
– Она - такое же послание нам, как и это доверенное мне одной высокородной особой обычное письмо, что лежит у меня здесь. Мир не стоит на месте, а меняется, и сейчас эти перемены столь быстры, что их легко можно заметить, Грендо, имей в виду.
Вздохнув, Паллос снова отпил из своего бокала.
– Не хотите взглянуть на мои бухгалтерские книги, Криллио? Дела идут ни шатко ни валко, я предупреждал вас об этом еще в прошлом году.
Оглянувшись на Паллоса, похожего в колеблющемся свете лампы на живого мертвеца, Мунтрас поморщился.
– Хочу задать тебе один вопрос, Грендо, личный. Есть в тебе хоть капля любопытства? Я показал тебе эту штуковину, причем объяснил, что таких часов нигде больше не увидишь и прибыли они из другого мира. А за стеной, вот за этой стеной сейчас кувыркается с девкой странный парень Билли, занятый своим первым румбо на этой земле, - тебе не интересно, хотя бы, встанет у него или нет? Разве ты никогда не хотел знать больше, Грендо? Отрываешь ты когда-нибудь нос от гроссбуха?
Паллос принялся чесать щеку, потом неторопливо перешел на подбородок, для чего склонил голову набок.
– Это сказки, а сказки рассказывают детям… Вы слышали, что совсем недавно кричала мать своему мальцу: грыба, что живет в реке, ночью выйдет из воды и сожрет его. С тех пор как я живу в Осоилима, здесь никто не видел ни одной грыбы, а ведь это почти за восемь лет. Всех грыб перебили - уж очень хорошая и крепкая у них шкура. За шкуру, содранную с одной грыбы, можно было выручить отличные деньги. Нет, хозяин, этот Биллиш рассказывает вам сказки. Способен ли человек создать целый мир? И даже если так, что с того? Будет ли от этого польза для моих цифр, как по-вашему?
Вздохнув, Мунтрас повернулся в своем кресле так, чтобы можно было смотреть в туман, куда он и уставился, может быть в надежде, что оттуда, в доказательство того, что рассудительный Паллос с начала до конца неправ, внезапно появится грыба.
– Если этот молодчик Биллиш сумеет управится с кууни, я отведу его на вершину Скалы - у него должно хватить на это сил. Неплохо бы поужинать: нельзя ли попросить твою жену приготовить нам что-нибудь?
Осоилимский управляющий поднялся и ушел, а Мунтрас остался сидеть как сидел, не меняя позы, и, подняв бровь, смотрел в темноту. Посидев немного, он закурил вероник и с удовольствием принялся следить за тем, как ароматный дым уплывает к стропилам и клубится там. О своем сыне он вспомнил лишь один раз, вскользь, потому что хорошо знал, где Див может быть: на местном базаре. Постепенно ледяной капитан унесся мыслями далеко-далеко.
По прошествии некоторого времени, держась за руки, появились Билли и Абаз. Щек Билли едва хватало, чтобы вместить ухмылку. Молодые люди молча уселись за стол. Так же молча Мунтрас предложил им по стаканчику «Огнедышащего». Билли покачал головой.
По всему было видно, что недавно пережитое задело его чрезвычайно. Что касается Абаз, та выглядела спокойно и умиротворенно, словно только что вернулась из какой-нибудь матрассильской церкви, где бывала с матерью. Черты ее лица чем-то напоминали Мэтти в молодые годы, но в ней еще был заметен глянец спокойствия и благополучия, незнакомых Мэтти в молодые годы. Взгляд Абаз был прямым и открытым, в то время как Мэтти прятала глаза и редко смотрела открыто, хотя, по мнению Мунтраса, считавшего себя знатоком человеческих душ, и в дочери и в матери преобладала одинаковая, очень импонирующая ему сдержанность. Абаз торопилась уехать из Матрассила, где оказалась втянутой в неприятную историю, и бегство удалось, в чем немалую роль сыграли ее спокойствие и сдержанность. Сейчас, в легком платье, выгодно подчеркивающем высокую молодую грудь и хорошо гармонирующем с ее каштановой гривой, Абаз была особенно хороша, что не мог не признать даже настроенный философски и скептически Мунтрас.
Глядя на девушку, он вдруг подумал, что, может быть, Бог, все же действительно существует. Может быть, несмотря на весь идиотизм людей, Бог все же правит миром, раз в нем возможна такая красота, как Абаз…
Наконец, выдохнув очередной клуб дыма, Мунтрас задал свой вопрос:
– Скажи, Биллиш, в твоем мире мужчины и женщины тоже нисходят до общения по-простому?
