Паласио Висенте Рива. Пираты Мексиканского залива

   – У вас дома.
   – Дома?
   – Да, и видела сеньору. Она горько кается, что так обошлась с вами, и хочет вас видеть.
   – Но что вы ей сказали?
   – Много хорошего, особенно для вас: и, если вы захотите, я пошлю Москита вот с этим носовым платком, и ваша мать придет за вами.
   – Паулита, как я вам благодарна за все! Но мне тяжело вернуться в дом, где у моей матери родилось такое ужасное подозрение…
   – Я так и сказала ей, поэтому она и не пришла со мной; нужно, чтобы вы на это согласились по доброй воле.
   – О, если б мне было куда уйти!..
   – Неблагодарная. Здесь вы у себя дома.
   – Паулита, верю вам, но поймите, долго оставаться в таком положении невозможно.
   – Я понимаю.
   – Что делать?
   – Может, я скажу глупость, но почему бы вам не выйти замуж, как предлагает ваша мать?
   – Сохрани, боже!
   – Почему? Скажите откровенно.
   – Паулита, вы же знаете, я люблю другого.
   – Знаю, но из этой любви ничего путного не выйдет: он пират, и сами понимаете, ну как он может появиться во владениях испанского короля? Вы тоже не в силах разыскивать его по океанам, так когда же и как вы с ним встретитесь? Слышали, что о них рассказывают, – они похищают женщин, а потом, когда подруга им прискучит, убивают ее.
   – Что вы, Антонио такой хороший.
   – Они все хороши, когда мы их любим и когда они нас домогаются. Потом, узнав их поближе, мы каемся, что были так доверчивы. Ваш Антонио такой же, как и все остальные пираты. Иначе он ушел бы от них.
   – Но я его так люблю!
   – То-то и худо, что вы его любите. Поймите, он для вас недосягаем, как звезда на небе. Когда мы молоды, у нас в голове одни глупости, а потом приходится раскаиваться.
   – А я все-таки верю, что мы с ним снова увидимся.
   – Вы с ума сошли, Хулия! Уж не думаете ли вы, что пират посмеет показаться в Мехико? Да его повесят, едва он сойдет на берег. Может, вы надеетесь вернуться на Эспаньолу? Но и в этом случае вы не увидите его, ведь с этими людьми можно встретиться только случайно; а кроме того, вам не так-то просто уехать из Новой Испании. Послушайтесь моего совета, забудьте, как сон, вашу несбыточную любовь. Примите предложение и выходите замуж. Покинув дом вашей матери, вы будете полной хозяйкой у себя. Уверяю вас, кому вы ни расскажете о своей любви к пирату, всяк посмеется над вами. Это как если бы я влюбилась в турецкого султана.
   – Но ведь он так любит меня!
   – Хулия, Хулия, вы ребенок. Думаете, он вспоминает о вас? Да он понятия не имеет, куда вас забросила судьба. И уж конечно, он не так наивен, как вы, и не станет хранить вам верность, – уж он-то понимает, что вам с ним больше не встретиться. У них повсюду жены, в каждом селении, в каждой деревне; самые знатные девушки становятся их добычей. Примиритесь с тем, что он больше не думает о своей Хулии, для него она умерла.
   – Паулита, если б вы знали, как мне больно от ваших слов!
   – Мне очень жаль, но я полюбила вас, как сестру, и хочу излечить вас от этого безумия; вот почему я советую вам принять предложение и заодно уйти из дома, где с вами так дурно обошлись. Сперва это покажется вам тяжкой жертвой, вы все время будете думать о вашем пирате, он будет мерещиться вам повсюду. Но через год вы поблагодарите меня и сами будете смеяться над своей былой любовью. Ну, как, согласны вы, чтобы я послала мужа за вашей матерью?
   Хулия задумалась, потом ответила с решимостью:
   – Согласна.
   – Вот, дорогой мой Москит, – сказала Паулита, – отнеси этот платок сеньоре, у которой я была, и скажи, что дочь ждет ее.
   Москит торопливо вышел.
