Страница:
Граф Симон не хотел признать себя вассалом короля за Каркассон, уступленный Педро. В этом поступке француза нельзя было не видеть явного нарушения права, бесцеремонного неуважения к установившемуся обычаю. Так как в вопросе о Каркассоне не осталось никаких сомнений, а дела пиренейских баронов римская курия хотела обдумать, то Иннокентий прежде всего предписал вождю крестоносцев присягнуть арагонскому королю за Каркассон.
«Сим апостольским посланием повелеваем тебе, чтобы ты не преминул исполнить относительно короля то, чем ему был обязан прежний граф, ибо как мы ни любим тебя во Господе, не желаем и не должны желать, чтобы король потерпел что-либо или чтобы справедливость была нарушена» [4_31].
Это распоряжение было написано 15 января 1215 года, а через три дня было отправлено к тому же Монфору такое резкое по тону послание, к которым не привык этот католический из католических баронов и которое достаточно показывает, что Иннокентий убедился в реальности страшных насилий, совершаемых на Юге его именем, и в наглости французских завоевателей и всех крестоносцев.
«Любезнейший сын наш во Христе, Петр, знаменитый король арагонский, изъяснил нам через посланников своих, что ты, оружием своим обратив в католичество тех, среди которых распространилось еретическое нечестие, тем не удовольствовался, а обратил крестоносное воинство на пролитие неповинной крови и на насилия против непричастных ереси, отняв земли таких королевских вассалов, как графов Фуа, Комминга и Гастона Беарнского, чем причинил ему, королю, тяжелое оскорбление, тем более что в землях тех не жили еретики и обитатели их никогда не осквернялись ужасами еретической заразы. Сверх того, королевские посланники объявили, что ты взял с тех обитателей присягу на верность и, следовательно, дозволил еретикам свободное проживание, выдавая их за католиков и тем делая себя последователем ереси. В самом деле, как не считать тебя покровителем ереси, когда ты незаконно взял и присвоил себе их землю. Послы жалуются преимущественно на то, что в то время, когда король, их государь, вел войну с сарацинами, ты несправедливо завладел имуществом вассалов его, и что именно тогда ты, зная, что король не может оказать помощи последним, ибо он отвлек все свои силы против вероломного племени сарацин на помощь народу христианскому, устремил все свои усилия на порабощение тех вассалов. Так как король имеет намерение продолжать войну с сарацинами и так как тем деятельнее он может действовать против них, чем более будет уверен за спокойствие другой части своих доменов, то он требует, чтобы спокойствие и его самого, и вассалои его было обеспечено апостольским престолом. Потому, не желая лишить его прав, ему принадлежащих, и не желая препятствовать исполнению его похвальных намерений, мы повелеваем тебе возвратить ему и вассалам его все те земли, которыми ты завладел, дабы, в случае несправедливо го их удержания, ты не оказался бы ревнующим более для собственной выгоды, чем общей, то есть блага католической веры» [4_32].
Столь же резкой грамотой папа разразился относительно легатов. Иннокентий снова стал сомневаться в нран ственном характере действий своих представителей, и сомнения свои вместе с видимым неодобрением поступкон легатов выразил в следующей к ним грамоте, отправленной на другой день после письма Монфору [4_33]:
«Хотя пораженные части тела должны быть усекаемы, дабы язва не распространилась на здоровые места, однако надлежит искусно и благоразумно прилагать врачующую руку, дабы вместе с зараженными частями не были, по неблагоразумию, поражены и части неповрежденные. Письма и послы нашего возлюбленного сына во Христе Петра, славного короля арагонцев, достаточно убедили нас, что он, король Петр, не согласился оказать помощи вассалу своему, виконту безьерскому, который просил о ней в то время, когда, после издания апостольской буллы на ерс тиков провансальских, крестоносцы вступили во владения этого виконта, и что оный же король, не вняв мольбам о помощи со стороны виконта и в то же время не желая препятствовать исполнению предначертаний Церкви, решился вовсе не помогать католикам, дабы тем самым не оказать содействие и находящимся между ними еретикам. Потому названный виконт, лишенный поддержки, потерял свою землю и был наконец, к несчастью, умерщвлен Ты же, брат архиепископ, вместе с благородным мужем Симоном де Монфором, приведя впоследствии войско крестоносцев во владение графа тулузского, не только занял все те места, где находились еретики, но алчным образом оба вы захватили и те, которые никак нельзя было заподозрить в еретичестве. Нельзя же думать с какой-либо вероятностью, чтобы те народы, которые принесли клятву и получили дозволение оставаться на местах прежнего жительства, были еще заражены ересью. Те же самые уполномоченные сказали нам, что вы захватили против всяком справедливости чужое имущество с таким хищничеством что у графа тулузского едва остались только замок Монтобан да город Тулуза. Сверх того в числе владений, несправедливо захваченных вами, как извещает король, находятся те земли, которые Ричард Английский, славной памяти, дал в приданое сестре своей, выдавая ее замуж за вышеупомянутого графа, а также владения графов де Фуа, Комминга и Гастона Беарнского. Король обращает также особенное внимание на то, что ты, архиепископ, и упомянутый Монфор в тех землях, которыми вы завладели, вынудили подданных трех означенных графов дать присягу на верность другому, хотя графы те — вассалы короля арагонского. Государь этот присовокупляет еще, что, по возвращении его после побед над сарацинами, вышеназванный граф тулузский, увидевшись с ним и изложив все притеснения, нанесенные ему крестоносцами, объявил, что отказ Церкви в принятии от него, графа, удовлетворения, им предлагаемого, он приписывает грехам своим и готов, насколько то будет возможно для него, исполнить наши повеления. Впоследствии граф сказал, что не только понесет ярмо того наказания, но что он передаст ему, королю, владения свои, сына, жену свою, дабы он, король, по усмотрению своему или взял их под защиту, или оставил на произвол судьбы. Потому король, ожидая немалого ущерба себе в этом предмете и в то же время не считая справедливым, чтобы наказание превышало преступление, униженно просит оставить тулузское графство во владение сыну вышеназванного графа (Раймонда), который никогда не был и, при помощи Божьей, никогда не будет заражен ересью. Король обещал сверх того держать во власти своей как сына тулузского графа, так и самого графа во все то время, пока нам угодно будет, дабы первого из них воспитали в вере и благочестии, равно и обратить все свое внимание на истребление ереси в королевстве арагонском, с тем что во исполнение всего этого будет представлено такое ручательство, какого мы потребуем. Король присоединил к тому, что граф тулузский соглашается, в очищение прежних прегрешений своих, подвергнуться такому духовному наказанию, какое назначим мы, и служить против неверных, как за морем, так и в пределах Испании, около границ, против вероломного племени сарацин. Но так как дело это было затруднительно и, благодаря Богу, приведено уже к счастливому концу, то и надлежит поступать в сих обстоятельствах с большой осторожностью и должной обдуманностью, дабы не разрушить того, что совершено с таким великим трудом. А потому мы повелеваем созвать собор в месте безопасном и благонадежном, пригласив на него архиепископов, епископов, аббатов, графов, баронов и тех сановников, присутствие которых на этом соборе вы сочтете необходимым, и, изложив им беспристрастно просьбы и желание короля арагонского, решительно отстранив при этом всякое личное раздражение, ненависть, страх, привязанности и все плотское, вы тщательно донесете обо всем, что будет предусмотрено и решено относительно сказанных пунктов, или доставите хотя бы и частное, но разумное мнение, дабы мы, согласно вашим донесениям, приняли решение, которое считали бы согласным с волею Божьей, покончив тем или другим образом вон рос о лучшем управлении упомянутых земель. "Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" [A_160]».