– Этому «простому», как вы выразились, общению нас учат в восемь лет, для чего в наших школах существует целый раздел науки, - отозвался Билли, нежно поглаживая руку девушки. - Но здесь… с Абаз… - ни о какой науке тут речь идти не может, здесь все было на самом деле… все по-настоящему… О, Абази… - благоговейно прошептав имя своей соседки, Билли пылко поцеловал ее в щеку, потом не выдержал и впился в губы. Абаз отвечала ему покорно, но без излишней страстности.
Потом, поднявшись, Билли пожал Мунтрасу руку.
– Вы были совершенно правы, мой дорогой друг, - Абаз ни в чем не уступает королеве, а во многом и превосходит ее. Она божественна.
– По-моему, все женщины одинаковы, и только воображение мужчин наделяет их чертами различия. Есть старая пословица: «От румбо все кровати скрипят одинаково». У тебя слишком живое воображение, Билли, вот в чем дело. Абаз - девушка хорошая во всех отношениях, а в некотором роде у нее талант, и решив, что ее общество заставит тебя на многое взглянуть по-новому, я не ошибся. Скажи, Биллиш, кууни в нашем мире так же глубоки, как в вашем?
– Нет, они глубже, мягче, слаще… - повернувшись к своей соседке, Билли снова принялся ее целовать.
Капитан вздохнул.
– Ну будет вам, помиловались - и хватит. В ином страсть так же утомительна, как в другом пьянство. Иди к себе, Абаз. Я хочу поговорить с этим молодым человеком и, если возможно, услышать от него что-нибудь путное… Послушай, Биллиш, с тех пор как мы сошли с корабля на берег, у тебя, конечно же, не было времени смотреть по сторонам, ты почти все время валялся в кровати, по одной причине или другой, но, возможно, теперь у тебя нашлось немного времени, чтобы оторвать взгляд от роскошных прелестей этой грудастой красотки и чуть-чуть оглядеться. Ты видел Осоилимскую скалу, вот о чем я хочу спросить? Если еще не видел, то не пожалеешь, - через час я хочу подняться на нее вместе с тобой. Если уж у тебя хватило сил взобраться на Абаз, то хватит сил и одолеть Скалу.
– Конечно, я пойду с вами, если Абаз тоже пойдет.
Подняв на Билли глаза, Мунтрас ухитрился изобразить на лице одновременно и усмешку и гневную гримасу.
– Ответь мне пожалуйста, приятель Биллиш, ты случайно не с Пеговина, что в Геспагорате, - тамошние жители известные шутники?
– Послушайте…
Билли повернулся к капитану и взглянул ему прямо в налитые кровью глаза.
– Я именно тот, кем называю себя, - человек из другого мира. Я родился и вырос не на Гелликонии, но вышло так, что мне позволено было спуститься на вашу планету. Вот я и прилетел сюда при помощи специального аппарата, о котором уже рассказывал, хотя лихорадка не позволяла мне тогда как следует собраться с мыслями. Я ни за что не стал бы лгать вам, Криллио, потому что очень многим вам обязан. Можно сказать, я обязан вам больше чем жизнью.
Капитан небрежно махнул рукой.
– Ты ничем мне не обязан, Биллиш. Никогда не стоит считать, что кто-то перед тобой в долгу - лично я этим не грешу. Помнишь, я рассказывал тебе, что когда-то давно был нищим? Так что я никакой не благодетель и не святой - успокойся и не считай, что ты в неоплатном долгу передо мной.
– Но вы усердно работали и создали свое дело, преуспевающее и прибыльное, отлично налаженный механизм. Сам король называет вас своим другом…
Выпустив из сложенных трубочкой губ тонкую струйку дыма, Мунтрас холодно ответил:
– Так вот в чем и дело, вот что не дает тебе покоя?
– Король ЯндолАнганол? Но ведь вы же с ним друзья, верно?
– Скажем так: я веду с его королевским величеством некоторые торговые дела.
Билли взглянул на капитана, улыбаясь половинкой рта.
– Кажется, вы не слишком любите короля ЯндолАнганола?
Покачав головой, капитан затянулся трубкой и ответил:
– Биллиш, по всему видно, что тебе наплевать на религию - мне, по правде сказать, тоже. Но должен предупредить тебя, что в Кампаннлате религия очень сильна и с ней тут шутки плохи. Помнишь, как его величество бросил тебе обратно часы, которые ты пытался подарить ему? Король Борлиенский суеверен до мозга костей, что же в таком случае говорить о его подданных? Если тебе вдруг взбредет в голову показать эти часы какому-нибудь осоилимскому крестьянину, он побежит к соседям, и те схватят тебя как еретика и бунтовщика - хорошо еще, если не устроят самосуд, - так что не вздумай. Конечно, тебя могут принять за святого, но могут и заколоть вилами.
