Страница:
Евгеюка вернулся ко двору через несколько долгих лет. Он увидел и узнал Татьяши. О, небожители! Это была совсем не прежняя ранимая и хрупкая девушка из провинции. Перед глазами Онегаси предстала знатная особа, приближенная к приближенному к императору. Величие и красота вели Татьяши по главному залу… Да, думал Евгеюка, сакура расцвела…
Расцвела и любовь Онегаси. Он понял, что тогда, в усадьбе Ларинада, сердце его было слепо.
В пламенном письме Евгеюка молит о счастье:
Темнее тучи стал Евгеюка. Удалился он к подножию величавой Фудзи, храня печаль, и совершил харакири. Лист пергамента оставил нам предсмертную хокку Евгеюки Онегаси:
Она спрятала лицо в ладонях. К ее ногам сыпались огромные жемчужины.
Ларс принялся суетливо собирать их в свою зеленую шляпу.
— Ничего себе, — проговорил Филипп. — Таких больших слез у нее никогда не было… Даже после моих песен.
— Как можно, Николас? — задыхаясь и всхлипывая, спросила девушка. — Как можно было так жестоко испортить красивую историю? Я же чувствую, твой рассказ — наглое издевательство над чем-то светлым!
Коле стало стыдно.
Глава 15.
Глава 16.
Расцвела и любовь Онегаси. Он понял, что тогда, в усадьбе Ларинада, сердце его было слепо.
В пламенном письме Евгеюка молит о счастье:
Я был лохом крестьянским,Чтящая кодекс гейш Татьяши ответила Онегаси отказом:
Тупым ремесленником
И дождевым червем, приди, приди…
Увольте, Онегаси! Это я тогда моложе и лучше качеством была.Письмо заканчивалось традиционным в таких случаях японским иероглифом: «Отлезь, козел!»
Другому отдана.
Ему храню я верность. Хоть ноги заплетаются его.
Темнее тучи стал Евгеюка. Удалился он к подножию величавой Фудзи, храня печаль, и совершил харакири. Лист пергамента оставил нам предсмертную хокку Евгеюки Онегаси:
Гоп-стоп! Я ухожу на берега Небесной Реки,Весть об уходе Онегаси из жизни черным ястребом донеслась до Татьяши. Поняла она, что Евгеюка смыл своей кровью позор, который нанесла ему ее холодность. Горько заплакала Татьяши и предалась двигай путем удара в сердце острым кайкэном, начертав прощальное:
Туда, где будем все мы. Каяться мне поздно.
Смотрю на эти звезды и кусунгобу в брюхо получаю.
Любви не сохранив, живу теперь, как самка.Муж Татьяши понял, что сердце жены говорило не о нем, и бросился со скалы в море. К сожалению, старик не был искушен в поэзии, посему последние свои строки написал почти прозой:
Ах, почему же люди не летают? Я — чайка!
Так не доставайся же я никому!
Еще вчера у пагоды нарядный рикша ждал.Так заканчивается эта печальная, как вопрос о спорных островах, история. Ничтожнейший из смертных, рассказчик смиренно откланивается и идет делать харакири.
Пышнее свадьбы не было в помине.
Невеста краше всех. Была. А ныне быть? — Не быть!
Нет повести печальнее на свете,Концовку рассказа Лавочкина заглушили громкие рыдания Грюне.
Чем повесть Онегаси и Татьяши.
Прости-прощай, Япония-мамаша.
Спасибо, что меня ты ро…
Она спрятала лицо в ладонях. К ее ногам сыпались огромные жемчужины.
Ларс принялся суетливо собирать их в свою зеленую шляпу.
— Ничего себе, — проговорил Филипп. — Таких больших слез у нее никогда не было… Даже после моих песен.
— Как можно, Николас? — задыхаясь и всхлипывая, спросила девушка. — Как можно было так жестоко испортить красивую историю? Я же чувствую, твой рассказ — наглое издевательство над чем-то светлым!
Коле стало стыдно.
Глава 15.
Краткое содержание, или Палваныч с тоником
За месяц, пока Коля водил хороводы, произошли серьезные изменения.
Морозы отступили, и Черное королевство продолжило захват Дробенланда. Нельзя сказать, что война была для слуг Дункельонкеля легкой прогулкой. Сперва местные, вдохновленные подвигом Пауля, набрались смелости и в нескольких мелких поместьях дали оккупантам бой. Однако гомункулусы второй армии не раскисали. К тому же теперь вместе с войском чурбанов действовали маги.
Сопротивление захлебнулось.
Бароны Косолаппен и Лобенроген потерпели сокрушительное поражение. Без огневой поддержки Палваныча их ополчение было слишком слабым. Лобенроген бежал в Дриттенкенихрайх, а упрямый Косолаппен ушел в леса, где возглавил небольшой партизанский отряд.
Военная машина Доцланда без ощутимых потерь достигла границ Дриттенкенихрайха. В государстве трех монархов армия Дункельонкеля не встретила ни малейшего противодействия.
Нужно вернуться к событиям, последовавшим за встречей королей и бомбежкой Наменлоса. В тот день, когда монархи обвинили Тилля Всезнайгеля в предательстве, колдун отбыл с Рамштайнтом в Пикельбург. Сами Томас, Альбрехт и Генрих вернулись к переговорам и постановили: отныне Наменлос, Труппенплац и Вальденрайх — союзники.
Дриттенкенихрайх был обречен на захват, ведь новоиспеченный союз не жаловал ни Рамштайнта, ни забулдыгу Герхарда. Аустринкен-Андер-Брудершафт, прибывший на следующий день, был принят с королевскими почестями, накормлен и, к вящей радости, напоен, а наутро отправлен назад. Проворовавшаяся и вконец деградировавшая свита дриттенкенихрайхского монарха не рискнула поднять вопрос о взаимопомощи. Или даже не сочла нужным. Кто знает?
— Так умирают государства, — со вздохом резюмировал Томас Бесфамиллюр.
Спустя неделю в Дробенланде уже была выстроена властная машина, подчиненная Дункельонкелю. Маги и ведьмы, жившие в королевстве, с радостью присягнули на верность новому правителю. Жители Дробенланда никогда не жаловали колдовства, и теперь волшебники взяли реванш. Зерна доктрины Вождя и Учителя о перманентной магической революции упали на благодатную почву. Остальных местечковых наместников оккупанты назначили из толковых пейзан.
Генерала Баббельнъягда схватили. Дункельонкель в очередной раз продемонстрировал подданным, что ни один предатель не уйдет безнаказанным.