   – Теперь, когда мы одни, – продолжала Паулита, – я расскажу вам в утешение, что в моей жизни тоже была первая любовь, я тоже полюбила человека, который был для меня недосягаем, но не потому, что он уехал в дальние края и я потеряла надежду встретиться с ним, а потому, что он был графом, а я – простой бедной девушкой. Я стала бы ему не женой, а возлюбленной, он это понимал и объяснил мне, что нас разделяет пропасть. Он удержал меня от падения, я послушалась его и вышла замуж за Москита. Сердце мое разрывалось, но теперь я знаю, что поступила правильно: кем я была бы сейчас? – потерянной женщиной. Я все еще люблю его и не могу без волнения о нем вспоминать, но я крепко держу себя в руках и живу своей жизнью, понимая, что не мог жениться на мне дон Энрике Руис де Мендилуэта.
   – Так его звали?
   – Звали и продолжают звать. Дон Энрике Руис де Мендилуэта не умер, нет. Правда, никто не знает, куда он исчез, но я уверена, что он жив.
   – Вы очень страдали?
   – Очень. Но я одумалась. Любить недосягаемого для нас человека – сущее безумие, верьте, Хулия, я это узнала по опыту; а вы не могли бы стать даже возлюбленной человека, которого вам не суждено больше увидеть.
   Закрыв лицо руками, Хулия расплакалась. Паулита подошла к ней и стала гладить ее по голове.
   – Мне очень жаль, что я причиняю вам боль, – сказала она, – но вы мне говорили, что у вас нет настоящей подруги и некому дать вам разумный совет. Вы уже не можете по-прежнему спокойно жить у себя дома, ревность отравила сердце вашей матери, она всегда будет относиться к вам с недоверием. А кроме того, едва ли дон Педро Хуан откажется от своих посягательств.
   – После всего происшедшего надеюсь, что откажется.
   – Вы ошибаетесь; буря утихнет, понемногу он придет в себя и снова воспылает к вам страстью. Живя с вами под одним кровом, он опять начнет домогаться вашей любви, пока не разразится новая буря, похуже той, что пронеслась.
   – Вот потому-то мне и не хочется возвращаться домой.
   – Но куда же вам деться? Может, у вас призвание к монашеской жизни?
   – О нет, нет!
   – В таком случае, где бы вы ни поселились, вам угрожают преследования этого человека, и тогда если до вашей матери дойдут какие-нибудь слухи, она решит, что вы покинули ее дом, желая приобрести свободу.
   – Боже мой! Что же делать?
   – Хулия, только ли любовь к пирату мешает вам выйти за того, кого вам прочит в мужья мать?
   – Только любовь к нему; если я потеряю надежду, мне все станет безразличным на этом свете.
   – Ну, с любовью к пирату надо распрощаться.
   – Не говорите этого…
   – Такова жизнь. Решайтесь, выбросьте из головы все безумные мысли; никто не мешает вам по-прежнему любить пирата; но не мечтайте о невозможном. Возьмите пример с меня…
   – Вы не любили по-настоящему.
   – Как, я не любила его по-настоящему? Хулия, да я и сейчас еще всем сердцем люблю его; люблю до сих пор, хотя могу лишь вспоминать о прошлом. Я без памяти люблю его, и это святая святых моего сердца, я храню мое чувство, несмотря на все непреодолимые преграды, которые разлучили нас. Мне пришлось и, может, еще придется выдержать немалую борьбу с моим чувством, ведь я видела его, говорила с ним, он сидел рядом со мной, сжимая мою руку, и, наконец, ведь он знал, что я люблю его. Я чувствую, мне еще суждено с ним встретиться в жизни, но верьте мне, Хулия, я сумею совладать с собой. А теперь скажите, можно ли сравнить вашу мечтательную любовь с моими страданиями, с моей мучительной повседневной борьбой, – ведь стоило мне сказать одно только слово, и я стала бы если не женой, то любовницей человека, которого я боготворю? Хулия, продолжайте любить вашего пирата, но ради этого детского чувства не приносите в жертву вашу будущность и покой вашей матери.
