Парнов Еремей Иудович. Александрийская гемма

   - Откуда это следует?
   - Откуда следует? - Люсин взглянул на друга с лукавой нежностью. Он испытывал почти позабытое чувство счастливой приподнятости, предвкушения праздника, когда нет большей радости, чем само ожидание. Ему необыкновенно нравилась и эта беседа, напрочь вырывавшая из набившей оскомину повседневности, и чинная неторопливость обеда, и то, что Юрка ни капельки не изменился. Остался все тем же нетерпеливым, мгновенно вспыхивающим ребенком, невзирая на грусть умудренности, затаившуюся в глазах. - Такое имя, как Роган, тебе что-нибудь говорит?
   - Герцог-кардинал? Который оказался замешанным в скандальном деле об ожерелье? Я исследовал эту версию.
   - Имеется в виду другой Роган, родственник. Он бежал от якобинского террора в Австрию и был с распростертыми объятиями принят при дворе императора Священной Римской империи. - Люсин заглянул для верности в блокнот. - Связанный кровными узами почти со всеми правящими династиями Европы, он в любой стране чувствовал себя как дома. Купив поместье где-то в Северной Чехии, этот Роган де Жомини сделал все от него зависящее, чтобы сосредоточить в своих руках фамильные реликвии. Именно ему император поручил вести матрикулы ордена Золотого Руна...
   - Здорово! Один - ноль в твою пользу.
   - Не в мою, Юра. Мы с тобой в одной команде.
   - А этому химику можно верить?
   - Дворец Роганов австрийской линии превращен ныне в музей. Его архивы, кстати почти не изученные, сохранились в целости и сохранности.
   - Ничего себе. - Березовский виновато шмыгнул носом. - А я-то, кретин, дал волю фантазии...
   - Ничего, все еще поправимо. Чехия, чай, не за горами?
   - Положим, за горами, но дело, конечно, не в том... В свете того, что ты сообщил, тайна альбигойских сокровищ выглядит несколько по-иному. Могут открыться совершенно неожиданные стороны.
   - Они уже открылись, Юра. Мой химик, зовут его Георгий Мартынович Солитов, не вижу оснований скрывать, считает, что их вообще никуда не уносили. Они по сей день покоятся где-то в монсегюрских пещерах.
   - Не может быть! А наш ларец?
   - Мало ли... Я не готов ответить тебе. Мне это вообще не по силам. Я лишь излагаю точку зрения Георгия Мартыновича.
   - И это все ты вычитал из его закладок?
   - Какое там! Много ли уместится на полосках бумаги? Но твоя книга, которую он обстоятельно прокомментировал, послужила мне своеобразным ключом к его разрозненным записям. До сих пор я был совсем обалделым. Полный мрак! А так хоть стало понятно, о чем идет речь. Появилась какая-то привязка по месту и времени.
   - Неужели Совершенные сумели перехитрить крестоносцев? Обвели вокруг пальца такую хитрую и жадную бестию, как Монфор? А после сбили со следа ищеек герцога Ришелье? И еще многих и многих охотников до чужого добра... Ведь семь столетий, старик!
   - Тебе лучше знать. Но одно могу сказать точно: кое-кому сокровища по-прежнему не дают спокойно спать. В том числе нацистским последышам. Я верю, что существует историческая справедливость. Потомки палачей не смеют быть наследниками мучеников.
   - Задал ты мне задачу, - вздохнул Березовский. - А ведь как стройно получалось: альбигойцы, розенкрейцеры, мальтийские братья и в итоге Павел Первый, православный государь, принявший регалии гроссмейстера католического ордена.
   - С Павлом тоже накладка вышла, - вспомнил Люсин. - Не все было так, как ты изобразил. Мне даже роман пришлось заново перечитать.
   - Сей подвиг тебе зачтется.
   - Нет, правда, Юра, твоя историческая логика оказалась безупречной, в смысле расстановки политических сил. Но в остальном...
   - Что в остальном? Договаривай, не стесняйся. Меня уже больше ничем не удивишь.
   - Ты только не волнуйся.
   - И не думаю волноваться! С чего ты взял?
   - Что ж, не вижу? Главное, не принимай близко к сердцу. Ведь ничего страшного не произошло. На то и наука, чтобы опровергать самое себя. Птица Феникс, которая не сгорает в огне.
   - Не надо мне за науку, как говорили в Одессе. Мне что, роман переписывать? А с фильмом как быть, который снимают?
