Тилль Всезнайгель полагал, что в этих землях всегда существовали предпосылки для магического бунта. Главным источником силы в королевстве был непознанный и своенравный Зачарованный лес. На легендах о нем воспитывались местные волшебники. Они ощущали свою избранность, причастность к чему-то мощному и темному, а также испокон веков были недовольны законами, ограничивавшими возможности магов.
   Дункельонкель призывал сломать старый порядок и установить новую власть, окрещенную демагогами от науки магократией. Черный колдун не остановился. Он выдумал так называемую перманентную магическую революцию. Ее целью было свержение королей и построение никогда доселе не виданного государства, управляемого волшебниками.
   В таком устройстве было место трем сортам людей — сверхлюдям, пейзанам и отлученным. Пейзанином Дункельонкель считал любого человека, не осененного колдовским даром. Отлученными становились маги, отказывавшиеся принять учение о революции. К таким волшебникам сверхлюди относились как к рабам. В общем, выходило весьма приятненькое общество.
   На территории отдельно взятого королевства, которое соседи величали Черным, Дункельонкель и построил свою магократию. Это ему удалось после того, как он и его орден потерпели сокрушительное поражение в Вальденрайхе. Победители потом долго гадали, был ли бунт против власти Генриха неким отвлекающим маневром, или темный колдун рассчитывал совершить перевороты в двух странах сразу.
   Так или иначе, ветхий Зингершухерланд пал, и на его месте родилось новое государство с коротким названием Доцланд. Дункельонкель собирался преподать урок всему миру. К тому же в своих владениях он носил официальный титул «Вождь и Учитель».
   Пятнадцать лет Доцланд копил силы для экспансии в соседние государства. Великий Разлом питал империю Дункельонкеля магической энергией. Старые находки и открытия, о коих будет рассказано в свое время, ждали полной реализации. Теперь же темный колдун сделал первые шаги к мировому господству и встретил первые трудности.
   В тот славный вечер, когда Всезнайгель и Лавочкин беседовали с королем Наменлоса, Вождь и Учитель отдыхал в зале, служившем ему кабинетом, спальней и лабораторией.
   Дункельонкель то слушал музыку, то дремал, потом встал с ложа и подошел к приоткрытому окну.
   Белые одежды слегка трепетали на сквозняке, но колдуну не было холодно. Он лишь спрятал руки в широкие рукава.
   Пронизывая острым взглядом вечернюю темноту, Дункельонкель, казалось, видел нечто приятное и долгожданное. На смуглом лице, словно вырезанном из древесной коры, играла улыбка. Неподвижно простояв четверть часа, Вождь и Учитель погладил ладонями длинные черные волосы, собранные в хвост.
   — Все очень хорошо, — произнес колдун.
   Он отвернулся от окна и посмотрел на магическую карту империи. За ее состоянием следили маги-рабы из отлученных. Работая круглосуточно в три смены, они поддерживали голографическое изображение территории Доцланда и прилегающих к ней районов в огромном кристалле, занимающем почти весь зал. Вещица поражала грандиозностью и шиком. По желанию Дункельонкеля любая местность увеличивалась, обрастая деталями. Причем движущимися. Снегопады, бури, горные обвалы — все отражалось в этой модели. Пусть не в очень мелких деталях, но вполне различимо.
   Дункельонкель подумал: «Как, должно быть, противно превращать дар в рутину, быть разумным подсвечником. Магия дает возможность творить одно великое дело в год, в десятилетие, вообще в жизни и нежиться в лучах единственного свершения. А этих глупцов загнали в рабство, будто каких-нибудь рудокопов, и требуют питать ненавистный кристалл…»
   Слабый зеленоватый свет кристалла-карты успокаивал глаза. Глава Черного королевства щурился, словно млел, и постепенно увлекался самолюбованием: «Все они не созидают, а городят и плодят выкидыши. Да, большая разница — созидать и просто строить. Счастлив я, ибо созидаю. Я задумал свой порядок, страстно переболел своей мечтой, я довожу до ума воздвигнутое и расширяюсь. Мое творение — Доцланд — пейзане называют кровавым, но оно выстрадано. Для вкусного жаркого надо убить барана. Они еще поймут… Может быть». Дункельонкелю нравился собственный цинизм, правда, иногда он пугал самого Вождя.