   В эту минуту с улицы донесся шум экипажа и раздался стул к в дверь.
   – Это ваша мать, – сказала Паулита и поспешила к двери.
   Хулия смертельно побледнела; дверь отворилась, и в дом вошел Москит, а следом за ним сеньора Магдалена.
   Мать и дочь бросились друг другу в объятия и разрыдались, не в силах вымолвить ни слова.
   Москит отозвал Паулиту и шепнул ей:
   – Как ты думаешь, кого я встретил по дороге, идя к этой сеньоре?
   – Кого же? – спросила Паулита.
   – Дона Энрике собственной персоной.
   – Господи! – воскликнула Паулита и вся затрепетала.
   – Не пугайся, лучше придумай, куда его спрятать: он приехал, рискуя жизнью.
   – Но что он тебе сказал? – спросила молодая женщина, едва держась на ногах от волнения.
   – Что я ему для чего-то нужен. Завтра в полночь он ждет меня против собора.
   – И больше ничего?
   – Ничего.
   – А про меня не спросил?
   – Нет.
   Паулита подавила вздох, чувствуя, как печаль переполняет ее сердце.
   «Если бы Хулия любила так сильно, как люблю я!» – подумала про себя молодая женщина.
   Наконец дочь и мать заговорили.
   – Успокойся, дочурка, не плачь, – сказала мать, утирая слезы, – едем домой, и прости мне все. Ты не знаешь, что такое ревность, и не дай тебе бог когда-нибудь узнать это чувство. Едем домой. – И мать взяла Хулию за руку.
   Хулия покорно поднялась.
   – Прощайте, Паулита, – сказала она, обнимая молодую женщину.
   – Прощайте, – ответила та и разрыдалась, не в силах долее сдерживать свое волнение.
   – Паулита, приходите завтра же к нам, – сказала Хулия, – я жду вас.
   – Да, да, непременно приду, – ответила Паулита, – нам нужно еще закончить наш разговор.
   Хулия и сеньора Магдалена сели в экипаж и в окружении пеших слуг с фонарями отправились домой.
   Переступив порог жилища, покинутого после такого тягостного объяснения с матерью, Хулия разом вспомнила все рассудительные советы Паулиты; казалось, из глубины сердца звучит чей-то голос и повторяет все сызнова. Да, Паулита несомненно права.
   Сеньора Магдалена хмурилась и бросала по сторонам встревоженные взгляды. Угадав, что творится в сердце матери, Хулия мгновенно приняла решение принести себя в жертву ради ее счастья.
   – Матушка, – не колеблясь долее, начала она, – вы говорили, что кто-то просил моей руки?
   – Да, дон Хусто, брат графини Торре-Леаль, – ответила удивленная сеньора Магдалена.
   – Так скажите ему, что я согласна. Только пусть не вздумает медлить и откладывать.
   – Благодарю тебя, дочурка, благодарю. Да благословит тебя бог! – воскликнула, заливаясь слезами, сеньора Магдалена и бросилась в объятия дочери.
   – Ради вас, матушка, – прошептала Хулия.
   И обе умолкли.

VII. ШЕСТОЕ АВГУСТА

   Шестого августа 1669 года в одиннадцать часов ночи в дом к донье Ане постучался закутанный в плащ человек. То был дон Диего, который пришел увидеться с ней впервые после описанной нами в свое время сцены.
   Донья Ана грустила; дон Диего вырвался из ее объятий и, признавшись ей в любви, больше не приходил. Тщетно молодая женщина поджидала его каждый вечер; шли дни, дон Диего не появлялся. Смертельная тревога охватила донью Ану.
   «Он пренебрег моей любовью, – думала она, – что мне делать дальше в этом уединении?.. Нет, нет, он еще придет, придет, я буду ждать».
   В эту минуту в прихожей раздался стук в дверь.
   – Это он! – воскликнула донья Ана, поспешно расправляя складки платья и приглаживая волосы.
   Послышались шаги на лестнице, потом в коридоре, и, наконец, дверь отворилась.
   – Дон Диего! – воскликнула молодая женщина, поднимаясь к нему навстречу.
