Страница:
— Здорово, отец, — поприветствовал хозяина Палваныч.
Дед щербато улыбнулся, поклонился.
— Один живешь?
Старик будто в рот воды набрал.
— Вылитый Герасим, блин, — негромко оценил Коля.
Ему вспомнился стишок: «У меня была собака, я ее любил, но хозяйка приказала — я и утопил».
— Ты, батюшка, побеседовал бы с нами, — ласково сказала Грюне.
— Да я это… — выдавил из себя хозяин. — С людьми давно не говорил, все больше со зверьем.
Лавочкин усмехнулся:
— Ну, мы не зверье, конечно, но тоже собеседники.
— С-садитесь, гостюшки. — Старик неловко указал на лавку у стола.
Обстановочка в избе была спартанская. На грани нищенской. Но жить можно. Коля решил, что леснику роскоши и не требуется.
Все расселись, солдат и Грюне достали из мешков продукты.
— Эх, говори, Стольноштадт, разговаривай, Вальденрайх! — вдруг зычно воскликнул Ларс.
Он вновь нахлобучил «робингудовскую» шляпу, шибанул по струнам.
— Сядь, музыкант, — распорядился Дубовых.
— Бесполезно, товарищ прапорщик! — прокричал парень. — Восемь часов! Теперь придется терпеть.
Лютнист запел:
— Если этот ваш домрист не заткнется, я с ним сделаю то же самое, что и теща, — прорычал Палваныч.
Ответила девушка:
— Многие пробовали. Не помогает.
— Просто не обращайте внимания, — морщась, изрек Филипп.
А хозяину хижины нравилось. Откуда в его заимке музыканты?
— Послушай, Грюне, — заорал в ухо хранительнице Коля, — ты мне объясни, дураку: у вас же осталась куча первоклассного жемчуга после моей японской истории. Почему вы не купили лошадей сами? Пауль, конечно, виртуоз покражи, но в нашем положении можно было и не рисковать.
— Так да не так. Сельчане не знают настоящей цены жемчуга. Для них он всего лишь красивые мутные шарики. Настоящая торговля возможна в большем городе. И то мне довольно трудно объяснять покупателям, что я не воровка. Приходится иметь дело с ушлыми ростовщиками, которые сбивают цену. Ко всему, мои спутники — изрядные транжиры. Мы шли вместе из Дриттенкенихрайха через Наменлос, и не было места, где они ни покутили бы. Кирхофф вообще любитель к девочкам легкого поведения завернуть. Я несколько раз вылавливала его в домах терпимости. Его там в специальной камере запирали. Говорил: «Грешить бы рад, расплачиваться тошно». Ларс, как отпоет вечером, сразу в бутылку лезет. Совесть топит.
— Грюне, а ведь ты не замужем, — резко изменил тему разговора Лавочкин.
Девушка отстранилась, смерила солдата долгим жестким взглядом.
Лютнист и Филипп орали песню о садомазохистской любви: «Я не знал, что любовь может быть так жестока…» Палваныч что-то активно рассказывал старику. Тот слушал, широко распахнув рот.
Грюне встала, схватила лютню за гриф:
— Дай-ка, Ларс.
От неожиданности музыкант послушался. Пальцы хранительницы вдарили задорный мотивчик.
Мягкий бархатистый голос стал звонким:
Вернув инструмент Ларсу, девушка села на место:
— Не обижайся. Твои устремления ясны даже без дара предвидения. Ты симпатичный мальчик, Николас. Правда, мне последние триста лет интересны более зрелые мужчины.
— Сколько ж тебе?.. — пролопотал солдат, всматриваясь в юное лицо Грюне.
— Не хами, барон, — с напускной обидой изрекла хранительница.
Вдохновленный примером спутницы лютнист зарядил нечто веселое.
— Эй, женишок! — позвал Палваныч. — Ползи сюда, пора составить генеральный план.
«Самое время, на хмельную-то башку», — подумал Коля, но с радостью покинул трехсотлетнюю девицу.
— Ладно, Хейердал глубоководный, хватит дурака валять, — наставительно сказал прапорщик Дубовых солдату, стараясь не обращать внимания на пение Ларса. — Товарищ лесничий говорит, до Стольноштадта осталось часа четыре пути. Вот я и кумекаю: вдруг твоего колдуна не окажется дома?
— Ну, у него есть слуга. Он наверняка знает, где Тилль. Потом, всегда можно пойти к Шпикунднюхелю или самому королю Генриху.
Палваныч наклонился ближе:
— Черт бы побрал этого Ларса! Что ты сказал?
— Я говорю, можно к Генриху пойти! — проорал Коля и замер.
Орал-то он в полной тишине.
Ни музыканта, ни его пения больше не было.
— Неужели мои молитвы услышаны? — спросил Филипп.
— Чертовщина какая-то, — выдохнул старик хозяин.
— Ектыш! — Прапорщик хлопнул себя по лбу. — Аршкопф!
А лютниста прошиб пот. То была обширная пещера, обильно уставленная средних размеров котлами, в которых варились на медленном огне разные люди. «Грешники»,- подумал музыкант. Вокруг котлов суетились бесы: невысокие рогатые проныры следили за огнем, регулировали уровень кипящего масла и осуществляли общий мониторинг состояния клиентов. Все было по-деловому.
Жарища царила невыносимая.
— Добро пожаловать в пекло! — противно провизжал Аршкопф, подталкивая жертву к ближайшему котлу. — Будем заселяться.
— За что?! — севшим голосом проблеял Ларс.
— А я откуда знаю? Повелитель Тьмы распорядился, значит, есть за что. Ты не дрейфь, первую тысячу лет трудновато, а потом втянешься.
Лютнист упал на колени, ударился лбом оземь. Залепетал, всхлипывая:
— Все сделаю, лишь бы не в котел! Клянусь жизнью!
— Аршкопф, верни маэстру! — прогремел густой голос Палваныча.
— Проси, что угодно, только не губи, — продолжал Ларс, не поднимая головы.
— Единственная просьба, — сказал Дубовых, — не петь, пока не попросят. Особенно вечером.
Музыкант открыл глаза и облегченно вздохнул. Он снова был в доме лесника. На коленопреклоненного Ларса смотрели Филипп, Грюне, Пауль, Николас и хозяин избы.
— Выпей, милок. — Лесник протянул потному раскрасневшемуся певцу кружку эля.
Глава 18.
Долгое отсутствие барона Николаса и Пауля Повелителя Тьмы не прошло незамеченным. Более того, оно имело несколько интересных последствий.
Например, Дункельонкель буквально извелся, ища Лавочкина возле секретного завода. Подняв на ноги кучу колдунов, он приказал прочесать гигантскую пещеру и окрестности горы. Разведчик Николас словно сквозь землю провалился.
