Страница:
Трюм кишел огромными крысами, которые чуть ли не из рук вырывали у нее скудную пищу, кусали ее, рвали на ней одежду. Невозможно было даже уснуть; стоило ей прилечь, как омерзительные животные нападали на нее, пробегали по ее лицу и своими холодными лапами приводили в содрогание бедную узницу. Зловонный воздух трюма был для нее не меньшей пыткой.
Так прошла неделя, а Морган ни разу не появился в этой плавучей тюрьме, которая была в тысячу раз ужаснее любой темницы на суше.
Наконец наступил день, когда адмирал решил проведать свою жертву. Полагая, что страдания сломили ее, он спустился вниз.
За эти несколько дней платье молодой женщины превратилось в лохмотья; грязные волосы были всклокочены, лицо побледнело и осунулось, помутившийся взор горел мрачным огнем.
Чувство жалости шевельнулось в сердце пирата, когда он с фонарем в руке вошел в трюм. Донья Марина при виде его забилась в угол, ей стало и страшно и стыдно.
– Надеюсь, ты раскаялась в своем упорстве, не так ли?
Донья Марина не отвечала.
– Говори, – продолжал Морган, – говори, ты раскаялась? Хочешь выйти отсюда?
Молчание вместо ответа.
– Не бойся, подойди. Ты меня больше не привлекаешь, за неделю от твоей красоты не осталось и следа. Повстречайся ты мне такой с самого начала, я не взглянул бы на тебя. Но хоть один день, а ты будешь моей, для меня это вопрос чести, самолюбия; пусть никто не посмеет сказать, что Морган-пират не добился своей цели. Поразмысли, Марина, и согласись. Всего один день, и я отпущу тебя на волю, осыпав золотом. А нет, так останешься в трюме, пока не сгниешь, пока тебя не выкинут за борт. Вместе с тобой я похороню на дне океана тайну своего поражения. Говори, будешь моей?
– Никогда, чудовище! Ступай отсюда прочь, дай мне спокойно умереть, не отравляй своим видом моих последних дней; я горжусь тем, что никогда не была и не буду твоей, умру, проклиная твое имя, и до самой смерти тебя будет грызть досада, что ты так и не овладел мной.
– Марина! Марина! Не искушай моего терпения, берегись моего гнева.
– Твоего гнева? Ты мне не страшен, я презираю тебя. Думаешь, я боюсь смерти? Ошибаешься, пират, гнусный насильник, разбойник, еретик! Убей же меня, убей! Пускай твои трусливые приспешники боятся тебя, пускай они трепещут и бледнеют перед тобой, не смея взглянуть в глаза смерти. Я презираю тебя и бросаю тебе вызов, слышишь! Бросаю тебе вызов, презренный пират!
Адмирал выхватил нож и кинулся на Марину, а та бросилась навстречу и подставила клинку свою обнаженную грудь. Огромным усилием воли адмирал овладел собой и отступил.
– Видишь, видишь! – воскликнула донья Марина, вне себя. – Ты дрожишь, ты не решаешься убить меня. Ведь ты умеешь убивать только трусов, таких же трусов, как ты сам… Ударь меня ножом, я не боюсь тебя, я тебя презираю.
Пират зарычал и, не в силах долее владеть собой, кинулся прочь из трюма; вдогонку ему раздался громкий смех Марины.
В мрачном молчании пират вышел на палубу; пережитая сцена произвела на него тягостное впечатление.
В тот же день в трюме появились два матроса; без единого слова они вывели донью Марину наверх и заперли в каюте.
Морган испугался, что его жертва погибнет в трюме прежде, чем он удовлетворит свою прихоть. Нет, он не желал ее смерти, он жаждал, утолив свой каприз, прогнать ее прочь со своих глаз. Вернется ли она потом к мужу или погибнет на дне океана – не все ли ему равно, лишь бы одержать победу над строптивицей.
Между тем после приступа ярости и отчаяния в сердце Марины проснулось страстное желание бороться против судьбы и сохранить жизнь. Она вдруг поверила в свое спасение. Только крайность заставит ее пойти на самоубийство.
Смерть – последнее и верное прибежище. Если она потеряет надежду спасти свою честь, она доведет пирата до бешенства и умрет от его руки или бросится в море. А пока надо бороться, да, бороться и сохранить жизнь ради дочери, – ведь она чувствовала в себе достаточно мужества и сил для борьбы.
Покидая Ямайку, Морган получил от англичан значительную подмогу в виде корабля с тридцатью шестью пушками; губернатор острова желал обеспечить пирату успешное вторжение в испанские владения на Большой Земле.
Капитан английского корабля, голландец по имени Бинкес, был давнишний друг Моргана. Они вместе выросли. Бинкес был единственным человеком, с которым Морган мог поделиться своим горем. Он рассказал другу все, что произошло между ним и доньей Мариной.
– Ты любишь эту женщину? – спросил Бинкес.
– Не думаю. Но я должен отомстить ей, а главное, я не желаю, чтобы она насмеялась надо мной.
– Ты не мог сладить с ней?
– Нет, это какая-то неукротимая воля.
– Отдай ее мне, я укрощу строптивицу.
– Но…
– Раз ты ее не любишь и до сих пор ничего не смог добиться, отдай ее мне, и посмотрим…
– Но она будет смеяться надо мной, решит, что одержала надо мной верх.
– Послушай, Морган, я не видел этой женщины, но я знаю, ее надо убрать с твоих глаз. Право, из-за нее ты потеряешь свое мужество и несокрушимую отвагу.
– Признаюсь, я последнее время сам не свой.
– Боюсь, однако, что это средство не поможет.
– Какое?
– Передать ее мне.
– Что ж, придется действовать силой.
– Пожалуй, другого выхода нет. Завтра после обеда отправимся вместе к твоей упрямой пленнице, и увидишь, она покорится тебе.
– Ты думаешь?
– Беру все на себя. Мужайся и доверься мне.
После этого разговора Морган заметно оживился и стал с нетерпением ожидать завтрашнего дня. Человек, встречающий на своем пути непреодолимые преграды, всегда надеется на какую-то неведомую таинственную силу, которая придет ему на помощь. Пират решил, что его друг владеет секретом покорять строптивых женщин.