– Но почему?
– Тут нет логического объяснения. Люди боятся незнакомого. Один-единственный безумец способен изменить мир. Запомни это, Биллиш, я говорю это для твоего же блага. Так-то. Все, хватит разговоров, пошли.
Когда Борлиен окажется в нашей власти, мы сразу же нанесем разящий удар на север, через весь Дикий Континент, из Оттассола прямо на Рангобандриаскош.
Собравшиеся здесь мои друзья, все вы так или иначе исполните ведущую роль в будущих действиях. Предавайтесь же отдыху - впереди ждет тяжелая, но достойная работа, а кроме того, всемирная слава. По нашему плану, если будет на то воля Божья, основная часть флота сможет выйти/выйдет/должна будет выйти из порта с восходом Фреира через два дня.
Перед нами алеет/будет алеть заря великого будущего, друзья.
На этот раз аплодисменты были подобны грохоту горного обвала.
Глава 12
Пассажир, спускающийся вниз по течению, и его рассказы
– Всюду неизменные грубость и невежество… Ежедневный рабский труд нисколько не улучшает удел людей. Но те, у кого нет работы и кому нечем заработать на жизнь, находятся в еще более тяжком положении. И выхода нет. Крестьян ничуть не интересует происходящее за пределами их деревни, и более того, их вообще не интересует то, что не связано с процессом набивания брюха дешевой едой. Посмотри на этот ленивый сброд! Если бы у меня было столько же ума, сколько у них, я по-прежнему попрошайничал бы в городском парке Олдорандо…
Разглагольствующий философ раскинулся на мягких подушках: одна была удобно подложена под голову, на другой покоились его босые ноги. В правой руке он держал бокал своего любимого «Огнедышащего» с лимоном и колотым льдом, а его левая рука обвивала стан молодой женщины, чью левую грудь он небрежно ласкал.
Публика, к которой философ обращался, состояла всего из двух слушателей, - не считая молодой женщины, сидевшей с закрытыми глазами. Сын философа, полуопустив веки и приоткрыв рот, привалился к мачте судна, тихо скользящего по реке. Сбоку от молодого человека на бочке стояло блюдо с желто-голубыми ягодами гвинг-гвинг, которые он время от времени отправлял в рот, чтобы потом плюнуть косточкой в проплывающие мимо разнокалиберные лодки.
Прислонившись головой к мачте, под парусиновым тентом, защищающим его от лучей палящего солнца, лежал другой молодой человек, очень бледный, обильно потеющий и захлебывающийся собственным невнятным приглушенным бормотанием. Ноги юноши постоянно беспокойно двигались под полосатым одеялом; с той поры как судно-ледовоз покинуло Матрассил и направилось на юг, молодого человека трепала лихорадка. Минуты просветления редко выпадали бедняге, и потому пожилой философ мог считать его еще менее благодарным слушателем, чем едока гвинг-гвинг.
Но пожилого человека подобные трудности не обескураживали.
– Например, во время нашей последней остановки я подошел к одному местному полудурку, довольно почтенному на вид старцу, который стоял, прислонившись спиной к дереву, и спросил его, не кажется ли ему, что с каждым годом жара становится все сильнее и сильнее. И знаете, что он ответил? «Жара, капитан, - сказал он, - была всегда, с самого первого дня сотворения мира». «И что же это был за день?» - спросил тогда я. «Точно не знаю, - ответил мне этот деревенский мешок с мусором, - но, говорят, было это в Века Льдов». Можете себе представить: в Века Льдов! Нет, эти парни - настоящие идиоты, у них в голове пусто. До них не докричишься. Взять хотя бы религию. Моя родина - правоверная страна, но в Акханабу мы не верим. Я тоже не верю в Акханабу, но не потому что так повелось, а по веским причинам. Но возьмите этих деревенских тупиц - на поверку окажется, что ни в какого Акханабу они тоже не верят, и не по каким-нибудь причинам, а потому, что мозгов нет…
Оратор прервался, чтобы покрепче ухватиться за грудь молодки и как следует хлебнуть «Огнедышащего».