   – Донья Ана!
   – Я боялась, что вы больше не придете.
   – И вы не ошибались, донья Ана, я и впрямь решил больше не видеться с вами.
   – Неблагодарный!
   – Совесть мучила меня. Но я непрестанно думал о вас, вспоминал каждое ваше слово, и мне вдруг стало невыносимо грустно в моем одиночестве. Тогда я решил прийти и сказать вам…
   – Что? Что?
   – Что я люблю вас, что мне нужна ваша любовь, вы…
   – Дон Диего! – воскликнула донья Ана, бросаясь в его объятия, – как я счастлива!
   – И я счастлив, донья Ана. Я понял, что Марина безвозвратно потеряна для меня. Я, как и вы, одинок в этом мире. Вы любите меня и достойны моей любви. Я виноват перед вами и должен загладить свою вину.
   – Загладить вину? Но какую вину, дон Диего?
   – Я был причиной всех ваших бед, Ана, это я посоветовал Эстраде похитить вас. В ту ночь он пришел ко мне и предложил, что откажется от вас, уступит вас мне, но в своем ослеплении я пренебрег этим счастливым случаем и причинил нам обоим незабываемое горе.
   – Не надо больше говорить об этом, если вы в самом деле считаете меня достойной вашей любви.
   – Да, вы достойны ее, Ана, я, и только я, виновен в том, что вы стали возлюбленной дона Кристобаля де Эстрады. Теперь бог посылает мне возможность загладить мою вину перед вами, и я это сделаю. Вы будете моей женой, Ана.
   – О, это слишком большое счастье! – воскликнула взволнованная донья Ана. – Этого я не заслужила. Снова подняться в ваших глазах – какая радость для меня!
   – Ана, я люблю вас, вы стоите моей любви, я сделаю вас счастливой; вы утешите меня в одиночестве, замените мать моей бедной дочери, мы уедем далеко-далеко, туда, где нас никто не знает. К счастью, я еще молод и богат, мы можем начать новую жизнь.
   – Дон Диего! Вы – ангел!
   – Завтра утром уложите ваши вещи, после полудня мы покинем город.
   – О, какое счастье, какое счастье!
   – Завтра в два часа дня я заеду за вами в коляске.
   – Боже мой, ночь покажется мне вечностью! Настал счастливейший день моей жизни. Какое сегодня число? Я хочу навсегда сохранить его в памяти.
   – Право, не помню.
   – А я помню, сегодня шестое августа.
   – Шестое августа? – проговорил ошеломленный дон Диего, вспоминая, что именно в этот день назначена его встреча с доном Энрике.
   – Да, шестое августа! Но что с вами?
   – Ничего, – ответил дон Диего, вынимая из кармана золотые часы, осыпанные драгоценными каменьями. – Без четверти двенадцать, – сказал он про себя.
   – Но почему вы вдруг помрачнели? Этот день связан для вас с тягостными воспоминаниями?
   – Да, Ана. Я должен немедленно уйти.
   – Объясните же, в чем дело, дон Диего.
   – Теперь некогда, оставим до завтра. Прощайте, моя прекрасная дама, – сказал он, целуя ее.
   – Прощайте, любовь моя.
   Дон Диего поспешно удалился.
   – Тут скрыта тайна, – сказала донья Ана, оставшись одна. – Но все же он мой.
   Дон Диего направился на ближайшую улицу, туда, где была назначена встреча. Впрочем, он не верил в нее. Дон Энрике был в его глазах обманщиком, – он обещал ему вызволить из плена жену, а вместо доньи Марины ему передали донью Ану. Юный пират, несомненно, скитается где-то вдали от Мексики, и все же дон Диего сдержит данное слово.
   Была полночь, когда дон Диего, свернув на улицу Такуба, подошел к тому дому, где некогда жила донья Марина. Из комнат через балконы просачивался свет – необычное явление для столь позднего часа.
   Едва дон Диего остановился напротив дома, как из дверей показалась человеческая фигура.
   – Кто идет? – спросил Индиано.
   – Тот, кто вам назначил встречу.
   – Дон Энрике!