Затем войска Доцланда перешли границу с Дриттенкенихрайхом. Герхард не сумел организовать сопротивления и бежал в Вальденрайх, под крыло Генриха, а методы Рамштайнта, естественно, не предполагали открытого вооруженного противостояния. Невидимая армия преступников получила четкие инструкции действовать в стиле саботажа.
И первые диверсии не заставили себя долго ждать. Подразделения чурбанов то и дело оставались без продовольственных обозов. Начался планомерный отстрел мелких командиров. Какими бы разумными ни были гомункулусы следующего поколения, без десятников и сотников они превращались в сборище бестолочей.
Кто-то из мошенников выдумал наглую аферу. Умыкнув десятника, он переоделся в черную офицерскую форму и спровоцировал бой чурбанов друг с другом. Рецепт диверсии мгновенно разлетелся по «сарафанному радио», стычки гомункулусов участились.
Доцландские маги, командиры и немногочисленные отряды, составленные из людей, сбились с ног, налаживая защиту тылов. Тем не менее, армия Черного королевства захватила Пикельбург.
Рамштайнт, как и обещал, ушел с соратниками в подземелья. Вот почему Четыре всадника, прибывшие в столицу Дриттенкенихрайха за три дня до захвата, так и не отыскали главу преступного мира. Несмотря на предостережение хранительницы, маги не отступились от решения выполнить заказ Дункельонкеля.
Остановившись на постоялом дворе, Мор, Брань, Глад и Смерть принялись «закидывать удочки». Подлинных жуликов не попадалось. Прочий народ предпочитал вообще не говорить о Рамштайнте.
Король преступности поддерживал связь с поверхностью через нескольких доверенных связных. И хотя они собирали информацию для Рамштайнта, до них пока не донеслись слухи о разыскивающих его людях.
Тилль Всезнайгель, оставшийся с главным бандитом Дриттенкенихрайха, тяготился бездействием. От брата и барона Николаса не было весточки… Это означало, что события развиваются по плану, составленному вместе с Иоганном. Если же перевести на человеческий язык, то старший Всезнайгель уже попал в плен. Тиллю было трудно смириться с необходимостью ждать. Он рвался в бой.
Иоганн, над которым трудился Адольф, сравнительно легко сопротивлялся его заклятьям. С самого начала Всезнайгель занялся составлением плотного кокона защитных заклинаний. Он «заморозил» тело, ведь оно недолго бы выдержало напряжения при распятии на цепях. Мышцы и кожа колдуна окаменели, кровь замерзла, сердце остановилось. Физическая оболочка впала в состояние бесконечного летаргического сна. Будь Адольф талантливым магом, он поразился бы умению Иоганна. Но шкафообразный подручный Дункельонкеля оказался слабаком по части волшебства и вообще невнимательным типом. Он несколько дней продолжал обвешивать пленника пыточными кулонами, пока не понял: Всезнайгелю плевать на адские побрякушки.
Дух Иоганна оставался бодрым. Колдун словно видел себя и Адольфа со стороны. Он развлекался разрушением талисманов, питался магией и готовился к настоящим испытаниям.
Дункельонкель зашел в камеру через пять дней после первой встречи. Он сразу оценил состояние пленного.
— Адольф, ты дурак, — заявил глава Доцланда, хохоча. — Люблю старину Всезнайгеля. Сукин ты сын, Иоганн!
После визита Дункельонкеля Адольфу составили компанию два более способных мага, приступивших к реальной борьбе. Они занялись снятием защитных заклинаний и атаками на дух Иоганна.
Марлен ни разу не появилась.
Она восстановила силы, живя возле Разлома, хотя ей понадобилось девять дней вместо трех.
На десятый бывшая Белоснежка переступила порог своего убежища. Там она застала Шванценмайстера. Парень сидел за столом и читал один из магических трактатов. К тому же он вернулся в прежний, «дособачий» облик. Девушка растерялась.
— Что ты тут делаешь? — сверхоригинально спросила она.
Юноша оторвался от чтения, радостно улыбнулся:
— Привет, Марлен. Вот, живу…
Шлюпфриг не торопился покидать теплую обустроенную пещеру. Снаружи лютовали морозы. Здесь были еда, питье, книги и целый парад застывших фигур. Сначала Шванценмайстер робел, но затем пообвык, стал развлекаться сочинением историй о заколдованных людях и чтением древних толстых томиков.
Ведьма расстегнула шубу, прошла к столу, оперлась на него руками, склоняясь к Шлюпфригу:
— Как ты посмел здесь поселиться?
— Ну, ты же сама меня сюда приволокла. — Парень развел руками. — И хотелось тебя увидеть, честно говоря.
Шванценмайстер наблюдал за качающимся талисманом-сосудиком на тесьме, надетой на шею Марлен.
Юноше вдруг захотелось сорвать этот темный флакончик, разбить, растоптать его. Ничего подобного Шлюпфриг никогда не испытывал. Навязчивая идея крепла.
Девушка размышляла: «Он снял проклятье. Значит, либо папаша простил, либо нашелся доброхот вроде дядюшки. Интересно-интересно. Но красив, поганец, по-прежнему красив». Она пыталась придумать, что делать с ненавистным Шванценмайстером, и не находила решения.
Пауза затягивалась.
— Все? Повидал дуреху? — сквозь зубы процедила Марлен.
— Не все, — ответил парень.
Он схватил талисман и дернул его вниз.
Тесьма не поддалась, зато не ожидавшая наглой выходки девушка наклонилась еще ниже, и Шлюпфриг врезал рукой по мраморной столешнице.
Пузырек лопнул.
Осколки впились в ладонь парня. Он разжал руку.
— Да я тебя… — выдохнула Марлен и потеряла сознание.
Шванценмайстер вскочил. Он метнулся к девушке, схватил ее за плечи. Порезанную руку снова обожгла боль. Шлюпфриг посмотрел на ладонь. Осколки таяли, как бы впитываясь в раны.
Голова стала легкой, в ушах зашумело. Прочие ощущения ушли.
Парень так и не вспомнил потом, как он доволок Марлен до кровати, уложил ее поверх одеяла и упал рядом.
Очнулся он в полубредовом состоянии. Странно, раненая рука совсем не болела, зато распухла и приобрела лиловатый оттенок.
Девушка не приходила в себя. Шлюпфриг, словно зомби, бессмысленно пошатался по подземелью, а затем вернулся в постель.
Он проваливался в сон, где его преследовали тягучие видения, пробуждался, ел, пил, безрезультатно пытался растормошить Марлен, снова отключался.