   - Уже начали? - обрадованно заинтересовался Люсин.
   - Киносъемочная группа на прошлой неделе в Павловск уехала. Неужели на ходу перестраиваться придется? Сценарий-то утвержден!
   - Как-нибудь утрясется, Юрок, не переживай. Кино - искусство особое. Ему на историческую правду, извини, наплевать. Лишь бы интересно вышло. Такого наворочают... Наполеон с Талейраном у тебя фигурируют?
   - Нет, вырезали.
   - И слава богу! Тогда все в полном порядке. С Наполеоном у тебя неувязочка вышла.
   - Какая?
   - Небольшая, так себе, пустячок... Насчет интриги по поводу Мальты, чтоб, значит, Россию с Англией перессорить, ты целиком прав, но с гроссмейстерским жезлом слегка дал маху. Не посылал его Бонапарт нашему Павлу, Юра, не посылал. И совсем не по этому поводу встречался посол Колычев с министром Талейраном.
   - Только и всего? - Березовский облегченно вздохнул. - На такую выдумку у романиста всегда есть право. Не обязательно изображать только то, что было на самом деле. Не менее достойно попытаться представить себе и то, что вполне могло быть. Тем более что мальтийский жезл действительно существует.
   - Весь вопрос где?
   - То есть как это где? В Павловском музее! Или у тебя память отшибло?
   - Подделка, - глядя куда-то в сторону, бросил Люсин.
   - Не верю! На портрете, где император нарисован в полном мальтийском уборе, точно такой же. Один к одному. У твоего педанта-алхимика больная фантазия.
   - Просто он ничего не принимает на веру.
   - Неоригинальная позиция.
   - Да, если все чохом отрицать. Но Георгий Мартынович первым делом стремился произвести проверку.
   - Он что, исследовал жезл в лаборатории, травил кислотой? Или, может, спектры какие снимал?
   - Зачем? Достаточно привести ссылку на историческое свидетельство. Люсин вновь взял в руки блокнот. - "Идея подменить жезл принадлежит Талейрану. Приказав личному ювелиру срочно изготовить копию, он переправил ее на Мальту, где и совершил руками своего агента, входившего в состав капитула, подмену. Таким образом, ничего не подозревающие мальтийцы вручили своему августейшему патрону фальшивку. Подлинник же бесследно исчез".
   - Вот это пройдоха! - восхитился Березовский.
   - Возможно, он бы сумел прожить и подольше, но чего-то не сладилось. Подвел лекарь с омоложением.
   - Неужели он мог довериться шарлатанам? Такой ловкач? Никогда не поверю.
   - Мог не мог, а когда приспела пора, стал хвататься за соломинку. Думал самого господа бога перехитрить. Не исключено, что мальтийская афера ему понадобилась именно в связи с этим.
   - Не вижу ничего общего. Совершенно разные вещи. Да и по времени не совпадают.
   - Я тоже не вижу. - Люсин спрятал блокнот. - Но ведь были у Солитова основания именно так прокомментировать твой текст? Полагаю, что были.
   - И это все, что ты хотел мне сказать?
   - Больше я ничем не располагаю, Юра... Могу лишь добавить, что прошлой зимой Георгий Мартынович ездил лечиться в Карловы Вары. Обнаружив, что где-то поблизости есть старинная библиотека, принадлежавшая раньше какому-то монастырю, он окончательно забросил лечение и с головой зарылся в алхимические рукописи. Там, говорят, их великое множество. Домой возвратился в совершеннейшем упоении. Очевидно, что-то такое нашел, особенное...
   - Уж не склоняешь ли ты меня на поездку в Чехословакию? - с запозданием прозрел Березовский.
   - А что? - Люсин притворно зевнул. - Было бы вовсе не дурно. Меня ведь не отпустят, Юрок. - В его голосе прозвучала затаенная просьба. Больше того, на смех поднимут, а то и выгонят в три шеи. Непосредственно к делу это никак не относится, да и что я могу найти в этих замках и монастырях? Вот ты - это да! Ты все можешь. Историк, писатель - тебе и книги в руки. Поезжай, ей-богу, не пожалеешь!
   - Как будто бы это так просто...
   - А чего сложного-то? Возьми творческую командировку, а мы со своей стороны тебе поможем. Попросим у чешских товарищей допуск в архивы.
   - Со стороны все просто выглядит. На творческие командировки тоже свой план есть.