На другое утро английский корабль был расцвечен флагами, на борту его готовились устроить пир в ознаменование предстоящего нападения на город Маракайбо.
Донья Марина, одинокая и отчаявшаяся, сидела под замком в каюте флагмана.
Узнав о жестоких испытаниях, выпавших на долю молодой женщины, дон Энрике стал обдумывать план ее спасения. Он решил воспользоваться отсутствием Моргана, приглашенного на английский корабль, и поговорить с ней.
В самом деле, началось пиршество, и морские разбойники, забыв обо всем на свете, отдались безудержному разгулу. Даже Морган и тот, очутившись среди своих соотечественников, на время отвлекся от мыслей о донье Марине.
Пользуясь случаем, дон Энрике поспешил на флагман, где оставалось всего несколько дежурных; одни из них спали, другие не спускали глаз с палубы английского корабля, и никому не было дела до того, что происходило у них под носом.
Дон Энрике подошел к флагману с противоположного борта таким образом, что корпус корабля прикрывал его от англичан.
Никем не замеченный, он без помехи дошел до каюты, где сидела взаперти пленница адмирала.
– Донья Марина, донья Марина! – прошептал он у двери.
– Кто здесь? – откликнулась слабым голосом молодая женщина.
– Ваш друг. Мне надо поговорить с вами. Подойдите к двери.
– Ах, это вы, дон Энрике?
– Да, меня тревожит ваша судьба.
– Дон Энрике, мне приходится нелегко. Морган обрек меня на страдания, он задумал силой овладеть мной.
– Но что случилось, почему он так изменился к вам?
– Он ревнует.
– Ревнует, но к кому же?
– К вам.
– Ко мне?
– Да, к вам. Он изменился с того дня, как увидел нас вместе. Прежде такой добрый и ласковый, он стал жестоким и беспощадным.
– Вы потеряли всякую надежду укротить его нрав?
– Мне поможет только смерть.
– Не отчаивайтесь. У меня созрел план. Вы будете жить.
– Что вы задумали?
– Бежать.
– Бежать? Но как?
– Я выжидаю случая переправить вас на мой корабль. Мы подымем паруса, тогда пусть гонится за нами хоть вся флотилия Моргана, «Отважный» быстроходнее всех других судов.
– Да услышит вас бог!
– Вместо бога услышал вас я! – прогремел позади дона Энрике чей-то голос.
Юноша быстро обернулся и очутился лицом к лицу с Бинкесом, другом Моргана, и четырьмя английскими матросами.
«Мы пропали!» – сказал себе дон Энрике.
– Нечего сказать, хорош капитан! Замышляет похитить возлюбленную у своего адмирала! – проговорил Бинкес. – Сегодня же будешь висеть на мачте на потеху всей команде. Связать его!
Не успел дон Энрике опомниться, как четверо английских моряков набросились на него и скрутили ему руки веревкой.
– Теперь несите его на расправу к адмиралу. Получит по заслугам.
Моряки потащили дона Энрике с флагмана в шлюпку, меж тем как пораженная команда корабля безмолвствовала, не зная, чем объяснить такое обращение с любимцем их адмирала.
Донья Марина с ужасом прислушивалась к тому, что происходило на палубе, а когда англичане со своим пленником спустились в шлюпку, она упала на колени, моля бога о помощи.
Расскажем наконец, каким образом Бинкес очутился на борту флагмана.
К концу празднества буйное веселье пирующих перешло все границы. То и дело поднимались заздравные тосты, их сопровождали оглушительные залпы из пушек. Подойдя к Моргану, Бинкес сказал:
– Для полноты торжества я сейчас приведу твою строптивицу. Здесь, на глазах у всех, она упадет в твои объятья, чтобы все могли восславить твою победу.
Не ожидая ответа, он велел спустить на воду шлюпку и отправился на борт флагмана.
Мы уже знаем, что, на беду Марины и дона Энрике, ему удалось подслушать их разговор.
Шлюпка с Бинкесом, его пьяными приспешниками и пленным доном Энрике направилась к английскому кораблю. Юноша понял, что настал его последний час. Он знал безудержный нрав Моргана и не сомневался, что тот велит немедленно его повесить.
Шлюпка подошла к борту, и Бинкес в сопровождении трех матросов поднялся по трапу, оставив дона Энрике на попечении всего лишь одного гребца.
– Окажите мне милость, – обратился к нему дон Энрике.
– Какую? – коротко спросил англичанин.
– Развяжите мне руки.
– Чтобы вы бросились в море?
– Слово моряка, что не тронусь с места; веревка врезается мне в тело.
– Так даете слово?
– Даю. – Англичанин развязал руки дону Энрике. – Благодарю вас, – сказал юноша, садясь с ним рядом.
Между тем Бинкес прошел на корму, где Морган вместе со своими соотечественниками без устали провозглашал тост за тостом под грохот пушечных залпов.
– Привез Марину?
– Пока еще нет, но зато приготовил тебе и ей чудесный сюрприз.
– Какой?
– Не скажу, иначе пропадет весь интерес. За мной, – бросил он морякам и пошел на нос корабля. – Поставить здесь славную виселицу для того бездельника, – сказал он.
Матросы живо взялись за дело.
На корме Морган поднял полный бокал:
– За чудесный, неведомый сюрприз!
Снова грянула пушка. Но за пушечным выстрелом неожиданно раздался оглушительный взрыв, и английский корабль, содрогнувшись, взлетел на воздух.
В свое время на носу английских кораблей располагался пороховой склад; от искры последнего пушечного выстрела загорелись колеса лафета, огонь перекинулся на пороховой склад, и над палубой взвился огненный смерч.
Бинкес и все матросы, находившиеся на носу, погибли; спаслись только Морган с тридцатью англичанами, бросившись с кормы в море.
На миг команды всех судов оцепенели от ужаса, потом, опомнившись, поспешили спустить на воду шлюпки. Дон Энрике с помощью англичанина первым подобрал немало пострадавших.
– Надеюсь, вы сохраните в тайне все, что произошло на флагмане, – сказал дон Энрике английскому моряку.
– Видно, богу не угодно, чтобы Моргану стало известно все происшедшее, – ответил англичанин. – Не иначе как по его воле навсегда умолк Бинкес. Я волю божию не нарушу.