Девушка впала в оцепенение наподобие того, в котором оказалась Хельга Страхолюдлих. Парень, отравленный талисманом, день за днем топтался возле любимой, не осознавая, как быстро и напрасно пролетает время. Лиловая опухоль стала ползти от кисти по предплечью и выше, но Шванценмайстер этого не замечал.
В ночные часы призраки терзали его дух, а сознание Марлен застыло, будто птица, попавшая в стоп-кадр.
Воистину провидение выкинуло невероятный фортель, отлучив от основных событий мира сразу несколько ключевых героев.
После долгих уговоров и извинений Грюне простила рядового Лавочкина. Ему самому порядком снесло крышу: японский пересказ пушкинского романа, сделанный на немецком языке, — чудовищное извращение.
— Давайте-ка поспим, — предложил Филипп Кирхофф.
Все согласились. Время было позднее.
На юго-востоке полыхало небо. Коля знал: это фейерверки драконьих новостей. Жаль, из-за деревьев не были видны огненные письмена.
Фрау Грюне достала из своей котомки клубок. Встала, обошла костер, бережно укладывая красную шерстяную нить. Затем, когда круг был замкнут, она связала нить в кольцо.
— Это зачем? — спросил парень.
Ответил зевающий Ларс:
— Древнее колдовство. Защита от врагов. Никто не переступит нить, пока она связана.
Все улеглись спать, лишь Ларс продолжал тихо бренчать на лютне.
Лавочкин смотрел в звездное небо. Мысли не давали уснуть: «Подумать только, месяц! Дома-то, небось, уже и искать-то нас с Палванычем прекратили. Кстати, где он сейчас, интересно, болтается?»
Как на заказ, солдату почудился голос Палваныча:
— Я убью тебя, Лавочкин!.. Я убью тебя, Лавочкин!..
Коля вслушался. Нет, не почудилось!
— Я убью тебя, Лавочкин!.. Парень напрягся, застыл. Тишина.
— Почудится же! — прошептал солдат и заснул. Пробуждение было не хуже, чем в армии. Вконец сошедший с ума Ларс вдарил по струнам и загорланил утреннюю песню:
Когда он умолк, все уже встали. Коля подкинул дров в начинающий гаснуть костер. Грюне ушла к ручью и вернулась с котелком воды. Филипп осоловело таращился по сторонам и ничего не делал.
Стали собирать завтрак. Лавочкин залез в мешок и увидел бутылку:
— Что же это я? Давайте выпьем винца!
Он достал сосуд, врученный Аршкопфом, взялся за печать с пробкой.
Сургуч мгновенно вскипел и испарился под Колиными пальцами. Пробку вышибло, будто внутри томилось шампанское.
Парень и его новые знакомцы смотрели, открыв рты, как из бутылки исторгается сизый дым. Густое облако причудливо закрутилось в смерч, чуть не затушив костер.
Потом дым рассеялся, и перед зрителями предстал Павел Иванович Дубовых с автоматом на плече.
— Хейердал тебя забомби, салапет стоеросовый! — накинулся прапорщик на Лавочкина. — Я ж, ектыш, там ору, а ты, ектыш, тут балду пинаешь и не мог, блин, открыть этот, ектыш, пузырь!
— Откуда ж я… — начал парень, вскочив в стойку «смирно».
— Молча-а-ать! — взревел фирменным хрюкающим ревом Палваныч.
Он стоял между солдатом и пламенем. Ногам, спине и тому, что посредине, стало жарковато. Дубовых решил отойти от костра.
— Что встал в проходе, как курсант шлагбаумановского училища? В сторону, щегол!
Рядовой отскочил. Прапорщик поспешно отошел, развернулся, уставился на Колю. Ларс и Филипп в немом ступоре следили за эволюциями прапорщика. Грюне наблюдала с каким-то детским интересом.
— Докладывай, где был в истекшем периоде и какой комплекс задач выполнил!
Хотя солдат не представлял, что за период подразумевается, он начал рапорт:
— После исполнения посольских обязанностей мы с Иоганном отправились в Черное королевство на разведку. Всезнайгель попал в плен, мне удалось скрыться. При этом выяснилось страшное. За ночь, которую я провел в подземелье маленького народца, здесь пролетело больше месяца. В ходе разведки…
Палваныч, не дав договорить, накинулся на парня:
— Ах ты, морда шпионская, лазутчик хренов, резидент Хейердалов, убогий соглядатай, шпик свиной, подлый осведомитель, слухач безухий, видок косоглазый, казачок засланный, крот подпольный, суперагент два нуля без палочки, лазутчик ластоногий, ящериный хвост, Штирлиц джеймсбондовый, притом карикатурообразный!..
Гнев прапорщика постепенно иссяк, да и ругательства кончились.
Коля хлопал глазами.
— Ты хоть понимаешь, шпала ушастая, что я все это время просидел в долбаной бутылке? — проворчал Дубовых. — И откуда ты такой выискался? Другой бы, нормальный, сразу открыл пузырь. Вдруг вино? А он целый месяц протаскался…
Лавочкину не понравилось, что на него возвели напраслину.
— Товарищ прапорщик, Аршкопф передал мне бутылку только вчера, — сказал солдат.
— Не бреши! Я ведь у него спрошу.
— Вот и спросите.
— Черт! — гаркнул Дубовых.
Бесенок нарисовался мгновенно, отсалютовал. Кирхофф, Ларс и Грюне ахнули.
— Сержант Аршкопф прибыл! — на грани ультразвука пропищал рогатый.
— С присуждением очередного воинского звания, — съязвил Коля.
— Ты почему меня месяц промариновал? Я же отдавал внятное распоряжение!
— Николаса не мог найти. Он… прятался, — постирался перевести стрелки черт.
— Я не прятался, — огрызнулся Лавочкин. — А! Я же сначала был на секретном заводе, а потом в синих комнатах и в мирке человечков. Потому-то ты меня и не нашел.
Постепенно все прояснилось.
Бледные музыканты и девушка свыклись с тем, что перед ними возник бес. Грюне даже проявила любопытство, рассмотрела Аршкопфа более тщательно и шепнула Ларсу:
— Пятачок потешный.
Музыканта передернуло.
Палваныч отпустил рогатого, взглянул на сидящих у костра людей:
— А это что за гражданские лица?
— Беженцы, товарищ прапорщик, — доложил солдат.
— Отлично. От кого бегаем?
— От захватчиков, — буркнул лютнист.
— Почему не в армии? — Дубовых нахмурился. — Два здоровых мужика… Один балалаечник, второй пучеглазый, как семафор. Вам бы в рядах вооруженных сил цены не было!