   – Да, это я, дон Диего. Как вы знаете, не в моих обычаях нарушать данное слово.
   – И несмотря на это, вы позволили себе низко обмануть меня.
   – Замолчите или, клянусь, вы раскаетесь в своих словах.
   – В добрый час, – ответил дон Диего, хватаясь за шпагу, – защищайтесь, и пусть бог нас рассудит.
   – Еще не пришло время, – сдержанно ответил дон Энрике, не дотронувшись до своего оружия, – но оно скоро настанет. А пока что будьте добры последовать за мной.
   – Куда?
   – Вы боитесь?
   – Нисколько. Ведите.
   Дон Энрике сделал пол-оборота и очутился против входа в дом; отворив дверь, он пересек патио, Индиано последовал за ним. Дон Энрике одним духом поднялся по лестнице, Индиано не отставал от него.
   Печальные и мучительные воспоминания теснились в душе дона Диего: перед ним возник прекрасный образ доньи Марины, ее лицо, оживленное первой любовью, вереница проведенных здесь вместе блаженных дней… К этим воспоминаниям присоединились память о горестных событиях в Портобело, страх за судьбу бедной Марины и угрызения совести из-за любви к донье Ане, которую он обещал увезти завтра из Мехико.
   Противоречивые мысли сменяли одна другую. Внезапно ему пришло на ум, что, пожалуй, для полноты мщения дон Энрике задумал убить своего врага именно здесь, ведь здесь, в этом доме, ему было нанесено столь тяжкое оскорбление.
   Дон Диего был человек отважный, но порой темные предчувствия сжимают и леденят сердце даже самого безрассудного смельчака.
   Дойдя до главного зала, дон Диего невольно остановился и опустил руку на эфес шпаги.
   Дон Энрике даже не взглянул на него; распахнув дверь, он стремительно перешагнул порог зала. За ним, не отставая, вошел Индиано, но, едва оказавшись за порогом, он вскрикнул и застыл на месте.
   Зал был по-царски убран и залит огнями, а в кресле у стола сидела донья Марина.
   При виде дона Энрике молодая женщина подняла голову; заметив позади него дона Диего, она попыталась встать, но силы покинули ее, и, произнеся какие-то невнятные слова, она протянула ему навстречу руки.
   – Дон Диего, – торжественно проговорил дон Энрике, – вот ваша супруга, такая же чистая и непорочная, как в день вашей разлуки. Ее добродетели и красота украсились ныне сияющим ореолом мученицы. Ее сердце восторжествовало над жестокими испытаниями. По милости бога, благодаря ее твердости и моей счастливой звезде, донья Марина вернулась к вам; прижмите же ее к своей груди, она достойна восхищения.
   – Марина, – сказал Индиано, обнимая свою молчаливую и трепещущую подругу. – Марина, не сон ли это? Я снова с тобой, снова прижимаю тебя к моей груди. Так скажи хоть слово, скажи, что я не грежу.
   – Нет, ты не грезишь, Диего, – прошептала Марина. – Господь вернул нам счастье.
   Дон Энрике собирался покинуть зал и оставить супругов наедине, но Марина, тихонько отстранив мужа, удержала своего спасителя за руку.
   – Диего, – сказала она, – вот человек, которому мы после бога обязаны своим счастьем и честью. Он был моим покровителем среди невзгод, моим прибежищем в горе. Это он поддерживал во мне силы, ради моего спасения рисковал жизнью, вырвал меня из плена, с неслыханной дерзостью проложив себе путь сквозь флотилию беспощадного Моргана.
   – Марина, ты еще не знаешь, насколько благороден этот человек: одержав надо мной победу в крепости Портобело, он подарил мне свободу и жизнь. Когда пираты увезли тебя, я обвинял его в обмане – ведь он обещал добиться твоего освобождения. Но я тогда еще не знал всего величия этой души. Кабальеро дон Энрике Руис де Мендилуэта, сеньор граф Торре-Леаль, согласны ли вы почтить своей дружбой двух спасенных вами людей?