– Слово моряка?
– Клянусь.
Морган вернулся на свой корабль, так и не узнав, какой сюрприз готовил ему его незадачливый друг.
Оставаясь в полном неведении, донья Марина дрожала при малейшем шуме и ждала, что к ней вот-вот ворвется взбешенный адмирал.
XVII. БРАНДЕР
Часть четвертая. СЫН ГРАФА
I. ТАИНСТВЕННАЯ ДАМА
Так прошла неделя, а Морган ни разу не появился в этой плавучей тюрьме, которая была в тысячу раз ужаснее любой темницы на суше.
Наконец наступил день, когда адмирал решил проведать свою жертву. Полагая, что страдания сломили ее, он спустился вниз.
За эти несколько дней платье молодой женщины превратилось в лохмотья; грязные волосы были всклокочены, лицо побледнело и осунулось, помутившийся взор горел мрачным огнем.
Чувство жалости шевельнулось в сердце пирата, когда он с фонарем в руке вошел в трюм. Донья Марина при виде его забилась в угол, ей стало и страшно и стыдно.
– Надеюсь, ты раскаялась в своем упорстве, не так ли?
Донья Марина не отвечала.
– Говори, – продолжал Морган, – говори, ты раскаялась? Хочешь выйти отсюда?
Молчание вместо ответа.
– Не бойся, подойди. Ты меня больше не привлекаешь, за неделю от твоей красоты не осталось и следа. Повстречайся ты мне такой с самого начала, я не взглянул бы на тебя. Но хоть один день, а ты будешь моей, для меня это вопрос чести, самолюбия; пусть никто не посмеет сказать, что Морган-пират не добился своей цели. Поразмысли, Марина, и согласись. Всего один день, и я отпущу тебя на волю, осыпав золотом. А нет, так останешься в трюме, пока не сгниешь, пока тебя не выкинут за борт. Вместе с тобой я похороню на дне океана тайну своего поражения. Говори, будешь моей?
– Никогда, чудовище! Ступай отсюда прочь, дай мне спокойно умереть, не отравляй своим видом моих последних дней; я горжусь тем, что никогда не была и не буду твоей, умру, проклиная твое имя, и до самой смерти тебя будет грызть досада, что ты так и не овладел мной.
– Марина! Марина! Не искушай моего терпения, берегись моего гнева.
– Твоего гнева? Ты мне не страшен, я презираю тебя. Думаешь, я боюсь смерти? Ошибаешься, пират, гнусный насильник, разбойник, еретик! Убей же меня, убей! Пускай твои трусливые приспешники боятся тебя, пускай они трепещут и бледнеют перед тобой, не смея взглянуть в глаза смерти. Я презираю тебя и бросаю тебе вызов, слышишь! Бросаю тебе вызов, презренный пират!
Адмирал выхватил нож и кинулся на Марину, а та бросилась навстречу и подставила клинку свою обнаженную грудь. Огромным усилием воли адмирал овладел собой и отступил.
– Видишь, видишь! – воскликнула донья Марина, вне себя. – Ты дрожишь, ты не решаешься убить меня. Ведь ты умеешь убивать только трусов, таких же трусов, как ты сам… Ударь меня ножом, я не боюсь тебя, я тебя презираю.
В мрачном молчании пират вышел на палубу; пережитая сцена произвела на него тягостное впечатление.
В тот же день в трюме появились два матроса; без единого слова они вывели донью Марину наверх и заперли в каюте.
Морган испугался, что его жертва погибнет в трюме прежде, чем он удовлетворит свою прихоть. Нет, он не желал ее смерти, он жаждал, утолив свой каприз, прогнать ее прочь со своих глаз. Вернется ли она потом к мужу или погибнет на дне океана – не все ли ему равно, лишь бы одержать победу над строптивицей.
Между тем после приступа ярости и отчаяния в сердце Марины проснулось страстное желание бороться против судьбы и сохранить жизнь. Она вдруг поверила в свое спасение. Только крайность заставит ее пойти на самоубийство.
Смерть – последнее и верное прибежище. Если она потеряет надежду спасти свою честь, она доведет пирата до бешенства и умрет от его руки или бросится в море. А пока надо бороться, да, бороться и сохранить жизнь ради дочери, – ведь она чувствовала в себе достаточно мужества и сил для борьбы.
Покидая Ямайку, Морган получил от англичан значительную подмогу в виде корабля с тридцатью шестью пушками; губернатор острова желал обеспечить пирату успешное вторжение в испанские владения на Большой Земле.
Капитан английского корабля, голландец по имени Бинкес, был давнишний друг Моргана. Они вместе выросли. Бинкес был единственным человеком, с которым Морган мог поделиться своим горем. Он рассказал другу все, что произошло между ним и доньей Мариной.
– Ты любишь эту женщину? – спросил Бинкес.
– Не думаю. Но я должен отомстить ей, а главное, я не желаю, чтобы она насмеялась надо мной.
– Ты не мог сладить с ней?
– Нет, это какая-то неукротимая воля.
– Отдай ее мне, я укрощу строптивицу.
– Но…
– Раз ты ее не любишь и до сих пор ничего не смог добиться, отдай ее мне, и посмотрим…
– Но она будет смеяться надо мной, решит, что одержала надо мной верх.
– Послушай, Морган, я не видел этой женщины, но я знаю, ее надо убрать с твоих глаз. Право, из-за нее ты потеряешь свое мужество и несокрушимую отвагу.
– Признаюсь, я последнее время сам не свой.
– Боюсь, однако, что это средство не поможет.
– Какое?
– Передать ее мне.
– Что ж, придется действовать силой.
– Пожалуй, другого выхода нет. Завтра после обеда отправимся вместе к твоей упрямой пленнице, и увидишь, она покорится тебе.
– Ты думаешь?
– Беру все на себя. Мужайся и доверься мне.
После этого разговора Морган заметно оживился и стал с нетерпением ожидать завтрашнего дня. Человек, встречающий на своем пути непреодолимые преграды, всегда надеется на какую-то неведомую таинственную силу, которая придет ему на помощь. Пират решил, что его друг владеет секретом покорять строптивых женщин.
На другое утро английский корабль был расцвечен флагами, на борту его готовились устроить пир в ознаменование предстоящего нападения на город Маракайбо.