   - Тогда поезжай по приглашению. Тоже можно устроить. А уж оформят тебя, не сомневайся, в два счета. Это я беру на себя.
   - И я вновь смогу заниматься альбигойскими тайнами? Роганами, Ришелье, Калиостро? Рыцарскими играми Павла?
   - Чем захочешь! Разве не замечательно?
   - Тебе-то в этом какой интерес?
   - Во-первых, общечеловеческий. Прикоснувшись случайно к самой таинственной загадке истории, хочется, согласись, узнать все до конца... Шутки в сторону, Юра. Если тебе удастся узнать, что именно выискал Георгий Мартынович на полках монастырской библиотеки, я буду бесконечно признателен. Возможно, мне это хоть в чем-то, да поможет. А на нет и суда нет. Наверняка сгодится для твоей очередной книги.
   - Изыди, бес-соблазнитель. Обещал преподнести на тарелочке новый роман, а по всему выходит, что придется переделывать старый. Перспективки!
   - Значит, отказываешься?
   - Разумеется, соглашаюсь! - При мысли о груде неотложнейших дел, которые все-таки придется отставить, Березовскому стало грустно. - М-да, ничего не скажешь, слаб человек! В Праге, я читал, ремонтируют старинный отель, прозванный "Домом Фауста". Погляжу хоть на дыру, через которую лукавый уволок доверчивого студента, прельстившегося на талеры...
   Глава девятнадцатая
   ___________________________________
   ЖЕЗЛ ВЕЛИКИХ МАГИСТРОВ
   Авентира III
   Поход Бонапарта в Египет преследовал несколько целей. Находившийся под властью турецкого султана Египет был избран в качестве передового форпоста для дальнейшего захвата английских колоний. Новые рынки для товаров французских мануфактур были совсем нелишними. Республика, порядком поиздержавшаяся на победоносных войнах, испытывала острый денежный дефицит. Смешно сказать, но для завоевания Востока Бонапарт получил всего пять дивизий, пятьдесят пять военных кораблей и необходимое количество транспорта для перевозки войск, артиллерии и провианта.
   Египетская экспедиция начиналась для него под счастливой звездой. Французской эскадре удалось незаметно выйти из Тулона и, обманув бдительность крейсировавших вдоль всего побережья кораблей контр-адмирала Нельсона, вырваться на открытый простор.
   Одна удача ведет за собой другую. Когда стало ясно, что преследования ожидать не приходится, избалованный победами первый консул решился на маленькую авантюру.
   - Почему бы по пути в Александрию нам не сделать небольшой крюк и не положить в карман Мальту? - спросил он вице-адмирала Брюэса, почтительно постучавшегося в каюту главнокомандующего.
   Брюэс знал, что такая операция наряду с множеством других на всякий случай планировалась в генеральном штабе. Однако к предложению, которое в устах Наполеона было равнозначно приказу, отнесся с осторожностью.
   - Боюсь, осада с моря может слишком затянуться, мой генерал, и если подоспеют англичане...
   - Не говорите мне про англичан! - Бонапарт нетерпеливо отбросил упавшую на лоб прядь. - Сначала ввяжемся, а там посмотрим по обстоятельствам... Давайте выйдем на воздух.
   Привыкшему к походным шатрам полководцу было тесно в адмиральской каюте. Он любил размышлять на ходу. Здесь же нельзя было сделать ни шагу, чтобы не споткнуться о какой-нибудь пуфик. Прихотливо выгнутые комодики из розового дерева, ковры, фламандские гобелены - к чему эта будуарная роскошь на боевом корабле? Даже читать и то было затруднительно рассеивалось внимание. Давили низкие золоченые потолки, глаза слепило мелькание света, раздробленного в зеркалах, на бумагах и картах дрожали радужные пятна.
   Почтительно посторонившись, Брюэс с прижатой локтем треуголкой поднялся по трапу.
   Эскадра шла развернутым строем на всех парусах.
   - Горизонт чист, - доложил адмирал, складывая блеснувшую латунью трубу.
   Наполеон удовлетворенно кивнул и заложил руку за борт сюртука.
   Море было спокойным, словно версальские пруды. Легкий попутный ветер гудел в крыльях флагманского брига бодрящей струной. Всхлипы чаек, кружащих над кильватерной пеной, шелест и всплески взрезаемого форштевнем отвала, сверкание соляной пудры на кнехтах и кабестанах рождали чувство вдохновенного нетерпения.