Нет, он действительно провалился сквозь землю.
Припав к любимому хрустальному шару, Дункельонкель много часов всматривался магическим взором в ткани мира, но не преуспел. Еще бы, синее вещество на стенах комнат-порталов и подземного мира прятали лазутчика получше любой волшебной маскировки.
То, что барон разгуливал по заводу, спровоцировало в Доцланде небывалый всплеск подозрительности. Вождь и Учитель велел выставлять усиленные караулы, регулярно проверять личный состав в каждом отряде, организовать контрольно-следовые полосы вокруг всех мало-мальски важных объектов.
Под горячую руку попадали гомункулусы. То и дело сверхбдительные граждане хватали какого-нибудь чурбана, приняв за Николаса. Пока власти выясняли личность пленного, уходило время, трепались нервы и тратились средства.
Дункельонкель опасался: вдруг барон имеет талант прятаться от магического поиска? Такой вариант выглядел очень вероятным. А если враг невидим, как защититься?
Вот так Николас Могучий умудрился своим отсутствием создать неспокойную обстановку в Черном королевстве.
В государствах, обреченных на войну с Доцландом, долгое молчание о славных делах молодого, но уже легендарного барона породило самые невероятные слухи. Разумеется, чем ближе к линии фронта располагалось королевство, тем более неправдоподобными были байки.
Например, перед самым завоеванием Дриттенкенихрайха в Пикельбурге циркулировали сплетни, дескать, Николас отправился в сердце Доцланда на смертный бой с Дункельонкелем, и, значит, угроза вот-вот исчезнет. Впрочем, неорганизованным и слабым жителям столицы трех королей было удобно верить в быстрое и безопасное чудо. Мы, мол, не деремся. А война — хлоп! — и выиграна!
Особо глупые дриттенкенихрайхцы продолжали верить в ерунду о скорой победе Николаса даже после того, как оккупанты захватили Пикельбург.
Граждане славного Труппенплаца не надеялись на героя, который придет и решит за них все проблемы! Мобилизованное население государства занималось устройством обороны, созданием стратегических запасов. Фантастическими темпами восстанавливалась столица — Трахтенбург. Николас Могучий служил ориентиром и примером для молодежи Труппенплаца. Король Альбрехт поддерживал толки, в которых юный рыцарь объявлялся чуть ли не мертвым. Дескать, пал в неравном бою с полчищами гомункулусов. Правда, народ в эту сказку не верил, потому что герои в настоящих сплетнях не умирают.
В Наменлосе и Вальденрайхе, где барон был популярнее, чем в Дриттенкенихрайхе с Труппенплацем, слухи расцвели богатым букетом. Здесь ежедневно рождалась какая-нибудь история об оглушительно смелом деянии Николаса, только на следующее утро сплетня сменялась другой, еще вычурнее.
Кроме того, публике стало известно, что короли не любят барона и укрощенного им Повелителя Тьмы. Подозрения монархов просочились за стены дворцов. В Вальденрайхе на каждом углу обсуждали, насколько тупы и завистливы властители.
— Надо же было додуматься, брат Гансль! Обвинить рыцаря да еще и лучшего из колдунов — Всезнайгеля — предателями!
— Не говори, брат Петер. Уж если бы Николас Могучий хотел дать пинка под зад Генриху, то он сделал бы это сразу, без реверансов. Видел я памятный поединок со Шроттмахером. Барон нечеловечески сильный боец. А подлые домыслы королевских прихвостней так оскорбили наших заступников, что они ушли…
— Знаете, братцы, — вступал третий, — по мне, нам просто головы дурят. Николас и его команда сейчас заняты особо сложным, опаснейшим делом. На разведке ли, или помогают Наменлосу…
В самом Наменлосе люд полагал, что герой либо заточен во дворце Томаса Бесфамиллюра, либо в тылу врага, либо в Вальденрайхе. Ревновали, конечно. Обижались. Но не надолго. В народе бродили странные настроения. Вроде бы и война близко, да верится, мол, мимо пройдет. Бомбежки огненными шарами стали как-то забываться.
А ежели враг близко подберется, Пауль и его стрелец Калашников выручат.
Короли-союзники испытывали явное беспокойство: на памятной встрече Николас и Тилль Всезнайгель не стали развеивать подозрения, предпочли улететь. «Может быть, мы не правы, — размышлял Томас Бесфамиллюр. — Тогда где они? Не окажутся ли они под знаменами Дункельонкеля, во главе его войск? Если же барон с колдуном — верные слуги Вальденрайха, то их отсутствие почти смертельно!»
Случалось, толпа чуть ли не выходила на площадь перед дворцом потребовать предъявить людям Николаса Могучего. В такие дни особо усиливались слухи, мол, героя зачем-то пленил король. Тогда наменлосский правитель всерьез раздумывал: а не выкрасть ли из войска Черного королевства гомункулуса, чтобы показывать волнующейся публике?
Генрих Вальденрайхский же предпочел вычеркнуть из памяти Николаса Могучего. Придворного волшебника монарх забыть не мог, однако мнительность сделала свое дело — особый полк получил распоряжение арестовать Всезнайгеля, лишь он появится в Стольноштадте.
Тилль домой не спешил. Он помогал Рамштайнту портить жизнь оккупантам Дриттенкенихрайха. Колдун не только дал массу ценных советов по организации диверсий, но и сам участвовал в нескольких особо болезненных «укусах».
По просьбе Всезнайгеля бандиты приволокли в подземелье фюзеляж деревянной птицы. Теперь волшебник получил возможность изучить устройство странной машины. Он быстро понял принцип действия самолета, докопался до источников энергии и осознал, что за капсулы распиханы по всему остову.
— Да, Рамштайнт, — сказал Тилль главе преступного мира, — Дункельонкель, конечно, гений, а вот крыша у него сдвинулась самым непоправимым образом…
А пока Всезнайгель разводил бурную деятельность под Пикельбургом, в Вальденрайх прибыл король Альбрехт. Он приехал к другу Генриху за помощью. Труппенплацкие пограничники заметили перемещения армии Черного королевства у самых рубежей. Теперь войско Дункельонкеля было видно невооруженным взглядом. У Альбрехта не осталось никаких сомнений — со дня на день начнется агрессия.
В Стольноштадте его постигло жесточайшее разочарование. Генрих вероломно отказался выделить Труппенплацу военную помощь. Разумеется, формально союз остался в силе.
— Какое прискорбное стечение обстоятельств! — с театральным пафосом воскликнул вальденрайхский монарх. — Наша армия будет готова к походу лишь через две недели. Увы, равновеликий друг мой, нас подкачало снабжение! В жесточайшие дни мороза померзли скотина и припасы, часть войска заболела, а большинство новых солдат только заканчивает обучение. Держись, и наши войска поспешат к тебе по мере готовности.