Донья Марина, одинокая и отчаявшаяся, сидела под замком в каюте флагмана.
Узнав о жестоких испытаниях, выпавших на долю молодой женщины, дон Энрике стал обдумывать план ее спасения. Он решил воспользоваться отсутствием Моргана, приглашенного на английский корабль, и поговорить с ней.
В самом деле, началось пиршество, и морские разбойники, забыв обо всем на свете, отдались безудержному разгулу. Даже Морган и тот, очутившись среди своих соотечественников, на время отвлекся от мыслей о донье Марине.
Пользуясь случаем, дон Энрике поспешил на флагман, где оставалось всего несколько дежурных; одни из них спали, другие не спускали глаз с палубы английского корабля, и никому не было дела до того, что происходило у них под носом.
Дон Энрике подошел к флагману с противоположного борта таким образом, что корпус корабля прикрывал его от англичан.
Никем не замеченный, он без помехи дошел до каюты, где сидела взаперти пленница адмирала.
– Донья Марина, донья Марина! – прошептал он у двери.
– Кто здесь? – откликнулась слабым голосом молодая женщина.
– Ваш друг. Мне надо поговорить с вами. Подойдите к двери.
– Ах, это вы, дон Энрике?
– Да, меня тревожит ваша судьба.
– Дон Энрике, мне приходится нелегко. Морган обрек меня на страдания, он задумал силой овладеть мной.
– Но что случилось, почему он так изменился к вам?
– Он ревнует.
– Ревнует, но к кому же?
– К вам.
– Ко мне?
– Да, к вам. Он изменился с того дня, как увидел нас вместе. Прежде такой добрый и ласковый, он стал жестоким и беспощадным.
– Вы потеряли всякую надежду укротить его нрав?
– Мне поможет только смерть.
– Не отчаивайтесь. У меня созрел план. Вы будете жить.
– Что вы задумали?
– Бежать.
– Бежать? Но как?
– Я выжидаю случая переправить вас на мой корабль. Мы подымем паруса, тогда пусть гонится за нами хоть вся флотилия Моргана, «Отважный» быстроходнее всех других судов.
– Да услышит вас бог!
– Вместо бога услышал вас я! – прогремел позади дона Энрике чей-то голос.
Юноша быстро обернулся и очутился лицом к лицу с Бинкесом, другом Моргана, и четырьмя английскими матросами.
«Мы пропали!» – сказал себе дон Энрике.
– Нечего сказать, хорош капитан! Замышляет похитить возлюбленную у своего адмирала! – проговорил Бинкес. – Сегодня же будешь висеть на мачте на потеху всей команде. Связать его!
Не успел дон Энрике опомниться, как четверо английских моряков набросились на него и скрутили ему руки веревкой.
– Теперь несите его на расправу к адмиралу. Получит по заслугам.
Моряки потащили дона Энрике с флагмана в шлюпку, меж тем как пораженная команда корабля безмолвствовала, не зная, чем объяснить такое обращение с любимцем их адмирала.
Донья Марина с ужасом прислушивалась к тому, что происходило на палубе, а когда англичане со своим пленником спустились в шлюпку, она упала на колени, моля бога о помощи.
Расскажем наконец, каким образом Бинкес очутился на борту флагмана.
К концу празднества буйное веселье пирующих перешло все границы. То и дело поднимались заздравные тосты, их сопровождали оглушительные залпы из пушек. Подойдя к Моргану, Бинкес сказал:
– Для полноты торжества я сейчас приведу твою строптивицу. Здесь, на глазах у всех, она упадет в твои объятья, чтобы все могли восславить твою победу.
Не ожидая ответа, он велел спустить на воду шлюпку и отправился на борт флагмана.
Мы уже знаем, что, на беду Марины и дона Энрике, ему удалось подслушать их разговор.
Шлюпка с Бинкесом, его пьяными приспешниками и пленным доном Энрике направилась к английскому кораблю. Юноша понял, что настал его последний час. Он знал безудержный нрав Моргана и не сомневался, что тот велит немедленно его повесить.
Шлюпка подошла к борту, и Бинкес в сопровождении трех матросов поднялся по трапу, оставив дона Энрике на попечении всего лишь одного гребца.
– Окажите мне милость, – обратился к нему дон Энрике.
– Какую? – коротко спросил англичанин.
– Развяжите мне руки.
– Чтобы вы бросились в море?
– Слово моряка, что не тронусь с места; веревка врезается мне в тело.
– Так даете слово?
– Даю. – Англичанин развязал руки дону Энрике. – Благодарю вас, – сказал юноша, садясь с ним рядом.
Между тем Бинкес прошел на корму, где Морган вместе со своими соотечественниками без устали провозглашал тост за тостом под грохот пушечных залпов.
– Привез Марину?
– Пока еще нет, но зато приготовил тебе и ей чудесный сюрприз.
– Какой?
– Не скажу, иначе пропадет весь интерес. За мной, – бросил он морякам и пошел на нос корабля. – Поставить здесь славную виселицу для того бездельника, – сказал он.
Матросы живо взялись за дело.
На корме Морган поднял полный бокал:
– За чудесный, неведомый сюрприз!
Снова грянула пушка. Но за пушечным выстрелом неожиданно раздался оглушительный взрыв, и английский корабль, содрогнувшись, взлетел на воздух.
В свое время на носу английских кораблей располагался пороховой склад; от искры последнего пушечного выстрела загорелись колеса лафета, огонь перекинулся на пороховой склад, и над палубой взвился огненный смерч.
Бинкес и все матросы, находившиеся на носу, погибли; спаслись только Морган с тридцатью англичанами, бросившись с кормы в море.
На миг команды всех судов оцепенели от ужаса, потом, опомнившись, поспешили спустить на воду шлюпки. Дон Энрике с помощью англичанина первым подобрал немало пострадавших.
– Надеюсь, вы сохраните в тайне все, что произошло на флагмане, – сказал дон Энрике английскому моряку.
– Видно, богу не угодно, чтобы Моргану стало известно все происшедшее, – ответил англичанин. – Не иначе как по его воле навсегда умолк Бинкес. Я волю божию не нарушу.
– Слово моряка?
– Клянусь.