   Брюэс едва поспевал за Наполеоном, который вымерял доски от бизани до грота.
   - Мальта - крепкий орешек, - напомнил адмирал, улучив подходящий момент. - Турки крепко обломали на нем клыки.
   - Когда это было? - дерзко усмехнулся Наполеон. - Когда это было, я вас спрашиваю, мой друг? Мы создали совершенно новую армию, навязали миру невиданную стратегию боя, и он рушится в обломках и дыме у нас под ногами!
   - Понимаю, мой генерал, однако специфика морских сражений...
   - Вы правы, - холодно остановил его первый консул. - Перемены не должны ограничиться полевым театром, пора заняться морем. Уверяю вас, что я займусь этим, закончив египетскую кампанию. У меня будут новый военный флот и, конечно, адмиралы, с которыми я найду общий язык.
   - Вам достаточно приказать - и я тотчас велю проложить курс на Мальту, - дрогнув подбородком, ответил Брюэс. - Просто я считал своим долгом предостеречь...
   - Прекрасно, прекрасно, адмирал, я своевременно оповещу вас о принятом решении.
   Наполеон отдавал себе отчет в сопряженных с осадой трудностях. Они усугублялись еще и тем, что штурм мальтийской крепости, если до этого дойдет, должен осуществиться малыми силами и с минимальным для французов уроном, иначе под угрозой окажется главное - предстоящий поход. Кроме всего, вознесенный революцией артиллерийский капитан помнил о преподанном туркам уроке и прочих победах Мальтийского рыцарского флота.
   Но, вопреки пересудам иных недальновидных современников, Мальта отнюдь не явилась для него случайной прихотью, минутным капризом. Рыцари держали в руках ключи ко всем средиземноморским коммуникациям. В случае успешного овладения североафриканским плацдармом Мальтийские острова могли стать одним из главных оплотов будущей мировой империи. Наконец, никак нельзя было сбросить со счетов и чисто политические факторы.
   Феодальные реликты, в виде суверенного военно-монашеского ордена, бросали вызов новому миропорядку, который устанавливался повсюду под грохот орудий и свист пуль. Римскому папе, коий уже был напуган до смерти, следовало и вовсе обрубить когтистую лапу. Религия не должна вмешиваться в политику, тем более такими активными средствами, как армия и флот. Как говорится, богу богово, а кесарю кесарево.
   Существовал и еще один аспект, притом крайне серьезный. Зная об интересе, проявленном русским императором к мальтийским делам, и предпринятых в этой связи дипломатических акциях, Наполеон лелеял надежду разбить англо-русский комплот.
   Для успешного проведения в жизнь намеченного им и Талейраном порядка действий требовалось перво-наперво заполучить Мальту. Этого было вполне достаточно, чтобы дать крюк в несколько сотен морских миль. Только Нельсон мог разрушить далеко идущие и тесно увязанные друг с другом планы первого консула. По счастью, он проглядел проскочившие в утреннем тумане парусники.
   Получив соответствующее указание, Брюэс дал капитану "Орьяна" новый курс и распорядился просигналить на другие суда.
   Тринадцать линейных кораблей и четыре фрегата послушно уклонились к западу. Остальные продолжали держаться прежнего румба.
   Располагая небольшим войском, Наполеон не мог, конечно, не думать о поражении, которое потерпела куда более крупная армия блистательной Порты. Но недаром в ответ на напоминание он коротко бросил: "Когда это было?" Ветры грядущего века бились в складках трехцветных знамен, а мальтийский крест уже давно принадлежал истории. Его место было среди музейного хлама.
   И в самом деле, семь столетий - слишком долгий срок, чтобы не состариться, не проржаветь, не превратиться в окаменевший реликт.
   Когда на святую землю, отвоеванную у неверных, хлынул поток паломников, завоеватели столкнулись с трудной задачей. Истощенные, шатающиеся от усталости и болезней пилигримы сотнями умирали в преддверии святынь, которые грезились им на тернистом пути в Палестину. Чтобы как-то облегчить участь страждущих, несколько французских рыцарей основали странноприимный дом. Так было положено начало религиозной конгрегации, члены которой обязались посвятить себя уходу за бедными и больными и дали обет бедности и воздержания. Одевшись в темное грубошерстное платье и поддерживая дух в теле лишь хлебом и водой, они разослали по всему христианскому миру сборщиков милостыни, которую складывали в приюте для больных. Единственным их отличием был белый крест, завещанный братьям основателем ордена - рыцарем по имени Герард. По крайней мере, об этом рассказывает легенда "Странноприимного дома иерусалимского госпиталя", или госпиталя Святого Иоанна. О больнице, дававшей одновременный приют двум тысячам занедуживших искателей благодати, шла молва по всему Востоку. Рассказывают, что ее тайно, переодевшись нищим, навестил сам султан Саладин, чтобы своими глазами увидеть этот дворец милосердия.