Альбрехт будто лом проглотил. Значит, в скудном умишке Генриха здравый смысл победило презрение к королю-циркачу… Сбылись опасения.
— Ты послал весточку Томасу? — со слащавым участием спросил глава Вальденрайха.
— Да, — сухо ответил Альбрехт.
— Солдаты Наменлоса, даже выйди они сразу после того, как Бесфамиллюр получит письмо, прибудут к границам Черного королевства как раз через пару недель. Так называемые союзники бросили Труппенплац на произвол судьбы.
Альбрехт встал, одернул мундир и ушел, не прощаясь с Генрихом.
Сани тряслись по дороге, бодро топали лошадки, прапорщик Дубовых правил, остальные спали.
— Ух ты, глянь-ка, рядовой! — Палваныч толкнул Колю в бок. — Президентский кортеж, не иначе.
Лавочкин продрал глаза.
Дорога сбегала с большого холма. Сверху, навстречу скромным дровням, стыренным прапорщиком, двигалась огромная карета на полозьях. Ее везла четверка вороных. Два десятка стражников на черных конях окружали карету, не нарушая строя. Солдат не представлял, как им это удавалось на зимнем распутье.
— Интересно, кто это? — проговорил парень.
— А мне интересно, как мы разъедемся, — буркнул Палваныч. — Чем ты вообще, блин, думаешь?
Дубовых стал искать местечко, куда бы приткнуться, чтобы пропустить роскошную процессию.
От кортежа отделились два всадника, быстро доскакали до саней.
— Стой! — приказал правый, обнажая меч.
— Ножик спрячь! — рявкнул прапорщик.
Коля решил, что Палваныч слегка погорячился, ответив опричникам столь нагло. Ведь ясно — в карете едет не купчишка, а очень важная персона. Единственно, мигалки нет на крыше.
Прапорщик задним числом и сам сдрейфил, но виду не подал. Не в его правилах отступать.
Грюне и музыканты всполошились, разбуженные палванычевым покриком.
Стражник, не привыкший к неподчинению, отвесил челюсть.
Лавочкин все же рискнул предупредить командира:
— Товарищ прапорщик, вы поосторожнее, в целом. — Парень незаметно для себя подстроился под манеру речи Палваныча. — Вон их сколько, Хейердалов откормленных. Ну и, опять же, меч.
— К черту меч, — заявил Дубовых.
Клинок тут же пропал из руки бойца, а кони заплясали и тревожно захрапели — Аршкопфа почуяли. Стражники были полностью деморализованы.
— Кого везете? — грозно, как на допросе, рыкнул прапорщик.
— Его величество Альбрехта, — невольно проболтался горе-мечник.
— Знаем такого, — усмехнулся Палваныч.
— Да уж, — протянул Коля.
Он вспомнил: именно труппенплацкий монарх на встрече королей засыпал подозрениями его и Тилля. Ничего хорошего не стоило ждать и сейчас.
Тем временем карета приблизилась к саням. Процессия остановилась.
Богато одетый всадник — начальник стражи — сквозь зубы процедил незадачливой паре подчиненных:
— Я вас послал очистить дорогу, кажется…
— Но они, вашбродь… — мекнул разоруженный воин.
— Молчать! Где твой меч?
Дверь кареты отворилась, и на укатанный снег спрыгнул король Альбрехт. Зеленый мундир, зеркально вычищенные сапоги, горделивая осанка. Все тот же пятидесятилетний орел.
— Вы?! — произнес монарх.
— Так точно, — буркнул Палваныч. Альбрехт потешно поежился, растирая ладони.
— Поговорим, — коротко бросил он и залез обратно в карету.
Дверь осталась открытой.
Лавочкин смекнул, что их ждут. Кивнул командиру, мол, пойдем.
Забрались внутрь. «Вот он где, подлинный гламур», — мысленно восхитился солдат, дивясь на обитые дорогой тканью стены, удобные диваны и столик. Карету освещали волшебные лампадки, декорированные под простые свечи. Жители Труппенплаца ___ловали___ магию и старались ее спрятать. Получалось смешно.
— Дверь закрывайте, холодно, — раздраженно проговорил король.
Он сидел, обложившись подушками, и барабанил пальцами по коленям. Рядом на краешке дивана притулился адъютант.
Коля захлопнул дверцу.
— Признаюсь сразу, я вам не доверяю, — рубанул Альбрехт. — Слишком неоднозначно выглядят ваши деяния. Но я, вероятно, романтик… Вдобавок нахожусь в чудовищном положении… Поклянитесь мне, что вы не на стороне Дункельонкеля.
Солдат и прапорщик поклялись.
— Отлично. — Король как бы умыл лицо, проведя по нему ладонями. — Никогда не думал, что я, человек сугубо рациональный, буду брать клятвы и верить им, как ребенок. Да, я рискну вам открыться. И пусть это не станет роковой ошибкой.
Палваныч засек на столе графин вина. Адъютант перехватил алчный взор прапорщика, ловко извлек откуда-то фужер и налил алчущему. Дубовых выпил.
Тем временем глава Труппенплаца продолжил:
— Проклятый Дункельонкель готовит вторжение. Судя по стянутым к нашей границе силам, сами мы не отобьемся. Вот-вот начнется война. Я еду от Генриха. И где этот хваленый союз? Где помощь?
Монарх рубанул кулаком по колену.
— Он отказал? — спросил Лавочкин.
— Считайте, что отказал. У него войска якобы не готовы. Ему, знаете ли, нужны две недели. Я же четко вижу — нет у меня этих двух недель. Счет идет на дни. Может, на часы…
Палваныч жестом затребовал еще вина. Получил. Выпил.
Адъютант поднял столешницу. Там обнаружилась батарея из графинов, наполненных вином.
Дубовых восхищенно охнул, откинулся на спинку дивана, довольно улыбаясь. Короля аж затрясло:
— Труппенплац гибнет, а вы хлещете мое вино и скалитесь, как на балаганном представлении!
— Я решу ваши проблемы, — безапелляционно ответил прапорщик. — Не бесплатно, конечно.
Коля недоуменно посмотрел на командира.
— Не пялься, рядовой. Автомат-то у нас есть? Я силой стратегического гения решил так. Нечего нам вместе на север таскаться за молотком или как его там. Ты давай дуй с Груней, а я прокачусь с товарищем королем на войну. Постреляю немного.
— А патроны? — спросил солдат.
— Все под контролем, паря. — Палваныч хлопнул Лавочкина по плечу. — У меня в заначке лежит пара цинков. Бережливость — залог успеха. Эй, твое величие! Слыхал, как я в Дробенланде целую армию положил?