Морган вернулся на свой корабль, так и не узнав, какой сюрприз готовил ему его незадачливый друг.
Оставаясь в полном неведении, донья Марина дрожала при малейшем шуме и ждала, что к ней вот-вот ворвется взбешенный адмирал.
XVII. БРАНДЕР
Бедствие, постигшее английский корабль, произвело такое тягостное впечатление на адмирала и остальных пиратов, что долго никто не мог думать ни о чем другом; таким образом, бедная Марина на время получила передышку.
Морган со своей флотилией держал курс на Большую Землю и, казалось, совсем забыл о молодой женщине.
Суда подошли к берегу там, где можно было тайно высадиться для набега на Маракайбо. На флагмане осталось всего несколько пиратов, чтобы стеречь пленницу.
Отличительной чертой адмирала была безудержная стремительность при выполнении задуманного. В голове его бурлило и сталкивалось столько различных планов, что порой его принимали за человека непостоянного. На самом деле все это объяснялось иначе. Морган был по натуре искателем приключений; он смело бросал вызов опасностям. Набеги и бои с противником без остатка поглощали его, не оставляя в сердце места ни для любви, ни для дружбы. После одержанной победы он снова с безудержной страстью предавался всем своим обычным забавам.
Увлеченный новыми планами, он оставил в покое донью Марину как раз в тот момент, когда ее упорство довело его до бешенства.
Дон Энрике знал характер адмирала и понял, что наступает подходящий момент для побега. Но, на беду, Морган назначил его командовать высадкой пиратов на берег; накануне боя было просто невозможно заняться подготовкой к побегу.
Казалось, злой дух благоприятствует Моргану, – несмотря на героическое сопротивление испанского гарнизона Маракайбо, пираты овладели городом. Несчастные жители попали в руки беспощадного врага.
Зверства пиратов в Портобело были ничто по сравнению с жесточайшими бедами, которые обрушились на Маракайбо и его окрестности. Если захваченные в плен торговцы отказывались сообщить, где зарыты сокровища, победители подвергали их нестерпимым пыткам.
Один из очевидцев так свидетельствует о страшных событиях:
«Пираты применяли всяческие истязания: били пленников палкой и плетью, закладывали между пальцами пропитанную горючей жидкостью веревку и поджигали ее, а то, повязав вкруг головы веревку, затягивали ее до тех пор, пока у несчастной жертвы глаза не вылезали из орбит. Словом, невинные люди подвергались бесчеловечным, доселе неслыханным страданиям».
Немало пленников погибло в жестоких муках, ибо они ничего не знали о зарытых сокровищах и ничего не могли сообщить. А тех, что с отчаяния давали ложные сведения, тоже умерщвляли, едва обнаружив их ложь. Город превратился в сущий ад. До той поры дон Энрике как следует не знал, что представляют собой пираты, а потому не понимал, почему их ненавидит весь цивилизованный мир.
Он знал лишь по фантастическим легендам об их подвигах и, смешивая понятия отваги и беспощадности, считал, что испанские власти распространяют о пиратах всякие небылицы с досады, что им никак не удается сладить с морскими разбойниками. Но, став очевидцем потрясающих зрелищ в Маракайбо, дон Энрике понял, что ему не место среди этих озверелых людей.
Итак, он твердо решил расстаться с ними, но не раньше, чем вызволит из плена донью Марину. Оставалось выжидать подходящего случая.
Разбойничая на море и на суше, пираты сеяли ужас и отчаяние среди жителей окрестных городов и селений вплоть до Гибралтара.
Ничто не могло устоять против их яростного натиска, в каждом селении они требовали «контрибуцию огня» и сказочно обогащались.
Упоенный победой и богатой добычей, Морган неожиданно получил весть о том, что в бухту Лагон пришла испанская флотилия, преградив пиратам выход в открытое море.
Морган понял, какую грозную опасность таит в себе встреча его суденышек с испанскими высокобортными кораблями. Однако, отнюдь не помышляя о бегстве, неустрашимый пират послал одного из своих пленников-испанцев к адмиралу вражеского флота с требованием уплатить «контрибуцию огня» за город Маракайбо.
История сохранила для потомков ответ на столь дерзкое требование: он гласил следующее:
Получив это послание, Морган прочел его вслух своим людям на рыночной площади в Маракайбо и спросил, желают ли они возвратить добычу и получить свободный выход в море или намерены вступить в неравный бой.
В ответ раздался оглушительный рев, – пираты поклялись, что предпочитают тысячу раз умереть, чем уступить что-либо из награбленного добра. Когда шум на мгновение утих, Хуан Дарьен сказал, обращаясь к адмиралу:
– Сеньор, наше положение не представляется мне безнадежным, мы можем одержать победу над испанскими кораблями и уйти в море.
– Каким образом?
– Я берусь взорвать самый крупный из всех испанских кораблей. Для этого мне понадобиться всего лишь десяток смельчаков. Найдутся такие?
– Да! Да! – загудело со всех сторон.
– Мой план прост: мы запустим брандер, другими словами, захваченное вами близ Гибралтара испанское судно превратим в зажигательное.
– Соорудить брандер недолго, – ответил Морган, – но противник легко распознает его и не даст ему подойти близко.
– Это верно, – продолжал Хуан Дарьен, – но мне пришла в голову одна хитрость, осуществить ее проще простого.
– В чем же она заключается?
– А вот в чем: на обоих бортах судна мы поставим деревянные чучела, наденем на них сомбреро и шапки, так что издали они сойдут за людей. Заодно установим на лафетах обманные пушки и развернем боевое знамя, как это делается, чтобы вызвать противника на бой.
– Понятно! Понятно! – воскликнул адмирал. – Так скорее за дело!
Хуан Дарьен, не теряя ни минуты, взялся за осуществление своего замысла, и вскоре брандер был готов. Приведем здесь свидетельство бесхитростного историка, очевидца этой затеи:
«Прежде всего были крепко-накрепко связаны все пленники и рабы; затем на означенное судно доставили всю смолу и серу, которую удалось найти в окрестности, погрузили весь порох и прочее горючее, как, например, пропитанные смолой пальмовые листья, а под каждый бочонок с варом положили по шести пороховых зарядов; приспособили к делу и опилки из пришедшей в негодность оснастки; сбили новые лафеты, а вместо пушек примостили на них барабаны; по борту расставили деревянные чучела, нарядив их в сомбреро и вооружив мушкетами и шпагами на перевязи».