   — Ты старый самовлюбленный идиот, — сказал себе колдун. — Банальный самовлюбленный идиот. Чем и хорош.
   Хмыкнув, Дункельонкель поморщился — сломанные Лавочкиным ребра еще не срослись. Потом маг дотронулся до кулона, висевшего на груди, и произнес имя дочери Иоганна Всезнайгеля.
   — Я сейчас, — раздался тихий голос.
   Вскоре дверь открылась, и в зал вошла виконтесса Марлен.
   На ее шее висел точно такой же кулон, как и у темного колдуна, — маленький флакончик на золотой цепочке.
   — Ты достаточно отдохнула? — тепло спросил Дункельонкель.
   И хотя на идеальном лице, обрамленном белыми волосами, еще лежали тени, девушка ответила:
   — Я готова ко всему… В меру скудных сил.
   — Ты все еще переживаешь о том, что потеряла магическую силу? — нарочито небрежно отмахнулся колдун. — Не печалься. Ты мне дорога и без нее. И потом, неужели это навсегда? Я бы на твоем месте пожил денек-другой прямо над Разломом. А потом поговорим. Поняла?
   Марлен ожила, глаза вспыхнули новым светом. Виконтесса коротко кивнула.
   — Вот и славно… — Дункельонкель подошел вплотную к кристаллу. — Не время горевать, девочка. Вчера столицу Труппенплаца сровняли с землей, а Стольноштадту послали жестокое предупреждение. Сегодня я передал привет королю Наменлоса. Войска в Дробенланде забуксовали, но это каприз погоды, а не сопротивление глупых князьков. Все идет как нельзя лучше, Марлен. Вернешься от Разлома, поезжай в свое убежище. Мне кажется, там есть следы, которые стоило бы замести.
   — Ничего существенного, Учитель.
   — Ты уверена?
   — Да, — не колеблясь, ответила девушка.
   — Тогда съезди обязательно. Теперь иди. Виконтесса удалилась, и к Дункельонкелю тут же зашел шкафоподобный человек в черном. Злобное лицо с массивными скулами и длинным, почти корабельным носом выражало почтение.
   — Вождь, все сделано, как вы распорядились.
   — Поподробнее, Адольф.
   — Я появился перед Бесфамиллюром, огласил наш ультиматум и исчез до того, как опомнилась его глупая стража. Вернувшись через главное зеркало, я почувствовал: портал в Наменлосе разбит. Ваш расчет полностью сбылся.
   — Вот видишь? А ты сомневался, — улыбнулся Дункельонкель.
   — Что вы, Учитель! — В ровном голосе Адольфа проскочила извиняющаяся нотка.
   — Я чувствую твои эмоции, мой лучший слуга, — промолвил колдун. — Твои возражения не были высказаны, но помогли мне при составлении плана. А молодой принц?
   — О, он находился рядом с отцом. Юный Петер был напуган и подавлен.
   — Очень хорошо. Хваленая пейзанская аристократия больна и обречена на вымирание. Скоро мы будем сидеть в залах Наменлоса, а принц и его золотоволосая жена станут нам прислуживать. Ты хорошо поработал, но теперь ты нужен мне в Дробенланде. Найди Четырех всадников и вели им убить этого зажравшегося преступника… Как же его? Рамштайнта! Да. Если будут упираться (а они будут, попомни мое слово), пообещай им полную свободу. Неплохая цена за заказ, не правда ли?
   — Безусловно, Вождь и Учитель.
   — Тогда удачи.
   Дункельонкель вновь остался в одиночестве.