Заканчивая свое послание евангельским текстом, папа выказал со своей стороны непритворное желание завершить распрю справедливым исходом. Эта грамота снимаем с него долю ответственности за нелицеприятные и корыстолюбивые действия его легатов, которые должны были убедиться теперь, что дальнейшая их политика должна быть направлена лишь к чистым интересам веры.
Наконец, папа высказывал сомнение в необходимости продолжать крестовые войны. Из его слов можно было заключить, что католицизм на Юге снова восстановлен и восстановлен вполне, что теперь настало время умиротворения страны, никаким образом не нарушая однако же старых условий ее государственной и юридической жизни; по край ней мере, в папских грамотах нет распоряжений в таком смысле. По мнению Иннокентия, силы соединенного христианства должны быть направлены теперь на неверных, так как ересь представлялась уже вполне подавленной. И в Кастилии сам король униженно просил папского содействия и помощи европейского рыцарства для дружного изгнания сарацинов.
Как бы в ответ на мольбы Альфонса VIII, Иннокентий в том же январе приказывал своим легатам употребить все усилия, чтобы двинуть крестоносцев против испанских мусульман. «Мы приказываем тебе, — писал папа легату Арнольду (архиепископу нарбоннскому), — связаться с возлюбленным сыном нашим Педро, королем арагонским, как и с графами, баронами и другими мудрыми мужами, которых ты созовешь, дабы возвратить мир и спокойствие Провансу, дальнейшую безопасность которого долженствует обеспечить основательным договором. Раздав индульгенции апостольские, какие полагаются тем, кто боролся с еретиками, ты ничем иным более не должен обременять христианский народ» [4_34].
В то самое время, когда писались эти бумаги, в Лангедоке происходили совсем другие сцены. Если Иннокентий считал войну оконченной, если он, довольствуясь торжеством католицизма, человечно относился к Югу, то его легаты еще не считали оконченной свою миссию, еще не хотели проститься с теми материальными выгодами, которые она им доставляла. Теперь все помыслы легатов, их честолюбивой креатуры и Симона Монфора, узнавших об арагонском посольстве в Рим, направлены к тому, чтобы затемнить дело, запутать его и снова сделать крестовую войну орудием мести и личной выгоды. И они достигли своей цели.
Альбигойцы благодаря эластичному характеру своей догматики уже были подавлены; в Лангедоке трудно было указать «верных», там не знали даже, где скрываются «совершенные», эти агитаторы, плоть и кровь альбигойства. Надо было отыскать их, и тогда нашелся бы предлог к возобновлению войны. Опыт показал, что лучше всего замутить дело, перетолковать истину на сборище единомышленников, людей одних стремлений. Собор католического духовенства лангедокского был полезен для этого, тем более что на него намекал сам папа.
Король Педро между тем прибыл в Тулузу лично; он виделся с Арнольдом и с Монфором и предложил им свое посредничество в споре с альбигойской партией. Этому прямо не противились, заметив, что согласие будет делом собора. Король требовал восстановить домены графов тулузского, коммингского, беарнского и Фуа в их прежнем виде. Ему опять дали понять, что раньше собора об этом не может быть и речи [4_35]. Собор еще в конце прошлого года предполагался в Авиньоне, во исполнение прежних папских предписаний закончить дело о графе тулузском и простить его после канонического наказания, но заседания того собора не могли состояться по причине заразы, господствовавшей в городе.
Теперь наконец собор собрался в Лаворе, некогда ознаменованном славным диспутом альбигойских и католических богословов. Несчастный для альбигойской партии поворот дела заключался в том, что заседания в Лаворе открылись раньше получения папских предписаний от 18 января.
Этот город значительно изменился с тех пор, как в нем прошел знаменитый альбигойский съезд. Некогда кипевший альбигойцами, он теперь оглашался звоном вечерних колоколов католических церквей; альбигойство сделалось семейной тайной, наружу оно появляться не смело. На лаворском собрании заседали архиепископы Нарбонны и Бордо, все епископы тулузской епархии, множество аббатов, председательствовал Арнольд. Дон Педро выговорил себе право участвовать при открытии собора. Он потребовал, чтобы было объявлено перемирие на время переговоров или, по крайней мере, на восемь дней. Это было совершенно справедливо; Монфор не мог с тем не согласиться, хотя тому и противились хищные французские бароны.
— Вы, видимо, не перестанете вредить тулузцам, — говорил ему Петр.