— Чтобы я, Филипп Кирхофф… — напыщенно заговорил лучший певец Дриттенкенихрайха.
— Тпру! — скомандовал Палваныч. — Бывают в жизни совпадения. Да, Лавочкин?
— Так точно, — кисло ответил Коля, имея в виду то, что лучше бы прапорщик не проваливался вслед за ним в этот мир.
Дубовых вернулся к Филиппу:
— Может, еще и «Зайку» споешь?
— Старая песня. — Кирхофф поморщился.
— Теперь ясно, почему вас так долго не было, — сказала кротко улыбающаяся девушка.
— А ты кто, дочка? — поинтересовался прапорщик.
— Грюне.
— Груня?!
— Ха-ха, и ты туда же! — рассмеялась красавица. — Положительно, вас с Николасом многое связывает. Ларс, Филипп, вы еще не догадались? Это же барон Николас Могучий и Пауль Повелитель Тьмы.
— Да ну? — неуверенно переспросил Кирхофф, а лютнист непроизвольно отодвинулся подальше.
— Смышленая, — одобрил Палваныч. — А вы, творческая интеллигенция, не дрейфьте. Рядовой, объясняй диспозицию. Что там нового по театру военных действий?
Лавочкин пересказал сведения, полученные от Грюне. Потом спохватился: изложил начальнику главную сенсацию — наличие у Дункельонкеля паровозов.
— Вот ядреный миномет! — Дубовых ударил кулаком о ладонь. — Не поверил бы, кабы сам до этого не увидел самолет!
Прапорщик поведал, как он лихо отстрелялся в Дробенланде, потом о воздушном бое и ранении графини Страхолюдлих, о хрустальном гробе, а закончил историей про злого духа из бутылки.
— Узнать бы способ разбудить Хельгу, — закончил Дубовых.
Тут встрял усатый музыкант:
— Я так понял, уважаемый, при акте нанесения поцелуя вам нужно подтвердить свой титул принца. У меня есть знакомый в Наменлосе. Большой специалист по бумагам. За сравнительно маленькие деньги он вам сделает соответствующее свидетельство.
Палваныч набычился:
— Ты мне… Как там тебя?
— Ларс, господин, — робко ответил лютнист.
— Угу, так ты мне, Ларс, предлагаешь фальшивку купить, да?
— Практически оригинал. Почти.
— Ты вообще понимаешь, дурында в зеленой шляпе, кому и для чего предлагаешь карикатуру? — Голос прапорщика угрожающе понизился. — Я, офицер Российской армии, приду к гробу возлюбленной, держа в руках подделку?!
Коля, конечно, усмехнулся на слове «офицер», но в целом поддержал командира:
— Магию бумажками не обманешь. Тут надо либо быть потомком королей, либо еще что-то придумать…
— Ладно, это сейчас не главное. Главное, Лавочкин, я чертовски хочу домой.
При слове «чертовски» перед Палванычем снова возник Аршкопф.
— Изыди! — рыкнул Дубовых, и бесенок испарился. — Если честно, рядовой, у меня в бутылке было много времени, чтобы покумекать о наших с тобой маневрах. Твой колдун сказал, что дорога в наш мир откроется только из Черного королевства. И мы с какой-то дури приняли его информацию так, будто бы кровь из носа, но нужно выиграть войну с Дунькой этим Онкелем, или как его там. Но я не нанимался воевать непонятно за кого хрен его знает с кем. Вдруг они сплошь наши потенциальные противники? Я подозреваю, нас сюда затащили не с бухты-барахты.
— Заговор? — иронично уточнил солдат.
— Вот! Ты сам дошел! — Прапорщик торжествующе ткнул пальцем-сарделькой в грудь парня.
— Простите, господа, — тихо вступила Грюне. — Вообще-то, нам давно пора в путь. До Вальденрайха далеко. Вы с нами или нет?
Филипп и Ларс стали собирать вещи. Палваныч растерялся. Он не представлял, куда двигаться.
— Товарищ прапорщик, — обратился к нему Коля, — у меня есть два вопроса. Во-первых, как мы осуществим переход в наш мир без колдуна? И, во-вторых, неужели вы оставите свою подругу в спячке?
— Отвечаю по порядку. Конечно, нам надо взять за жабры твоего Всезнайгеля. А касательно Хельги… Ты сам посуди: кто я и кто она. Тамбовский ракетчик и вальденрайхская графиня-ведьма. Не чувствуешь здесь определенного юмора шутки? Так-то.
Лавочкин промолчал. Ему было страшно стыдно перед похищенной Эльзой, да ведь действительно — ни самому остаться, ни ее с собой забрать.
— Эй, гражданские, — сказал Дубовых. — Мы с вами. Нечего вам без охраны шастать.
Морозы отступили, и Черное королевство продолжило захват Дробенланда. Нельзя сказать, что война была для слуг Дункельонкеля легкой прогулкой. Сперва местные, вдохновленные подвигом Пауля, набрались смелости и в нескольких мелких поместьях дали оккупантам бой. Однако гомункулусы второй армии не раскисали. К тому же теперь вместе с войском чурбанов действовали маги.
Сопротивление захлебнулось.
Бароны Косолаппен и Лобенроген потерпели сокрушительное поражение. Без огневой поддержки Палваныча их ополчение было слишком слабым. Лобенроген бежал в Дриттенкенихрайх, а упрямый Косолаппен ушел в леса, где возглавил небольшой партизанский отряд.
Военная машина Доцланда без ощутимых потерь достигла границ Дриттенкенихрайха. В государстве трех монархов армия Дункельонкеля не встретила ни малейшего противодействия.
Нужно вернуться к событиям, последовавшим за встречей королей и бомбежкой Наменлоса. В тот день, когда монархи обвинили Тилля Всезнайгеля в предательстве, колдун отбыл с Рамштайнтом в Пикельбург. Сами Томас, Альбрехт и Генрих вернулись к переговорам и постановили: отныне Наменлос, Труппенплац и Вальденрайх — союзники.
Дриттенкенихрайх был обречен на захват, ведь новоиспеченный союз не жаловал ни Рамштайнта, ни забулдыгу Герхарда. Аустринкен-Андер-Брудершафт, прибывший на следующий день, был принят с королевскими почестями, накормлен и, к вящей радости, напоен, а наутро отправлен назад. Проворовавшаяся и вконец деградировавшая свита дриттенкенихрайхского монарха не рискнула поднять вопрос о взаимопомощи. Или даже не сочла нужным. Кто знает?