– …в Акханабу они не верят потому, что ума не хватает. Зато поклоняются каким угодно демонам, другим, номадам, драконам. Представляете, они до сих пор верят в драконов… И готовы обожествить МирдемИнггалу. Я попросил своего управляющего поводить меня по деревне. И почитай в каждой хижине на стене висит портрет МирдемИнггалы. Но самое интересное, что и ее они на самом деле не любят, просто так положено… Потому что, как я уже говорил, их не интересует ничего, только как, когда и чем набить брюхо.
– Сиську больно, - вдруг подала голос девица.
Философ зевнул, прикрыв рот правой рукой, и спросил себя, почему он предпочитает компанию первых встречных обществу собственной семьи - а ведь речь шла не только о недоумке-сыне, но и о жене, даме еще небезынтересной, и о взрослой дочери. Но нет, ему было больше по душе плыть по реке, бесконечно плыть по этой длиннющей дороге в компании молодой шлюхи и больного парня, вероятнее всего чокнутого, поскольку по его словам выходило, что он совсем недавно прибыл из другого мира.
– Плеск воды лучше всякого успокоительного. По мне, так ничего другого и не надо. Пора на покой, но как я смогу уснуть без плеска мелкой волны за бортом? Есть ли объективное доказательство того, что Акханаба не существует? Конечно есть. Создать такой сложный мир, как наш, с постоянным круговоротом жизни, с людьми, приходящими в этот мир и в свой срок уходящими из него, подобно бесконечному притоку из земных недр драгоценных камней, которые нужно гранить и полировать, прежде чем высыпать перед покупателем, - нет, для этого нужно быть по-настоящему головастым, Бог ты или не Бог. Верно я говорю? Верно?
Не дождавшись ответа, он указательным и большим пальцем ущипнул девку за грудь, отчего бедняжка вскрикнула и торопливо отозвалась:
– Верно, верно, как изволите.
– То-то. Верно, я говорю. Так вот, если уж ты такой умный, так что тебе за радость сидеть и таращиться сверху на глупость своих подданных? Все повторяется из года в год, из века в век, из поколения в поколение, и ничего, нигде и никогда не становится лучше - от такого однообразия можно сбрендить. «В Века Льдов…» - Всемогущего ради…
Зевнув, философ смежил веки.
Девица толкнула его в бок.
– Ладно. Если уж вы такой умный, тогда скажите, кто создал мир? Если не Акханаба, тогда кто?
– Поменьше болтай, - буркнул философ.
Ледяной капитан Мунтрас заснул. Проснулся он только тогда, когда «Лордриардрийская дева» готовилась стать до утра на якорь в Осоилима, где ему предстояло познать гостеприимство местного отделения «Лордриардрийской ледоторговой компании». Ледяной капитан гостил во всех без исключения своих представительствах по очереди, отчего на сей раз его плавание вниз по реке из Матрассила затянулось дольше обычного и почти сравнялось с плаванием вверх по реке, когда его груженные льдом суда тянули против течения упряжки хоксни.
Дом компании в Осоилима был устроен пройдохой-капитаном еще в молодые годы - по некой причине, о которой он вспоминал каждый раз, причаливая здесь. Думал он об этом и сейчас, наблюдая, как матросы бросают с борта «Девы» концы на берег. Упомянутая причина вздымалась над ним на три сотни футов из пышной рощи брассимпса, очень хорошо разрастающегося в этих краях. Причина господствовала над джунглями, была главной темой речного пейзажа, отражалась в воде. А кроме всего прочего, причина влекла пилигримов со всего Кампаннлата, жаждая преклонения - и… льда. Причина именовалась Осоилимской скалой.
Местный управляющий компании, седовласый мужчина с явственным димариамским акцентом, по имени Грендо Паллос, поднявшись на борт «Девы», горячо пожал своему хозяину руку и принялся помогать Диву Мунтрасу, руководившему высадкой пассажиров. Когда последний из фагоров, занятых выгрузкой тюков и ящиков с товарами, помеченных надписями «ОСОИЛИМА», сошел на берег, Паллос вернулся к ледяному капитану.
– Маловато у вас пассажиров - всего трое.
– Это пилигримы. Как идет торговля?
– Не слишком. Вы ничего мне не привезли?
– Ничего. Там, в Матрассиле, они совсем обленились. Во дворце сплошные перевороты. Не лучшее время для торговли.
– Да, я тоже слышал об этом. Копья и деньги редко дружат. Жаль, что так вышло с королевой. Хотя если союз с Олдорандо действительно будет заключен, пилигримов здесь должно прибавиться. А вот когда даже самые набожные начнут говорить, что солнце припекает слишком сильно для паломничества, наступят по-настоящему трудные времена, Криллио, по-настоящему трудные. Когда все это кончится, вот что мне хотелось бы знать. Правильно вы решили, сейчас самое время уйти на покой.