— Да, государь, не следовало бы переставать, но из почтения к Вам я удержусь от этого доброго дела на восемь дней [4_36].
Это было все, что смог выхлопотать король. В душе он не ждал от собора ничего доброго; с самого открытия заседаний собрания, понимая, каковы будут их последствия, он обдумал собственный образ действий — и, внезапно оставив Лавор, уехал в Тулузу. После разных формальностей на соборе хотели приступить к решениям по поводу прежнего папского предложения (последние же в этот день только составлялись в римской государственной канцелярии).
Однако в этот момент от короля прибыло посольство из духовных лиц и привезло собранию меморандум под скромным заглавием: «Петиции короля арагонского к прелатам, собравшимся на собор в Лаворе». Вот его текст:
«Так как святая матерь наша, Церковь, не только наказует, но и милует, то я, почтительнейший сын ее, Педро, милостью Божьей король арагонский, униженно и настоятельно прошу вашу святость за Раймонда, графа тулузского, который желает возвратиться в недра матери нашей Церкви и обязуется исполнить все то, что вы ему предпишете сделать во очищение прегрешений его и в вознаграждение за поношение и оскорбление, причиненные им как самой Церкви, так за убытки и обиды, сделанные им разным храмам и прелатам, и если на то будет милосердие этой святой матери, то просит он, граф, милостиво восстановить его во владениях и в других ущербах. Если же Церковь не соблаговолит внять нашей просьбе королевской, ради личности графа, то король настаивает и просит за сына его, ибо отрок никоим образом отвечать лично не может за все случившееся, — под тем условием, что сам он (старый граф тулузский) обязуется, во очищение грехов своих, с рыцарством своим служить или в помощь испанским христианам на сарацинской границе, или в заморских странах, сообразно тому, что сама Церковь признает лучшим. За поведением же юноши, дабы он поступал как следует во славу Господню и Святой Римской Церкви, будет иметься строгий при смотр, а управление его землями предоставлено будет ему не прежде того, как он предоставит явные свидетельства своей доброй жизни.
Так как граф Комминга не только никогда не был еретиком или их единомышленником, а скорее врагом их, и так как он притом уверяет, что лишился владений своих единственно потому, что оказал помощь графу тулузскому, своему родственнику и сюзерену, то король ходатайствует за него, как за вассала, и просит возвратить ему земли его с тем, чтобы он сделал удовлетворение Церкви, если бы оказалось, что он в чем-либо погрешил против нее.
Равным образом, так как граф де Фуа не причастен ереси и никогда еретиком не был, то король ходатайствует также и за него, как за возлюбленного родственника, которого оставить по справедливости он не может без поношения себе самому, и просит, из почтения и любви к нему, королю, возвратить графу де Фуа его земли, обязав его, графа, исполнить в удовлетворение Церкви все то, чему присудит его милосердие матери Церкви, если окажется, что он погрешил против нее.
Равным образом тот же король ходатайствует за вассала своего Гастона Беарнского и убедительно просит возвратить ему землю и сюзеренские права, тем более что он готов повиноваться решению Церкви и беспристрастных судей, если вы не согласитесь допустить нас к расследованию и решению по этому делу.
В заключение король, считая должным взывать скорее к состраданию, чем к суду, касательно всего вышеупомянутого, и предлагая вниманию вашему своих клириков и баронов, посланных к вам для переговоров, обещается, со своей стороны, утвердить все, о чем вы условитесь с ними. Король просит вас отнестись к послам с радушием и вниманием и не задерживать их, дабы с тем большей пользой помощь этих баронов, равно как и самого графа Монфора, могла быть употреблена в земле испанской на дело всего христианства, в честь Господа и распространения святой матери нашей, Церкви» [4_37].
Эта грамота была подписана в Тулузе 16 января, по странному стечению событий за два дня до того, как была доставлена из Рима, за печатью Иннокентия, приведенная нами инструкция легатам, составленная в том же самом духе. Дон Педро опередил Иннокентия, не имея сведений от своих послов, — и это оказалось одним из несчастных обстоятельств для альбигойцев, для Раймонда и для всего Лангедока. События могли развернуться иначе, если бы Педро выждал время и не предупреждал распоряжений Иннокентия; иное бы впечатление на прелатов лаворских произвело послание папы, открыто объявлявшего себя на стороне короля арагонского и требовавшего удовлетворения для его вассалов и, между прочим, для графа тулузского.
Когда же на соборе прочли королевскую грамоту, то поняли, что заступничество короля за еретиков и его самого делает причастным ереси, против которой направлены все крестовые усилия. Легаты догадались, что Арагон и короля его можно втянуть в войну и сделать предметом новых походов, которым не предвиделось конца и которые всегда могли поддерживать суеверие и фанатизм. Решено было потребовать мнение каждого члена собора по поводу королевского вмешательства, а пока покончить с вопросом о прощении и разрешении от наказания тулузского графа, так как имеющееся папское предложение было сделано в слишком общих выражениях.
Понятно, что при таких обстоятельствах напрасно было рассчитывать на исход, сколько-нибудь благоприятный для графа Раймонда. Об январском послании Иннокентия прелаты лаворские никак не предполагали. Архиепископ нарбоннский потому не имел причин смягчаться относительно арагонского короля, а тем более относительно тулузского графа. Вместе с епископами альбигойским, коммингским и тулузским он прочел от имени всего собора заявление в жестких тонах. Он говорил, что нет причины оправдывать тулузского графа от обвинений в ереси и в смерти легата де Кастельно, что в том и другом случаях граф достаточно не оправдался. В подтверждение этого Арнольд приводил следующие причины:
1) Граф Раймонд много раз под присягой обещал изгнать еретиков и всяких рутьеров из своих владений и ни разу не сдержал клятвы.
2) Вернувшись из Рима, где он встретил такой прием, какого не заслуживал, граф увеличил поборы, жертвовал интересами Церкви ради обогащения еретиков и рутьеров, которым продолжал покровительствовать.
3) Эти рутьеры погубили более тысячи крестоносцев, духовных и светских.