— Так умирают государства, — со вздохом резюмировал Томас Бесфамиллюр.
Спустя неделю в Дробенланде уже была выстроена властная машина, подчиненная Дункельонкелю. Маги и ведьмы, жившие в королевстве, с радостью присягнули на верность новому правителю. Жители Дробенланда никогда не жаловали колдовства, и теперь волшебники взяли реванш. Зерна доктрины Вождя и Учителя о перманентной магической революции упали на благодатную почву. Остальных местечковых наместников оккупанты назначили из толковых пейзан.
Генерала Баббельнъягда схватили. Дункельонкель в очередной раз продемонстрировал подданным, что ни один предатель не уйдет безнаказанным.
Затем войска Доцланда перешли границу с Дриттенкенихрайхом. Герхард не сумел организовать сопротивления и бежал в Вальденрайх, под крыло Генриха, а методы Рамштайнта, естественно, не предполагали открытого вооруженного противостояния. Невидимая армия преступников получила четкие инструкции действовать в стиле саботажа.
И первые диверсии не заставили себя долго ждать. Подразделения чурбанов то и дело оставались без продовольственных обозов. Начался планомерный отстрел мелких командиров. Какими бы разумными ни были гомункулусы следующего поколения, без десятников и сотников они превращались в сборище бестолочей.
Кто-то из мошенников выдумал наглую аферу. Умыкнув десятника, он переоделся в черную офицерскую форму и спровоцировал бой чурбанов друг с другом. Рецепт диверсии мгновенно разлетелся по «сарафанному радио», стычки гомункулусов участились.
Доцландские маги, командиры и немногочисленные отряды, составленные из людей, сбились с ног, налаживая защиту тылов. Тем не менее, армия Черного королевства захватила Пикельбург.
Рамштайнт, как и обещал, ушел с соратниками в подземелья. Вот почему Четыре всадника, прибывшие в столицу Дриттенкенихрайха за три дня до захвата, так и не отыскали главу преступного мира. Несмотря на предостережение хранительницы, маги не отступились от решения выполнить заказ Дункельонкеля.
Остановившись на постоялом дворе, Мор, Брань, Глад и Смерть принялись «закидывать удочки». Подлинных жуликов не попадалось. Прочий народ предпочитал вообще не говорить о Рамштайнте.
Король преступности поддерживал связь с поверхностью через нескольких доверенных связных. И хотя они собирали информацию для Рамштайнта, до них пока не донеслись слухи о разыскивающих его людях.
Тилль Всезнайгель, оставшийся с главным бандитом Дриттенкенихрайха, тяготился бездействием. От брата и барона Николаса не было весточки… Это означало, что события развиваются по плану, составленному вместе с Иоганном. Если же перевести на человеческий язык, то старший Всезнайгель уже попал в плен. Тиллю было трудно смириться с необходимостью ждать. Он рвался в бой.
Иоганн, над которым трудился Адольф, сравнительно легко сопротивлялся его заклятьям. С самого начала Всезнайгель занялся составлением плотного кокона защитных заклинаний. Он «заморозил» тело, ведь оно недолго бы выдержало напряжения при распятии на цепях. Мышцы и кожа колдуна окаменели, кровь замерзла, сердце остановилось. Физическая оболочка впала в состояние бесконечного летаргического сна. Будь Адольф талантливым магом, он поразился бы умению Иоганна. Но шкафообразный подручный Дункельонкеля оказался слабаком по части волшебства и вообще невнимательным типом. Он несколько дней продолжал обвешивать пленника пыточными кулонами, пока не понял: Всезнайгелю плевать на адские побрякушки.
Дух Иоганна оставался бодрым. Колдун словно видел себя и Адольфа со стороны. Он развлекался разрушением талисманов, питался магией и готовился к настоящим испытаниям.
Дункельонкель зашел в камеру через пять дней после первой встречи. Он сразу оценил состояние пленного.
— Адольф, ты дурак, — заявил глава Доцланда, хохоча. — Люблю старину Всезнайгеля. Сукин ты сын, Иоганн!
После визита Дункельонкеля Адольфу составили компанию два более способных мага, приступивших к реальной борьбе. Они занялись снятием защитных заклинаний и атаками на дух Иоганна.
Марлен ни разу не появилась.
Она восстановила силы, живя возле Разлома, хотя ей понадобилось девять дней вместо трех.
На десятый бывшая Белоснежка переступила порог своего убежища. Там она застала Шванценмайстера. Парень сидел за столом и читал один из магических трактатов. К тому же он вернулся в прежний, «дособачий» облик. Девушка растерялась.
— Что ты тут делаешь? — сверхоригинально спросила она.
Юноша оторвался от чтения, радостно улыбнулся:
— Привет, Марлен. Вот, живу…
Шлюпфриг не торопился покидать теплую обустроенную пещеру. Снаружи лютовали морозы. Здесь были еда, питье, книги и целый парад застывших фигур. Сначала Шванценмайстер робел, но затем пообвык, стал развлекаться сочинением историй о заколдованных людях и чтением древних толстых томиков.
Ведьма расстегнула шубу, прошла к столу, оперлась на него руками, склоняясь к Шлюпфригу:
— Как ты посмел здесь поселиться?
— Ну, ты же сама меня сюда приволокла. — Парень развел руками. — И хотелось тебя увидеть, честно говоря.
Шванценмайстер наблюдал за качающимся талисманом-сосудиком на тесьме, надетой на шею Марлен.
Юноше вдруг захотелось сорвать этот темный флакончик, разбить, растоптать его. Ничего подобного Шлюпфриг никогда не испытывал. Навязчивая идея крепла.
Девушка размышляла: «Он снял проклятье. Значит, либо папаша простил, либо нашелся доброхот вроде дядюшки. Интересно-интересно. Но красив, поганец, по-прежнему красив». Она пыталась придумать, что делать с ненавистным Шванценмайстером, и не находила решения.
Пауза затягивалась.
— Все? Повидал дуреху? — сквозь зубы процедила Марлен.
— Не все, — ответил парень.
Он схватил талисман и дернул его вниз.
Тесьма не поддалась, зато не ожидавшая наглой выходки девушка наклонилась еще ниже, и Шлюпфриг врезал рукой по мраморной столешнице.
Пузырек лопнул.
Осколки впились в ладонь парня. Он разжал руку.
— Да я тебя… — выдохнула Марлен и потеряла сознание.
Шванценмайстер вскочил. Он метнулся к девушке, схватил ее за плечи. Порезанную руку снова обожгла боль. Шлюпфриг посмотрел на ладонь. Осколки таяли, как бы впитываясь в раны.