Подняв бровь, ледяной капитан отвел Паллоса в сторону.
– У меня на борту есть один паренек, странный малый. Вот не знаю, что с ним делать. Его имя - БиллишОвпин. По его словам, он спустился к нам из другого мира. Я допускаю, что он просто мог спятить, но то, что он болтает, иной раз весьма занятно. Кроме того, он считает, что умирает от неизлечимой болезни. По-моему, он просто подцепил лихорадку, когда ему пришлось посидеть в застенке матрассильского дворца. Я хотел бы попросить твою жену посмотреть за ним. Сделай это для меня.
– Запросто. Завтра поговорим о том, сколько пойдет на его содержание.
Так Билли Сяо Пин сошел в Осоилима на берег. Вместе с ним сошла молодая леди по имени АбазВасидол, воспользовавшаяся случаем бесплатно добраться до Оттассола. Мать Абаз, старая знакомая капитана Мунтраса МэттиВасидол, была хозяйкой одного из веселых домов на окраине Матрассила.
Распив по бокалу вина, капитан и его управляющий пошли посмотреть Билли, уже устроенного в скромной, но чистой комнатке, где хлопотала жена Паллоса.
В кровати на чистых простынях Билли сразу полегчало. По указанию капитана ему было прописано «натирание позвоночника куском льда», по мнению Мунтраса помогающее от всех хворей. Лихорадка прошла, Билли больше не чихал и не кашлял - едва Матрассил остался позади, аллергию как рукой сняло. Улыбнувшись Билли, капитан заметил, что помирать ему рановато.
– Я скоро умру, капитан, и знаю это точно, - упрямо ответил Билли, - но все равно, спасибо за заботу и вообще за все.
После ужасов Матрассильского дворца общество гостеприимного капитана поистине было подобно благословенному чуду.
– Ты не умрешь. Во всем виноват ядовитый вулкан, извергающаяся гора Растиджойник - от ее зловония спасу нет. В Матрассиле заболел не только ты; весь город кашляет и чихает. Симптомы у всех одинаковые - из глаз льет, боль в горле. Скоро ты окончательно придешь в себя, поднимешься на ноги и все будет хорошо. Никогда не сдавайся, в особенности раньше срока.
Билли слабо закашлялся.
– Может быть, вы и правы. Возможно, простуда отдалила развитие моей другой, смертельной болезни. Вирус «геллико» уже сидит во мне, и от него нет спасения, потому что иммунитета у меня нет, хотя вулканические газы могли оттянуть развязку на неделю-другую. Так что, можно сказать, эти две недели свободы и настоящей жизни мне подарила судьба. Пожалуйста, помогите мне встать.
Размяв ноги, он через минуту уже ходил по комнате сам, потирая руки и смеясь.
Мунтрас, управляющий и его жена стояли у двери и улыбались, глядя на Билли.
– Да, мне полегчало! - восклицал тот. - Сильно полегчало! Знаете, капитан, а ведь я начинал ненавидеть ваш мир. Я думал, что свою смерть мне так и придется встретить в Матрассиле.
– Наш мир совсем не так уж плох, стоит только узнать его получше.
– Но сколько здесь религии!
– В нашем мире, где фагоры и люди живут бок о бок, без религии не обойтись, - ответил Мунтрас. - Столкновение двух чужеродных культур не могло не привести к возникновению веры.
Пораженный глубиной и мудростью этого замечания, Билли застыл в задумчивости, чем и воспользовалась госпожа Паллос. Не уделив словам капитана особого внимания, она крепко взяла молодого гостя за локоть.
– Вот вам и лучше, - сказала она. - Отведу вас умыться, и снова будете как новенький. А после этого накормлю вас ужином, у меня отличный скофф, это именно то, что вам нужно.
– Вот-вот, - поддержал хозяйку капитан Мунтрас, - а кроме того, у меня, Билли, есть для тебя другое средство, не хуже доброго ужина. Уверен, ты уже обратил внимание на эту молодую девицу, Абаз, - так вот, я пришлю ее к тебе. Ее мать мой старый друг. Дочка хороша собой и умна, очень многообещающая девушка. Полчасика, проведенные в ее обществе, несомненно пойдут тебе на пользу.
Вопросительно взглянув на капитана, Билли залился краской.
– Я уже говорил и повторяю, что я рожден вне Гелликонии, в другом мире, и наши тела могут иметь сильные отличия, о которых я понятия не имею… Не знаю, выйдет ли у меня что-нибудь? Хотя ведь физически мы одинаковы… А эта девушка, она согласится?