4) Граф держал в своих темницах более года аббаток Муассака и Монтобана и, будучи во главе разбойничьей шайки, изгнал епископа аженского из его епархии; лишни этого прелата всех его доменов, он, не довольствуясь этим, подвергнул его штрафу в пятнадцать тысяч солидов.
5) В продолжение столь долгого времени подозрение и его еретичестве нисколько не уменьшилось.
По всем этим причинам, заключило собрание, и «по многим другим, которые было бы долго исчислять» нет оснований простить графа тулузского и примирить его с Церковью. Только по особому повелению святейшего папы отлучение могло бы быть снято с него, — так решили члены собора, а январские бумаги были близки к такому исходу!
Теперь собор взялся за ответ королю арагонскому.
«Мы с удовольствием заметили, — написано в ответной грамоте, — что ваша королевская светлость именует себя преданным сыном Церкви, отчего мы и благодарим Господа Иисуса Христа и вас, короля, и во всем, где можно было бы поступить по Божьему, мы согласны были бы склониться к вашим просьбам, по причине той постоянной любви, которую Святая Римская Церковь вам оказывает. Что же касается до ходатайства вашего за графа тулузского, то мы должны ответить вашей королевской светлости, что все относящееся до дела графа и его сына, который зависит от своего отца, нашему ведению не подлежит, тем более что с согласия самого графа тулузского дело его, под известными условиями, предоставлено господином папой епископу Риеца и отцу Феодосию. Мы знаем, что в этом деле, господин папа, невзирая на все многочисленные преступления графа, оказал ему многие милости; известно также, что легат апостольского престола, почтенный архиепископ нарбоннский, тогда аббат Сито, вследствие нашего посредничества и в уважение к вашим ходатайствам, уже сделал ему, графу, два года тому назад выгодные предложения в Нарбонне и в Монпелье. Тогда легат соглашался на то, чтобы сохранить в целости и неприкосновенности все владения графа и все его права и оставить неприкосновенными его права над замками прочих еретиков, составлявших часть его доменов. Что же касается до тех замков, которые принадлежали иным еретикам и не составляли его феода и число которых, по его же словам, доходило до пятидесяти, то легат соглашался, чтобы четвертая часть их, и даже третья, подчинилась ему же, графу [4_38]. Между тем граф, презрев эту великую милость господина папы, его легата и Церкви Господней, стал действовать вопреки всем клятвам, которые он сам прежде приносил легатам и, совершая насилие за насилием, преступление за преступлением, зло за злом, продолжал преследовать Церковь Господню и наносить великое бедствие христианству, сговариваясь и соединяясь с еретиками и рутьерами, — чем оказался совершенно недостойным каких-либо милостей и благодеяний.
Что касается до просьбы вашей за графа Комминга, то мы постановили ответить вам касательно его, что он, после многих преступлений и клятвопреступничества, заключив союз с еретиками и их покровителями, вместе с ними гнал Церковь, не будучи ничем оскорблен ею, а после, увещеваемый вернуться на лоно Церкви и присоединиться к католичеству, упорствовал в своем злочестии, — по всем тем причинам он не может быть разрешен от отлучения и проклятия. Известно даже, что граф тулузский неоднократно указывал на графа Комминга как на подстрекавшего его к войне, из чего можно заключить, что он-то и был причиной многочисленных бедствий, перенесенных Цер ковью. Впрочем, если он окажется заслуживающим отпущения, то, дав ему возможность оправдаться, Церковь не преминет оказать ему справедливость.
Кроме того, ваше королевское величество ходатайствует за графа Фуа. На это мы ответим вам, что с давних пор он считается покровителем еретиков и еще по сие время он самый рьяный из их последователей, ибо несомненно, что к их числу принадлежат так называемые «верные». Этот граф, после многих преступлений, после всех клятв его, после разрушения и грабежа церквей, после пленения духовных лиц, которых он содержал по тюрьмам, и разграо ления имуществ, был наконец предан анафеме. Легат едва простил ему — и то по вашим настояниям, — что он перерезал крестоносцев, духовных и светских, которые беспечно шли к Лавору. Вашему величеству небезызвестно, насколько велика была снисходительность легата, если ом в таком деле решился уступить вашему заступничеству; заблуждения самого графа являются причиной того, что это обстоятельство не привело к иным последствиям. Еще по сие время хранятся ваши письма, адресованные графу Монфору и скрепленные вашей королевской печатью, и которых между прочим написано: «Мы соглашаемся, что, если граф де Фуа не примет этих условий и если вы но захотите позже выслушать наших предложений в его пользу, не настаивать на продолжении мира». Впрочем, если это: граф окажется достойным получить отпущение и если он заслужит того, то, в случае его просьб, Церковь не отки жет ему в должной справедливости.
Вы ходатайствуете также за Гастона Беарнского и просите возвратить ему его домены и восстановить его сюзе ренские права. На это мы вам ответим, что он известней ший враг и гонитель церквей и духовных лиц, не говоря про другие многочисленные или, лучше, бесчисленные с: о преступления и про союзы его против Церкви и кресто носцев с еретиками, их последователями, и защитниками Он помогал тулузцам в битве под Кастельнодарри, он держал при себе убийцу Петра де Кастельно, легата апостольского престола, он долго держал в своих войсках рутьеров и имеет их еще по сие время. В прошлом году он привел их с собой в кафедральный собор Олерона, где, порвав шнур, который поддерживает завесу алтаря, он бросил на землю — что ужасно и произнести, — тело Господа нашего Иисуса Христа. Вдобавок, нарушив все клятвы свои, он совершил насилие против клириков. Поэтому-то и по многим другим причинам, о которых мы теперь умолчим, он и повергнут в узы отлучения и анафемы. Тем не менее, если он даст должное удовлетворение Церкви и если заслужит отпущение, то его жалобы будут удовлетворены, в случае, если он их представит. А вашему королевскому величеству, государю столь знаменитому, не следовало бы вступаться за отлученных, не принесших оправдания, ибо пока мы не можем ничего иного сказать про этих людей и их дела. Мы молим Бога сохранить надолго вас, в честь Господню и всей Римской Церкви. Если же ваше королевское величество не останетесь довольным этим решением, то мы вынуждены будем донести обо всем господину папе, ради почтения и любви нашей к вам»
«Сим апостольским посланием повелеваем тебе, чтобы ты не преминул исполнить относительно короля то, чем ему был обязан прежний граф, ибо как мы ни любим тебя во Господе, не желаем и не должны желать, чтобы король потерпел что-либо или чтобы справедливость была нарушена» [4_31].