Голова стала легкой, в ушах зашумело. Прочие ощущения ушли.
Парень так и не вспомнил потом, как он доволок Марлен до кровати, уложил ее поверх одеяла и упал рядом.
Очнулся он в полубредовом состоянии. Странно, раненая рука совсем не болела, зато распухла и приобрела лиловатый оттенок.
Девушка не приходила в себя. Шлюпфриг, словно зомби, бессмысленно пошатался по подземелью, а затем вернулся в постель.
Он проваливался в сон, где его преследовали тягучие видения, пробуждался, ел, пил, безрезультатно пытался растормошить Марлен, снова отключался.
Девушка впала в оцепенение наподобие того, в котором оказалась Хельга Страхолюдлих. Парень, отравленный талисманом, день за днем топтался возле любимой, не осознавая, как быстро и напрасно пролетает время. Лиловая опухоль стала ползти от кисти по предплечью и выше, но Шванценмайстер этого не замечал.
В ночные часы призраки терзали его дух, а сознание Марлен застыло, будто птица, попавшая в стоп-кадр.
Воистину провидение выкинуло невероятный фортель, отлучив от основных событий мира сразу несколько ключевых героев.
После долгих уговоров и извинений Грюне простила рядового Лавочкина. Ему самому порядком снесло крышу: японский пересказ пушкинского романа, сделанный на немецком языке, — чудовищное извращение.
— Давайте-ка поспим, — предложил Филипп Кирхофф.
Все согласились. Время было позднее.
На юго-востоке полыхало небо. Коля знал: это фейерверки драконьих новостей. Жаль, из-за деревьев не были видны огненные письмена.
Фрау Грюне достала из своей котомки клубок. Встала, обошла костер, бережно укладывая красную шерстяную нить. Затем, когда круг был замкнут, она связала нить в кольцо.
— Это зачем? — спросил парень.
Ответил зевающий Ларс:
— Древнее колдовство. Защита от врагов. Никто не переступит нить, пока она связана.
Все улеглись спать, лишь Ларс продолжал тихо бренчать на лютне.
Лавочкин смотрел в звездное небо. Мысли не давали уснуть: «Подумать только, месяц! Дома-то, небось, уже и искать-то нас с Палванычем прекратили. Кстати, где он сейчас, интересно, болтается?»
Как на заказ, солдату почудился голос Палваныча:
— Я убью тебя, Лавочкин!.. Я убью тебя, Лавочкин!..
Коля вслушался. Нет, не почудилось!
— Я убью тебя, Лавочкин!.. Парень напрягся, застыл. Тишина.
— Почудится же! — прошептал солдат и заснул. Пробуждение было не хуже, чем в армии. Вконец сошедший с ума Ларс вдарил по струнам и загорланил утреннюю песню:
Тили-тили, трали-вали, мы кровищу проливали!— Помолчи! — умоляюще протянул рядовой, но лютнист-шабашник был неукротим.
Тарам-пам-пам…
Когда он умолк, все уже встали. Коля подкинул дров в начинающий гаснуть костер. Грюне ушла к ручью и вернулась с котелком воды. Филипп осоловело таращился по сторонам и ничего не делал.
Стали собирать завтрак. Лавочкин залез в мешок и увидел бутылку:
— Что же это я? Давайте выпьем винца!
Он достал сосуд, врученный Аршкопфом, взялся за печать с пробкой.
Сургуч мгновенно вскипел и испарился под Колиными пальцами. Пробку вышибло, будто внутри томилось шампанское.
Парень и его новые знакомцы смотрели, открыв рты, как из бутылки исторгается сизый дым. Густое облако причудливо закрутилось в смерч, чуть не затушив костер.
Потом дым рассеялся, и перед зрителями предстал Павел Иванович Дубовых с автоматом на плече.
— Хейердал тебя забомби, салапет стоеросовый! — накинулся прапорщик на Лавочкина. — Я ж, ектыш, там ору, а ты, ектыш, тут балду пинаешь и не мог, блин, открыть этот, ектыш, пузырь!
— Откуда ж я… — начал парень, вскочив в стойку «смирно».
— Молча-а-ать! — взревел фирменным хрюкающим ревом Палваныч.
Он стоял между солдатом и пламенем. Ногам, спине и тому, что посредине, стало жарковато. Дубовых решил отойти от костра.
— Что встал в проходе, как курсант шлагбаумановского училища? В сторону, щегол!
Рядовой отскочил. Прапорщик поспешно отошел, развернулся, уставился на Колю. Ларс и Филипп в немом ступоре следили за эволюциями прапорщика. Грюне наблюдала с каким-то детским интересом.
— Докладывай, где был в истекшем периоде и какой комплекс задач выполнил!
Хотя солдат не представлял, что за период подразумевается, он начал рапорт:
— После исполнения посольских обязанностей мы с Иоганном отправились в Черное королевство на разведку. Всезнайгель попал в плен, мне удалось скрыться. При этом выяснилось страшное. За ночь, которую я провел в подземелье маленького народца, здесь пролетело больше месяца. В ходе разведки…
Палваныч, не дав договорить, накинулся на парня:
— Ах ты, морда шпионская, лазутчик хренов, резидент Хейердалов, убогий соглядатай, шпик свиной, подлый осведомитель, слухач безухий, видок косоглазый, казачок засланный, крот подпольный, суперагент два нуля без палочки, лазутчик ластоногий, ящериный хвост, Штирлиц джеймсбондовый, притом карикатурообразный!..
Гнев прапорщика постепенно иссяк, да и ругательства кончились.
Коля хлопал глазами.
— Ты хоть понимаешь, шпала ушастая, что я все это время просидел в долбаной бутылке? — проворчал Дубовых. — И откуда ты такой выискался? Другой бы, нормальный, сразу открыл пузырь. Вдруг вино? А он целый месяц протаскался…
Лавочкину не понравилось, что на него возвели напраслину.
— Товарищ прапорщик, Аршкопф передал мне бутылку только вчера, — сказал солдат.
— Не бреши! Я ведь у него спрошу.
— Вот и спросите.
— Черт! — гаркнул Дубовых.
Бесенок нарисовался мгновенно, отсалютовал. Кирхофф, Ларс и Грюне ахнули.
— Сержант Аршкопф прибыл! — на грани ультразвука пропищал рогатый.
— С присуждением очередного воинского звания, — съязвил Коля.
— Ты почему меня месяц промариновал? Я же отдавал внятное распоряжение!