   Он обошел кристалл, остановился напротив изображения территории Дробенланда. Захваченные земли были окрашены в синий цвет.
   — Мало. Мало и медленно, — проворчал колдун. За кристаллом у дальней стены зала на мощной чугунной треноге покоился хрустальный шар размером в два обхвата. Глава Доцланда приблизился к нему, торжественно возложил руки на ледяную поверхность. Магический хрусталь отозвался на касание теплых ладоней: вокруг них заплясали алые искры, в глубине шара родились разноцветные завихрения, вращение своеобразных протуберанцев постепенно замедлилось, и внутри волшебного предмета образовалось гротескное изображение лица. В чертах этой эфемерной крикливой маски угадывался лик самого Дункельонкеля.
   — Погода на завтра, — низким голосом скомандовал колдун.
   Маска открыла глаза. Из них хлынул желтый свет, ослепивший Вождя и Учителя и тут же давший ему новую способность видеть. Дункельонкель ощутил себя внутри шара, потом словно очутился на неких каменных развалинах. Рядом возлежал дракон. Змей был стар, его чешуя пожелтела и потускнела. Древние глаза были прикрыты, будто он не мог поднять веки выше.
   Дракон выдохнул через ноздри дымное облако и сказал:
   — Завтра будет теплее.
   Дункельонкель очнулся, смеясь. Маска в хрустальном шаре растворилась.
   — Продолжим наступление! — почти пропел колдун, шагая к выходу из зала.
   Даже боль в ребрах куда-то делась. Увлеченность — вот самая мощная магия.

Глава 5.
Правда о зеркале, или Вести с Дробенландского фронта

   Коля Лавочкин сидел перед принцем Петером и всем своим существом ощущал: Бесфамиллюр-младший врет, боится и стыдится.
   Солдат и Всезнайгель встретились с Петером и Катринель рано утром. С рассветом в комнату, где спали Коля и Тилль, пришел посыльный и проводил их в покои семьи наследников.
   И вот Лавочкин беседовал с принцем, а колдун говорил со златоволосой девушкой. Катринель казалась больной, Всезнайгель взял ее за руку и отвел к окну. Там они принялись вспоминать старые деньки и обсуждать общих знакомых. Парни остались один на один.
   — Ваше высочество, я могу вам помочь, — тщательно подбирая слова, начал Коля. — Вы что-то знаете об истории с зеркалом. Что-то, отчего готовы провалиться сквозь землю.
   Петер, русоволосый юноша, сильно похожий на Лавочкина, опустил плечи, бросил на солдата колючий взгляд и потупился.
   — Мне нечего вам рассказать, барон, — пробубнил принц.
   В этот момент рядовой уже знал правду — злой взор Петера словно открыл мысли, которые наследник Наменлоса тщательно прятал. Колин дар заработал на полную мощность. Не так давно принц разбил фамильное зеркало и, боясь отцова гнева, срочно заказал копию…
   Лавочкин заговорил тише:
   — Итак, вы расколотили некую семейную реликвию и в панике подменили ее муляжом. Я бы сказал, поступили по-детски.
   — Вздор! — вскрикнул Петер. Тилль и Златовласка замолчали.
   — Грязные домыслы! — теперь голос принца звучал тише, но его все равно услышали.
   Бесфамиллюр-младший это понял и обратился к Катринель:
   — Зачем ты позвала их сюда? Что городит этот человек, так называемый барон из черни?
   Коля аж подпрыгнул:
   — Ах ты, лживый хлыщ! Тилль, вы как хотите, но так называемый принц расквасил их чертово зеркало, подсунул папаше обманку, а теперь делает вид, что это брехня!
   Всезнайгель предостерегающе поднял руку:
   — Николас, не горячитесь. Вы и минуты не проговорили, а уже ссоритесь. Откуда такие обвинения?
   — Оттуда! — вспылил Лавочкин. — Я сразу почувствовал, что он боится…
   — Вон отсюда! — завопил Петер, вскакивая на ноги.