Это распоряжение было написано 15 января 1215 года, а через три дня было отправлено к тому же Монфору такое резкое по тону послание, к которым не привык этот католический из католических баронов и которое достаточно показывает, что Иннокентий убедился в реальности страшных насилий, совершаемых на Юге его именем, и в наглости французских завоевателей и всех крестоносцев.
«Любезнейший сын наш во Христе, Петр, знаменитый король арагонский, изъяснил нам через посланников своих, что ты, оружием своим обратив в католичество тех, среди которых распространилось еретическое нечестие, тем не удовольствовался, а обратил крестоносное воинство на пролитие неповинной крови и на насилия против непричастных ереси, отняв земли таких королевских вассалов, как графов Фуа, Комминга и Гастона Беарнского, чем причинил ему, королю, тяжелое оскорбление, тем более что в землях тех не жили еретики и обитатели их никогда не осквернялись ужасами еретической заразы. Сверх того, королевские посланники объявили, что ты взял с тех обитателей присягу на верность и, следовательно, дозволил еретикам свободное проживание, выдавая их за католиков и тем делая себя последователем ереси. В самом деле, как не считать тебя покровителем ереси, когда ты незаконно взял и присвоил себе их землю. Послы жалуются преимущественно на то, что в то время, когда король, их государь, вел войну с сарацинами, ты несправедливо завладел имуществом вассалов его, и что именно тогда ты, зная, что король не может оказать помощи последним, ибо он отвлек все свои силы против вероломного племени сарацин на помощь народу христианскому, устремил все свои усилия на порабощение тех вассалов. Так как король имеет намерение продолжать войну с сарацинами и так как тем деятельнее он может действовать против них, чем более будет уверен за спокойствие другой части своих доменов, то он требует, чтобы спокойствие и его самого, и вассалои его было обеспечено апостольским престолом. Потому, не желая лишить его прав, ему принадлежащих, и не желая препятствовать исполнению его похвальных намерений, мы повелеваем тебе возвратить ему и вассалам его все те земли, которыми ты завладел, дабы, в случае несправедливо го их удержания, ты не оказался бы ревнующим более для собственной выгоды, чем общей, то есть блага католической веры» [4_32].
Столь же резкой грамотой папа разразился относительно легатов. Иннокентий снова стал сомневаться в нран ственном характере действий своих представителей, и сомнения свои вместе с видимым неодобрением поступкон легатов выразил в следующей к ним грамоте, отправленной на другой день после письма Монфору [4_33]:
«Хотя пораженные части тела должны быть усекаемы, дабы язва не распространилась на здоровые места, однако надлежит искусно и благоразумно прилагать врачующую руку, дабы вместе с зараженными частями не были, по неблагоразумию, поражены и части неповрежденные. Письма и послы нашего возлюбленного сына во Христе Петра, славного короля арагонцев, достаточно убедили нас, что он, король Петр, не согласился оказать помощи вассалу своему, виконту безьерскому, который просил о ней в то время, когда, после издания апостольской буллы на ерс тиков провансальских, крестоносцы вступили во владения этого виконта, и что оный же король, не вняв мольбам о помощи со стороны виконта и в то же время не желая препятствовать исполнению предначертаний Церкви, решился вовсе не помогать католикам, дабы тем самым не оказать содействие и находящимся между ними еретикам. Потому названный виконт, лишенный поддержки, потерял свою землю и был наконец, к несчастью, умерщвлен Ты же, брат архиепископ, вместе с благородным мужем Симоном де Монфором, приведя впоследствии войско крестоносцев во владение графа тулузского, не только занял все те места, где находились еретики, но алчным образом оба вы захватили и те, которые никак нельзя было заподозрить в еретичестве. Нельзя же думать с какой-либо вероятностью, чтобы те народы, которые принесли клятву и получили дозволение оставаться на местах прежнего жительства, были еще заражены ересью. Те же самые уполномоченные сказали нам, что вы захватили против всяком справедливости чужое имущество с таким хищничеством что у графа тулузского едва остались только замок Монтобан да город Тулуза. Сверх того в числе владений, несправедливо захваченных вами, как извещает король, находятся те земли, которые Ричард Английский, славной памяти, дал в приданое сестре своей, выдавая ее замуж за вышеупомянутого графа, а также владения графов де Фуа, Комминга и Гастона Беарнского. Король обращает также особенное внимание на то, что ты, архиепископ, и упомянутый Монфор в тех землях, которыми вы завладели, вынудили подданных трех означенных графов дать присягу на верность другому, хотя графы те — вассалы короля арагонского. Государь этот присовокупляет еще, что, по возвращении его после побед над сарацинами, вышеназванный граф тулузский, увидевшись с ним и изложив все притеснения, нанесенные ему крестоносцами, объявил, что отказ Церкви в принятии от него, графа, удовлетворения, им предлагаемого, он приписывает грехам своим и готов, насколько то будет возможно для него, исполнить наши повеления. Впоследствии граф сказал, что не только понесет ярмо того наказания, но что он передаст ему, королю, владения свои, сына, жену свою, дабы он, король, по усмотрению своему или взял их под защиту, или оставил на произвол судьбы. Потому король, ожидая немалого ущерба себе в этом предмете и в то же время не считая справедливым, чтобы наказание превышало преступление, униженно просит оставить тулузское графство во владение сыну вышеназванного графа (Раймонда), который никогда не был и, при помощи Божьей, никогда не будет заражен ересью. Король обещал сверх того держать во власти своей как сына тулузского графа, так и самого графа во все то время, пока нам угодно будет, дабы первого из них воспитали в вере и благочестии, равно и обратить все свое внимание на истребление ереси в королевстве арагонском, с тем что во исполнение всего этого будет представлено такое ручательство, какого мы потребуем. Король присоединил к тому, что граф тулузский соглашается, в очищение прежних прегрешений своих, подвергнуться такому духовному наказанию, какое назначим мы, и служить против неверных, как за морем, так и в пределах Испании, около границ, против вероломного племени сарацин. Но так как дело это было затруднительно и, благодаря Богу, приведено уже к счастливому концу, то и надлежит поступать в сих обстоятельствах с большой осторожностью и должной обдуманностью, дабы не разрушить того, что совершено с таким великим трудом. А потому мы повелеваем созвать собор в месте безопасном и благонадежном, пригласив на него архиепископов, епископов, аббатов, графов, баронов и тех сановников, присутствие которых на этом соборе вы сочтете необходимым, и, изложив им беспристрастно просьбы и желание короля арагонского, решительно отстранив при этом всякое личное раздражение, ненависть, страх, привязанности и все плотское, вы тщательно донесете обо всем, что будет предусмотрено и решено относительно сказанных пунктов, или доставите хотя бы и частное, но разумное мнение, дабы мы, согласно вашим донесениям, приняли решение, которое считали бы согласным с волею Божьей, покончив тем или другим образом вон рос о лучшем управлении упомянутых земель. "Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" [A_160]».