— Я считал данные сведения весьма преувеличенными, — осторожно признался монарх, боясь спугнуть надежду.
— Так я тебе говорю: это не слухи. А я лишний раз врать не стану.
Прапорщик протянул адъютанту фужер для следующей порции вина.
Солдат не сомневался, Палванычу безмерно понравилось в теплой карете, начиненной выпивкой. И вдруг его авантюра снова увенчается успехом? Ко всему, выпала отличная возможность избавиться от деспотичного начальника.
— Как мы свяжемся? — поинтересовался Коля.
— Голубиной почтой, — сказал Альбрехт. — Назначьте место встречи.
— Стольноштадт, дом Тилля Всезнайгеля, — предложил парень.
— Хорошо, — согласился Дубовых. — Через неделю. Сойдет?
— Да.
— Тогда проваливай! — хрюкнул прапорщик. — Время теряем.
Закрывая дверь, Лавочкин услышал слова Палваныча:
— Ну, твое величие, давай-ка, по доброму русскому обычаю, дерябнем. Ехать-то еще о-го-го…
«Понеслось», — констатировал солдат, провожая взглядом кортеж.
Коля подошел к саням, стоящим на обочине. Спутники смиренно ждали, сидя на дровнях.
— Что, цуцыки, замерзли? Едем дальше. До Стольноштадта рукой подать, — весело сказал парень.
— А где Пауль? — спросил Филипп.
— Дальше без него, — ответил Лавочкин. — Он сейчас в прапорщицком раю…
— Его… того? — прошептал Ларс.
— Нет, к сожалению, — черно пошутил рядовой. — Он дорвался до королевских запасов винища. Я тоже хлопнул бы с превеликим удовольствием.
— С удовольствием хлопнул бы сейчас эля… — мечтательно протянул Шлюпфриг, выходя из подземелья лже-Белоснежки.
Марлен, с непривычки жмурящаяся на солнечный свет, кивнула. Болезненное многодневное заточение окончилось, наступила пора действовать.
Парень и девушка перетряхнули горы добычи, сваленной в пещере, нашли зимнюю одежду да ковер. Расстелив его на снегу, виконтесса произнесла заклинание полета.
Ковер задрожал и поднялся на полметра.
— Садись, Шванц, — сказала Марлен. — Долетим до ближайшего поселка и выпьем весь тамошний эль.
Легкий морозец, солнце, снежная белизна сообщали путешественникам бодрое расположение духа. Виконтесса держала маркиза за руку. Он с собачьей преданностью смотрел на возлюбленную.
Встречный поток воздуха обжигал их лица, но молодым людям было не до того. Они простили друг другу и старались наверстать упущенное.
Ковер мчался над кронами деревьев. Внизу проносилась труппенплацкая земля.
Через час гонки девушка снизила скорость, выбрала для посадки окраину крупной зажиточной деревни.
Спрятав ковер, маркиз и виконтесса зашагали к центру поселения. Однотипные дома стояли ровными рядами. Аккуратные заборы огораживали дворы, в каждом из которых был хлев. Снег на улице был идеально вычищен. Что поделать, Труппенплац — территория железной дисциплины.
Молодые люди почувствовали неладное, когда встречные сельчане стали резко сворачивать на боковые улочки, скрываться во дворах, захлопывать двери и зашторивать окна.
Марлен посмотрела на Шлюпфрига. Вполне нормален. Девушка также была в полном порядке. Оглянулись. Никакого дракона за их спинами.
— Странно, — сказала виконтесса Всезнайгель. — Так опасаться приезжих…
Они добрались до трактира. Вошли внутрь. Посетителей было всего двое — суровые мужики-лесорубы. Оба побледнели и словно по команде встали, схватили топоры да вдоль стеночки выскользнули на улицу. Из-за неплотно прикрытой двери донесся сдавленный шепот: «Как же она с таким?..»
Хозяин вжал голову в плечи. Заикаясь, спросил:
— Ч-чего изволят кр-красавица и чудовище?..
— О чем ты? — воскликнула Марлен. Корчмарь ткнул трясущимся указательным пальцем в сторону Шлюпфрига:
— О нем.
Парень недоуменно развел руками. Виконтесса побагровела от гнева.
И тут маркиз увидел в зеркале отражение. Рядом с несравненной Марлен стоял презренный, уродливый эльф. Фиолетовокожая голова, острые уши, ирокез зеленых волос. Острый подбородок, сопли под причудливо вывернутым носом.
Шлюпфриг не поверил глазам:
— Это… я?!
Его ноздри затрепетали, как у хомячка. Шванценмайстер простонал что-то нечленораздельное и, роняя стулья и натыкаясь на столы, выбежал из трактира.
Мысли галопировали: «Амулет… Осколки… Лиловая рука… Боль… Бред… Проклятый Дункельонкель. Это его дьявольская магия!»
— Что же ты, дочка, с эльфийским отребьем под руку ходишь? — участливо спросил трактирщик.
Марлен бросилась за любимым.
Глава 19.
Дед щербато улыбнулся, поклонился.
— Один живешь?
Старик будто в рот воды набрал.
— Вылитый Герасим, блин, — негромко оценил Коля.
Ему вспомнился стишок: «У меня была собака, я ее любил, но хозяйка приказала — я и утопил».
— Ты, батюшка, побеседовал бы с нами, — ласково сказала Грюне.
— Да я это… — выдавил из себя хозяин. — С людьми давно не говорил, все больше со зверьем.
Лавочкин усмехнулся:
— Ну, мы не зверье, конечно, но тоже собеседники.
— С-садитесь, гостюшки. — Старик неловко указал на лавку у стола.
Обстановочка в избе была спартанская. На грани нищенской. Но жить можно. Коля решил, что леснику роскоши и не требуется.
Все расселись, солдат и Грюне достали из мешков продукты.
— Эх, говори, Стольноштадт, разговаривай, Вальденрайх! — вдруг зычно воскликнул Ларс.
Он вновь нахлобучил «робингудовскую» шляпу, шибанул по струнам.
— Сядь, музыкант, — распорядился Дубовых.
— Бесполезно, товарищ прапорщик! — прокричал парень. — Восемь часов! Теперь придется терпеть.
Лютнист запел:
Переломлена нога, свернут нос малиновый,Ларс концертировал, остальные ужинали. Дед достал самодельного эля.
Сотрясение мозгов и кранты рукам.
Я сегодня воевал с тещею любимою,
И пока у нас ничья. Чисто по очкам.
— Если этот ваш домрист не заткнется, я с ним сделаю то же самое, что и теща, — прорычал Палваныч.
Ответила девушка:
— Многие пробовали. Не помогает.
— Просто не обращайте внимания, — морщась, изрек Филипп.
А хозяину хижины нравилось. Откуда в его заимке музыканты?