   – Сеньор дон Диего де Альварес, я не кабальеро и не граф, я всего-навсего изгнанник, мексиканец без имени, человек, потерявший родину и семью. Я – пират Железная Рука, явившийся сюда, чтобы поспеть вовремя на свидание с вами, назначенное мною на сегодняшнюю ночь. Назначая вам эту встречу, я горел желанием отомстить вам за страшное оскорбление. Сейчас я не решаюсь больше мстить; я удовлетворен тем, что смог передать вам из рук в руки вашу жену, я осчастливил моих врагов, в моем сердце не осталось места для прежней жгучей злобы.
   – И вы отказываетесь от нашей дружбы? – спросила донья Марина.
   – Сеньора, я не хочу тешить себя несбыточными мечтами.
   – Почему же несбыточными?
   – Сегодня ночью я уезжаю.
   – Куда?
   – Не знаю. Куда-нибудь в дальние края, чтобы там похоронить мои невзгоды. Я должен исчезнуть, бежать от гнева вице-короля. Надежный человек ожидает меня в полночь у собора; с ним я обдумаю мой путь, и завтрашний рассвет застанет меня далеко отсюда.
   – Дон Энрике! – воскликнул Индиано. – По моей вине вы потеряли родину, имя, богатство, будущность. За зло вы отплатили добром. Так завершите мое счастье, позвольте вернуть вам все, что я у вас отнял.
   – Это невозможно, все потеряно навеки.
   – Окажите мне эту последнюю милость, иначе совесть не даст мне покоя. Я уверен, что добьюсь своей цели.
   – Но как? – печально спросил юноша.
   – Сейчас я еще и сам точно не знаю как, но я твердо убежден в успехе.
   – Не надейтесь.
   – Я прошу вас о немногом, дон Энрике, дайте мне всего неделю срока. Что значит для вас неделю? Вы проведете ее тайно в моем доме, и, если за этот срок я ничего не достигну, даю вам слово быть с вами откровенным и не удерживать вас дольше.
   – Дон Диего…
   – Исполните мою просьбу, подумайте о вашем будущем, о вашем счастье. Я бесконечно благодарен вам и не стыжусь признаться, что вы превзошли меня в мужестве и благородстве.
   – Соглашайтесь, – сказала донья Марина.
   – Пусть будет по-вашему, – уступил дон Энрике.
   Индиано и Марина обняли его. На глазах юноши навернулись слезы.
   – А теперь, – сказал Индиано жене, – пойдем к нашей дочурке.
   – Да, да! – подхватила, повеселев, донья Марина. – И вы пойдете с нами, дон Энрике.
   Все трое с облегченным и радостным сердцем вышли на улицу и поспешили к дому дона Диего.

VIII. РАДОСТЬ ДОНА ХУСТО

   Ровно в полночь, как было условлено, Москит стоял против собора, поджидая дона Энрике, но тот уже и не вспоминал о нем.
   Часы шли, Москит дрожал от утренней свежести, но не покидал своего поста до тех пор, пока солнечные лучи не позолотили городских башен.
   – Итак, дон Энрике не пришел, – сказал про себя Москит, – вернемся восвояси. Если я ему нужен, он знает, где меня найти. – И Москит направился домой.
   Паулита с нетерпением ждала мужа; весть о том, что дон Энрике в Мехико, наполнила таким смятением ее сердце, что она не могла ни заснуть, ни даже прилечь.
   От Москита она знала, что дон Энрике назначил ему встречу ночью у собора, и надеялась услышать о новых планах юноши; ей то и дело чудились шаги по лестнице и стук в дверь. Несмотря на свою непреклонную решимость, о которой Паулита твердила Хулии, ей было трудно сладить с сердцем.
   Наконец муж вернулся.
   – Как, ты еще не ложилась, Паулита? – удивился он.
   – Что случилось? – спросила она, не отвечая на вопрос мужа.
   – Ничего. Дон Энрике не пришел, а я зря всю ночь на улице проторчал.
   – Но почему он задержался?
   – Не знаю; да и кто может знать, что там у него стряслось.
   – Как же теперь быть?