Заканчивая свое послание евангельским текстом, папа выказал со своей стороны непритворное желание завершить распрю справедливым исходом. Эта грамота снимаем с него долю ответственности за нелицеприятные и корыстолюбивые действия его легатов, которые должны были убедиться теперь, что дальнейшая их политика должна быть направлена лишь к чистым интересам веры.
Наконец, папа высказывал сомнение в необходимости продолжать крестовые войны. Из его слов можно было заключить, что католицизм на Юге снова восстановлен и восстановлен вполне, что теперь настало время умиротворения страны, никаким образом не нарушая однако же старых условий ее государственной и юридической жизни; по край ней мере, в папских грамотах нет распоряжений в таком смысле. По мнению Иннокентия, силы соединенного христианства должны быть направлены теперь на неверных, так как ересь представлялась уже вполне подавленной. И в Кастилии сам король униженно просил папского содействия и помощи европейского рыцарства для дружного изгнания сарацинов.
Как бы в ответ на мольбы Альфонса VIII, Иннокентий в том же январе приказывал своим легатам употребить все усилия, чтобы двинуть крестоносцев против испанских мусульман. «Мы приказываем тебе, — писал папа легату Арнольду (архиепископу нарбоннскому), — связаться с возлюбленным сыном нашим Педро, королем арагонским, как и с графами, баронами и другими мудрыми мужами, которых ты созовешь, дабы возвратить мир и спокойствие Провансу, дальнейшую безопасность которого долженствует обеспечить основательным договором. Раздав индульгенции апостольские, какие полагаются тем, кто боролся с еретиками, ты ничем иным более не должен обременять христианский народ» [4_34].
В то самое время, когда писались эти бумаги, в Лангедоке происходили совсем другие сцены. Если Иннокентий считал войну оконченной, если он, довольствуясь торжеством католицизма, человечно относился к Югу, то его легаты еще не считали оконченной свою миссию, еще не хотели проститься с теми материальными выгодами, которые она им доставляла. Теперь все помыслы легатов, их честолюбивой креатуры и Симона Монфора, узнавших об арагонском посольстве в Рим, направлены к тому, чтобы затемнить дело, запутать его и снова сделать крестовую войну орудием мести и личной выгоды. И они достигли своей цели.
Альбигойцы благодаря эластичному характеру своей догматики уже были подавлены; в Лангедоке трудно было указать «верных», там не знали даже, где скрываются «совершенные», эти агитаторы, плоть и кровь альбигойства. Надо было отыскать их, и тогда нашелся бы предлог к возобновлению войны. Опыт показал, что лучше всего замутить дело, перетолковать истину на сборище единомышленников, людей одних стремлений. Собор католического духовенства лангедокского был полезен для этого, тем более что на него намекал сам папа.
Король Педро между тем прибыл в Тулузу лично; он виделся с Арнольдом и с Монфором и предложил им свое посредничество в споре с альбигойской партией. Этому прямо не противились, заметив, что согласие будет делом собора. Король требовал восстановить домены графов тулузского, коммингского, беарнского и Фуа в их прежнем виде. Ему опять дали понять, что раньше собора об этом не может быть и речи [4_35]. Собор еще в конце прошлого года предполагался в Авиньоне, во исполнение прежних папских предписаний закончить дело о графе тулузском и простить его после канонического наказания, но заседания того собора не могли состояться по причине заразы, господствовавшей в городе.
Теперь наконец собор собрался в Лаворе, некогда ознаменованном славным диспутом альбигойских и католических богословов. Несчастный для альбигойской партии поворот дела заключался в том, что заседания в Лаворе открылись раньше получения папских предписаний от 18 января.
Этот город значительно изменился с тех пор, как в нем прошел знаменитый альбигойский съезд. Некогда кипевший альбигойцами, он теперь оглашался звоном вечерних колоколов католических церквей; альбигойство сделалось семейной тайной, наружу оно появляться не смело. На лаворском собрании заседали архиепископы Нарбонны и Бордо, все епископы тулузской епархии, множество аббатов, председательствовал Арнольд. Дон Педро выговорил себе право участвовать при открытии собора. Он потребовал, чтобы было объявлено перемирие на время переговоров или, по крайней мере, на восемь дней. Это было совершенно справедливо; Монфор не мог с тем не согласиться, хотя тому и противились хищные французские бароны.
— Вы, видимо, не перестанете вредить тулузцам, — говорил ему Петр.
— Да, государь, не следовало бы переставать, но из почтения к Вам я удержусь от этого доброго дела на восемь дней [4_36].