— Послушай, Грюне, — заорал в ухо хранительнице Коля, — ты мне объясни, дураку: у вас же осталась куча первоклассного жемчуга после моей японской истории. Почему вы не купили лошадей сами? Пауль, конечно, виртуоз покражи, но в нашем положении можно было и не рисковать.
— Так да не так. Сельчане не знают настоящей цены жемчуга. Для них он всего лишь красивые мутные шарики. Настоящая торговля возможна в большем городе. И то мне довольно трудно объяснять покупателям, что я не воровка. Приходится иметь дело с ушлыми ростовщиками, которые сбивают цену. Ко всему, мои спутники — изрядные транжиры. Мы шли вместе из Дриттенкенихрайха через Наменлос, и не было места, где они ни покутили бы. Кирхофф вообще любитель к девочкам легкого поведения завернуть. Я несколько раз вылавливала его в домах терпимости. Его там в специальной камере запирали. Говорил: «Грешить бы рад, расплачиваться тошно». Ларс, как отпоет вечером, сразу в бутылку лезет. Совесть топит.
— Грюне, а ведь ты не замужем, — резко изменил тему разговора Лавочкин.
Девушка отстранилась, смерила солдата долгим жестким взглядом.
Лютнист и Филипп орали песню о садомазохистской любви: «Я не знал, что любовь может быть так жестока…» Палваныч что-то активно рассказывал старику. Тот слушал, широко распахнув рот.
Грюне встала, схватила лютню за гриф:
— Дай-ка, Ларс.
От неожиданности музыкант послушался. Пальцы хранительницы вдарили задорный мотивчик.
Мягкий бархатистый голос стал звонким:
Меня сватал рядовой.Мужчины засмеялись, Коля покраснел.
Но зачем он мне, на кой?
Ведь с военным что за жись?
Только смирно да ложись…
Вернув инструмент Ларсу, девушка села на место:
— Не обижайся. Твои устремления ясны даже без дара предвидения. Ты симпатичный мальчик, Николас. Правда, мне последние триста лет интересны более зрелые мужчины.
— Сколько ж тебе?.. — пролопотал солдат, всматриваясь в юное лицо Грюне.
— Не хами, барон, — с напускной обидой изрекла хранительница.
Вдохновленный примером спутницы лютнист зарядил нечто веселое.
— Эй, женишок! — позвал Палваныч. — Ползи сюда, пора составить генеральный план.
«Самое время, на хмельную-то башку», — подумал Коля, но с радостью покинул трехсотлетнюю девицу.
— Ладно, Хейердал глубоководный, хватит дурака валять, — наставительно сказал прапорщик Дубовых солдату, стараясь не обращать внимания на пение Ларса. — Товарищ лесничий говорит, до Стольноштадта осталось часа четыре пути. Вот я и кумекаю: вдруг твоего колдуна не окажется дома?
— Ну, у него есть слуга. Он наверняка знает, где Тилль. Потом, всегда можно пойти к Шпикунднюхелю или самому королю Генриху.
Палваныч наклонился ближе:
— Черт бы побрал этого Ларса! Что ты сказал?
— Я говорю, можно к Генриху пойти! — проорал Коля и замер.
Орал-то он в полной тишине.
Ни музыканта, ни его пения больше не было.
— Неужели мои молитвы услышаны? — спросил Филипп.
— Чертовщина какая-то, — выдохнул старик хозяин.
— Ектыш! — Прапорщик хлопнул себя по лбу. — Аршкопф!
А лютниста прошиб пот. То была обширная пещера, обильно уставленная средних размеров котлами, в которых варились на медленном огне разные люди. «Грешники»,- подумал музыкант. Вокруг котлов суетились бесы: невысокие рогатые проныры следили за огнем, регулировали уровень кипящего масла и осуществляли общий мониторинг состояния клиентов. Все было по-деловому.
Жарища царила невыносимая.
— Добро пожаловать в пекло! — противно провизжал Аршкопф, подталкивая жертву к ближайшему котлу. — Будем заселяться.
— За что?! — севшим голосом проблеял Ларс.
— А я откуда знаю? Повелитель Тьмы распорядился, значит, есть за что. Ты не дрейфь, первую тысячу лет трудновато, а потом втянешься.
Лютнист упал на колени, ударился лбом оземь. Залепетал, всхлипывая:
— Все сделаю, лишь бы не в котел! Клянусь жизнью!
— Аршкопф, верни маэстру! — прогремел густой голос Палваныча.
— Проси, что угодно, только не губи, — продолжал Ларс, не поднимая головы.
— Единственная просьба, — сказал Дубовых, — не петь, пока не попросят. Особенно вечером.
Музыкант открыл глаза и облегченно вздохнул. Он снова был в доме лесника. На коленопреклоненного Ларса смотрели Филипп, Грюне, Пауль, Николас и хозяин избы.
— Выпей, милок. — Лесник протянул потному раскрасневшемуся певцу кружку эля.
Глава 18.
Кое-что о встрече потребностей и возможностей, или Выход в люди
Долгое отсутствие барона Николаса и Пауля Повелителя Тьмы не прошло незамеченным. Более того, оно имело несколько интересных последствий.
Например, Дункельонкель буквально извелся, ища Лавочкина возле секретного завода. Подняв на ноги кучу колдунов, он приказал прочесать гигантскую пещеру и окрестности горы. Разведчик Николас словно сквозь землю провалился.
Нет, он действительно провалился сквозь землю.
Припав к любимому хрустальному шару, Дункельонкель много часов всматривался магическим взором в ткани мира, но не преуспел. Еще бы, синее вещество на стенах комнат-порталов и подземного мира прятали лазутчика получше любой волшебной маскировки.
То, что барон разгуливал по заводу, спровоцировало в Доцланде небывалый всплеск подозрительности. Вождь и Учитель велел выставлять усиленные караулы, регулярно проверять личный состав в каждом отряде, организовать контрольно-следовые полосы вокруг всех мало-мальски важных объектов.
Под горячую руку попадали гомункулусы. То и дело сверхбдительные граждане хватали какого-нибудь чурбана, приняв за Николаса. Пока власти выясняли личность пленного, уходило время, трепались нервы и тратились средства.
Дункельонкель опасался: вдруг барон имеет талант прятаться от магического поиска? Такой вариант выглядел очень вероятным. А если враг невидим, как защититься?
Вот так Николас Могучий умудрился своим отсутствием создать неспокойную обстановку в Черном королевстве.
В государствах, обреченных на войну с Доцландом, долгое молчание о славных делах молодого, но уже легендарного барона породило самые невероятные слухи. Разумеется, чем ближе к линии фронта располагалось королевство, тем более неправдоподобными были байки.