   Подобное идиллическое существование продолжалось, по-видимому, недолго, потому что госпитальеры вернулись к рыцарским забавам, а за больными стали ходить специально нанятые послушники. Прежний аскетический наряд был заменен черным костюмом сеньора и красным плащом. Провизор наставник общины - стал именоваться магистром, а затем и великим магистром. При магистре Раймунде де Пюи основанный французскими рыцарями орден стал "вселенским", как сама церковь, разделенным на восемь (универсальное число направлений пространства) "языков", представлявших главные государства феодальной Европы.
   Название госпитальеров Святого Иоанна рыцари, однако, сохранили, равно как и черную мантию с вышитым белым шелком восьмиконечным крестом символом целомудрия и восьми рыцарских добродетелей. Орденская печать изображала больного на ложе с таким же крестом в головах и светильником в ногах. "Бедные - вот наши единственные господа, - уверяли госпитальеры. Помощь бедным - вот наша единственная забота". Это ничуть не мешало ордену, быстро обретшему военный характер, совершать кровопролитные набеги на мусульман и враждовать с другими крестоносцами. За внешним смирением таилась гордыня. Стать госпитальером мог лишь рыцарь самого благородного происхождения, в крайнем случае побочный сын владетельного князя. Вступая в обитель, новый посвященный вносил в орденскую казну две тысячи турских су. Во всех завоеванных крестоносцами землях госпитальерам предоставлялось преимущественное право строить замки и укрепленные дома за городскими стенами. Они воздвигали свои форпосты в Антиохии и Триполи, возле Тивериадского озера и на границах с Египтом. Один только Маркибский замок вмещал тысячный гарнизон, а припасы были заготовлены на пять лет непрерывной осады. Замок включал в себя не только церковь и жилища ремесленников-оружейников, но и целую деревню с пашнями и садами. Орден скопил несметные богатства, и не было в Европе такого герцогства или графства, где бы не нашлось имения, принадлежавшего иоаннитам. В тринадцатом веке в их владении было почти двадцать тысяч рыцарских вотчин. До сих пор на карте Франции можно найти массу деревень с названием Сен-Жан. Все это бывшие приорства и командорства. Ничего не осталось, а имя живет.
   Когда были потеряны последние надежды удержать святую землю, рыцари переселились на Кипр, где создали сильное централизованное государство с лучшим по тем временам флотом. Не прошло, однако, и двадцати лет, как оно, по причине внутренних распрей, распалось, и госпитальеры вынуждены были переселиться на остров Родос, после чего их стали называть родосскими братьями. Турки, ставшие в пятнадцатом столетии властителями Средиземноморья, атаковали остров, и вновь рыцари, оставшись без крова, отправились по миру в поисках приюта. Они побывали на Крите, попробовали бросить якорь в Мессине, Втербо, пока наконец не осели на Мальте. Получив из рук императора Карла Пятого Мальту вместе с прилегающими островками Гоцо и Комино, братство трансформировалось в Мальтийский орден Святого Иоанна Иерусалимского.
   Оно по-прежнему оставалось своего рода духовно-рыцарским суверенным государством во главе с гроссмейстером, которого титуловали "ваше преимущественное величество", но стали иными цели и политические амбиции. О призрении страждущих, о гробе господнем не было больше речи. Рыцари, объявив себя форпостом христианства против Турецкой империи, обязались защищать Средиземное море от султана и корсаров Магриба. Сражались они самоотверженно, оказав бесценные услуги и Карлу, и Филиппу Второму. Орден достиг апогея славы, победоносно выдержав четырехмесячную осаду турков и заставив уйти восвояси их многочисленный флот. Рыцарским гарнизоном в десять тысяч человек командовал гроссмейстер Жан-Паризо де Ла-Валетта, чье имя было присвоено затем столице островного государства. Как это часто случается, высший взлет явился началом падения. Железная дисциплина ослабла, вспыхнули межнациональные распри, рыцари, погрязнув в пороках, начали обогащаться за счет местного населения. На фоне всеобщего разложения, коррупции и упадка проявилась полнейшая неспособность гроссмейстеров справиться с положением. "Преимущественные величества" теряли реальную власть, чем ловко воспользовались иезуиты и святейшая инквизиция.