Это было все, что смог выхлопотать король. В душе он не ждал от собора ничего доброго; с самого открытия заседаний собрания, понимая, каковы будут их последствия, он обдумал собственный образ действий — и, внезапно оставив Лавор, уехал в Тулузу. После разных формальностей на соборе хотели приступить к решениям по поводу прежнего папского предложения (последние же в этот день только составлялись в римской государственной канцелярии).
Однако в этот момент от короля прибыло посольство из духовных лиц и привезло собранию меморандум под скромным заглавием: «Петиции короля арагонского к прелатам, собравшимся на собор в Лаворе». Вот его текст:
«Так как святая матерь наша, Церковь, не только наказует, но и милует, то я, почтительнейший сын ее, Педро, милостью Божьей король арагонский, униженно и настоятельно прошу вашу святость за Раймонда, графа тулузского, который желает возвратиться в недра матери нашей Церкви и обязуется исполнить все то, что вы ему предпишете сделать во очищение прегрешений его и в вознаграждение за поношение и оскорбление, причиненные им как самой Церкви, так за убытки и обиды, сделанные им разным храмам и прелатам, и если на то будет милосердие этой святой матери, то просит он, граф, милостиво восстановить его во владениях и в других ущербах. Если же Церковь не соблаговолит внять нашей просьбе королевской, ради личности графа, то король настаивает и просит за сына его, ибо отрок никоим образом отвечать лично не может за все случившееся, — под тем условием, что сам он (старый граф тулузский) обязуется, во очищение грехов своих, с рыцарством своим служить или в помощь испанским христианам на сарацинской границе, или в заморских странах, сообразно тому, что сама Церковь признает лучшим. За поведением же юноши, дабы он поступал как следует во славу Господню и Святой Римской Церкви, будет иметься строгий при смотр, а управление его землями предоставлено будет ему не прежде того, как он предоставит явные свидетельства своей доброй жизни.
Так как граф Комминга не только никогда не был еретиком или их единомышленником, а скорее врагом их, и так как он притом уверяет, что лишился владений своих единственно потому, что оказал помощь графу тулузскому, своему родственнику и сюзерену, то король ходатайствует за него, как за вассала, и просит возвратить ему земли его с тем, чтобы он сделал удовлетворение Церкви, если бы оказалось, что он в чем-либо погрешил против нее.
Равным образом, так как граф де Фуа не причастен ереси и никогда еретиком не был, то король ходатайствует также и за него, как за возлюбленного родственника, которого оставить по справедливости он не может без поношения себе самому, и просит, из почтения и любви к нему, королю, возвратить графу де Фуа его земли, обязав его, графа, исполнить в удовлетворение Церкви все то, чему присудит его милосердие матери Церкви, если окажется, что он погрешил против нее.
Равным образом тот же король ходатайствует за вассала своего Гастона Беарнского и убедительно просит возвратить ему землю и сюзеренские права, тем более что он готов повиноваться решению Церкви и беспристрастных судей, если вы не согласитесь допустить нас к расследованию и решению по этому делу.
В заключение король, считая должным взывать скорее к состраданию, чем к суду, касательно всего вышеупомянутого, и предлагая вниманию вашему своих клириков и баронов, посланных к вам для переговоров, обещается, со своей стороны, утвердить все, о чем вы условитесь с ними. Король просит вас отнестись к послам с радушием и вниманием и не задерживать их, дабы с тем большей пользой помощь этих баронов, равно как и самого графа Монфора, могла быть употреблена в земле испанской на дело всего христианства, в честь Господа и распространения святой матери нашей, Церкви» [4_37].
Эта грамота была подписана в Тулузе 16 января, по странному стечению событий за два дня до того, как была доставлена из Рима, за печатью Иннокентия, приведенная нами инструкция легатам, составленная в том же самом духе. Дон Педро опередил Иннокентия, не имея сведений от своих послов, — и это оказалось одним из несчастных обстоятельств для альбигойцев, для Раймонда и для всего Лангедока. События могли развернуться иначе, если бы Педро выждал время и не предупреждал распоряжений Иннокентия; иное бы впечатление на прелатов лаворских произвело послание папы, открыто объявлявшего себя на стороне короля арагонского и требовавшего удовлетворения для его вассалов и, между прочим, для графа тулузского.
Когда же на соборе прочли королевскую грамоту, то поняли, что заступничество короля за еретиков и его самого делает причастным ереси, против которой направлены все крестовые усилия. Легаты догадались, что Арагон и короля его можно втянуть в войну и сделать предметом новых походов, которым не предвиделось конца и которые всегда могли поддерживать суеверие и фанатизм. Решено было потребовать мнение каждого члена собора по поводу королевского вмешательства, а пока покончить с вопросом о прощении и разрешении от наказания тулузского графа, так как имеющееся папское предложение было сделано в слишком общих выражениях.
Понятно, что при таких обстоятельствах напрасно было рассчитывать на исход, сколько-нибудь благоприятный для графа Раймонда. Об январском послании Иннокентия прелаты лаворские никак не предполагали. Архиепископ нарбоннский потому не имел причин смягчаться относительно арагонского короля, а тем более относительно тулузского графа. Вместе с епископами альбигойским, коммингским и тулузским он прочел от имени всего собора заявление в жестких тонах. Он говорил, что нет причины оправдывать тулузского графа от обвинений в ереси и в смерти легата де Кастельно, что в том и другом случаях граф достаточно не оправдался. В подтверждение этого Арнольд приводил следующие причины:
1) Граф Раймонд много раз под присягой обещал изгнать еретиков и всяких рутьеров из своих владений и ни разу не сдержал клятвы.
2) Вернувшись из Рима, где он встретил такой прием, какого не заслуживал, граф увеличил поборы, жертвовал интересами Церкви ради обогащения еретиков и рутьеров, которым продолжал покровительствовать.
3) Эти рутьеры погубили более тысячи крестоносцев, духовных и светских.
4) Граф держал в своих темницах более года аббаток Муассака и Монтобана и, будучи во главе разбойничьей шайки, изгнал епископа аженского из его епархии; лишни этого прелата всех его доменов, он, не довольствуясь этим, подвергнул его штрафу в пятнадцать тысяч солидов.