   — Подожди, любимый. — Катринель подбежала к мужу. — Ты забываешь: это мои друзья, без которых мы бы не воссоединились. Не лучше ли сказать им правду и попросить помощи?
   Принц опустился на стул, спрятал лицо в ладонях.
   — Милая моя принцесса, — тепло промолвил Всезнайгель, — если его высочество не хочет иметь с нами дела — мы уйдем. А если разум все же победит его гордыню, то он поймет, что друзей ближе нас с бароном у вас, увы, нет.
   — Петер? — тихо спросила Златовласка.
   — Рассказывай, — выдавил принц, не отнимая рук от лица.
   — Зеркало разбила я, — призналась Катринель. — Ума не приложу, как это случилось, но отпираться бессмысленно. Мы с Петером танцевали в тронном зале. Сходились, кружились, снова расходились. Я оступилась и… Мы страшно испугались. Чуть ли не навязанная невестка разбивает ценность фамилии! Представляете реакцию короля Томаса? Петер бы взял вину на себя, только Томас обязательно выбил бы из нас правду…
   — Понимаю-понимаю, — закивал Тилль. — И где вы нашли замену?
   — Придворный лютнист. Он как раз играл во время нашего танца. Видя наш ужас, он предложил помощь. Его брат оказался стекольщиком. Он и изготовил фальшивку.
   — А где был король? — поинтересовался Лавочкин.
   — Охотился. Его не было несколько дней. Мастер успел.
   — Еще бы он не успел, — невесело усмехнулся Всезнайгель. — Зеркало наверняка сделали заранее. Пойдемте, Николас. Мы, конечно, опоздали, но…
   — А как же мы? — почти взмолился Петер.
   — Можете на нас положиться, принц, мы вас и Катринель не выдадим, — заверил его Тилль.
   — Как звали музыканта? — спросил Коля.
   — Не помню, — растерялась девушка. Рядовой Лавочкин в очередной раз удивился своим способности читать мысли. Принцесса действительно не могла извлечь из памяти имя лютниста, но оно там было.
   — Спасибо, это Ларс, — сказал солдат.
   Он и колдун покинули Златовласку и Петера, оставив их в недоумении.
   Шагая по коридору, Всезнайгель отчитывал спутника:
   — Николас, я ведь вас предупреждал. Не козыряйте своим талантом. Теперь бедняжка Катринель будет мучительно вспоминать, о чем она при вас думала. Более того, она станет избегать встречи с вами, боясь ваших способностей. Поставьте себя на ее место. Мы легко можем сдержаться и не сболтнуть лишнего, но попробуйте-ка не думать лишнего!
   Коля покорно молчал. «Елки-ковырялки, я ж не выпендривался, — размышлял парень. — Просто торопился… А этот дар, он так ускоряет поиск нужного, вот я и… Нет, Лавочкин, ты кретин!»
   — Хорошо, Тилль, я все понял. Большие возможности расхолаживают. Буду следить за собой, — сказал Лавочкин перед дверью королевских покоев.
   Томас Бесфамиллюр вышел навстречу гостям:
   — Пойдемте завтракать.
   Спустя три минуты монарх, вальденрайхский колдун и рядовой сидели за столом.
   — Ваше величество, — обратился к Томасу Всезнайгель, — мы провели собственное расследование и настоятельно рекомендуем вам объявить поиск лютниста по имени Ларс, а также его брата — стекольных дел мастера.
   — Начальник моей стражи уже сделал это, господа, — ответил король. — Вчера мы еще раз обсудили все, что происходило в последние полтора года, мне представили список покинувших дворец людей, и я захотел поговорить с несколькими из них. В том числе и с музыкантом. Он ушел, хотя имел здесь весьма немаленькое жалованье. Подозрительно, не правда ли? Кстати, по нашим данным, у него сроду не было никакого брата. А вот как натолкнулись на Ларса вы?