Капитан Мунтрас от души рассмеялся.
– Сдается мне, ты ей понравился. По крайней мере больше меня. Я знаю, Биллиш, о чувствах, которые ты питаешь к королеве, но прошу тебя: взгляни на это как на профилактику. Пусть ничто не отвлекает тебя. Призови на помощь воображение, и уверяю тебя - Абаз покажется тебе ничем не хуже королевы.
Щеки Билли продолжали пылать.
– О Земля, что творится… Что же мне ей сказать? Да, пожалуйста, пускай она придет, хоть бы получилось, хоть бы…
Капитан и хозяева дома со смехом вышли из комнаты. Потирая руки, Паллос с улыбкой сказал:
– А парень определенно не лишен отваги и имеет склонность к исследованию нового. Вы хотите пристроить за него эту девицу? Или подзаработать на нем?
Зная о том, как сильна в управляющем коммерческая жилка, Мунтрас промолчал. Возможно, почувствовав недовольство хозяина, Паллос быстро проговорил:
– Эта его болтовня о смерти - вы верите в то, что он действительно мог спуститься из другого мира? Неужели такое возможно?
– Давай еще клюкнем, и я покажу тебе, что он мне дал.
Велев слуге позвать Абаз, капитан что-то прошептал девушке на ухо, чмокнул ее в щеку и отослал к Билли.
За окном сгущались мягкие сумерки. В западной части горизонта теплился Беталикс. Выйдя на веранду дома Паллоса, мужчины уселись в плетеные кресла, поставив бутылку и лампу между собой. Положив на стол тяжелый кулак, Мунтрас раскрыл ладонь.
На его ладони лежали заветные часы Билли с окошком с тремя рядами цифр, в каждом из которых последняя пара беспокойно мигала, быстро меняясь:
…
11: 49: 20 19: 00: 52 23: 15: 43
– Вот это да! Какая красота! Сколько же это может стоить? Он продал это вам? - заторопился с вопросами управляющий.
– Этой вещице нет цены - она единственная в своем роде, - ответил Мунтрас. - По словам Билли, штуковина эта показывает время Борлиена - вот эти цифры посередке, - а кроме того, время мира, с которого он спустился, и время какого-то другого мира, с которого он не спускался. Другими словами, он представил мне это в подтверждение своей немыслимой байки. Чтобы изготовить такие сложные часы, нужно быть отличным мастером, которых, возможно, в целом мире раз, два и обчелся. Скорее даже не мастером, а самим Богом. Слушая рассказы мальчишки, я постоянно ловлю себя на мысли о том, что парень сумасшедший, по-настоящему сумасшедший. К примеру, Билли поведал мне, что мир, с которого он спустился, летает у нас над головами, а его обитатели заняты тем, что глядят сверху на убогих жителей земли внизу. Эти люди, обитатели летающего мира, точно такие же, как я и ты, Паллос. И никаких тебе богов.
Глотнув «Огнедышащего», Паллос покачал головой.
– Надеюсь, хотя бы в мои деловые бумаги они не подсматривают.
От реки к веранде уже потянулся туман. Где-то в сумерках мать звала домой сына, пугая его грыбой, вылезающей в темноте из воды и глотающей маленьких детей в один присест.
– Эти славные часики уже успели побывать в руках короля ЯндолАнганола - мой парень предложил их ему в подарок. Но тот их не принял, усмотрев в них недобрый знак, знамение близящейся беды, так-то. Борлиен, Панновал и Олдорандо очень скоро объединятся, а их истерическая религия скрепит союз. Ступив на торную тропу религии, король не может сейчас позволить себе ничего, что могло бы пошатнуть его веру…
Капитан постучал по стеклу часов подушечкой пальца.
– В этой драгоценной безделице заключено столько сомнения, подрывающего любые основы веры, что и представить трудно. В ней можно видеть и повод к надежде, и причину бояться близкого будущего. Все зависит от того, кто ты и как смотреть.
Капитан похлопал себя по нагрудному карману куртки.
– Она - такое же послание нам, как и это доверенное мне одной высокородной особой обычное письмо, что лежит у меня здесь. Мир не стоит на месте, а меняется, и сейчас эти перемены столь быстры, что их легко можно заметить, Грендо, имей в виду.
Вздохнув, Паллос снова отпил из своего бокала.
– Не хотите взглянуть на мои бухгалтерские книги, Криллио? Дела идут ни шатко ни валко, я предупреждал вас об этом еще в прошлом году.