5) В продолжение столь долгого времени подозрение и его еретичестве нисколько не уменьшилось.
По всем этим причинам, заключило собрание, и «по многим другим, которые было бы долго исчислять» нет оснований простить графа тулузского и примирить его с Церковью. Только по особому повелению святейшего папы отлучение могло бы быть снято с него, — так решили члены собора, а январские бумаги были близки к такому исходу!
Теперь собор взялся за ответ королю арагонскому.
«Мы с удовольствием заметили, — написано в ответной грамоте, — что ваша королевская светлость именует себя преданным сыном Церкви, отчего мы и благодарим Господа Иисуса Христа и вас, короля, и во всем, где можно было бы поступить по Божьему, мы согласны были бы склониться к вашим просьбам, по причине той постоянной любви, которую Святая Римская Церковь вам оказывает. Что же касается до ходатайства вашего за графа тулузского, то мы должны ответить вашей королевской светлости, что все относящееся до дела графа и его сына, который зависит от своего отца, нашему ведению не подлежит, тем более что с согласия самого графа тулузского дело его, под известными условиями, предоставлено господином папой епископу Риеца и отцу Феодосию. Мы знаем, что в этом деле, господин папа, невзирая на все многочисленные преступления графа, оказал ему многие милости; известно также, что легат апостольского престола, почтенный архиепископ нарбоннский, тогда аббат Сито, вследствие нашего посредничества и в уважение к вашим ходатайствам, уже сделал ему, графу, два года тому назад выгодные предложения в Нарбонне и в Монпелье. Тогда легат соглашался на то, чтобы сохранить в целости и неприкосновенности все владения графа и все его права и оставить неприкосновенными его права над замками прочих еретиков, составлявших часть его доменов. Что же касается до тех замков, которые принадлежали иным еретикам и не составляли его феода и число которых, по его же словам, доходило до пятидесяти, то легат соглашался, чтобы четвертая часть их, и даже третья, подчинилась ему же, графу [4_38]. Между тем граф, презрев эту великую милость господина папы, его легата и Церкви Господней, стал действовать вопреки всем клятвам, которые он сам прежде приносил легатам и, совершая насилие за насилием, преступление за преступлением, зло за злом, продолжал преследовать Церковь Господню и наносить великое бедствие христианству, сговариваясь и соединяясь с еретиками и рутьерами, — чем оказался совершенно недостойным каких-либо милостей и благодеяний.
Что касается до просьбы вашей за графа Комминга, то мы постановили ответить вам касательно его, что он, после многих преступлений и клятвопреступничества, заключив союз с еретиками и их покровителями, вместе с ними гнал Церковь, не будучи ничем оскорблен ею, а после, увещеваемый вернуться на лоно Церкви и присоединиться к католичеству, упорствовал в своем злочестии, — по всем тем причинам он не может быть разрешен от отлучения и проклятия. Известно даже, что граф тулузский неоднократно указывал на графа Комминга как на подстрекавшего его к войне, из чего можно заключить, что он-то и был причиной многочисленных бедствий, перенесенных Цер ковью. Впрочем, если он окажется заслуживающим отпущения, то, дав ему возможность оправдаться, Церковь не преминет оказать ему справедливость.
Кроме того, ваше королевское величество ходатайствует за графа Фуа. На это мы ответим вам, что с давних пор он считается покровителем еретиков и еще по сие время он самый рьяный из их последователей, ибо несомненно, что к их числу принадлежат так называемые «верные». Этот граф, после многих преступлений, после всех клятв его, после разрушения и грабежа церквей, после пленения духовных лиц, которых он содержал по тюрьмам, и разграо ления имуществ, был наконец предан анафеме. Легат едва простил ему — и то по вашим настояниям, — что он перерезал крестоносцев, духовных и светских, которые беспечно шли к Лавору. Вашему величеству небезызвестно, насколько велика была снисходительность легата, если ом в таком деле решился уступить вашему заступничеству; заблуждения самого графа являются причиной того, что это обстоятельство не привело к иным последствиям. Еще по сие время хранятся ваши письма, адресованные графу Монфору и скрепленные вашей королевской печатью, и которых между прочим написано: «Мы соглашаемся, что, если граф де Фуа не примет этих условий и если вы но захотите позже выслушать наших предложений в его пользу, не настаивать на продолжении мира». Впрочем, если это: граф окажется достойным получить отпущение и если он заслужит того, то, в случае его просьб, Церковь не отки жет ему в должной справедливости.
Вы ходатайствуете также за Гастона Беарнского и просите возвратить ему его домены и восстановить его сюзе ренские права. На это мы вам ответим, что он известней ший враг и гонитель церквей и духовных лиц, не говоря про другие многочисленные или, лучше, бесчисленные с: о преступления и про союзы его против Церкви и кресто носцев с еретиками, их последователями, и защитниками Он помогал тулузцам в битве под Кастельнодарри, он держал при себе убийцу Петра де Кастельно, легата апостольского престола, он долго держал в своих войсках рутьеров и имеет их еще по сие время. В прошлом году он привел их с собой в кафедральный собор Олерона, где, порвав шнур, который поддерживает завесу алтаря, он бросил на землю — что ужасно и произнести, — тело Господа нашего Иисуса Христа. Вдобавок, нарушив все клятвы свои, он совершил насилие против клириков. Поэтому-то и по многим другим причинам, о которых мы теперь умолчим, он и повергнут в узы отлучения и анафемы. Тем не менее, если он даст должное удовлетворение Церкви и если заслужит отпущение, то его жалобы будут удовлетворены, в случае, если он их представит. А вашему королевскому величеству, государю столь знаменитому, не следовало бы вступаться за отлученных, не принесших оправдания, ибо пока мы не можем ничего иного сказать про этих людей и их дела. Мы молим Бога сохранить надолго вас, в честь Господню и всей Римской Церкви. Если же ваше королевское величество не останетесь довольным этим решением, то мы вынуждены будем донести обо всем господину папе, ради почтения и любви нашей к вам»