— Николаса не мог найти. Он… прятался, — постирался перевести стрелки черт.
— Я не прятался, — огрызнулся Лавочкин. — А! Я же сначала был на секретном заводе, а потом в синих комнатах и в мирке человечков. Потому-то ты меня и не нашел.
Постепенно все прояснилось.
Бледные музыканты и девушка свыклись с тем, что перед ними возник бес. Грюне даже проявила любопытство, рассмотрела Аршкопфа более тщательно и шепнула Ларсу:
— Пятачок потешный.
Музыканта передернуло.
Палваныч отпустил рогатого, взглянул на сидящих у костра людей:
— А это что за гражданские лица?
— Беженцы, товарищ прапорщик, — доложил солдат.
— Отлично. От кого бегаем?
— От захватчиков, — буркнул лютнист.
— Почему не в армии? — Дубовых нахмурился. — Два здоровых мужика… Один балалаечник, второй пучеглазый, как семафор. Вам бы в рядах вооруженных сил цены не было!
— Чтобы я, Филипп Кирхофф… — напыщенно заговорил лучший певец Дриттенкенихрайха.
— Тпру! — скомандовал Палваныч. — Бывают в жизни совпадения. Да, Лавочкин?
— Так точно, — кисло ответил Коля, имея в виду то, что лучше бы прапорщик не проваливался вслед за ним в этот мир.
Дубовых вернулся к Филиппу:
— Может, еще и «Зайку» споешь?
— Старая песня. — Кирхофф поморщился.
— Теперь ясно, почему вас так долго не было, — сказала кротко улыбающаяся девушка.
— А ты кто, дочка? — поинтересовался прапорщик.
— Грюне.
— Груня?!
— Ха-ха, и ты туда же! — рассмеялась красавица. — Положительно, вас с Николасом многое связывает. Ларс, Филипп, вы еще не догадались? Это же барон Николас Могучий и Пауль Повелитель Тьмы.
— Да ну? — неуверенно переспросил Кирхофф, а лютнист непроизвольно отодвинулся подальше.
— Смышленая, — одобрил Палваныч. — А вы, творческая интеллигенция, не дрейфьте. Рядовой, объясняй диспозицию. Что там нового по театру военных действий?
Лавочкин пересказал сведения, полученные от Грюне. Потом спохватился: изложил начальнику главную сенсацию — наличие у Дункельонкеля паровозов.
— Вот ядреный миномет! — Дубовых ударил кулаком о ладонь. — Не поверил бы, кабы сам до этого не увидел самолет!
Прапорщик поведал, как он лихо отстрелялся в Дробенланде, потом о воздушном бое и ранении графини Страхолюдлих, о хрустальном гробе, а закончил историей про злого духа из бутылки.
— Узнать бы способ разбудить Хельгу, — закончил Дубовых.
Тут встрял усатый музыкант:
— Я так понял, уважаемый, при акте нанесения поцелуя вам нужно подтвердить свой титул принца. У меня есть знакомый в Наменлосе. Большой специалист по бумагам. За сравнительно маленькие деньги он вам сделает соответствующее свидетельство.
Палваныч набычился:
— Ты мне… Как там тебя?
— Ларс, господин, — робко ответил лютнист.
— Угу, так ты мне, Ларс, предлагаешь фальшивку купить, да?
— Практически оригинал. Почти.
— Ты вообще понимаешь, дурында в зеленой шляпе, кому и для чего предлагаешь карикатуру? — Голос прапорщика угрожающе понизился. — Я, офицер Российской армии, приду к гробу возлюбленной, держа в руках подделку?!
Коля, конечно, усмехнулся на слове «офицер», но в целом поддержал командира:
— Магию бумажками не обманешь. Тут надо либо быть потомком королей, либо еще что-то придумать…
— Ладно, это сейчас не главное. Главное, Лавочкин, я чертовски хочу домой.
При слове «чертовски» перед Палванычем снова возник Аршкопф.
— Изыди! — рыкнул Дубовых, и бесенок испарился. — Если честно, рядовой, у меня в бутылке было много времени, чтобы покумекать о наших с тобой маневрах. Твой колдун сказал, что дорога в наш мир откроется только из Черного королевства. И мы с какой-то дури приняли его информацию так, будто бы кровь из носа, но нужно выиграть войну с Дунькой этим Онкелем, или как его там. Но я не нанимался воевать непонятно за кого хрен его знает с кем. Вдруг они сплошь наши потенциальные противники? Я подозреваю, нас сюда затащили не с бухты-барахты.
— Заговор? — иронично уточнил солдат.
— Вот! Ты сам дошел! — Прапорщик торжествующе ткнул пальцем-сарделькой в грудь парня.
— Простите, господа, — тихо вступила Грюне. — Вообще-то, нам давно пора в путь. До Вальденрайха далеко. Вы с нами или нет?
Филипп и Ларс стали собирать вещи. Палваныч растерялся. Он не представлял, куда двигаться.
— Товарищ прапорщик, — обратился к нему Коля, — у меня есть два вопроса. Во-первых, как мы осуществим переход в наш мир без колдуна? И, во-вторых, неужели вы оставите свою подругу в спячке?
— Отвечаю по порядку. Конечно, нам надо взять за жабры твоего Всезнайгеля. А касательно Хельги… Ты сам посуди: кто я и кто она. Тамбовский ракетчик и вальденрайхская графиня-ведьма. Не чувствуешь здесь определенного юмора шутки? Так-то.
Лавочкин промолчал. Ему было страшно стыдно перед похищенной Эльзой, да ведь действительно — ни самому остаться, ни ее с собой забрать.
— Эй, гражданские, — сказал Дубовых. — Мы с вами. Нечего вам без охраны шастать.
Глава 16.
История Молота, или Будни Дункельонкеля
Солнечному дню и зануда рад.
Филипп Кирхофф и Ларс приотстали, увлеченно споря о музыке. Палваныч с Колей Лавочкиным размашисто шагали впереди, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться «гражданских». Фрау Грюне шла посредине. Она ничуть не тяготилась одиночеством. Солдат ненавязчиво наблюдал за девушкой.
Самодостаточность — вот ее второе имя. Грюне рвала редкие лесные цветы, любовалась причудливыми узорами на коре древних сосен, слушала пение птиц.