Когда брандер был готов, Морган отдал приказ судам погрузить добычу и выйти навстречу испанцам.
Дон Энрике рассудил, что пробил час освобождения, надо спасти донью Марину и бежать, порвав наконец с этими людьми.
Морган установил следующий порядок выступления: впереди флотилии шел брандер с развернутым боевым знаменем; за ним «Отважный» под командой дона Энрике; дальше две большие барки с награбленным добром, женщинами и пленными, за барками – остальные суда.
Узнав об этих распоряжениях, дон Энрике немедля поспешил в шлюпке к флагману и от имени Моргана потребовал передать ему донью Марину, якобы за тем, чтобы поместить ее в одну барку с прочими женщинами.
План похода был всем известен, и все знали, как доверяет адмирал юноше, поэтому ему без колебаний передали донью Марину.
– Куда вы ведете меня? – спросила молодая женщина.
– Тише, сеньора, – ответил дон Энрике, – кажется, вы получите наконец свободу.
В суматохе последних приготовлений никто не заметил, как на борт «Отважного» поднялась женщина и скрылась в каюте.
Озабоченный Морган не удосужился, вернувшись на корабль, справиться о своей пленнице, и суда пустились в плавание.
Уже смеркалось, когда обе эскадры встретились. Высокобортные корабли испанцев стояли на якоре у входа в Лагон против крепостного замка. Пираты тоже стали на якорь на расстоянии пушечного выстрела.
Среди пиратов всю ночь не утихало волнение, и Морган был настолько поглощен подготовкой к завтрашнему дню, что ему было не до пленницы.
Наконец пушка возвестила о наступлении дня; пираты снялись с якоря и устремились против испанских кораблей, а те, в свою очередь, вышли им навстречу.
Вскоре брандер подошел вплотную к королевскому судну «Ла Магдалена», которым командовал адмирал. Только тут испанец разгадал коварный замысел врага и сделал попытку спастись. Но было уже поздно. Хуан Дарьен поджег брандер и, бросившись вместе со своими людьми за борт, вплавь добрался до одной из пиратских барок.
Все произошло мгновенно; огонь брандера перекинулся на пороховой склад, и королевский корабль, окутанный завесой пламени, взлетел на воздух; потом он быстро затонул; лишь несколько дымящихся досок плавали на волнах.
При виде этого бедствия другой испанский корабль попытался укрыться под защитой крепости, но пираты нагнали его, и команда, потопив судно, бросилась в воду, чтобы вплавь достичь берега.
Третий корабль был взят пиратами на абордаж.
Так погибла испанская флотилия.
Упоенные победой, пираты занялись грабежом захваченного судна. Они не щадили пленных и приканчивали даже тех, что бросились в воду.
Дон Энрике решил, что настала пора действовать; когда пираты опомнились, «Отважный» успел уже миновать Лагон и уйти на всех парусах в открытое море.
Не найдя на флагмане доньи Марины, Морган разом сообразил, в чем дело; но, зная, что «Отважный» самое быстроходное из всех пиратских судов, он понял, что преследовать его тщетно.
Морган со своей флотилией держал курс на Большую Землю и, казалось, совсем забыл о молодой женщине.
Суда подошли к берегу там, где можно было тайно высадиться для набега на Маракайбо. На флагмане осталось всего несколько пиратов, чтобы стеречь пленницу.
Отличительной чертой адмирала была безудержная стремительность при выполнении задуманного. В голове его бурлило и сталкивалось столько различных планов, что порой его принимали за человека непостоянного. На самом деле все это объяснялось иначе. Морган был по натуре искателем приключений; он смело бросал вызов опасностям. Набеги и бои с противником без остатка поглощали его, не оставляя в сердце места ни для любви, ни для дружбы. После одержанной победы он снова с безудержной страстью предавался всем своим обычным забавам.
Увлеченный новыми планами, он оставил в покое донью Марину как раз в тот момент, когда ее упорство довело его до бешенства.
Дон Энрике знал характер адмирала и понял, что наступает подходящий момент для побега. Но, на беду, Морган назначил его командовать высадкой пиратов на берег; накануне боя было просто невозможно заняться подготовкой к побегу.
Казалось, злой дух благоприятствует Моргану, – несмотря на героическое сопротивление испанского гарнизона Маракайбо, пираты овладели городом. Несчастные жители попали в руки беспощадного врага.
Зверства пиратов в Портобело были ничто по сравнению с жесточайшими бедами, которые обрушились на Маракайбо и его окрестности. Если захваченные в плен торговцы отказывались сообщить, где зарыты сокровища, победители подвергали их нестерпимым пыткам.
Один из очевидцев так свидетельствует о страшных событиях:
«Пираты применяли всяческие истязания: били пленников палкой и плетью, закладывали между пальцами пропитанную горючей жидкостью веревку и поджигали ее, а то, повязав вкруг головы веревку, затягивали ее до тех пор, пока у несчастной жертвы глаза не вылезали из орбит. Словом, невинные люди подвергались бесчеловечным, доселе неслыханным страданиям».
Немало пленников погибло в жестоких муках, ибо они ничего не знали о зарытых сокровищах и ничего не могли сообщить. А тех, что с отчаяния давали ложные сведения, тоже умерщвляли, едва обнаружив их ложь. Город превратился в сущий ад. До той поры дон Энрике как следует не знал, что представляют собой пираты, а потому не понимал, почему их ненавидит весь цивилизованный мир.
Он знал лишь по фантастическим легендам об их подвигах и, смешивая понятия отваги и беспощадности, считал, что испанские власти распространяют о пиратах всякие небылицы с досады, что им никак не удается сладить с морскими разбойниками. Но, став очевидцем потрясающих зрелищ в Маракайбо, дон Энрике понял, что ему не место среди этих озверелых людей.
Итак, он твердо решил расстаться с ними, но не раньше, чем вызволит из плена донью Марину. Оставалось выжидать подходящего случая.
Разбойничая на море и на суше, пираты сеяли ужас и отчаяние среди жителей окрестных городов и селений вплоть до Гибралтара.