   — Очень сложная волшебная техника, ваше величество, — сказал Тилль. — Николас Могучий не спал всю ночь, погрузив свое сознание в прошлое, а я скромно следил за его телесной оболочкой.
   У Коли чуть лицо не вытянулось от такой новости. «Только что отругал меня за хвастовство, а теперь сочиняет про меня небылицы!» — удивился парень.
   — И теперь вы знаете, как все случилось? — спросил монарх.
   — Конечно. Лютнист подменил ваше зеркало другим. У шпиона были сообщники. Я от всего сердца советую вам тут же распространить эту информацию через глашатаев и посредством слухов. Зеркало было нарочно завороженным, простые зеркала безопасны, заговор раскрыл наш скромный друг Николас, а музыкант объявлен в розыск.
   Томас надолго задумался, переводя взгляд с колдуна на Лавочкина и обратно. Коля помимо воли уловил обрывки мыслей Бесфамиллюра. Тот решал, станет ли вальденрайхский барон Николас знаменем борьбы Наменлоса с Черным королевством. Затем солдат почувствовал, что в душе монарха поднимается волна уважения к уму Всезнайгеля.
   Наконец, Томас нарушил молчание:
   — Да, герой, прославившийся как победитель Повелителя Тьмы, идеально подойдет на роль, которую вы ему приготовили, господин колдун.
   — К списку побед барона добавились подвиги, ваше величество. Но об этом, наверное, лучше поговорить с начальником вашей стражи.
   — Согласен.
   Парень впервые присутствовал при столь прямом обсуждении его персоны, причем даже не персоны, а имиджа, словно Коля был каким-нибудь певцом или кандидатом в депутаты. Он находил в этой ситуации нечто постыдное и мерзкое.
   — Прошу извинить, — сказал Лавочкин, вставая из-за стола. — Мне нехорошо.
   Уже за дверью до него донеслась чуть насмешливая, но проникнутая симпатией мысль короля: «Молодо — зелено».
   «Странно, — подумалось рядовому, — я еще ни разу не слышал мыслей Тилля Всезнайгеля».
   Солдат тут же переключился и стал обмозговывать свое место в военном шоу-бизнесе. Коля был чертовски совестливым парнем, его придавило ощущение ответственности, взваленной на него колдуном.
   Знал бы Лавочкин, что Иоганн, брат Тилля, уже запустил похожую «рекламную кампанию» в Дриттенкенихрайхе, он провалился бы от приступа сверхскромности. До сего момента рядовой действовал, не заботясь о том, что говорит о нем народ. Он уже пережил приступ популярности, когда стал самым известным рыцарем Вальденрайха, чемпионом турнира и мастером серенады. Но шумиха вокруг его имени прошла мимо Коли, ведь он просто не догадывался об ее масштабах.
   Сейчас же он присутствовал при расчете пропагандистской акции.
   — Вот и научи старшего товарища слову «пиар», — пробормотал парень.
   Он заставил себя подумать о другом: «Интересно, как там Палваныч?»
 
   К вечеру прапорщик и графиня пролетели приблизительно до середины Драконьей долины. Стало смеркаться, и Хельга аккуратно посадила ковер возле каменных руин, образовывавших подобие амфитеатра.
   Оставив подругу снаружи, Дубовых отправился на разведку. Теперь он не расставался с автоматом. Палваныч пробрался между валунами и увидел арену и двенадцать драконов, лежавших на гранитных плитах. Ящеры о чем-то спорили, то и дело выражая несогласие ударами хвостов о камни.
   — Что дальше, уважаемые коллеги-старейшины? — пророкотал дракон, находящийся в центре.
   — Я по-прежнему склоняюсь к тому, чтобы позволить людям самим решать свои проблемы, — ответил крайний справа ящер, скорее всего, самый молодой.
   Его чешуя изумрудно переливалась в сумерках.