Например, перед самым завоеванием Дриттенкенихрайха в Пикельбурге циркулировали сплетни, дескать, Николас отправился в сердце Доцланда на смертный бой с Дункельонкелем, и, значит, угроза вот-вот исчезнет. Впрочем, неорганизованным и слабым жителям столицы трех королей было удобно верить в быстрое и безопасное чудо. Мы, мол, не деремся. А война — хлоп! — и выиграна!
Особо глупые дриттенкенихрайхцы продолжали верить в ерунду о скорой победе Николаса даже после того, как оккупанты захватили Пикельбург.
Граждане славного Труппенплаца не надеялись на героя, который придет и решит за них все проблемы! Мобилизованное население государства занималось устройством обороны, созданием стратегических запасов. Фантастическими темпами восстанавливалась столица — Трахтенбург. Николас Могучий служил ориентиром и примером для молодежи Труппенплаца. Король Альбрехт поддерживал толки, в которых юный рыцарь объявлялся чуть ли не мертвым. Дескать, пал в неравном бою с полчищами гомункулусов. Правда, народ в эту сказку не верил, потому что герои в настоящих сплетнях не умирают.
В Наменлосе и Вальденрайхе, где барон был популярнее, чем в Дриттенкенихрайхе с Труппенплацем, слухи расцвели богатым букетом. Здесь ежедневно рождалась какая-нибудь история об оглушительно смелом деянии Николаса, только на следующее утро сплетня сменялась другой, еще вычурнее.
Кроме того, публике стало известно, что короли не любят барона и укрощенного им Повелителя Тьмы. Подозрения монархов просочились за стены дворцов. В Вальденрайхе на каждом углу обсуждали, насколько тупы и завистливы властители.
— Надо же было додуматься, брат Гансль! Обвинить рыцаря да еще и лучшего из колдунов — Всезнайгеля — предателями!
— Не говори, брат Петер. Уж если бы Николас Могучий хотел дать пинка под зад Генриху, то он сделал бы это сразу, без реверансов. Видел я памятный поединок со Шроттмахером. Барон нечеловечески сильный боец. А подлые домыслы королевских прихвостней так оскорбили наших заступников, что они ушли…
— Знаете, братцы, — вступал третий, — по мне, нам просто головы дурят. Николас и его команда сейчас заняты особо сложным, опаснейшим делом. На разведке ли, или помогают Наменлосу…
В самом Наменлосе люд полагал, что герой либо заточен во дворце Томаса Бесфамиллюра, либо в тылу врага, либо в Вальденрайхе. Ревновали, конечно. Обижались. Но не надолго. В народе бродили странные настроения. Вроде бы и война близко, да верится, мол, мимо пройдет. Бомбежки огненными шарами стали как-то забываться.
А ежели враг близко подберется, Пауль и его стрелец Калашников выручат.
Короли-союзники испытывали явное беспокойство: на памятной встрече Николас и Тилль Всезнайгель не стали развеивать подозрения, предпочли улететь. «Может быть, мы не правы, — размышлял Томас Бесфамиллюр. — Тогда где они? Не окажутся ли они под знаменами Дункельонкеля, во главе его войск? Если же барон с колдуном — верные слуги Вальденрайха, то их отсутствие почти смертельно!»
Случалось, толпа чуть ли не выходила на площадь перед дворцом потребовать предъявить людям Николаса Могучего. В такие дни особо усиливались слухи, мол, героя зачем-то пленил король. Тогда наменлосский правитель всерьез раздумывал: а не выкрасть ли из войска Черного королевства гомункулуса, чтобы показывать волнующейся публике?
Генрих Вальденрайхский же предпочел вычеркнуть из памяти Николаса Могучего. Придворного волшебника монарх забыть не мог, однако мнительность сделала свое дело — особый полк получил распоряжение арестовать Всезнайгеля, лишь он появится в Стольноштадте.
Тилль домой не спешил. Он помогал Рамштайнту портить жизнь оккупантам Дриттенкенихрайха. Колдун не только дал массу ценных советов по организации диверсий, но и сам участвовал в нескольких особо болезненных «укусах».
По просьбе Всезнайгеля бандиты приволокли в подземелье фюзеляж деревянной птицы. Теперь волшебник получил возможность изучить устройство странной машины. Он быстро понял принцип действия самолета, докопался до источников энергии и осознал, что за капсулы распиханы по всему остову.
— Да, Рамштайнт, — сказал Тилль главе преступного мира, — Дункельонкель, конечно, гений, а вот крыша у него сдвинулась самым непоправимым образом…
А пока Всезнайгель разводил бурную деятельность под Пикельбургом, в Вальденрайх прибыл король Альбрехт. Он приехал к другу Генриху за помощью. Труппенплацкие пограничники заметили перемещения армии Черного королевства у самых рубежей. Теперь войско Дункельонкеля было видно невооруженным взглядом. У Альбрехта не осталось никаких сомнений — со дня на день начнется агрессия.
В Стольноштадте его постигло жесточайшее разочарование. Генрих вероломно отказался выделить Труппенплацу военную помощь. Разумеется, формально союз остался в силе.
— Какое прискорбное стечение обстоятельств! — с театральным пафосом воскликнул вальденрайхский монарх. — Наша армия будет готова к походу лишь через две недели. Увы, равновеликий друг мой, нас подкачало снабжение! В жесточайшие дни мороза померзли скотина и припасы, часть войска заболела, а большинство новых солдат только заканчивает обучение. Держись, и наши войска поспешат к тебе по мере готовности.
Альбрехт будто лом проглотил. Значит, в скудном умишке Генриха здравый смысл победило презрение к королю-циркачу… Сбылись опасения.
— Ты послал весточку Томасу? — со слащавым участием спросил глава Вальденрайха.
— Да, — сухо ответил Альбрехт.
— Солдаты Наменлоса, даже выйди они сразу после того, как Бесфамиллюр получит письмо, прибудут к границам Черного королевства как раз через пару недель. Так называемые союзники бросили Труппенплац на произвол судьбы.
Альбрехт встал, одернул мундир и ушел, не прощаясь с Генрихом.
Сани тряслись по дороге, бодро топали лошадки, прапорщик Дубовых правил, остальные спали.
— Ух ты, глянь-ка, рядовой! — Палваныч толкнул Колю в бок. — Президентский кортеж, не иначе.
Лавочкин продрал глаза.
Дорога сбегала с большого холма. Сверху, навстречу скромным дровням, стыренным прапорщиком, двигалась огромная карета на полозьях. Ее везла четверка вороных. Два десятка стражников на черных конях окружали карету, не нарушая строя. Солдат не представлял, как им это удавалось на зимнем распутье.
— Интересно, кто это? — проговорил парень.
— А мне интересно, как мы разъедемся, — буркнул Палваныч. — Чем ты вообще, блин, думаешь?