Оглянувшись на Паллоса, похожего в колеблющемся свете лампы на живого мертвеца, Мунтрас поморщился.
– Хочу задать тебе один вопрос, Грендо, личный. Есть в тебе хоть капля любопытства? Я показал тебе эту штуковину, причем объяснил, что таких часов нигде больше не увидишь и прибыли они из другого мира. А за стеной, вот за этой стеной сейчас кувыркается с девкой странный парень Билли, занятый своим первым румбо на этой земле, - тебе не интересно, хотя бы, встанет у него или нет? Разве ты никогда не хотел знать больше, Грендо? Отрываешь ты когда-нибудь нос от гроссбуха?
Паллос принялся чесать щеку, потом неторопливо перешел на подбородок, для чего склонил голову набок.
– Это сказки, а сказки рассказывают детям… Вы слышали, что совсем недавно кричала мать своему мальцу: грыба, что живет в реке, ночью выйдет из воды и сожрет его. С тех пор как я живу в Осоилима, здесь никто не видел ни одной грыбы, а ведь это почти за восемь лет. Всех грыб перебили - уж очень хорошая и крепкая у них шкура. За шкуру, содранную с одной грыбы, можно было выручить отличные деньги. Нет, хозяин, этот Биллиш рассказывает вам сказки. Способен ли человек создать целый мир? И даже если так, что с того? Будет ли от этого польза для моих цифр, как по-вашему?
Вздохнув, Мунтрас повернулся в своем кресле так, чтобы можно было смотреть в туман, куда он и уставился, может быть в надежде, что оттуда, в доказательство того, что рассудительный Паллос с начала до конца неправ, внезапно появится грыба.
– Если этот молодчик Биллиш сумеет управится с кууни, я отведу его на вершину Скалы - у него должно хватить на это сил. Неплохо бы поужинать: нельзя ли попросить твою жену приготовить нам что-нибудь?
Осоилимский управляющий поднялся и ушел, а Мунтрас остался сидеть как сидел, не меняя позы, и, подняв бровь, смотрел в темноту. Посидев немного, он закурил вероник и с удовольствием принялся следить за тем, как ароматный дым уплывает к стропилам и клубится там. О своем сыне он вспомнил лишь один раз, вскользь, потому что хорошо знал, где Див может быть: на местном базаре. Постепенно ледяной капитан унесся мыслями далеко-далеко.
По прошествии некоторого времени, держась за руки, появились Билли и Абаз. Щек Билли едва хватало, чтобы вместить ухмылку. Молодые люди молча уселись за стол. Так же молча Мунтрас предложил им по стаканчику «Огнедышащего». Билли покачал головой.
По всему было видно, что недавно пережитое задело его чрезвычайно. Что касается Абаз, та выглядела спокойно и умиротворенно, словно только что вернулась из какой-нибудь матрассильской церкви, где бывала с матерью. Черты ее лица чем-то напоминали Мэтти в молодые годы, но в ней еще был заметен глянец спокойствия и благополучия, незнакомых Мэтти в молодые годы. Взгляд Абаз был прямым и открытым, в то время как Мэтти прятала глаза и редко смотрела открыто, хотя, по мнению Мунтраса, считавшего себя знатоком человеческих душ, и в дочери и в матери преобладала одинаковая, очень импонирующая ему сдержанность. Абаз торопилась уехать из Матрассила, где оказалась втянутой в неприятную историю, и бегство удалось, в чем немалую роль сыграли ее спокойствие и сдержанность. Сейчас, в легком платье, выгодно подчеркивающем высокую молодую грудь и хорошо гармонирующем с ее каштановой гривой, Абаз была особенно хороша, что не мог не признать даже настроенный философски и скептически Мунтрас.
Глядя на девушку, он вдруг подумал, что, может быть, Бог, все же действительно существует. Может быть, несмотря на весь идиотизм людей, Бог все же правит миром, раз в нем возможна такая красота, как Абаз…
Наконец, выдохнув очередной клуб дыма, Мунтрас задал свой вопрос:
– Скажи, Биллиш, в твоем мире мужчины и женщины тоже нисходят до общения по-простому?
– Этому «простому», как вы выразились, общению нас учат в восемь лет, для чего в наших школах существует целый раздел науки, - отозвался Билли, нежно поглаживая руку девушки. - Но здесь… с Абаз… - ни о какой науке тут речь идти не может, здесь все было на самом деле… все по-настоящему… О, Абази… - благоговейно прошептав имя своей соседки, Билли пылко поцеловал ее в щеку, потом не выдержал и впился в губы. Абаз отвечала ему покорно, но без излишней страстности.