   — Мы ходим по кругу, — степенно проговорил крайний слева, более старый. — Двуногие слишком увлеклись пограничной магией и вмешательством в ткань миров.
   Один из драконов, лежавших далеко от ниши Палваныча, хлестнул гранит исполинским хвостом:
   — Армия агрессоров остановлена. Она мерзнет. Дальше нет хода. Предлагаю поддерживать ситуацию в том же состоянии.
   — Нет-нет. — Крайний слева поднял голову и покачал ею. — Зима не вечна. К тому же неумение терпеть может подтолкнуть людей к более опасным шагам.
   — А что нам скажет Гроссешланге? — спросил правый змей.
   Все обратили взоры на дракона, покоящегося чуть поодаль, — старого ящера с поблекшей желтой чешуей. Он приоткрыл янтарные глаза, выдохнул облако дыма и вымолвил брюзгливо:
   — Завтра будет теплее.
   Бледные веки вновь опустились. Воцарилась тишина.
   — Кхе… — тактично кашлянул самый зеленый дракон.
   Гроссешланге безмолвствовал.
   — Хорошо, — произнес центральный змей. — Значит, наступление армии големов продолжится. Я заглядываю в будущее и признаю: пока мы все делаем правильно.
   Кто-то поддакивал, несколько ящеров недовольно шипели.
   Прапорщику почудилось: говоря последние слова, дракон смотрел не куда-нибудь, а прямо на него. Палваныч решил, что услышал достаточно, и ретировался.
   — Что там, Пауль? — спросила графиня Страхолюдлих.
   — Драконий университет, — авторитетно заявил прапорщик. — Второй раз подслушиваю, и второй раз городят всякую ересь. Но есть и ценная информация, Хельгуша. Похоже, завтра будет бой.
   — Тогда, если мы хотим успеть, нам нужно отправляться дальше, — с грустью сказала ведьма.
   Она втайне надеялась, что они заскочат в пещеру Страхенцверга, к гномьей родне графини.
   — Лететь ночью опасно! — возразил Дубовых.
   — Не волнуйся, у меня есть пара заклинаний.
   — Каких это?
   — Ну, во-первых, чары сна… — Хельга дотронулась ладонью до лба Палваныча.
   Прапорщик кулем рухнул на расстеленный ковер.
   — А во-вторых, колдунья моего уровня обладает даром ночного зрения, — договорила Страхолюдлих, «оживляя» летное средство.
   Благодаря самоотверженности графини к моменту, когда Коле Лавочкину стало интересно, как там товарищ прапорщик, ковер был над Дробенландом. Дубовых выспался и рвался в бой. Хельга смертельно устала, но держалась.
   — Я хочу видеть твою победу, — сказала она возлюбленному, когда внизу показались позиции армии Черного королевства. — Сегодня день нашего триумфа!
   — Сегодня день нашего триумфа! — провозгласил барон фон Лобенроген.
   Он привстал на стременах и грозно потряс кулаком. Напоминающий запойного Дольфа Лундгрена, барон являл собой жалкое зрелище. Перед Лобенрогеном стояло объединенное войско. Рядом с оратором на танцующем от нетерпения коне сидел барон Ференанд фон Косолаппен. Ференанд мучился с похмелья, морщился и мысленно просился на тот свет.
   Угроза стать рабами Черного королевства сделала бывших врагов союзниками. Они встретились два дня назад по инициативе Косолаппена. Темноволосый остроносый мужичок Ференанд сам протянул руку рыхлому здоровяку соседу. «Я возвращаю тебе неправедно отвоеванное поле, — сказал Косолаппен. — Будь моим братом!»
   Так оранжевые штандарты, на которых был изображен единорог, протыкающий брюхо медведя, встали рядом с косо раскроенными голубыми знаменами, где красовался медведь, ломающий хребет единорогу. Свершилось невозможное — рогоносцы породнились с медвежатниками.