Дубовых стал искать местечко, куда бы приткнуться, чтобы пропустить роскошную процессию.
От кортежа отделились два всадника, быстро доскакали до саней.
— Стой! — приказал правый, обнажая меч.
— Ножик спрячь! — рявкнул прапорщик.
Коля решил, что Палваныч слегка погорячился, ответив опричникам столь нагло. Ведь ясно — в карете едет не купчишка, а очень важная персона. Единственно, мигалки нет на крыше.
Прапорщик задним числом и сам сдрейфил, но виду не подал. Не в его правилах отступать.
Грюне и музыканты всполошились, разбуженные палванычевым покриком.
Стражник, не привыкший к неподчинению, отвесил челюсть.
Лавочкин все же рискнул предупредить командира:
— Товарищ прапорщик, вы поосторожнее, в целом. — Парень незаметно для себя подстроился под манеру речи Палваныча. — Вон их сколько, Хейердалов откормленных. Ну и, опять же, меч.
— К черту меч, — заявил Дубовых.
Клинок тут же пропал из руки бойца, а кони заплясали и тревожно захрапели — Аршкопфа почуяли. Стражники были полностью деморализованы.
— Кого везете? — грозно, как на допросе, рыкнул прапорщик.
— Его величество Альбрехта, — невольно проболтался горе-мечник.
— Знаем такого, — усмехнулся Палваныч.
— Да уж, — протянул Коля.
Он вспомнил: именно труппенплацкий монарх на встрече королей засыпал подозрениями его и Тилля. Ничего хорошего не стоило ждать и сейчас.
Тем временем карета приблизилась к саням. Процессия остановилась.
Богато одетый всадник — начальник стражи — сквозь зубы процедил незадачливой паре подчиненных:
— Я вас послал очистить дорогу, кажется…
— Но они, вашбродь… — мекнул разоруженный воин.
— Молчать! Где твой меч?
Дверь кареты отворилась, и на укатанный снег спрыгнул король Альбрехт. Зеленый мундир, зеркально вычищенные сапоги, горделивая осанка. Все тот же пятидесятилетний орел.
— Вы?! — произнес монарх.
— Так точно, — буркнул Палваныч. Альбрехт потешно поежился, растирая ладони.
— Поговорим, — коротко бросил он и залез обратно в карету.
Дверь осталась открытой.
Лавочкин смекнул, что их ждут. Кивнул командиру, мол, пойдем.
Забрались внутрь. «Вот он где, подлинный гламур», — мысленно восхитился солдат, дивясь на обитые дорогой тканью стены, удобные диваны и столик. Карету освещали волшебные лампадки, декорированные под простые свечи. Жители Труппенплаца ___ловали___ магию и старались ее спрятать. Получалось смешно.
— Дверь закрывайте, холодно, — раздраженно проговорил король.
Он сидел, обложившись подушками, и барабанил пальцами по коленям. Рядом на краешке дивана притулился адъютант.
Коля захлопнул дверцу.
— Признаюсь сразу, я вам не доверяю, — рубанул Альбрехт. — Слишком неоднозначно выглядят ваши деяния. Но я, вероятно, романтик… Вдобавок нахожусь в чудовищном положении… Поклянитесь мне, что вы не на стороне Дункельонкеля.
Солдат и прапорщик поклялись.
— Отлично. — Король как бы умыл лицо, проведя по нему ладонями. — Никогда не думал, что я, человек сугубо рациональный, буду брать клятвы и верить им, как ребенок. Да, я рискну вам открыться. И пусть это не станет роковой ошибкой.
Палваныч засек на столе графин вина. Адъютант перехватил алчный взор прапорщика, ловко извлек откуда-то фужер и налил алчущему. Дубовых выпил.
Тем временем глава Труппенплаца продолжил:
— Проклятый Дункельонкель готовит вторжение. Судя по стянутым к нашей границе силам, сами мы не отобьемся. Вот-вот начнется война. Я еду от Генриха. И где этот хваленый союз? Где помощь?
Монарх рубанул кулаком по колену.
— Он отказал? — спросил Лавочкин.
— Считайте, что отказал. У него войска якобы не готовы. Ему, знаете ли, нужны две недели. Я же четко вижу — нет у меня этих двух недель. Счет идет на дни. Может, на часы…
Палваныч жестом затребовал еще вина. Получил. Выпил.
Адъютант поднял столешницу. Там обнаружилась батарея из графинов, наполненных вином.
Дубовых восхищенно охнул, откинулся на спинку дивана, довольно улыбаясь. Короля аж затрясло:
— Труппенплац гибнет, а вы хлещете мое вино и скалитесь, как на балаганном представлении!
— Я решу ваши проблемы, — безапелляционно ответил прапорщик. — Не бесплатно, конечно.
Коля недоуменно посмотрел на командира.
— Не пялься, рядовой. Автомат-то у нас есть? Я силой стратегического гения решил так. Нечего нам вместе на север таскаться за молотком или как его там. Ты давай дуй с Груней, а я прокачусь с товарищем королем на войну. Постреляю немного.
— А патроны? — спросил солдат.
— Все под контролем, паря. — Палваныч хлопнул Лавочкина по плечу. — У меня в заначке лежит пара цинков. Бережливость — залог успеха. Эй, твое величие! Слыхал, как я в Дробенланде целую армию положил?
— Я считал данные сведения весьма преувеличенными, — осторожно признался монарх, боясь спугнуть надежду.
— Так я тебе говорю: это не слухи. А я лишний раз врать не стану.
Прапорщик протянул адъютанту фужер для следующей порции вина.
Солдат не сомневался, Палванычу безмерно понравилось в теплой карете, начиненной выпивкой. И вдруг его авантюра снова увенчается успехом? Ко всему, выпала отличная возможность избавиться от деспотичного начальника.
— Как мы свяжемся? — поинтересовался Коля.
— Голубиной почтой, — сказал Альбрехт. — Назначьте место встречи.
— Стольноштадт, дом Тилля Всезнайгеля, — предложил парень.
— Хорошо, — согласился Дубовых. — Через неделю. Сойдет?
— Да.
— Тогда проваливай! — хрюкнул прапорщик. — Время теряем.
Закрывая дверь, Лавочкин услышал слова Палваныча:
— Ну, твое величие, давай-ка, по доброму русскому обычаю, дерябнем. Ехать-то еще о-го-го…
«Понеслось», — констатировал солдат, провожая взглядом кортеж.
Коля подошел к саням, стоящим на обочине. Спутники смиренно ждали, сидя на дровнях.
— Что, цуцыки, замерзли? Едем дальше. До Стольноштадта рукой подать, — весело сказал парень.
— А где Пауль? — спросил Филипп.