   – Я понятия не имею, где его искать. Сегодня к вечеру он, верно, сам придет ко мне. А тем временем я сосну часок, думаю, что и тебе не мешает отдохнуть.
   – Мне спать не хочется, лучше я схожу к Хулии.
   – Как ты привязалась к ней!
   – Она такая хорошая и такая несчастная!
   – Ну что ж, иди.
   Москит улегся и вскоре безмятежно захрапел. Паулита оделась тщательнее обычного; мысль о доне Энрике не шла у нее из головы, ей казалось, что она непременно встретится с ним на улице, вот почему она постаралась принарядиться.
   С гордым сознанием своей красоты она вышла на улицу и направилась к дому Хулии.
   Несмотря на раннее время – пробило только восемь часов утра, – весь дом был на ногах. Хулия не показывалась из своей комнаты; сеньора Магдалена успела послать дону Хусто записку.
   Паулита и дон Хусто подошли к дому почти одновременно, он спешил к сеньоре Магдалене, она – к сеньорите Хулии. Тихонько постучавшись, Паулита вошла в спальню к подруге.
   Хулия была очень бледна; темные тени под глазами говорили о том, что она провела бессонную ночь. При виде Паулиты она поднялась к ней навстречу.
   – Добрый день, Хулия. Как вы себя чувствуете? Вы видите, я прибежала к вам чуть свет, мне стало вдруг тревожно.
   – Вы доставили мне большую радость, Паулита. Я очень несчастна, и, кроме вас, у меня нет друга…
   – Ну, как? Что говорит ваша мать? Что вы надумали?
   – Паулита, ваши советы, тревога, которую я прочла в глазах матушки, ее плохо скрытая грусть, воспоминания обо всем, что здесь произошло, страх перед жизнью, ожидающей меня в материнском доме, – все это, как мне ни больно, заставило меня принять твердое решение.
   – И что же вы решили?
   – Выйти замуж, как того желает матушка.
   – Слава богу! Слава богу! Вот разумное решение! Увидите, вы будете поминать меня добрым словом.
   – Да, я решилась и уже сказала об этом маме, но просила ее об одном…
   – О чем же?
   – Поспешить со свадьбой.
   – Боже мой, так у вас больше решимости, чем я предполагала.
   – Мне не на что больше надеяться, к чему же оттягивать? Для меня это тягостная жертва, но бедная мама получит наконец душевный покой. Пусть хоть она будет счастлива, раз для меня счастье невозможно. Я помеха на ее пути, мое замужество все уладит.
   – Но кого она выбрала вам в мужья? Вы-то знаете этого человека?
   – Как же! Это брат графини де Торре-Леаль, дон Хусто, тот самый, что разыскал меня у вас в доме.
   У Паулиты вырвался возглас досады.
   – Вы знаете что-нибудь плохое о нем? – спросила Хулия.
   – Нет, я просто не люблю его, ведь он враг дона Энрике.
   – Того человека, которого вы любили?
   – И продолжаю любить, Хулия, продолжаю любить; на мою беду, он приехал в Мехико.
   – Когда?
   – Точно не знаю; но, едва вы вчера уехали от нас, муж рассказал, что видел его и говорил с ним.
   – И эта весть взволновала вас?
   – Вы даже не представляете себе, что творится со мной. То я чувствую прилив радости, то меня охватывает невыносимая грусть. Я и хочу и боюсь увидеться с ним. Мне мучительно стыдно перед мужем, что я люблю другого, и вместе с тем я не раскаиваюсь в моей любви. Я горжусь тем, что сладила с чувством, и тут же проклинаю свою нерешительность, – лучше б я стала его возлюбленной. Он так смел, благороден и великодушен, он стоит любой жертвы. Да, он стоит того, чтобы женщина пожертвовала ради него своей честью и гордилась этим больше, чем королева своей короной.
   – Так сильно вы его любите?
   – Ах, Хулия, я схожу с ума от любви! Всю ночь напролет я не сомкнула глаз и прибежала к вам в такую рань, чтобы поплакать у вас на груди и чтобы вы пожалели меня. И зачем только он приехал в Мехико?