   Армия собралась не слишком впечатляющая: пара сотен человек, половина из них была вооружена сельскохозяйственным инструментарием. Воины с деревянными щитами и старыми мечами составляли вторую по численности группу. Отлично экипированные всадники были в меньшинстве.
   Краткая речь Лобенрогена кончилась, практически не начавшись. Настал черед Косолаппена. Ференанд прислушался к гулу в голове. «Пожалуй, можно было отметить союз и более скромно», — подумал барон.
   Он поднял длань, приветствуя армию.
   — Возлюбленные мои подданные, равно как и вассалы моего лучшего и единственного друга! — хрипло прокричал Косолаппен. — Враг пришел отобрать наши земли, свободу и жизни! Есть два способа противостоять супостату. Первый — выйти на открытый поединок и либо погибнуть, либо победить. Второй — тихо сдаться, терпеть и потихоньку подсыпать в еду захватчиков крысиный яд. Первый путь — дорога сильных духом. Второй — хитрых умом. Наша мощь — в духе! Ура!
   Войско откликнулось нестройным хором. По всей видимости, хитроумие в эти славные минуты ценилось выше.
   Ференанд оглянулся на готовящиеся к сражению полчища Черного королевства. Численное преимущество врага было неоспоримым. Барон вновь обернулся к своим людям.
   — Да! — выкрикнул он так, что в глазах потемнело. — Противников много. Ходят пораженческие слухи, мол, чужеземные солдаты все на одно лицо, и всякая другая чертовщина! Все ерунда, братья мои по оружию! Скоро на это девственно чистое снежное поле прольется алая кровь. И пусть она будет не наша, а их!!!
   Последнее пожелание нашло отклик. Люди отлично сознавали неравенство сил, но землю предков решили не уступать.
   Палваныч и Хельга наблюдали за ареной сражения, скрываясь за небольшим холмом чуть в стороне от двух армий, но ближе к защитникам своих земель. Прапорщик деловито зарядил магазин, а на примере второго научил графиню вставлять патроны.
   — Я начну стрельбу, когда противники подойдут ближе, — наставительно сказал Дубовых. — Расстреляв рожок, я буду хватать другой, а ты должна быстро зарядить отстрелянный. Сюда бы, конечно, пулемет. Уж мы бы им устроили художественный фильм «Чапаев».
   На душе Палваныча было препоганейше. Он не считал себя убийцей и полагал, что шлепать из автомата людей, которые не имеют огнестрельного оружия, подло. Но Дубовых тщательно расспросил графиню Страхолюдлих о целях Дункельонкеля. По любой логике выходило: армию Черного королевства необходимо остановить.
   Да последний разговор с Лавочкиным оставил тяжелое впечатление. Пареньку, вероятно, крышу снесло. Что ж, поступок-то предстоял не из легких. «Я-то пожил, а вот салага…» — подумал мужик.
   Еще страстно хотелось домой, в Россию. И коль скоро путь на Родину лежал через победу над темным колдуном и его государством, то прапорщик был готов взять грех на душу.
   Тем временем начался бой.
   Объединенные силы Лобенрогена и Косолаппена двинулись к армии Черного королевства, крича что-то задорное и не вполне приличное. Чуть позже пошли вперед агрессоры, вооруженные копьями да грубо сработанными мечами.
   Палваныч нахмурился. Враги приближались как-то медленно, механистично, словно марионетки. Это настораживало. Затем войско баронов остановилось, боевые крики стихли, наступила тишина. Ополченцы попятились назад. Они не бежали, а просто отступали. Уникальный случай.
   Да, защитникам было не по себе. Все чужеземцы и правда оказались близнецами. В их тягучем движении и похожести таилась какая-то дьявольщина. Ужас сковал крестьян и солдат.
   Ференанд фон Косолаппен узнал общий для всех врагов лик. «Этот гаденыш шпион! Тот, кого не смогли убить даже Четыре всадника! — мысленно кричал барон. — Теперь я понимаю. Как бы они умертвили такую толпу?..»