Прапорщик рассказывал рядовому о своих мучениях:
— Я ж в бутылке такого натерпелся! Ни подвигаться, ни выпить, ни экспроприировать ничего нельзя! Сначала думки разные гонял, а потом сны начали сниться. Как бы наяву. Будто я работаю на огромаднейшем складе. И там есть абсолютно все, прикинь? Вообще все. А я ни болтика не могу унести. Почему? Отвечаю. Потому что каждая самая мелкая финтифлюшка типа гайка прилипла к полке. Ко мне приходят, накладные приносят. Показываю товар — они берут. А как сам пытаюсь взять — ни фига! — приклеено! Вот такая загогулина.
Коля сочувственно вздохнул.
— Ладно, — закруглил тему Палваныч. — Ты мне вот чего доложи. Вот когда ты шастал по ихним тылам, я так понял, видел секретный завод. Да?
— Так точно.
— А что они там делают? Парень почесал кончик носа:
— Честно говоря, не знаю, товарищ прапорщик.
— То есть?
— Ну, сначала не до этого было, а потом, убегая, как-то не поинтересовался. Павел Иванович, мне крупно повезло, что я оттуда ноги унес.
— Угу, большое достижение всего коллектива, — недовольно пробурчал Дубовых.
— Ха, я бы посмотрел на вас в моем положении! — не сдержался солдат.
Прапорщик остановился.
— Рядовой Лавочкин, по-моему, у тебя случилось головокружение от успехов, — сказал он. — Эта негативная буржуазная тенденция наблюдается мной с тех пор, как потенциальные враги нашей страны, России, если ты не забыл, тебя подкупили.
— Чем?!
— Титулом. Ты у них, видите ли, барон. Барон сюда, барон туда. А я тебе так скажу: нет абсолютно ничего почетного в том, что тебя называют все, кому не лень, фрайхером! Мол, свободен, и далее по тексту.
Коля промолчал.
— К чему я это? — спросил то ли себя, то ли солдата Палваныч. — А! Ты, салага, бритый гусь, не просто в разведку сходил. Ты вообще ничего не разузнал, да еще и месяц времени сжег. На языке военной теории это называется «облажаться по самые уши».
Лавочкин покраснел. Командир был прав, но парню не хотелось выслушивать его занудные поучения.
Дубовых и сам для разнообразия не стал развивать тему. Произведя «штатную вздрючку», он неожиданно оттаял:
— Оба мы не без греха. На ошибках учатся, так сказать. Продолжаем движение.
Через пару минут Палваныча потянуло на разговоры.
— Рядовой Лавочкин, ты какие книги читаешь?
— Разные, товарищ прапорщик.
— Ну, там, про любовь или типа «Войны и мира» Достоевского?
Коля еле сдержал смех:
— Нет, я фантастику люблю.
Дубовых рассмеялся:
— Правда, что ли? Ну и карикатура! Фантастика — чтение для молокососов!
Дальше шли молча.
После полудня сделали большой привал. Кирхофф и Ларс ужасно устали. Страдальчески ноя, они упали на траву и вытянули утомленные ноги. А Грюне, напротив, будто бы и не шагала. Лавочкин залюбовался на то, как она изящно порхает по полянке. Девушка достала снедь.
Филипп Кирхофф и Ларс приотстали, увлеченно споря о музыке. Палваныч с Колей Лавочкиным размашисто шагали впереди, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться «гражданских». Фрау Грюне шла посредине. Она ничуть не тяготилась одиночеством. Солдат ненавязчиво наблюдал за девушкой.
Самодостаточность — вот ее второе имя. Грюне рвала редкие лесные цветы, любовалась причудливыми узорами на коре древних сосен, слушала пение птиц.
Прапорщик рассказывал рядовому о своих мучениях:
— Я ж в бутылке такого натерпелся! Ни подвигаться, ни выпить, ни экспроприировать ничего нельзя! Сначала думки разные гонял, а потом сны начали сниться. Как бы наяву. Будто я работаю на огромаднейшем складе. И там есть абсолютно все, прикинь? Вообще все. А я ни болтика не могу унести. Почему? Отвечаю. Потому что каждая самая мелкая финтифлюшка типа гайка прилипла к полке. Ко мне приходят, накладные приносят. Показываю товар — они берут. А как сам пытаюсь взять — ни фига! — приклеено! Вот такая загогулина.
Коля сочувственно вздохнул.
— Ладно, — закруглил тему Палваныч. — Ты мне вот чего доложи. Вот когда ты шастал по ихним тылам, я так понял, видел секретный завод. Да?
— Так точно.
— А что они там делают? Парень почесал кончик носа:
— Честно говоря, не знаю, товарищ прапорщик.
— То есть?
— Ну, сначала не до этого было, а потом, убегая, как-то не поинтересовался. Павел Иванович, мне крупно повезло, что я оттуда ноги унес.
— Угу, большое достижение всего коллектива, — недовольно пробурчал Дубовых.
— Ха, я бы посмотрел на вас в моем положении! — не сдержался солдат.
Прапорщик остановился.
— Рядовой Лавочкин, по-моему, у тебя случилось головокружение от успехов, — сказал он. — Эта негативная буржуазная тенденция наблюдается мной с тех пор, как потенциальные враги нашей страны, России, если ты не забыл, тебя подкупили.
— Чем?!
— Титулом. Ты у них, видите ли, барон. Барон сюда, барон туда. А я тебе так скажу: нет абсолютно ничего почетного в том, что тебя называют все, кому не лень, фрайхером! Мол, свободен, и далее по тексту.
Коля промолчал.
— К чему я это? — спросил то ли себя, то ли солдата Палваныч. — А! Ты, салага, бритый гусь, не просто в разведку сходил. Ты вообще ничего не разузнал, да еще и месяц времени сжег. На языке военной теории это называется «облажаться по самые уши».
Лавочкин покраснел. Командир был прав, но парню не хотелось выслушивать его занудные поучения.
Дубовых и сам для разнообразия не стал развивать тему. Произведя «штатную вздрючку», он неожиданно оттаял:
— Оба мы не без греха. На ошибках учатся, так сказать. Продолжаем движение.
Через пару минут Палваныча потянуло на разговоры.
— Рядовой Лавочкин, ты какие книги читаешь?
— Разные, товарищ прапорщик.
— Ну, там, про любовь или типа «Войны и мира» Достоевского?
Коля еле сдержал смех:
— Нет, я фантастику люблю.
Дубовых рассмеялся:
— Правда, что ли? Ну и карикатура! Фантастика — чтение для молокососов!
Дальше шли молча.
После полудня сделали большой привал. Кирхофф и Ларс ужасно устали. Страдальчески ноя, они упали на траву и вытянули утомленные ноги. А Грюне, напротив, будто бы и не шагала. Лавочкин залюбовался на то, как она изящно порхает по полянке. Девушка достала снедь.