Потом, поднявшись, Билли пожал Мунтрасу руку.
– Вы были совершенно правы, мой дорогой друг, - Абаз ни в чем не уступает королеве, а во многом и превосходит ее. Она божественна.
– По-моему, все женщины одинаковы, и только воображение мужчин наделяет их чертами различия. Есть старая пословица: «От румбо все кровати скрипят одинаково». У тебя слишком живое воображение, Билли, вот в чем дело. Абаз - девушка хорошая во всех отношениях, а в некотором роде у нее талант, и решив, что ее общество заставит тебя на многое взглянуть по-новому, я не ошибся. Скажи, Биллиш, кууни в нашем мире так же глубоки, как в вашем?
– Нет, они глубже, мягче, слаще… - повернувшись к своей соседке, Билли снова принялся ее целовать.
Капитан вздохнул.
– Ну будет вам, помиловались - и хватит. В ином страсть так же утомительна, как в другом пьянство. Иди к себе, Абаз. Я хочу поговорить с этим молодым человеком и, если возможно, услышать от него что-нибудь путное… Послушай, Биллиш, с тех пор как мы сошли с корабля на берег, у тебя, конечно же, не было времени смотреть по сторонам, ты почти все время валялся в кровати, по одной причине или другой, но, возможно, теперь у тебя нашлось немного времени, чтобы оторвать взгляд от роскошных прелестей этой грудастой красотки и чуть-чуть оглядеться. Ты видел Осоилимскую скалу, вот о чем я хочу спросить? Если еще не видел, то не пожалеешь, - через час я хочу подняться на нее вместе с тобой. Если уж у тебя хватило сил взобраться на Абаз, то хватит сил и одолеть Скалу.
– Конечно, я пойду с вами, если Абаз тоже пойдет.
Подняв на Билли глаза, Мунтрас ухитрился изобразить на лице одновременно и усмешку и гневную гримасу.
– Ответь мне пожалуйста, приятель Биллиш, ты случайно не с Пеговина, что в Геспагорате, - тамошние жители известные шутники?
– Послушайте…
Билли повернулся к капитану и взглянул ему прямо в налитые кровью глаза.
– Я именно тот, кем называю себя, - человек из другого мира. Я родился и вырос не на Гелликонии, но вышло так, что мне позволено было спуститься на вашу планету. Вот я и прилетел сюда при помощи специального аппарата, о котором уже рассказывал, хотя лихорадка не позволяла мне тогда как следует собраться с мыслями. Я ни за что не стал бы лгать вам, Криллио, потому что очень многим вам обязан. Можно сказать, я обязан вам больше чем жизнью.
Капитан небрежно махнул рукой.
– Ты ничем мне не обязан, Биллиш. Никогда не стоит считать, что кто-то перед тобой в долгу - лично я этим не грешу. Помнишь, я рассказывал тебе, что когда-то давно был нищим? Так что я никакой не благодетель и не святой - успокойся и не считай, что ты в неоплатном долгу передо мной.
– Но вы усердно работали и создали свое дело, преуспевающее и прибыльное, отлично налаженный механизм. Сам король называет вас своим другом…
Выпустив из сложенных трубочкой губ тонкую струйку дыма, Мунтрас холодно ответил:
– Так вот в чем и дело, вот что не дает тебе покоя?
– Король ЯндолАнганол? Но ведь вы же с ним друзья, верно?
– Скажем так: я веду с его королевским величеством некоторые торговые дела.
Билли взглянул на капитана, улыбаясь половинкой рта.
– Кажется, вы не слишком любите короля ЯндолАнганола?
Покачав головой, капитан затянулся трубкой и ответил:
– Биллиш, по всему видно, что тебе наплевать на религию - мне, по правде сказать, тоже. Но должен предупредить тебя, что в Кампаннлате религия очень сильна и с ней тут шутки плохи. Помнишь, как его величество бросил тебе обратно часы, которые ты пытался подарить ему? Король Борлиенский суеверен до мозга костей, что же в таком случае говорить о его подданных? Если тебе вдруг взбредет в голову показать эти часы какому-нибудь осоилимскому крестьянину, он побежит к соседям, и те схватят тебя как еретика и бунтовщика - хорошо еще, если не устроят самосуд, - так что не вздумай. Конечно, тебя могут принять за святого, но могут и заколоть вилами.
– Но почему?
– Тут нет логического объяснения. Люди боятся незнакомого. Один-единственный безумец способен изменить мир. Запомни это, Биллиш, я говорю это для твоего же блага. Так-то. Все, хватит разговоров, пошли.