Ничто не могло устоять против их яростного натиска, в каждом селении они требовали «контрибуцию огня» и сказочно обогащались.
Упоенный победой и богатой добычей, Морган неожиданно получил весть о том, что в бухту Лагон пришла испанская флотилия, преградив пиратам выход в открытое море.
Морган понял, какую грозную опасность таит в себе встреча его суденышек с испанскими высокобортными кораблями. Однако, отнюдь не помышляя о бегстве, неустрашимый пират послал одного из своих пленников-испанцев к адмиралу вражеского флота с требованием уплатить «контрибуцию огня» за город Маракайбо.
История сохранила для потомков ответ на столь дерзкое требование: он гласил следующее:
«Дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса, адмирал морского флота Испании, Моргану, главарю пиратов.
Прослышав от друзей и соседей наших, что вы дерзнули предпринять враждебные действия против земель, городов, селений и поселков, подвластных его католическому величеству и моему сеньору, я по долгу совести и службы пришел и стал близ укрепленного замка, каковой был сдан вам кучкой презренных трусов, получивших от меня в свое время пушки для защиты города. Я намерен преградить вам выход из Лагона и повсюду преследовать вас, как мне повелевает долг. Однако, ежели вы изъявите покорность и возвратите всю захваченную добычу, рабов и прочих пленных, я разрешу вам безвозбранно выйти в море, дабы вы могли удалиться в свои края. Но ежели вы не примете сей пропозиции, уведомляю, что мною будут вызваны из Каракаса барки, дабы королевские войска, высадившись у Маракайбо, поразили вас всех до единого. Таково мое твердое решение. Проявите благоразумие, не вздумайте упорствовать и черной неблагодарностью ответить на мое милосердие. У меня под командой отличные воины, они жаждут воздать по заслугам вам и вашим приспешникам за все неслыханное зло, содеянное против испанцев в Америке.
Дано на моем королевском корабле «Ла Магдалена», стоящем на якоре при входе в Лагон у Маракайбо, 24 апреля 1669 года.
Дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса».
Получив это послание, Морган прочел его вслух своим людям на рыночной площади в Маракайбо и спросил, желают ли они возвратить добычу и получить свободный выход в море или намерены вступить в неравный бой.
В ответ раздался оглушительный рев, – пираты поклялись, что предпочитают тысячу раз умереть, чем уступить что-либо из награбленного добра. Когда шум на мгновение утих, Хуан Дарьен сказал, обращаясь к адмиралу:
– Сеньор, наше положение не представляется мне безнадежным, мы можем одержать победу над испанскими кораблями и уйти в море.
– Каким образом?
– Я берусь взорвать самый крупный из всех испанских кораблей. Для этого мне понадобиться всего лишь десяток смельчаков. Найдутся такие?
– Да! Да! – загудело со всех сторон.
– Мой план прост: мы запустим брандер, другими словами, захваченное вами близ Гибралтара испанское судно превратим в зажигательное.
– Соорудить брандер недолго, – ответил Морган, – но противник легко распознает его и не даст ему подойти близко.
– Это верно, – продолжал Хуан Дарьен, – но мне пришла в голову одна хитрость, осуществить ее проще простого.
– В чем же она заключается?
– А вот в чем: на обоих бортах судна мы поставим деревянные чучела, наденем на них сомбреро и шапки, так что издали они сойдут за людей. Заодно установим на лафетах обманные пушки и развернем боевое знамя, как это делается, чтобы вызвать противника на бой.
– Понятно! Понятно! – воскликнул адмирал. – Так скорее за дело!
Хуан Дарьен, не теряя ни минуты, взялся за осуществление своего замысла, и вскоре брандер был готов. Приведем здесь свидетельство бесхитростного историка, очевидца этой затеи:
«Прежде всего были крепко-накрепко связаны все пленники и рабы; затем на означенное судно доставили всю смолу и серу, которую удалось найти в окрестности, погрузили весь порох и прочее горючее, как, например, пропитанные смолой пальмовые листья, а под каждый бочонок с варом положили по шести пороховых зарядов; приспособили к делу и опилки из пришедшей в негодность оснастки; сбили новые лафеты, а вместо пушек примостили на них барабаны; по борту расставили деревянные чучела, нарядив их в сомбреро и вооружив мушкетами и шпагами на перевязи».
Когда брандер был готов, Морган отдал приказ судам погрузить добычу и выйти навстречу испанцам.
Дон Энрике рассудил, что пробил час освобождения, надо спасти донью Марину и бежать, порвав наконец с этими людьми.
Морган установил следующий порядок выступления: впереди флотилии шел брандер с развернутым боевым знаменем; за ним «Отважный» под командой дона Энрике; дальше две большие барки с награбленным добром, женщинами и пленными, за барками – остальные суда.
Узнав об этих распоряжениях, дон Энрике немедля поспешил в шлюпке к флагману и от имени Моргана потребовал передать ему донью Марину, якобы за тем, чтобы поместить ее в одну барку с прочими женщинами.
План похода был всем известен, и все знали, как доверяет адмирал юноше, поэтому ему без колебаний передали донью Марину.
– Куда вы ведете меня? – спросила молодая женщина.
– Тише, сеньора, – ответил дон Энрике, – кажется, вы получите наконец свободу.
В суматохе последних приготовлений никто не заметил, как на борт «Отважного» поднялась женщина и скрылась в каюте.
Озабоченный Морган не удосужился, вернувшись на корабль, справиться о своей пленнице, и суда пустились в плавание.
Уже смеркалось, когда обе эскадры встретились. Высокобортные корабли испанцев стояли на якоре у входа в Лагон против крепостного замка. Пираты тоже стали на якорь на расстоянии пушечного выстрела.
Среди пиратов всю ночь не утихало волнение, и Морган был настолько поглощен подготовкой к завтрашнему дню, что ему было не до пленницы.
Наконец пушка возвестила о наступлении дня; пираты снялись с якоря и устремились против испанских кораблей, а те, в свою очередь, вышли им навстречу.
Вскоре брандер подошел вплотную к королевскому судну «Ла Магдалена», которым командовал адмирал. Только тут испанец разгадал коварный замысел врага и сделал попытку спастись. Но было уже поздно. Хуан Дарьен поджег брандер и, бросившись вместе со своими людьми за борт, вплавь добрался до одной из пиратских барок.