— Дальше без него, — ответил Лавочкин. — Он сейчас в прапорщицком раю…
— Его… того? — прошептал Ларс.
— Нет, к сожалению, — черно пошутил рядовой. — Он дорвался до королевских запасов винища. Я тоже хлопнул бы с превеликим удовольствием.
— С удовольствием хлопнул бы сейчас эля… — мечтательно протянул Шлюпфриг, выходя из подземелья лже-Белоснежки.
Марлен, с непривычки жмурящаяся на солнечный свет, кивнула. Болезненное многодневное заточение окончилось, наступила пора действовать.
Парень и девушка перетряхнули горы добычи, сваленной в пещере, нашли зимнюю одежду да ковер. Расстелив его на снегу, виконтесса произнесла заклинание полета.
Ковер задрожал и поднялся на полметра.
— Садись, Шванц, — сказала Марлен. — Долетим до ближайшего поселка и выпьем весь тамошний эль.
Легкий морозец, солнце, снежная белизна сообщали путешественникам бодрое расположение духа. Виконтесса держала маркиза за руку. Он с собачьей преданностью смотрел на возлюбленную.
Встречный поток воздуха обжигал их лица, но молодым людям было не до того. Они простили друг другу и старались наверстать упущенное.
Ковер мчался над кронами деревьев. Внизу проносилась труппенплацкая земля.
Через час гонки девушка снизила скорость, выбрала для посадки окраину крупной зажиточной деревни.
Спрятав ковер, маркиз и виконтесса зашагали к центру поселения. Однотипные дома стояли ровными рядами. Аккуратные заборы огораживали дворы, в каждом из которых был хлев. Снег на улице был идеально вычищен. Что поделать, Труппенплац — территория железной дисциплины.
Молодые люди почувствовали неладное, когда встречные сельчане стали резко сворачивать на боковые улочки, скрываться во дворах, захлопывать двери и зашторивать окна.
Марлен посмотрела на Шлюпфрига. Вполне нормален. Девушка также была в полном порядке. Оглянулись. Никакого дракона за их спинами.
— Странно, — сказала виконтесса Всезнайгель. — Так опасаться приезжих…
Они добрались до трактира. Вошли внутрь. Посетителей было всего двое — суровые мужики-лесорубы. Оба побледнели и словно по команде встали, схватили топоры да вдоль стеночки выскользнули на улицу. Из-за неплотно прикрытой двери донесся сдавленный шепот: «Как же она с таким?..»
Хозяин вжал голову в плечи. Заикаясь, спросил:
— Ч-чего изволят кр-красавица и чудовище?..
— О чем ты? — воскликнула Марлен. Корчмарь ткнул трясущимся указательным пальцем в сторону Шлюпфрига:
— О нем.
Парень недоуменно развел руками. Виконтесса побагровела от гнева.
И тут маркиз увидел в зеркале отражение. Рядом с несравненной Марлен стоял презренный, уродливый эльф. Фиолетовокожая голова, острые уши, ирокез зеленых волос. Острый подбородок, сопли под причудливо вывернутым носом.
Шлюпфриг не поверил глазам:
— Это… я?!
Его ноздри затрепетали, как у хомячка. Шванценмайстер простонал что-то нечленораздельное и, роняя стулья и натыкаясь на столы, выбежал из трактира.
Мысли галопировали: «Амулет… Осколки… Лиловая рука… Боль… Бред… Проклятый Дункельонкель. Это его дьявольская магия!»
— Что же ты, дочка, с эльфийским отребьем под руку ходишь? — участливо спросил трактирщик.
Марлен бросилась за любимым.
Глава 19.
Стольноштадт друзьям не верит, или Пауль зажигает
Не лишним будет напоминание, что вальденрайхцы весьма почитали барона Николаса Могучего. Секрет его популярности не хитер: парень из народа, герой, совершивший массу подвигов, победитель чемпиона-рыцаря, защитник угнетенных, нападающий на угнетателей. Люди побогаче завидовали его головокружительной карьере. Разумеется, любой мальчишка хотел походить на Николаса, каждая мать хотела бы называть его своим сыном, а девушки тоже имели определенные мечты, связанные с молодым бароном.
Никакая королевская пропаганда не могла перешибить настроения публики. Более того, заведовавший слухами начальник особого полка Хельмут Шпикенднюхель был не только автором книги о Николасе, но и горячим его поклонником. «Такие люди нужны», — любил поговаривать Хельмут, когда его не слышал монарх.
В общем, Стольноштадт ждал барона Могучего с распростертыми объятьями.
Коля Лавочкин и его спутники попали в эти жаркие объятья лишь вечером. Многие прохожие узнавали героя, приветливо махали и даже кричали нестройное «Ура!».
— Да вы местная знаменитость! — с оттенком зависти воскликнул Филипп.
— Есть чуток, — без радости ответил барон Лавочкин.
Он предпочел не торопиться: не поехал сразу в дом Тилля Всезнайгеля, подрулил к постоялому двору.
Надо было избавиться от певца и лютниста. Да и поужинать хотелось.
А где-то, уже в Труппенплаце, неспешно двигалась королевская карета. Внутри квасили король Труппенплаца и прапорщик российской армии. Им привалы не требовались.
Сидя за столом, рядовой с тайным садизмом наблюдал за ломками Ларса. Было около восьми. Еще вчера лютнист загорланил бы какую-нибудь песню, забренчал бы звонко и неистово, но сегодня он изо всех сил сдерживал обычный порыв.
Никакая королевская пропаганда не могла перешибить настроения публики. Более того, заведовавший слухами начальник особого полка Хельмут Шпикенднюхель был не только автором книги о Николасе, но и горячим его поклонником. «Такие люди нужны», — любил поговаривать Хельмут, когда его не слышал монарх.
В общем, Стольноштадт ждал барона Могучего с распростертыми объятьями.
Коля Лавочкин и его спутники попали в эти жаркие объятья лишь вечером. Многие прохожие узнавали героя, приветливо махали и даже кричали нестройное «Ура!».
— Да вы местная знаменитость! — с оттенком зависти воскликнул Филипп.
— Есть чуток, — без радости ответил барон Лавочкин.
Он предпочел не торопиться: не поехал сразу в дом Тилля Всезнайгеля, подрулил к постоялому двору.
Надо было избавиться от певца и лютниста. Да и поужинать хотелось.
А где-то, уже в Труппенплаце, неспешно двигалась королевская карета. Внутри квасили король Труппенплаца и прапорщик российской армии. Им привалы не требовались.
Сидя за столом, рядовой с тайным садизмом наблюдал за ломками Ларса. Было около восьми. Еще вчера лютнист загорланил бы какую-нибудь песню, забренчал бы звонко и неистово, но сегодня он изо всех сил сдерживал обычный порыв.