   По мере ослабления Порты деятельность ордена приобретала более мирный, можно сказать, "цивильный" характер. Восстание задавленного рыцарством местного населения - потомков арабов и финикийцев - вынудило великого магистра принца Рогана провести хотя бы минимальные реформы. Были сделаны попытки реорганизовать государственное управление, судопроизводство, наладить экономику, что, в свою очередь, побудило шире взглянуть на окружающий мир и попытаться найти поддержку.
   Естественным союзником мальтийских воителей оказалась Россия...
   Возведенные еще Ла-Валеттой укрепления хорошо были видны с моря. Весь город, построенный из белого, чуть теплого в утренних лучах камня, вырисовывался с поразительной четкостью. Окруженный стеной с округлыми выступами фортов, он был защищен по всем правилам инженерного искусства и господствовал сразу над двумя бухтами. Но по другую сторону стен его военный характер никак не ощущался. Домики из ракушечника, что так тесно лепились друг к другу, дышали мудрым покоем. Сменялись поколения, а кров оставался неизменным и вечным, как имя рода. Улицами здесь были лестницы, круто сбегавшие к морю. Глухие стены обвивали старые лозы, и низки рыбы сушились под каждым окном, неуловимо напоминая Корсику.
   Не отрываясь от трубы, Бонапарт долго рассматривал монументальный дворец великих магистров, затем, скользя по черепичным крышам, эркерам и балкончикам, нацелился на сверкающий купол кафедрального собора Сен-Жан. Такого великолепия не знала его нищая, прозябающая в полудиком оцепенении родина. Спроектированный Франческо Лапарелли, учеником гениального Микеланджело, город наполнял душу щемящей грустью, очаровывал. Многочисленные мраморные распятия, обрамленные подковами колоннад, делали его похожим на некрополь. Очевидно, это как-то отвечало суровому, аскетическому духу ордена.
   Рыцари в багряных одеяниях стояли на стенах с оружием в руках.
   - Жаль портить такую красоту, - сказал первый консул, хлестнув по колену перчаткой. - Предупредительный залп!
   Унизанный тремя ярусами орудийных жерл борт заволокло дымом. Стоявшие на стенах увидели белые облачка разрывов. Затем докатился дробный, лающий грохот.
   - Иисус-Мария! - перекрестился бальи Турин-Фризари. - Неужели они собираются нас атаковать?
   - Почему бы нет? - стараясь быть спокойным, пожал плечами богатый адвокат Мускат, как и все, облаченный в боевой огненный плащ с белоснежным крестом. - Разве вы не видите, что это французы? Они уже захапали пол-Европы и не остановятся, пока не проглотят весь мир. Как думаете, мы сумеем защититься?
   Великий магистр Гомпеш, наблюдавший за действиями неприятельской эскадры с дворцового балкона, молитвенно возвел очи. Менее всего он был готов к войне. Дерзкий рейд застал его, а вместе с ним и весь капитул совершенно врасплох.
   - Нам следует как-то ответить, бальи Феррата? - Он с робостью взглянул на стоявшего рядом флотоводца.
   - Весь вопрос - как, ваше преимущественное величество. Пока мы сумеем мобилизоваться для отражения атаки, здесь не останется камня на камне. Вы только посмотрите, сколько пушек! Да нас разнесут на мелкие части!
   - И все же артиллерия должна прореагировать. - Гомпеш чувствовал устремленные на него взгляды.
   - Но только холостыми, заклинаю вас, только холостыми! - взмолился Феррата. - Ведь они тоже пока воздерживаются от бомб.
   По знаку Гомпеша форты рявкнули нестройным залпом.
   - Шрапнелью, - приказал Наполеон, - и тремя снарядами по дворцу.
   Комендоры кинулись забивать заряды. Тугая волна от разорвавшихся на дворцовой площади ядер ударила в окна. Посыпались стекла, хрустальные подвески с люстр, куски расписной штукатурки. Залы наполнились едкой гарью.
   Феррата поспешно увел великого магистра во внутренние покои. Пока Гомпеш прочищал горло и тер глаза, следующим залпом, продырявившим крышу испанского дворца "Кастилья и Леон", разворотило фонтан Нептуна.