Все произошло мгновенно; огонь брандера перекинулся на пороховой склад, и королевский корабль, окутанный завесой пламени, взлетел на воздух; потом он быстро затонул; лишь несколько дымящихся досок плавали на волнах.
При виде этого бедствия другой испанский корабль попытался укрыться под защитой крепости, но пираты нагнали его, и команда, потопив судно, бросилась в воду, чтобы вплавь достичь берега.
Третий корабль был взят пиратами на абордаж.
Так погибла испанская флотилия.
Упоенные победой, пираты занялись грабежом захваченного судна. Они не щадили пленных и приканчивали даже тех, что бросились в воду.
Дон Энрике решил, что настала пора действовать; когда пираты опомнились, «Отважный» успел уже миновать Лагон и уйти на всех парусах в открытое море.
Не найдя на флагмане доньи Марины, Морган разом сообразил, в чем дело; но, зная, что «Отважный» самое быстроходное из всех пиратских судов, он понял, что преследовать его тщетно.
Часть четвертая. СЫН ГРАФА
I. ТАИНСТВЕННАЯ ДАМА
В 1669 году вице-королем Новой Испании все еще был маркиз де Мансера, правитель мудрый и осторожный. Жизнь колонии протекала мирно, лишь время от времени покой ее обитателей нарушался вестями о грабежах и злодеяниях пиратов.
Испанский военный флот был не в силах обеспечить торговлю с Америкой; суда с товарами и золотом то и дело подвергались нападению в море. Дерзость пиратов доходила до того, что они продавали награбленные товары тут же в порту Веракрус.
Бывало, в порт приходили суда под командой никому не известных капитанов; невозможно было установить, занимались ли они морским разбоем. Вокруг таких судов обычно выставляли стражу, но торговать им разрешалось.
В столице Новой Испании ходили самые невероятные слухи об отваге и жестокости пиратов. Многие семьи, покинув побережье, искали в Мехико приюта и спокойной жизни; они рассказывали настоящие легенды о смелости морских разбойников, которые, по их словам, имели даже иной облик, чем прочие люди.
Среди беглецов, добравшихся до Мехико, находился и дон Диего де Альварес, Индиано, которому удалось чудом спастись от неминуемой гибели и бежать из Портобело вместе с маленькой дочкой. Но он потерял там свою супругу донью Марину, убитую, по его словам, одним из пиратов, пытавшихся овладеть ею.
Дон Диего уже не был тем беззаботным и тщеславным щеголем, как в былые времена. Он стал печален, молчалив, вел скромную, замкнутую жизнь и посещал только вице-короля, который был в свое время его посаженым отцом на свадьбе, да архиепископа Мехико, с которым его связывала тесная дружба.
Молодые женщины, ранее знававшие дона Диего, поражались происшедшей в нем перемене; они попытались снова вовлечь его в блестящее общество, но все их усилия потерпели неудачу, дон Диего оставался по-прежнему нелюдим.
Однако тот, кто вздумал бы следить за доном Диего, заметил бы, что, кроме вице-короля и архиепископа, он изредка наведывается в уединенный дом близ монастыря Иисуса и Марии; там обитала таинственная дама, возбуждавшая любопытство своих соседей, которым никак не удавалось разузнать, кто она и откуда.
Ни окна, ни балконы в доме никогда не открывались, входная дверь была постоянно на замке; ее отпирали лишь затем, чтобы пропустить старую рабыню-негритянку, а та была не словоохотлива.
Дом стоял прямо против церкви Иисуса и Марии, и соседям, имевшим привычку подниматься с зарей, случалось наблюдать, как на рассвете из дома выходила дама под густой черной вуалью; она пересекала улицу, входила в церковь, слушала первую мессу и затем снова запиралась в доме до следующего дня.
Испанский военный флот был не в силах обеспечить торговлю с Америкой; суда с товарами и золотом то и дело подвергались нападению в море. Дерзость пиратов доходила до того, что они продавали награбленные товары тут же в порту Веракрус.
Бывало, в порт приходили суда под командой никому не известных капитанов; невозможно было установить, занимались ли они морским разбоем. Вокруг таких судов обычно выставляли стражу, но торговать им разрешалось.
В столице Новой Испании ходили самые невероятные слухи об отваге и жестокости пиратов. Многие семьи, покинув побережье, искали в Мехико приюта и спокойной жизни; они рассказывали настоящие легенды о смелости морских разбойников, которые, по их словам, имели даже иной облик, чем прочие люди.
Среди беглецов, добравшихся до Мехико, находился и дон Диего де Альварес, Индиано, которому удалось чудом спастись от неминуемой гибели и бежать из Портобело вместе с маленькой дочкой. Но он потерял там свою супругу донью Марину, убитую, по его словам, одним из пиратов, пытавшихся овладеть ею.
Дон Диего уже не был тем беззаботным и тщеславным щеголем, как в былые времена. Он стал печален, молчалив, вел скромную, замкнутую жизнь и посещал только вице-короля, который был в свое время его посаженым отцом на свадьбе, да архиепископа Мехико, с которым его связывала тесная дружба.
Молодые женщины, ранее знававшие дона Диего, поражались происшедшей в нем перемене; они попытались снова вовлечь его в блестящее общество, но все их усилия потерпели неудачу, дон Диего оставался по-прежнему нелюдим.
Однако тот, кто вздумал бы следить за доном Диего, заметил бы, что, кроме вице-короля и архиепископа, он изредка наведывается в уединенный дом близ монастыря Иисуса и Марии; там обитала таинственная дама, возбуждавшая любопытство своих соседей, которым никак не удавалось разузнать, кто она и откуда.
Ни окна, ни балконы в доме никогда не открывались, входная дверь была постоянно на замке; ее отпирали лишь затем, чтобы пропустить старую рабыню-негритянку, а та была не словоохотлива.
Дом стоял прямо против церкви Иисуса и Марии, и соседям, имевшим привычку подниматься с зарей, случалось наблюдать, как на рассвете из дома выходила дама под густой черной вуалью; она пересекала улицу, входила в церковь, слушала первую мессу и затем снова запиралась в доме до следующего дня.